Текст книги "Самаритянская чума (СИ)"

Автор книги: Monosugoi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

   – Что вы чушь какую-то несете! – буркнул Максим.

   – Да ладно вам, господин поручик, что мне в жизни с такой рожей светит? – усмехнулась Варвара.

   – Ну что вы... – начал было Максим.

   – Я же говорю – ладно вам, видела я, как вы на меня глянули, когда я в палатку вошла. Чай, каждый день на себя в зеркале пялюсь. Шенберг просто дурак, вот и лезет в каждую дырку затычкой, лишь бы доказать, что это не так. А как до дела доходит, тут у него ручки-то и опускаются. Так что я пойду с вами в село, а то если Лев Сергеевич вскрытие делать начнет, того гляди еще и в обморок упадет. Все нужное у меня с собой, если позволите – размещу в больнице, и не в таких условиях приходилось работать. Пока передвижная лаборатория из Архангельска по железке прибудет, да сюда ее по частям на дирижаблях доволокут, может уже и будут какие результаты. А я, между прочим, тоже доцент кафедры эпидемиологии.

   Подумав, Варвара добавила:

   – Только, вы уж меня извините, я что-то не пойму, чем вы, господин подполковник занимаетесь?

   – Никогда с Особой экспедицией не сталкивались? – усмехнулся Столбин. – Да вы не переживайте, меньше знаете, лучше спите. Впрочем, разрешение на работу в Грачевке, можете считать, вы уже получили. А вот Алексей Иванович, должно быть, о нас хорошо знает, поэтому спит плохо. Даже круги под глазами заработал. Так что же вас и в самом деле побудило нас вызвать, а, Алексей Иванович?

   – Вы не поверите, Ерофей Алексеевич, интуиция. А я ей с Халифата привык доверять. И, да, инструкции Третьего отделения я хорошо знаю – хоть в них и прямо о таком, как здесь, не говорится. Однако обо всем необычном докладывать обязывают.

   – То есть, по-вашему, ситуация здесь необычная?

   – Издеваетесь? Да тут же настоящий мор идет! Да еще, эти...

   – Карлики?

   Матвеев кивнул.

   – Я в Иваново вырос, там ткацкие карлы с нами на одних улицах жили. И если грипповать люди, начинали, карлы от них моментом подхватывали. Даже корью мы с ихними детьми вместе болели. А тут – все село слегло, а у этих только сопли да кашель.

   – Что-то я не пойму, в чем тут закавыка? – удивился Максим.

   – Закавыка, господин поручик, как я понимаю в том, помимо того, что никто в мире, насколько я знаю, с таким заболеванием не сталкивался, – заговорила вновь Варвара. – Карлики, люди и водяные от одних предков произошли. И болезни у нас с ними, как правило, общие.

   – А вилары? – спросил Максим.

   – Что – вилары? – удивилась Варвара.

   – Я до того, как в Особую экспедицию пришел, в Пятой работал по виларской линии. До сих пор не пойму – люди они или нет?

   – А бес их разберет, – хмыкнула девушка. – Если бы у нас такой микроскоп был, чтобы гены разглядывать, может что определенное и можно было сказать. А так, еще раз повторюсь – бес их разберет, кто они. Вилары и есть.

   – Ну, а болезни у них с нами тоже одинаковые?

   – И снова – бес их разберет. Я еще в людской больнице ни одного тощака не видела. Они сами лечатся по своему, – Варвара затянулась. – А если вас, господин поручик, интересует, как вилар отреагирует на местную заразу, так притащите одного сюда и суньте в село.

   – За что вы их так ненавидите? – поинтересовался Столбин.

   – А за что их любить? – пожала плечами девушка. – Только я тоже в толк не возьму, чем же вас-то эта болезнь заинтересовала.

   – А меня, Варвара Ивановна, не болезнь интересует. А тот, кто ее сюда притащил. Вот вы, дама неглупая, скажите мне, как в этом медвежьем углу вдруг такая зараза возникнуть могла, да еще и столь избирательная?

   Девушка задумалась, нервно сминая фильтр папиросы.

