Текст книги "Утешение (СИ)"

Автор книги: Митэй Тиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Энэри продвигался к краю террасы, чтобы в случае удара молнии вблизи можно было спрыгнуть с обрыва на вершины елей и закрепиться там с помощью чакры. Он чувствовал некоторое облегчение оттого, что передал инициативу на поле боя своему командиру, – и это его расстраивало.

«Значит, я сам еще не готов командовать отрядом, что бы там ни говорил Томоока…»

Едва успев подумать об этом, джонин почувствовал вибрацию камней и почвы, пропитанных его чакрой, и понял, что за ним следом движется враг. Энэри остановился, усмехнувшись, и сложил печать. Теневой клон Кисаме в ту же секунду оказался раздавлен двумя пластами уплотненной породы и исчез.

В это время второй теневой клон схватился за рукоять Самехады и резко дернул ее на себя, одновременно пытаясь влить в нее часть своей чакры. Меч, который до сих пор, извиваясь, безуспешно пытался достать крайними чешуйками до сверхпрочного камня и разрушить собственную темницу, радостно встрепенулся.

Фринт, не изменившийся в лице, и, казалось, не обративший ни малейшего внимания на приближающегося к нему мечника, следил глазами за клоном. Успеть достать можно было только одного из них. Сомкнув руки, капитан обрушил молнию на теневого клона, развеяв его этой атакой. Самехада поглотила часть заряда и забарахталась активнее, постепенно кроша сверхпрочный камень.

Настоящий Кисаме подскочил к Фринту, занеся для удара копию меча. Невозмутимый капитан в последнюю секунду вдруг выставил левую руку и остановил клинок. Правда, его большой палец оказался практически срезан, а лезвие вошло в плечо.

Кисаме вздрогнул от удивления.

«Из чего это он сделан?! – подумал он, невольно окидывая взглядом грудные мышцы и мускулы рук Фринта, не уступавшие, пожалуй, его собственным. – Впрочем, это всего лишь копия Самехады и она, конечно, не так остра…»

Нукенин собирался было отвести меч, как вдруг его противник обрушил свой правый кулак на лезвие сбоку, одновременно все еще удерживая его пальцами левой руки. Так как это был не настоящий клинок, а теневой клон, он развеялся, а сам Кисаме быстро отскочил назад, на ходу складывая печати, но закончить технику не успел…

Фринт и Энэри, выскочивший на поверхность в пятнадцати метрах от врага, действовали синхронно: капитан выхватил из кармана на спине диск, спаянный из прутьев, и метнул в Кисаме, а младший джонин быстро склонился к земле и ударил в нее обеими руками, выпуская чакру. В том месте, куда, отступая, вот-вот должен был приземлиться нукенин, каменный пласт вдруг вспучился с огромной скоростью. Обычному человеку так можно было сломать ноги или хребет, но Кисаме лишь отшиб себе ступни и пошатнулся.

Однако секундного замешательства было достаточно, чтобы ловушка Фринта сработала: диск, сделанный из металла, способного накапливать и удерживать чакру, управляемый с помощью чакры, рассеянной в воздухе, завис над головой нукенина, а когда тот замер на каменном выступе, созданном Энэри, распался на семнадцать обручей. Изначально они казались сделанными из толстой проволоки, но, разъединившись, увеличились в размерах и охватили пространство вокруг Кисаме, составив от его изголовья до камня, на котором он балансировал, подобие сферической темницы.

Чакра, наполнявшая металл, приобрела форму постоянного тока большого напряжения, и продолжала циркулировать, управляемая Фринтом, подпитываясь из атмосферы. Обручи раскалились и окрасились в белый цвет, ярко освещая хищное лицо нукенина и его мощный торс с двумя порезами и потеками темной крови на животе.

Фринт поднял левую руку, увидел, что большой палец болтается почти лишь на одной коже, и срезал его кунаем. Палец упал на снег.

– Кума-тайчо! – воскликнул Томоока, приземлившись в прыжке рядом со своим командиром. – Я исследовал территорию в радиусе двух километров и никого не обнаружил.

Фринт в этот момент перевязывал руку липким бинтом и думал о том, будут ли работать его печати, сложенные без участия одного большого пальца. Затем взгляд его черных глаз обратился на противника.

