Текст книги "Сплошная видимость (СИ)"

Автор книги: MMDL

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Перестав придерживать злосчастный бюстгальтер, обеспечивший мне настоящий подарок судьбы, я обеими ладонями уперлась в напряженную грудь Люка, ниже опустила бедра: его нос уткнулся под капюшон клитора, язык проник глубже, так как нимфы больше раскрылись, – обласкал девственную плеву и сквозь отверстие в ней, разработанное пальцами наедине, вошел внутрь…

Горячее глубокое дыхание Люка окончательно лишало меня рассудка! Смазка блестела на нижней половине его лица; безостановочно я двигала бедрами вкруговую – стимулировала клитор о кончик носа, с упоением глядя на пушистые сомкнутые ресницы сводного брата. Бюстгальтер давно уже не прикрывал грудь, покачивался в такт моим движениям. Широкие, приятно грубоватые мужские ладони погладили бедра, двинулись вверх по вздрагивающему от удовольствия животу, по ребрам, большими пальцами нашли затвердевшие соски…

Я дышала сбито – задыхалась. В легких каменел воздух – лишь бы не стонать, но именно этого и хотелось: повторять в темнеющее над нами небо его имя, по нарастающей кричать о том, как мне хорошо; как это удивительно, неописуемо приятно! – позволить, наконец-таки, к себе прикоснуться и не абы кому, а человеку, единолично занимающему мои мысли так долго…

Я кончала, вдавливая в клитор дергающиеся из стороны в сторону пальцы – хныкая приглушенными стонами ветру в лицо – чувствуя, как проливаюсь Люку на язык, двигаясь по нему аж до ануса и обратно. Когда отступит оргазм, вернется разумность – и я осознаю, что оказалась еще в большем тупике, чем прежде…

========== Часть 3 ==========

Чем меньше негостного тумана оставалось в моей голове, тем больше происходящее походило на падение в чертовски глубокий колодец: я еще не успела достичь его дна, но уже знала, что скорее вскрою череп о мокрый скользкий камень, чем выберусь… Сердце не успокаивалось, дрожь лишь усиливалась; кое-как я поднялась на ноги и, придерживая бюстгальтер, попятилась от лежащего на земле Люка, как если бы это он принудил меня, а не я совершила только что – Господи!.. – сексуальное преступление…

В последний миг, когда я на него смотрела той ночью, он приподнялся на локтях – губы и подбородок Люка блестели от естественной смазки, которая вдобавок – я чувствовала – продолжала медленно вытекать через растянутую девственную плеву… Его купальные шорты не скрывали полную эрекцию; я пятилась от стольких доказательств совершенного преступления даже не против закона всеобщего, а против негласного закона семьи… Совершенно забыв о риске наткнуться на кого-нибудь в таком «провокационном» виде, я стремглав бросилась к мотелю: взбежала по лестнице, чуть на ней не завалившись, на второй этаж, по коридору – до двери и влетела в темный безопасный номер. Только тогда я поняла, что весь путь, в особенности по парковке, я преодолела босиком; почувствовала боль в изрядно поцарапанных шершавостью асфальта стопах. Низ купальника был мокрым насквозь, верх болтался на шее – я стянула его, отбросила в сторону и, обняв себя за плечи, сползла по запертой двери на пол.

Хотелось не просто плакать – рыдать! – оттого, что на самом деле глубоко внутри я была отчасти счастлива из-за того, как низко пала, но лишь отчасти, ведь удовлетворила не все проклятые желания, навеянные не то испорченностью, не то форменным сумасшествием!.. Господи, он же мой брат! Пусть не кровный, но мы росли вместе! Периодически, не постоянно, однако всякий его возраст я переживала с ним, помню его младенцем, ребенком, подростком, которым он до сих пор является, что сжимает руку на моем горле еще сильнее и безжалостнее!.. Я сломала остатки своей перепутанной, испорченной лишними узелками жизни, так как загремлю в тюрьму – вполне заслуженно! Еще и извратила несформировавшуюся до конца психику Люка…

Все мое тело охватила крупная дрожь: спрятав лицо меж острых коленей, я беззвучно роняла слезы, позволяла им выкачивать, кажется, всю имеющуюся в организме воду. Так, свернувшись под дверью точно испуганный броненосец, я провела целую ночь. В какой-то момент мне послышалось, что кто-то пришел, неуверенно постукивал в дверь, и удары отдавались болью в затылок, пульсировали внутри распухшей, раздувшейся как шар, после рыданий головы.

