Текст книги "Сплошная видимость (СИ)"

Автор книги: MMDL

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– На первом этаже – аптека. Нужно купить вот эти таблетки…

Папа взял рецепт, обнял меня за голову, боясь лишний раз прикоснуться к гипсу, и, сделав пару шагов к лифту, все-таки остановился, обернулся ко всем нам.

– Я сдам билеты: на паром и обратные, на самолет, – свои и Рины, и мы полетим домой, а вы отправляйтесь на пристань…

– Пап!.. – попыталась я отговорить его, но Кэмерон перебил его вместо меня, жаль, по другому поводу.

– Думаешь, мы будем веселиться на Гавайях без вас? Возвращаемся домой все вместе. Ближайшим рейсом.

– Никто никуда не возвращается! – выкрикнула я – так, будто через секунду отец мог затащить меня в самолет до родного города. – Планы не поменялись…

– Рина, – понимающе покачал головой он, – ничего страшного нет в возвращении домой. Ты ведь сама знаешь, что это далеко не последний наш совместный отдых. Тем более что в следующий раз мы полетим на Гавайи без тряски в доме на колесах. Да еще и всей семьей. Этот отдых с самого начала шел не очень гладко, в этом нет твоей вины…

…Но хотите сдать билеты и вернуться домой то вы из-за меня…

– Этот отдых с самого начала был уникальным, – возразила я, сжав в кулак здоровую руку. – И останавливаться на половине из-за какого-то ничтожного гипсика – самая большая глупость из всех!..

– Рина у тебя перелом, ты не можешь…

– Чего не могу? По горам карабкаться? И не собиралась! В бассейне отмокать? О да, это ж какие усилия там надо прикладывать, и как я справлюсь-то теперь! Все в порядке, – вовремя остановила я вереницу кривляний. – Пап, у меня и так сейчас настроение хуже некуда. Ты что, лишишь больную дочку заслуженного отдыха, возможности отвлечься от мысли о том, что два месяца я буду носить эту штуку?..

Знаю, это был подлый ход, который просто не мог не сработать. Лишний раз я ткнула Люка острой палкой прямо в рану, но тут уж пришлось выбирать: испортить отдых всем или спасти его, отделавшись малой кровью…

– Ты уверена? – тепло спросил Кэмерон из-за спины сомневающегося супруга. В этом его вопросе скрывалось обещание: «Если это действительно то, чего ты хочешь, я поддержу тебя – и вместе мы добьемся нужного результата…» – пути назад не будет.

– Да, – решительно кивнула я, и его ладонь тотчас приземлилась на папино плечо.

– Значит, сдавать билеты не надо, следуем нашему плану, внеся небольшие коррективы!..

– Чт… Нет! Да у нее же…!

Кэмерон отволок за локоть отца в сторону, что-то приглушенно, склонившись близко, к самому лицу, говорил, наверняка о чувстве вины, которое сожрет меня и Люка за испорченный семейный отдых, – ведь папа с нескончаемой тревогой в глазах поглядывал на нас, как на иголках ожидающих его решения. Дело было не в позволении от главы семьи: если хотя бы один из нас несчастен, испытывает грусть, раздражение или страх, остальные не смогут наплевать на это и веселиться в свое удовольствие; семья – это единство; семья – это ощущать боль другого как свою…

Наконец, они вернулись к нам. Рука Кэмерона по-прежнему покоилась на отцовском плече, словно он управлял мужем как марионеткой, хотя на самом деле таким образом он выражал поддержку, знал в полной мере, насколько нелегко будет для него принять любое из возможных решений.

Губы отца разомкнулись, воздух, поднявшийся из легких, еще не успел превратиться в звук, как вдруг Люк рывком встал, вытянулся по струнке, но взгляд выше наших ног не поднял.

– Я буду помогать ей во всем! – выпалил он. – Я бы и так это делал, но раз сам… то, конечно… – сбивчиво продолжал он, пока папа его не перебил:

– Твоя помощь Рине очень пригодится, учитывая, что скоро нам на паром. Твоя взяла, милая, – кивнул он мне. – Но как только почувствуешь себя плохо, сразу же сообщи мне или Кэму: даже на пароме – посреди океана – мы добьемся того, чтобы нас с него забрало какое-нибудь судно или прислали вертолет, чтобы добраться до больницы.