   – То есть, вы хотите сказать, что ее в деревню кто-то со стороны занес? Нет, исключено, учитывая малый инкубационный период, о ней до Грачевки стало б известно. Да и зима здесь такая, что порой до Козьмы-огородника безвылазно сидят. Сюда сейчас только на дирижаблях добираются... но ведь откуда-то же болезнь взялась! Не с неба же ее носитель свалился...

   – С неба, я думаю, милейшая Варвара Ивановна, он не свалился. А вот явился на нашу голову из таких мест, которые вам и не снились. И уж, будьте, покойны, лучше б никогда и не снились. Идите спать, утро вечера мудренее.

   Варвара бросила на Столбина странный взгляд.

   – Что ж, господа офицеры, спокойной вам ночи.

   Она затушила папиросу об пепельницу и вышла прочь.

   Проводив девушку взглядом до выхода, Матвеев хмыкнул:

   – Сумасшедшая баба. И крепко, видать, жизнью обиженная.

   – Хотя бы не робкого десятка, – пожал плечами Столбин.

   – Значит все-таки оттуда гость, да? – спросил Матвеев. – И все это их, безбожников, рук дело?

   – Очень может быть, Алексей Иванович, очень может быть, – Столбин разжег трубку и затянулся. – Идите-ка вы тоже спать ложитесь. А то на вас лица нет.

   Утром с неба посыпался редкий мокрый снег.

   Выбравшись из палатки, Максим сгреб с полога тающий в руках влажный белый комок, растер им лицо, и повторял процедуру пока щеки не потеряли чувствительность. Только после этого сон прошел окончательно.

   Теперь хотелось есть.

   Сунув руки в карман куртки, Максим огляделся.

   Солдатские палатки стояли ровно, словно шоколадные конфеты в коробке. Над трубами обогревающих их походных печей танцевал горячий воздух. Самих обитателей платок видно не было, только несколько человек в комбинезонах колдовали над разложенными по снегу траками бронехода. Оттуда доносились приглушенные поминания всяческой матери, гул паяльной лампы да редкие удары по металлу.

   Чуть поодаль в землю вросла лебедка с тяжелым чугунным основанием. От нее в небо убегал трос, на конце которого лениво покачивался чуть полощущийся по ветру аэростат. В корзине Максим разглядел двоих наблюдателей. То один, то другой прикладывали к глазам бинокли. Несложно было догадаться, что объектом их внимания служила невидимая из-за ветрозащитной полосы Грачевка.

   Больше в небе ничего не было – «Граф Андропов» еще ночью вернулся обратно в Петербург.

   Рядом с Максимом раздался протяжный вздох, затем еще и еще, пока, наконец, механические легкие не заработали в полную силу. Обернувшись, Максим узрел выгруженный из гусеничного кунга компрессор, подсоединенный к машинному котлу.

   – Утро доброе, вашвысблародь! – козырнул Максиму солдат в ватнике, ворочавший дыхательные баллоны.

   Максим кивнул.

   Служивый подсоединил к запущенному компрессору баллон и постучал пальцем по манометру. Рядом с ним громоздилась целая батарея армаферритовых цилиндров. В распахнутой двери кунга виднелись развешанные под потолком пожарные костюмы с лупоглазыми латунными масками.

   – Ну, Максим, как спалось?

   Столбин, накинув на плечи шинель, стоял перед палаткой, разжигая трубку.

   – Спасибо, Ерофей Алексеевич, плохо, – отозвался Максим, облизнув осевшие на губах тяжелые капли. – И есть хочется.

   – Вот этого я бы тебе делать не советовал, – покачал головой Столбин. – Поверь мне, блевать в глухую маску дело не самое приятное. А в карантине еще и смертельно опасное.

   – Да вы что, Ерофей Алексеевич! – возмутился Максим. – Я что, выпускница Смольного что ли, чтобы мне от вида жмуров поплохело!

   – Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – Столбин выпустил клуб дыма. – Не думаю, что мы с тобой такое, что ждет нас в Грачевке, хоть раз в жизни видели. И, Максим, моли Бога, чтобы никогда больше и не увидели.

   Из-за кунга вышел Матвеев в тонком полотняном исподнем, поверх которого набросил шинель.