Наутро на меня глядели с жалостью и озабоченностью все трое членов семьи, я же не могла смотреть в глаза никому, как если бы другие люди способны были увидеть мое запятнанное темными желаниями и чудовищными поступками прошлое, встретившись со мной взглядом. Одетая максимально пуритански для такой жаркой погоды, в футболку и бриджи, отдав ключ от номера отцу у дома на колесах, я поднялась по ступенькам в прохладный, пусть и залитый солнцем салон. Люк уже сидел за столом, и сесть напротив него как обычно я не смогла; глядя в пол, будто столкнувшись в тесном коридоре с пугающим незнакомцем, я протиснулась мимо насвистывающего на кухне Кэмерона, залезла на свою полку и задернула жесткую штору, больше напоминающую выдвижную молочную ширму. Остатки света пробивались и сквозь нее, отчего мой укромный уголок был весь позолочен, не считая бежевой тени, брошенной на стену моей сгорбленной, зажатой фигурой.

– Рина, не будешь завтракать? – обеспокоился отчим.

– Н-нет, спасибо…

Звякнул нож, вернувшийся на доску рядом с не до конца нарезанными овощами для тако; приблизились шаги, на ширму с внешней стороны упала тень Кэмерона. Тихо-тихо, чтобы не слышал никто, кроме нас, он спросил:

– Плохо себя чувствуешь? Дать обезболивающее?..

– Нет, не в этом дело, – ответила я, искренне тронутая такой теплой, поистине родной заботой – и в то же время пристыженная ею… – Ночь прошла тяжело… Мне надо доспать, только и всего…

– Хорошо, сладких снов. Тако я и тебе сделаю и положу в холодильник.

– Спасибо…

Пухлая холодная подушка пахла цветочным шампунем из предыдущего мотеля, аромат убаюкивал. Вскоре вернулся отец, сдавший ключи от обоих номеров; какое-то время дом на колесах простаивал на парковке, пока не закончился завтрак; разговоры за столом велись чуть ли не шепотом – даже в таких мелочах отражалась отзывчивость всех членов моей семьи, что делало только больнее, ведь вон какие они чудесные! – а я поступила как форменная дрянь…

Сквозь топкую, ослабляющую дремоту я слышала, как зашумел мотор, ощутила мелкие вибрации, прошедшие через полку и все мое тело. Дом на колесах выкатился с парковки, вернулся на дорогу и поехал в сторону окончания нашего совместного отдыха, неблизкого… в некоторой мере уже мной желаемого… Под моим спальным местом скрипнула двухместная кровать: папа и Кэмерон минувшую ночь провели ярко (по сравнению с предыдущими), так что тоже не спали; один из них наверстает упущенное сейчас, пока другой будет просиживать часы за рулем. И не имеет значения кто именно! Я чувствую себя в полнейшей безопасности, находясь в руках любого из них.

Я спала очень тревожно, отрывисто, периодически открывая глаза и видя теряющую золото стену – наполняющуюся рыжиной. Незаметно мимо проскользнула половина дня: когда я, потирая глаза, отодвинула штору и слезла с полки, солнце уже потихоньку спускалось, держалось нехотя, неуверенно и невысоко над высохшей травяной пустыней и узкой пыльной дорогой, отчего-то сменившей асфальт. Кэмерон был за рулем, отец умывался в кухонной раковине после крепкого сна. Люк с задвинутой шторой полеживал на своей полке над водительским местом. Возможность не пересекаться с ним даровала мне облегчение, даже пробудился здоровый аппетит, так что я добралась до оставленного в холодильнике тако со сладковатым соусом и, голодно уминая его, следом за отцом подошла к носу салона.

Держась за край полки Люка, папа приглядывался к виду через лобовое стекло: словно не верил, что все же проснулся, – потому что видел сейчас пролетающего над радугой дракона вместо скучноватого пейзажа пустыни.

