Текст книги "Личный мир (СИ)"

Автор книги: Моник Ти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

  – Вот и пришли, – сказала Анастасия Петровна, подойдя к одной из ванн, полной грязно посуды. – Это место свободно, так что его займёшь ты. До восьми часов утра ты должен вымыть всю посуду. А если не успеешь, и что-то останется, то потом девочки посчитают количество грязной посуды и запишут об этом в твой дневник.

  – И что мне за это будет? – спросил Алик, немного запуганным голосом.

  – После школы тебя могут ожидать определённые наказания. Впрочем, ты не должен переживать, главное, не летать в облаках и делать всё быстро.

  – Меня будут бить, если я вовремя не успею домыть посуду?

  – Наказание не всегда заключается в этом. Иногда это может быть и дополнительная работа, или школьное домашнее задание сверх нормы или ещё что-либо. Просто учителя будут смотреть на твои отрицательные баллы и заставят тебя их отработать.

  – Что за отрицательные баллы? – удивился Алик.

  – Ну, например, ты не помыл 15 тарелок, у тебя рейтинг успеваемости в дневнике окажется минус 15. Ели 15 кастрюль не домоешь, то минус 45. Кастрюли оцениваются в три раза выше, чем тарелки.

  – А ложки как? – поинтересовался Алик.

  – 0,5 от цены тарелок.

  – Всё это очень странно и непонятно мне, – сказал Алик. – У нас в школе нет никаких минус 15, минус 45, а только минус 3, минус 4 и минус 5. Остальные отметки и не ставят.

  – А у нас вот негативный опыт оценивается по 1000 бальной шкале. Если у тебя будет больше, то за тобою будет специальный надзор. И тебе не позволят учиться вместе со всеми. Это будет очень плохо и тяжело.

  Алик взгрустнул, но говорить ничего не стал. Ему было трудно привыкнуть к атмосфере этого лагеря, особенно, к его странностям...

  Анастасия Петровна велела Алику помыть посуду щёткой без каких-либо моющих средств. Оказалось, что в ванну была налита вода. И всё, что от него требовалось, это ополоснуть в ней всю посуду. В ванной лежали только грязные тарелки.

  – А ведь если помыть так просто, без моющих средств, ведь посуда останется грязной, – сказал Алик

  – Если ты помоешь просто так, поверь, все будут довольны. Главное, сделай это так, чтобы в посуде не осталось кусочков еды.

  – Хорошо, – согласился Алик. Больше он ничего не спрашивал, и воспитательница ушла.

  Прошло почти три часа. И Алик опять увидел рядом с собой Анастасию Петровну.

  – Ну, что, справился ты с заданием? – спросила она, приближаясь к Алику, и увидев, что он ещё не успел домыть посуду, сказала: – Да тут ещё почти половина! У тебя время вышло.

  Алик, как услышал это, тут же привстал с готовностью уйти. Он ужасно утомился. Хотел отдохнуть.

  – Ну, ладно уж. Ничего не поделаешь, не буду тебя ругать. – Сказала Анастасия Петровна добрым любезным голосом. – Вижу, ты разделся.

  Алику стало немного стыдно, он тут же схватился за свой шерстяной комбинезон, который положил на пол. Когда он принялся мыть посуду, ему стало жарко, а ещё он понял, что может случайно намочить комбинезон и решил снять её. К тому же, ему было неприятно ходить в колючей одежде, и почти все, кто вместе с ним мыли посуду, были в одной футболке и трусах.

  – Да, – сказал он. – Мне было жарко, и я боялся испачкать комбинезон.

  – Ничего страшного, тут можно. А теперь оденься, и я провожу тебя до класса. Ты постарайся запомнить дрогу, потому что потом тебе придётся идти одному. Я не могу провожать тебя каждый день.

  – А что будет с посудой, которую я не домыл? – поинтересовался Алик.

  – Домоет кто-то другой. А девочки посчитают, сколько ты не домыл, и запишут оценку в твой дневник успеваемости.

  – А можно ли сделать верх нормы, чтобы отрицательные баллы уменьшить?