Это было похоже на правду: они и поодиночке способны на многое, а уж вдвоем способны горы свернуть, тем более ради членов семьи. Именно поэтому – за их преданность, заботу, любовь – я никогда не смогу попросить о подобном, даже если буду реветь от острой боли. Мне было страшно до жути от мысли о том, что на четверо суток я буду заперта в огромной консервной банке посреди бескрайнего океана, в которой вряд ли найдется медик квалификацией выше, чем медсестра или медбрат, а также аптека с серьезными препаратами – если выписанные таблетки случайно упадут за борт. Это первый мой перелом. Наверное, будет ужасно больно…

– Сразу же сообщу, – словесно и частыми кивками солгала отцам я.

Папа облегченно вздохнул, вспомнил о зажатом в руке рецепте и поторопился в аптеку. Мы решили тоже (но без спешки) спуститься на первый этаж и подождать его в холле. Когда я проходила мимо Кэмерона, он посмотрел на меня тяжело, без осуждения, однако, кажется, с полнейшим пониманием всех тех глупостей, что я способна совершить во благо семьи.

Комментарий к Часть 5

Следующие две части (напоминаю/уведомляю, что седьмая часть в моих миди обычно заключительная) планируются большими, так что, вероятно, чтобы не заставлять вас слишком долго ждать (ведь писаться они будут тоже не день и не два), буду публиковать каждую из них отдельными половинами; посмотрим.

========== Часть 6. Первая половина ==========

Комментарий к Часть 6. Первая половина

Как и писал ранее, делю эту часть надвое.

Белоснежный многоэтажный круизный лайнер впечатлял своими размерами что с людной пристани, что изнутри, ведь был похож на торговый центр с казино и ресторанами, впихнутый в обертку корабля. Лестницы покрывали торжественного вида ковровые дорожки, они же тянулись по длинным широким коридорам, в которых можно было запросто заплутать, если не обращать внимание на вездесущие указатели, утягивающие путешественников в бары, рестораны, залы с игровыми автоматами, магазинчики, салоны красоты и еще черт знает куда! Где-где, а на корабле я оказалась впервые, и если бы не вид на океан из окон да с палуб, это место и не ощущалось бы лайнером: так, роскошный ТЦ.

Чем выше располагались каюты, тем дороже они стоили. Мы не очень зажиточны, тратить деньги на комфорт в пути казалось неразумно – лучшим решением было приберечь их для самих Гавайских островов. Поэтому наши каюты были внизу. «Не настолько «внизу», чтобы при крушении лайнера нам было не выбраться!» – пошутил, как он сам думал, Кэмерон и пробудил всего одной фразой мою новую фобию… «Титаник» аукался, черт бы его побрал… Отец взял две каюты. Не для кого-то определенного, просто здраво рассудил, что четыре дня наедине друг с другом могут превратить нас в пороховые бочки. По узким коридорчикам (чем ниже, тем меньше простора) мы добрались до двух соседних дверей, и папа, перетасовав ключи-карточки, вручил каждому по одному.

– Пришла пора держать слово и компенсировать последствия твоей ошибки, – мягко заявил он, потрепав Люка по плечу, и по решительному, сосредоточенному лицу второго я поняла, что в правую каюту мы отправляемся с ним вместе… Одни… Под сердцем развернулся нервный вакуум, тянуло закинуться обезболивающим, словно таблетки могли и душе помочь…

Люк был откровенно рад возможности исправить хотя бы часть того хаоса, что он внес в мою жизнь! Конкретно – в бедный поломавшийся скелет… Приложив карту к считывающей панели, он попытался протиснуться в приоткрытую дверь со своим и моим чемоданами, долго и шумно возился, пока не бросил их на ковровое покрытие и не допинал внутрь каюты. Он не задался вопросом «Есть ли в чемодане Рины что-нибудь хрупкое?» не потому, что хотел насолить и был зол, а потому что думать даже на ход вперед для него чересчур. Логические игры всегда были его слабым местом. Зато сердце доброе! – я думаю…

