Текст книги "Сплошная видимость (СИ)"

Автор книги: MMDL

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Тихий, приглушенный смех вырвался наружу из моих легких как пенистая волна, которая смогла-таки протиснуться меж скал – меж разочарования в себе, психологической усталости, печали и сожалений… Погрустнела я быстрее, чем сделала новый вдох, и Люк расстроенно опустил руки, сжимающие мой бюстгальтер, переступил через чемодан, случайно пнув его, и уселся рядом на мою постель, плечом к плечу, комкая верх купальника.

– Да ладно тебе, не купаться из-за такой глупости: ты этих людей никогда больше не увидишь – какая разница, что они там увидят, заметят или узнают?

– Мне не перед ними будет стыдно за свой вид, а перед собой. Это же как… выйти из дома, если волосы спутаны после сна и чуть ли не вверх стоят!..

– Я так частенько делаю – и ничего.

– Ты – парень.

– А какая разница?

– Большая, – не имея конкретного ответа, шаблонно возразила я.

– А по-моему, девчонки-пофигистки круты, – попытался поддержать меня Люк. Чем только больше расстроил!.. Я не такая… Значит, нравлюсь ему еще меньше, чем могла предположить… – Хорошо, – примирительным тоном озвучил он. – Если для тебя это так важно, я помогу и в этом. Правда… не знаю… и никогда не делал… так что могу с тебя чутка кожи снять, наверное, – побледнев, добавил он, – но любая моя ошибка будет на твоей ответственности, раз такие глупости для тебя имеют неоправданно большой вес…

Было разумнее, наверное, отказаться от его предложения, тем более после такого устрашающего предупреждения, но левым виском я чувствовала, как за стеклом внизу маняще поблескивает на солнце вода, как блики купаются в ней, чистейшей, прохладной, будто серфят на мелкой ряби… И я согласилась. Испытание для нервов получилось то еще! Одно хорошо: как только ты видишь, что к твоему обнаженному телу приближается чужая дрожащая рука с острым станком для бритья, переживания о собственной наготе резко уходят на второй план! В одном только «рукаве» для гипса я сидела на краю белоснежной ванны, под напряженными пальцами ног мягкий, как спина овечки, коврик собрался в складки; стоя передо мной на коленях, Люк сперва долго гладил мои ноги, чтобы как можно лучше распределить пену для бритья, а после розовой бритвой оставлял широкие чистые полосы на коже, будто расчищал снег перед домом, накопившийся за последние дни. Без порезов, увы, не обошлось: бритва сердито куснула меня раз под коленкой, пошла кровь – Люк испугался и вскоре оплошал еще пару раз, уже с другой ногой. Бритье бедер у самых половых губ могло стать глубоко интимным моментом, если б не страх, что и туда вот-вот придется прикладывать туалетную бумагу, чтобы остановить кровь… Но далее, к счастью, Люк справился без эксцессов.

– Могу и там побрить, – смело кивнул он в сторону моей киски. Уверившись в своем мастерстве, он попытался покрутить бритву в пальцах, как ковбой пистолет, но уронил ее на коврик и шепотом выругался.

– Обойдусь, – искренне мотнула я головой и поднялась. Бортик ванны все это время неудачно передавливал ноги, так что они порядком занемели, отчего моя походка стала ватной. – Побуду, как ты выразился, девчонкой-пофигисткой.

Для эффектности сказанного я вышла из ванной, но успела увидеть довольную улыбку, осветившую его лицо… Но отправиться сразу к бассейнам, умиротворяюще перешептывающейся гавайской растительности да беседкам с травяными крышами, увы, не получилось. После оглушительного стука в дверь, который, если б мы не закончили, точно заставил бы Люка срезать бритвой чуток кожи, отец криком уведомил меня, что сейчас же мы отправляемся к врачу. Несмотря на заверения Кэмерона, что я в порядке и что супругом завладела типичная родительская паранойя, тот все же выискал в Интернете ближайшую клинику. Возможности отказаться он мне просто-напросто не оставил, как Кэмерону и Люку – сопровождать нас. Папа посчитал, что без их моральной поддержки и вечных поддакиваний я расколюсь быстрее и признаюсь, наконец, как сильно у меня болит рука и как долго и мученически я все это время терпела втихомолку, лишь бы не испортить долгожданный семейный отдых! Вот только рука почти не болела, а с тем монотонным нытьем, какое все же имело место быть, отлично справлялись обезболивающие, выписанные мне в Сан-Франциско.

