Текст книги "Утешение (СИ)"
Автор книги: Митэй Тиль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Итачи с удивлением почувствовал, что не может оторвать глаз от этого милого лица. Сердце в его груди напомнило о себе несколькими сильными ударами.
– Я бы не хотел говорить или делать что-то, от чего ты потом почувствуешь себя обманутой или несчастной, – тихо произнес он, невольно глядя на ее губы.
Сюихико покачала головой – от волнения она не могла вымолвить ни слова – и потянулась к нему. Итачи слегка наклонился и поцеловал ее, одновременно накрыв ее руку, опиравшуюся о крышу, своей рукой.
Для них обоих будущее было покрыто мраком, оба не надеялись увидеть следующую весну, и оттого настоящее обретало большую остроту, казалось чем-то незыблемым, покинувшим границы времени, вечным.
Небо посветлело, звезды исчезли. Далеко над морем обрисовалась бледная золотистая полоска. Молодые люди сидели, придвинувшись друг к другу поближе, держась за руки. Ресницы Сюихико опустились – она чувствовала себя счастливой, но очень уставшей от всех пережитых этой ночью эмоций, Итачи согревал ее, управляя током чакры. Он ни о чем не думал, сосредоточившись на ощущениях этих минут. Холодный ветер трепал его волосы, время от времени забрасывая их на лицо, теплые пальцы Сюихико соприкасались с пальцами Итачи. Где-то внизу, на фоне снежного склона, и еще ниже, над верхушками елей пролетали черные вороны. В восточной части бледно-голубого неба распускался оранжевый цветок восходящего солнца, бросая отблески, похожие на языки пламени, на свинцово-серые волны сурового моря.
«Здесь в самом деле так красиво? – спросил себя вдруг Итачи. – Ослеп я или прозрел?»
Но эти мысли, легкие, как дуновение ветра, проносились мимо, не задерживаясь, и лишь слегка тревожили его.
Пора было возвращаться. Итачи подхватил на руки Сюихико и, взглянув на ее лицо, произнес с улыбкой:
– Ты совсем сонная.
– Нет, я не хочу спать, просто устала немного…
Когда они уже были в комнате, он снова предложил ей прилечь.
– Я не хочу засыпать, – повторила девушка, – не хочу, чтобы это утро заканчивалось.
– Хочешь, чтобы я остался?
– Угу… – призналась Сюихико, слегка розовея.
Итачи и сам не испытывал никакого желания возвращаться в свою комнату на растерзание мрачным мыслям и на строгий суд собственного здравого смысла; вновь надевать даже перед самим собой маску жестокого Акацки, человека, руководствующегося холодным расчетом и бездушной логикой.
– И все же тебе нужно отдохнуть. Ты почувствуешь это, как только я перестану ускорять ток твоей чакры.
– Я прилягу до завтрака, только ты не уходи, ладно? Можешь почитать что-нибудь… Почитаешь мне вслух?
Итачи кивнул. Он пересадил девушку на кровать и подошел к полке с книгами. Его внимание сразу же привлек роман, который он видел в иллюзиях Сюихико, – «Золотой и Серебряный». Протянув к нему руку, Учиха вдруг замер: он увидел в самом углу, за книгами, небольшую подставку с резными фигурками, изображавшими хвостатых зверей. Эта «чудовина» была ему хорошо знакома, хотя он ни разу в жизни ее не видел. Но однажды в гендзюцу Сюихико ему довелось изучить до мелочей каждую из этих фигур, и его пальцы до сих пор помнили их шероховатую узорчатую поверхность.
Выдвинув подставку на видное место, Учиха спросил, не оборачиваясь:
– Ты знаешь, кто это?
Девушка лежала на боку, натянув на себя покрывало и подложив подушку под голову, и смотрела на Итачи.
– Хвостатые звери, – ответила она. – Воплощение силы и хаоса. Подобные стихийному бедствию, они способны разрушать целые деревни.
«И иногда подчиняются глазам Учиха», – добавил про себя Итачи.