  – Можно, конечно же. Но ты вряд ли успеешь. Надо учиться делать это быстро, а ты только начинающий пока. Понятно, что тебе сложно, и ты не можешь успеть за всеми.

  Алик был расстроен тем, что не справился с заданием. Всю дорогу до класса он думал только о том, что же теперь его ждёт за это? Какое страшное наказание? Его немного успокаивало то, что Анастасия Петровна сказала, что наказание – это не всегда побои... дорогу до класса он не запомнил.

  ...

  На этом Идий прервался. Ему вдруг стало так грустно и не хотелось больше писать.

  Идий некоторое время сидел просто так, ничего не делая, о чём-то думая... Он чувствовал себя опустошённым, одиноким. Что-то ему не давало покоя, но он не был уверен, что Анжела и то, что между ними произошло сегодня. Идий, безусловно, переживал и боялся, что она пожалуется на него кому-либо. Но беспокоило его другое: Идию хотелось, чтобы кто-то чужой любил его, не только родители. Он хотел женской любви, – любви Анжелы.

  Пока он сидел и размышлял, его мысли перемешались в голове. Идий думал то об Алике и его дальнейшей судьбе, то об Анжеле. Идий уже придумал, что будет с Аликом в лагере, как дальше над ним будут издеваться. Идий очень хотел поскорее написать об этом, от одной мысли он приходил в сильнейшее возбуждение, только душевный недуг, связанный с Анжелой, не давал ему писать дальше.

  Идию вдруг захотелось заплакать, и он сделал это, поразмышляв ещё некоторое время и придумав 215 отрицательных баллов Алику за недомытую посуду.

  Идий заметил, что он становится более жестоким по отношению к героям своего романа, когда жизнь его не ладится. И ему нужно мучить всё больше и больше, чтобы получить от этого удовольствие. А то, о чём он уже когда-то писал или думал, доставляет ему меньшее удовольствие, чем новая история.

  Глава 22. Разоблачение перед родителями

  Наступило лето.

  Идий всё время думал об Анжеле. Писать он стал реже, предпочитал проводить время в раздумьях и сочинял просто так и забывал.

  Его беспокоило то, что Анжела пропала. Он всё время вспоминал их последнюю встречу, тот самый день, когда он был так близок к ней, когда чуть не изнасиловал её...

  Идий долгое время винил себя в том, что она пропала. Он думал, что запугал её, и поэтому она сбежала из дома. Идий был уверен, что она именно сбежала, так как боялась встречаться с ним. Даже ведь школу не окончила...

  15 июня. Идий сидит у себя в комнате и как всегда размышляет. Идий не хочет писать свой роман об Алика, он решил отложить это до лучших времён. Он уже давно перестал писать, с тех пор, как пропала Анжела. Всё свободное время Идий проводил в размышлениях. А родители его всё большее и большее внимание стали обращать на его психическое состояние. Теперь даже отец его находил немного странным. Но родители не знали, как он относился к Анжеле. И они даже не догадывались о том, что именно её исчезновение так негативно отразилось на его психике.

  Идий не считал себя нервным или психически нездоровым, наоборот, ему казалось, что с ним всё в порядке и его родители зря волнуется. Только иногда, когда он сидит более восьми часов подряд без еды и воды просто так, в раздумьях, ему начинает казаться, что с ним что-то не так. Идий и сам понимает, что бесполезно тратит время в пустых размышлениях. Ему бывает от этого горько и тоскливо, только заставить себя жить по-другому он не может, даже если и старается. И теперь Идий вспоминает, что когда он записывал свои мысли, потеря времени ему не казалась таким уж и пустыми, он чувствовал душевный комфорт...

  С тех пор, как наступили летние каникулы, Идий всё больше времени стал проводить дома. Он старался никак не ограничивать себя в отдыхе и делал только то, что хотел. Большую часть времени, Идий, конечно же, проводил в размышлениях. Он постоянно думал об Анжеле. Спал по двенадцать-тринадцать часов. Спать Идий ложился поздно, бывало, засыпал только к утру, и, естественно, почти всегда просыпался после обеда. Ему не нравился такой образ жизни, но он не особенно сильно старался что-либо изменить. За две недели отдыха, Идий почувствовал такую лень и такое безразличие к тому, что происходит вокруг него, что даже малейшее движение начинало утомлять его. Дошло даже до того, что он ленился встать с постели и пойти покушать.