И все-таки, невзирая на мои протесты, мы оказались в маленькой одноэтажной клинике. Здесь работали местные – смуглые улыбчивые гавайцы, и от дружелюбия и позитивности медперсонала вокруг царила атмосфера спокойствия, надежности и радужных перспектив. Вот бы все врачи были такими! – а не хмурыми, понурыми, словно уже заранее знают, что никакой обнадеживающий диагноз ни одного пациента не ждет. Через пару десятков минут ожидания нас принял полный длинноволосый дядечка, подвязавший жидковатые волнистые черные локоны в хвост. Белый халат на нем не смотрелся от слова совсем, возможно, потому, что из-под снежной ткани выглядывала красная гавайка, точно костюм клоуна из-под одеяния священника.

На этот раз папа зашел в кабинет вместе со мной… Он пыжился говорить за меня, но во мне запоздало пробудился бунтарский дух!

– У нее болит рука под гипсом!

– Нет, не болит! И я тысячу раз уже ему говорила!

– Она врет, чтобы никому не доставлять хлопот! Чтобы не испортить отпуск!..

– Если бы мне было по-настоящему плохо, я бы об этом незамедлительно сказала!..

– …Ей нужно срочно сделать рентген!..

– …Я ж не идиотка! – чтобы у меня потом кость срослась как-нибудь неправильно и рука была вдвое короче нужного!..

– …Ей нужны другие таблетки!..

– Да нормальное обезболивающее, оно даже при менструальных болях помогло!..

И хотя мы могли – и нам даже стоило – спорить друг с другом, весь поток аргументов пришелся на неподготовленного врача, у которого улыбку смыло аж на минуту, а кустистые брови поползли вверх. К волнам ему было не привыкать! Вернув яркий отблеск сердечности на пухлощекое лицо, он примирительно выставил перед собой ладони и остановил нас ритмичным повторением какого-то слова на гавайском языке.

– Спокойно, – возможно, перевел он его для нас в конце концов, – спокойно. Сделайте неторопливый глубокий вдох. И еще более медленный вы-ы-ыдох…

Мы послушались и вместе с ним повторили еще два раза.

– Отлично, – мягко кивнул он, – отлично. Сколько прошло с момента перелома?

Узнав, что минуло меньше недели, он одновременно пожал плечами и покачал головой:

– Делать рентген смысла нет, ничего колоссального за эти дни не произошло. Я понимаю, что Вы волнуетесь, но я склонен верить пациентке: она не кричит от боли, в рамках допустимого двигает рукой. Новых травм, насколько я понимаю, за это время не случилось. Я не вижу проблемы. Если и дальше будете переживать, сделайте рентген хотя бы через несколько недель – вот там уже что-то да видно на снимке будет.

Я торжествующе улыбнулась – от уха до уха! Отец сперто выдохнул в сторону левой стены, явно неудовлетворенный ответом врача, но не имеющий наглости оспаривать словесно или даже мысленно его профессионализм.

– Но таблетки другие хотя бы можете выписать? – расстроенно спросил он. Мне стало его искренне жаль, и когда доктор, кивнув, попросил показать пузырек с уже назначенным препаратом, я без колебаний его отдала.

***

Новые таблетки отец уговорил меня принять, еще пока мы были в клинике. Видимо, они и правда были сильнее, потому что неожиданно меня сморило, и я пришла в себя не в такси, уронившая голову на папино плечо, а в залитом ночной тьмой номере на своей кровати. После того, как врач выписал мне это обезболивающее, он сказал, что принимать его надо по расписанию, поэтому, сверившись с часами на стене, я проглотила еще одну продолговатую таблетку. Спать больше не хотелось – только по этой причине я позвонила Люку, пропадающему неизвестно где. Он примчался в номер через пять минут, мокрый, в плавательных шортах, оставляющий на коридорных ковровых дорожках вереницу темных капель-следов.