Он поставил «чудовину» на стол, взял книгу и опустился в кресло, однако даже не раскрыл ее, задумавшись о своем. Размышляя, Итачи извлекал фигурки из отведенных для них подходящих по форме отверстий и расставлял на столе в ряд в следующем порядке: Пятихвостый, Семихвостый, Шестихвостый, Однохвостый, Двухвостый, Треххвостый, Четыреххвостый, Восьмихвостый и Девятихвостый. Его пальцы на секунду замерли в воздухе, а затем поменяли местами зверей с двумя и тремя хвостами.
– Иногда для усмирения их помещают в сосуд – живого человека, – но этот опыт не всегда удачный, – произнес он.
Сюихико знала, что несколько попыток запечатать Восьмихвостого зверя в тело шиноби закончились плачевно для ее деревни.
– Ты, наверное, знаешь, что у Кумо есть два таких сосуда, – сказала она.
Итачи кивнул и указательным пальцем подвинул вперед две фигурки – с двумя и восемью хвостами. Он смотрел на них из-под опущенных ресниц, избегая взгляда Сюихико. Сердце его быстрее забилось в груди. Конечно же, она что-то знала о Нии Югито и могла рассказать ему о ней.
«Тогда бы у меня не было выбора: я передал бы эту информацию Акацки, сделав Сюихико предателем Кумо. Мне следовало допросить ее в первый же день – так поступил бы любой Акацки. Я все еще могу это сделать…» – Итачи мучил себя этими мыслями и, откинувшись на спинку кресла, подпирая подбородок рукой, смотрел на девушку, сомкнувшую ненадолго глаза.
Стоило ли рисковать ради нее? Учиха привык идти к своей цели, разрушая любую преграду на своем пути, уничтожая все, что могло подвергнуть риску воплощение его плана в жизнь. Не было никого и ничего, что он не смог бы возложить на алтарь своей главной цели: ради этого он погрузил во тьму собственную душу и душу любимого младшего брата. Если бы эта девушка, нежная и прекрасная, как цветок, встала на его пути, разве он не растоптал бы ее?
«Да», – с горечью подумал Итачи. Он чувствовал, что смог бы это сделать, несмотря на боль и сожаление.
Ему захотелось защитить ее от самого себя.
– Не стоит обсуждать такие вещи, – сказал он.
Куноичи улыбнулась, не открывая глаз.
– Ты и так это знал. Все шиноби высокого уровня знают о том, как были распределены Хвостатые между Деревнями. Моя мама знала.
– Я имел в виду то, чего я могу не знать.
Сюихико открыла глаза и посмотрела на Итачи.
– Ты напоминаешь мне, что мы враги? – тихо спросила она.
Учиха кивнул.
– В первый раз, когда ты применила ко мне гендзюцу, я поместил в тебя своего ворона из чакры.
– Когда я упала с кресла?
– Да.
Девушка сразу же вспомнила о проблемах с дыханием.
– Итачи… а его присутствие можно ощутить физически?
– Нет.
Легкий вздох сорвался с ее губ.
– Получается… все эти дни ты следил за мной?
– Не совсем. Я только мог знать, где ты находишься и с кем, без подробностей.
– И этот ворон до сих пор во мне?
Итачи кивнул.
Сюихико не знала, как к этому относиться, не могла определить, что чувствует. От любого другого человека подобное вмешательство показалось бы ей наглостью, но мысль о том, что часть чакры Итачи всегда с ней, отчего-то согревала ее сердце.
– Я не сержусь, – тихо сказала она.
Учиха поднялся с кресла, подошел к кровати и задумчиво посмотрел сверху вниз на вцепившуюся в подушку куноичи. Сюихико сильно смутилась и впервые подумала о том, как неприлично ему проводить столько времени в ее комнате.
– Я покажу тебе печати, которые необходимо запомнить, – сказал Итачи и соединил пальцы обеих рук.
Серые глаза распахнулись шире: Сюихико проследила за тем, как он быстро сложил несколько печатей, и мысленно повторила каждую из них.
– Прочь! – Черные глаза Учиха сверкнули. – Это слово позволит ворону покинуть твое тело и рассеяться.
Куноичи кивнула.
«К чему он меня готовит?» – подумала она.
