Текст книги "Параллели (СИ)"

Автор книги: Mr Loser

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Иногда мне кажется, что она не собирается уходить от отца, именно поэтому и поставила мне такой ультиматум. Она как будто бы знала мой потолок и специально играла на этом.

Честно говоря, я запутался и вообще ничего не понимаю. Я не знаю, что мне делать дальше. Не знаю, куда двигаться и о чем мечтать.

Я всегда был мальчиком без будущего. Я никогда не знал, что такое настоящая семья, что такое любовь, дружба и поддержка. Я рос в той среде, где помощь и поддержка воспринимаются как жалость и слабость, где хорошее отношение человека к тебе означает какой-то подвох.

Я привык к этому. Привык быть злым, недоверчивым, эгоистичным и циничным. Я не думал ни о ком, потому что всем было плевать на меня. Иногда мне казалось, что даже мать не так уж и любит меня, как говорит. Если бы любила, то давно бы дала мне лучшую жизнь. Жизнь без ублюдка, которого я называл своим отцом.

У меня ничего нет и никогда не было раньше. Я смирился с этим, поэтому безрадостное будущее не было для меня чем-то ужасным, я ждал его как должное и знал, что моя жизнь пройдет так же жалко, как жизнь моего папашки и многих других людей с нашего забытого Богом района.

Но я смирился с этим, понимая, что грезить о чем-то большем глупо, бессмысленно и бесперспективно. Такие люди как я обычно трезво смотрят на свою жизнь и не пытаются подняться из грязи в князи.

Меня вполне устраивала армия, которая светила мне после школы, завод, на котором когда-то работал отец, какая-нибудь милая дурочка из деревни, залетевшая от меня на одной из дурацких вписок у каких-нибудь наших общих знакомых.

Все это было нормальным у таких как я. Все это было жизнью у многих из нас. И именно поэтому я до конца не могу смириться с тем, что жизнь подкинула мне свинью в виде Дани.

Нет, Шевченко свиньёй я, естественно, не считаю, но именно он разрушил к чертям все мои тупые планы на дальнейшее существование.

Он был другой, не такой, как люди вокруг. Он выделялся на фоне всех моих одноклассников, и это завораживало меня. Мне хотелось узнать его получше, раскусить, увидеть, какой он. И что в итоге? В итоге я сделал хуже только себе самому.

Знаете, какое первое правило для таких, как я? Оно звучит так: “Никогда не привыкай к кому-либо.” А я привык, вляпался в него настолько, что самому выть хочется.

Да, я знаю, что Даня этого не чувствует, да что там говорить, он этого даже не видит, но только сути данный фактор никак не меняет.

За свои восемнадцать лет жизни я научился скрывать от людей себя настоящего, научился прятать свою боль под жестокостью, маскировать грусть под улыбками, прятать нежность под агрессией.

Так мне куда легче и проще жилось. Мой панцирь стал почти не пробиваем. Наверное, я отличный лгун, раз до сих пор никто не смог разглядеть под мишурой из всей моей невъебенности и крутости сломанного маленького меня.

Именно поэтому, я не ждал от этих отношений ничего нового, о любви и прочем дерьме я и вовсе не думал. Мне было интересно посмотреть на ботаника, интересно осознать, что такое чужая любовь к тебе, хотелось понять, каково это.

И что в итоге? В итоге меня действительно любили. Наивно и чисто, без каких-либо упреков, скандалов и желаний меня изменить. При этом Даня не бегал за мной, как те девчонки, что увивались за мной постоянно. Он был другим. Влюблённым и независимым. Он знал себе цену и ни за что бы не позволил мне им помыкать.

Я не знал, на что похожи наши отношения. Не знал, куда все это приведет. Я вообще ни черта не понимал! Это было странно, пугающе и настолько прекрасно, что у меня дыхание перехватывало.

Я не знал, что чувствую к этому парню, но Даню мне отпускать не хотелось. Никогда. Хотелось просто прижать его к себе и быть всегда вместе. Просыпаться только с ним, гулять только с ним, тусоваться только с ним, заниматься сексом только с ним. Быть только его. Но это ведь невозможно, не так ли?