– У тебя был план, как помочь мне купаться? – решительно спросила я. – Действуй.

Люк серьезно кивнул, словно я дала ему поручение на уровне государственной тайны. Он помог мне надеть купальник; выйдя из номера на пару минут, где-то раздобыл большой толстый белый пакет и рулон скотча, коим в итоге закрепил этот самый пакет, предварительно сунув в него мою загипсованную руку. Скотч не просто держал суженное «горлышко» пакета, но и намертво цеплялся к коже возле него – отрывать его потом вместе с волосками будет ну очень болезненно… Однако другого выхода у меня все равно не было. Я заслужила возможность окунуться в бассейн. Я слишком долго старалась угодить всем и вся, игнорируя, пожалуй, единственного человека, чьи желания на самом деле должна была исполнять. Себя.

Идти по отелю в купальнике да с пакетом и скотчем на руке мне было стыднее некуда. Как назло по пути нам встречались люди: они удивленно глазели на меня, улыбались – вряд ли из-за приятных, добрых мыслей… Чтобы понизить чудовищный уровень стресса в фойе я взяла из прозрачного шара на высокой подставке горсть бесплатных шоколадных конфет, и Люк помог мне справиться с их фольгой-фантиками.

– А ты не хочешь? – пихая третью конфету за щеку, не очень внятно спросила я.

– Нет, спасибо. Я пробовал, мне они не понравились. Отец сказал, что тот сок внутри, окружающий вишню, – коньяк.

Я приняла четвертую и последнюю конфету из рук Люка с опаской. Оглянулась на шар: на прозрачном пластике действительно была широкая наклейка на разных языках, предупреждающая, что эти образцы конфет, предоставленные компанией-партнером, содержат алкоголь, «Строго 18+». Коньяк, пусть и не больше столовой ложки, вместе с настолько сильным обезболивающим?.. Но в этот момент мимо меня с язвительной усмешкой прошли двое парней, и, нахмурившись, я с остервенением разжевала последнюю конфету, точно им от этого могло бы быть физически больно. Как будто так сложно догадаться, почему кто-то идет плавать с пакетом на руке!.. Придурки, блин…

Как только мы оказались во внутреннем дворе отеля, больше напоминающем парк с бассейнами, Люк взял меня за здоровую руку и повел по стеночке направо. Мы отходили от главной дороги, выложенной фигурной плиткой и ведущей к основным бассейнам, в которых кто-то плескался, разговаривал и смеялся. Толстые зонты-листья сонно шуршали у самой земли, над головами покачивали шевелюрами пальмы, и сквозь их резную зелень было видно темно-синее небо, полное малюсеньких, чрезвычайно ярких звезд. Ведомая Люком, я шла с запрокинутой головой, восхищаясь бездонной пропастью над нами и ужасаясь, сколь маленькие и незначительные мы со своими земными проблемками. Голова начинала немного кружиться: то ли от не самой удобной позы, то ли из-за коньяка в шоколаде, то ли по вине его страстного танго с новыми таблетками. Я лишь крепче сжала руку Люка, чтобы меня не унесло в эту высь, и он ответил мне тем же.

Вскоре мы свернули налево, потоптав жирный папоротник, и моим глазам открылась прекрасная своей безлюдностью картина. Небольшой бассейн поигрывал огнями-бриллиантами подсветки, установленной и по его периметру, и в самой воде – в его стенках и дне. Словно звезды, обессилев, посыпали вниз и упали именно в этот бассейн, не потухли, не сгорели, а напитались энергией воды и стали сиять еще ярче. Вокруг стеной едва заметно покачивались густые темные растения: они скрывали этот закуток от любопытных глаз, поглаживали спинки деревянных шезлонгов – как бы приглашая прилечь, отдохнуть.

– Пойдем? – улыбнулся Люк, мягко потянув меня к стальной лестнице.

– Я не знаю, смогу ли спуститься…

– Я помогу. Как всегда. – В его словах слышалось столько заботы, столько искренности, что не поверить бы не вышло при всем желании оградить себя от возможного разочарования.