Рука Итачи протянулась к ней, коснулась пряди ее волос, сползавших на глаза, и отвела их за маленькое розовое ушко. После этого он вернулся в кресло и снова взялся за книгу.
– В истории Кумо не встречалось других столь возвысившихся братьев, – читал Учиха своим глубоким голосом, – чей путь в равной степени овеян был позором и славой, проклятиями и благословениями. Попирая законы и презирая слабых, но в той же мере отвергая благосклонность незаслуженно имущих власть и богатства, Кинкаку и Гинкаку, Солнце и Луна, Золотой и Серебряный братья, вышедшие из Деревни Скрытого Облака, превыше всего ставили силу и мощь, мужество на поле брани, хитрость в бою, а также благо и славу вскормившей их Кумо.
Сюихико быстро поднесла руку к лицу и отерла выступившие на глазах слезы: строки, вырезанные в ее душе навсегда, обрели свое звучание и до конца наполнились смыслом. Ей казалось, что это было суждено с того самого дня, как она впервые открыла эту книгу. Читая ее снова и снова, сделав своей любимой, Сюихико ждала его – голос Итачи. Ждала встречи с ним, ждала этой самой минуты как завершения долгого, мучительного пути, часть которого ему было суждено миновать, следуя за ней, подобно тени.
И вот он здесь.
========== Глава VII. Грозовая тюрьма ==========
Группа, состоявшая из четырех шиноби Облака и находившаяся под командованием старшего из них – Фринта по прозвищу Кума-тайчо, – продолжала двигаться по дороге на заставу Юхаки, несмотря на наступление темноты. Фринт не оглядывался, но внимательно прислушивался к мягким шагам сына за спиной: Юруске, выложившись по полной еще в первой половине дня, выдохся к вечеру и переместился в конец строя. Он мог бы утешить себя мыслью, что соревнуется с намного более опытными шиноби, поэтому отстает, но отец всегда учил его не искать себе оправданий.
«Как только придумаешь себе оправдание, – сказал как-то Фринт, – можешь лечь и помирать, потому что больше ты ни на что не годишься. Оправдание – это разрешение самому себе сдаться».
А разве мог Юруске сдаться теперь, когда его приняли в прославленный отряд – пусть и всего на одну миссию?
Так что молодой человек лишь крепче стискивал зубы, шумно выдыхая воздух через рот, и раз за разом продолжал отталкиваться ступнями от застывшей грязи, припорошенной сухим снежком.
Во главе отряда бежал второй по старшинству джонин, Энэри. За его спиной крепились четыре меча, казавшиеся в темноте двойным черным крестом на белом жилете. Движения джонина были четкими, упругими, казалось, что несколько часов напряженного бега никак не отразились на нем.
Остановившись, он обернулся и, подождав, пока все подтянутся, произнес:
– Триста метров до Юхаки.
Речь шла не о заставе, оставленной далеко позади, а об одноименной горной цепи, ближайшая из вершин которой смутно угадывалась в темноте февральской ночи.
– Дальше только вверх по склону. Остановимся?
– Да, – ответил Фринт, вглядываясь в темень. – Пожалуй, разведем костер – может, генины заметят нас и сами отыщутся. Томоока, отправишь разведчиков? Пусть порыщут в округе, особенно вдоль склона.
Чунин кивнул и сложил печати. Вспышка чакры на несколько секунд осветила его лицо: черные, как смоль, брови были слегка нахмурены, глаза казались еще более темными, чем ночное небо, – затем разделилась на шесть фигурок, приобретших очертания куниц.
– Вперед! – кивнув, скомандовал Томоока, и шесть зверьков, как шесть стрел, метнулись в разных направлениях и вскоре скрылись из глаз.
Чунины сошли с дороги и отправились на поиски сухостоя для костра.
Джонины негромко переговаривались. Энэри стоял, слегка нахмурившись и вперив руку в бок. Руки у него были с тонкими, изящными, как у девушки, пальцами – джонин этого стеснялся и постоянно носил митенки из темно-серой кожи с длинными манжетами и шнуровкой, несколько огрубляя этим свой внешний вид. Впрочем, тело его было сильным, с достаточно развитыми мышцами, скуластое лицо казалось суровым, несмотря на то, что Энэри едва миновало двадцать три, и весь его облик говорил о силе и уверенности в себе. Двигался джонин с грацией тигра.