Нельзя родиться в дерьме и потом вылезти к свету уже с короной. Да, Даня делал меня лучше с каждым днём, но он не смог бы вылепить нового меня, не смог бы сделать меня другим, не смог бы помочь мне вылезти из того дерьма, в котором я настолько прочно увяз.

Его друзья, да и весь мир в целом считали так же. За день до Нового Года ко мне в гараж вломились как всегда решительная Нина и маячащий за ее спиной Игорь.

Ребята явно нервничали, долго мялись, а потом заявили, что я очень им симпатичен, но Даню они любят куда больше, поэтому очень просили оставить его в покое. На мой резонный вопрос “Какого хуя?” Нина заявила, что я тяну Даню вниз. Видите ли, он полностью погряз в этих отношениях, вместо того, чтобы готовиться к ЕГЭ, он тусит со мной, вместо того, чтобы думать о поступлении в Лондон, он мечтает о том, как мы с ним заживём в Москве.

Данное заявление взбесило еще больше, хотя я и понимал, что ребята правы. Они хотят ему только добра, а я тяну его вниз.

Сейчас я даже не презирал друзей Дани, но и не уважал, естественно. Спасибо хоть пугать всяким дерьмом не стали, а просто попросили дать ему свободно дышать.

Именно в тот момент я не просто подумал, а осознал, что я и Даня – это не просто разные люди, это параллельные прямые, которым никогда не суждено пересечься.

Честно говоря, думал я не долго. Армия была наилучшим вариантом. Именно там я проветрю мозги и осознаю, чего хочу конкретно я, а не мой парень или моя мать.

Мысль, пришедшая в голову быстро и внезапно, показалась настолько правильной, что о чём-то другом я и думать не мог. Да и какие еще могут быть варианты? Закончить школу, уехать с Шевченко в Москву и зажить долго и счастливо?

Глупости ведь. Никогда такого не будет. Мы слишком разные, слишком непохожие. Я никогда не стану таким, каким он хочет меня видеть, а он никогда не примет меня тем, кем я являюсь сейчас.

Наши отношения изначально были тупиком без выхода, и нужно было прекратить всё это, пока мы оба не увязли в болоте.

Вот я и прекратил. Да, цинично. Да, мерзко. Да, противно. Но Даня сам сделал свой выбор, а я не стал ему мешать. Я решил пойти в армию, а он решил, что мы расстаёмся. Все правильно и честно. Только вот почему так хреново?

Дома ситуация была не лучше. Мать, узнав о том, что я собрался в армию, закатила настоящую истерику. Долго ревела и кричала, что я её не ценю, не люблю, что оставляю на год с чудовищем, которое убьёт её, как только меня заберут.

Я рассмеялся ей в лицо, заявив, что она жалкая. Понимаю, что неправильно и подло говорить такие слова родной матери, но она достала меня. Достала своей слабостью и каким-то непонятным самопожертвованием.

Я не обязан был поступать в Университет ради того, чтобы она ушла от отца. Это всё – бессмысленное дерьмо. Если бы она захотела, то ушла бы давно. И к чёрту оправдания!

В тот день я рубил по живому и с плеча. Так было легче и проще. Покончить со всем и сразу.

Пускай лучше меня не ждет никто, чем ждут люди, которые чего-то постоянно от меня хотят. Мне нужен свой путь. Свой собственный. Не путь Даниных амбиций и маминых ходов к отступлению. А моя собственная дорога, та, которую выбрал я сам.

Только вот если бы кто-то сказал, что будет настолько хреново, то я бы семь раз подумал, а стоит ли?

Меня ломало без него. Ломало настолько, что выть хотелось. Я даже подумать не мог, что буду настолько скучать по белобрысому несуразному парнишке, который ворвался в мою жизнь и перевернул всё с ног на голову.

Честно говоря, до расставания с ним я даже не думал, что Шевченко настолько дорог мне, не думал, что без него может быть тяжело, тоскливо и хреново. Не думал, что куча доступных парней и девчонок не смогут заменить мне одного его.