  16 июня. Идий подслушал разговор своих родителей, ужасную ссору между ними, относящуюся и к нему тоже. Первое, что Идий услышал через приоткрытую дверь спальни родителей, был крик его матери:

  – Ты теперь меня во всём обвиняешь? Я, значит, его неправильно воспитала?

  – Да разве я ещё сказал что-либо о воспитании? Надо, чтобы у человека друзья были, общение. Единственное, в чём я тебя могу обвинить это в том, что не позволила дать мальчику нормальное имя.

  Голос отца показался Идию спокойным. Он словно чувствовал, что за ними подслушивают и всё старался говорить в полголоса. Но Идий всё равно всё слышал хорошо.

  – Нормальное у него имя, хватит уже придираться. Сколько можно?

  – А сколько угодно.

  – Теперь до конца жизни будешь меня упрекать?

  – Если потребуется, буду.

  – Хватит! – закричала мать Идия, но его отец продолжал говорить:

  – Теперь-то я понимаю, к чему ты говорила, что имя калечит и имя воскрешает. Насчёт воскрешает ещё можно поспорить, а то, что калечит, несомненно.

  – Ты хочешь сказать, что я искалечила собственного сына?

  – Да, хочу. Только ты одна виновата в том, что он вырос таким одиноким и злым.

  – Не надо так говорить об Идии. Он не злой, и не одинокий, – сказала мать Идия, она явно находилась на его стороне и защищала его. Идию это нравилось. Но его немного расстроило то, что сказал о нём отец. Идий никак не мог ожидать, что его отец о нём такого мнения. Идий тут же начал размышлять о том, почему же отец считает его злым?

  – Да? А ты вот почитай вот это!– крикнул он и сунул жене дневник Идия. Идий сразу понял, что отец дал матери именно его дневник. Сердце Идия сжалось от волнения. Он захотел тут же ворваться к ним в спальную и потребовать объяснений, почему же отец осмелился читать его личный дневник? Но Идий сдержался. Он очень хотел послушать, что же будет дальше? Идий знал: если он сейчас пойдёт к ним разбираться, это ничего не изменит. Он только в очередной раз поругается родителями и ему будет ужасно стыдно за то, что у него написано в дневнике. А Идий ещё не был готов к тому, чтобы читали его дневник и критиковали его романы...

  – Что это? – спросила его мама, и тут же поняла сама: – Так это же дневник нашего сына. Откуда он у тебя? Ты же сам запрещал мне его читать?

  – Да, запрещал. Я хотел, чтобы он знал, что в этом доме у него может быть что-то своё, неприкосновенное.

  – А что же теперь, передумал? – спросила она, глядя на мужа несколько ехидным взглядом.

  – Да, чёрт возьми, откуда мне было знать, что он пишет такое?! – в тревоге сказал он.

  – Да что такого страшного может быть в дневнике Идия? – удивилась мать Идия и принялась пролистывать дневник.

  – А ты почитай, почитай, узнаешь.

  Идий слышал, как мать его в спешке пролистывает его дневник. Идий очень волновался, так же, как и она. И вдруг, Идий услышал, как мать его начала читать знакомые ему сроки.

  – «И вот пришло время обеда. Алик теперь уже с ужасом ожидал, когда Галя опять накормит его чем-то отвратительным. С тех пор, как в её обязанности вошло готовить Алику еду, она всё хуже и хуже относилась к нему. Галя явно недолюбливала его, Алик же считал, что она его просто ненавидит и поэтому издевается. То, что она готовила ему, было несъедобным. Алик уже почти привык к прокисшим кашам, которые давали в столовой, но он никак не мог привыкнуть к тому, что готовит Галя. Алик был уверен, что она в свою пищу подмешивает что-то абсолютно несъедобное. А ведь это запрещено! Алик не сомневался в том, что это запрещено. Он очень хотел бы доказать это кому-либо, но никак не мог» – тут мать Идия сделала паузу и листнула страницу вперёд. – Ну, и что тут такого преступного?

