Текст книги "Ваниль"

Автор книги: Неджма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Вдруг Зухур спросила меня:

– Ваша дочь девственница?

– Да.

– Ее можно было бы продать, – цинично сказала она. – Она принесла бы много денег.

– Невозможно, – сказала я.

– Почему? У нас есть способы вернуть ей девственную плеву. Вы же не так глупы, как эти мужчины, чтобы думать, что у нас в Теллуйе каждый день рождаются девственницы?

– Понимаю, – сказала я. – У Лейлы одна проблема: ее легче сохранить нетронутой, чем лишить девственности.

В первый раз на лице моей собеседницы появилось удивление.

Я должна была объясниться:

– Видите ли, она закрыта! Это может причинить вашим кавалерам некоторые неудобства.

– Вовсе наоборот, сейчас или никогда, – воскликнула Зухур, странно воодушевляясь. – Наши кавалеры, как вы правильно их назвали, готовы к этому. Трудясь в городе, без женщин, они голодают. Ожидание их разогревает. Они все приходят сюда и тратят деньги, которые зарабатывают месяцами. В том, чтобы трудиться над запечатанными влагалищами, им нет равных!

Я ничего не сказала.

Зухур умолкла, как будто серьезно задумавшись.

– Ну, – бросила она, – в конце концов, я предлагаю вам остаться с нами. Наши мужчины вернутся через месяц. Уж они-то доберутся до дна влагалища вашей дочери, и мы разделим сумму. Тогда вам будет на что продолжить путешествие.

Я лишь поблагодарила ее, предпочитая сохранить невинность красавицы до лучших дней.

– Мы должны вас покинуть.

Она положила руку мне на бедро и сказала странным голосом:

– Наше гостеприимство длится два дня и две ночи. Не оскорбляйте нас, уходя так рано.

***

Мы собирались провести вторую ночь в этом странном женском лагере, когда я увидела, что Зухур направляется к хижине, где мы жили. Лейла была в двух шагах, вытряхивая одеяло.

Хозяйка отвела меня в сторону, и я заметила, что она неотрывно смотрела на девушку.

Она сразу сказала:

– Я вижу в вас женщину, которая разбирается в любви. Я тоже не буду ходить вокруг да около и скажу: мне уже давно не доставляли удовольствие…

Я ответила тем же, обращаясь к ней на «ты»:

– Что я могу сделать для тебя?

– Я ненавидела мужчин за то, что они пользовались нашими девственницами. И я любила их за их несчастье.

– Мужчины не доставили тебе удовольствие так, как надо.

– Их ласкам я предпочитаю женские.

Я сразу поняла, в чем беда этой сорокалетней женщины.

– Лейла?

– Да, мне нужна твоя газель. Я смогу научить ее тому, что такое вкус женской кожи.

– Еще нужно, чтобы она попробовала мужчину.

На самом деле, подумала я, еще хорошо, что она меня слушает.

– Не подвергай ее насилию, не дав познать нежность, – сказала Зухур, голос которой сделался умоляющим. – Дай ей пройти по прекрасным дорогам прежде крутых обрывов. Искупай ее в нежных водах, прежде чем ее унесут бурные течения. Судьба смягчает удары, когда имеешь дело со своим же полом.

– Дай мне подумать, – сказала я.

На самом деле я уже приняла решение.

Стояла ночь, когда Лейле было приказано переселиться. Она ворчала, не желая расставаться со мной.

– Ты будешь спать у хозяйки. У нее есть право на отдельную комнату. Там будет веселей, чем со мной, и ты не будешь слушать храп.

Она не настаивала и позволила отвести себя в хижину побогаче, в которой была настоящая деревянная дверь.

Я спокойно заснула и проснулась, только услышав шаги Лейлы. Я не стала задавать ей вопросы и ждала рассвета, чтобы пойти к Зухур.

Она сидела перед дверью, энергично вычесывая на коленях охапку шерсти.