Я никогда не думал о том, что чувствую к Дане. Мне было удобно с ним, а большего и не хотелось.

Только лишь потеряв его я осознал, кого именно упустил. Даня был тем, кто искренне любил меня. Он не требовал ничего, не пытался вылепить меня нового, как думал я раньше. Он просто хотел мне помочь. Хотел помочь, потому что любил меня. Вот и вся истина.

***

Я пытался поговорить с Даней, но всё было без толку. Он не избегал меня, не убегал от меня и не кричал на меня. Он просто игнорировал меня и это было самое страшное.

Меня для Дани как будто бы не существовало. Он игнорировал мои звонки, смс, а когда я пытался заговорить с ним, то он просто проходил мимо и делал вид, как будто бы не знает меня.

То же самое делала и моя мать. После того, как я ушёл из дома, собрав свои скудные пожитки, она даже не удосужилась позвонить мне и спросить, как у меня дела, не приходила ко мне в гараж, не искала меня по друзьям. Ей было плевать. Им всем было плевать.

Честно говоря, это были хреновые времена. Жизнь в гараже не так уж и прекрасна, я вам скажу. Без душа, туалета и прочих удобств. Я, конечно, парень непривередливый, но даже для меня это было слишком.

Особенно хреново стало в феврале, когда ударили сильные морозы и нихрена не помогало: ни водка, ни куртка, ни три одеяла.

Спасибо Максу, родители которого уехали к бабке в Украину на неопределенное время. Вот он и позвал к себе. Хата у Макса пусть и развалина, но куда лучше моей норы-гаража, в котором пришлось провести почти два месяца.

У Макса было легче и проще. Не надо было думать, как бы не сдохнуть от холода и где бы помыться. Именно благодаря ему я понял, что друзья у меня всё-таки есть, и именно благодаря ему я осознал, что забыть Шевченко я не смогу, по крайней мере в ближайшее время.

Про Даню я рассказал другу после выпускного. Когда осознал, что даже ахуенная Лерка из параллели, с которой я занимался сексом в школьном туалете во время тупого концерта в честь нашего выпуска, не сможет заменить мне этого мальчишку с холодными, но такими родными глазами.

Я ведь снова пытался поговорить с ним. Пытался дать понять, что он дорог мне, показать, что даже выбрав свой путь, я не хочу его терять.

Шевченко не стал меня игнорировать, не стал убегать от меня, не стал молчать. Он просто сказал, что каждый из нас сделал свой выбор и не имеет смысла пытаться что-то вернуть. А еще пожелал мне удачи в отношениях с Лерой.

Вот так вот просто. С улыбочкой на лице и пустотой в глазах. Он видел, как я её трахал, видел и сейчас улыбался мне, желая нам счастья.

Я чувствовал себя ублюдком и мразью. Хотелось повеситься или утопиться. Я ощущал себя грязным настолько, что мне было просто необходимо очистить себя, согрести с себя всю кожу, чтобы стать чище, чтобы стать другим.

Я пытался забыть парня и трахал в туалете девчонку, а осознав, что всё бесполезно, решил, что еще могу вернуть того самого парня. Тупое эгоистичное ничтожество.

После выпускного я жутко нажрался и вывалил всё, как было, Максу. Тот морду мне бить не стал, на улицу гнать не стал тоже. Просто сказал, что давно догадывался, видел наши взгляды и думал о том, что не просто так мы сначала общались, а потом бегали друг от друга.

Честно говоря, стало легче. Легче от осознания того, что у меня есть хоть кто-то.

А дальше была армия и год службы. Честно говоря, этот самый год изменил многое. Дал мне понять, чего я хочу, осознать, кто я и что я должен делать дальше. Дал мне понять, кто я такой.

А еще этот год подарил мне человека, которого я люблю больше жизни. Подарил мне того, при одном взгляде на кого мое сердце замирало и падало куда-то вниз. Подарил мне Даню. Моего сына.

***

О том, что Лера беременна, я узнал от Макса. Эта сучка приперлась к моей матери и стала качать какие-то права.

