Текст книги "Муц-Великан"

Автор книги: Муц-Великан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Как поймали Муца и Буца

Косые лучи заходящего солнца уже ложились на верхушки деревьев, Буц давно уже закончил свой рассказ, а Муц все еще продолжал стоять с разинутым ртом. Он закрыл его только тогда, когда сумерки уже спустились на кусты и деревья и точно не знал, что больше взволновало его в истории Буца – дубинка или замок из марципана. Видимо, победил интерес к лакомствам, так как первый его вопрос был:

– Неужели вся башня сделана из настоящего марципана? – Он помирал со смеху. – Неужели из марципана?

В кармане его что-то хрустнуло, он полез туда, вытащил последний кусочек пряника и соблазнительно поднял его в воздух.

– Видишь, Буц? Ты получишь его, если останешься со мной и поведешь меня к марципановой башне. По рукам, Буц!

Лилипут уставился в посыпанный сахаром пряник, и в упоении протянул ручонку, которая исчезла в руке Муца. Затем он с треском откусил кусочек пряника и восторженно повел глазами.

А Муц, мечтая о марципановой башне, снова расхохотался и вдруг услышал, что у него что-то булькает в кармане. Он залез в карман и вытащил оттуда что-то стеклянное – какую-то бутылку.

– Быть не может. Я утащил с собой всю бутыль.

Он посмотрел на отливающую золотом жидкость и вытащил пробку. Посмотрели б вы на Буца!

– Брось! – взволнованно крикнул он, проглотил остаток пряника и выронил дубинку. Брось, брось!

Но Муц уже сделал порядочный глоток.

– Брось! Брось эту чертовщину! – настойчиво кричал Буц.

Но Муц сделал уже второй, глоток.

– Ах, как щекочет, как жжет!.. – И он выпил в третий раз – гуль, гуль, гуль! – текла в рот золотая огненная жидкость, ударяя в голову.

Бутылка опустела, зато голова Муца переполнилась. Она так отяжелела, что ему вскоре пришлось лечь. Не прошло и минуты, как ему показалось, что деревья, папоротники и травы заплясали кругом в диком хороводе..

– Ох! – снова раскрыл глаза Муц. Ох, как у него стало глупо в голове! Ах, какую чепуху понесла эта глупая голова!

– Кусты… Взгляни, Буц!.. Ведь, я Муц… или не Муц?.. Меня зовут Муц… слышишь, Муц, а тебя Буц… это забавно… Почему ты не зовешься Пипин? Ваш Пипишка хотел меня убить. Подумай, Буц, совсем убить!., Почему бы тебе не быть моим носом, Буц? Или моим дядей?.. Племянница брата моего отца дяди дочери моей тети… – Так болтал он несколько минут подряд.

Буц не вымолвил ни слова, только схватил бутылку, подбежал к ближайшему пню, размахнулся и с такой силой ударил ее о пень, что она разлетелась вдребезги. Затем он стал прислушиваться, чутко прислушиваться…

Разве не послышался хруст за соседним кустом? Буц напряг зрение, снова услышал хруст и увидел двух убегающих лилипутов в зеленых куртках. Сверкающие сабли болтались у убегающих ног и Буц расслышал, как один шепнул другому:.

– Обоих поймаем! Обоих! Король затанцует от радости.

Они бежали по направлению к столице.

Буц подскочил к распростертому Муцу и стал кричать:

– Эй, Муц! Великан! Вставай! Беда! Беда! Я видел полицейских!.

Никакого ответа. Глубокий храп вылетал из полуоткрытого огромного рта великана.

Буц не терял больше слов, схватил свою дубинку, положил на нее обе руки, оперся подбородком и стал караулить. Тихо и устало плескались волны речки на поляне. Птицы забирались в свои гнезда, и вечер распростерся над ветвями, листьями и травой.

Чутко, как индеец, стоял настраже Буц, а Муц храпел так громко, что ночные птицы шарахались в сторону.

* * *

Кругом царил полуночный мрак. Серп луны повис над дремлющим бором. Буц разминал застывшую спину. Его глаза старались проникнуть в темноту, так как издали доносился придушенный лай собак и топот.

– Эй, великан, вставай! Беда!

Но Буц напрасно кричал, напрасно расталкивая спящего. Охмелевшая голова отвечала глубоким храпом.

Не удрать ли мне одному? – подумал Буц, оглянувшись на темный лес. Но вспомнил про свое обещание, про слово, данное Муцу и остался.