– Так где твой напарник? – спокойно спросил он, не трогаясь с места.

Энэри стоял с другой стороны темницы, в пятнадцати метрах от нее. Ему было хорошо видно всех участников этой сцены: и товарищей, и противника. Он хмурился и пытался прийти в себя после применения трех мощных земляных техник за последние полчаса. В то же время ему нужно было следить, чтобы Кисаме не вынырнул из темницы сквозь камень под ногами, а если это произойдет – попытаться раздавить его, как теневого клона, – так что молодой джонин встал на одно колено и приложил руки к земле.

«Просто прикончи его, капитан, – подумал Энэри, – или дай сделать это мне!»

Однако он вовсе не был уверен, что у него хватит на это чакры…

– Чунин же сказал тебе, что я здесь один, – ответил Кисаме, – со мной лишь моя Самехада.

Нукенин ощущал на коже покалывание от тысячи тонких иголок и жар, пробирающий до костей. Глаза непроизвольно щурились, защищая себя от яркого света. В них не было ни капли страха.

– Что тебе нужно в Стране Молний?

Кисаме усмехнулся – он чувствовал, как Самехада постепенно высвобождается из своего каменного плена, – вытянул руку, напрягая мышцы, и раскрыл ладонь.

– Зубы скалишь? – произнес Фринт. Ему вспомнились прежние деньки в АНБУ, когда он ловил с помощью своей Грозовой тюрьмы таких вот, как этот Хошигаки Кисаме. – Тогда переговорам конец…

Сверхпрочный камень треснул – к этому времени вокруг лезвия клинка он превратился в крошево – и Самехада, вырвавшись на свободу, понеслась к хозяину.

Капитан и его джонин отреагировали одновременно: Фринт поднял правую руку и сжал ее в кулак, заставляя кольца темницы плотно сомкнуться вокруг тела жертвы, Энэри выпустил часть своей чакры в землю и воскликнул:

– Сверхпрочный камень!

Однако ни тот, ни другой не поспели вовремя.

Кисаме, уловив движение противника, ушел сквозь камень, раскалывая его с помощью своей чакры. Техники Стихии Земли он использовал в основном для незаметного перемещения, а не для боя. Кольца схлопнулись в воздухе и, создав мощную вспышку, рассыпались оплавленными кусками металла.

Самехада под углом ушла под землю, разрезая ее, будто масло, и, раскрыв пасть, втянула в себя чакру Энэри, проглотив при этом несколько кусков породы. Извернувшись червем, она изменила траекторию, чувствуя знакомое тепло, и, содрогнувшись от радости каждой своей чешуйкой, ощутила мощную хватку Кисаме на рукояти.

«Теперь все будет хорошо», – издала она вибрацию, смысл которой мечник интуитивно разгадал.

– Томоока! На камни! – быстро скомандовал Фринт и отпрыгнул вместе со своим чунином на ближайшие валуны.

Энэри, полный дурных предчувствий, отскочил на несколько шагов ближе к обрыву. У него уже было не так много чакры, чтобы выпустить ее в землю и отслеживать колебания.

Кисаме тем временем создал теневого клона, чтобы атаковать одновременно все цели. Клон выскочил на поверхность прямо перед Фринтом и Томоокой и замахнулся копией Самехады. Капитан, напряженный, но сохраняющий невозмутимое выражение лица, выждал необходимое время и, подгадав момент, когда лезвие неслось на него сверху вниз, быстро подался в сторону и обрушил на клинок мощный удар кулака. Копия Самехады развеялась, на секунду клон оказался открыт, Фринт ударил его ногой в живот, а Томоока отправил вдогонку несколько кунаев.

В это же мгновение раздался короткий вскрик Энэри.

Настоящий Кисаме двинулся именно к нему. Он мог отслеживать перемещение джонина по его чакре, так что вынырнул едва ли не под ним, угрожая разорвать чешуйчатым клинком противника пополам. Энэри отреагировал так быстро, как только смог, но из-за усталости и истощения отскочил недостаточно далеко. Кисаме пригнулся и очертил лезвием Самехады полукруг, зацепив выставленную вперед правую ногу.

