Текст книги "Билет в будущее (СИ)"

Автор книги: MsHelena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Томильченко начал с Димы.

– Дима... Пластично, мягко, не выпадал из образа, в целом – с хореографией справился. Отправляешься готовить соло.

Дима заслужил эти слова и даже больше, ведь судьи не знали, что именно он был идейным вдохновителем и постановщиком номера. На сцене осталось двое.

– Олег… – голос Томильченко вывел Бориса из ступора, в который он погрузился на короткое время. Олег закинул руку на плечо Бориса, как бы обнимая. От этого собственнического жеста Борису стало не по себе, но скидывать руку, демонстрируя, что между ними не все ладно, не стал.

– Да?

– …негативный персонаж. Ты знаешь, хоть негативные роли играть легче, чем позитивные, они тоже должны быть максимально убедительными. Твое исполнение нас убедило. Очень мощно. Иди, готовься к соло.

– Спасибо, – выдохнул Олег в микрофон. Похоже, за то время, пока Костя говорил, он вовсе не дышал. Олег обнял Бориса, его пропустили в следующий тур, почему бы и не порадоваться за себя.

Борис остался одни на один с судьями. Его оставили на закуску. Все ребята из его группы прошли дальше. Что ожидает его?

– Борис, мы вас прозвали, когда вы встали втроем с парнями, три богатыря, – Борис натянуто улыбнулся, не ожидая ничего хорошего от такого начала. – Ты знаешь, твоя роль и твой образ в принципе подразумевали, что ты выделишься, – в душе у Бориса все заледенело от страха. Таким тоном, которым с ним говорил Костя, сообщают о неизлечимой болезни. Раду не поднимал головы от стола, Таня скрывала глаза под широкими полями шляпы, Влад смотрел с сочувствием.

– Все выступление, – продолжил Томильченко, я наблюдал… за Олегом.

Это конец… Finita la commedia… Можно собирать сумку, уже сегодня его отвезут в Киев, как отработанный материал. Остальные судьи молчали, никто не перечил Косте, значит, решение было общим и все с ним согласны. Осталось только дождаться, когда с ним попрощаются и отправят домой. Главное, не показать, как ему обидно и больно. Он с легкостью прошел все испытания, ни разу не боролся за жизнь на проекте. Его хвалили, поддерживали, отмечали хорошую хореографическую подготовку, и все это рухнуло, как карточный домик. Он сам виноват, позволил себе расслабиться и забыть, для чего он сюда приехал. Поставил свои чувства выше профессионального честолюбия. За что и поплатился.

– Хореографически все очень мощно, – Костя продолжил его мучения, не отпуская со сцены. Он продолжал говорить, а сам все крутил в руках карандаш. Похоже, этот разговор был так же неприятен ему, как и самому Борису. – Все эти дни ты действительно великолепно себя показывал, а здесь – потерялся.

Вот! Сейчас он скажет эти слова и можно будет наконец-то уйти, чтобы закончить разом эту агонию.

– В соло ты должен проявить себя максимально!

Борису показалось, что он ослышался. Возможно, от страха и волнения он не расслышал, и смысл сказанного исказился? Борис поднял голову, выискивая подтверждения этих слов в глазах Кости. Он не шутил, произнося это?! Его действительно оставляют в лагере, дарят еще один шанс?!

Денисова слабо улыбнулась ему, подтверждая, что это правда. Невероятно, но он остается, несмотря на свое провальное выступление. Борис не мог поверить в чудо, даже боль отступила, когда эйфория от пережитой радости переполнила его, вытесняя из сердца всю горечь обиды. У него так пересохло во рту от переживаний, что он с трудом разлепил губы и чуть слышно произнес:

– Спасибо, всё будет.

– Удачи, – пожелал на прощание Костя.

Примечание к части

Ссылка на видео в отзыве.

Глава 14

«Остеопороз. Причины, симптомы и лечение…», – Борис в двадцатый раз начинал читать висевший на стене плакат и снова упускал смысл, погружаясь в печальные мысли.