Честно говоря, вообще не понимаю чего она хотела. Я ведь никогда не говорил, что живу ахуенно, не врал про отца-алкоголика, неужели она думала, что я преувеличиваю? Дура и есть дура!

Лера оставила нашего сына в роддоме после того как родила. Он не был ей нужен. Так же, как и я этому миру. Она хотела сделать его таким же отбросом, каким был я. Хотела, чтобы он вырос в мире зла, непонимания и жестокости. Хотела уничтожить в нем всё то хорошее, что я мог бы ему дать.

Хотелось задушить эту мразь, втоптать её в грязь и уничтожить. Честно говоря, я даже думал о том, чтобы сбежать домой и плевать на всё. Я не мог позволить, чтобы мой сын остался один. Не мог сделать так, чтобы и он был несчастен.

Натворить глупостей не дала мне мама. Мама, которая приехала ко мне в часть, которая долго плакала, умоляя её простить, которая утверждала, что не даст малыша в обиду. Что обязательно возьмёт опеку над ним, пока я буду в армии, а потом, когда я встану на ноги, отдаст мне сына, если мне он будет нужен.

Я стоял, смотрел на маму и осознавал, что я идиот. Полный урод и ублюдок. Я сам разрушил свою жизнь, сам наделал кучу ошибок, но обвинял в этом других, думая о том, какой я бедный и несчастный.

В тот день я просто обнял маму, пообещал ей, что все будет хорошо, а еще попросил назвать моего сына Даней.

========== Данил ==========

Весь этот смысл не уложить в размер одной строки.

И если сможешь дальше жить – срывайся и беги.

Туда, где времени петлей, сквозь силуэты снов, всё повторится вновь (с)

На дворе была пора новогодних праздников. То самое время, когда в воздухе летает запах мандаринов, дома у тебя стоит пушистая, пахнущая лесом ёлка, а люди вокруг, всё время бегающие туда-сюда, вызывают не раздражение, а улыбку.

Это ведь Новый Год, пора подарков, семейных застолий и чудес. Не важно, сколько тебе лет: десять, двадцать, тридцать – ты всё равно ждёшь чего-то особенного, подсознательно думая о том, что этот день принесёт тебе счастье и подарит то, о чём ты так долго мечтал.

Я от этого праздника ничего не ждал. Уже пять лет как не ждал. С тех самых пор, как самый дорогой для меня человек втоптал меня в грязь, унизил, решил за меня то, что мы должны были решить вместе. Просто сделал так, чтобы “я” и “он” были отдельно.

Глупо, но я до сих пор не отпустил обиду и боль, которую подарил мне Звягинцев в ту новогоднюю ночь. До сих пор помню его спокойное лицо, упрямо сжатые губы, помню его усмешку. Помню, как он просто решил разрушить всё то, что мы пытались построить. Он решил уйти в армию, решил не быть обузой для меня, подумал, что так будет лучше, даровал мне идеальное будущее. Идиот! Меня всегда раздражал тот факт, что Звягинцев делал глупые поступки и оправдывал их тем, что он старался сделать как лучше, заботился о других.

Да ни черта он не заботился ни о ком кроме себя! Никогда. Если бы я хоть чуть-чуть бы был дорог ему, он не сбежал бы от меня в армию, не имел бы меня в рот, а потом не вбивал доску в мой гроб своими холодными циничными словами. Он бы не трахал на наш выпускной свою очередную подстилку в школьном туалете, при этом даже не удосужившись закрыть кабинку. Он бы не делал так, чтобы моё сердце разрывалось на куски.

Но всё, что случилось – это его выбор и его решение. Я не мог изменить ровным счетом ничего, хотя и не пытался, а все жалкие попытки Димы заговорить со мной убивал в зародыше. К чему всё это? Я всегда считал, что разбитую чашу никогда не склеить и не важно, насколько глупо и нелепо она разлетелась на части – главное результат.

Поэтому я смирился. Смирился с тем, что он не мой, с тем, что не он будет будить меня по утрам и говорить всякие глупости на ухо, не он будет со мной рядом даже тогда, когда самому мне будет от себя тошно.