Родители скрылись за дверью своей каюты, еще когда Люк не отчаялся внести чемоданы по-человечески, так что, заходя следом за ним в наш «корабельный номер», я окинула печальным взглядом соседнюю закрытую дверь, точно спрашивая в мыслях, зачем меня бросили на съедение волку… Узкая, тесная каюта была похожа на купе поезда: между верхними и нижними полками торчал столик; в каютах выше ватерлинии над ним имеется окошко с видом на бесконечные живые морские горы, но ниже – в целях безопасности – над столом повесили зеркало. Оттуда на меня смотрела помятая бледная девушка, загипсованная рука покоилась в большой темно-синей манжете, цепляющейся за шею ремнем. Это объясняет, почему папа глядел на меня так жалостливо в больнице… У входной двери была еще одна – в совмещенный санузел; напротив – платяной шкаф. Жить можно, но удобств, конечно, в разы меньше, чем в доме на колесах.

– Будет лучше, – оглянулся на меня Люк, – если мы поделим не полки, а «этажи». Забираешь верх или низ?

Вздернув брови от удивления, я указала здоровой рукой на больную, и по лицу Люка разлилась вселенская печаль вперемешку с ощущением себя последним идиотом.

– Ну да, глупость сказанул, – зажато почесал он затылок. – Твой низ, конечно… Блин…

Полный блин…

– Тебе не обязательно все время лежать наверху, – попыталась я сделать атмосферу хоть чуточку менее неловкой, грубой и каменной. – Тем более что на верхней полке и не сесть по-человечески. Но спать нам и правда лучше на разных «этажах», – смущенно добавила я, и Люк закивал в ответ, отведя глаза в сторону.

Наши чемоданы он поставил в платяной шкаф: мой – бережнее своего в разы, как будто все же пришел самостоятельно к мысли о неправильности игры в футбол чужим багажом. Вскоре к нам заявились отцы – полюбопытствовать, как мы справляемся (как в первую очередь справляется Люк, обязанный быть моей правой рукой, взамен загипсованной). Вместе мы отправились на прогулку по кораблю, который успел уже отчалить, отчего каюты на нижних этажах наполнились монотонным гудением, видать, распространяющимся из машинного отделения, – но к этому звуку возможно привыкнуть и перестать замечать его, как шум машин за окнами квартиры или вечный бубнеж за стенами университетского общежития. Эта ассоциация напомнила мне разом о всех тех вещах, в которых хорошо бы признаться отцу: а список-то множится… Сложно будет ему и дальше любить меня, когда он узнает меня-настоящую по мыслям и поступкам…

На верхней палубе, у ненадежного металлического ограждения мне по грудь, мы провели бессчетное количество времени, просто любуясь волнами. Сан-Франциско остался за туманной завесой, вскоре из поля зрения исчезла и она – и мы не видели уже ничего, кроме неба и шумных вод, норовящих с шипением облизать наш корабль, заметно качающийся на пенистых гребнях. Чистое небо затягивалось облаками, и чем темнее без солнца становилось, тем тревожнее мне было: не попасть бы в шторм… Книги и фильмы превратили непогоду в открытом море для меня в подобие Сциллы и Харибды, в одаренного самосознанием монстра, требующего жертв; выжить, может, и удастся, но без серьезных потерь не обойтись…

Горячая отцовская ладонь растерла мне левое плечо (ко всей правой стороне моего тела папа отныне боялся прикасаться, словно сломано было не одно лишь предплечье и любое дуновение ветра справа доставило бы резкую боль).

– Холодает, – верно подметил он. – Давай спустимся. Тем более время ужина. Не знаю, как ты, а я проголодался!