Мы остановились у лестницы. Люк спустился по ней первым, спокойно, без брызг, как никогда не сделал бы Люк-вредный, что был бы рад окатить меня водой. На той глубине он уже не стоял, значит, не смогу и я, отчего становилось страшновато, и сердце принялось выколачиваться между цветастых чашечек лифчика. Здоровой рукой, слишком слабой, чтобы помочь, если вдруг потеряю равновесие, я ухватилась за холодную металлическую трубу, босыми ногами, до нервного тремора скучающими по тапкам, встала на тот же лед, начала аккуратно спускаться. Вода лизнула ногу, приятно прохладная, спокойная, чистейшая, в отличие от мотельных бассейнов. Я преодолевала ступеньку за ступенькой как черепаха; противно шуршал прижатый к груди пакет. А Люк все держался на месте, готовый в случае чего ловить меня.

После долгой наинуднейшей минуты я оказалась по грудь в воде, гипс держала повыше, второй рукой обвила лестницу, чтобы не пойти ко дну. Несмотря на действие обезболивающего, весь организм единым голосом кричал мне не сметь двигать сломанной рукой, и я подчинялась этому голосу разума; плыть не получится.

– Давай руку, – подал мне широкую ладонь Люк.

Я смотрела на его протянутую кисть, пока желудок работал как котел, заправленный топливом из обезболивающего, коньяка и шоколада. Разгоряченная кровь делала по сосудам круг за кругом: проносясь сквозь сердце, всякий раз подогревала и его, посему от вспенившихся до краев эмоций у меня вдруг слезы хлынули из глаз! Я привалила раскаленным лбом к ледяной лестнице и с таким мученическим наклоном головы, как на картине, из-под закрытых глаз роняла капли соли в пресную воду. Перепугавшийся не на шутку Люк подплыл ко мне, заглянул в склоненное лицо, но ответы там не прочел – на веках поясняющей надписи не оказалось.

– Что случилось?.. Я сделал что-то не так?.. – в ужасе пролепетал он, ухватившись за лестницу рядом с моими дрожащими пальцами.

– Нет… – шмыгнула я покрасневшим носом. – Ты делаешь все идеально, но в этом и беда! Путешествие закончится, и я снова окажусь у разбитого корыта! Без планов на жизнь! Вдалеке от тебя – строящего какие-нибудь свои отношения, знакомящегося с массой интересных людей!.. Еще и разревелась тут как идиотка, да что это со мной…

Я видела свое лицо во время плача множество раз: зрелище, скажу я вам, так себе… Но Люк все равно прижался вплотную, обнял меня вместе с лестницей, по-собачьи положив голову на плечо.

– Знаешь, – так тихо, что практически шепотом, проговорил он, не отрываясь своей прохладной мокрой кожей от моей сухой, горячей, – я был в растерянности из-за твоей печали. Все это время. Казалось, заставлю рассмеяться или хотя бы просто улыбнуться – и тучи разойдутся над твоей головой… Но, наверное, дать поплакать вволю будет вернее?.. Не убегать и дальше от своих эмоций. Хоть они и глупые…

– Вот спасибо! – задето всхлипнула я.

– Да нет, в смысле… Мы ж в одном городе живем: мы сможет увидеться когда угодно! – после школы.

– После школы ты уедешь в колледж…

– Эм, нет, я имел в виду «после уроков»… если, конечно, тебе не стыдно гулять со школьником…

Он отстранился только для того, чтобы привалиться виском к лестнице, взглянуть на меня, украдкой вытирающую сопливый нос. Картина была малоприятная, но Люк не явил отвращения, а лишь едва-едва сдержал добрый, грустноватый смешок.

– Как будто тебе будет не стыдно куда-то ходить со взрослой тетей…

– Ты себя в зеркало видела? Ты выглядишь как выпускница.

Я улыбнулась холодному металлу всего на секунду. Ручьи слез пересохли, но тревога вновь оплавила уголки губ:

– А что если это все влияние момента?.. Путешествие закончится – и ничего не останется, кроме воспоминаний, сожалений и неловкости?..

Люк печально вздохнул, опустил глаза на воду.