Мы ведь не клялись на крови в любви и верности. Мы вообще ни в чём никогда не клялись. И я очень сомневаюсь, что та самая любовь вообще была. Если есть чувства, то от них не убегают, не уходят в армию, не трахают девчонок в туалете чуть ли не у тебя на глазах, а потом с улыбочкой идут мириться.

Если есть чувства, то их пытаются сохранить, как бы тяжело и больно не было. Пытаются удержать любимого человека, сделать так, чтобы он был рядом с тобой, чтобы вы были счастливы вместе, чтобы вместе прошли все трудности и пришли к тому, к чему хотели. Вместе. Не по одному.

Потому, что любовь – это единение не только тел, но и душ. И я очень сомневаюсь в том, что благие намерения Димы сделать мою жизнь лучше – это его боязнь за меня и его желание меня защищать. Скорее всего, виной тому его комплексы, неуверенность в будущем и страхи. По сути, за оболочкой хулигана и задиры скрывался зашуганный дрожащий от страха подросток, который больше всего на свете боялся самостоятельно поплыть по течению.

Но главная беда не в этом. Проблема в том, что если есть чувства, то они не проходят. Они живут в сердце и день за днем царапают его ржавыми гвоздями, пытаясь задеть за больное. Но ко всему привыкаешь, даже к той боли, которая засела где-то внутри и не отпускает.

Я пытался избавиться от этой боли. Пытался заглушить ее, найти утешение в ком-то другом. Пытался отпустить Диму. Выходило скверно, но успехи всё-таки были. Я мог спокойно дышать, мог спать по ночам, мог улыбаться и радоваться жизни.

Люди, которые вскрывают вены из-за несчастной любви, – самые настоящие глупцы. Неважно, насколько сильно я люблю человека, важно, что себя я люблю больше. И как бы тяжело мне не было, но моя жизнь – это самое важное, что есть, было и будет.

Я отпустил Диму. Отпустил его в ту жизнь, о которой он мечтал. Отпустил к тем людям, которых он обязательно встретит и с которыми будет счастлив.

После школы я переехал жить в Москву, родители купили мне неплохую квартирку в спальном районе, устроили меня на работу к другу отца в Москве. Да, учиться и работать было сложно, но я справлялся. Так мне казалось, что я хоть где-то независим от родителей, хоть где-то я свободен.

Вдали от родного города стало проще. Не нужно было скрывать себя настоящего за масками, не нужно было прятаться и бояться того, что кто-то может узнать о моей болезненной любви к парням. Я не настолько дурак, чтобы светиться по клубам и тусоваться в непонятных компаниях, но иногда я позволял себе расслабиться, иногда ходил в бар и, найдя какого-нибудь привлекательного молодого человека, вёл его к себе, пытаясь найти в нём утешение хотя бы на одну ночь.

Я даже строил отношения с парнями, которые пусть и держались лишь на моем тупом желании забыть Звягинцева, но всё-таки были. Целых три года мы с Сергеем шли рука об руку, жили вместе и, казалось, всё у нас было хорошо. Но только казалось. Он ушёл от меня в начале декабря. Собрал свои вещи и сказал, что устал быть нелюбимым.

Вот так вот просто. Именно в тот момент я окончательно осознал, что ничего не прошло абсолютно. Если я уехал из города, перестал интересоваться жизнью Звягинцева и оборвал какие-либо контакты – это не значит, что я его забыл. Иногда мне кажется, что, будучи глупым наивным юнцом, я сам заклеймил себя любовью к Диме и теперь мне от этого не избавиться. Никогда.

И, честно говоря, я смирился. Принял тот факт, что он навсегда в моём сердце, что болеть будет долго и не важно, сколько именно времени пройдет. Однако я понимал, что жить можно. Всегда и в любой ситуации можно идти дальше с гордо поднятой головой. Неважно, какие кошки скребут у тебя на душе, важно, что ты еще способен сделать шаг дальше. К своему будущему. К той судьбе, которую сотворишь себе ты сам.

Я долго думал о том, что, наверное, мне никогда и не хотелось его забывать. Дима был в моей жизни тем, кто открыл меня нового, тем, кто показал мне, что такое радоваться мелочам, тем, кто дал мне понять, что даже неидеальные вещи могут быть по-настоящему потрясающими.