После выступления, смыв грим и переодевшись, он пришел к врачу с жалобами на боли при вдохе, и его сразу же отправили к травматологу, чтобы сделать рентген грудной клетки. Если снимок покажет перелом или трещину, участие Бориса в проекте можно считать законченным. И все, чего он хотел здесь добиться, к чему стремился, преодолевая трудности, все его надежды пойдут прахом. И все из-за того, что позволил себе увлечься, прислушался к чувствам, но не разуму, открылся и в итоге – остался в дураках. Олег… Даже думать о том, что он сделал, было такой пыткой, что это приносило намного больше страданий, чем физическая боль.

Борис ждал в коридоре, пока проявят его снимки, и вспоминал, как после выступления он спускался со сцены, окруженный густой стеной тумана, ничего не различая перед собой. Он прокручивал в голове только что услышанные слова Томильченко и понимал, что разочаровал судей. Шанс, что ему дали, возможно, из-за его прежних заслуг, он просто не заслужил.

Ребята ждали у выхода, беспокоясь за него. Они попробовали расспросить Олега о том, почему концовка неожиданно стала другой, но ничего конкретного от него не добились. Парень отражал нападки и уверял, что выступление прошло отлично, раз никого из них не отправили домой. Борис появился именно в тот момент, когда Олег, уже уставший объяснять, что ничего страшного не произошло, собрался уходить. Увидев выражение лица Бориса и взгляд, которым, казалось, тот прожигал его насквозь, Олег осёкся и замер на полуслове. Борис замедлил шаг, чтобы остановиться возле ребят, но внезапно передумал и прошел мимо. Никто из них не решился его остановить.

Ярким, цветным пятном в том обволакивающем мо́роке, который, казалось, окружил Бориса, неожиданно стал Даниель. Он подошел, когда Борис переодевался, и показал поднятый вверх большой палец.

– Lion King – super! – похоже, это означало, что он смотрел их выступление. Он искренне улыбался и просто лучился восторгом.

«Ну, хоть кому-то понравилось», – устало подумал Борис и криво улыбнулся в ответ. Он не хотел ни с кем разговаривать и тем более – отвечать на какие-либо вопросы.

– Grazie, – выдавил он, выуживая из памяти, как будет «спасибо» по-итальянски, и Даниель снова заулыбался так солнечно и радостно, что захотелось попросить взаймы частичку этого настроения, чтобы подпитаться положительными эмоциями и развеять темную пелену, висевшую переде глазами.

Борис не заметил, как задремал, откинув голову на больничное кресло, пока ждал, когда его позовут к врачу. Бессонная ночь, физическое истощение от бесконечного танцевального марафона и выжженная дыра от горькой обиды, кислотой разъедающей его душу, – все это лишило его последних сил. Ему хотелось остановить ход быстротечного времени, набраться сил, залечить душевные раны, обрести себя… прежнего.

– Борис… Борис... – кто-то легонько тряс его за плечо. – Пойдемте к врачу, – молоденькая девушка-редактор, сопровождавшая его в больницу, звала, удерживая в другой руке его снимки. Борис с трудом разлепил будто склеенные за то короткое время, что он спал, веки и сильными движением ладоней растер лицо, прогоняя дрему.

Врач, усталый пожилой мужчина, несколько долгих минут рассматривал его снимки. За это время Борис несколько раз успел от страха покрыться с головы до ног холодным липким потом.

– Перелома я не вижу, трещин… – палец врача скользил по снимку, прикрепленному на ящике с подсветкой, и Борис затаил дыхание – … тоже. Снимайте футболку, я посмотрю.

Танцор выдохнул с облегчением. Это означало, что у него еще будет шанс побороться за место в финале. Сильные пальцы травматолога скользили вдоль рёбер. На левом боку на одном уровне с диафрагмой, где врач надавил, было особенно больно, и Борис, не сдержавшись, зашипел сквозь зубы.

– Ушиб мягких тканей, – диагностировал врач, отпуская пациента. – Смазывать мазью без согревающего эффекта, прикладывать холод и никаких физических нагрузок… дней десять.