  – Давай, давай, читай дальше.

  – Ну, хорошо: «Во время обеда Галя повела себя так же, как и обычно. Она посадила Алика на стул, связав ему руки и ноги, завязала глаза шарфом, чтобы он не видел, что ест, а нос защемила прищепкой. Алик уже заранее знал, что она сейчас велит ему открыть рот и положит в рот целую ложку какой-нибудь гадости. Но Алик знал, что не может сопротивляться ей, иначе потом ему будет гораздо хуже: она всё равно заставит его съесть это, но уже более болезненным способом. Алик этого боялся. Алик открыл рот, и почувствовал, что она даёт ему нечто вязкое и очень-очень горькое. С ужасом и отвращением, Алик догадывался, что это, но не съесть он не мог. Ему даже казалось, что он чувствует запах...» – тут мать Идия сделала паузу, будто бы задумалась.

  – Что, Мая, поняла, о чём речь?

  – Да, – ответила она.

  – А теперь пролистни на четыре листа вперёд и прочитай то, что написано после троеточия. Это уже его дневник.

  Мая сделала всё, что велел ему муж, и принялась читать: «Вот я опять решил написать кое-что о себе. Я чувствую, что вынужден повторять это вновь и вновь: вы не одобряете моих мыслей и чувств. И думаю, что именно поэтому я иногда боюсь писать о себе, очень-очень боюсь; мне всё время кажется, что кто-либо прочтёт мой дневник, и это будет ужасно, все меня сразу возненавидят или будут относиться ко мне как к падшему человеку, не будут любить... Только увы, не могу я себя изменить, не могу стать другим. Я не в силах заставить себя не думать и не получать от этого удовольствие. Я опять признаюсь в том, что мне нравится писать, особенно эту историю. Мне так хорошо, когда я думаю о Гале, об Алике и его мучениях. Я хочу представлять это вновь и вновь. Иногда мне кажется, что это заменяет мне женщину...сейчас я даже не хочу, чтобы Анжела была рядом со мной; я доволен, удовлетворён и телом и душой, – главное, что душой».

  На этом отрывке Мая прекратила читать дневник. Идий не мог понять, она устала читать или о чём-то задумалась. На мгновенье, ему показалось, что она шёпотом о чём-то говорит с его отцом. Только спустя несколько минут, когда его отец нарушил тишину, Идий понял, что ошибся: до этого они просто молча сидели.

  – Теперь-то ты понимаешь, какой извращенец наш сын?

  – Послушай, Егор, то, что ему нравится сочинять, это ещё ничего не значит.

  – Не значит, говоришь?! – в злобе закричал его отец. – Ещё немного, и он захочет повторить всё, о чём пишет, в реале.

  – Не говори чепуху!

  – А он и сам об этом пишет. Ты почитай от начала до конца его дневник и поймёшь, что всё это серьёзно.

  – Я сомневаюсь. Просто наш сын любит писать ужасы. Не нахожу в этом ничего странного и преступного, – сказала Мая в оправдание Идия и дальше продолжила говорить с довольной улыбкой: – И значит, я была права, когда читала его гороскоп. Идий рождён, чтобы творить, а имя его помогает ему в этом.

  – Хреновое у него имя, нет у него имени! – закричал Егор, он всю жизнь был недоволен тем, какое имя они дали их сыну и очень сожалел, что позволил жене выбирать имя. – Вот исполнится ему восемнадцать, первое, то я сделаю, будет то, что я предложу ему поменять имя. Сомневаюсь, что он откажется.

  – Не знаю, – с некоторой грустью сказала Мая. На самом деле она и сама знала, что имя Идий совсем не нравится её сыну, оно отдаляет его от общества, делает одиноким и заставляет писать... А ведь пишет он для того, чтобы сбежать от одиночества.