Старший джонин ничуть не проигрывал от сравнения с более молодым товарищем: он был по-настоящему силен. Его внешний облик – широкие плечи, крепкий торс, мощные руки и ноги – производил известное впечатление, но большая угроза исходила от его глаз – черных, с красивым разрезом, чуть прищуренных под выразительными бровями. Эти глаза смотрели слишком насмешливо, слишком пристально. «Ну, чем ты меня удивишь?» – спрашивали они.
Фринта и в самом деле было сложно удивить, но полученный жизненный опыт не умалял его осторожности.
– Скорее всего, они еще даже не умеют согревать себя чакрой изнутри, – заметил Энэри. – Значит, попытаются развести костер. Томоока увидит его издалека глазами своих куниц.
– Или не увидит, если они забрались высоко, спрятались за гребнем да среди камней, – ответил Фринт.
– Юруске неплохо держался сегодня.
Старший джонин пожал плечами, но в душе ему было приятно услышать похвалу в адрес сына.
Вскоре костер был разведен и шиноби расселись вокруг него на своих спальных мешках, ужиная и наслаждаясь ароматным чаем. Это было тем приятнее, что мороз, похоже, собирался крепчать. Заметив, что Юруске слишком внимательно его разглядывает, Энэри поднял на него глаза и произнес:
– Ты хочешь о чем-то спросить?
Юноша кивнул.
– А правда, что вы обновили свою татуировку? Можете показать?
Джонин посмотрел на Томооку с упреком, но тот только добродушно улыбнулся в ответ.
– Я не собирался хранить твой секрет, потому что никакой это на самом деле не секрет.
Энэри просунул руку под жилет и приспустил с плеча рубашку. На коже были вытатуированы три параллельных друг другу черных меча и один, перекрещивающийся с ними. Вокруг последнего дополнения к рисунку еще не спала краснота.
– Ого! – Юноша осмелился подойти поближе и склонился к татуировке. – Вы теперь владеете четырьмя мечами, да? А сможете освоить еще больше и быть как Би-доно?
– Со временем смогу. – Энэри снова натянул рубашку. – Если все конечности останутся при мне.
Фринт усмехнулся. Томоока покачал головой.
– Энэри защитил свое звание мастера четырех мечей десять дней назад, – произнес он, лукаво поглядывая на друга, – сам Би-доно присутствовал на испытании.
– И что же он сказал?
Джонин слегка покраснел, хотя старался сохранить равнодушное выражение лица.
– Что я болван, – сухо ответил он.
– Би-доно всех так называет, – вмешался Фринт, делая сыну знак вернуться на свое место.
«Он и сам болван еще тот», – добавил командир про себя.
– Нашлись! – Томоока вскочил со спальника. – Они недалеко, на вершине ближайшего гребня – еще не спустились с Юхаки. Развели костер, выставили дежурного. Кажется, у мальчика сломана нога…
– Сворачиваемся, – коротко бросил капитан.
Не очень-то ему хотелось гнать команду в темноте по горным склонам, но нужно было как можно быстрее оказать раненному генину медицинскую помощь – для этих целей они и взяли с собой Юруске.
Шиноби кое-как отыскали тропинку между камней и поднимались по ней друг за другом. Энэри прихватил с собой вязанку толстых сухих веток, заготовленных для костра, и бежал последним. Томоока внезапно остановился, так что Энэри наткнулся на него в темноте и выругался.
– Капитан! В полукилометре к востоку замечен вражеский шиноби! На его протекторе перечеркнутый символ Киригакуре, а за спиной огромный клинок… Лагерь генинов прямо на его пути!
Фринт, обернувшись к своему чунину, внимательно выслушал его и почти не изменился в лице, хотя это стоило определенных усилий. Отступник с одним из Семи Мечей…
– Он в черном?
– На нем черный балахон с красными облаками.
«Эти дети ему на один зубок, – мрачно подумал капитан. – Надо срочно убирать их с его пути…»
– Юруске!
– Здесь!