Слабо сочувственно улыбнувшись, я в обнимку с отцом направилась к металлической лестнице, ведущей в тепло и электрическое зарево. За нами следом поспешили Кэмерон и Люк, последние минуты непонятно по какому поводу начавшие в шутку бороться. Не мудрено, Люк проиграл – и теперь широко улыбающийся Кэмерон вел его, держа голову в нежном захвате, а тот упирался, смеясь, и не оставлял попыток наступить своему отцу на ногу. Опасные игры: если Кэмерон потеряет равновесие, то свернет Люку шею… Но мне было не столько страшно за него, сколько завидно. До появления Люка – до развода моих родителей и сразу после него – в играх со мной папа тоже не нежничал, и мне это нравилось! Помню, в детской у меня был целый арсенал игрушечного оружия, а игра в войнушку в роли вооруженного до зубов плюшевого медвежонка была самой любимой! А где все эти богатства сейчас?..

– Пап, а почему и когда именно мы перестали так же играть? – спросила я, когда от холодного ветра нас укрыли светлые стены, испещренные стеклянными дверями и широкими витринами разномастных магазинов, занявших верхний этаж корабля.

Папа обернулся на мужа и пасынка, не оставляющих задорное ребячество, и со вздохом пожал плечами:

– Не знаю, просто время шло и…

– И?..

– И ты из девочки-озорницы превращалась в хрупкую ранимую девушку. Это сложно объяснить… даже самому себе… Но, согласись, сейчас сложно нам с тобой вести себя так же, чтобы обоим потом не стало неловко.

В этот момент Кэмерон с победоносным смешком отвесил Люку увесистый пинок под зад, и улыбнулся не только получивший по заслугам мальчишка, но и незнакомцы, поравнявшиеся с нами, и я. Наверное, папа во многом прав… Кэмерон может схватить Люка одной рукой – вокруг ребер, второй – под бедро, с внутренней его стороны, и швырнуть на диван! – а со мной подобные прикосновения оказались бы на границе сексуальных домогательств… Люк на вечеринке сдернет плавки-шорты – это шутка, все смеются от нелепости и стыда; девушка публично снимет трусы – «Здесь что, снимается порно?» Сколько видов спорта базируется на драках между мужчинами, но если девушки метелят друг друга – «У-у, дикие киски что-то не поделили! Неси камеру – «секси»!» Наша реальность заполнена невидимыми перегородками, которые не заметишь, пока не ударишься о какую-нибудь лбом до искр из глаз. И я заперта в этом стеклянном лабиринте, как и многие другие. Швырнуться бы чем-нибудь потяжелее, наполнить бы эту духоту звоном битого стекла.

Время, ноги и брошюрка-карта, взятая по пути с миниатюрной проволочной стойки, каких тут разбросано было с лихвой, привели нас в буфет на запланированный ужин. Впервые я столкнулась со «шведским столом» такого размаха! Внушительного размера помещение, огороженное полукругом большущими окнами от потолка до пола, свой центр предоставило длинным стойкам-столам, ломящимся от разномастных блюд! Под защитой античихательных стеклянных щитков голодных туристов ожидали заполненные доверху глубокие стальные емкости, поверх каждой поблескивали в свете ламп щипцы или черпак. Вдоль окон в несколько рядов стояли квадратные столики, где выбранный ужин и необходимо было есть. Официанты в зале присутствовали, но занимались только заменой опустошенных металлических емкостей на полные. Отдельно стоял длинный стол со всевозможной посудой, поблизости – чтобы с бокалом не надо было далеко идти, – автоматы с напитками. Строго безалкогольными, а для выпивки – «Пройдемте в платный бар, где даже скромное пиво имеет впечатляющую наценку!»

Отец уже взял два подноса, собираясь помочь мне с выбором еды, но Люк один из них выхватил, чуть не опрокинув уже приготовленный стакан.

– Я помогу!

Папа кивком отдал честь его похвальному стремлению, вместе с Кэмероном пошел вперед, а мы чуть задержались у стола с посудой, так как Люк долго соображал, нужно ли брать глубокую миску из дальней «башенки».

– Большой тарелки хватит, думаю, – мягко подсказала я. – И десертной, вон той.

Отец и Кэмерон запросто могли бы справиться с двумя подносами, но Люк – нет, поэтому решил в первую очередь позаботиться обо мне, а потом уже взять еды для себя, что необычайно трогало. В потоке более быстрых и ловких туристов мы неспешно двигались вдоль защитного стекла, на каждое блюдо Люк указывал пальцем, спрашивая: «Это?» Я то кивала, то мотала головой, со смущенной улыбкой добавляя всякий раз пластиковое «Спасибо», словно он сам готовил и теперь заслуживал благодарность за каждый кусочек еды. От неловкости зажимало горло, от голода побаливал живот, под гипсом ныла рука. Хотелось уже найти глазами родителей и сесть за выбранный ими стол.

– Мне хватит, спасибо.

– А как же сладкое? – взглядом указал Люк на пустую десертную тарелку. Мы перешли к стальным подносам с десертами, Люк тотчас выискал уже нарезанный яблочный штрудель. Приятное, вкусное лакомство, его любимое. – Возьмешь? – загорелся Люк, точно предлагал мне поскорее распаковать рождественский подарок, им купленный от всего сердца.

– Да. Спасибо.

Люк провел меня к столику, за которым уже сидел папа и со снисходительной ухмылкой наблюдал, как Кэмерон – серьезнее, чем когда бы то ни было в жизни! – приценивается к жареным в панировке куриным ножкам все там же, в центре зала. Люк аккуратно поставил мой поднос на стол, зачем-то попытался придвинуть мне стул, когда я на него опускалась, но лишь больно двинул деревянными ножками мне по икрам, – и унесся обратно к столу с посудой, за едой для себя.

– Как он справляется? – поинтересовался папа, зачерпывающий вилкой зеленый горошек вместе с картофельным пюре.

Я постаралась тоже начать трапезу, но, вот незадача, вилку пришлось взять в левую руку. Запястье и пальцы казались одеревеневшими, неестественно скрюченными… Я ведь правша. Кое-как, по ощущениям – выламывая себе здоровую руку, я закинула в рот пузатую мини-сосиску. На зубах хрутяще лопнула кожица, на язык пролился маслянистый острый соус, и я, громче ожидаемого отбросив вилку на край тарелки, затопила этот огонь газировкой. Вот и Люк такой же: привлекательный снаружи, но испепеляющий тем, что внутри…

– Он старается, – поморщилась я, опуская стакан.

– Это важно, но если станет невмоготу избавлять его от чувства вины…

– Обязательно сообщу тебе, не волнуйся!

…никогда и ни за что…

– Про таблетку не забыла?

Я достала из кармана пластиковый полупрозрачный пузырек и дополнила им занявшее поднос пиршество.

Люк вернулся с ужином через несколько минут. На его подносе, помимо напитка, стояли три широкие тарелки, заваленные, похоже, всем по чуть-чуть, что было предложено, но отсутствовала, пожалуй, самая главная для него, ребенка в душе, тарелка.

– А где десерт? – искренне удивилась я.

– Да там… – Он поморщился, подвинул тарелки ровнее, словно это помогло бы естественно сменить тему.

– Что?

– Мне не хочется ничего…

– Даже яблочный штрудель?..

– Его разобрали, – раздосадованно ответил он.

Кэмерон, наконец-таки, явился: с тарелки, выделенной специально под курицу, он скинул каждому из нас по паре небольших ножек – и про себя, конечно, не забыл.

– Это лучшее, что там было, – печально вздохнул гурмэ и принялся вспоминать с мужем вслух, как хорошо готовят курятину в забегаловки возле его бывшей квартиры.

Люк уныло наматывал на вилку спагетти. Моя левая рука, как змея среди камней, оползла стакан с газировкой, ухватила за самый край десертную тарелку и переставила соседу на поднос.

– Я не фанатею от штруделя, в отличие от кое-кого, – пояснила я вполголоса изумленному Люку. – Мне любой десерт подойдет. Который ты потом мне принесешь. А сам ешь это.

Люк долго смотрел на меня, как если бы слышал произносимые мною слова с задержкой, обдумывал каждое слишком тщательно. Потом взглянул на посыпанный сахарной пудрой кусок рулетообразного пирога… и нерешительная улыбка подростка, растроганного сущим пустяком до глубины души, которая предназначалась мне, досталась в итоге именно десерту.