Именно тогда джонин вскрикнул и завалился на бок, не выпуская мечей из рук. Его правая нога была срезана до середины бедра. Нукенин прижал ее ступней к земле, убрал меч и быстро сложил печати.

– Взрывная волна воды!

Мощный поток в ту же секунду смыл Энэри с обрыва.

– Энэри! – в отчаянии закричал Томоока, бросившись вперед.

– Стоять! – рявкнул Фринт и добавил тише: – Сначала закончим дело, потом поможем Энэри. Раз эта тварь поглощает чакру, придется использовать запретный прием. Прикрывай меня, пока я вхожу в режим Мудреца.

Оливковая кожа чунина приняла бледно-землистый оттенок. Он кивнул с усилием и начал складывать печати. Глаза его против воли наполнились слезами.

«Лучше бы мне… – думал он, – лучше бы меня… Только живи, Энэри! Только живи!»

– Щит из чакры!

Вокруг Томооки и Фринта образовался золотистый купол.

– Мне нужно две минуты. Всего две минуты! Твоей чакры должно хватить…

В этот момент к куполу подскочил Кисаме и, вытянув руку вперед, направил на него свой меч. Самехада жадно раскрыла пасть и начала поглощать золотистую чакру.

«Черт! – выругался про себя капитан. – Она делает это быстрее, чем я думал. Томоока не продержится двух минут».

Крепко стиснув зубы, Фринт быстро соединил пальцы обеих рук, и с клубящихся черных туч упала молния. Она была проглочена Самехадой, но на время отвлекла прожорливый клинок от купола. Однако, используя молнии, капитан не мог перейти в режим Мудреца, а впадая в транс, рисковал не очнуться до того, как Томоока окажется полностью истощен.

«Кажется, теперь мы в ловушке», – подумал Фринт, хмуря низкие брови.

Энэри повезло: он свалился на гладкие еловые ветки, скатился по ним вниз и упал, угодив затылком как раз в заснеженную ложбинку между торчащими твердыми корнями. И все же несколько секунд он не мог вдохнуть, так как сильно ударился спиной, и лежал, истекая кровью. Алая пульсирующая струйка залила снег, растапливая его.

Наконец Энэри задышал и, дрожа и обливаясь холодным потом, смог сесть. Боль казалась невыносимой и сверлом засела в мозгу, однако он ведь выносил ее, раз не потерял сознание и мог кое-как двигаться… Дрожь стала такой сильной, что начала походить на судороги, сердце бешено заколотилось в груди. Джонин стиснул зубы и посмотрел на свою ногу. Зрелище было отвратительным: из бедренной артерии фонтаном била кровь, кое-где подтекала алыми струйками или сочилась темно-красной жижей. Самехада не только разрезала, но и порвала его плоть, так что рана была неровной.

Хватило одной секунды, чтобы сделать наблюдения, затем Энэри быстро вытянул шелковый шнурок из широкой манжеты митенки и перетянул ногу так крепко, как только смог. Кое-как сложив прыгающие пальцы, он произнес сквозь зубы:

– Каменная броня!

Чакра накопилась в области бедра и открытой раны и в следующую секунду окаменела, плотно обхватив всю поверхность обрубка, оставшегося от ноги.

– Все, все, – сказал себе Энэри, безуспешно пытаясь выровнять дыхание.

Мысль его лихорадочно заработала, предсказывая развязку боя. Джонин быстро огляделся, но не увидел пары мечей, которые выпустил из рук при падении. Тогда он, решив не терять больше времени, пополз к подножию горы, которое возвышалось всего в нескольких метрах от него. Запрокинув голову и осмотрев довольно крутой склон с потеками воды, Энэри мысленно сосчитал высоту.

– Восемнадцать метров. Я пробежал бы их за доли секунды…

Он сорвал перчатки и, накапливая чакру в руках и левой ноге, пополз вверх по склону. Энэри не видел этого, но лицо его было белым, как снег, с капельками холодного пота на лбу и висках. Боль не становилась слабее, но джонин думал только о друзьях, которых подвел из-за своей неосторожности.

Энэри не выполнил свою задачу, не справился – и теперь Фринт и Томоока были полностью открыты для атак врага.