– Твоя задача – вывести как можно скорее отряд генинов к дороге и двигаться вместе с ним к заставе Юхаки.
– Так точно, – ответил, бледнея от волнения, юноша и сразу же побежал вперед.
– Обойдем их по краю и встретим мечника, – обратился Фринт к двум оставшимся товарищам. – Не убьем, так потянем время.
– Капитан… – Глаза Энэри недобро сверкнули, хворост резким движением был сброшен на снег. – Это… Акацки?
– Да.
– Тогда уничтожим его!
Капитан усмехнулся: ему нравился такой настрой.
«Чертова гора все не кончается!» – с досадой думал Кисаме, бегом продвигаясь по краю гребня. Он хотел еще сегодня выбраться к дороге – надеялся сделать это засветло, – а потом остановиться на ночлег, но опоздал. Срезал, называется! Бежал напрямик через лес и внезапно уперся в гору, которая, по его памяти, должна была быть намного дальше…
Самехада заурчала в своих обмотках, почувствовав впереди чакру, но быстро затихла, из чего Кисаме сделал вывод, что придется иметь дело со слабым противником.
«Жалкие создания, – подумал нукенин, вдыхая морозный воздух. – Расспросить их про Лес Гигантов?»
Но именно здесь и сейчас ему не хотелось понапрасну тратить время, так как чутье его дремало, подобно Самехаде, и не давало о себе знать. Кисаме готовился обойти незадачливых генинов стороной, не особо интересуясь ими, но почувствовал приближение намного более серьезного врага. Сначала он даже подумал, что придется иметь дело с АНБУ.
– Эти ничего не скажут, но зато могут показать кое-что интересное…
Длинными прыжками нукенин двигался навстречу новому противнику, уже предвкушая радость битвы, как вдруг Самехада вздрогнула за его спиной, ощутив впереди мощный всплеск чакры. В сотне метров от Кисаме в небо вспорхнул сияющий голубой кирин, высоко взмыл вверх, сделал дугу, а затем помчался к земле, вращаясь на лету и ослепительно искрясь. Нукенин ускорился, желая побыстрее покинуть зону поражения, но кирин из чакры сменил направление движения и снова нацелился на него.
– Любопытно, – Кисаме усмехнулся и ухватился за рукоять меча.
В следующую минуту на него обрушился молниевый поток, заряд успел разбежаться по поверхности земли на пару метров в диаметре, а потом словно испарился. Как только завеса из голубого свечения исчезла, стало видно мечника, принявшего боевую стойку, и Самехаду в его руке, высунувшуюся из обмоток и жадно разверзшую пасть. Меч дернулся – словно икнул, – не совсем довольный вкусом поглощенной чакры, волосы Кисаме, торчавшие над головной повязкой, встали дыбом, на балахоне образовался статический заряд и между рукавом и полой проскочила искра, хорошо заметная в темноте.
На одном из валунов обрисовалась фигура шиноби в белом жилете и с четырьмя мечами за спиной.
– Хошигаки Кисаме, ты можешь сдаться отряду Облака, – спокойно сказал он.
Нукенин усмехнулся и мгновенно ринулся вперед, однако враг оказался очень быстрым и отпрыгнул в сторону, выхватывая из-за спины оружие. Кисаме подался за ним следом и взмахнул Самехадой, однако чудовищный клинок рассек лишь воздух: Энэри успел ускользнуть. Он молнией пронесся в опасной близости от нукенина и, избегая встречи с мечом, вновь отступил.
Джонин Облака замер в боевой стойке с мечами в нескольких шагах от Кисаме. Последний с удивлением заметил, что балахон его сбоку, на уровне пояса, разрезан в двух местах.
«Ближе подобраться не получится, – подумал Энэри, – иначе мне не уйти от удара».
– Быстрый, – заметил Кисаме с усмешкой.
В то же мгновение в воздухе просвистели кунаи, и ему пришлось отскочить назад. Не только по направлению полета, но и по циркуляции чакры в теле ниндзя, спрятавшегося за камнями на возвышении, нукенин без труда определил его местоположение. Такие атаки могли доставить неприятности и мешали сосредоточиться на схватке в ближнем бою, так что Кисаме неожиданно изменил направление и, оставив Энэри в десятке метров за спиной, запрыгнул на возвышенность и метнулся к груде камней, за которой укрылся Томоока.