– Согласен только на половину, – почти шепотом вымолвил Люк. От одного взгляда на него такого, тихого, чувствительного, сердце пускалось в безудержный пляс. Жаль, это не побочка от обезболивающего и так просто, увы, не пройдет…

========== Часть 6. Вторая половина ==========

Несколько верхних этажей лайнера, «дырявые» посередине, образовывали колодец, на дне которого вдоль выложенной дикими камнями дорожки, ведущей к нескольким садовым качелям, журчали и не фонтанчики, а подобие лесных ручьев. Этот островок природы окружали крупные растения с большими жесткими листьями; из прикрученных к колоннам динамиков доносилось пение птиц; журчание заполняло разум, вытесняло из него все, что могло, и я погружалась в сон, лежа у отца на коленях. На качелях напротив Кэмерон и Люк вполголоса обсуждали планы на ближайшие дни, шуршали картами-брошюрами, нумеровали развлечения, представленные в них с завлекающими описаниями и яркими снимками. У них всегда приключения, драйв, события, а на нашей с папой половине жизни – тишина, покой, созерцание и размышления о жизни. Вероятно, того не замечая, отец гладил кончиками пальцев мои волосы, сам постепенно впадал в дрему, отстраняясь от вечных забот, – ему полезно, ответственному руководителю что на работе, что в сожительстве с взбалмошным супругом.

Мне снился удивительный сон. Короткий, но волшебный. В аудитории, заполненной лестницей рядов, шумели мужские и женские голоса, молнии на рюкзаках и сумках, клавиши ноутбуков, толстые тетради не доверяющих технике студентов. Сидящая слева несуществующая в реальности подруга – с лицом невыразительным, незапоминающимся, как и бóльшая часть сна, – пихнула меня в бок локтем и кивком указала на открытые двери:

– Смотри какой…

Порог аудитории переступил закинувший на одно плечо рюкзак Люк, выше себя настоящего, с опрятной небритостью на подбородке, лишний раз подчеркивающей для меня его совершеннолетие. Он поднимался по лестнице твердо, без спешки, без внутреннего вызова, какой часто гремит в его шагах, когда он взбегает наверх, перемахивая через одну, а то и две ступени за раз. На губах красовалась едва заметная усмешка. Не смотря никуда конкретно все это время, он внезапно остановился у моего ряда, свободного справа места. Взгляд опустился плавно, мол, о, тут уже кто-то сидит.

– Я присяду? – бархатно спросил он.

Кивнув, я улыбалась ему как старому другу, которого не видела вечность, а он был вежливо холоден – потому что я для него незнакомка. К превеликому счастью, я этому парню «никто»…

За темнотой закрытых век корабль качало уж слишком сильно. Подо мной, так и не вырвавшейся пока полностью из сонного болота, была пустота, только под левым ухом за надежной стеною тепла билось чье-то громкое мощное сердце. В нос просачивался отцовский парфюм… Я снова маленькая девочка с арсеналом игрушечного оружия в детской; за спиной – никакого бесполезного образования, полученного ради ненавистной, как выяснилось слишком поздно, профессии; Люк если и успел уже родиться, то очень мал и больше похож на издающую милые звуки куклу, какие рекламировались охапками в «магазине на диване»… Только гипс давил под грудью и портил всю спасительную иллюзию.

Тени рассеивались, через веки просачивалась приглушенная рыжина от горящего справа встроенного в стену светильника. Я открыла глаза, потянувшись на застеленной полке, – Люк, боковым зрением приметив мои движения, опустил на живот портативную игровую приставку, потянул за провод под подбородком – и наушники-капли послушно спрыгнули ему на грудь.

– Мне казалось, мы поделили «этажи»… – припомнила я сонно.

– Ну… Да, но… Да… – нехотя согласился он, не найдя аргументов против. Поднялся, закинул приставку на верхнюю полку, но, уже ухватившись за ее край, чтобы скрыться над моей головой, прижался к ней лбом и произнес с закрытыми глазами: – Я думал помочь тебе переодеться… С гипсом-то сложно будет, если не невозможно…

– Я буду спать в этом, – кисло окинула я взором наряд, в котором расхаживала с самого утра, оделась еще в доме на колесах. Кажется, что это было так давно… Время – та еще жвачка.