Топот многочисленных шагов все ближе и ближе, послышался шопот:

– Мы видели их здесь! Сюда, Полкан! Сюда!

Не удрать ли мне одному? – вторично подумал Буц, но обещание держало его на месте. Он крепче сжал в руках дубинку и подлез под куртку великана.

Вдруг раздался громовый крик одного полицейского.

– Сюда! Тсс, Полкан! Все сюда! Хутцебуц, сатана, удрал, но великан в наших руках.

Со всех сторон вылезли из кустов полицейские: пятьдесят… сто… двести. Многие притащили с собой длинные веревки и проворно связали великана. Другие вытащили сабли, чтобы угостить спящего, если он чересчур рано проснется.

– Но ради бога не убивайте! – предостерегал обер-полицейский. – Король поклялся короной, что его ждут клетка и петля…

– Ах, как наградит нас король пряником! – ликовал другой.

– Тс, тише, чтобы не проснулось чудовище! Уведите собак! – предостерегал третий.

– Фу, как от него ужасно разит, – возмущался четвертый. Многие побежали на дорогу за ожидавшими там телегами. На рассвете, при первых лучах всходившего солнца, по Беличьему бору двигалась невиданная процессия. На четырех скрепленных вместе лилипутских телегах лежал связанный Муц. В них были впряжены десять двурогих, а двести полицейских с саблями наголо маршировали кругом.

Процессия направлялась в столицу, на окраине которой возвышалась лилипутская тюрьма. Голый холм, над которым царило мрачное здание, назывался Тюремной Горой и лилипуты содрогались, когда произносили это слово.

Сражение в тюрьме

Полная приключений ночь сменилась прекрасным утром. Щебетали птички, сияло солнце. Но лилипуты не заметили красоты этого утра. Они угрюмо шли на работу и вздыхали, как и часто за последние дни:

– Освободит ли нас в конце-концов великан? Освободит ли он нас?

Никто из них и не подозревал того, что Муц в тюрьме, так как полицейские получили приказ от короля держать в строгой тайне все, что произошло ночью. Одни только толстосумы узнали радостную весть, что великан попался и к вечеру будет повешен.

Муц не подозревал о грозящей ему страшной опасности. Он все еще спал глубоким сном. Советники короля собрались и стали уже обсуждать, как лучше убить великана, сделать ли это просто или с музыкой, повесить ли его сначала, а потом расстрелять и сколько для этого понадобится музыкантов. А Муц все спал. Толпа полицейских уже строила на площади высокую виселицу, а в голове у Муца начинались лишь обычные утренние сны.

Ему снился его школьный товарищ Фриц Килиан. Он собирался итти с ним в школу, но не сделал арифметической задачи. Поэтому ему пришлось потеть, копаться в книгах. Он еще не готов, а тут звонит уже школьный колокол. И, пока длилась эта школьная кутерьма, Фриц неожиданно превратился в маленького седовласого и белобородого человечка. Он держал в руках коричневую дубинку и говорил:

– Возьми эту дубинку. Она крепка, как сталь, и бьет за троих. Она сломается только, когда придет свобода!

А когда он протянул руку за дубинкой, то не смог пошевельнуть ни одним членом. Он почувствовал, как с него градом катится пот, проснулся, ощутил холодный каменный пол за спиной, зевнул, захотел протереть глаза, но не смог. Тогда он жалобно крикнул:

– Мама! Не могу пошевелиться, меня душит домовой!

– Чепуха! Ты просто связан! – глухо прозвучало в комнате.

Ах, как быстро Муц раскрыл глаза! И как ему плохо стало! Он увидел над головой серый потолок, кругом серые стены, серую дверь и окно с решеткой. А на груди его сидел Буц с помятым пером на шляпе и теребил веревки. Дубинка стояла в углу.

Муц попробовал напрячь силы, но ничего не вышло. Он хотел встать, – то же самое.

– Буц, помоги! Буц, я пойман! Ах, Буц, если бы мы с тобой не заснули!

– Если бы! Если бы! Если бы у меня нос был обвязан платком, я не упал бы с марципановой башни! Если бы ты не напился, мы прогнали бы полицейских, как зайцев, и были теперь в Беличьем бору, где поют птицы, или у марципановой башни, или в каком-нибудь другом хорошем месте.

И он стал рассказывать великану о том, что произошло ночью, но был вынужден остановиться, так как с улицы донеслись шум колес и беготня.