– Где мы?..

– Не знаю, – улыбчиво пожал плечами Кэмерон.

– Ты же был за рулем!

– Я свернул на повороте и теперь не знаю.

– Так надо было ехать же все время прямо! Зачем ты это сделал?!

– Мне стало любопытно, – вновь пожал плечами он.

– И теперь мы черт знает где! – всплеснул руками отец. – Зато ты утолил любопытство!

– Ага, прекрасно себя чувствую!

Папа измотанно рухнул на пассажирское сиденье. На его недоумевающем лице отчетливо читалось: «Просто, черт возьми, не верится!..» – только вместо поминания черта на кончике языка крутилось явно что похуже…

– Пап, седые волосы… – вполголоса вклинилась я, пока в одночасье возникшие глубокие морщины на его лбу не деформировали черепную кость. – Постарайся не нервничать лишний раз…

– Да черт с ней, с сединой! Я такими темпами облысею на нервной почве!..

– Ничего, куплю тебе парик, – как ни в чем не бывало зубоскалил Кэмерон, – из тех, что подороже.

Отец держался недолго: наконец, сквозь пальцы прижатой к губам ладони послышался короткий хрипловатый смешок, и папа отнял руку от посветлевшего лица:

– Ненавижу тебя, – с противоречивой, но однозначно искренней улыбкой произнес он. – Найди у кого можно спросить дорогу.

– Уже нашел – кого выбираешь: ящерицу или череп коровы?

Папа шутливо пихнул водителя ногой в бок, после чего так и замер, обдумывая дальнейший план действий. Одна нога отца покоилась у Кэмерона поперек бедер, свободная рука того – на отцовском колене, и это выглядело так по-домашнему тепло, что на душе все вновь затопило покоем. Пожалуй, так и должна выглядеть настоящая любовь: когда в первую очередь вы друг для друга лучшие друзья, во вторую – члены дружной и крепкой семьи и уже в третью – любовники…

Скрипнула верхняя полка! – отдернув штору, Люк, как черт из табакерки, свесился вниз головой у моего левого плеча! От испуга я чуть не выронила остатки крайне припозднившегося завтрака.

– Нам ни в коем случае нельзя останавливаться в придорожном стриптиз-баре! – ни с того ни с сего сказал он, глядя то на своего отца, то на моего. – Иначе стычки с вампирами не миновать! И выживет только Рина.

В ответ на его сомнительное заявление ухмыльнулся лишь Кэмерон, так как единственный понял, о чем именно шла речь.

– Что? – поднял брови папа.

– «От заката до рассвета», – за сына ответил Кэмерон. – И почему, скажи-ка на милость, выживет одна Рина? Чем я хуже Клуни?

– А я тогда кто? – сложив руки на груди, спросил отец.

– Ты – старый занудный отец девочки-подростка, – просиял Кэмерон и тотчас получил игривый пинок под ребра.

Люк, довольный донельзя, что сумел втянуть взрослых в обсуждение, повернулся ко мне, сияя широкой улыбкой, – на автопилоте я бросила взор на его лицо… Этой ночью его горячие мягкие губы касались вовсю моей киски… Проклятье!

– Простите… – обронила я всего слово, прежде чем резко развернуться на сто восемьдесят градусов и умчаться в тесный туалет, оснащенный унитазом, узенькой раковиной да выдвижной душевой кабиной. Я не могла смотреть на отражение в зеркале; включила ледяную воду, набрала полные ладони и плеснула в покрасневшее лицо, забрызгав пол. Сердце колотилось как бешеное, кожа перегревалась, будто под ней раскалилась спираль, как в духовке. Мокрые кулаки я прижала к закрытым глазам, игнорируя скатывающиеся к локтям ледяные капли. – Не возбуждайся… Не возбуждайся, дура ты этакая!.. – едва слышно шептала я, присев на опущенную крышку унитаза. Я должна терзаться муками совести, а не оказываться вновь и вновь на седьмом небе от счастья, вспоминая то кошмарное, запретное, что совершила!..