   – Утро доброе, господа, – кивнул он, нисколько не смущаясь собственному непотребному виду, и, заметив удивленный взгляд Максима, добавил. – Я бы вам тоже советовал раздеться. В этих пожарных костюмах как в бане – через полчаса отжимать можно.

   Матвеев подошел к солдату, заправлявшему воздухом баллоны.

   – Ну что, Кучма, все готово?

   – А то, вашвысблародь, – отозвался солдат, не отрываясь от своего занятия. – Ровнехонько на шесть часов каждый, только что золотники не вышибает!

   – Вам с нами идти обязательно? – спросил Столбин. – Вполне достаточно сопровождающего.

   – Да ничего, я там уже не один раз бывал, а солдаты у меня все на счету. Одно оцепление на сколько километров выставлено.

   – Воля ваша, – Столбин выдернул из снега трость и полез в кунг.

   Там при помощи Кучмы Матвеев напялил на себя мешковатый защитный костюм. Покрытая огнеупорной пропиткой ткань лоснилась, источая резкий химический запах, а металлические кольца, укрепляющие локтевые и коленные сгибы, покрывали пятна коррозии. Надевался костюм довольно чудно. Сперва Кучма затянул у Матвеева на поясе плотную ленту ткани с жесткими вставками – ну чисто дамский корсет, затем застегнул на шее кожаную горжетину. Верхняя часть защитного костюма натягивалась через голову, эластичный ворот при этом плотно охватывал горжет. Нижняя часть, этакие штаны-чулки, натягивалась до корсета и плотно прижимались к нему пропущенным по поясу жгутом. Поверх дополнительно затягивался ремень. Матвеев сунул ноги в растоптанные кирзачи, отчего брючины костюма вздулись на бедрах как шаровары. Следующим Матвеев надел латунный шлем, плотно севший резиновым основанием на горжет. Кучма ловко соединил вентили на шлеме с баллоном, который закинул на спину полковнику. Мгновение спустя клапан на свином рыле маски щелкнул и выпустил первый выдох.

   Шлем полностью скрывал всю голову, превращая Матвеева в какое-то странное насекомое.

   – Присоединяйтесь, господа, – из-за маски Матвеева будто с набитым ртом говорил. – Через пятнадцать минут в Грачевку идет свежий патруль, мы войдем с ним.

   Максим споро разделся и предоставил Кучме делать свое дело. С помощью солдата они управились за пару минут.

   Когда на голову опустился шлем, в ушах зашумело. Изнутри маска была обшита мягкой тканью с подбивкой, уже изрядно пропитавшейся застарелым потом. В ноздрях у Максима запершило, глаза заслезились, и он едва не чихнул, но в этот момент Кучма воткнул соединительный шланг воздушного баллона и в то же мгновение заработал насос. Под шипение и щелчки приводимых в движение армаферритовой пружиной поршней в маску хлынул свежий воздух.

   Повертев головой, Максим убедился, что шлем неподвижен и это было чертовски неудобно. Хорошо хоть окуляры оказались достаточно широки, чтобы компенсировать ограничение свободы движения.

   На вопросительный взгляд Кучмы он показал большой палец. Тот кивнул и перешел к Столбину.

   Потоптавшись на месте, Максим наклонился к лавке со своей одеждой, подобрал портупею с револьвером и принялся застегивать ее поверх пожарного костюма.

   С непривычки справиться с ней удалось, только когда Кучма уже одел Столбина, и спина к этому моменту у Максима оказалась полностью сырой.

   Матвеев подошел к Максиму, обхватил шлем на его голове руками и сильно надавил, насаживая на горжет. Одновременно что-то щелкнуло, и в ушах снова зазвучал внешний мир.

   – Мембраны открыл, – пояснил Матвеев. – Они каучуковые и воздух не пропускают. Без них не слышно нишиша. Пожарные их закрывают только когда в огонь идут, а нам это не грозит. Когда выходить будем через обеззараживатель, я их снова вам закрою.

   – Вы готовы? – в дверях в кунг появилась Варвара.