– Жаль, если у тебя так, – поморщившись от боли, вымолвил он. – Но ты мне нравилась всегда – уже многие годы. И семейные отпуска были тут не при чем. Нашим родителям запоминаются с рождественских празднований или с обедов на День Благодарения вкусная еда, оформление, подарки, выпивка, а мне – как сверкают твои глаза, когда ты разворачиваешь подарочную бумагу, как морщишь нос, смеясь со всеми над удачной шуткой… Но почему-то не моей…

Он хотел сказать что-то еще, было видно, но поводов для грусти накопилось так много, а слов далеко-не-отличник-Люк знал чудовищно недостаточно!.. Способа выразить, что на душе, лучше – просто не осталось. По пути к моему лицу он тихонько стукнулся головой о ступеньку, потому я улыбнулась, когда его губы наконец мягко встретились с моими. Мы касались друг друга лишь губами, пугая всякий раз финалом, но стоило губам на самую кроху отстраниться, как они смыкались вновь с влажным звуком, неразличимым за плеском дремлющих вод.

Лучше мне не стало, наоборот: к жару прибавилось головокружение, сильное. Мир плыл и качался. Лестница, спасительная опора, вращалась. Но об этом я Люку не пожаловалась; отлипнув от лестницы, позволила ему тянуть себя в бассейне за здоровую руку как на буксире. И несмотря на всю странность такого купания, из-за крепкого переплетения наших пальцев оно стало лучшим из всех! Пока мы держались на месте, а вся планета плыла вокруг нас, я думала о том, что не путешествие на Гавайи стало причиной нашей с Люком странной близости – эти чувства и у меня тоже длятся уже долгие годы; но переживание совместных приключений, создание общих воспоминаний, смена привычной обстановки и возможность быть рядом – вот что помогло нам впервые друг с другом честно, откровенно объясниться. И не только с ним.

Позади Люка зашуршали кусты, на шезлонг упало полотенце, и его мы оба, оглянувшись, приметили раньше, чем пришедшего к бассейну человека.

– Рад видеть, что вы веселитесь, – тепло улыбнулся отец, сперва родительским взором просканировав надежность конструкции из пакета и скотча, защищающей гипс. – Но уже поздно: Люк, иди спать.

– А где папа? – с надеждой полюбопытствовал он, зная, что уж кто-кто, а Кэмерон точно разрешит не ложиться хоть до утра, если Люк скажет, что всегда хотел полюбоваться рассветным небом.

– В номере: привязанный к розетке зарядкой, говорит по видеосвязи с твоей матерью.

Я представила эту картину буквально: Кэмерона, привязанного бесконечно длинным проводом к стулу, с фиксаторами для глаз, как в «Заводном апельсине», чтобы смотреть на мать своего ребенка в течение всего разговора, – и засмеялась громко, нездорóво, с хрюканьем. Соединение медикаментов и коньяка словно превратило стену самоконтроля в прозрачную пленку, и эмоции теперь проскакивали сквозь нее, сплошь оставляя дырки. Папа улыбнулся, не поняв причины моего веселья, но он смирился с тем, что между им и молодежью – пропасть; решил, вероятно, что вслепую попал в какой-нибудь новомодный мем, кои рождаются и умирают быстрее, чем моргнешь. Люк же озабоченно обхватил меня вокруг пояса, руку так и не отпустив, и, ударяя по воде одними ногами, доволок до лестницы, помог кое-как вскарабкаться по ней на выложенный плитками берег. Только отведя меня к шезлонгу, он побежал в отель искать отца. Мой папа же укрыл мне плечи своим полотенцем, лег на соседний шезлонг, и вместе мы обратили широко распахнутые глаза к темно-синему небу, подсвеченному мерцанием звезд.

– Разве может быть что-то прекраснее этого… – вдохновенно проговорил папа, сложив руки на груди.

– Люк, когда улыбается, – хихикнула я, и он посмотрел на меня с полным осознанием странности подобного откровения: нахмуренный, но со снисходительной улыбкой. – Что? Ты же в точности так же смотришь на Кэмерона, особенно когда он лажает и вместо извинений издевается над собой, тобой и вообще всем миром. Не хочу знать, такой ли у нас секс, но отношения точно такие же!

