Текст книги "Немного свежего хлеба (СИ)"
Автор книги: Motoharu
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Домой они шли с Рыжим, трындели о новом фильме Тарантино, на который бы сходить, да жаба душит – сил нет. И тут вдруг ни с того ни с сего Котька выдал:
– А ты видел педиков живых?
Рыжий аж рот открыл от удивления. Вот это вопросики… Волос дыбом.
– Нет, конечно! Ты что? В нашей-то деревне, – прыснул от смеха Рыжий. – У нас тут все друг друга наизусть знают, прибили бы сразу.
– А если бы увидел, что бы сделал? – не унимался Котька. Очень уж важно ему было узнать, как Рыжий относится к таким как Верни. И насколько это страшно, что сам Котька про себя называет его Женей. Раньше он знал ответ на этот вопрос, а теперь что-то растерялся.
Рыжий замялся, поправил рюкзак и смачно сплюнул в траву.
– Ну не знаю… перешёл бы на другую сторону улицы, – с сомнением буркнул он. – А если бы не один встретил, то отфигачил бы, чтоб мама не узнала. Хотя сомневаюсь, что их мамаши сами не фигачат их каждый день.
– А одному что, страшно? – засмеялся Котька, но суть ухватил моментально, потому как Рыжий ощутимо дёрнулся и хмуро посмотрел на него.
– Да не знаю я! Что пристал с дурацкими вопросами? Педики – это нелюди, вот пусть с такими же уродами и общаются, а к нам не лезут. Вон, пусть в Москву валят, там их от местных не отличишь.
– Да и здесь не всех отличишь, – проговорил Котька, скорее для себя, чем для Рыжего. И опять стало как-то тоскливо. Но рассказывать про Верни он почему-то не стал. Да и вообще с какой стати? Они с Рыжим никогда не были закадычными друзьями, хотя знакомы ещё с детского сада. И что с того?
В два часа дня Котька решил, что ждать у моря погоды не стоит и нужно сходить к Верни, отметиться, показать готовность и, если тот сам не захочет никуда идти, то тогда можно будет спокойно погулять со Светкой или просто поваляться дома у телика.
Адрес Верни Котька узнал давно, ещё когда класснуха заставила их с Рыжим обходить квартиры и дарить мамам учеников цветы в честь восьмого марта. Логика тут и не валялась. Разве не проще было пригласить всех мам и целенаправленно всучить им эти цветы? Но потом Котька понял, что это был скорее воспитательный марафон, придуманный для зарядки их положительными эмоциями. Класснуха периодически практиковала на учениках какие-то буддийские заморочки. А поскольку они с Рыжим были два самых отмороженных в классе, то дарить цветы радостным мамам должны были именно они. В общем, закончилось всё это грандиозной попойкой и диким смехом до колик в животе. Мать Голубева даже прослезилась, вот смеху-то было! Сейчас, конечно, вспоминать было не смешно, а даже как-то неприятно, но тогда, тогда… они действительно смеялись как ненормальные, потому что хотели, потому что были идиотами, если уж честно признаться.
Котька поднялся на седьмой этаж и тупо уставился на чёрную железную дверь. Позвонил раз, что-то в глубине квартиры спело ему песенку про мамонтёнка – тишина в ответ. Позвонил второй раз. Опять мамонтёнок искал свою маму, но никого это не волновало. Никаких звуков не последовало после. Где же это инопланетное недоразумение ходит? Котька нахмурился и позвонил ещё раз. Прислушался. Брякнула соседская цепочка, и тяжёлая плетёная дверь с недовольным ворчанием подалась на Котьку. В щели между дверью и косяком показалось недовольное морщинистое лицо, типа урюк.
– Здрасте, – кивнул Котька. Лицо подало признаки жизни и сфокусировало на нём свой явно плохо видящий взгляд. – А Верни дома?
– Ааа? – прошамкало лицо беззубым ртом, продолжая изучать стоящий перед ним объект. – Верни-то?
– Да, Верни-то, – передразнил Котька и почувствовал, как на скулах заходили желваки. Он терпеть не мог, когда тормозят. А уж когда очень тормозят – это было смерти подобно! – Дома они?
Лицо как-то всё сморщилось, пошло жуткими складками, явно расстроилось.