…Но вместо этого я тонула, от потаенного блаженства захлебывалась теми райскими ощущениями, что испытала у бассейна… Чем больше влажнело нижнее белье, тем яростнее я ненавидела себя и тем скорее должна была признать полнейшее бессилие перед собственными чувствами…

***

Через час с лишним наш автодом заехал на довольно захудалую заправку, вокруг которой не было ничего, кроме пыльного пекла. Кэмерон занялся бензином, отец пошел узнать дорогу в магазинчик, похожий на растоптанную обувную коробку, отремонтированную широкими оконными стеклами. Люк тоже покинул салон, как и я, искренне надеющаяся, что мир снаружи достаточно просторен, чтобы мы с Люком не пересеклись хотя бы вне стен дома на колесах. Разумеется, я была слишком наивна: он стоял шагах в десяти от машины в тени магазинной пристройки, но, к моему удивлению, уже не один. За его правым плечом кудрявый соломенный локон накручивала на палец объективно красивая сверстница. Она была ниже Люка на голову; шорты были настолько коротки, что внешние стороны обнаженных бедер прикрывали карманы, – и до того неприлично тесны, что джинса между ног образовывала анатомическую складку… Облокотившись на стену, отчего и без того изящная тонкая талия девушки заимела красивый изгиб, блондинка с вызовом в темных глазах говорила что-то явно приглянувшемуся ей Люку. Я бы нырнула обратно в салон, едва их заметив, но Люк стоял ко мне спиной, так что любопытству ничто не мешало взять верх: сунув руки в карманы да наполнив взгляд наигранной скукой, я принялась неспешно ходить туда-сюда, заодно грея уши.

– …городской – это круто! – обворожительно улыбнулась незнакомка. – У вас и отдых с размахом! Мы с отцом, – кивнула она в сторону магазинчика, – только к родне в соседний городок и ездим. На барбекю, – с отчетливым презрением добавила она. – А вы аж через всю страну, да? И куда направляетесь?

– Да так… – сухо просопел Люк и пнул в сторонку безликий камень. Он держал руки в карманах длинных шорт, смотреть старался, судя по наклону головы, вниз – никак не на полураздетую южанку. Будь это другой шестнадцатилетний мальчишка, я решила бы, что он стесняется ее наготы, но это же Люк – какое к черту стеснение, для него обнажение – шутка.

– Жаль, вы проездом, – предприняла еще одну попытку боевая девчонка. – А то могли бы вместе затусить. А так… остается только чатиться, да?

Улыбаясь, точно на привычном для нее конкурсе красоты, она ждала, что он, как и многие до него, ухватится за ниточку жирнейшего намека, они обменяются контактами, однако Люк скучающе кивнул – и этим ограничился.

– А это кто? – указала взглядом дочь владельца заправки на меня, в эту минуту как раз повернувшуюся к ним передом.

Люк обернулся, не до конца подавил тронувшую губы улыбку и ответил, вернув все внимание песку под ногами:

– Да так. Никто.

Никто.

Я отбросила напускную отстраненность, когда очередной круг перед автодомом подошел к концу. Лишь для вида спросив, не нужна ли Кэмерону помощь, вернулась в салон, залезла на свою полку, точь-в-точь полевка в нору, и шумно задвинула штору.

Никто.

…Разумеется: после того, что случилось… Если Люк возненавидел меня или же я ему опротивела, я вполне могу его понять…

========== Часть 4 ==========

Ничто не длится вечно. И наша поездка в доме на колесах – очередной тому пример. Дом, ставший мне по-настоящему родным, послушно засыпал на парковке перед офисом, сдающим таких красавцев в прокат здесь, в Сан-Франциско. Этот город не такой, каким его стараются запечатлеть на отпускных фото и открытках, вернее не каждая его улица будет тянуться круто вверх, на холм, пронизанная рельсами канатных трамвайчиков. Те, что пересекают подобные открыточные улицы, – самые обычные на вид, ровные, и невысокие светлые дома стоят строго перпендикулярно земле, как годами облагораживаемые дантистом зубы. Пусть бывать в Сан-Франциско мне доводилось не так уж и часто, я привыкла к здешней атмосфере, не рвалась надышаться «особенным» воздухом, в отличие от восторженного Люка, а последней обыскивала каждый уголок дома на колесах, чтобы убедиться, что никто ничего не позабыл в салоне. Нашла только обрывок фантика под столом.