  – Зато я знаю, – уверенно сказал Егор. – И даже не вздумай как-либо возражать, если Идий согласится поставить себе нормальное имя. Не хочу, чтобы он всю оставшуюся жизнь стыдился своего имени.

  – Он не стыдится. С чего ты взял? Это в дневнике он так писал?

  – Нет, не писал. Но такие вещи я и сам знаю. О таком не пишут.

  Мая тяжело вздохнула, но сказать ничего не могла. Она и сама чувствовала, что муж её говорит правду, Идий стыдится своего имени; ни с кем не хочет знакомиться, чтобы не называть своё имя. Мая не хотела, чтобы так было, она мечтала о другом... Временами, Мая думала, что, возможно, его как-то дразнили в школе относительно его имени и поэтому он стал таким замкнутым и не любит своё имя. Мая очень хотела ответить на этот вопрос, она решила прочитать его дневник от начала до конца.

  – Меня беспокоит то, что у него дурные наклонности, – сказал Егор, спустя некоторое время.

  – Нет у него никаких дурных наклонностей, не придумывай. И вообще, что такого преступного в том, что он пишет? Ну, нравится ему сочинять страшные сюжеты, это доставляет ему удовольствие... но ведь писатели все такие, им доставляет удовольствие их творчество, иначе писатель просто не может писать...

  -Ну, хватит, хватит! – с иронией прервал её Егор. – Наш сын не писатель, и вряд ли им станет когда-либо.

  – Не говори так.

  Идию было тяжело слышать последние слова отца, ведь в глубине души Идий мечтает прославиться, впрочем, как и все юные творцы. С грустью, он приложил лоб к стене и продолжил слушать.

  – А что такого, я правду говорю. Вряд ли он прославится, записывая, как ему нравится глумиться над маленьким мальчиком. Нравится ему! Нравится! – кричал его отец неестественным ироничным голосом. – Удовлетворяет это его! Даже женщина не нужна...знаешь что, Мая, либо он голубой, либо садист-извращенец. Больше я ничего не могу сказать.

  Глава 23. Авария

  Идию показалось, что отец его в чём-то прав. Только он не думал, что у него что-то не в порядке с сексуальной ориентацией, к тому же, он любит Анжелу, а вот последнее... Но Идий не считал себя садистом, и это слово ему не нравилось. Идий почувствовал некоторую неловкость от того, что собственный отец назвал его садистом. Впрочем, Идия это мало беспокоило. Он даже был доволен, что отец так отзывается о нём, это вызывало в нём улыбку. Он никогда не любил играть роль идеального сына, а ему всё время приходилось это делать. Может быть, именно поэтому то, что Идий сейчас разочаровывал своих родителей, доставляло ему удовольствие? Ведь он поступал по своему и уже перестал казаться таким уж идеальным: послушным, добрым, тихим и любящим сыном.

  – Идий уже знает, что ты прочёл его дневник? – спросила Мая.

  – Нет, вряд ли. Но скоро узнается: это же его потребность!

  – Не знаю даже... – сомневалась Мая. – Но в любом случае, я не хочу, чтобы Идий узнал, что мы читали его дневник. Ты мог бы вернуть ему дневник обратно так же тихо, как забрал?

  – Нет. Я не собираюсь этого делать.

  – Это нужно сделать.

  – Зачем? Не считаешь ли ты, что стоит об этом с ним настоятельно поговорить? Я уверен, что сейчас он уже рыщет во всей комнате в поиске дневника. По-моему, он и дня прожить не может без того, чтобы пописать эту гадость.

  – Может быть, и стоит... – ответила Мая, недолго думая.

  – Знаешь, что я думаю, Мая.

  – Что?

  – Завтра у Идия день рожденья. Нужно повезти его на дачу, пусть отдохнёт немного, развеется. А там и поговорим. Не стоит сегодня заводить разговор на эту тему.

  – Хорошо, – согласилась Мая. – А что мне делать с дневником?

  – Почитай. Ты же хотела.

  – Да, и сейчас хочу.

  Они некоторое время помолчали. Мая пролистывала страницы дневника Идия и о чём-то думала, потом она сказала:

  – И всё же я считаю, что у нашего сына неплохо получается писать.