Эти мучительные мысли подгоняли его. Он почти все время видел перед собой собственные бледные руки с изящными кистями и красивыми тонкими пальцами.

«До чего же женские руки, – с презрением думал джонин, – слабые руки! Сбить бы вас об эти камни…»

Добравшись кое-как до горной террасы, Энэри осторожно выглянул из-за ее края и увидел, как молнии, озаряя поле боя белым светом, то и дело бьют в Кисаме, но неизменно попадают в пасть Самехады, простертой у края золотистого купола. Благодаря вспышкам света джонин видел напряженное лицо своего капитана, не размыкающего рук, и Томооку.

Выражение лица лучшего друга заставило сердце Энэри болезненно сжаться – таким оно было горестным, страдающим, словно это ему отсекли ногу.

Что можно было сделать? Чакры почти не осталось, кунаи и сюрикены лежали в кармашке, пристегнутом к правой ноге. Джонин видел ее – свою ногу – в десятке шагов от себя. Отделенная от тела, вместе с жизнью она потеряла свою красоту и казалась удивительно уродливой. Из четырех мечей при нем осталось два: один в верхних, другой в нижних ножнах.

Фринт заметил его краем глаза, но не подал виду, хотя в груди как будто разлили расплавленный свинец.

«Мой боец, – растроганно подумал он. – Это единственная возможность… Либо парни задержат его на пару минут, либо все быстро закончится: против настоящего меча, тянущего чакру, мне ничего не сделать».

Капитан опустил руки и перестал создавать молнии. Он сгорбился, голова его упала. Казалось, что Фринт задремал стоя. Созданный им барьер исчез; небо снова сделалось высоким и ясным, усыпанным звездами; повеяло зимней стужей.

– Каменный снаряд… – беззвучно прошептал Энэри, лежа на боку и складывая печати.

Приподнявшись на локте, он раскрыл рот и выпустил из него камень, который увеличился на лету до размеров небольшой дыни. Кисаме, ощутив за спиной вспышку чакры, обернулся и разрезал снаряд в полете. Джонин стиснул зубы и, опираясь одной рукой о влажный от растаявшего снега камень, другой выхватил меч из нижних ножен.

– Ого! – воскликнул Кисаме, усмехаясь. – Все еще барахтаешься, мелкая рыбешка? Смирись: сильный неизбежно пожирает слабого.

«Надо отвлечь его… хоть на полминуты…» – подумал Энэри, сглатывая, хотя в горле пересохло. Боль пульсировала во всем теле с такой силой, что ему казалось, будто глазные яблоки сейчас лопнут. Руки тем временем совсем ослабли. Энэри вспомнил, что навязать бой грозному противнику их заставил страх за генинов.

– Никогда не смирюсь с тем, что такие как ты пожирают слабых!..

Кисаме пожал плечами. Оставив за спиной купол и считая, что другие два шиноби никуда не денутся, он шагнул к Энэри.

– Смиришься ты или нет – это не изменит законы природы, – заметил нукенин.

«Создаст еще какую-то технику? – думал он в это время, опасаясь подходить слишком близко. – Чакры так мало, что и не понять, хватит ли ее на что-то или нет».

Томоока с замиранием сердца следил за тем, как Кисаме медленно идет к его другу. Нукенин миновал уже половину пути… Не в силах сохранять хладнокровие, чунин выскользнул из купола, обронив едва слышно:

– Прости, Кума-тайчо, но я не могу…

Он побежал, по широкому полукругу обходя Кисаме и бросая в него кунаи, чтобы отвлечь внимание на себя. Но нукенин проигнорировал слабого противника, загородившись мечом от его атаки.

В десятке шагов от цели Кисаме столкнулся с целой стайкой куниц из золотистой чакры, которые прыгали на него и взрывались, так что ему пришлось отступить и выставить перед собой Самехаду. В этот момент Томоока встал рядом с Энэри.

– Что ты делаешь? Зачем?! Мне и так конец… Защищал бы лучше капитана!

Томоока, полуобернувшись, улыбнулся в ответ. Эта добрая улыбка и мягкий взгляд заставили джонина содрогнуться от страха, от ужаса чего-то неизбежного.