   В отличие от наспех приспособленных для карантина пожарных комбинезонов, костюм девушки изначально предназначался для защиты от всякой заразы. Он был заметно тоньше и удобнее, а широкое стекло шлема давало куда больше обзора, чем окошки в пожарных шлемах.

   У ног Варвары стояла два пузатых саквояжа. На шее висела фотокамера с огромной вспышкой.

   Отчаянно чертыхаясь, и одновременно моля Бога, чтобы не сверзиться в неудобных сапожищах, Максим сделал несколько шагов и оказался на улице.

   – Доброго вам утра, – пробормотал он, наклонился и поднял один из саквояжей Варвары.

   Веса в нем было, прямо скажем, преизрядно.

   – Оставьте ваши светские манеры, сама управлюсь! – Варвара неожиданно попыталась выдрать саквояж из рук Максима.

   – Да вы совсем больная?! – Максим рванул сумку к себе. – Чертова феминистка! Нисколько не сомневаюсь, что нагрузить вас можно как осла, и вы такая же упрямая! Только и тащить вы все это будете на своем горбу два часа! Мы вас все это время ждать, что ли, будем?

   В ответ девушка вперила в Максима горящий взгляд.

   Раздавшийся за его спиной смех Матвеева и Столбина больше походил на далекое утиное кряканье. Кучма, отвернулся, но плечи его заметно подрагивали.

   Максим, не говоря больше ни слова, развернулся и с саквояжем в руке затопал к ветрозащитной полосе, за которой находилось село.

   За полосой, там где показались первые заборы, стояли здоровенные деревянные катушки, меж которыми в три ряда тянулась колючая проволока. На проволоке висели латунные колокольцы, слишком тяжелые, чтобы их мог поколебать ветер, но исправно гремевшие если через ограждение ломилось что-то живое. Вдоль ограды, в переделах взаимной видимости, находились пикеты, греющиеся вокруг костров. Солдаты не носили ни масок, ни защитных костюмов – ограждение протянули почти в сотне метров от окраины села.

   Максим проволок саквояж до грубо сколоченного шлагбаума, перекрывавшего въезд в Грачевку. Накатанная траками бронеходов, здесь более-менее угадывалась дорога. Шлагбаум охраняло с десяток солдат под командованием унтера, со стороны лагеря проезд держали под прицелом два пыхтящих в холостом режиме пулемета.

   А за шлагбаумом, чуть в стороне от дороги, возвышалась совсем уж необычная штуковина – здоровенный, в два человеческих роста железный бак с дверью на затворном колесе. К баку тянулись толстенные шланги от вкопанных в снег баков поменьше, на одном из которых красовался череп с костями, а во втором Максим признал обычный паровой котел на газу.

   – Обеззараживатель.

   У ног Максим врезался в снег знакомый саквояж.

   – Сперва, на две минуты, подается пар, потом формалин из опрыскивателя, потом снова пар, – похоже, Варвара сменила гнев на милость. – Обрабатываем всех на выходе из села. В пожарных костюмах почти не успеваешь вспариться... Главное, чтобы дыры где не оказалось...

   Следом подошли Матвеев и Столбин. Отличить их одного от другого под масками оказалось возможно только по трости в руке Столбина. Такими же близнецами выглядели выстроившиеся в ряд перед шлагбаумом солдаты, похожих на вставших задние лапы увальней-бегемотов в страшенных апокалиптических масках, с громоздкими баллонами и болтающимися на груди винтовками. Лишь у прапорщика красовался наспех приетанный к портупее погон.

   Глядя на патрульных, Максим вдруг сообразил, что спусковая скоба на винтовках-то рассчитана на толстую солдатскую перчатку, а вот его револьвером теперь можно разве что по голове глушить, если за ствол ухватишься.

   – Равняйсь! Смирна! – прохрюкал прапорщик сквозь маску.

   Ответ строя, даже если он и прозвучал, слышен не был.

   Прапорщик, придерживая винтовку, подбежал к Матвееву и доложил о готовности выдвигаться. Тот махнул рукой часовым у шлагбаума. С протяжным скрипом березовый ствол с приколоченным фанерным знаком поднялся, открывая проход. Патруль вразнобой, не соблюдая никакого строевого шага, затопал по дороге.