– Чего?.. – На этот раз брови отца поползли вверх, а от улыбки не осталось ни следа. Он сел, напряженно вглядываясь в мое лицо. – Рина, ты в порядке? У тебя пот на лбу выступил…

– Чувствую себя превосходно… – сонно улыбнулась я, наблюдая, как небо кружится, словно на карусели, и траектории звезд превращаются в тонкие сияющие круги, сплошь зарисовавшие ночную тьму. От них становилось так светло, что я щурилась, но это мало помогало, и пришлось приложить ладонь к глазам. Край ее мазнул по лбу и собрал чуток мелкой испарины. – Тут так жарко: наверное, полдень. Но я лучше останусь на этом пекле, чем вернусь домой и устроюсь в банк. Почему никто не предупреждал при поступлении в колледж, что можно выучиться ненароком на профессию, из-за которой потом будет хотеться повеситься…

– Рина, пойдем-ка в медпункт…

Обхватив за худые ватные плечи, папа помог мне привстать. Едва верхняя половина тела осознала, что находится перпендикулярно земле, меня тотчас вырвало на плитку!..

– Рина!..

Возглас отца, его большие теплые руки, меня подхватившие, вот и все, что я помню… Периодически сонный туман, похожий на молоко, не на дымку, чуть развеивался, и, лежа в номере на своей постели, я видела сквозь щелки полуприкрытых век местного врача да папу, угрюмо сидящего на краю кровати Люка. Раза два меня заставили что-то выпить, еще раз – какую-то таблетку запить водой. Я послушно делала все, чего от меня мягко требовал доктор, так как сила воли моя тоже спала – и куда крепче остального сознания. Чем ярче свет разгорался за окнами, тем легче мне становилось. Головокружение исчезло, мысли оставались при мне, больше не просачиваясь наружу в виде бормотания и полноценных реплик. Большая пухлая подушка под затылком и лопатками была мягка, как облако. Свежий утренний воздух заглядывал в одно открытое окно, будто переживающий за меня близкий, прохаживался по номеру-палате и тихонечко покидал комнату, чтобы не мешать мне досыпать.

Лишь когда я протерла глаза и села, оперевшись плечами и головой на спинку кровати, я вспомнила особенно откровенные обрывки секретов, которые выболтала отцу до того, как меня вырвало шоколадом. Стало стыдно перед уборщиком… страшно и грустно от вины перед отцом…

– Как ты? – встрепенулся папа, задремавший против собственной воли в одежде поверх покрывала на соседней кровати.

– Вроде ничего… Но есть очень хочется… И горло болит… – сквозь резь сглотнула я. От одного раза так слизистая бы не пострадала: видимо, рвало меня и после отключения сознания, может, одним желудочным соком, когда желудок опустел.

Отец встал с кровати Люка, опустился возле моей на колени и прижал мою бледную холодную кисть к своим губам и колючей щетине.

– Прости меня, пожалуйста… – с болью произнес он.

– Господи, пап, ты чего… – испугалась я, ранее его таким еще не видавшая.

– …Я должен был слушать тебя, верить тебе, а вместо этого настоял на своем, и эти проклятые новые таблетки сотворили с тобой такое… Здешний врач сказал, у них много побочных эффектов из-за того, что они очень сильные, так еще и не каждому подходят, а я не удосужился про это разузнать до того, как заставлять тебя принимать их…

– Ты не виноват, это нормальные таблетки. Я по глупости съела конфет с коньяком в фойе – мне после этого стало странно и плохо, а не после приема самого обезболивающего. Это я дура…

– Уж кто-кто, но точно не ты, – погладил он меня по щеке. – Ты – самый разумный, самый ясный умом человечек, которого я только знаю. И всегда была такой.

– Кроме вчерашней ночи, – искусственно хихикнула я. Отличный шанс исправить недавние кошмарные ошибки… – Плохо помню, что говорила, но несла какой-то бред! До чего забавно! Наверное, так пьяные себя и ведут! Или те, кто укурились и фантазируют на пустом месте! Ты, надеюсь, не принял все озвученное мною за чистую монету?

Он выпустил мою руку – и я ощутила в этот до дрожи страшный момент, что осталась бултыхаться в открытом море, а человек, способный затащить меня в спасительную шлюпку, передумал и отдернул ладонь… Хмурый, отец сел на постель Люка, уперся в нее руками, спину согнув и глазами уткнувшись в пол меж окаменевших колен.