Я любил его. Любил чисто и открыто. По-настоящему. Это было то самое щенячье чувство восторга и поклонения, которое не покидало меня с момента осознания моей симпатии к Диме. Но, тем не менее, это самое чувство не сделало меня рабом. Я не стал бесхребетным и не забыл о том, что разум правит чувствами, а не наоборот. Неважно насколько он был мне дорог, важно то, что я смог осознать, куда и как мне двигаться.

Я всегда хотел видеть рядом с собой человека, который считает меня равным себе. Который уважает меня. И любит. Любит не за что-то, а просто так. Потому что я есть. Такой вот неидеальный. Со своими страхами, тараканами в голове и обидами. Я готов был меняться ради этого человека, готов был решать наши проблемы вместе, какими бы сложными они не были.

Но в любых отношения нужна отдача и я прекратил все это лишь потому, что видел, к какому тупику мы пришли. Обратного выхода не было. Дима запутался настолько, что сам же утянул нас обоих в болото из своих страхов. Но выбраться из него он мог только сам. Ни я, ни кто-то еще не смогли бы ему помочь. Больше всего обидно за то, что это самое болото его более чем устраивало.

И именно поэтому я теперь один. Я не скажу, что так легче. Но скажу, что так намного проще. Боль заставляет меня двигаться вперёд, она не дарит мне то чувство безысходности и печали, которое было раньше. Я знаю, что я люблю его и знаю, что это не выветрится так просто. Но я верю в то, что буду счастлив. Пускай даже без него.

Я долго думал над всем этим, долго пытался его забыть и найти замену, а потом просто принял свои чувства. Просто осознал, что даже с ними я могу жить, улыбаться и быть кем-то любимым. И еще я был уверен в том, что когда-нибудь будет легче. Когда-нибудь я не буду искать его в каждом прохожем, не буду вертеть головой, когда кто-то выкрикивает на улице: «Дима!» и не буду ползать по его страничке Вконтакте, которую не посещали добрых три года. Я просто отпущу всё это.

А пока… Пока я решил пойти в тату-салон и сделать то на что решался добрых два года. Сделать татуировку. Ту самую. Кита в космосе. И дело не в Звягинцеве вовсе. Я просто знал, что когда-нибудь за мной приплывет мой личный кит. Кит, для которого я стану космосом.

Тяжело вздыхаю и, выбросив, истлевшую в руках сигарету, резко останавливаюсь у блеклой вывески совсем неизвестного мне тату-салона. После ухода Димы из моей жизни изменилось многое, а в первую очередь я. Я стал более резким, более нервным и более холодным.

Начал курить и набил себе на руке первую татуировку. Наивный и сопливый знак бесконечности. Глупости, конечно, но это значило для меня куда больше, чем перевернутая восьмерка.

Уже куда позже на моих ногах появились ребята из Бойцовского клуба, розового цвета дельфин, а теперь… Теперь кит, который станет обязательно самой красивой и важной картинкой в коллекции того бреда, который я теперь ношу с собой.

Решив, что бегать тридцать первого декабря и искать открытый тату-салон – это глупо, я завернул к самому ближайшему, несмотря на неприметную вывеску и явно не раскрученный брэнд. Сейчас мне просто нужно сделать то, что я хочу. И неважно, в каком именно салоне. Так даже лучше. Не хочу, чтобы знакомые татуировщики с удивлением и насмешкой косились на меня, когда я покажу им свой эскиз.

Кивнув самому себе, я наконец-то решился и, резко дёрнув дверь на себя, зашел в помещение. Салон был небольшим. Маленькое помещение, которое было чем-то вроде приемной, а дальше две двери, видимо ведущие в сам салон.

Только вот в помещении не было ни тату-мастеров, ни администратора или какой-нибудь секретарши. На стуле за стойкой администратора деловито восседал темно-русый малыш лет пяти.

Одет он был в черную шапочку, на ногах такого же цвета красивые меховые ботиночки, темно-серые джинсики и шерстяной свитерок насыщенного синего цвета.