– Уходи… – выдохнул Энэри.

Чунин выхватил меч из его верхних ножен и обернулся, чтобы встретиться с Кисаме лицом к лицу.

– Броня из чакры! – воскликнул он, и золотистый мерцающий покров окутал его руку и грудь.

Джонин выронил свой клинок и дрожащими пальцами попытался сложить печати. Но чакры почти не было и от одного лишь усилия воли она не появилась из ниоткуда. Задыхаясь от волнения, Энэри поднял глаза.

Кисаме взмахнул Самехадой; она срезала выставленный Томоокой клинок, и, втягивая в себя золотистую чакру, прошлась по телу чунина, разрывая его от плеча до пояса. Тело, распадаясь на две половины, завалилось на Энэри, заливая его кровью.

– Томо…ока…

Джонин судорожно вцепился в друга, обхватив и прижав к себе его голову, шею, правую руку и часть грудины. Дальше он старался не смотреть, чтобы не растерять остатки мужества. От потока крови сделалось горячо и мокро.

– Это было очень глупо, – заметил Кисаме, встряхивая Самехадой.

В следующую секунду он встретился взглядом со своим противником.

Лицо Энэри было белее снега; глаза пылали; рот был искривлен. Выражение бесконечного ужаса, отвращения, непонимания и горя застыло на нем. Этот ужас не имел отношения к страху: Энэри не боялся Кисаме, но его жестокость поражала его.

Нукенин молча смотрел на него в ответ.

«И этот считает меня чудовищем, – думал он с мрачной усмешкой, которая, впрочем, быстро погасла. – Но почему я должен жалеть его тело, если у меня никогда не было такого тела? Почему я должен щадить его друзей, если у меня никогда не было таких друзей? И почему меня должно заботить его будущее, хотя я сам не имею будущего? Хищнику – жалеть свою жертву?..»

Не желая больше терпеть этот взгляд, Кисаме ударил Энэри ногой в лицо. Джонин откинулся на снег и остался лежать, прикрытый телом друга, в луже его горячей крови.

Фринт поднял голову и открыл глаза. Шумно дыша через нос, он выпрямился, расправляя могучие плечи, покрытые шерстью, и замер.

– Не успел… – горестно пробормотал он, глядя на тела своих бойцов. – Не успел…

Грозный, ужасающий своей мощью рев раскатился в морозном ночном воздухе.

– Я разорву тебя на куски, Хошигаки Кисаме!..

========== Глава VIII. Один на один ==========

Все было хорошо: Юруске подлечил ногу неудачливого генина и успокоил юных куноичи, которые с одинаковым рвением ухаживали за своим товарищем и отчитывали его.

– Будешь еще выделываться и скакать по обледенелым камням? – ворчала девочка, выполнявшая обязанности командира. – Сэмпай, вот вы его лечите, а лучше бы наподдали хорошенько…

– По-моему, он сам неплохо справляется с задачей покалечить себя, – вторила ей подруга.

– Нога срастется недели через две, – серьезно произнес Юруске. – В Юхаки ему наложат гипс. Теперь можно нести его на спине, не боясь усугубить повреждение.

Ему пришлось отдать приказ генинам двигаться без отдыха до самой заставы и быть настороже. Первое время Юруске нес мальчика на себе и отряд бежал довольно быстро. В какой-то момент ремешок сумки с кунаями, пристегнутый к жилету, лопнул и кунаи и сюрикены чунина высыпались на снег. Передав свою живую ношу девочке-командиру, Юруске быстро наклонился, подбирая оброненное оружие, и вдруг сердце его сделало несколько замедленных и болезненных толчков.

«Что это за ощущение? – подумал юноша, хмурясь. – Почему у меня рука дрожит?»

Он выпрямился и посмотрел назад, на гору Юхаки: там сражались его товарищи. Поначалу Юруске не сильно беспокоился – скорее, огорчался, что пропустит нечто важное. Ему даже в голову не приходило, что команда Фринта может пасть в бою с нукенином. Разве его отец не один из самых сильных шиноби, которых он знал? Разве Томоока и Энэри не первоклассные бойцы, превращавшиеся под его руководством в смертельное оружие?