   – Идемте, – Варвара подхватила свой саквояж и двинула за военными.

   Максим последовал его примеру. Через несколько шагов нагнали Столбин и Матвеев.

   Дорога протянулась между добротными крашеными штакетниками. За заборами виднелись укрытое сугробами хозяйство, и не из бедных. Однако, как и вчера, ни в одном дворе не было видно ни души. Тишина в Грачевке стояла гадкая, давящая на уши даже сквозь мембраны шлема.

   Хотя, подумал Максим, возможно, это лишь игра воображения, накачанного вчерашними разговорами.

   Навстречу попался возвращающийся с обхода патруль. Матвеев с прапорщиком коротко переговорили с командиром, и вернулись обратно.

   – Пока все без изменений, – сообщил Матвеев. – За ночь умерли еще двое, родственники привезли тела в земскую больницу. Скорее всего, еще кого-нибудь упрятали под снег или в погреб.

   – Как-то это все не по-христиански, – пробормотал Максим.

   – Зато безопаснее, – ответила ему Варвара. – Грешно, конечно, так говорить – но хоть повезло, что зима...

   Патруль вышел на торговую площадь, где еще торчали столбы с разноцветными лентами. Между ними бродил одинокий отощавший пес, при виде людей бросившийся наутек.

   – Нам сюда, – Матвеев махнул рукой, указывая направление.

   С ним пошли двое солдат.

   Ворота во двор с двухэтажным зданием больницы были распахнуты настежь. Внутрь вела накатанная колея от полозьев. Во дворе, под навесом, стоял шестиколесный вездеход, судя по толщине снежного покрова не приводившийся в движение с Рождества, зато рядом угрюмо жевала сено впряженная в сани лошадь.

   – Подождите немного, – остановил своих спутников Матвеев.

   Сам он протопал прямо на больничное крыльцо, открыл незапертую дверь и скрылся внутри.

   – Порядок, заходите, – полковник выглянул наружу через минуту. – В прошлый раз какие-то скоты прямо в приемный покой труп бросили, так он там сутки валялся, пока мои не заглянули. Горелов еще слишком слаб, чтобы самому тело выволочь...

   В приемном кабинете царил сущий хаос. Повсюду валялись разодранные картонные упаковки, в углу навалены окровавленные тряпки, стекла в шкафчике для лекарств выбиты. Под тяжелыми подошвами сапог хрустели осколки ампул и шприцов.

   Доктор Горелов в грязной, с пятнами крови, полосатой пижаме, сидел на кушетке для пациентов. На пижаму он набросил овчинный тулуп, из которого торчали синюшные как у мертвеца руки. Вообще, принять Горелова за покойника было несложно – кожа на лице посерела, подбородок и щеки поросли щетиной, глаза запали, волосы слиплись сосульками. О том, что доктор не помер, первое время свидетельствовал только дробный звон ложки о край стакана с кипятком, который Горелов сжима в ладонях.

   – Здравствуйте, Дмитрий Валентинович, – поздоровался Матвеев. – А я вот к вам с гостями...

   Горелов с трудом повернул голову и уставился на прибывших. Потом кивнул.

   Вперед выступила Варвара.

   – Я Варвара Кольцова, доцент кафедры эпидемиологии Архангельской медакадемии, – она протянула было руку, но вовремя опомнилась. – Как себя чувствуете?

   – Спасибо, хреново, – прохрипел Горелов едва слышно. – Но хотя бы еще жив.

   – Если уже зубоскалить можете, значит, худшее позади, – Варвара деловито придвинула к кушетке табурет и уселась на него. – Можете рассказать, как все началось?

   – Там на столе журнал, – Горелов слабо махнул рукой куда-то в сторону. – Пока силы были, все записывал.

   – Ну, мы, если позволите, так бы послушали, – Столбин тоже устроился рядом на табурете и жестом пригласил Максима присоединяться. Свою трость он осторожно прислонил к столу.

   Тот осторожно уронил неподъемный варварин саквояж и подошел поближе. Горелов бросил недоверчивый взгляд на портупею с револьвером, но, очевидно, оказался слишком слаб, чтобы задавать вопросы.