– Мед, настоящий мед, – произнесла она, прежде чем я разомкнула губы. – Хотя сначала твоя газель сопротивлялась, когда мои пальцы играли с ее телом, ласкали ее косточки и изгибы. Она спросила, что я делаю. Я ответила: «Ничего, я рассматриваю тебя, снимаю с тебя колдовство. Завтра ты сможешь открыть себя, видишь, я делаю это, не нуждаясь в палке между ног». Ее тело перестало напрягаться, и кожа прикоснулась с моей. «Ничего плохого, это происходит между девушками, ты не потеряешь девственность, но легче примешь мужчину, это настоящая магия!» Я долго гладила ее волосы и целовала мочку каждого уха. Я мягко провела пальцами по ее груди, соски напряглись. Я целовала их по кругу, как будто обходила храм. Я лакала ниже, из ее пупка, как будто кошка, умирающая от жажды возле источника. Ее сладко-соленый вкус напомнил мне кухню шауи, ты знаешь, берберы в высокогорных плато.

– Да, я знаю.

– Я развела ее половые губы, помассировала плоть, заботясь о том, чтобы не причинить ей боль или не ввести неловко палец, пока целовала ее лобок. «Говори мне, где тебе приятно». Я положила палец на ее жемчужинку и нежно покатала ее, как зернышко кускуса. Чем сильнее я нажимала, тем больше оно разбухало, как маленькая ящерка, которую развеселило солнце, красивый кролик, решивший вылезти из норки. Ее родник начал брызгать, и я готовилась собирать его нектар. Странно, но можно сказать, что ее влагалище говорило само, жилки набухали, и цветок открывался в шелесте венчиков и вскипающих пузырьков. Это было больше, чем фонтан: я наблюдала за тем, как распускается сад, кипящий источник, который утолял жажду каждый раз, когда к нему припадали. Я шире развела бедра и вытянула язык, сначала нежный и щекочущий, затем твердый и настойчивый. Я останавливалась, когда замечала судороги, затем продолжала еще смелее, очищая ее борозду, щекоча плоть, нежно обходя клитор и снова обращаясь к нему, облизывая, массируя, избегая, возвращаясь к нему все более влюбленной и безумной. Я слышала, как она кричит: «Здесь! Здесь! Я больше не могу! Что-то жжет меня! Из меня что-то выйдет! Я умру!» «Ты не умрешь, моя газель из песков, – говорила я. – Ты будешь жить, и долго! Не беспокойся, я люблю тебя, пью твой сок, опустошаю тебя, душа моя! Я тоже близка, здесь, здесь, да! Как и ты, моя восхитительная кошечка, мой чудесный клитор! Мы едины!»

Когда Зухур закончила, я не смогла ничего сказать. Я промокла.

***

Прежде чем уйти, она посоветовала мне пройтись по городу Зуэрат [8]8
  Город на севере Мавритании.


[Закрыть], где можно было достать недорогую еду и припасы – она не знала, что украденный у давильщика масла кошелек мог надолго нас обеспечить, – и провести в лагере еще одну ночь, прежде чем отправиться в Ранжер.

Во время дороги Лейла казалась отсутствующей, и я не стала спрашивать о причинах ее странного настроения. Она имела право на маленький секрет, это дает ощущение взросления и иллюзию значимости.

Показался Зуэрат, и мы с удивлением почувствовали, что воздух стал влажным и соленым, хотя город был далеко от побережья. Лейла вышла из оцепенения, удивляясь такому количеству балконов, террас, минаретов, которые закрывали небо. Улица кишела тележками, повозками продавцами, торговавшими с лотков. Везде были люди в тюрбанах, господа, втиснувшиеся в костюмы иностранцев, грязные дети, калеки, слепые и заклинатели змей.

– Ну, лала, вы не хотите купить мой платок?

– Сколько он стоит?

– Дирхам.

– Вы сумасшедший? Это целое состояние!

– Чтобы укрыть такую головку, как ваша, никаких денег не жаль!

– Не мели языком, а докажи мне, что это шелк.

Я знала, что это шелк, но притворялась, говоря, что платок слишком маленький, а рисунок грубый. Я торговалась жестко, а торговец еще жестче.

Толпа собралась вокруг нас стеной, крича все громче, вокруг моих ног бегала куча детей. Когда я вернулась, Лейлы уже не было.