Даже теперь Юруске не столько осознавал, сколько ощущал опасность. Дурные предчувствия сжали его сердце безжалостной хваткой.

– Я должен вернуться, – пробормотал он, затем повторил громче: – Я должен вернуться.

Режим Мудреца изменил тело капитана Фринта, сделав его более крупным, словно свитым из тугих жгутов мышц. Джонин увеличился ростом, но стал более коренастым, сгорбился, так что выступил загривок, скрадывавший сзади очертания широкой шеи. Рубашка треснула по швам, короткие рукава распались, выпуская мускулистые руки, покрытые шерстью от плеча до почерневших укоротившихся пальцев с массивными когтями. Фринт не до конца потерял человеческий облик, но в тени был скорее похож на зверя.

Впрочем, света звезд для Кисаме было достаточно, чтобы разглядеть лицо противника, искаженное яростью. Щетина теперь казалась частью покрова из шерсти, как и густые, вставшие дыбом волосы и темные брови, затенявшие белки глаз. Глаза Фринта не изменились – они были все такими же черными, а взгляд казался еще острее.

– А теперь, – прорычал он, – никакая сосущая чакру тварь тебе не поможет…

Хошигаки Кисаме издал скрипучий смешок, поведя Самехадой в воздухе.

– Природная энергия, да? – спросил он. – Кто бы мог подумать, что у Кумо есть такой ниндзя…

– Тебе бы ожидать большего от величайшей из Деревень, – Фринт отставил одну ногу назад и напрягся, готовясь к рывку, – раз уж ты явился сюда…

Нукенин усмехнулся, не ослабляя внимания. Он крепче сжал рукоять меча и сказал тихо:

– Не вздумай жрать ее, поняла?

Самехада недовольно заурчала: за кого он ее принимает? Ей ли после чудесного, насыщенного аромата чакры прельститься безвкусным едва ощутимым запахом, который шлейфом окутывал врага? Она его не видела и почти не различала на фоне камней и сосен. Клинок напыжился, растопыривая бритвенно-острые чешуйки, и выхаркнул ранее проглоченные камни навстречу противнику. Разве такое переваришь?..

Кисаме очертил мечом полукруг, намереваясь рассечь грудь прыгнувшего к нему Фринта, однако джонин проигнорировал обе атаки: камни отскочили от него, как от скалы, а лезвие лязгнуло о стальную шкуру и высекло сноп искр, осветивших неестественно затвердевшую темно-серую шерсть.

Нукенин не успел даже приподнять брови от удивления – ноги спружинили сами собой, унося тело из-под удара огромной лапы. Черные когти полоснули по гладкой серо-голубой коже, вспарывая мощную грудь Кисаме и оставляя на ней достаточно глубокие раны.

«Его сила, скорость и выносливость выросли в разы в этом режиме», – подумал мечник, отступая и загораживаясь мечом от новых ударов.

– Разорву!.. – сквозь зубы прорычал Фринт.

Ему нужно было любой ценой навязать ближний бой, достать до тела ненавистного нукенина, однако Кисаме, выставив вперед раздувшуюся Самехаду, не позволял противнику приблизиться. Пришлось удерживать меч обеими руками и широко расставить ноги – и то, джонин постепенно двигал клинок, упершись в него лапами и плечом.

«Он вырвет мне лицо или проломит череп, – подумал Кисаме, – после такого трудно будет восстановиться…»

Так они боролись какое-то время, уцепившись за раздувшийся, подобно иглобрюху, клинок.

«Не уступлю!» – думал Фринт, чувствуя, как горячая кровь пульсирует в его теле, превращая мышцы в камень.

«Не уступит», – подумал Кисаме и, резко ослабив хватку, отскочил.

Самехада в этот момент приняла прежнюю форму, так что джонин по инерции подался вперед, но быстро вновь обрел равновесие. Он преследовал врага длинными прыжками, демонстрируя великолепную скорость и неожиданную для подобного телосложения ловкость.

К этому времени ночь перевалила за середину, погода резко изменилась: мороз начал спадать, а с юго-востока задул влажный ветер. Он проносил по небу небольшие облачка, и их легкие тени скользили по склону Юхаки.