Буц, схватил дубинку, снова залез под платье Муца. В дверях загремел ключ. Дверь распахнулась, появился начальник тюрьмы в сером мундире и стал у входа с обнаженной саблей и связкой ключей в руках. Он отвешивал низкие поклоны. Послышались шаги, начальник тюрьмы стал кланяться все ниже и ниже. Чем ближе приближались шаги, тем ниже становились поклоны тюремщика. Звякнули шпаги, и вошел король с советниками и свитой радостных толстосумов, весело потиравших руки и ликовавших:

– Действительно, он в наших руках! В наших руках! Действительно!

Десятка два человек окружили заключенного.

– Он никогда больше не будет отламывать карнизы с пряничных дворцов! – с язвительной усмешкой сказал один и нанес Муцу такой удар, что тот заскрежетал зубами от боли.

– Он больше не скажет про нас, что откусит нам головы! – торжествовал второй и так двинул Муца по ноге, что тот пришел в ярость.

– Он больше не будет удерживать народ от работы! – с улыбкой, произнес третий и так дернул Муца за волосы, что тот в бешенстве завращал глазами.

– Он больше не будет прогонять наших всадников! – ликовал четвертый и так сильно пырнул Муца ножиком, что тот взвизгнул и прорычал:

– Негодяи! Трусы! Сколько против одного, который к тому еще связан! Горе вам, если я вырвусь!

– Он никогда не вырвется! – торжествовал король и, окруженный своими советниками, вплотную подошел к связанному великану.

– Я поклялся своей короной! Его выставят в клетке на показ на площади столицы, а затем повесят. Он будет висеть для устрашения народа. А его приятель Громовое-Слово навсегда останется в тюрьме.

Но у Муца все еще так шумело в голове, что эти страшные угрозы заходили ему в правое ухо и выходили из левого, не производя на него никакого впечатления. Он только чувствовал, как глубоко врезались веревки в тело, дергал за них и возмущался:

– Трусы! Напасть на человека во сне! Хвастунишки, моськи, сморчки!

– Просим ваше королевское величество удалиться! – просили советники короля. – Кто знает, какие еще обидные слова в пасти у чудовища?

– Убийцы! Коварные трусишки! – продолжал Муц.

– Ты будешь висеть! – язвительно засмеялся король и вышел со своей свитой. На прощанье каждый наносил еще по удару Муцу. Дверь хлопнула, замок прогремел, и тюрьма снова стала темной, тихой, уединенной…

– Итак, мы будем висеть! – раздалось под платьем Муца. – Вместе шли, вместе поймали, вместе повесят! – И Буц вылез наружу и упал на грудь Муца.

Если бы не стыд перед маленьким, то большой бы заплакал. Ему было так плохо, так душило его раскаяние, что он вздохнул:

– Ах, Буц, если бы я тогда не пил!

Горюя, Муц вспомнил о задаче, которую однажды задал ему отец. Она гласила: «если один осел стоит сто марок, сколько стоит Муц?» Теперь он ее сразу решил: он должен, по меньшей мере, стоить столько, сколько стоит целый табун ослов. Как все было чудесно до того, как он так по-ослиному легко дался в руки полицейским. Как пели птицы в Беличьем бору, как шелестели деревья, как плескалась река… Муца сильно потянуло в Беличий бор и снова по всей тюрьме прозвучал его глубокий вздох:

– Буц, нам нужно сейчас же придумать, как бежать отсюда.

– Да! – ответил Буц, который где-то возился в платье Муца.

– Я думаю, немедленно! – горячился Муц.

– Да!

– Немедленно!

– Да!

– Немедленно!

– Да!

Муц взглянул и заметил, что Буц возится с веревками.

– Ах, вот как! Какой же ты молодец, Буц! Если мы отсюда вырвемся, никто не посмеет тебя обидеть! Никто, понимаешь, никто!

И ему захотелось освободить всех бедняков и прогнать толстосумов, а для Буца придумать какую-нибудь особенно прекрасную награду. А когда он, Муц, вернется домой, то никогда больше не будет ссориться с сестрой.

Но, несмотря на все его хорошие обещания и намерения, веревки сидели на нем так же крепко, как и до сих пор.

– Эх, Буц, если бы я захватил с собой из дому перочинный ножик! Ах, остолоп я безголовый! Никогда больше я ничего не буду забывать! – тужил и охал Муц.

Буц не прислушивался к его словам. Он слез с великана, притащил острый булыжник и начал тереть им веревки. Со лба его градом катился пот, но веревки не резались. Снаружи снова послышались шаги. Опять загремел замок, скрипнула дверь и, не успел Буц спрятаться с дубинкой за кудрявой головой Муца, как снова вошел тюремщик.