Я спросила у торговца, не видел ли он девушку, которая меня сопровождала, и он ответил, что, если бы рядом со мной была девушка, его нос сразу бы это почувствовал, а раз не почувствовал, то значит…

Я не обратила внимания на дерзость этого юноши, мужчины часто ведут себя со мной нахально. Я редко скандалила, зная, что любовь к сексу заметна и чувствуется, а воображаемый аппетит плоти открывает дверь распутным словам.

Отправляясь на поиски своей подопечной, я последний раз обернулась и увидела продавца, торгующегося с молодой девушкой – это было видно по тому, как она носила покрывало. Жесты юноши стали размашистее, а глаза необычно заблестели. На этот раз я почувствовала укол в сердце при мысли о том, что в моем возрасте уже нельзя позволить себе все приключения, а только вольности языка. Я была оскорблена. Ибо если молодых, естественно, тянет к молодым, то я, благодаря своему темпераменту, попадаю туда, где хорошо моему влагалищу, каков бы ни был возраст мужчины. У меня сразу же появилось желание приучить к любви девственника, как это сделали со мной мои любовники. Судьба заставляла меня встречать только взрослых, но я давно надеялась обучить любви молодого юношу, невинного и дикого, которого мое влагалище очарует и подчинит, околдует и научит, который возьмет меня с наивной быстротой и вновь зарождающейся отвагой, которого я отниму от груди, прежде обильно накормив.

О, Али, Али! Перечитай мне это! Я возбуждаюсь, слыша твои фразы! И я могу спорить, что твой член тоже встает! Ты знал, что письмо щекочет и живот, и сердце? И да, ты обязан мне этим дополнительным удовольствием, мой обожаемый наставник!

Я ходила по медине [9]9
  В странах Северной Африки – старая часть города, построенная во времена арабского владычества.


[Закрыть]час, но напрасно. Отчаявшись, я прислонилась к стене здания с богато украшенными дверями, над которыми висели две маленькие красные газовые лампы. Мое сердце задрожало при мысли о том, что Лейла попадет в «заведение грязной любви», как сказала бы ее мать. Но я не собиралась ожидать в переулках, где сверкали вывески борделей.

Рассматривая закрытые двери соседних домов, мне показалось, что я чувствую запах похоти. Я представила утомленные тела молодых женщин, прижавшихся к груди своих мужей, и вспомнила то время, когда я баловала X. Я сидела на его коленях, чувственная, как одалиска. Я поднималась, давала ему в руки бендир и начинала раздеваться под звуки музыки, так что все соседи знали, что я сплю с моим мужчиной. Это был единственный раз, когда я жила под крышей любовника, который считался моим мужем. В те дни, когда не было слышно ни единого звука, мегеры приходили справляться обо мне, думая, что я страдаю или уехала.

Я боялась наступления ночи. Ни одной девочки снаружи, ни одного респектабельного усатого господина, только домашние кошки и пьяницы. Я поднялась и, не раздумывая, схватилась за первое запястье, которое попалось мне под руку.

Черный колосс, попав в ловушку, повернулся ко мне.

– Вы видели, чтобы здесь проходила девушка?

– Никто не проходил, – ответил колосс, затем, передумав, продолжил: «Навестите Хаджу Фатуму, она сможет вам помочь. Это на боковой улице».

Мне открыла девочка, и я оказалась посреди дворика, наполовину занятого ягодицами толстой сорокалетней женщины. Она рассматривала огонь жаровни, на которой дымился медный сосуд. Она не задавала мне вопросов и не узнавала, что я от нее хочу. Она насыпала кофе в кипящую воду, дала мне чашку и потребовала оставить гущу, что я и сделала, зная об обычае. Она прошептала:

– Я вижу ее, она не очень далеко, не плачет по тебе и не ищет тебя. Я вижу, как она идет, идет… она хочет добраться до сокровища. Но ничего не бойся, ты найдешь ее, и свое.

Я всегда верила в пророчиц и уважала оракулов. Я не думаю, что это связано с верой, так как оставила ее в глубине своего сознания как сложную и малоприятную соседку. Скорее, я думаю, что такова моя натура, доверяющая предвидению и предпочитающая сильные чувства сильной вере.