Оба противника неплохо видели друг друга в свете звезд. Грудь Кисаме почти от самых ключиц и до пояса была залита сочащейся из ран темно-багровой кровью. Это его не смущало: Самехада делилась с ним чакрой и не давала ощутить усталость или упадок сил. Про царапины, оставленные на бугристом прессе мастером четырех мечей, он уже почти забыл, да и боли от глубоких ран, нанесенных когтями Фринта, в пылу схватки почти не чувствовал. Отступая, нукенин не поворачивался спиной к своему противнику и продолжал внимательно изучать его движения.

«Что это? У него тоже кровь? – подумал Кисаме. – На плече и на лапе… Самехада все-таки порезала его?»

У Фринта в самом деле остались порезы на коже – в тех местах, которыми он упирался в клинок.

Представив перед своим мысленным взором собственный первый выпад против джонина в режиме Мудреца, Кисаме сообразил, как работала его защита: меч соскальзывал с шерсти, похожей на подвижные стальные иглы, которые к тому же могли пригибаться в нужном направлении.

«Скользящими ударами и ударами наотмашь его не пробить, а если колющим?» – мечник остановился и покрепче уперся обеими ногами в землю.

Фринт несся прямо на него длинными скачками, задействуя для отталкивания все четыре конечности. За секунду до его финального прыжка Кисаме перехватил Самехаду обеими руками и сделал выпад навстречу противнику. Однако джонин молниеносно пригнулся к земле и клинок лишь скользнул по его холке.

Удар головой в живот сбил нукенина с ног и свез его телом груду камней, за которой неожиданно резко оборвалась терраса. Фринт и Кисаме вылетели с обрыва и вместе рухнули вниз. Джонин еще до того, как твердая почва осталась позади, обхватил противника лапами и разодрал ему спину от лопаток до пояса, глубоко погружая когти. В полете из-за большей тяжести тела он перекувыркнулся через голову и приземлился на загривок, а потом на спину, стараясь не разжимать хватки. Однако Кисаме вывернулся из его лап, распоров спину еще больше.

Вот теперь стало по-настоящему больно – и даже огонь в крови не спасал. Нукенин быстро нагнулся, подхватил Самехаду, которую выпустил из рук при падении, и исчез прежде, чем Фринт, слегка оглушенный ударом о землю, вскочил на ноги.

– Я тебя чую! – прорычал джонин, поворачиваясь и сверля взглядом старую ель в паре десятков шагов от себя.

– Взрывная волна воды!

Фринт успел сделать лишь пару шагов, прежде чем на него обрушились тонны воды. Сопротивляясь мощному потоку, он вцепился когтями в ствол ели, но вода не убывала – наоборот, она заполнила пространство вокруг, скрыв под собой верхушки деревьев и не дойдя всего пары метров до горной террасы, на которой остались тела Тоомоки и Энэри.

«Не переусердствовать с моей гигантской водяной тюрьмой, – думал в это время Кисаме, – иначе ее будет видно с дороги на Юхаки». Он мог бы сделать ее в разы больше.

Сложив печати и создав десяток акул из чакры, нукенин отправил их вперед, а сам остался наблюдать за результатом.

«Тут повсюду его чакра, – стиснув зубы, сказал себе капитан. – Неоткуда черпать силы… Мой предел в этом режиме – полчаса, а потом я буду выжат, как тряпка… Мразь, ведь я же достал его дважды! А он… ни боли, ни усталости… Это не шиноби, это какое-то чудовище!»

Десять акул, как десять снарядов, подлетели к Фринту и начали терзать его, пытаясь прокусить шкуру. Вода окрасилась кровью.

– Очевидно, молнии сейчас ты использовать не можешь, – усмехнулся Кисаме.

Глаза его горели белым огнем. Несмотря на то, что толщу вод практически не пронизывал звездный свет, нукенин наполовину видел, наполовину чувствовал происходящее. Ему даже казалось, что он ощущает вкус крови Фринта, однако капитан, не обращая внимания на свежие раны, точными ударами поражал одну акулу за другой и в конце концов покончил со всеми.

– Кажется, мои акулы разорваны своей жертвой – обычно бывает наоборот, – сказал себе Кисаме.