  Егор взглянул на неё укоризненным взглядом.

  – Ну ладно, ладно, может быть, ты и прав: это не вполне нормально.

  На этом их разговор закончился. Идий почувствовал, что отец его собирается выйти из спальни, и поспешил к себе в комнату. Родители Идия не догадались о том, что их подслушивали. А Идий всю ночь думал о предстоящем разговоре и не находил покоя. До пяти утра он не сомкнул глаз, зато потом уснул долгим крепким сном.

  Утром Идия разбудил громкий непрерывный настойчивый стук в дверь. Идий открыл глаза и взглянул на часы: время было уже тринадцать тридцать.

  – Идий, вставай уже, иди обедать! – услышал он громкий голос отца.

  Идий тут же встал и пошёл умываться. За столом они практически ни о чём не разговаривали, только немного о еде. Это было как-то необычно для Идия, ведь он давно уже привык к тому, что все неприятные разговоры происходят за столом. Идий был рад тому, что ни один из родителей не упоминает ему о его дневнике и что они решили отложить этот неприятный разговор до того момента, пока они не приедут на дачу. Идий боялся наступления этого часа, но понимал: даже если он и откажется ехать на дачу, ему предстоит выслушивать критику родителей и отсчитываться за своё творчество. Он так этого не хотел, но чувствовал неизбежность. Идий вспоминал своего героя Алика, который тоже оказался в безвыходной ситуации, и ему всё время приходилось делать то, что он не хотел.

  Пришло время садиться в машину. Идию было очень грустно, и он, почему-то, не хотел ехать. Он думал, что это потому, что его там ожидает очень неприятный разговор. А вообще, Идий любил посещать их дачу, ему нравился свежий воздух и та тишина, которая всегда там царит – тишина одиночества и свободы. Впрочем, Идий никогда не ощущал себя там одиноким, ведь он всегда мог думать и писать. Для Идия это стало главным спасением от одиночества и печали.

  Идий сел сзади на среднее сиденье легкового автомобиля. Он всегда любил сидеть по центру и смотреть на дорогу. Особенно сильно нравилось ему сидеть на переднем сиденье, впрочем, такая возможность выпадала ему очень редко: его мама всегда хотела быть ближе к его отцу и очень редко уступала ему это место.

  И вот они едут. Идий о чём-то думает, не придаёт особого значения своим мыслям. Сегодня он чувствует некую душевную тревогу, и даже страх перед тем, что же будет дальше? Ему, почему-то, казалось, что ничего хорошего его не ожидает впереди. Идий заметил, что Анжела постепенно начинает покидать его мысли. Он уже устал переживать о ней и тосковать без неё. Он привык обходиться без Анжелы.

  У Идия немного болела голова, и это мешало ему думать. Может быть, именно поэтому он не мог запомнить то, о чём размышляет. Впрочем, он и сам не хотел запоминать что-либо.

  Сейчас Идий чувствовал тоску и одиночество, но о чём он печалится, понять не мог. Идий думал, что у него нет настроения потому, что родители прочли его дневник и теперь везут на дачу, чтобы разбираться...

  Но Идий не считал себя в чём-то виноватым и тем более не собирался оправдываться. Он уже сейчас был негативно настроен по отношению к родителям и ехал, готовый поругаться, если против него скажут что-либо нехорошее. Он считал себя вправе думать и писать то, что ему заблагорассудится. И ничего в своей жизни менять не собирался.

  Дорога на дачу показалась Идию чрезвычайно долгой. Он всё время смотрел на дорогу и на горизонт. Иногда ему казалось, что дорога будет бесконечной. Пока они ехали, Идий вспоминал своё детство, плохие и хорошие моменты в его жизни. Вспоминал свои обиды на родителей, и ещё больше злился на них.

  Внезапно Идий почувствовал острую боль в области шеи и головы. Он ужасно испугался: руки и ноги у него отказали, глаза перестали видеть свет. Идию казалось, что его глаза открыты, но веки его не шевелились так же, как и всё тело. Потом Идий ощутил покой. Он думал, что уснул.