Действительно, через час я нашла мою подопечную на выходе из Медины, во дворе гостиницы. Я набросилась на нее:

– Что ты здесь делаешь?

– Я знала, что вы меня найдете.

– Как ты смеешь уходить, не предупредив меня?

– Я хотела найти нам гостиницу на ночь.

– Лучше скажи, что ты хотела устроиться без меня. И почему бы не заняться любовью свободно, неблагодарная!

Я кричала, не обращая внимания на возмущенные взгляды прохожих, представив все мытарства, которые принесло бы мне исчезновение Лейлы.

***

Нас сразу принял хозяин гостиницы, которому я объяснила нашу просьбу – остаться на один-два дня и платить натурой, то есть несколькими днями уборки. На самом деле я стремилась не тратить золото, украденное у торговца маслом, – кто знает, когда оно может понадобиться?

Это был крупный весельчак с турецкими усами и островным акцентом. Он был холост, и ему помогал только один повар с волшебными руками, как уверял хозяин, но у того было слабое здоровье, и его нужно было регулярно заменять. Хозяин показал нам печи, открыл шкафы, пересчитал содержимое бутылок и кувшинов в хранилище, не отрывая глаз от Лейлы. «В воздухе чувствуется желание», – сказала я себе, украдкой наблюдая за ним. И этого нужно было ожидать: самец, закаленный, как воин, с густыми волосами и железными мускулами, с оружием, несомненно, грозного размера, призванным побеждать сопротивляющиеся влагалища и зажигать огонь в зимних гротах, находился здесь, не имея в своем распоряжении ни одного тела, только пересчитывая редких клиентов – мужчин, которые переступали порог его гостиницы… было от чего потерять самообладание при виде девушки, в глазах которой был соблазн. Мы соблазняли дьявола, это точно!

На крыльце он уточнил:

– В это время клиентов мало. У каждой из вас будет отдельная комната.

В дворике мы с Лейлой поговорили. Она удивилась, обнаружив, что мужчины готовят еду, как женщины.

– А ты? Ты умеешь готовить? – спросила я.

– Нет, и не хочу.

– Любить тоже?

– Какая связь между этими вещами?

– Это та же кухня. Талантливо любят, когда умеют ценить все виды вкусов.

– Я не поняла…

– Солжет та, кто скажет тебе, что знает секрет сладострастия и удовольствия, но не любит месить, молоть, пачкать руки тестом, медом и маслом, впиваться в нежное мясо и пировать. Тщедушных нет на празднестве удовольствий, и те, кто отказывается от еды, никогда не сумеют ни отведать любви, ни узнать, что означает слово «наслаждаться». Воспользуйся телесной пищей и балуй мужчину, которого полюбишь. Ароматы твоих кушаний защекочут его орган. Его рот наполнится слюной, когда он захочет облизать дно твоих кастрюль. И его язык доставит еще больше удовольствия потайным уголкам твоего тела. Не забудь подать ему самые сладкие напитки, особенно чай, он будет твоим союзником и заставит мужчину долго заниматься с тобой любовью.

На этом этапе нашего пути я поняла, что могла вспоминать о некоторых пикантных деталях моей прошлой жизни, называя их уроками «моего второго мужа», чтобы не повредить своей репутации.

– Я вспоминаю, как мы проводили дни с дорогим мне мужчиной. Теплый послеполуденный аромат и нежность наших тел. Мы дурачились часами, и мне удавалось поддерживать его член стойким и храбрым так долго, как я хотела. Когда я чувствовала, что он поднимается, и боялась, что полетят брызги, я останавливалась, отстранялась и плавно вставала, уходя на цыпочках и возвращаясь с кувшинами хорошего чая. Затем мы пили и возобновляли наши ласки. Он разбухал, и я прекращала двигаться, когда приближалась гроза. Я уходила, чтобы принести кунжутный пирог или имбирное тесто, приготовленное накануне. Мы снова пили чай, делая перерыв, и я видела, что ему трудно ждать, что его орган страдал, воюя и не завоевывая, но ничего не терял, ожидая, что потом взорвется с большей силой. Мы притворялись, что говорим о другом. Я поднималась еще раз, чтобы принести жареный миндаль, и мы, произведя друг на друга впечатление, что смягчили желание, распалялись от этого еще больше. И через несколько часов, когда чай был выпит и пироги отведаны, а тело напряжено до предела, я ускоряла темп, набирала скорость, торопила поток слов любви, я знала, что могла его освободить, что он скоро извергнется, – и он извергался, его желание изливалось в мое чрево, как фейерверк. Измотанные, мы засыпали, не расплетая тел. Я соскальзывала на бок, мой мужчина не отрывался от меня, его орган был наготове в моих ножнах.