Камни засветились и раздался взрыв, но вместо обычной взрывной волны, которую должна была поглотить Самехада, на нукенина набросилась стайка куниц из золотистой чакры. Кисаме отступил, выставляя перед собой чудовищный клинок с разверстой пастью; куницы, перед тем как быть поглощенными, начали взрываться, что доставило живому мечу несколько неприятных секунд. Томоока, воспользовавшись моментом, отступил.
«Этот парень не такой скоростной, – подумал нукенин, – будет держаться на расстоянии, что снизит эффективность его атак. А если сойдусь с его напарником, вообще исключу возможность атаки».
Томоока и в самом деле опасался метать кунаи и сюрикены, пока Энэри сражался с Кисаме в ближнем бою.
«Техника капитана не сработает, если меч высосет чакру, – думал младший джонин, – мы просто тратим время и силы зря. Прежде чем он попадет в ловушку, нужно любым способом обезоружить его. Понял ли Томоока?»
Впрочем, Энэри почти наверняка знал, что Томоока все понял: они достаточно много времени проводили вместе как друзья и боевые товарищи.
После использования Голубого кирина, одной из его мощнейших техник, Фринт ослабевал; и в этот раз ему пришлось отправить вперед своих ребят и задержаться на какое-то время.
Он упирался коленом и обеими руками в землю, ожидая, пока давление спадет и кровь перестанет стальным молотом долбить по вискам. Как только темная пелена перед глазами рассеялась, капитан достал из-за пазухи свиток и развернул его перед собой.
– Распечатывание!
Часть рисунка исчезла и на его месте возник металлический диск, словно спаянный из нескольких колец разного размера, вставленных друг в друга. Он расширялся в середине и сужался к краям.
Фринт опустил диск в широкий карман куртки на спине, убедившись, что сможет при необходимости извлечь его без труда, и выпрямился. В это время к нему подбежал Томоока.
– Капитан! Оружие мечника поглощает чакру!
– Чистую?
– Техники тоже!
– Так… – Фринт слегка прищурился. – Энэри не уступает ему в скорости?
– Похоже, нет, но он сильно рискует, двигаясь вблизи от меча. Этот нукенин просто огромный… – Чунин с беспокойством оглянулся, хотя из его положения не было видно поля боя.
Капитан положил руку ему на плечо и пристально посмотрел в лицо.
– Таких быстрых и ловких бойцов, как Энэри, еще поискать. Он не уступит этой мрази.
Томоока глубоко вдохнул и медленно выдохнул, лицо его прояснилось.
– Надо подумать, как разделить меч и мечника…
Отскочив друг от друга после очередного столкновения, Кисаме и Энэри остановились на минуту, не ослабляя внимания и не опуская оружия. Балахон нукенина был изрезан в нескольких местах, но на его теле мечи джонина не оставили ни единой царапины. Шиноби Облака тоже был невредим, если не считать потери чакры, которую понемногу высасывала из него Самехада.
«Долго так не продержаться, – подумал Энэри, слегка хмуря свои тонкие, разлетающиеся к вискам брови. – Я теряю чакру и быстрее устаю. В конце концов это скажется на скорости… Я должен придумать ловушку для меча в ближайшее время!»
Кисаме вспомнил, что однажды встречал куноичи погибшей деревни с подобной скоростью. Она тогда оставила дырку в одном из облаков на его балахоне, создала теневых клонов и сбежала. Нукенину не нравилось, когда его жертва раздваивалась или разделялась на большее количество частей, потому что чакра распределялась поровну между теневыми клонами и их хозяином и Самехада не могла помочь ему сориентироваться.
Поэтому теперь, с учетом имеющегося опыта, нукенин хотел в первую очередь обезвредить самого быстрого противника; двое других пока волновали его в меньшей степени. Тем не менее забывать о них не стоило. Самехада чувствовала чакру Томооки и третьего шиноби в ста метрах по направлению к дороге.
Ночь была ясная, морозная, в свете звезд Кисаме и Энэри довольно четко видели друг друга.