– Ну… Прощай, – с печальной улыбкой погладила я внутреннюю обшивку у распахнутой двери и спустилась по ступеням на асфальтное озеро-парковку.

Отец и Кэмерон разговаривали с менеджером, обставленные нашими четырьмя чемоданами; Люк за двухметровой сеткой, огораживающей парковку, строил рожи в камеру смартфона. Ну что за человек: все стараются выглядеть на селфи-снимках как можно более привлекательно, круто, сексуально, а он уродует лицо гримасами – и, довольный, выкладывает в сеть. И люди ведь лайкают! Больше всего «сердец» собрало фото, на котором у него веки вывернуты наизнанку – и звериный оскал!.. Я не сталкерю, просто подписана… на все его аккаунты во всех соцсетях…

Пока Кэмерон договаривал с мужчиной в белой сорочке, отец приобнял меня за плечо, поцеловал в макушку. В этих нежных медвежьих объятиях я почувствовала себя снова если не ребенком, то ранним подростком. Родной запах успокаивал, не пробуждал во мне никаких лишних желаний – почему же запах Люка мне не кажется родным?..

– Устала? – проговорил отец в мои волосы.

Не то слово…

– Нет, с чего бы вдруг, – улыбнулась я. – Доехали ведь с комфортом. Даже жаль прощаться с домом на колесах. Обратно же у нас билеты на самолет?

– Да. Но если тебе действительно так приглянулся дом на колесах, я могу арендовать его на следующее лето. Вот только ты, наверное, из вежливости так говоришь, да? – тепло улыбнулся папа, чмокнул вдобавок в висок.

– Нет, мне действительно понравилось, – на удивление честно, от всего сердца ответила я. – Быть вместе с близкими людьми в миниатюрной комфортной квартире, летящей сквозь различные пейзажи; останавливаться в разнообразных местах, посещать придорожные забегаловки – в этом есть непередаваемый романтизм. И на Гавайях – через четыре дня пути на пароме, – прорвалось мое недовольство в этом уточнении, и отец в качестве очередного извинения погладил меня по плечу, – конечно же, будет комфортнее, чем в салоне дома на колесах, однако необычный опыт способен подарить именно неординарный способ путешествовать, а не авиаперелет, бóльшую часть которого ты просыпаешь, или типичный курортный отдых, за ним следующий.

Хоть мысль свою я и закончила, выкрик Люка, припавшего лицом к пыльной сетке, ощущался так, словно он все-таки меня перебил: изменил саму атмосферу, окружавшую меня и папу.

– Мне нужно в китайский район! – со всей уверенностью заявил Люк, прекрасно осознавая, что одного его никто никуда не отпустит.

– Прямо-таки «нужно», – ухмыльнулся подошедший к нам со спин Кэмерон.

– Именно «нужно», не просто «хочется».

– Ну, раз нужно, значит, сейчас туда и отправимся. Вы с нами?

Как идеальный внимательный родитель вместо ответа папа опустил взгляд на меня и потрепал по плечу:

– Какие у нас с тобой планы?

– Я бы лучше на пляже провела время, – слабо отозвалась я, поправив укрывающие ключицы хвостики. Чем дальше я от Люка, тем лучше для всей семьи, кою своим извращенным поступком я словно бы предала…

Папа и Кэмерон договорились о месте и времени встречи: наша четверка воссоединится через пару часов; а еще позже, вечером, мы сядем на корабль – и я окажусь запертой в консервной банке с Люком посреди океана… Ну а пока – пляж.