На следующую ночь в то же время я заметила у Лейлы свет, и мне показалось, что в коридоре я видела силуэт хозяина. Заинтригованная, я поднялась и едва успела увидеть, как он скользнул внутрь.

Я прижалась ухом к двери и слушала шепот мужчины и малышки. Я думала о том, что Лейла хочет доказать себе свое умение соблазнять, проверить свое очарование, возможно, убедиться, что она не делает самцов бессильными. Ее поведение было разумно. Оно меня не оскорбило, напротив, я обрадовалась, увидев в этом плоды моих уроков.

Мне нужно было услышать, что она говорит, но я решила вернуться в постель и расспросить ее на следующий день.

Я нашла ее утром на кухне. Лейла чистила огурцы и пела, глаза были подведены карандашом, платье перевязано на уровне таза красным шнурком, открывая ее идеальные колени.

– Он нанял тебя как повариху, рассчитывая сделать женой?

Она притворилась, что удивлена.

– Он попытался взять тебя, по крайней мере?

Она уронила нож:

– Я не знаю, о чем вы говорите, тетя.

– Ты смеешься надо мной?

– А, Си Фарахт? Мы только говорили…

– И он тебя убедил…

– Я думаю, что поняла из вашего обучения то, что нельзя позволять мужчине себя убедить.

И она засмеялась, смехом чистым, как пение ручья.

***

Лейла говорила правду насчет ухаживаний хозяина. Он, казалось, мало ее привлекал, но Лейла не была безразлична к его настойчивости, комплиментам, долгим вздохам, которые слышались каждый раз, когда она появлялась или проходила мимо, прибегая к уловке, которой я недавно ее научила. Я припомнила нашу встречу с пастухом и сияющие глаза девушки, когда она услышала похвалу своей красоте. Похвалы были хороши тем, что разжигали в моей газели аппетит.

Стояла жара, время послеполуденного отдыха, и я решила, что время Лейлы пришло. Она должна была сделать шаг, понять, что может происходить между мужчиной и женщиной при близости. Настоящая ночь любви, черт возьми! Без ужаса, сомнений, шантажа, соображений чести и добродетели. Мы были далеко от Зебиба, и это развязывало нам руки. Нужно было сказать об этом Лейле, толкнуть ее в объятия хозяина, это было необходимо и позволило бы нам провести еще месяц под его крышей. Я поднялась, чтобы поговорить с ней об этом.

Она оставила дверь открытой, и я замерла: глаза Лейлы были полуоткрыты, верхняя половина тела обнажена, остальное закрыто простынями. Ее грудь смотрела вверх, руки двигались от одного полушария к другому, гладя их нежно и аккуратно, прежде чем спуститься ниже, где они стали увереннее. Движения ускорились, и простыня соскользнула на пол. Я вспомнила собственную мать. Лейла была нагая. Она ничего не сделала, чтобы накрыться. Ладонью она легко постукивала по лобку и нажимала на углубление. Затем она клала пальцы в рот, смачивала их слюной и увлажняла влагалище круговыми движениями большого и указательного пальцев. Можно было слышать, как смешивались влага и слюна. Судороги сотрясали ее тело, бедра сильно сжались, открылись, напряглись, потом расслабились. Больше в ее теле ничто не двигалось. Можно было подумать, что она только что потеряла сознание.