– Ну что же, нападай, мастер четырех мечей, – усмехнулся нукенин.
– Сейчас – только отдышусь немного…
– Да ты ведь не устал. Раз моя Самехада не потеряла интерес, значит, у тебя еще достаточно чакры.
– А где твой напарник? Вы ведь действуете парами… Неужели угодил в руки АНБУ Облака?
Кисаме рассмеялся размеренным скрипучим смешком, представив себе команду АНБУ, угодившую в руки Итачи-сана.
– На твоем месте я бы не желал товарищам подобной встречи, – заметил он.
Энэри нахмурился. Впрочем, необходимости продолжать беседу больше не было: он придумал план.
«Если меч поглощает чистую чакру и чакру, трансформированную в материю, – мысленно рассуждал джонин, – он не сможет поглотить то, что не создано, а лишь видоизменено с помощью чакры. А также, если зажать Самехаду с обеих сторон и не давать ей двигаться, она не сможет рассечь препятствие».
Но для осуществления этой задачи Энэри необходимо было убедиться, что техника его капитана готова. И вскоре он это понял по знаку, полученному от Томооки, чья гибкая фигура промелькнула в свете звезд на дальней куче камней.
Молодой джонин убрал мечи в ножны за спиной и начал складывать печати.
«М? – Кисаме удивленно приподнял брови. – Разве он еще не понял, что ниндзюцу бесполезны? Неважно! Я разрублю его прежде, чем он закончит!»
Нукенин бросился вперед, взмахнув Самехадой, Энэри отскочил в сторону, в густую тень у подножия отвесного склона.
«Бесполезно, – промелькнуло в голове у Кисаме, – тень тебя не скроет…»
В два огромных шага мечник догнал упершегося спиной в склон джонина и обрушил на него удар своего чудовищного клинка, вошедшего в каменный монолит, как в масло. За секунду до этого Энэри закончил складывать печати и прижал ладони к скале, словно желая найти в ней опору.
– Техника сверхпрочного камня!
Меч застыл в паре сантиметров от шеи джонина, застряв в камне больше, чем на половину длины своего лезвия. Кисаме, едва не вывернувший кисть, хотел было вытащить Самехаду из скалы, но Энэри опередил его и, перекрестив руки и выхватив клинки из нижних ножен, двойным молниеносным ударом рассек балахон прямо посередине красного облака.
Нукенина спасла только скорость реакции – он успел отскочить назад, выпустив рукоять Самехады. Однако ранения избежать не удалось: на животе осталось два пореза, сочащихся кровью.
Кисаме вскинул глаза на скалу, которая пошла провалами и трещинами и заметно осела. Два мощных каменных куба – снизу и сверху от лезвия Самехады – сжались в несколько раз, отчего их вес и прочность возросли многократно. Меч, придавленный с обеих сторон, извивался, его рукоять дергалась, свободные чешуйки топорщились, пытаясь достать до камня.
«Живая», – с облегчением подумал нукенин. Затем он почувствовал, как кровь становится горячее и ярость медленно, неумолимо начинает закипать в ней.
Сорвав с себя пришедший в негодность балахон, разрезанный спереди пополам, Кисаме промокнул им рану и отшвырнул его в сторону.
Энэри, не обращая внимания на легкое головокружение от только что сотворенной мощной техники, прыгнул вперед, приготовившись атаковать обезоруженного врага. Конечно, тело нукенина само по себе представляло серьезную угрозу, но все же без защиты Самехады его проще было достать.
Кисаме отпрыгнул еще на несколько шагов назад, сложив пальцы, а затем выпустил изо рта мощный водяной снаряд, сбивая Энэри с ног. Опасаясь техник Стихии Молнии в его арсенале, нукенин отступил еще дальше, не опуская рук и готовясь складывать новые печати.
– Конец тебе, гаденыш, – произнес он сквозь стиснутые заостренные зубы.
– Ты не голодная?
Сюихико тихонько вздохнула, отвлекаясь от грез, в которые погрузил ее голос Итачи и захватывающая история приключений двух легендарных братьев. Она кивнула и приподнялась с подушки. Учиха закрыл книгу и положил на стол, встал с кресла и подошел к кровати.