Он был практически безлюдным: в эти дни погода держалась прохладная, отстраненная от всего человечества, словно надулась из-за невзначай оброненного в ее сторону резкого слова. Волны набегали на песчаный берег монотонно и убаюкивающе. С воды к городу подползали туманы, не зловещие, как в какой-нибудь «Мгле», а свойственные больше «Сонной лощине» – настоящей, лишенной Всадника, – городку-болоту, который затянет, а ты и не заметишь. Вот и я не заметила, как, отдыхая на скамейке от длительной прогулки вдоль кромки воды, уснула на отцовском плече. Он меня не будил, покуда мог, лишь поправлял свою легкую куртку, накинутую на мою спину, скрывшую почти меня всю. В ней, такой большой, я смотрелась ребенком. И чувствовала себя соответственно, потому могла сладко спать – крепче и спокойнее, чем обычными ночами: детям не о чем волноваться… хм, разве что о внезапной гибели их родителей, смертях питомцев, конце света – по крайней мере меня занимали подобные вопросы, когда ночники гасли и вокруг разливалась ночная тишина. Но в остальном – ни о выборе профессии, ни о заработке денег, ни о жилье, налогах, прочей бытовой рутине, одновременно являющейся основой человеческой жизни. Все эти глобальные ежедневные вопросы растворялись в холодном бризе, оставались только запах папиного средства после бритья и тепло его плеча под моей щекой…

Когда пришла пора выдвигаться к месту встречи с Кэмероном и Люком, я так толком и не проснулась: по-детски терла влажнеющие от сонных слез глаза, зевала. Куртка осталась на моих плечах, ведь спросонья по коже бежали мурашки, осенним холодом ощущался любой прохладный ветерок, а в этом городе ветров по улицах гуляло больше, чем прохожих.

Чемоданы нас ждали в камерах хранения – свободные руки можно было сунуть в карманы и взбираться по улочке на крутой холм не спеша, словно мы здешние, рядовые гуляки, наслаждающиеся сногсшибательным видом да нарастающим жаром в напряженных бедрах. Когда живешь на равнине, оказываешься неготовым к таким серьезным нагрузкам…

Мы завидели Кэмерона и Люка издали, в душе вспыхнуло детское желание подбежать к ним, но немилосердный склон отказал мне в возможности ускориться хоть немного. Вниз с заносчивым блеском на металлических элементах корпуса пронесся трамвайчик.

– Как погуляли? – поинтересовался папа, глянув, как и я, на небольшой белый пакет в руке Люка, который тот не шибко успешно прятал за бедро, стараясь привлекать к покупке минимум внимания. В пакете, судя по форме, была белая коробка китайской еды. Посетили китайский квартал, купили поесть – что такого, зачем так оберегать эту коробку?.. Пока наши отцы разговаривали, я поймала взгляд Люка и вопросительно, подняв брови, указала взором на пакет. Вместо ответа Люк сделал вид, что не понимает, о чем идет речь, и даже карикатурно посмотрел на затянутое облаками ванильное небо.

Понемногу вечерело. Скоро нам нужно будет забрать багаж из камер хранения и отправиться на пристань. Четыре дня на пароме – никаких городских или природных пейзажей, кроме бесконечных океанских волн, куда ни глянь; хотелось надышаться этим городом, раз следующий мы увидим не скоро. Потому, оставив в покое не такую уж и интересную коробку Люка, я отошла от беседующих родителей, перешла проезжую часть и остановилась у витрины маленького магазинчика. За стеклом были развешаны разноцветные ветряные колокольчики и ловцы снов. Все они были неподвижны, мертвы за прозрачной броней, – ах, какая красота, какая музыка бы родилась, ворвись в этот магазинчик всего один порывистый вихрь!.. Фантазия переключила мое внимание с витрины на иллюзорный танец красочных блестящих металлических трубочек, перьев, искусственных цветов, а движение позади меня – на отражение на стекле. Нервно посматривая по сторонам, будто неуверенный в себе вор, особенно часто оглядываясь на отцов, Люк приблизился ко мне, зашуршал пакетом. Я посмотрела на него уже напрямую, не через отражение.

– Вот, – кратко сказал он и протянул мне – действительно – белую коробку из-под китайской еды.

– Спасибо, – чуть удивленно ответила я. Лишь с третьего раза поддела ногтями краешек картона и раскрыла подарок. Внутри в прозрачной хрустящей упаковке лежало большое китайское печенье с предсказанием, погнутый посередке месяц из бежевого теста. – Спасибо, – уже искреннее повторила я. Он подумал обо мне, купил что-то – приятно…

– Открой.