Я повернулась. Слава богу, Лейла познала удовольствие! Теперь я была спокойна. Она смогла получить удовольствие в одиночку, и в объятиях мужчины оно будет еще сильнее, в этом я была уверена. Чему она была обязана этим, моим теоретическим урокам или практике с Зухур? Какая разница! Лейла была способна наслаждаться, я только что была этому свидетелем, и это было самой радостной новостью. Я не могла научить любви того, кто не имел к ней склонности, и напрасно обучала бы сексу несчастное существо, которое суровая судьба приговорила никогда не знать его вкуса. Мне хотелось закричать, но я не стала.

Оказавшись в своей комнате, я представила мастурбирующую малышку, и низ моего живота запылал. Я тоже возобновила, предаваясь радостям одинокой любви, обычай, к которому я прибегаю, когда в моем распоряжении нет члена или когда моему мужчине нравится смотреть, как я это делаю. Я вспоминаю Р. Он садился в двух метрах от меня, прислонялся спиной к стене, полностью обнаженный, его член стоял, как у оленя, и моя рука, бродившая между бедер, блестела под мужским взглядом, таким острым, что, казалось, он двигался во влагалище одновременно с моими пальцами.

Когда день подходил к концу и ветер пах жасмином, я сказала малышке:

– Ты ничего не потеряешь, переспав с этим мужчиной. Условия лучше некуда, и свидетелей не будет. Мы наконец-то будем уверены в твоей невинности.

– Я не хочу об этом говорить, – ответила она, теребя две пряди, которые выбивались из-под платка.

– Если он поможет тебе попасть в рай, почему ты отказываешься?

– Как вы знаете, рай мне закрыт.

«Лицемерка, ты пристрастилась ходить туда в одиночку!» – подумала я и зашла с другой стороны:

– Ты не станешь притворяться, что с Зухур ты была в аду!

– Ничего не было, – бросила она, убежав на террасу, которая служила внешним садом.

Я догнала ее:

– Хорошо, доставь себе с хозяином то же самое ничего. Нужно представить, что он может ограничиться тем, что отопьет из твоего фонтана. Если он хороший любовник, ему знакомы тайны страсти.

Я объяснила ей, что женщина может овладеть техниками достижения удовольствия, избегая проникновения. Она могла прибегать к мазкам кисти, когда член двигается взад и вперед на краю щели, теребя губы, но не двигаясь дальше. В этом случае ей нечего бояться. Я добавила, что можно зажать орган любовника между грудей, чтобы видеть, как он волнуется у ее лица, и чувствовать его жидкость на груди, которую хорошо тогда массировать, ведь семя мужчины великолепно действует на кожу.

Она скорчила гримасу презрения.

– Лично я иногда дразню мужчин ягодицами, но не хочу дать им привыкнуть, иначе они могут к этому привязаться и уже не ценить то, что Бог создал с целью доставить нам удовольствие.

Она оборвала меня:

– Вы мне это уже говорили.

Я продолжила, успокоенная тем, что она все помнит, и довольная тем, что она уделила внимание моим словам.

– Заставь его целовать, обсасывать и вдыхать тебя.

– Он подумает, что я шлюха.

О, это красивое слово в полуневинном рту!

– С умелыми любовниками все по-другому. Они получают больше удовольствия, когда уверены в опытности партнера. Самые честные знают, что любовь…

– Любовь, любовь! – оборвала она. – Я даже не знаю, полюблю ли член мужчины!

Я не обратила внимания на ее резкость.

– В итоге член любовника всегда обожают! Кроме этой истины я открою тебе, что отдыхающий пенис напоминает о поражении! Вялый, сморщенный и безобразный до слез. Но вот он поднимается, и это штандарт, копье, он смеется над смертью и быстротечным временем! Кожа разглаживается, ее цвет становится однородным, кобра вытягивается, ее головка краснеет, как Александрийский маяк. Туда переходит душа мужчины, его сердце, оно принадлежит только той, кого он накрывает в это мгновение…

Она прервала меня второй раз:

– Я не решусь посмотреть на член хозяина.

– Наоборот, с чужестранным любовником легче это сделать! Ты его не знаешь, он тебя никогда больше не увидит, вы не рискуете ни жить совместно, ни разводиться.

Она, казалось, задумалась.

– Я плохо представляю…

Я настаивала:

– Свидетелей греха не будет, ты притворишься, что не совершала его!

Я видела, что она начинает уступать.