– Уехали они, неделю назад как уехали в Москву, – наконец, живая информация. Но какая-то неправильная. Верни уехали, а Женя? – Мальчик у них захворал, вот и уехали… Женечка, такой хороший мальчик, и так сильно болеет. Сглазили его, господиблагослови. Я уж свечки ставила, молилась, такой мальчик… господиблагослови нас грешных…
Лицо ушло в мистический коматоз, но шевелить губами не прекратило. Котька растерянно посмотрел на безнадёжно запертую железную дверь и попятился к лифту.
– Спасибо, бабуля, – выкрикнул он, уже запрыгивая в раскрытые двери. В голове царил полный разброд. Если родители Верни уехали, и он вместе с ними, значит, он вернулся один? Или бабуля что-то перепутала. Женя говорил, что лечился два года назад, вдруг она зависла на том моменте? Всякое бывает. Старческий маразм он такой. Но тогда где этот стриженый гуманоид шляется всё утро и весь день почти? Хотя… какая, к чёртовой матери, разница? Хочет шляться и шляется! Свою часть договора Котька выполняет даже сверх плана. Домой вот притащился, беспокоится типа.
Мальчик-которого-сглазили пришёл сам в четвёртом часу, в то самое время, когда Котька уютно расположился перед теликом с новой, ещё не распакованной пачкой семечек и стаканом холодной кока-колы. Да, конечно, было очень обломно видеть Верни на пороге.
– Где был? – недовольно буркнул Котька, вспомнив свой бесполезный дневной рейд в обитель инопланетных зомби. У них даже соседка оказалась соответствующая.
Верни улыбнулся как-то слишком обрадованно.
– Значит, это ты приходил, – выдал он и прислонился спиной к косяку, снизу вверх глядя на Котьку. Ох уж эти интеллигенты – ни здрасте, ни до свидания.
– Ну я типа, – изучая довольное лицо напротив, ответил он. – Соскучился, может быть, нельзя, что ли?
– Можно, – тихо ответил Верни и опять улыбнулся. Неужели он этот стёб жуткий за чистую монету принимает? Реальный шизоид. Да ни в жизнь Котька не станет скучать, тем более по Верни, делать ему больше нечего? Особенно когда на столе рядом с креслом лежит не распакованная пачка семечек – на весь вечер хватит.
– Куда-то собрался? – осмотрев Верни с ног до головы и отметив лямки рюкзака, перетягивающие худые плечи, спросил Котька. – Опять в ночной клуб трахаться?
Верни широко улыбнулся, явно издевался, засранец. Да, гуманоид не робкого десятка попался, так просто не смутишь.
– Зависть – плохое чувство, Вова, – тоже подколол он, теперь пришла Котькина очередь улыбаться.
– Тебе, что ль, завидовать-то? Кожа да кости и те голубые.
– Пикантная шутка, – засмеялся Верни, мягко, тихо, и заразительно. Когда он смеялся, верхняя губа очень уж комично приподнималась, как у маленького ребёнка, отчего лицо выглядело наивным-наивным. Котька тоже усмехнулся вслед за ним. – Сегодня я хочу просто погулять по городу, недолго, к вечеру будешь свободен.
– Без проблем, – продолжая лыбиться, как идиот, ответил Котька.
Вернувшись в комнату, он выключил телевизор, залпом выпил кока-колу, а на семечки даже не взглянул. Забыл, наверное.
Гулять по городу с Верни было стрёмно, конечно. Котька всё боялся увидеть кого-нибудь знакомого, вопросов был бы воз и маленькая тележка после. А ответов у Котьки не было, да и не могло быть. А почему он шляется с Верни? А потому что тот ему платит за это! Ну ты совсем того, Котька, подумали бы они. И были бы правы. А не пошли бы вы все, подумал бы Котька, и тоже был бы прав. А вообще думать много – вредно.
– Вова, ты прирождённый секьюрити, – подало голос недоразумение природы.