– А завтра расхаживать по кораблю тоже в этом будешь? Все четыре дня? И душ принимать не станешь?..

– Да хватит допытываться, я не знаю! У меня выбор какой-то есть благодаря тебе?!

…Черт, это было грубо, даже очень; зря я сорвалась, но беспомощность стыдит и пугает…

Вместо обид и ответных криков, Люк присел на край моей постели. Смотрел в глаза, пока молчал, однако стоило его словам зазвучать, Люк тотчас уперся взглядом в скрепленные в замок руки.

– Я здесь, чтобы во всем тебе помогать… Переодеваться и принимать душ в том числе…

– Да как вообще… – в смятении прижалась я к стенке, попытавшись отстраниться от его неподвижной сгорбленной спины.

– …Мне тоже… неловко от мыслей об этом, но иногда нужно игнорировать такие эмоции, чтобы дела делались… Нам уже должно быть заметно легче – после того, что было…

Его последняя фраза ошпарила мои щеки стыдом, в следующий же миг заморозило их виной, и от резкого перепада надуманных температур кругом пошла голова!..

– Ничего не было… – тихо буркнула я, сев и притянув к груди и гипсу колени.

– Да что ты, – вдруг нахмурился Люк, – а я вот помню, как ты скакала у меня на лице!

– Господи, хватит!..

– Н-ну и что тут такого?.. – вновь зажался он. – В животном мире родственникам нельзя заниматься друг с другом сексом, чтобы не появлялось больное потомство, от этого ноги растут. Но мы с тобой не родные – и уж точно детей не планируем…

– И что, по-твоему, это значит, что можно делать что вздумается?!

– Да, именно это. А еще я видел в передаче про изучение приматов, что какой-то вид обезьян использует секс для укрепления дружбы: поссорились две обезьяны – помирились через дружеский петтинг и сексом отпраздновали, невзирая даже на пол.

– Не знаю, как ты, а я – не обезьяна…

– Да это ж ты все начала, – заслуженно вскипел Люк, – а делаешь меня крайним, на меня срываешься!.. У меня весь мир перевернулся, – спокойнее и на порядок грустнее добавил он, буравя взглядом соседнюю полку.

– Прости…

– …Он и раньше был набекрень… но тогда, у бассейна, окончательно сделал сальто…

– В смысле?..

– Ну… Представь себе, очень непросто иметь привлекательную сестру, когда проходишь через половое созревание…

– Это ненормально!..

– Уж чья бы корова мычала!

– Себя я тоже осуждаю, поверь!

– А зря! – повернул Люк лицо, и взгляд отвела уже я. – Действительно, это же так странно – хотеть секса с человеком, который всегда поддержит, добр к тебе, заботится о тебе, надежный, понимающий, любящий и вдобавок красивый! Ты хоть раз смотрела, сколько в сети инцест-порно?..

– За кого ты меня принимаешь?!

– …Хотя бы по сумасшедшему количеству таких роликов разумно сделать вывод о нормальности подобных чувств.

– Судить о человеческой психологии по группке извращенцев – браво! Совсем дурак?

– Зато ты очень умная, – угасшим тоном попытался Люк ответить сарказмом.

Меня в очередной раз захлестнула волна вины за сказанное. Он ведь действительно ни в чем не виноват, а злюсь я только на себя… В молчании неподвижно мы просидели долгую минуту. В душе у каждого бесчувственно тикали настенные часы, большие, громкие и пыльные.

– Ты считаешь, что я глупый мальчишка, – негромко, сердечно заговорил первым Люк, – но я уже взрослый, думаю о всяких умных вещах…

– О каких это?..

– О будущем, о том, кем хочу стать…

– И кем же?..

– Понятия не имею… Но думаю ведь – уже цент в копилку!

«Вот и я не знаю…» – вздохнула я, виском прилипнув к прохладной стене.

– Ты поможешь мне переодеться?.. – убито переступила я через стыд и гордость.

Он благодарно улыбнулся в пол, словно я признала во всеуслышание, что только на него, такого взрослого и сильного, могу положиться.