Он улыбался, радуясь, что противник по-настоящему хорош. Создав еще десяток акул, нукенин получил возможность вновь полюбоваться выносливостью, скоростью и силой удара Фринта.

– А ведь он дышать не может. Любопытно узнать, сколько Мудрец продержится под водой без кислорода…

Тем временем джонин, развеяв акул, быстро поплыл к склону и, цепляясь когтями, начал взбираться вверх. Это было разумнее, чем просто пытаться всплыть: так одна сторона была прикрыта от внезапной атаки, а камень давал опору и возможность противостоять течению.

Кисаме покачал головой.

– Это не поможет: я могу расширить пласт воды до самой вершины Юхаки.

Но ему хотелось действовать иначе и вновь помериться силой с противником в ближнем бою, так что нукенин отстегнул от пояса цеплявшуюся за него рукоять Самехады и втянул клинок в собственную плоть, сливаясь с ним воедино и меняя форму. Кисаме сделался еще больше похож на акулу, раны его затянулись. И когда Фринту оставалось меньше трех метров до поверхности воды, нукенин, двигающийся в воде с еще большей скоростью, чем обычно, настиг его и напал сзади.

Обхватив врага со спины и взяв в замок его шею, Кисаме надавил на нее предплечьем. Капитан попытался скинуть с себя противника, но не смог и принялся кромсать когтями все части тела, до которых мог достать. На этот раз кровь нукенина окрасила воду, но, подпитываемый Самехадой, он почти сразу залечивал раны. Так они крутились в воде почти две минуты, пока Фринт не захлебнулся, будучи не в силах больше обходиться без воздуха.

«Как же так? – думал он, чувствуя, что глаза его застилает мрак еще более плотный, чем темная вода. – Ведь я чувствую, как расходится его плоть, пропуская мои когти до самых костей; как трещат, лопаясь, его жилы; чувствую его кровь на моем языке… Почему он все еще невредим?..»

Когда Фринт в следующий раз открыл глаза, то первым, что он увидел, была ненавистная серая рожа с зубастой усмешкой на лице. Кисаме сидел на валуне, широко расставив ноги, упершись одной рукой в бедро, а локтем другой руки небрежно опираясь на колено.

Капитан лежал перед ним, совершенно обессиленный после отмены режима Мудреца, в мокрой рваной одежде. Его голова была немного приподнята и покоилась на камнях, шея едва ли не соприкасалась с теплыми чешуйками Самехады. Клинок упирался рукоятью в землю позади Фринта, а широкая часть с пастью, словно голова верного пса, лежала на валуне возле колена Кисаме.

– Чуть шевельнешься – и тебе конец, – произнес нукенин, заметив, что его противник пришел в себя.

Руки капитана были привязаны к израненному телу. Сейчас, когда его не покрывала шерсть, стали хорошо видны порезы и следы от укусов акул. Впрочем, все эти раны были не смертельны – стальная шкура не единожды защитила его.

– Я вытянул воду из твоих легких, так что ты словно бы и не тонул вовсе.

– Почему не дал мне сдохнуть? – хрипло спросил Фринт, черные глаза его сузились.

– Хотел задать тебе как джонину Облака несколько вопросов.

– Ты же знаешь, что я не стану отвечать. Даже ты не стал.

– А надо бы. Посмотри-ка туда. – Кисаме кивнул. – Что ты видишь?

Фринт приподнял обросший щетиной подбородок, избегая лезвий у своего горла, и скосил глаза.

– Вижу тела… мертвые тела моих бойцов.

– Мертвые тела, да? Но мертв только один из них – второй еще дышит.

Капитан сглотнул, на мгновение почувствовав, как теплая чешуйка скользнула по его кадыку.

– Он, конечно, плох, но пока жизнеспособен. Не имей я такого козыря, стал бы я спасать тебе жизнь?

– Что ты хочешь знать? – Лицо Фринта сделалось жестким.

Кисаме выпрямился, расправляя широкие плечи, и глубоко вдохнул свежий ночной воздух, наполняя им могучую грудь.

– Джинчурики Двухвостого – где ее найти?

– Джинчурики, – повторил капитан. – Так вот кто вам нужен…