Последняя рекомендация Бориса особенно «порадовала». Завтра ему танцевать соло, которое решит его судьбу, придется выложиться по максимуму, и этот совет ему уж точно не нужен. Он выйдет на сцену и будет танцевать, как в последний раз. Чего бы это ему не стоило. Никто и ничто не сможет ему помешать.

– Что вы решили? – поинтересовалась редактор, когда они сели в машину. Девушка была вместе с ним у врача и слышала, что тот сказал. – Можем отвезти вас в аэропорт, на вокзал, куда скажете.

– Я возвращаюсь в лагерь, – непреклонным тоном сообщил Борис, отступать он был не намерен.

– Как скажете, – девушка понимающе улыбнулась и откинулась на спинку кресла.

Борис стоял с сумкой у центрального корпуса пансионата и не мог заставить себя переступить порог. Никого из танцоров поблизости не было видно. Очевидно, все они отдыхали после бессонной ночи. Он представлял, как вернется в свою комнату, увидит Олега… Будет ли он извиняться, изобразит раскаяние или сделает вид, что ничего не произошло? Дима поймет, в чем тут дело, он не слепой. Да и что делать с этими извинениями? Простить он не может, забыть тоже, а делать вид, что ничего не случилось, – на такое лицемерие он попросту не способен.

Он так и стоял, не двигаясь с места, прокручивая в голове сценарии.

– Боря, ты как? – рядом оказался Илья. Борис так задумался, что не заметил, когда тот подошел.

– Нормально, – распространяться о своих проблемах ему не хотелось.

– Я слышал, тебя в больницу повезли.

– Все в порядке, ничего страшного, – приятно, что хоть кому-то интересно, что с ним происходит.

– Чего ты стоишь, почему не идешь в номер? – Илья продолжал настойчиво его расспрашивать и уходить никуда не собирался.

Борису нравился этот парень. Нравился как друг, как надежный товарищ. Но даже ему признаваться в своих страхах, выворачивать душу наизнанку не хотелось. Он наскоро придумал, что парни в его комнате жутко храпят и не дают выспаться.

– Давай ко мне, – предложил Илья. – Вчера моего соседа отправили домой, и я один в двухместном номере. Не храплю, честное слово, – заверил он в ответ на недоуменный взгляд Бориса.

День клонился к закату, и это предложение могло стать решением всех его проблем. Завтра объявят Двадцатку, так или иначе все закончиться. Пусть его и влекло к Олегу, но, чтобы распутать этот чудовищный клубок недопонимания, возникший между ними, разобраться в своих чувствах и в поступках Олега, нужна была короткая передышка. Утром на свежую голову он, возможно, посмотрит на эту ситуацию по-другому, перестанет так остро реагировать, а рядом с Олегом ни расслабиться, ни отдохнуть у него точно не получится.

– Пойдем, – решил Борис.

Он думал, что уснет, как только его голова коснется подушки, но чуда не произошло. Вместо этого предательница-память подкидывала яркие воспоминания о ночной репетиции и чувстве полного восторга, переполнявшего его, когда они остались с Олегом наедине. Он ощущал под пальцами тепло чужого тела, чувствовал вкус поцелуя… Но все резко менялось, когда он взлетал в поддержке и начинал падать, теряя под собой опору. Олег стоял над ним и смотрел сверху вниз на поверженного танцора. И уже не понятно было, кто именно одержал победу: Олег, подставивший своего партнера, или подлый Шрам, добившийся своего хитростью и предательством. Вздрогнув всем телом, Борис снова увидел стремительно приближающееся покрытие сцены… и проснулся, судорожно глотая воздух, будто утопающий, прорвавшийся на поверхность.

Борис мучительно застонал сквозь зубы, стряхивая липкие остатки сна и сворачиваясь в клубок в поисках защиты. Он прислушался – Илья безмятежно спал на соседней кровати. Борис повернулся на другой бок, стараясь улечься так, чтобы место ушиба меньше беспокоило, и снова закрыл глаза, пытаясь заснуть. В этот раз сознание, как бы издеваясь над ним, подкинуло другое воспоминание: его выступление на кастинге и Олега, который перешел ему дорогу, когда он выходил на сцену. Эта примета, как бы ему ни хотелось забыть о ней, оказалась для него пророческой.