– Оно раскрошится. Давай лучше на пароме.

– Нет, открой сейчас, – настаивал Люк, избегая смотреть мне в глаза. – Над коробкой разломай – все кусочки в нее упадут.

Не похоже, что ему любопытно, какое мне попалось предсказание… Ах вот в чем дело! Мы с папой тоже бывали в китайском районе – и в магазинчике, где эти печеньки пекутся: там можно не только подобрать предсказание по теме, но и написать свое, а работник вложит его в печенюшку. Боже, только бы там не была очередная оскорбительная шутка…

Заранее готовясь к худшему, я постаралась удержать благодарную улыбку на губах, так что приобрела она довольно яркую болезненность. Надорванный пакет тяжелым пером опустился на дно коробки, кою держал для меня Люк. Печенье было не только большим – с полутора ладони, – но и крепким, так что пришлось приложить немало силы, чтобы все-таки его сломать. Осколки твердого теста упали в коробку, туда же я бросила неравные «половинки» печенья, в пальцах осталась только бумажная лента. Я развернула ее смело, неосмотрительно, как может крутить в руке пистолет человек, не знающий, что ствол заряжен и снят с предохранителя…

«Вы захотите поцеловать того, кто принес Вам это печенье.»

– Нет, не захочу! – вспыхнула я от смущения, точно легкий кружевной тюль, пропитанный бензином. – С чего вдруг вообще?!..

– Ну и дура! – тотчас покраснел Люк – от стыда, не от злости.

Обиженная этим емким словом (куда меньше, чем Люк – моей реакций), я вырвала из его пальцев коробку, опрокинула ее содержимое в висящий одной ручкой на запястье Люка пакет (чтоб печенье не пропало), а саму коробенцию запульнула Люку по лбу! Легкий картон с мультяшным стуком соприкоснулся с глупой-глупой-глупой головой! – Люк в недоумении развел руками, мол, и чего ты этим добиться хотела, совсем не в себе?.. И правда, какая дура… Вместо того, чтобы кидаться коробкой и выставлять себя истеричкой, мне следовало развернуться и уйти, однако раз уж не хватило ума вовремя так поступить, нужно было исправить ошибку хотя бы сейчас. Я развернулась к проезжей части, увидела глядящих на нас отцов с той стороны улицы – еще бы, наши крики не могли не привлечь их внимание, как и случайных прохожих… Сгорающая от стыда, потому и вдавливающая подбородок в ключичную ямку, я маршировала прочь от магазинчика, Люка и проклятого печенья с предсказанием. Молодец, сохрани хоть каплю достоинства…

Кварталом выше трелью запел трамвайчик. Я остановилась перед рельсами: уж точно не настолько дура, чтобы жизнью зазря рисковать… как вдруг позади, в паре шагов от меня, выпущенной в небо стрелой прозвучал голос Люка, панический, громкий:

– РИНА!

Да чего?.. Растерянная, уже совершенно не сердитая на него, я хотела обернуться, вот только Люк достиг меня куда раньше, чем я увидела собственное плечо. Перед моими глазами пролетел по инерции пакет, неизменно держащийся за запястье; Люк схватил меня за руки, вместе мы повалились на асфальт, а слева, у самого уха, страшно загрохотал промчавшийся мимо трамвайчик. Люк, поднимаясь с меня, отсаживаясь в сторонку, тараторил, окрикивал меня, засыпал вопросами о том, в порядке ли я; через пустые рельсы перебежали отец и Кэмерон, такие же бледные от испуга за меня, как и сам Люк.

– ДА ЧТО Ж ТЫ ДЕЛАЕШЬ-ТО?!.. – прорыдала я, садясь. Правое предплечье стреляло в мозг из револьвера, заряженного болью. Я прижимала дрожащую правую руку левой к груди, но боль это ничуть не уменьшало, и слезы лились по щекам, не переставая.

– Да я же тебе жизнь спас! – воплем ответил Люк. Его ладони замерли у невидимого барьера: он хотел прикоснуться ко мне, помочь подняться, но боялся сделать все опять только хуже.