– Малыш, ты здесь тату мастер? – улыбнулся я, подходя к стильно одетому мальчишке и смотря на него с нежностью.

Детей я всегда любил, а этот малыш был замечательный. Зеленоглазый, русоволосый и чернобровый. Пухленький, милый и красивый до невозможности.

– Папа! – громко закричало чернобровое чудо и попыталось неуклюже слезть со стула, который для него был явно высоким и непроходимым рубежом.

– Ну, куда ты, глупый, – охнул я, успев подхватить мальчишку и не дав тому упасть.

Малыш тут же захныкал, стуча кулачками по моим плечам, поэтому пришлось поставить парня на пол и пристально смотреть за тем, чтобы ему в очередной раз не захотелось куда-нибудь сходить.

Ощущал я себя сейчас неуютно и странно. Казалось, что я оказался главным героем какого-то тупого фильма, где все вымерли и живым остался только я и этот мелкий пацан, который теперь стоял у одной из закрытых дверей, с силой бил по ней крошечным кулачком и при этом громко ревел. Я растерялся, не понимая, что мне, собственно, делать и, тяжело вздохнув, направился к парнишке.

– Ну чего ты разревелся? – с укором спросил я, смотря на мальчишку. – Мужик ты или кто?

– Я музыыыык, – протянуло это чудо. – А ты незнакомый, папа не разресаает с тобой разговаивать.

– Я хороший незнакомец, – улыбнулся я, потрепав малыша по голове.

– Ты хоросиий, но папа не разресааает, – озадаченно выдал малыш и настороженно посмотрел на меня.

Это меня лишь еще больше умилило. Малыш был настолько милый, а его недоверчивый затравленный взгляд настолько напоминал мне глаза одного человека, что от этого становилось страшно.

– Будешь конфету, мелкий? – улыбнулся я, протягивая малышу одну из шоколадных конфет, что постоянно болтались у меня в рюкзаке.

– Ему нельзя сладкое, и мой сын не животное в зоопарке, чтобы посетители нашего салона давали ему вкусняшки за милые глазки, – раздался за моей спиной холодный раздражённый голос.

– Даже животные в зоопарке не позволяют себе оставлять своего ребенка в пустом салоне, где он спокойно может упасть с высокого стула или выскочить на улицу. И не все посетители такие добрые, как я, знаете ли, – раздраженно фыркнул я, но всё же забрал от мелкого конфету, от чего малыш снова захныкал, а я резко развернулся к нерадивому отцу, желая высказать ему гневную тираду о том, что нормальные родители своих детей одних не оставляют.

Но все слова застряли в горле, а сердце ухнуло куда-то вниз, а потом как будто резко взлетело, готовое вырваться из груди прямо ему в руки. Ведь передо мной стоял Он. Тот самый человек, которого я попытался забыть, но так и не смог. Тот самый, чью татуировку я хотел набить у себя под рёбрами, чтобы хоть так чувствовать нашу связь, чтобы хоть так быть ближе к нему.

За четыре с половиной года, которые прошли с тех пор как я его не видел, Дима значительно изменился. Во-первых, стал лучше одеваться. Пускай черный пуловер и зауженные светлые джинсы не выглядели дорого, но смотрелись на нём прекрасно. Еще он разросся в плечах, стал выше ростом, а самое главное сменил причёску. Больше не было жёстких вечно взъерошенных волос. Дима выбрил виски, убрал челку и собирал волосы в небольшой пучок на макушке.

Он однозначно был другим. Более мужественным, более спортивным, более красивым, нежели раньше. И это “более” сводило меня с ума. Я понимал, что ни черта не прошло. Абсолютно. Все так же свербит и болит. Все так же хочется ударить его, а потом крепко-крепко обнять и не отдавать никому.

Но я уже давным-давно не тот мелкий пацан, готовый ради него на всё. Да и маленькое чудо, до сих пор хныкающее за моей спиной, подтверждает, что и Звягинцев явно уже другой. Никогда бы не подумал, что он будет отцом. Никогда бы не подумал, что мне будет настолько от этого больно.