Утро было отвратительным. Отдохнуть получилось только отчасти. Силы вернулись, но на левом боку начинал проступать внушительный синяк. Илья собирался, стремительно перемещаясь по маленькой комнате и натыкаясь на острые углы мебели. Он одновременно пытался чистить зубы и одеваться. Так как Борис вчера приехал поздно, Илья попытался пересказать ему планы на сегодняшний день. Перемежая свой рассказ ругательствами, когда не получалось найти ремень или пропавший носок, он объяснил, что после завтрака их повезут в театр, где они будут показывать свои соло. Сегодня никого выгонять не будут. До самого вечера они будут свободны. Объявление Двадцатки начнется в восемь вечера.

Общий завтрак прошел в спешке. Танцоры были предельно серьезны и сосредоточены. От того, насколько хорошо они сегодня станцуют, зависела их дальнейшая судьба. Напряжение незримо витало в воздухе. Каждый из них понимал, что до заветной цели остался один последний маленький шажок.

Парни одними из последних зашли в автобус и двинулись в конец, где оставалось несколько свободных мест. Борис пробирался по проходу и застыл на месте, когда наткнулся на растерянный взгляд Олега. Тот сидел у окна и слушал музыку. Увидев Бориса, он выдернул наушники и хотел что-то спросить, но парень прошел мимо, невольно зажмурив глаза. Ему было физически больно смотреть на Олега и начинать разговор, когда на тебя с любопытством смотрят несколько десятков пар глаз, – последнее, чего ему сейчас хотелось. Он сел в кресло, чувствуя, как постепенно отпускает напряжение. Олег привстал немного в кресле, отвечая на вопросы своих соседей, но продолжал смотреть в конец автобуса, на Бориса.

– Ты чего? – спросил Илья. – Болит что-то? Ты белый, как стена!

– Нет… – с трудом разлепляя занемевшие и ставшие вдруг непослушными губы, возразил Борис. Ему хотелось спрятаться от пристального взгляда Олега, а еще лучше – никогда с ним больше не пересекаться. Та сила, с которой раньше его неудержимо влекло к этому парню, теперь работала в обратном направлении. Будто поменялся заряд, и вместо минуса, он стал плюсом, отталкиваясь от другой заряженной частицы. Обыкновенная физика и ничего больше, вместе с теорией эволюции – выживает сильнейший. Только у Дарвина ничего не было сказано о человеческой подлости и сознательном желании подставить ближнего.

***

– Борис, – голос Олега раздался за спиной, и плечи Бориса непроизвольно напряглись. Олег оказался настойчивым и нашел его даже здесь. Борис уединился на заднем дворе театра. Здесь было тихо, спокойно, светило солнце. Эпицентр всех событий находился внутри здания, где конкурсанты готовились к выступлению, но Борис не хотел репетировать вместе со всеми в фойе и вышел на улицу. Шум и суматоха мешали сосредоточиться. Со своим соло он определился еще накануне вечером, взяв для себя отрывок из спектакля «Анкара» и добавив трюковую часть. Ребра болели, но боль была терпимой. Он хотел повторить общую канву танца, чтобы максимально выложиться уже на сцене.

– Хочешь мне что-то сказать? – он не стал оборачиваться, зная, что Олег никуда не денется.

– Нет… ну, то есть, да, хочу… – ему трудно было говорить, он запинался, подыскивая слова, и видимо ждал, что Борис облегчит ему эту задачу.

Закрыв глаза, Борис ждал продолжения, но его не было. Глубоко вздохнув, как перед прыжком в воду, он решился и обернулся к Олегу. Это было больно – смотреть в глаза, помнить, насколько он раньше был ему дорог, и знать… понимать, что все это время был для него всего лишь… развлечением?

– Послушай, мне нужно готовиться, так что или ты говоришь, чего хочешь, или…

– Ты не пришел ночевать, я думал, ты уехал.

Раскаяние? Искреннее или такое же лживое, как и он сам?

– Представляю, как ты обрадовался, – сарказм, единственное оружие, которое Борис мог себе позволить.

– Я не хотел этого!

– Не хотел чего?

– Ты понимаешь, о чем я.

– Нет! И не хочу понимать! – Борис сорвался на крик. Его взбесило притворное раскаяние Олега. – Когда мы репетировали, все еще было в порядке. Да, поддержка была не самой легкой, но она у нас получалась. Единственное объяснение тому, что я упал, – ты даже не пытался предотвратить этого. Просто убрал руки, и всё! Знаешь, я одного только не могу понять: ты заранее это планировал? Даже когда мы с тобой…

– Нет! Нет! – Олег попытался схватить разбушевавшегося Бориса за руку, но тот вырвал ее, не давай к себе притронуться. – Послушай, когда нас уже гримировали, ко мне подошла Наташа…

– Ну да, – ироничный смешок вырвался у Бориса сам собой, – та самая Наташа, с которой… конечно же, я её помню!

– Да нет же, она просто хотела поговорить. Я не знаю, чего она добивается…

Борис не сдержался и горько захохотал, закрывая ладонью глаза. Градус нелепости этой фразы просто зашкаливал.

– Она хотела мне рассказать о том, что случайно подслушала разговор судей.

– Случайно?

Прямо-таки Макиавелли в юбке. Все у нее случайно.

– Для ночной хореографии танцоров подобрали так, чтобы ребята, танцующие один стиль, попали в одну группу. Так легче понять, кто из нас сильнее, кто может пройти дальше. Не могут продюсеры отобрать в Двадцатку просто хороших танцоров. Для этого шоу нужны яркие индивидуальности, отличающиеся по стилю. И тебя, и меня, и Диму специально объединили в одну команду, чтобы выбрать, понимаешь? Мы похожи по типажам.

– Так поэтому ты… Из-за этого?!

– Я не знаю, что на меня в тот момент нашло. Я запаниковал! Ты же знаешь, такое со мной бывает. Я уже был на объявлении Двадцатки в прошлом году и знаю, как это больно и обидно, когда тебя сбрасывают со счетов, как отработанный материал. Ты сходишь со сцены, стоишь внизу, в темноте и смотришь снизу вверх на тех счастливчиков, которые прошли дальше. Они радуются, для них играет музыка и взрываются фейерверки. Они будут танцевать в прямых эфирах, о них узнает вся страна, впереди – известность и слава, а о тебе, выкинутом за борт, как ненужный балласт, никто и не вспомнит. Я надрывался целый год в танцевальном зале, отказывал себе в развлечениях и отдыхе, чтобы снова вернуться сюда и выгрызть свое право быть здесь, и не могу остановиться в шаге от своей мечты!

Вот и все. Можно успокоиться – все выяснилось. Его променяли на мечту. Был ли обмен равноценным, судить не ему. Навалились усталость и равнодушие. Хотелось спрятаться ото всех и переварить все, что он только что услышал.

– Можешь успокоить свою трусливую совесть тем, что для достижения своей цели ты сделал абсолютно все и даже – невозможное!

– Боря…

– Уйди…

– Послушай, но ведь я… мы…

– Уйди, если не хочешь выйти этим вечером на объявление Двадцатки с подбитым глазом. Просто – уйди!

Глава 15

– У тебя есть тональный крем? – этот вопрос Лена готова была услышать от кого угодно, только не от Бориса. Девушка прищурилась и придирчиво прошлась взглядом по лицу танцора. Не найдя там следов, которые необходимо было скрыть, она недобро оскалилась.

– Ты все-таки ему врезал? Нужно скрыть улики?

Борис удивленно приподнял брови, всем своим видом выражая недоумение.

– Да ладно тебе, – понимающе усмехнулась Лена и махнула рукой, – между вами только что искры не проскакивали. Может, кто-то и слепой, только не я. И правильно сделал! Ты на сцене так грохнулся, я думала, костей не соберешь.

У Бориса не было сил разубеждать упрямую девушку. Вместо того, чтобы доказывать, что между ним и Олегом ничего нет, он просто приподнял край майки, показывая проступивший на левом боку синяк.