   – Массово первые больные стали приходить в воскресенье. Высокая температура, хрипы, головная боль... Сперва я решил, что это обычный грипп. В понедельник у некоторых заболевших началось кровохарканье, проблемы с дыханием и помрачение сознания. Тогда я заподозрил пневмонию и поместил людей в изолятор... В тот же день вечером умер первый больной, Осип Колов. Перед смертью у него начались скачки давление, и из горла пошла кровь. На следующий день умерло еще трое в лазарете и двое человек в самом селе. Больные появились в каждом дворе, обнаружились новые симптомы – аритмия, бессоница, кое-кто начинал бредить. Местные стали проявлять заметное беспокойство... Я раздал все, что у меня было – антибиотики, отхаркивающее, салицилаты, жаропонижающие. Ничего не помогло...

   Горелов перевел дыхание – слова давались ему с большим трудом – и сделал глоток кипятка.

   – В среду утром я окончательно убедился, что беспомощен и не знаю, с чем имею дело. Пока хватало сил, отправил депешу в уездную больницу, полагая, что Савенков далеко не дурак и сложа руки сидеть не будет. А главное, я надеялся, что с применением эпидемиологического протокола не опоздают... Урядник Прохоров мне помогал первое время хоть как-то селян в узде держать, но вечером в среду заболел и он. Сердце у него ни к черту было, ночью он скончался, а потом и я слег. Фельдшера ушли к своим и не вернулись. Потом я все очень плохо помню, пришел в себя, только когда в больнице появились солдаты...

   Дальше Варвара задавала еще какие-то свои вопросы, и разговор этот не всегда был понятен Максиму, который принялся ходить по приемному покою, разглядывая царящий беспорядок. Его внимание привлекла треснувшая вдоль оконная рама. Подойдя ближе, Максим уставился на торчащее из расщелины в крашеном дереве оперение тяжелого болта от самострела – по видимому одно из проявлений «заметного беспокойства» местного населения, о котором столь тактично упомянул Горелов. В общем, если подумать, вряд ли такой свинарник в приемном покое устроил едва живой земский врач...

   Максим нащупал револьвер и решил сразу после возвращения из села переговорить с Варварой на предмет еще одного такого защитного костюма, как у нее. Тонкие и прочные перчатки спецкостюма, как успел заметить поручик, вполне позволяли нажать на спусковой крючок оружия.

   Пока Максим изучал обстановку, Столбин, судя по всему, внимательно слушал разговор, хотя какую пользу это могло ему принести, Максим не понимал.

   Наконец, с полчаса спустя, Варвара Ивановна удовлетворила свое профессиональное любопытство. Горелов закончил говорить, сделал еще глоток кипятка, закрыл глаза и откинулся к стене.

   – Я когда на границе в начале девяностых служил, в киргизских степях, – проговорил врач, не открывая глаза, – В одном из урочищ, Таш, рядом с нашими позициями случилась вспышка легочной чумы. Местные рассказали, что по степи чума косит одно племя за другим, а сюда она пришла вместе с беглецами из одного из зараженных стойбищ. Так вот, тогда киргизы оцепили зараженный Таш и никого не выпускали – стреляли в каждого, кто шел с той стороны. Женщин, детей, стариков... Никто не хоте повторить судьбу зараженных. После того, как люди оттуда идти перестали, киргизы спалили все урочище – закидали горящими стрелами издалека.

   – Ясно, – Варвара поднялась с табурета. – Где у вас тела лежат?

   – В леднике, – прокаркал Горелов.

   – Вскрытие буду делать в операционной, – заявила девушка. – Маловероятно, что теперь ее по назначению использовать удастся. Господин полковник, давайте распорядимся, чтобы туда перенесли пару трупов.

   Варвара и Матвеев вышли на улицу.

   – Ну, а теперь, Дмитрий Валентинович, – Столбин придвинулся ближе к изнеможенному Горелову, – позвольте мне занять у вас немного времени. Вы еще небольшой разговор выдержать в состоянии?

   Горелов кивнул.

   – Тогда представлюсь – Столбин Ерофей Алексеевич. Третье отделение Собственной Е.И.В. канцелярии. Скажите, вы давно в Грачевке живете?