– Скажи себе, что твое племя далеко и ты наконец одна. Скажи себе, что ты не обязана быть шлюхой, чтобы отдаваться удовольствию. Прежде чем вернуться в деревню и закрыться в тюрьме твоих родственников, летай и радуйся свободе! Нарушение иногда обещает удовольствие, а запрет – источник, где оно утоляет жажду.

Она слушала меня вполуха. Я отныне видела это по ее манере смотреть на меня – пристально, но как будто отрешенно, по этой рассеянности, которая туманила ее зрачки, как размытая тень по поверхности пруда. И я видела в этом полном вопросов взгляде рождение чего-то неизведанного, возможность нового бытия. Лейла задавала вопросы, и для меня это значило, что отныне она существует. В Зебибе она не жила! Или, по крайней мере, она походила на животных и, как они, ела, спала, испражнялась, ждала самца, чтобы плодиться, как коровы, страдать и потом умереть. Честно говоря, я не смогла бы прибавить ни одной детали, рассказывая о прежней жизни Лейлы, ни набросать другой сценарий. Только вспомнить о череде дней, потрепанных скукой, как плащ отшельника, итог ее незаметного существования. Что до ее сознания, Бог меня простит, я не сомневаюсь, что до нашего путешествия у девушки его не было!

Глаза Лейлы засияли, и она обронила:

– Этим вечером я позволю ему ко мне подойти. Но это будет один-единственный раз.

– Ты должна подготовиться как следует.

– Почему? Я не выйду за него замуж.

– И что?

– Готовятся для мужа, а не для первого встречного, – ворчала она.

– Каждому мужчине отдаются, как будто он первый и последний. Пословица твоего народа говорит, что любят так, как будто завтра умрут. Никто не открывает объятий любовнику, не намереваясь сохранить его навсегда, даже если убежден, что через час он убежит. Да, моя девочка, для постели наряжаются и прихорашиваются! Старика очаровывают, заставляя поверить, что мы – его единственная альтернатива смерти, вечность, пусть на время одной судороги!

– Чего? Все это слишком сложно для меня.

– Тебе достаточно следовать моим указаниям.

***

Я приказала ей раздеться и через несколько минут вернулась с кувшином воска для эпиляции. Я начала с лица, затем обработала руки и подмышки. Лейла дрожала от боли, но я отказывалась слушать ее крики. «Только не спину, там жжется!» – кричала она. «И твои бедра тоже, маленькая дурочка, и это будет пожар, не меньше!» – отвечала я, не переставая наносить и снимать корку. Дойдя до влагалища, я положила малышку на спину, подложила под нее подушку и широко развела ее бедра. Мой нос оказался как раз над ее источником. Показались ее половые губы, приоткрывшись и разойдясь, как розовая улыбка. «Называть женский орган недостойным – это безумие! – подумала я. – Он улыбается первому встречному, и, если бы его губы могли говорить, они произнесли бы только одну фразу, только одно желание: возьмите меня, выпейте мой нектар!» Ибо, несмотря на боль, которую я причинила этому месту, я видела, как маленькие капельки блестят и текут по моей руке вместе с воском. Я поддразнила ее: «Это твоя брачная ночь, и твой лобок будет сиять, как зеркало!»

Мы перешли к омовению. Мне больше не нужно было тереть ее кожу, она уже была шелковой. Когда я проводила по ней перчаткой, кровь уходила, а затем возвращалась в вены, рисуя прозрачную голубую татуировку. Я прошла по рукам, шее, груди и бедрам, положила Лейлу на живот, в этот раз долго намыливая ее спину и ягодицы. Я вымыла ей волосы и, собираясь их ополоснуть, сказала:

– Теперь ты должна вымыть отверстия: рот, уши, вульву, влагалище и анус. – И добавила: – Никогда не забывай мыться и до, и после. Омовения так же необходимы для любви, как и для молитвы.

– Почему? – спросила она, скорее удивленная, чем шокированная моим сравнением.

– Чистота располагает к сексу. Нужно ополоснуть все отверстия, даже нос, умыться свежей водой, она укрепляет вульву и сужает вагину. Я не буду делать это за тебя, давай!