– А я уж подумал, что ты наконец-таки решила поговорить обо всем…

– В смысле?.. – в ужасе сглотнула я.

– Об учебе. О Люке.

– А-а о чем т-там говорить-то вообще…

– Рина. – Этого короткого нежного, но сурового слова было достаточно, чтобы окончательно выбить почву у меня из-под ног; чтоб поселить под сердцем чувство вины за то, что пытаюсь сделать из любящего человека распоследнего идиота… – Когда ты в мотеле призналась Кэму про ненависть к банковскому делу, я слышал. Я стоял выше, близ наших номеров. А затем юркнул за дверь, как мальчишка, – усмехнулся он, и теплые огоньки в его темных усталых глазах заметно облегчили груз, давящий на мои плечи. – Я решил дать тебе время самой решиться обо всем поговорить, но… ты мне не доверяешь?..

– Не в этом дело, что ты!..

– …Считаешь, что я людоед какой-то? Что расскажешь родителям – и мать выставит тебя из дома, что ли?

– Нет, конечно!.. Но больше всего на свете я боюсь разочаровать вас… – пролепетала я и утерла защипавшие от влаги глаза, будто ребенок, сидящий в огромной постели под таким пугающе взрослым родительским взором… – Поэтому и молчала про… все… А Люк?.. – спросила я, после продолжительной паузы собравшись с силами. – Про него ты тоже как-то случайно услышал?.. Или Кэмерон рассказал?..

– Рина, в нашем браке проницателен – я, а не Кэм. Он никогда не испытывал длительно раскрывающуюся влюбленность, развивающуюся годами. У него все эмоции как у собаки – мимолетны, импульсами; чудо, что мы до сих пор вместе! Поэтому он и в очках бы не разглядел то, как и твои чувства, и влюбленность Люка проявлялись всякий раз, как вы оказывались рядом. Да даже когда в вашем присутствии упоминали друг друга! Можно сдерживать слова, контролировать поступки, но тем, что в глубине глаз, люди управлять так и не научились. Для меня, мягко сказать, откровение – то, как далеко вы зашли, – вдруг поменялся его тон на морализаторски грозный, – но… просто будь достаточно умна, во-первых, дабы не натворить серьезных ошибок, а во-вторых, чтобы если все между вами закончится, по-прежнему остаться друг для друга семьей. Как я и твоя мама: мы давно уже не вместе, но мы неизменно любим друг друга – как семья, и, несмотря на прошлые обиды, скандалы, сейчас ни за что не бросим друг друга в беде. Это и есть семья, понимаешь?

– Понимаю, – вся в тихих слезах, улыбнулась я, и папа ответил мне сперва умиленной улыбкой, а следом – бережными объятиями, словно опасался меня сломать. – И что теперь делать?.. – потухше проронила я вслух, когда тепло его заботы отстранилось от моего слабого тельца.

– А что ты хочешь делать? – спросил в ответ папа, присев уже на край моей кровати. Мое правое колено чувствовало сквозь одеяло его поясницу, и одно это прикосновение к кому-то надежному, сильному, решительному заразило этими же чувствами и меня!

– Хочу попробовать себя в туристической сфере, – негромко, но уверенно поделилась я. – Помогать планировать и организовывать отдых, который в перспективе сблизит членов семьи, влюбленных, друзей или просто коллег, подарит незабываемые впечатления, позволит хоть немного разобраться в себе, даст возможность отдохнуть от рутины и обыденных трудностей… С финансовой стороной вопроса справлюсь – образование позволяет.

– Звучит как отличный план, – одобрительно кивнул отец, поднялся, поцеловал в макушку, как в детстве перед сном, и направился к двери. – Позвать Люка? Он ночевал у нас в номере, но каждый час прибегал к двери и шепотом спрашивал, как ты. Пусть поможет тебе одеться – и отправимся все вместе на завтрак, что думаешь?

Я рассмеялась сквозь остатки слез, но эти были не от страха и отчаяния, а искрами глубоко тронутого сердца.

– Звучит как отличный план!