   – Да уж пять лет.

   – Местных хорошо знаете?

   – Некоторых даже лучше, чем хотелось бы...

   – Ну и прекрасно. Часто у вас здесь чужие появляются?

   – Бывает... в селе льнотрепальная фабрика вдовы Митрофановой стоит, для нее почти все село лен сеет. Фабрику в прошлом веке муж Марии Николаевны построил, но он скончался еще до моего приезда. Так что с весны, как дороги протаивают, полно приезжих – карлы и люди на сезонные работы приезжают, компаньоны митрофановские, водители грузовиков... За зиму на фабрике порядочно волокна скапливается, вывозят до середины лета, а там уж новый сбор начинается.

   – А в последнее время новые люди в Грачевке не появлялись?

   – Господин подполковник, вы сами-то как сюда прибыли, на дирижабле? Большую часть зимы другого пути нет. Спасибо Митрофановой, хоть на ее деньги пневмопочту пустили, а то в феврале я даже на своем вездеходе иногда не могу до ближайших деревень добраться на обход.

   – Значит, чужих не было? – уточнил Столбин.

   – По крайнем мере мне про таких неизвестно. Вам бы может Прохоров что подсказал, да вы слышали – преставился он...

   – А из местных нам еще кто-нибудь может помочь? – спросил Максим.

   – Сейчас – вряд ли. Я бы на помощь грачевцев вообще не рассчитывал, – Горелов бросил быстрый взгляд из-под полуприкрытых век на торчащий из рамы самострельный болт. – Люди боятся, озлоблены и не понимаю, почему их в карантине держат. Не объяснишь же им, что такое эпидемиологический протокол... Ситуацию небось засекретили, да?

   – Засекретили, Дмитрий Валентинович, – согласился Столбин. – Лично генерал-майор Дубельт указание дал. И вам, я полагаю, не нужно объяснять, для чего это сделано.

   – Так, а кого же вы-то ищете? – спросил Горелов.

   – Если бы мы и сами знали... Ну, а вот у вас не было такого чувства, что все это неспроста в Грачевке началось?

   – У меня и времени над этим задуматься-то не было. Сперва других лечил, как мог, потом сам слег...

   – Послушайте, но ведь это кошмар какой-то, – снова заговори Максим. – Как же так получилось, что почти все село заразилось?

   – Да нет в этом ничего удивительного... – Горелов протянул Максиму стакан. – Вы мне еще кипятку не нальете, а то знобит жутчайше.

   Максим набрал воды из чайника, стоящего на разогретой плите в углу кабинета.

   – Так вот, – Горелов высыпал в стакан какой-то порошок и сделал глоток. – Здесь же все друг другу братья, сватья и кумовья, и всю масленичную неделю из гостей не вылазили. И собираться в хате меньше чем по два десятка рыл не принято. В такой обстановке стоит одному чихнуть – а меня и сомнений нет, что болезнь воздушно-капельным путем передается – как остальные тут же подхватят. И потащат дальше по гостям. А потом, когда все началось... Я же глотку надорвал, уговаривал деревенских по домам сидеть! Но меня разве кто послушался? Панкрату поплохеет, так к нему соседские Иван с Петром наведаются помочь. Ивану с Петром плохо станет – так вообще полдеревни помогать припрется... Ну, какой тут, к чертям, режим карантина?! Теперь-то уже никто носу до двора не кажет, от страха трясутся, а толку?

   Горелова прервали. Дверь распахнулась, и в приемный покой влетел Матвеев, которого узнали по голосу.

   – Господа, у нас чрезвычайное происшествие – солдат из патруля пропал!

   – Я знал, что рано или поздно этим закончится, – тяжело вздохнул Горелов. – Я же вам говорил – люди на взводе, и вооруженные солдаты в защитных костюмах их совсем не успокаивают!

   – Может, еще и врачей с медикаментами присылать не надо было?! – огрызнулся Матвеев. – Господа, я вас пока прошу не покидать здание больницы, по крайней мере, пока мы ведем поиски.

   – Я вам помогу, – подскочил Максим. – У вас все равно людей мало.