  Глава 24. Разговор с врачом

  Идию хорошо. Он чувствует, что спит, тело его отдыхает. Сны Идий не видит, и ему нравится это состояние покоя. Он даже забыл о том, что так недавно ощутил сильнейшую боль и страх, не думал о том, что скоро они приедут на дачу...

  Странным было то, что Идий спал, и ждал, когда они доедут на дачу. Даже сейчас он размышлял о том о сём, но, почему-то, совсем не задумывался о том, почему же он спит? А может, не спит, а потерял сознание от сильной боли? Идия не интересовали эти вопросы, он хотел отдохнуть.

  Прошло некоторое время, и с Идием произошло нечто удивительное и в то же время страшное. Он услышал голоса, один, как ему показалось, принадлежал его матери, а второй был непонятно чей, весьма грубый, похожий на мужской. Эти люди о чём-то разговаривали, но поначалу Идий не мог расслышать, о чём? Постепенно, прислушиваясь, Идий заметил, что их бормотанье превращается в связную речь двух людей. Он очень хотел проснуться, принять участие в их разговоре, но понял, что по-прежнему не может шевелиться и открыть глаза. Идию стало страшно, но всё, что он мог сделать, это слушать.

  – Мы сделали всё, что могли. У него многочисленные переломы, травма позвоночника и плюс деформирован череп. Мы провели томографию его головы и обнаружили некоторые изменения, – говорил мужчина. По тому, что и как он говорил, Идий признал в нём доктора. Только он до сих пор ещё не хотел верить, что находится в больнице, и что он не спит, а лежит без сознания ... Об этом он уже начал догадываться по словам врача. Следующее, что он услышал, окончательно убедило его в том, что ранее говорил именно врач.

  – Доктор, а это очень плохо? – спросила Мая, с трепетом души ожидая ответа.

  – Ну, это не очень хорошо, а насколько плохо можно выяснить только спустя время. Те изменения головного мозга, которые мы в нём обнаружили, могли быть у него и до аварии, просто вы не показывались ранее или они не беспокоили его.

  – Да, мы редко ходили к врачу. Идий вообще всегда был здоровым ребёнком, почти не болел.

  – Хотя изменения и незначительны, в жизни они могут отразиться фатально.

  – То есть? – в испуге спросила Мая. А Идий всё это слушал, его сердце замирало всякий раз, когда доктор что-либо собирался говорить и делал паузы между словами. Ведь Идий слушал собственный диагноз, очень боялся, что он окажется плохим. А больше всего Идия пугало то, что он, вероятно, больше не сможет ходить. Он хотел услышать ответ именно на этот вопрос.

  – Это может проявляться в сильных головных болях или же в психическом расстройстве. Опять-таки сложно сказать, насколько сильными могли быть его симптомы. Попытайтесь, пожалуйста, вспомнить, не жаловался ли он когда-либо на головные боли?

  – Нет, никогда, – уверенно ответила Мая.

  Доктор немного задумался и задал следующий вопрос:

  – А как у него были дела в школе, я имею в виду успеваемость?

  – Учился он неплохо, на четыре-пять, бывало, конечно, что и тройку получит, но это не так часто.

  – А как ему учёба давалась?

  – Нормально, как и всем обычным людям.

  – А времени он много тратил на выполнения заданий?

  Мая задумалась, она не понимала, к чему так подробно доктор расспрашивает о его учёбе. Ей казалось, что это теперь уже не имеет абсолютно никакого значения, ведь Идий еле дышит, и неизвестно, сколько ещё проживёт...

  – Часа три-четыре, думаю, не больше. Но знаете, он у меня всегда любил запереться в своей комнате и проводить там неограниченное время. Только голод и потребность сходить в туалет, заставляли его выходить. Я вначале не знала, чем он там занимается, но потом случайно догадалась.

  – Чем же? – с невероятным любопытством спросил доктор.

  – Оказывается, он пишет.

  – Что пишет?

  – Художественное произведение. И ещё дневник. Но дневник он пишет меньше, чем свои сочинения...

  – Вы знаете, о чём он пишет?