– Это для меня, – признался он. – Хочу выйти на сольный танец с оголенным торсом.

– Рёбра хоть целы? – нахмурившись, участливо поинтересовалась Лена.

– Да.

Девушка села на пол, взяла на колени сумку и стала рыться в ней в поисках нужного тюбика. Ей не нужно было объяснять, что значило для танцора выйти на сцену с травмой.

– Спасибо, – Борис взял крем и, избегая сочувствующего взгляда, направился к туалету, чтобы там перед зеркалом нанести тон на тело.

Лена смотрела ему вслед, поджав губы. Ей было искренне жаль парня. Всего сутки назад он выглядел счастливым. А сейчас вместо веселых искр в глазах пустота и обреченность. Нельзя ему в таком состоянии выходить на сцену.

Борис был благодарен Лене за участие и понимание. Это было неожиданно – чтобы совершенно посторонний человек проявил сочувствие. Заканчивая маскировать синяк, Борис услышал шаги в коридоре. Он быстро закрутил крышку и спрятал тюбик в карман. Смыв лишний крем с пальцев, он потянулся за бумажным полотенцем, когда дверь со стуком распахнулась. На пороге появился Олег. Он явно не рассчитывал встретить здесь Бориса и не знал, как теперь себя с ним вести.

Сердце Бориса предательски ёкнуло и забилось в неровном ритме. Смотреть на Олега было все еще больно. Рана, через которую вытащили его душу, чтобы растоптать, не зажила – предательски царапала рёбра неровными краями.

Олег сделал шаг вперед, но, споткнувшись о полный ненависти и презрения взгляд, замер на месте, как пригвожденный. Вытерев руки, Борис поспешил выйти. Даже находиться рядом с Олегом в одном помещении было для него пыткой. Парень виновато опустил голову и, казалось, готов был принять любое наказание, но Борис не удостоил его даже словом. Он прошел мимо, задев Олега плечом. Дверь закрылась с тихим щелчком, но Олег вздрогнул, крепко зажмурив глаза, будто ею хватили со всей силы.

«Собраться, нужно собраться…», – твердил Борис, как мантру, прохаживаясь за кулисами, только чтобы не стоять на одном месте и не думать ни о чем, кроме выступления. Сейчас для него самым главным было выйти на сцену и выплеснуть там свои эмоции, чтобы самому в них не захлебнуться. Как ни странно, но образ главного героя спектакля, соло из которого он собирался танцевать, полностью отзеркаливал его душевное состояние.

Пустой зал без зрителей, четверка судей и голая сцена были сейчас в полной его власти. Борис вышел в центр, дико волнуясь, но не показывая этого внешне. Камера, закреплённая на подъемном кране, подлетела ближе, и равнодушный глаз объектива, как дуло пистолета, нацелился ему в лицо.

Пусть… Пусть снимают и делают из этого шоу… Он покажет, как выражают эмоции телом, не произнося ни слова. Включилась музыка, и танцор сделал первые движения, не сводя глаз с молчаливого собеседника с цифровой памятью. Это было легче, чем рассказывать свою историю живому человеку. Камера запомнит его именно таким – честным, открытым, напряженным, как оголенный нерв… С летящей душой, у которой подрезали крылья, но даже такая она пела в танце, потому что танец – это все, что у неё осталось. Он ломал в танце свое тело, забывая о боли. Подчинялся музыке, выполняя прыжки и трюки, падал и снова поднимался, несмотря на усталость. Это было его лебединой песней, апофеозом его участия в конкурсе, ему казалось, что в какой-то момент он вырвет из груди сердце и, как Данко, будет освещать себе путь в непроглядной, мутной тьме...

Борис не сразу осознал, что музыка стихла и номер закончился. Казалось, заиграй она снова, он продолжит с того же места, где и закончил.

Все… Это действительно все! Он вывернул свое нутро наизнанку и, как смог, выразил себя – настоящего. Судьи молчали, никто не хотел высказываться первым. Перед Борисом поставили микрофон, и он подошел к нему, выравнивая дыхание. Он чувствовал себя настолько выжатым, будто не показывал двухминутный номер, а разгружал всю ночь вагоны. Он ждал, что скажут судьи, но не строил иллюзий на свой счет.