– Ты позволишь? – мягко спросил он.
Девушка покраснела – это было приятное смущение – и кивнула. Тогда Итачи осторожно взял ее на руки.
– Кто обычно заботится о тебе?
– Воздушный клон. Я создаю его достаточно плотным… и называю Сюи.
– Поэтому не любишь, когда так обращаются к тебе?
Сюихико кивнула.
– Это может быть довольно опасно. Если тебе станет плохо, клон просто исчезнет.
Учиха взял с постели покрывало, сложил пополам и аккуратно окутал ее ножки. Впервые он чувствовал себя неловко, глядя на нее сверху вниз, и сел на краешек кровати, чтобы лучше видеть ее лицо.
– Есть кто-то, кто может по-настоящему заботиться о тебе?
– Мне бы не хотелось утруждать других людей, хотя однажды, я думаю, придется кого-нибудь нанять. – Сюихико слегка побледнела, но быстро взяла себя в руки. – Был один человек, который хотел за мной ухаживать, но я отказалась…
– Потому что он мужчина?
– Это было бы мучительно… принимать заботу от человека, которому можешь ответить только тем, что он посчитает черной неблагодарностью.
Учиха задумчиво смотрел на нее, но было непонятно, какого рода мысли обуревают его разум: непосредственно касающиеся темы разговора или далекие от нее.
– Разве забота требует благодарности? – произнес он наконец довольно тихо, словно и не ожидая ответа на свой вопрос.
Однако Сюихико с мягкой улыбкой ответила:
– Она не должна ее требовать, но должна встречать.
Кисаме всем телом чувствовал приближение опасности: слух его обострился, волосы встали дыбом, а мышцы напряглись. Сначала сделалось темно – звездное небо быстро заволокли тучи, – но затем из-за проблесков молний в глубинах клубящейся черноты поле боя вновь выступило из ночного мрака, каждую секунду в разных местах озаряемое новыми сполохами.
Поднялся ветер, унося морозный воздух и сменяя его теплым и влажным. Кисаме всей кожей ощущал присутствие чужой чакры, рассеянной вокруг, и, прищурившись, пытался разглядеть, где заканчивается граница поставленного барьера. Впереди него возвышался крутой горный склон с несколькими довольно плоскими уступами и уплотнением из камня, с накрепко засевшей в нем Самехадой; вдоль склона тянулась широкая горная терраса, на которой столкнулись нукенин и шиноби Облака; в нескольких десятках метров позади Кисаме южная ее сторона заканчивалась обрывом и спуском к самому подножию Юхаки – кое-где волнистым, кое-где крутым.
И все это пространство было пронизано чакрой Фринта. Здесь он мог беспрепятственно управлять зарядами молний, не особо заботясь о проводниках, а также использовать мощные техники наподобие Голубого кирина без вреда для собственного тела и самочувствия.
Кисаме повернул голову вправо и увидел самого капитана. Освещенный очередной вспышкой в недрах грозовых туч, он стоял, широко расставив ноги, на плоском валуне и держал руки на уровне груди, готовясь складывать печати.
«Кажется, в довершение всего пойдет дождь, – подумал нукенин. – Это упростит ему задачу. Но ведь не будет же он вредить собственным людям?»
Впрочем, чунина в пределах видимости не было, а мастер четырех мечей, похоже, собирался покинуть барьер: он ушел под землю.
Фринт готовился обрушить на Кисаме разряд молнии и ждал, пока Энэри выберется из зоны поражения.
Кисаме складывал печати очень быстро – так, что только с помощью шарингана можно было их разглядеть. Через пару секунд после того, как младший джонин скрылся из глаз под толщей земли и камня, рядом с нукенином возникли три его теневых клона. Один из них после дополнительной печати перевоплотился в копию Самехады, лишенную, правда, способности поглощать чакру и бритвенной остроты.
Один Кисаме ушел под землю, преследуя Энэри, другой длинными прыжками побежал к скале вызволять свой меч, а третий подхватил копию Смехады и бросился к Фринту. Любой из них мог быть настоящим – даже тот, что выглядел как меч.