– П-привет, – запнулся Дима, который был удивлён и ошарашен не меньше меня. Несколько секунд он с недоумением таращился на меня, после чего подошел почти вплотную и строго добавил: – Даня, я же сказал тебе со стула не слезать и с незнакомыми не разговаривать! Ты меня слушать начнешь когда-нибудь?!

Я даже на несколько секунд завис, не понимая, с какого это стула я слез и с какими незнакомыми я говорил. И лишь виноватое “Я больше не буду” за моей спиной, привело меня в чувства.

– Не очень правильно оставлять малыша одного, – вставил я, даже не здороваясь с ним, даже не пытаясь сказать что-то, даже не напоминая о себе. Малыш был куда важнее. Он давал мне осознать, что я и Дима Звягинцев – это прошлое. А настоящее – это вот этот надувшийся от обиды мальчишка с яркими зелёными глазами.

– Не очень правильно совать свой нос в чужие дела, – усмехнулся в ответ Дима, после чего подхватил мелкого на руки и, усадив обратно на стул, настороженно посмотрел на меня.

От его взгляда стало не по себе. Всё те же глаза, насмешливые, яркие, но уже чужие. Без того огня и блеска, который жил в них, без того огонька, с которым он смотрел на меня. Без всего того, что было между нами.

– Я… я пойду, пожалуй, – устало выдал я, разворачиваясь к двери. Делать здесь больше было нечего. Я знал, что ни одна встреча с Димой ничего теперь не изменит. Лишь принесёт мне боль. Не больше. Именно поэтому нужно бежать как можно дальше, чтобы не видеть его, не помнить взгляда его красивых, но таких пустых глаз, не помнить улыбки на его красивом лице, чтобы ничего не помнить.

– А приходил зачем? Теперь в тату салон заходят, чтобы покормить моего мелкого конфетами? – усмехнулся Дима. – Всё, Даня, давно пора нанять тебе няню, потому что я и бабуля твое шило в заднице контролировать не могут.

– Не хоссюю няню, – заканючил мелкий, после чего как-то слишком резво слез со стула, подошёл ко мне и, дернув за штанину, добавил: – дядя, а коньсеетку, мозно?

– Даня, твою мать! – Дима закатил глаза и, подхватив мелкого на руки, тем самым оттащил его от меня.

Я резко обернулся и с недоумением посмотрел на Диму и малыша, которого он держал на руках. Мальчишка хныкал и еле слышно выговаривал что-то отцу, а тот в очередной раз повторял, что тот большой парень и не должен вести себя как мелкая сопливая девчонка.

Я рассмеялся, вот просто открыто и легко рассмеялся, абсолютно наплевав, как именно буду выглядеть в глазах Димы. Данная картина настолько умилила и заворожила меня, что уйти уже не было сил. Я не видел перед собой того неуверенного и обиженного на жизнь Диму Звягинцева. Сейчас передо мной стоял уверенный в себе мужчина, точно знающий, чего он хочет от жизни. Мужчина, который на меня абсолютно не реагировал и, который вёл себя так, как будто мы с ним абсолютно чужие люди. Просто одноклассники, которые встретились спустя несколько лет после выпускного.

– Ты тату пришел делать или что? – серьезным голосом поинтересовался Дима, внимательно посмотрев на меня.

– Да… но я уже передумал, – как можно решительнее заявил я.

– А, ну конечно, не по твоему формату салончик, – как-то озлобленно фыркнул парень. – Понял, Даныч, не дотягиваем мы до того уровня, чтобы барончик себе здесь что-то набивал.

– Да что ты несёшь?! – ощетинился я, не в силах больше слушать этот бред. – Звягинцев, ты никогда не меняешься, в самом деле! Я был в растерянности и просто решил заглянуть в салон, показать свой эскиз, выбрать дату и так далее. И знаешь, последний человек, которого я хотел здесь увидеть – это ты. А выслушивать твой бред я не собираюсь, в любом случае! – я вновь развернулся и потянул дверь, чтобы уйти отсюда и забыть все как страшный сон, но крепкая рука Димы, схватившая меня за плечо, не дала мне этого сделать.