Двое, Влад и Татьяна, весь номер не открывали глаз от движущейся фигуры на сцене и проживали вместе с ним его историю. Они понимали – такой внутренний надрыв должно было что-то спровоцировать, раз это вылилось в такое отчаянное исполнение на грани срыва.

Влад начал первым:

– Боря, скажи, пожалуйста, почему в Двадцатку мы должны выбрать именно тебя?

Это был стандартный вопрос. Борис слышал, как его задавали другим участникам, пока он ожидал своей очереди за кулисами, но не задумывался над тем, как сам на него ответит. Он переждал пару секунд, чтобы собраться с мыслями, и ответил честно, не лукавя.

– Этот проект очень важен для меня, потому что даже самые близкие мне люди не верили, что я вообще смогу сюда попасть. И я хочу доказать… им, – он сделал паузу перед этим словом, – и, прежде всего, себе, что я могу, что я чего-то стою, – слова давались с трудом из-за того сумбура, который творился у него в голове.

– Спасибо, до вечера.

Его отпустили. Борис медленно брел к выходу, чувствуя, как с каждым шагом, отдаляющим его от сцены, на него всё сильнее наваливается усталость, как деревенеют мышцы. Хотелось забиться куда-то в угол, свернуться калачиком и просидеть так несколько часов, чтобы собрать себя воедино. Но его поджидали на выходе с переносной камерой, сунули микрофон в лицо, не дали даже прийти в себя. Снова пришлось говорить – через силу, с трудом подбирая слова и почти в полуобморочном состоянии. Вопросы сыпались, как мелкий, колючий град. Резко, хлестко, вызывая раздражение и желание поскорее избавиться от всевидящего ока камеры. Он попытался отказаться от интервью, но ему напомнили о правилах проекта и контракте, так что пришлось остаться на месте и выдавливать из себя ответы.

– Я не расстроен, – объяснял он свое состояние, – просто накопилось за пять дней… Ну, сейчас уже все закончилось. Ждем только объявления результатов.

Большего от него ничего не смогли добиться, несмотря на все усилия редактора. Съемочная группа переключилась на другого участника, и Борис облегченно вздохнул. До времени Икс оставалось еще несколько часов.

Вечер неумолимо приближался. Горстка танцоров, оставшихся после всех испытаний в лагере, готовилась к нему со всей серьезностью. Ребята приводили себя в порядок, подбирали лучшую одежду. Они выложились на все сто процентов и добрались до финала, обойдя на поворотах слабых и сомневающихся. Путем нехитрых вычислений получалось, что каждый второй из них сегодня получит отказ. Но даже уходить нужно было красиво, с высоко поднятой головой.

Их повезли автобусом к уже знакомой площадке посреди огромного поля, где они разучивали хореографию от Поклитару. Сегодня это место преобразилось до неузнаваемости. По всему периметру сцены расположились прожекторы, а на углах высились башни металлических конструкций, удерживающих на плечах прямоугольный свод. Узкое возвышение, ведущее к сцене, освещалось с обеих сторон вращающимися софитами.

Ребята сгруппировались на узком помосте, стоявшем в отдалении от главной сцены. Несмотря на теплый вечер, было прохладно из-за пронизывающего ветра. Волнение давно уже перевалило за допустимую отметку, мысли скакали как сумасшедшие, нетерпение охватило всех без исключения. Наконец, танцоры дождались выхода судей. Четверка по случаю финала была одета празднично и с небывалым шиком. Татьяна надела цилиндр, её наряд был похож на стильный мужской костюм конца девятнадцатого века.

Затаив дыхание, ребята ждали, кого из них вызовут.

– Виталик…

Первый!

Виталик прошел по узкому проходу к сцене в стиле ча-ча-ча, сумев поднять настроение как судьям, так и сходящим с ума от волнения конкурсантам.