Ее рука скользнула по бедрам.

– Аккуратнее с щелью. С этой стороны мыть означает ласкать и не теребить. Дальше, внутрь, ищи в углах и закоулках, именно там прячется плохо пахнущий пушок.

Она осмелилась спросить, в первый раз используя это слово:

– Тетя, какое влагалище мужчины считают красивым?

– Пухлое, но четко очерченное, полное, но привлекательное, которое так же подходит для поцелуев, как и великодушный рот, с губами, подобными влажным анемонам, с почти сухими стенками, на ощупь как тающий сахар, спрятанное в роскошном теле, в которое член скользит с задором и неохотно уходит.

– А еще?

– Хорошая щель должна быть узкой, но не стеснять, влажной, но не течь слишком сильно, теплой и иметь мускулы. Холмик должен естественным образом приникнуть к ладони, которая его держит. Он нежный на ощупь, округлый, как гладкая спинка граната, или слегка наклонен назад. Щель брызгает, как фонтан, как только туда забирается палец, член или язык. Пусть тебе не говорят, что она должна оставаться вялой и не двигаться. Бог создал щель и удовольствие. И то, и другое. Солжет тот, кто будет утверждать, что она создана только для родов. Это было бы известно, ибо тогда женщины ничего бы не чувствовали. Лицемером будет тот, кто скажет, что она создана только для удовольствия мужчин. Настоящий верующий – тот, чье удовольствие связано с твоим, как плащ отшельника с его кожей!

Я нанесла слой хны на кожу Лейлы, чтобы сделать ее кожу еще нежнее, и облила ее водой с головы до ног.

Я одела девушку в простой халат и посадила на кровать. Я убрала мозоли с ее ног, помассировала сухожилия, нанесла на лицо порошок из турецкого гороха и лимона, заставила ее разжевать ореховую кору, чтобы отбелить зубы и сделать красными десны. Мне нравился сам ритуал, он заменял подготовку, и мне казалось, что я уже видела, как член хозяина встает.

Я помассировала ее тело маслом и пропитала подмышки розовой водой. Затем я ввела в преддверие ее вагины тампон, вымоченный в настойке дикого тюльпана.

– Тебе будет приятно, если его рот начнет путешествие между твоими ногами. Если твое влагалище уступит, но тесно сожмет его и будет удерживать твердо и жадно, а затем убаюкает песней! Ты раскроешься, дорогая моя! Ты увидишь, как это прекрасно!

Также я решила вытатуировать ей перстень Соломона на лобке. Она испуганно спросила:

– Я надеюсь, что вы не закрываете меня еще раз…

– Нет, это магический перстень, он выполнит все твои желания.

Я уже смешала синьку с сажей из котла и наносила рисунок на ее холм Венеры с помощью иглы. Брызнула кровь, я вытерла ее и присыпала пудрой.

– Больно! – снова задергалась она. – Мужчины столько не стараются, чтобы нравиться женщинам!

Клянусь честью, это верно. Но мне не хватало ни времени, ни присутствия духа, чтобы придумать убедительный ответ. Я причесывала ее.

– Ты расплетешь волосы, когда будешь с ним. Это первое, что ты сделаешь. Мягкие движения волос и то, как они колеблются на плечах, влекут мужчин к любви. Равнодушие тоже. Не жди любовника, как дичь охотника, а небрежно приляг, как ни в чем не бывало.

Я покинула ее, прежде убрав ее ложе и оставив у кровати тарелку тыквенных семечек – они хороши для простаты, – четыре яйца всмятку, чай и засахаренный имбирь, разжигающий желание.

Через несколько минут я услышала, как скрипнула дверь, и она оказалась передо мной.

– Что происходит?

– Я боюсь…

– Почему?

– То, что я сделаю, незаконно…

– Твой брак с Тареком был законным, и, однако, тебе не удалось справиться! Уйди, я не хочу тебя видеть.

Я положила две подушки на голову, чтобы противостоять соблазну подслушать то, что происходило рядом, и заснула с удовлетворенной совестью того, кто только что совершил доброе дело.

***

Утром я поймала ее на кухне. У нее было разочарованное лицо и грустный взгляд.