Это был высокий мрачный полицейский, поседевший на королевской службе. В его руке болтался сосуд с водой, который он поднес к губам Муца со следующими словами:.

– Пей, король приказал! Чтобы ты был свежим и дольше болтался в петле. Король приказал.

– Если бы эта сабля была у меня, – подумал Буц, тогда – раз, два, три, и веревки были бы перерезаны. И – раз, два, три! – Буц выскочил из-за своего прикрытия, прихлопнул дверь и очутился перед полицейским.

Тюремщик в испуге выронил сосуд и уставился на коренастого, точно выросшего из земли лилипута, который стукнул дубинкой и кратко приказал:

– Давай сюда саблю!

– Откуда тты вззялся? Кто… тты ттакой? Чего ттебе ннужно? – заикался в замешательстве полицейский. Но он быстро пришел в себя, выхватил саблю и бросился на Буца.

Ах, как лихо заплясала дубинка, как отражала она каждый удар сабли! Как храбро извивалась, прыгала и ловко наносила удары! А Муц в своих путах вертелся и кричал:

– Крепче, Буц! Крепче, Буц!

И дубинка так ловко обрушилась на правое плечо тюремщика, что тот выпустил из рук саблю и, шатаясь, упал на стену.

Раз, два, три! Буц схватил сверкающую саблю, перерезал путы великана и вложил ее обратно в ножны тюремщика, который, все еще оглушенный, стоял, прислонясь к стене.

Освобожденный Муц поднялся с полу, выпрямился, насколько позволяли тюремные своды, выбежал, согнувшись, на двор и так потянулся, что его скрученные и онемевшие члены затрещали.

Великан бежал!

Тюрьма представляла собой мрачное четырехъэтажное здание, раза в три выше Муца, что в Лилипутии считалось весьма почтенной высотой. Двор был окружен стеной, которая приходилась Муцу почти до носа. Теперь он стоял посреди этого двора и потягивался. Полуденное солнце глядело ему прямо в открытый рот. Он посадил Буца на плечо, похвалил его за храбрость и стал вздыхать:

– Ах, Буц, как прекрасна свобода!

– Смотря для кого! – послышалось несколько голосов.

Муц и Буц с удивлением оглянулось, а, когда четверо глаз ищут, они в конце-концов находят. И они, действительно, нашли много голов, выглядывавших из-за решеток тюремных окон. Головы эти жаловались:

– Ах, как хороша свобода! Освободи нас, великан! Освободи нас.

Из верхнего окна раздался громкий голос:

– Не унывайте, братья! Видите, небо послало нам освободителя.

– Я узнаю этот голос! Знакомый голос! – сказал Буц и завертелся на плече у Муца. Я уже слышал когда-то этот голос.

«Кто это может быть? Не Громовое-Слово ли?» – подумал Муц, отступил на несколько шагов, поднялся на цыпочки и увидел за решетками верхнего этажа пару устремленных на него сверкающих глаз.

– Ну, разумеется, Громовое-Слово, – убедился Муц, а Буц уже спустился с плеча на землю, побежал в тюрьму, которую они только что оставили, схватил болтавшуюся в замочной скважине связку ключей и помчался вверх по ступенькам.

Несколько секунд спустя Громовое-Слово был уже во дворе. Множество других голов молили из-за решетки:

– Освободи и меня! Освободи и меня!

– Я невиновен! Я не отгрыз ничего от пряничной виллы Без-Забот, я только лизнул ее, – жаловался один.

– А я только подобрал в Замке Веселья несколько крошек шоколада, которые обвалились с башни, – жаловался второй.

– А я собрал только опилки, когда мы строили павильон из патоки в Замке Веселья, – взывал третий.

– А я отломала в квартале толстосумов маленький кусочек от виллы, потому что мой ребенок был болен, – плакала женщина.

Так жаловались и многие другие заключенные.

То были самые несчастные из лилипутов, самые слабые, которые не в силах были устоять перед искушением при виде сладостей. Они пускались на всевозможные уловки, чтобы добраться до пряников, перехитрив полицейских собак. То они переодевались торговцами и торговками, то гонцами, то слугами и горничными. То приходили с пилами и топорами, будто они ремесленники, вызванные на работу. Когда им удавалось, при помощи той или иной хитрости, пробраться во дворцы толстосумов, они улучали минуту, чтобы отгрызть какой-нибудь кусочек в углу. Но, так как этим несчастным, принявшись за лакомство, не легко было от него оторваться, они большею частью попадались. Вот почему большинство слабых проводило половину своей жизни на Тюремной Горе. Оли были самыми жалкими из лилипутов и, завидев великана во дворе, стали умолять его.