Борис вместе с остальными танцорами вслушивался в то, что говорили Виталику, и обрадованно выкрикнул что-то несвязное, когда понял, что того берут в Двадцатку. После вызвали следующего, потом – ещё одного…

Десять парней и десять девчонок попадут в финал. И с каждым новым танцором, которого судьи оставляли в шоу, шансы Бориса стремительно падали. Когда судьи решали, что кто-то из ребят еще не готов идти дальше, они говорили долго, тщательно взвешивая слова, и облекали свой отказ в очень вежливую упаковку. Эти танцоры уходили со сцены под аккомпанемент собственных шагов – в полной тишине. Их не приветствовали аплодисментами, не принимали в дружеские объятия те, кому сегодня повезло. Они спускались вниз со сцены, и темнота поглощала их силуэты, стирая их историю из проекта. Для них шоу заканчивалось.

Борис настолько погрузился в себя, что даже вздрогнул от удивления, осознав, что половина Двадцатки уже набрана. Оставалось только пять свободных мест для парней.

– Олег…

Раду Поклитару позвал танцора на сцену, и тот сорвался с места.

– Привет, Олег. У меня дежа-вю.

Парень несмело улыбнулся в ответ.

– У меня тоже.

– В прошлом году ты уже стоял на этой сцене, и мы сказали «нет». Что в тебе изменилось за этот год?

Это был момент истины. Олегу так хотелось пройти дальше, оказаться в дружной семье избранных танцоров, что он как на духу выдал то, что накопилось у него на сердце.

– Я пахал, практически не выходя из зала целыми днями. Создавал себя по частям. С новым опытом, с новыми знаниями я пришел к вам в этом году, – он был искренним, верил в то, что говорил, и при этом ужасно волновался.

Даже с того места, где стоял Борис, это было заметно. Он понимал, что если Олегу сейчас скажут «да», то это перечеркнет его шанс на дальнейшее участие в шоу. Если верить словам Наташи, подслушавшей разговор судей, для двух равноценных танцоров в Двадцатке места не будет. Те ребята, которых уже отобрали, полностью подтверждали эту теорию. Они были разными по фактуре, внешним данным и стилям танца.

Раду тянул с ответом, тем самым увеличивая пытку ожиданием и для Олега, и для Бориса.

– Олег, ты понимаешь, что в танцорах-мужчинах мы ищем настоящую, первозданную мужественность?

– Понимаю.

– Нам кажется, что этот год прошел для тебя не зря, и ты – настоящий мужик, и ты – с нами!

Олег выдохнул с облегчением, не скрывая счастливой улыбки. Борис же замер в отчаянии. Это конец! Борис закрыл глаза, мысленно взывая к высшим силам, и чуть не пропустил тот момент, когда его позвали на главную сцену.

Борис шел на негнущихся ногах, чувствуя себя тряпичной куклой, выкинутой за ненадобностью. Последние шаги к микрофону показались дорогой к Голгофе. Сейчас его начнут распинать мнимой жалостью, потом пригвоздят сочувствием и оставят под обжигающими лучами софитов в одиночестве. Борис честно попытался приветливо улыбнуться судьям, показать, что он хладнокровно выслушает их решение и с достоинством примет поражение. Слово взяла Татьяна.

– Борис, все, что происходит с нами и меняет нашу жизнь, – не случайность. Что-то важное созревает внутри нас и ждет повода, чтобы вырваться и выразиться.

Парень пытался вслушиваться в слова, произносимые Денисовой, но их общий смысл терялся, сливаясь в монотонный шум. В этот момент он был настроен на прием только двух слова: «да» или «нет».

– Так вот, ты оказался здесь, и наш проект стал испытанием для твоей веры и для твоей воли. Ты говорил, что в тебя не верили даже близкие, и эта неуверенность порой сдерживала тебя. Хотя я считаю, что сдержанность лишь украшает мужчину.

Как же много она говорила! Борис боялся даже пошевелиться, чтобы не пропустить самого важного. Он не мог предугадать, чем закончится этот монолог. Побелевшими пальцами одной руки он вцепился в микрофон, вторую сжал в кулак, впиваясь ногтями в нежную кожу. Татьяна продолжала словесную пытку, постепенно подбираясь к финалу самой длинной речи на сегодняшнем отборе.