  – Он с детства любил ужасы. Но думаю, не имеет значения то, о чём он пишет, – сказала Мая и почувствовала угрызение совести потому, что рассказывает абсолютно чужому человеку о том, чем увлекается его сын и чем живёт. Особенно стыдно ей было потому, что Идий лежит рядом... Мая была уверена, что он не слышит и не видит, но знала: он не одобрил бы, если она рассказала доктору то, о чём он пишет.

  – Вы, конечно же, не читали его дневник и не можете знать, не писал ли он там что-либо, что могло его тревожить? То, что он мог скрывать от вас?

  Мая опустила голову, теперь ей было стыдно перед доктором. Она ведь не должна была читать дневник сына, это всё-таки неуважение по отношению к нему. Но Мая знала, что для доктора главное определить диагноз и неважно, придётся ли для этого преступить через какие-либо моральные принципы. Мая решила признаться.

  – Я читала его дневник, совсем недавно. Но там нет ни слова о том, что может относиться к его здоровью. И вообще, Идий не из тех, кто скрывает болезни. Если бы у него что-то болело, он бы обязательно сказал.

  – А какую-либо странность вы не находили в его поведении?

  – Только то, что он любил запираться в своей комнате и писать.

  Доктор опять задумался. Он уже стал чувствовать некоторую неловкость, так как задал множество таких вопросов, которые, действительно, его не должны интересовать. Впрочем, ему это нравилось, и он был обеспокоен здоровьем Идия даже больше, чем просто как врач.

  – Дело в том, что нам нужно определить, была ли у него опухоль раньше или возникла в результате аварии.

  – Какая опухоль? Вы не говорили, что у Идия в голове есть опухоль, – с испугом спросила Мая.

  – Она не большая, доброкачественная. Но пока рано говорить о её удалении. И если у него нет никаких жалоб, я не уверен, что с ней что-то нужно делать. Любые хирургические вмешательства головы не проходят бесследно, это большой риск и если сделать что-то не так...

  – Я понимаю, доктор, – перебила она его в волнении. – Но ведь сейчас не нужно ему оперировать голову?

  – Нет, пока ни в коем случае нельзя этого делать. Он должен прийти в себя.

  – Когда это произойдёт?

  – На этот вопрос я не могу ответить. Вам ведь уже говорили, что ваш сын находится в коме уже четвёртый день.

  Идий был поражён, когда узнал, что уже четыре дня прошло с тех пор, как они собрались на дачу.

  – Да, знаю... я каждый прихожу в надежде, что он очнётся.

  – Знаете что, Мая Юрьевна, я думаю, вам стоит отдохнуть. Вы выглядите уставшей.

  – Нет. Вернее, да, я изрядно измучилась, в основном из-за волнения. Я же тоже была там во время аварии, я сидела на переднем сиденье и видела...видела, как он вылетел из машины, прямо головой через переднее стекло...

  – Это чудо, что он остался жив. После такого обычно не выживают, – сказал доктор.

  – Чудо то, что ни я, ни мой муж не пострадали...

  – Как такое могло произойти? – удивился доктор.

  – Мы были пристёгнуты, а вот Идий... – Мая опустила голову, и доктор понял, что она плачет.

  – Почему же он не пристёгивался?

  – Он не слушался. Всегда старался всё делать по-своему. Обычно мы настаивали, чтобы он пристегнулся, но в этот день забыли... не знаю, как так получилось...– продолжила Мая говорить, немного придя в себя от болезненного воспоминания. – В этот вечер мы поругались с Егором. Дело в том, что Егор прочёл дневник Идия.

  – А Вы были против этого?

  – Нет, наоборот, я настояла на том, чтобы он это сделал. Я хотела понять, что же творится на душе Идия, почему же он стал вести себя так.

  – То есть, Вы всё-таки находили в его поведении странность?

  – Но не в этом смысле, доктор... он не походил на сумасшедшего. И вообще, я никогда не подумала бы, что мой сын психически не здоров. Просто с каждым днём он становился всё более замкнутым, а как окончил школу, так вообще перестал контактировать с другими людьми, общался только с нами.