– Рад быть тебе полезен.

***

Лежа при тусклом свете лампочки в изголовье на своей нижней полке, я не могла одолеть самого страшного, сильного, свирепого врага из всех!.. Себя… Свежие воспоминания накатывали волнами, морская соль дополняла их молочной пеной – и так на пустом месте вырисовывались детали, которым в реальности не было места…

Люк доблестно помог мне со всем: достал из шкафа чемодан, в нем по озвученной мною инструкции отыскал чистую одежду. Я долго билась над дилеммой: позволить ему увидеть и дотронуться до нижнего белья, хранящемся там же, – или не упомянуть про него и ходить по кораблю без трусов да с очертаниями сосков?.. Боже, ни в коем случае!.. Второе было на порядок стыднее, так что пришлось попросить Люка мне и в этом подсобить. Я могла одной рукой справиться с нижней частью тела, но с верхней возникали серьезные проблемы. Люк стоял, отвернувшись к шкафу, пока я оголяла низ и кое-как, с мысленным кряхтением натягивала салатовые трусы и свободные черные шорты, – он практически уткнулся в дерево носом; попроси я его закрыть глаза, он бы наверняка сделал это как ребенок – ладонями.

– Ну… Вот как бы и все… – тягостно вздохнула я. – Можешь смотреть.

– Теперь верх? – подошел он. На краю моей полки своего звездного часа ожидали салатовый лифчик и черная майка с совсем незначительным вырезом.

Люк протянул руки к моим бокам, чтобы взяться за края ткани и стащить через голову, но я вовремя его остановила, ведь с привязанным к груди гипсом дергать вверх одежду – ну очень плохая идея. Он провозился долго, вызволяя сперва здоровую руку, следом – голову, только потом шершавый гипс, неприятно царапающий материю. Подними я глаза, увидела бы, как сильно он нервничает, как бродит его взор то в одну сторону, то в другую, ни на чем долго не задерживаясь, точно способен был, остановившись, обжечься. Но я сама была в положении еще более незавидном: едва его пальцы вскользь касались кожи, ослепляющие сознание искры неслись к тому неосмотрительному, импульсивному, глупому и требовательному участку мозга, что по природе своей тянется к удовольствию… Пережитый эпизод у бассейна мотеля аукался не полностью – мучительно приятно эфемерный горячий язык скользил опять по половым губам, раздвигал их неопытными напористыми движениями, отчего только-только надетое нижнее белье намокало…

Когда Люк расстегивал лифчик, я стояла к нему спиной. Плечом и шеей ощущала неосторожное дыхание, прохладное, пробуждающее табун мурашек, тотчас сбегающихся к позвоночнику… Так же, со спины, Люк помог мне надеть свежий бюстгальтер, застегнул, царапнув крючком меж лопаток. Весь флер романтики испарился, когда очень не по-джентльменски он проталкивал мою голову в узкое горло безрукавки, устроил на голове сеновал – наэлектризовавшиеся волосы взвились, спутались, выбились из общего покладистого потока и торчали теперь как иглы дикобраза.

– Ну, вот и все, – непутево похлопал он меня по плечу, как не делал, кажется, никогда за всю свою жизнь. Этот жест выглядел картонным, словно плохой актер оказался на сцене с именитыми мастерами их общего дела, отчего его бездарность во вранье стала видна еще отчетливее. – Спокойной ночи?..

– Спокойной, – с болезненной улыбкой благодарности и разочарования тихо ответила я.

Мы забирались в постели синхронно: пока я пыталась понять, лучше подсунуть одеяло под гипс или укрыть больную руку, Люк тоже копошился над моею головой – раздевался прямо на полке, подальше от моих глаз. Удивительное решение для человека, способного «шутки ради» избавиться от плавок на вечеринке…

…И вот теперь где мы оказались: под неярко горящим ночником, чтобы с непривычки в полнейшей темноте не убиться, пойдя в туалет; под полкой лежащего в абсолютной тишине Люка, наверное, спящего уже, видящего совершенно отстраненные сны; да под прессом собственных неуемных, бесконтрольных фантазий, в перепачканном смазкой нижнем белье…