– Освободи нас, великан! Освободи нас!

Все эти охи и стоны запали глубоко в душу Муцу, несмотря на то, что у него все еще кружилась голова. Он послал Буца с связкой ключей по всем камерам.

Как проворно выбежали во двор освобожденные узники! Как живо устремились они к воротам! Как мчались они вниз с Тюремной Горы! Как радовались маленькие ножки, что они снова могут прыгать и скакать! Беглецы рассеялись по полям и лугам, ни разу не оглянувшись на ненавистную тюрьму.

Многие из них направились в столицу, откуда звучал полуденный колокол.

Вскоре в столице из уст в уста передавалась весть, что великан был пойман, но порвал путы, освободил многих лилипутов из тюрьмы и отдыхает с двумя лилипутами у подножия Тюремной Горы.

Те двое были Буц и Громовое-Слово. Они сидели на коленях у Муца, и Громовое-Слово рассказывал, как его посадили в тюрьму тотчас же после того, как Муц прогнал короля вместе с его кавалерией.

– Месть! Месть! Вы мне попадетесь! – грозил Муц, сжимая кулаки и бросая через луга и поля яростные взгляды на восток.

Там, под склоном горы в зеленых кустарниках расположилась столица. Муц ясно различал сверкающие на солнце крыши, торчащие по ту сторону города дымовые трубы и ряд белоснежных башенок и куполов на склоне горы. То был квартал толстосумов. Они не только владели замками по всей стране, но построили себе также прекрасные пряничные виллы в самой столице. Сюда они приезжали тогда, когда им становилось скучно в замках.

На расстоянии брошенного камня от этого квартала притаились, как клетки для птиц, кавалерийские казармы лилипутов. А на самом верху поднимался королевский дворец, с лесом остроконечных башен, зубцов и куполов.

Муц погрозил и туда кулаком:

– Месть! Попадетесь вы мне!

– Видишь ту подлую башню? Вот с нее я и свалился, – со злобой промолвил Буц, указывая на высокую круглую башню, поднимавшуюся среди куполов замка, как великан среди лилипутов, и заполнявшую окружающую местность легким запахом марципана.

– Башня из марципана! – произнес Муц, открыв рот. Он не слышал больше рассказа Громового-Слова, не чувствовал боли в теле, – схватил обоих лилипутов, посадил одного на правое, другого на левое плечо и побежал к столице, не спуская глаз с высокой башни.

Муц все приближался к городу, Башни богатого квартала становились все выше; дома как бы выростали, и Муц уже не мог смотреть поверх крыш домов.

Навстречу ему из столицы направлялось длинное шествие: жены лилипутов в ярких платьях, рудокопы в темных бурках, строительные рабочие в светлых костюмах, лилипутам в синих штанах и блузах, крестьяне в высоких сапогах, музыканты с маленькими скрипками и поэты с взъерошенными волосами и развевающимися бантами.

То были жители столицы. Они узнали об освобожденных, обо всем, что произошло на Тюремной Горе. Они не могли усидеть за обедом, вышли навстречу великану и окружили его. Они торжествовали и ликовали:

– Он нас освободит! Он умеет рвать оковы!

Но Муц указал на свое правое плечо, где сидел Буц со своей дубинкой:

– Вот кто сорвал оковы! – сказал он.

Однако никто из лилипутов не обратил внимания на эти слова.

– Он нас освободит! Он умеет рвать оковы! – продолжали они безумствовать.

А некоторые кричали:

– Толстосумы хотели его убить! Долой толстосумов! Разрази громом замки!

Другие сначала злобно шептали, а потом воскликнули:.

– Король со своими полицейскими помогал толстосумам! Наказать короля!

Так негодовала, шумела и возмущалась толпа, пока сам Муц не заразился ее настроением. Он забыл про марципановую башню и заорал, заглушая всех:

– Наказать короля! Наказать толстосумов! Головы им откушу! Разрази громом замки!

С таким криком, все двинулись в столицу. Дело принимало серьезный оборот. В пряничном квартале заволновались толстосумы:

– Великан вырвался! Великан бежал! Поймайте его, полицейские! Вы получите награду!

И толстосумы приказали запереть ворота своих замков, вооружили слуг и спустили с цепей собак.