– Кто? – рявкнул вдруг Котька. Только вот заумничать тут не надо. Знал же прекрасно, что Котька учил немецкий язык. Ну это, конечно, громко сказано, что учил. Так, сидел на уроках немецкого языка, рисовал на парте. Дом какой-то рисовал полгода, пока по шее не надавали, почему-то тянуло его рисовать дома, и на геометрию тоже тянуло. Детский комплекс, очевидно, игрушек было мало, и мать выпросила у соседки конструктор, мол, собирай, пока не посинеешь. И Котька дома всякие собирал, космические корабли… Наверное, накликал, вот и инопланетянина встретил.
– Охранник, – спокойно пояснил Верни. И как он умудряется всегда быть таким невозмутимым? Он вообще живой? Прям так и хочется потрясти, послушать: не звенит ли. – Лицо хмурое, кулаки сжаты, брови насуплены, ещё не хватает таблички на спине: «Охранное агентство «Скорпион».
Котька хмыкнул, достал пачку «Winston» и протянул Верни, тот не стал отказываться. Дают – бери. Это приятно, конечно, когда не брезгуют, тем более те, кто носит в кармане «Честер».
– Ну так нарисуй мне эту табличку, чтоб никто не задавал лишних вопросов, – прикуривая, засмеялся Котька.
– А тебе никто их не задаёт, – резонно ответил Верни и, прикрыв глаза, глубоко затянулся. Котька невольно засмотрелся на него. Очень уж с большим удовольствием Верни вдыхал дым, а потом медленно открыл глаза и посмотрел затуманенным взглядом на растерявшегося Котьку. – Наслаждайся.
– Научишь плохому?
– Без проблем, Вова.
По городу гулять оказалось просто невозможно. Люди кругом, хаотично двигающиеся, машины сигналят, ни чёрта не слышно, а Верни что-то увлечённо про американские горки заливает, как он на них первый раз покатался, ещё в Москве. И говорит опять своими правильными, умными предложениями, а всё равно интересно слушать. И легко представляется, как он, мелкий, садился на сиденье, расправлял плечи, чтобы казаться шире и пройти размероконроль. А потом тридцать три раза пожалел, что смухлевал – узкие плечи постоянно выскальзывали из-под держателя, и приходилось крепче цепляться за поручень, чтоб не вывалиться.
– Все кричали оттого, что боялись выпасть, и только я один по-настоящему мог упасть, но не кричал, – сказал Верни, и гордый собой, подмигнул Котьке.
– Да ты ж вообще, монстр, такой же как Паша.
– Только страшный, – добавил Женя, и они одновременно рассмеялись.
Дошли до центра города, постояли на смотровой площадке, выпили по бутылке «Сибирской короны», пока не посинели от холода. Ветер поднялся очень уж холодный. И потопали обратно, теперь Котька заливал про своё детство золотое и качели, которые висели около забора, и приходилось постоянно биться о доски коленками. Верни смеялся как ненормальный, говорил, что понимает, почему Котька такой мрачный.
Вечером дома сидеть было невозможно, мать вдруг принялась пилить по поводу учёбы, иногда на неё находило, и самый лучший вариант был просто свалить из дома на какое-то время.
Позвонил Светке, посидел с ней на трубах. Она была расстроена очередной тройкой, всё ныла и ныла, сама с собой, а Котька думал о мелком Верни, который мог ведь реально упасть с аттракциона. Такая глупость, а реально могло бы быть. Наверное, обидно помирать там, где все развлекаются…
– Кузнецов, ты меня вообще слышал? – Светка потрясла за рукав водолазки. Ну до чего настырная девчонка, надоела уже просто до невозможности.
– Да, ты не хочешь все выходные учить химию, – лениво протянул Котька и откровенно зевнул. Светка тяжело вздохнула и, приподнявшись, сама чмокнула его в щёку. Приятно, конечно, но сейчас хотелось чего-то другого. Есть и спать хотелось, вот такая вот романтика. Только Котька не чувствовал себя виноватым.
– Я думала, что ты не слушаешь, – покраснев, сказала Светка. – Какой ты у меня внимательный. Мне все девчонки завидуют, кстати. Можешь гордиться, Кузнецов. Танька Ковригина, моя соседка, по тебе вздыхает, всё у меня спрашивает, как там Вовочка поживает? Дура долговязая, ненавижу её…
Светка рассказала ещё про кого-то, потом ещё, пока Котька не собрался домой идти. Что-то сегодня тяжко ему было со Светкой, хотелось слинять от неё как можно быстрее. И что поменялось? Раньше были те же темы, только сравнить было не с чем, а теперь… Верни – инопланетный поработитель! Весь мозг вынес напрочь. Жаль, что так мало погуляли.
Верни позвонил в середине дня, когда Котька только-только вернулся из школы, попросил купить какие-то таблетки от головной боли. Понятно, гулять сегодня не получится, очень уж болезный голос говорил с ним по телефону. Простудилось чудо природы, меньше нужно было холодное пиво бутылками пить! И пил так опять аппетитно, что просто смотреть на него было уже здорово.
Верни ползал по дому в нелепой синей пижаме, осунувшийся, бледный, сонный какой-то. Котька старался двигаться следом за ним как можно тише, чтоб ненароком не сдуть.
– Спасибо, – тихо поблагодарил Верни, принимая таблетки. – Мой обед.
– Ты совсем, что ли, спятил? Есть же нужно нормально, когда болеешь! – воскликнул Котька, но тут же осёкся, посмотрев на грустное лицо Верни, мнущего в руках пакет «Нашей аптеки».
– Я не хочу есть, правда.
– Ну не хочешь, как хочешь, – пожал плечами Котька, насильно, что ли, его кормить? Обойдётся. – Давай тогда во что-нибудь сыграем, а то совсем помрёшь тут со скуки. Знаешь такую игру – «слово или дело»?
Верни кивнул, обрадовался заморыш, такой забавный. Искренний. Котька даже немного смутился его радости. Очень редко кто-то радовался его словам, ну только если Светка, когда он что-нибудь приятное скажет, или Рыжий, которого на халяву пить пиво приглашал. А тут… одним словом – ископаемое. Славный всё-таки парень этот Верни.
– Слово, – нехотя буркнул Котька и стал складывать карты. Никогда не любил быть проигравшим. А уж тем более какому-то ботану! Стыдно просто до тошноты. И немного волнительно. Интересно, что интересно Верни?
– Расскажи о том, как тебе было обидно, – Верни плотнее закутался в свой дурацкий клетчатый плед, такой домашний, просто до чёртиков, и выжидательно уставился на Котьку своими невозможными глазами. Да и что, по сути, было странного в этих глазах? Ничего особенного – серые, большие, тёплые. У половины города такие глаза! Да ни черта подобного. Тёплые глаза смотрят на человека, а не сквозь него, как принято. Даже мать Котьки смотрела сквозь и никогда не могла дослушать до конца то, что он говорил. Ну ещё бы, у неё вечно столько дел! Только Котька никогда не знал, каких именно. Хотя вроде бы жили в одной квартире вот уже семнадцать лет. Но то, что дел много, ему дали понять очень и очень рано.
Котька нехотя поднялся с дивана и отошёл к окну. Странный вопрос Верни заставил его нахмуриться и сосредоточиться. Так как это бывало нечасто, то пришлось потрудиться. Вспомнилась давнишняя история. Казалось, что она была похоронена заживо, да не тут-то было. Всё оно тут, рядом, стоит только руку протянуть или начать говорить. И Котька начал:
– Когда я учился в седьмом классе, отец подарил мне ручку, такую интересную, знаешь, с таблицей умножения в виде шпаргалки, там ещё такие колёсики были с цифрами, которые вращались, – Котька метнул на Верни вопросительный взгляд, тот кивнул – понимал, о чём речь идёт. Это было хорошо. Понимание – это самое главное. – Ну так вот, ручка эта была немного бракованная, там колпачок должен был быть синий, но попалась одна зелёная прожилка… Да не о ручке речь… – Котька почесал затылок, забрался на подоконник с ногами, – в общем, я тогда с Рыжим дружил и, когда ручку ему эту показал, он всё смеялся, что она девчачья, такая тонкая, идиотская, да ещё и со шпаргалкой, кто заметит из учителей – по шее надают. Короче, боялся он, что мне попадёт. А я слушал и верил, но всё равно не мог её дома оставить. Отцовский подарок, все дела. В общем, однажды она у меня пропала. Мы с Рыжим посовещались и решили, что это математичка свистнула или кто-нибудь из однокашников – от зависти, – Котька хмыкнул и потёр нос – когда он волновался, всегда нос чесался. Дурацкая реакция. – В то время таких модных ручек ни у кого не было. Обидно мне было очень. Я всё Рыжему жаловался, а он мне сочувствовал, мы даже в сумке у математички рылись вместе. Вернее, я рылся, а Рыжий на шухере стоял. Конечно, ничего не нашли.
Котька поднял голову, посмотрел на Верни, тот ждал продолжения. Понял, что не только в пропаже дело. Не могут люди так долго переживать из-за вещей. Тем более, такие как Котька. И ведь прав, инопланетянин. Насквозь прав.
– Месяц прошёл, я уж и забыл про эту чёртову ручку, а потом к Рыжему домой пришёл, не помню зачем, и увидел её на столе; свою ручку, бракованную, с зелёной прожилкой. Блин, прям, как моя, засмеялся я, думал Рыжего на понт взять, мол, что же ты нашёл, а мне не отдал. «Да, очень похожа, мне маманя из Москвы привезла вчера», – ответил Рыжий. И я подумал, что ни черта не разбираюсь в этой жизни, если оно так всё. – Котька опустил голову, а потом нервно рассмеялся. – И ведь надо было на шухере стоять, и мне так искренне сочувствовать. С тех пор я к Рыжему по-другому стал относиться.
Верни с пониманием смотрел на Котьку и всё плотнее закутывался в плед. Да куда уж плотнее-то? Удавится ещё! Придурок отмороженный. И захотелось сесть к нему поближе и самому закутать, но Котька удержался. В конце концов, он не нянька. Хотя… после всего, что случилось, можно и нянькой себя пару раз обозвать – не убудет.
– Ну, мне нравится вместе с ним смеяться, но это ещё ни о чём не говорит. Сегодня мы смеёмся, а завтра разбежимся, и я не вспомню, как его зовут.
– Вспомнишь, Вова. Если будешь по-прежнему обижаться, то вспомнишь. Отпусти обиду и увидишь, что без неё станет легче.
– Ума палата прям, – мягко усмехнулся Котька и спрыгнул с подоконника. Всё-таки решился сесть к Верни поближе. И что в нём такого притягательного? Но, тем не менее, хотелось протянуть руку, прикоснуться. Зачем? А фиг его знает, Котька никогда не анализировал свои желания и теперь не собирался этого делать. – Раздавай. Теперь моя очередь выигрывать! Можешь молиться всем своим патриархам и архимандритам.
– Я атеист, – искренне признался Верни. И, улыбнувшись, опять впал в свой привычный транс. Котька потряс его за плечо и подмигнул. Нет, всё-таки реальная нянька.
– А мне пофигу, веришь? Я всё равно тебя обыграю!
И обыграл. Если Котька задавался целью – препятствий на его пути не было! Да и вообще, было вдвойне приятно выиграть у Верни.
– А когда тебе в последний раз было обидно?
Конечно, это нечестно спрашивать то же самое, но интересно же! Аж скулы свело от предвкушения. И внутри всё замерло. Котька искренне думал, что Верни начнёт рассказывать про свою болезнь. Но Верни на то и был инопланетным существом, что никогда не говорил того, чего от него Котька ожидал вернее всего.
– Помнишь, этой весной, в марте, кажется, наш класс выиграл путёвку в Санкт-Петербург?
Котька расплылся в ностальгической улыбке, вспоминая. Конечно, он помнил это грандиозное путешествие. Именно тогда они со Светкой впервые поцеловались в Петергофе на берегу Финского залива. Такие понты! А потом ещё в автобусе квасили, довели класснуху до нервного срыва. Но водка спасёт всех, даже нервную Ларису Петровну. В общем, пили они с Лариской от Великого Новгорода до Москвы и такого понаслушались о жизни престарелой бюджетницы! На всю жизнь советов хватит и себе и тому парню.
– Ага, помню, – довольно хмыкнул Котька, но тут же что-то кольнуло – взгляд Верни был тяжёлым и печальным, хотя губы его упорно улыбались. Несостыковка была капитальная и какая-то шизоидная. Так, словно Верни хотел смеяться над тем, что не мог заплакать. – И? – каким-то не своим охрипшим голосом выдал Котька.
– Я перешёл в ваш класс только в начале учебного года, поэтому меня забыли внести в списки, и я не поехал. Мама тогда очень постаралась, чтобы наш класс выиграл путёвку: у неё знакомые в администрации есть. Но я ей не сказал, что не ездил, чтобы не расстраивать. Никогда не видел Петербурга, и, наверное…
– Это не из-за списков, – оборвал Котька и, похрустев пальцами, вновь встал на ноги. Да, процесс пошёл.
Верни говорил, а Котька всё глубже и глубже погружался воспоминаниями в тот день, когда он увидел эти чёртовы списки и суетящуюся радостную Лариску: «Вова, обзвони тех, кого я пометала галочкой, предупреди! Никогда в жизни ничего не выигрывала, а тут такая радость! Только не забудь, Вова. Хоть на старости лет-то съездить на халяву!»
– А из-за чего? – плед съехал с тощего плеча Верни, и Котька хотел было поправить его, но быстро отдёрнул руку, поняв, что должен сказать ему. И как это будет тяжело. Впервые было тяжело говорить.
– Я должен был позвонить, но не стал, – едва слышно буркнул он. Так, словно слабость звука должна была сгладить силу произнесённых слов. Не сгладила.
– Почему? – спокойно спросил Верни. И опять посмотрел своими всезнающими глазами. Прямо в мозг. Котька на автопилоте пожал плечами. Было и стыдно и страшно и очень-очень грустно оттого, что ничего уже не вернуть, даже если очень захотеть. Это теперь он умный, это теперь он считает Верни нормальным парнем, даже очень здоровским парнем. А толку-то?
– Почему? Да потому что не хотел, чтобы ты ездил с нами, – глухо ответил Котька и исподлобья посмотрел на Верни. Он ждал его осуждения, чтобы закрыться по привычке. Мать всегда орала на Котьку, если он что-то делал не так. И однажды он просто перестал слышать то, что говорится на повышенных тонах – всё равно ничего нового и приятного не услышит. Но Верни просто опустил голову и поправил плед.
– Я понимаю, – тихо сказал он и улыбнулся. – Трудно влиться в сформировавшийся коллектив, да и я никогда не старался.
Уму непостижимо! Котька плюхнулся на пол и закрыл лицо руками. Инопланетный посланник его ещё и оправдывал, посмотрите на него. Сам чуть не ревёт от обиды – ну Котька-то бы уж точно ревел ночью под одеялом – а у него прям совсем не виноват получается. Что за глупость? Он же себя совсем гадом чувствует теперь. Хотя так, наверное, оно и есть. Но никаких пособий по идиотизму ещё не выпускали, потому трудно говорить наверняка, без отсыла к уважаемым господам присяжным.
– Да не в тебе дело! – сорвался Котька. Правильно, лучшее средство защиты – нападение. А Верни заставил его не только вспомнить про эту дурацкую ручку, даже Светка про неё не знала! А ей Котька всё всегда рассказывал. Ну может не совсем всё – зазнается ещё. А теперь вот этот блаженный гуманоид ещё и думать его заставляет о своих прегрешениях. А он-то искренне верил, что их нет, тем более таких, реальных, недетских, да какое там, жестоких, очень жестоких.
Верни спокойно смотрел на раскрасневшегося Котьку и ждал его слов, без улыбки, как истинный инквизитор, честное слово. «Казнить нельзя помиловать» – запятые ставить будем после того, как выслушаем всех свидетелей.
– Дело в том, что я не хотел, чтобы ты там был, – чуть тише продолжил Котька, расхаживая взад и вперёд по комнате, совсем свихнулся из-за этого Верни. – Ты меня бесил, просто до чёртиков.
Верни вмиг стал бледным как полотно, так, словно где-то там у него был кран, который открыли, и вся кровь в одно мгновение вытекла из этого тщедушного тела. Идиотское сравнение, грустно подумал Котька. И без того у Жени проблемы с кровью.
– Это из-за внешности? Из-за волос? – убитым голосом спросил он и нервным движением провёл по голове, как бы стряхивая что-то. Но стряхивать было нечего. Ровный короткий ёжик. Светло-русые волосы. С нормальной причёской Верни выглядел бы очень смазливо, из-за своих невозможных глаз и по-девчоночьи узкого подбородка. Да он и так выглядел вполне себе ничего, вот только бледность ему не шла, будто и неживой вовсе, восковая кукла.
– Да не из-за волос, – Котька понизил голос почти до шёпота. Непроизвольно, так получилось. Очень уж стыдно было ему говорить на эту тему. В глаза говорить всегда трудно. – Хотя и из-за них тоже… но не то, что ты подумал. Просто ты был таким странным, не таким, как все остальные. И меня это нервировало, как соринка в глазу, а хотелось оттянуться спокойно.
Котька опять врал, но как-то так, что и сам не понимал, где и в чём. Верни действительно его нервировал, но разве он мог сказать, что думал о его болезни и днями и ночами, но без сочувствия, а с безумным азартом? Как врач-недоучка: так, посмотрим, что там у тебя болит, угадал ли я или промахнулся? Не СПИД ли? И хотелось, чтобы был СПИД. Но не у Верни именно! Котька никогда никому не желал зла. Нет, вообще в природе, у кого-то, кого можно увидеть, услышать, тут, близко, а не по телеку в дурацких всяких фильмах и страшных передачах для подростков. Но рассказать об этом невозможно, потому что Верни будет плохо. А с некоторых пор, Котька уже и сам не знал, с каких, ему жуть как хотелось, чтобы Жене было хорошо. Наверное, потому что когда он весёлый, с ним очень здорово.
– Ты боялся заразиться? Я знаю, многие боятся, – ровный голос рассудительного Верни окончательно взбесил Котьку. Да как можно всё о себе знать и спокойно относиться к ошибкам других?! Нужно же было что-то с этим сделать! Котька удавился бы, если бы кто-то посчитал его заразным. Даже когда он болел ветрянкой в детском саду, то очень опасался, что с ним не будут дружить после. Но все стали, потому что Котька растрындел о своей болезни, как о каком-то космическом вирусе, который был послан только ему для проверки выносливости. Такой маразм, если честно. Но все поверили, и очень уважали потом.
А Верни сидел и молчал, доказывая всем, что они правы в своём идиотизме. И ведь невдомёк, что если он ходит в школу, то ничего заразного в нём нет. Любят же всякие сказки, сплетни и слухи, хлебом не корми, дай кого-нибудь побояться, а то скучно жить станет вдруг. Но Котька и сам, конечно, недалеко от них ушёл. Они хоть чисто по-человечески боялись, а он что делал? Манию величия чесал.
– Ну ты совсем ненормальный! – Котька смотрел на Верни во все глаза и не мог поверить, что в мире могут существовать такие странные люди. – Ничего я не боялся, я ж не тупой. Ты в школу ходил, от тебя училки все попадали, я просто хотел разгадать твой секрет и всё…
– Секрет? – беззвучно переспросил Верни. И задумчиво уставился прямо перед собой. – Лариса Петровна знала, что со мной. У неё можно было спросить или у меня. Я бы тебе рассказал.
Котька усмехнулся, ну совсем с нервами беда. То стыдно просто до колик, то смеяться хочется над наивностью нового двуногого друга. Друга? Вот это реальное попадалово…
– Ну ты сама наивность, честное слово, – он сел на диван рядом с Верни и, протянув руку, легонько постучал тому по голове – очень уж сильно захотелось к нему прикоснуться. – А как же инстинкт следопыта?
Верни улыбнулся, уголками губ, но это было уже что-то. Как-то слишком затянулся этот трудный разговор, пора что-то менять, решил Котька. И сама судьба дала ему шанс, такая зараза.
– И какие были версии? – Верни непроизвольно подался вперёд, но не для того, чтобы услышать страшную тайну, а просто хотел устроиться поудобнее в своём чудо-коконе. Но Котька воспринял его движение иначе. Резко обхватил за тонкую шею и прижал к себе, засмеявшись.
– Я думал, что ты инопланетянин, зомби, и восставший из ада! Ещё я думал, что ты зарыл труп бабушки-кошатницы под своим окном и теперь скрываешься от всевидящего ока милиции, – перечислял он, пытаясь ухватить сопротивляющегося Женьку за бок. Но поскольку тот был завёрнут в плед, добротный такой, непрокусываемый, у Котьки ничего не получалось. И он только фыркал от какого-то внезапного вспыхнувшего истерического веселья. – Это мои самые откровенные фантазии, зацени, Верни! Впервые в эфире!
Они ещё повозились некоторое время, а потом Котька услышал хриплое дыхание в груди Жени и, осторожно обняв его за плечи, прижал к себе, словно тем самым мог остановить всё плохое.
– Ты такой мелкий, прям как игрушечный, – сказал он, с замиранием сердца глядя на покрывшиеся нездоровым румянцем скулы Верни. Опять температура поднялась. Поиграли, называется, в детскую игру, чтоб время занять, только разволновались.
– Меня мама в детстве сусликом называла, – тихо, улыбаясь, сказал Женя, и положил голову на плечо Котьке. Вот тебе и инопланетное чудо, доверчивое такое, прям как не парень, так прижался… Да и фиг с ними, с этими условностями. Хочет, пусть так сидит! Котька не станет плечо убирать, ни за что на свете.
– Почему сусликом? – может, ещё рукой погладить по голове? Вроде бы ёжик, а всё равно волосы мягкие. Приятно елозить пальцами туда-сюда. Никого так не хотелось трогать раньше. Всё такое странное… новое, и сердце в груди всё скачет и скачет, не может успокоиться, а сидят вроде бы почти не двигаясь. Все эти нежности со Светкой смотрелись бы идиотски, а с Верни можно, потому что он не девчонка, и ничего не подумает лишнего про любовь до гроба. Любят же эти девчонки всё усложнять, оно и так непросто даётся.
– Потому что я всегда руки поджимал к груди, вот так, – Верни выпрямился на диване, и Котька со скипом убрал ладонь с его головы. Плевал он на сусликов, и вообще… голову верни на плечо! Но суслик из Верни получилась реальный, даже прям хохотать захотелось. Очень артистично показал. А потом опять погрустнел. – Мама устала от меня за годы моей болезни. Всё суетится, суетится, а внутри камень. Иначе нельзя жить, люди хрупкие создания. Согласись?
– Ни черта они не хрупкие, – хмыкнул Котька и сам притянул Верни к себе, завтра подумает над тем, почему он это сделал, а сегодня всё через одно место, так пусть уж до конца так будет. – Люди, они очень сильные, Женька! Вот я, например, сколько меня в морду ни били, никогда не ревел. А Рыжий ревел. И не один раз.
– Это потому что он у тебя ручку украл.
– Это-то тут причём? Просто он слабый, и боль плохо переносит.
– Боль можно перенести, а предательство нет. Это душа гниёт, и никакие лекарства ей не помогут. Ты знаешь, что он у тебя ручку украл, он тоже это знает. Но, поверь мне, ему намного тяжелее и больнее.
Котька опять погладил Верни по голове, скользнул кончиками пальцев по ушам. Уши у него были забавные: маленькие, твердые, очень аккуратные и чуть-чуть вытянутые вверх, как у эльфов. Верни мог носить любую причёску с такими ушами, даже этот свой вечный ёжик, в отличие от лопоухого Котьки.
– Ну может и тяжелее, его никто не заставлял переть у меня ручку, – хмыкнул Котька, что-то мысли все путались в голове. Нужно либо на серьёзную тему говорить, либо уши эти трогать, очень уж отвлекают. – А меня отец Котькой называл, когда я мелкий был, «Котька-спиногрыз». Я даже не знаю, почему.
Верни чуть повернул голову, не стал из-под руки выбираться. Лицо Котьки расплылось в улыбке – понял, что Жене нравятся его прикосновения, и тоже не хочется, чтоб они прекращались. Вот тебе и шутка юмора. Был бы Верни девчонкой, то сейчас бы и поцеловались, так прям близко, дыхание чувствуется на лице… подумал вдруг Котька и замер, глядя в большие светлые глаза. В расширенных зрачках даже себя увидел. А Верни мог бы его поцеловать, запросто, просто чуть податься вперёд, он же… И почему забыл?
– А ты похож на кота, – смутившись от Котькиного взгляда, промямлил Верни, – формой глаз... – он осёкся и чуть отстранился. Котька тоже молча отсел. Больше не смотрел на Верни, не трогал.