   – Я, собственно, не возражаю, – согласился полковник. – Отказываться не буду.

   – Ерофей Алексеевич, не против? – обернулся Максим к Столбину.

   – Иди, Максим, иди. А я пока с Дмитрием Валентиновичем еще побеседую.

   Максим и Матвеев вышли на улицу. За воротами больницы стояли все солдаты из патруля.

   – Значит так! – начал Матвеев. – Где последний раз Никитаева видели?

   – У дома Скопина задержался сапоги поправить, вашбродь, – отозвался прапорщик. – Остальные вперед ушли, а когда хватились – его уже и след простыл.

   – Двор Скопина обшарили?

   – Так точно, первым делом. Нету там никого, и хозяева еще позавчера померли.

   – Тогда разбиваемся по двое, – скомандовал Матвеев. – Из виду друг друга не упускать. Сперва обшарить все людские дворы, осмотреть все пристройки. В сами дома, где еще живые есть пока не соваться. Пустые дома прошмонать сверху донизу. Оружие держать наготове, но без крайней необходимости не стрелять. Иначе лично шкуру спущу! Прапорщик, подели людей и определи участки! А вы, поручик, – Матвеев обернулся к Максиму. – Вы, пожалуй, давайте со мной. Начнем с дома Ипатьева, он в самом конце, на въезде.

   Матвеев направился вниз по улице.

   – Сбежать ваш солдат не мог? – спросил Максим, пока они шли.

   – Да куда он денется? Село окружено, родственников у него тут нет... Бежать надо за периметром, а не посреди карантинной зоны.

   Они подошли к красным деревянным воротам. Двумя размашистыми мазками белой краски на них был намалеван крест.

   – Эти скончались одними из первых, – Матвеев толкнул калитку. – Вся семья почти в один день, семь человек.

   Во дворе Максиму первым делом в глаза бросилась припорошенная снегом деревянная лошадка-качалка, стоящая у крыльца. Распахнутая настежь дверь слегка поскрипывала в петлях, внутрь уже намело сугробы.

   Максим обшарил глазами двор. Как назло, покойные Ипатьевы хорошо следил за хозяйством – снег был расчищен и отвален к забору. Широкие дорожки, покрытые образовавшейся за последние дни слякотью, вели к кирпичному амбару, клеткам с кроликами и стойлу, в котором нервно переступали с ноги на ногу две лошади. Кто-то из сердобольных солдат подкинул им в ясли сена. Еще одна дорожка протянулась к гаражу без ворот. Внутри стоял новенький трактор «путиловец».

   – Начнем с дома, – Матвеев подошел к поленнице, и ухватил с него увесистую березовую чурку. – И вам советую такой же вооружится. Вряд ли револьвером получится воспользоваться.

   Максим хмыкнул и последовал совету Матвеева.

   В доме царила тишина, лишь в общей комнате тикали старинные самозаводные ходики. Там же за покрытыми изморозью стеклами рамок семейных фотокарточек на стенах угадывались призрачные силуэты домочадцев. Лампада в красном углу давно прогорела, превратив домашний иконостас в еще одну вереницу призраков.

   Матвеев и Максим обошли по очереди все комнаты и чердак. Напоследок заглянули и в погреб. Там, накрытые цветастыми простынями, в ряд лежали смерзшиеся тела.

   Выбравшемуся обратно Максиму в стылом свете дня все в опустевшем жилище казалось каким-то нереальным, призрачным. Время словно остановилось со смертью хозяев, и стрелки чертовых ходиков, стук которых разносился по всем комнатам, так и застыли на одном месте, продолжая отсчитать то мгновение, в которое скончался последний из Ипатьевых.

   Как и надеялся Максим, больше в доме они с Матвеевым никого не обнаружили – ни живых, ни мертвых.

   На улице их уже встречал солдат.

   – Господин полковник, нашли, нашли Никитаева! – сообщил он.

   – Живой? – первым делом поинтересовался Матвеев

   – Мертвый, – выпалил солдат. – И, такое дело, ваше благородие... Вам самому надо взглянуть!

   Солдат повел Матвеева и Максима в другой двор, ворота которого тоже перечеркивал жирный крест. Там уже столпился патруль.