– Я ОСТАНОВИЛАСЬ ПЕРЕД ТРАМВАЕМ!.. Я ОСТАНОВИЛАСЬ, ОН НЕ НА МЕНЯ ЕХАЛ!..

Отец поднял меня на руки, словно маленькая-я упала по неосторожности и опять разбила колени.

– Ты от испуга плачешь или ударилась?..

– Р-рука… – простонала я сквозь слезы и уткнулась отцу в шею мокрым покрасневшим лицом. Съездили, называется, на Гавайи…

========== Часть 5 ==========

Против собственной воли мне пришлось уговаривать отца подождать меня вместе со всеми в коридоре; Кэмерон помог. Мне и правда было бы легче, спокойнее, если б в смотровую со мной зашел папа, но страх выглядеть жалко в глазах человека, которого я увижу в первый и в последний раз в жизни, отчего-то был слишком силен. Почему совершеннолетие должно автоматически означать, что мы меньше или вообще не нуждаемся больше в родителях? Почему с годами невидимый шлагбаум перед качелями, «Хэппи Милом», мультфильмами, умильными игрушками и другими клевыми вещами обязательно опускается, внутренне преграждает путь?..

Врач, строгая женщина средних лет, осмотрела мне руку, сделала укол обезболивающего и отправила на рентген. Я вышла в коридор – трое членов моей семьи поднялись со спаянных металлических стульев синхронно, но у меня не было пока для них новостей. Встревоженными собаками, искренне переживающими за хозяйку, они протопали вместе со мной до кабинета рентгенолога, подождали возле двери, после проводили обратно до смотровой, откуда, взглянув на снимок, доктор направила меня накладывать гипс.

– Перелом… – поникше передала я лишь одно из уймы сказанных ею слов.

Сидящий подальше от кабинета Люк склонился к коленям, запустил пальцы во взъерошенные волосы. На тыльных сторонах его ладоней темнела кровавая корка: повалив меня, он обзавелся ссадинами; но не сказал про это никому, навряд ли даже сам заметил. Уходя накладывать гипс, я шепнула папе на ухо. Он, обернувшись, показал Кэмерону на свои кисти – и на Люка. Теперь и о нем позаботятся. Ну а я – с трепещущими от паники бабочками у сердца – пошла впервые в жизни накладывать гипс…

Занявшийся этим медик был молод, улыбчив и болтлив: видать, сразу приметил, как сильно я нервничаю, и потому с порога начал забалтывать меня – засыпать вопросами и уточнениями к ним, чтобы сузить трубку мыслей и не давать страху и печали по ней протискиваться. Лежа на кушетке, я чувствовала только тепло больным предплечьем, смотреть старалась на клетчатый навесной потолок, пока интересующийся моей жизнью молодой мужчина, словно собирающий материал для написания моей полной биографии, проводил ловкие манипуляции с многострадальной правой рукой. В итоге он не позволил мне позлиться на Люка, пострадать из-за испорченного семейного отдыха – ведь я понимала, какая сцена последует, как только я освобожусь от внимания врачей…

Так и случилось. Я вышла из процедурной в коридор с загипсованной от локтя до запястья рукой, вдобавок подвешенной у груди в специальной медицинской упряжи. Из толстой молочной корки нелепо торчал большой палец, получивший личную прорезь в гипсе, остальные пальцы держались особняком, вся кисть ощущалась неестественно, будто вместо руки мне воткнули в кость ветку с пальцами-веточками поменьше, заготовленную для снеговика. Присутствующая часть семьи тотчас поднялась на ноги, как если бы к ним шел герой Второй Мировой; только на лице Кэмерона отражались вменяемая озабоченность произошедшим, умеренная жалость. Люк глядел на меня с ужасом, словно я вышла из кабинета без руки. Папа сморщил лицо от такой интенсивной сердечной боли, точно бы каждый миг, пока меня видел, сам ломал по косточке. В обществе улыбчивого болтливого врача мне было куда спокойнее…

Здоровой рукой я протянула отцу бумажку, говорить громко не могла из-за сдавливающего горло чувства вины за их неприглядные эмоции: