Текст книги "Кукла 4 (СИ)"

Автор книги: Мир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Глава 11

Самый быстрый и простой способ добраться до провенциальной столицы – скоростной экспресс. Ходит он туда два раза в сутки, билет стоит относительно недорого, но нужны документы. А для проезда несовершеннолетних – нужны сопровождающие взрослые. Либо родители, либо опекуны, либо кто-то с доверено от них.

Но для охотника документ его карточка! Вот только предполагается что охотник и оплачивать будет с этой самой карточки. А у нас там минус, упершийся в кредитный лимит. Оплатить им не выйдет – придется опять брать денег взаймы у родителей.

Ненавижу! Ненавижу быть должным! Я пошел в охотники в том числе и для того, чтобы не сидеть на шее у предков! Чтобы им помогать, в первую очередь финансово! А в итоге… в итоге только и делаю, что тяну бабки из их заначки на учебу. Да еще… делаю это тайно! Позорище… благо хоть не в этот раз – в этот раз все честно!

И ведь не отплатишь им не как! Я предлагал! Тогда же, когда мы сообщили что должны съездить в столицу провинции, и что возьмем у них денег из заначки на это, я предложил им какую-нибудь вещь из подземелья на продажу в качестве компенсации… но отец справедливо заметил, что такой вещи у простых работяг взяться просто неоткуда. И попытка её продать только лишь вызовет подозрения. А посмотрев досье на семьи, сопоставить два и два сможет и дурак.

Мать плакала, узнав, что мы уезжаем аж так далеко, отец хмурился, тоже не желая нас отпускать, сестренка их утешала, а я… думал, как вообще выкручиваться из всего этого. Деньги у нас, благодаря родительским накоплениям есть, для поездки на поезде снятия номера в гостинице на ночь, и возращения обратно хватит и части из той суммы что нам выделили, но… не хочу жить в долг и быть должным!

– Ты нам ничего не должен, – сказал на это все отец, и показал мне его часы артефакт, – эта штука стоит куда дороже тех денег, что ты взял.

И в принципе он прав, но все равно говененько осознавать, что мы объедаем родителей не только буквально, поедая еду, купленную ими, но и фигурально, тягая деньги из их заначки на свои нужды. Да, важные и нужные нужды – не развлечения! Но в первую очередь наши потребности, не их.

– Это все равно ваши деньги, – сказала мать нам на это, и кинулась обнимать и целовать сразу нас обоих, – мы их копили на вас, на вашу учебу, так что… – она всплакнула, – используйте их как стартовый капитал, верните и приумножьте! – попыталась она в некую высокопарность слов, и у неё это даже получилось, но слезы, текущие из её глаз, портили все впечатление.

Ехать до столицы провинции, города Ван, на экспрессе четыре часа. Выходит состав из города в шесть утра, прибывает на место в десять. Разбег по времени плюс минус пол часа – он может выходить и не в шесть, а в шесть пятнадцать, и прибывать не в десять, а без пяти – нужно узнавать точное расписание!

Если ехать туда же на машине, поездка займет минимум день. До города нет прямой дороги, только вкругаля, и по итогу – примерно восемьсот-девятьсот километров, и на авто это где-то восемь, девять, а то и двенадцать часов, и это если не делать остановок на пожрать и прочее.

Поезд же чешет под двести и за двести, пути для экспресса проложены пусть и с тем же кругом, огибая незаселенные земли, но в целом с минимальным количеством поворотов на пути-дороге. Так что домчимся мы до места с ветерком и без особых проблем. Разве что надо иметь ввиду, что поезд обратно идет в двенадцать дня и одиннадцать вечера, и родители настоятельно просили нас не ездить на ночном обратно, чтобы ни куковать по приезду домой посреди ночного города при закрытом вокзале.

Городской вокзал Сиэля работает с четырех утра, и до одиннадцати ночи, закрываясь на ночь, а поезд прибывает в три ночи, намекая на час кукования. Наши уверения о том, что мы пешочком добежим, домой забежим, они и не проснутся, слушаться не стали, умоляя просто снять номер гостинице где-нибудь там в Ване, переночевать там и уже спокойно с утра, на двенадцать дня, поехать обратно домой.

Ну или на два дня там остаться, город посмотреть. Нам даже всяких брошюрок-путеводителей надавали, с адресами и местами, что посмотреть, и маршрутами, как лучше гулять, чтобы все это успеть посмотреть.

Брошюрки правда старыми были, я бы даже сказал – древними! Но я как-то сомневаюсь, что музей великого бедствия, стоящий там чуть ли не с самого бедствия, куда-то мог переместится, съехать, или быть закрыт. Тоже самое касается и всех памятников, театров, и прочих культурных мест, которые всенепременно надо посетить, побывав в этой провинциальной столице.

Покупать билет на поезд заранее мы не стали, боясь кого-нибудь спровоцировать, кто узнает, что два таких-то охотника поедут завтра туда-то, и что-то захочет с этим сделать. Непонятно кому и зачем это может быть надо, но от греха подальше – лучше перебдеть.

Тем более что на сайте железнодорожной компании ВанЭкспресс всегда можно посмотреть количество свободных мест в их поездах, благодаря чему, я точно знал, что забитие поездов в потолок и отсутствие свободных мест бывает только в выходные, праздничные дни, и по случаю какого-нибудь аншлага, на вроде раскрытия пятнадцати порталов в раз.

Так что несмотря на то, что билеты на этом сайте можно и купить, и забронировать, этого я делать тоже поостерегся, ведь это было бы совсем глупо, и равно сильно признанию, кто наши родители. Зато идя на вокзал, мы с сестрой точно знали, что мест в поезде полно, и нам их точно хватит. Ну и болтали о том, в какой вагон их лучше купить – в головной или в хвостовой?

Сестра считает, что всегда лучше быть ближе к голове! А я же утверждаю, что из хвостового можно видеть весь состав и это довольно прикольно. Сестра парирует это тем, что поворотов дороги на пути экспресса почти нет и смотреть там нечего. Я отвечаю на это тем, что почти, не значит нет, а значит смотреть есть на что!

Так, болтая о ерунде, мы и добрались до вокзала. Зашли внутрь, протискиваясь через тугие, для обычных детей, двери, и замерли посредине с открытыми ртами – красиво! Высокий потолок, огромная люстра посредине свисающая с купала, лепнина… у нас в городе вообще много лепнины! В той части города, что условно старинная, и… там в основном бараки, без лепнины.

– Ну все, пошли. – вышел я из состояния «ооо!», или «мальчик увидел люстру!».

И слегка толкнув все еще отыгрывающею роль «девочка и лампочка» сестрёнку, направился в сторону касс.

Сестрица засеменила слетом, семеня своими ножками маленькими шажочками, и изображая самолет, расставив ручки в стороны. Разве что звука мотора нет! Не додумалась она его губами дуть.

– Брррр? – с усмешкой взглянула она на меня, когда я едва слышно изобразил, что должен делать маленький самолетик, идя на взлёт.

А вот у касс нас ждала серьезная проблема – высокая стойка! Ну почему они все такие… высоченные⁈ Ах, да, взрослые ведь тут все высоченные, вот и делают под себя! Без расчета на семилетних детей, которым до таких вещей и дела нет – недоросли! Пришлось вновь изображать из себя двухголового кентавра, вставшего на дыбы!

– Девочка? – обратила внимание кассирша на появившеюся пред её окошком девочку, – Тебе чего? – довольно грубо сказала она, и за озиралась по сторонам, как видимо в поисках её родителей, – А где твои папа и мама?

Вместо ответа сестрица словно фокусница выхватила из рукава карточку охотника, что тут же засияла, подтверждая подлинность – мы долго это тренировали! Это сияние! А рядом на стойку опустилась еще одна маленькая ручка с карточкой, что тоже начала сиять переливами. Моя ручка! Моя карточка! Карточкины переливы!

– Эээ… – замялась кассирша, хлопая глазами и недоумевая.

– Нам два билета до Вана на экспресс! – лучась улыбкой произнесла сестрица, и вынула из второго рукава деньги на проезд – Плачу наличными!

В результате билеты мы получили в середину состава.

– Гадина! – топнула сестрица ножкой от возмущения, невзначай расколов мраморную панель под своей пятой.

И заметив это, тут же ускорила шаг, уходя подальше от места преступления.

– Она ведь даже не поинтересовалась! – продолжила возмущаться сестра, – Куда мы хотим и как мы хоти ехать! Первый, второй класс… дала куда попало билеты и пофиг на все! Что за неуважение! Чта за… – она остановилась, и потрясла ногой, которой топала по плитке.

Туфелька на её ноге выглядела неважно – каблук раскрошился в крошево, и сейчас был просто куском мятого крошащегося пластика, кожзам туфелек порвался в нескольких местах, ну и в общем, кабзда пришла туфле тоже, а не только плитке пола.

Сестренка молча сняла пострадавшею из-за несдержанности туфельку с ноги, сняла вторую, и сунула обе мне в руки, чтобы я убрал их с глаз долой, от неё подальше, а сама осталась щеголять в одних носочках.

Не положено! – возмущаюсь я подобным аспектом, и увожу другую пару туфелек из дома, чуть ли не из-под носа у маменьки, собирающейся на работу.

– Мне кажется, или тут стояли туфли? – говорит она, почесывая затылок, но посмотрев на полку и так и эдак, решает, что показалось, – Наверное еще не проснулась, надо кофе хряпнуть, прежде чем идти собираться. Интересно, как там дети? – задает она вопрос как бы не впопад к прошлой речи и все так же вслух, общаясь больше сама собой, чем с кем-то еще, – Купили ли билет? Селили на поезд?

Выводящий из ванны зевающий отец, услышал только часть речи, и глянув на часы, пояснил:

– Нет еще, рано. У них поезд в шесть двадцать одну отправляется. Они, наверное, еще только до вокзала доехали.

– Бедняжки, в такую рань… такую даль… – всхлипывает мать, но берет себя в руки, и молча идет ставить чайник кипятится.

Сестра тем временем надела на ноги новые туфли, немного потопталась, растягивая кожу, ставших ей чуть маловатых туфелек, но вполне элегантно сидящих на ноге. А натереть мозоли, или еще что-то сделать сестрёнкой ножке, этим туфелькам не даст надетая на сестру броня из осиного металла.

– Наверное надо повоздержатся от резких движений, – шепчет сестренка себе под нос, и бросает взгляд на треснутую мраморную плитку, единственную средь всего идеального пола такую коцаную – мне и пол жаль, и туфли эти нравятся. Почему они, брат? – поднимает она на меня свои зеленые глаза.

– Чтобы тебя сдержать. – улыбаюсь я в ответ.

– Ты всегда такой. – беззлобно говорит она, и тихонько трогает меня кулачком в плечо, – Какие у нас места то хоть? Хоть не задом наперед поедим, я надеюсь?

– Там все кресла крутятся вроде, – припомнил я рекламные буклеты компании, – а места… в середине вагона.

– Ну хоть не у туалета и ладно. – улыбнулась сестра, найдя позитив.

– Там туалеты в середине вагона. – улыбнулся я в ответ, все испортив.

– Блин! – усмехнулась сестра, и глянула на табло, где показывают какой поезд подается на какой путь.

Для экспресса путь и платформа отдельные, так что можно было туда даже не смотреть по этому вопросу. Единственное, что там из важного для нас можно увидеть, это подали поезд под посадку или нет. Открыли ли двери, или еще идет обслуживание состава пред предстоящей поездкой.

Открыли, можно идти. В самый конец туннеля, на самый крайний путь, что расположен сильно отдельно от всех прочих. Высокая платформа, одинокий состав, ограждение с двух сторон, отсекающих поезд и расположенную подле него ремонтную мастерскую в миниатюре от всех прочих путей станции.

И это, как бы, не норма, следствие безопасности, или еще что-то такое-эдакое. Просто следствие того, что данный путь, мастерская, платформа и прочее, принадлежит совершенно иной фирме, чем всё остальное, вся станция, вокзал и пути. И они в контрах.

Тут и билеты то раньше продавались прямо здесь на платформе в маленьких будочках! Что сейчас торгуют снеками и всяким разным в дорогу. Ну или через сайт их тоже можно было купить. И вход был с совсем иной стороны, и через вокзал на данную платформу попасть было никак нельзя. Нужно было обходить, делая крюк, в несколько километров. Или заранее подъезжать с другой стороны, куда не ходил никакой транспорт – тоже, следствие войн компаний.

Но потом, они там как-то меж собой договорились. Почему и как – бес понятия. Хотя есть предположение, гуляющее в сети, что тогда, когда они там договаривались, как раз шло обсуждение проекта второй линии метро, и компания ВанЭкспресс была в очень близком контакте компанией, занимающейся подготовкой всех бумаг и проектов, и станцию метро, предполагалось как раз-таки разметить со стороны платформы экспресса, а не вокзала. И чисто технически, это было бы даже правильно! Ведь тот район лишён общественного транспорта! Там должна быть станция метро! Правда метро в итоге заглохла, зато на вокзале города стало возможно купить билеты на экспресс.

Двери вагонов уже были раскрыты, приглашая пассажиров внутрь. Самих пассажиров было не много, середина рабочей недели, в столице тупо нечего делать – не работать же там, в самом то деле⁈ А если и работать, то и жить там, а не тратить на билет по сто пятьдесят Юнь в один конец.

Благодаря тому, что наш вагон был почти что в самой середине состава, идти нам от выхода на платформу до нужного места всего ничего, и мы можно сказать – сразу попали куда нужно! Правда… улыбчивая девочка контролер-проводник у входа, смотрела по большей части сквозь нас, ожидая, когда же наконец на платформу поднимутся наши родители, с которых и нужно будет спросить за детей, и которые явно просто задохлись на подъёме.

– Кхм! – кашлянул я в ладошку, и эта дама с фальшивой улыбкой, на словно бы пластиковом лице, наконец опустила на нас свой взгляд, всем своим видом говоря «вы что-то хотели?».

Сестра вместо ответа подала ей наши билеты, и та рефлекторно их приняла и даже пробежалась глазами по строчкам, выхватывая главное. Но прежде чем успела что-то осознать или спросить, судя по всему опять про родителей, сестренка сунула ей под нос свою карточку, что вновь засияла – не зря мы тренировались! Ой не зря! Две недели времени тайника только это и делали, что мучали карточку! Но не зря!

– Э… – проговорила дама, и увидела какую-то семейную пару, степенной походкой выплывающие на перрон из входа в туннель, мило воркуя меж собой, не замечая ничего вокруг, но куда-то все же идущих «на автопилоте».

Но прежде чем контролер-кассир успела что-нибудь отчебучить, видя, что парочка рулит куда-то в нашу сторону, я тоже подсунул ей свою карточку, что так же засияла переливами.

Девица тупила секунд десять, глядя на две светящиеся карточки, но потом все же что-то сообразила. Или скорее стала действовать на рефлексах, и достала аппарат считывания, которым можно пропикнуть электронное удостоверения личности или проездной билет – тут и такие есть!

Считыватель успешно считал наши данные, и подтвердил, что мы это мы, и что у нас действительно есть билет. Наверняка и места указал, но мы их и так знаем.

– Проходите. Ваши места двадцать второе и двадцать третье, справа по ходу движения. – сказала нам девушка, делая это почти рефлекторно, и переключила своё внимание на подошедшею пару, – Здравствуете!

Правда пара оказалась не из нашего вагона, а аж из первого, но это уже не суть важно – мы зашли в поезд, нашли наши места… у туалета! За туалетом, если точнее! И вольготно разместились на них.

Вид от сюда никакой – впереди туалет! Место из-за него тут тоже немного, полочек и столика почему-то тоже нет, хотя за каждым креслом есть – видимо следствие того, что кресла тут вращаются вокруг своей оси, и при движении обратно наши кресла упирались бы в стену сортира.

Окно чуть в стороне от нас, и в него хорошо смотреть нашим соседям за нашими спинами. Место, опять же, на проходе, если так можно сказать, и входная дверь почти рядом. И… но есть и плюсы! Никто спереди не придавит сиденьем!

– Ага, – согласилась с моими доводами сестра, – и можно пинать стенку впереди сколько вздумает.

– Не вздумай! – даже слегка напугал её я, – пробьёшь её нафиг, если пнешь. – проговорил я чуть тише, видя, как на нас стали обращать внимание окружающие люди, – это тебе не дома кроватку пинать, тут стенка тоненькая.

Сестра неловко улыбнулась, а соседи непонимающе стали поглядывать на нас. А я поглядел на третье сиденье в ряду, прямо рядом с собой, ближе к проходу и уже по сути на проходе, так как сворачивающие к туалету спешащие граждане, огибать это кресло будут с явной неохотой. И скорее будут перешагивать, чем огибать.

И если мне не изменят память, то на плане занятых мест на сайте компании, это местечко уже было занято. Возможно я путаю, и это иной вагон, но… я тогда еще обратил на это внимание, подумав, кому это так захотелось сидеть прямо возле двери сортира⁈ Оно, это сиденье, ведь обычно напротив, всегда пусто! И похоже я это скоро узнаю кто – девочка кондуктор объявила компании людей у входа их места, и одним из них оказалось место прямо рядом с нами.

И это место занял… таааа…аа… какой-то киндер лед пяти! Судя по расцветки одеяния – девочка, но это не точно! Красный цвет довольно нейтрален, и может принадлежать как женской, так и мужской одежде. Но то, что я понял ну ооочень быстро, это то, что ко мне рядом посадили жопу с шилом. Непоседа! Громкая головная боль, и… наш личный мучитель на ближайшие четыре часа пути.

Поезд тронулся, начав быстро набирать ход. А существо слева от меня, будучи наконец оставленной в покое своими заботливыми родителями, и тем, что буравящая его взглядом Лина отвернулась к окну, силясь хоть что-то разглядеть, туже потянула ко мне свои ручки. Залезла на сиденье с ногами, словно какая трех-двухлетка, пачкая обивку, и поползла прямо на меня.

– А ну брысь! – взревела сестра в этот миг обернувшись и увидев такое «чудо», и чуть в одно движение не размазала это человеческое существо в набор красно-серой краски.

А не размазала она девицу-мальца, уже ступившего поставить на мои ноги свои ручки, только потому, что я перехватил руку сестры, движущеюся на скорости в треть от звуковой, своей рукой. И я, не двигался столь же быстро, просто сумел предугадать движение, «атаковав» на опережение, начав действовать еще до того, как сестренка загрузилась, приняла решение убить. Пусть и приняла его… явно несознательно.

Сестра тяжело задышала – такое ускорение не далось ей бесплатно! У неё сейчас наверняка множественные внутренние разрывы, кровотечения и порванные связки. Вон, и кровь в уголках губ заметна… и сердце колотится как бешенное.

И глаза бешенные, смотрящие с яростью на девицу-не девицу, стоящею на моей ноге, что явно даже не заметила угрозы, и словно все та же трехлетка, несмотря на размер тела и пропорции, лопоча что-то там свое, подумывает продолжить свое движение дальше «на коленочки» грязными ботиночками.

– Убью. – шипит сестра сквозь зубы, стараясь сдержатся и не начать блевать кровью, хоть и очень хочется, и даже не пытается высвободить свою руку из моего захвата.

– Аху? – выдает существо, поднимая к ней свои глаза, – Сестренка ага, ога? – садится на коленочки на кресло рядом со мной, частично задевая мою ногу, и вытягивая верх свои ручки, тянет их к Лине.

Видимо просится на ручки! А сестрица тем временем, с трудом подавляя гнев и эмоции, смотрит на меня, на наглого ребенка. Вновь на меня… усилием воли подавляет бушующее пламя, но не может остановится от действий.

Я, смотрю на великовозрастную ляльку своими глазами, и та смотрит в ответ. Тянет ручки уже ко мне.

– Ага, ага! – тянет ручонки, и делает вид, словно бы я ему что-то должен.

Поиграть, понянчится! Просто быть забавой для балованя. Но я лишь улыбаюсь, не стремясь играться с младенцем. Я… видел их уже слишком много за свою жизнь. И я сестре, когда её создавал, впихнул кучу кучную знаний, чтобы не нянчиться с ней как с младенцем.

У меня… за мою прошлую жизнь было множество детей, своих, и тех, что были мне как дети. Люди, не люди, куклы… в моих глазах воспитание младенцев стало чем-то неоправданным, вложением сил и средств, что себя не окупают. Ведь за младенцами нужен ежечасный уход, масса времени вокруг них, пусть и недолго в масштабах жизни, а потом… они вырастают, взрослеют, умирают…

И если взрослым, что я брал в ученики, достаточно небольшого наставления, то вот детям – нужно куда больше, и не только в плане знаний, но и вообще, внимания, опеки, любви. И они привыкают к этому! И я привыкаю к ним, и продолжаю быть рядом, даже когда детине за полтинник, а у девочки, уже у самой девочки во внуках.

А потом… они умирают. И их дети умирают. И внуки. И правнуки… и ладно если так! А то, некоторые из них, некоторые из моих детей, считают, что я должен им не только знания, любовь и заботу, но и силу! Должен… делится! Должен отдать своё, потому что у меня есть, а у них нет, и нужно все поделить поровну.

И я делился! Охотно и много! И… были и те, кому этого всего было мало! Они хотели ВСЁ! До капли… да, были и такие. Но были и те, что попроще – они просто хотели жить вечно! Или мира во всем мире. Или еще чего-то такого подобного, нереалистичного, идеализированного.

Я… наверное так себе родитель! Потому что дети, вырастая, не обретали моего могущества. А их любовь ко мне, как к родителю… частенько была явно какой-то нездоровой. И не уверен, что Лину эта участь минует – она еще просто не доросла! И ей я, как и прочим, даю всё для развития! Но… не приношу готовое на блюде. И начнет ли она считать, что должен? Как и некие иные, что… должен… должен… должен…

Я… убил многих своих детей, пытавшихся меня убить. И настоящие средь них были, те, что родные, и появились у меня еще в те времена. Когда я был слаб, и мог иметь своих детей, и нет, приемные, или созданные, игрушки, и я так и не понял, почему у меня все получается «вот так», и почему дети мои, либо просто «уходят», либо уходят, чтобы вернутся и попытаться убить, а иногда и свершить задуманное.

Я потому и сидел в одиночестве, плывя по течению последние годы ТАМ, в прошлой своей жизни. И потому то и создал себе сестру с самого начала, надеясь, что хоть такое вот появление на свет товарища по жизни, все изменит. Что сестра, будет развиваться вместе со мной! Будет товарищем! И не попытается меня убить после всего, не видя в этой ни цели, ни смысла.

И мне сейчас точно не хочется возится с избалованным ребенком, что явно отстает в развитии от возраста, и не знает слова «НЕТ!». Так что когда это существо, не получив своё, не получив внимания, вновь полезло мне на коленки, игнорируя злобный взгляд и шипение рассерженной кошки от стоящей рядом сестренки, я просто аккуратно сдвинул с себя карапуза, усадив обратно на кресло.

Это, правда, его-её не убедило и не остановило, и малышок, вновь взобрался мне на ноги. Встал на мои колени своими, став о росту, по высоте, даже выше моей головы! И еще и начал тянуть ручонке к Лине, что все так же стояла с занесенной рукой, удерживаемой мной, пуская кровь лопнувших сосудов из уголка губ.

Захотело дитё, чтобы девочка тоже поучаствовала в ласке! А мальчик и вовсе, может быть просто за подставку! Его, меня, этот чемодан и вовсе перестал замечать, ведь я, хех, буквально ниже по социальной лестнице.

Сестра, глядя на это, стискивает зубы.

– АГУ! – требует ребенок, что по размеру, не сильно то меньше наших тел, и стояли бы мы на ровном полу рядом, был бы нам где-то по грудь. – Агу агу! – разве что не топает ножкой это существо, мылясь встать на мои колени ботиночками, – агу! – привстаёт, что срывает тумблер у сестры, что более не в силах сдерживаться и бездействовать, глядя на подобную наглость.

Брезгливо берет тянущее ручки существо за шкварник, поднимает его вверх, словно нашкодившего котенка, а вернее – словно грязный подгузник! Двумя пальчиками! И почти что кидает этот подгузник через сиденье, туда, где расположились его предки – мать, отец, и мать матери, что мирно болтали меж собой всё это время, игнорируя происходящее на ряде впереди.

Дите, что впало в состоянии оцепенения еще в момент поднятия в воздух с колен, приземлилось точно на коленки к своей матери, что такого явно не ожидало, и чуть было не скинула с себя с брезгливым видом этот явно пользованный «грязный мерзкий памперс, прилетевший откуда-то спереди!».

В следующий миг прошло осознание, раздался визг двух глоток, матери и матери матери. Разделся плачь дитя, что ничего не поняло, и летело и приземлилось без травм и ушибов, и на мягкое, но по случаю, решило пореветь – не, ну а че⁈ Все кричат? Что-то происходит? Ревем!

Крик бабушки «Да как вы смете⁈ Совсем офигели⁈», пока мать дитя продолжала орать «на визг!», существо на её коленях – реветь, а Лина спокойно стоять, виднеясь из-за сидений разве что в щель между ними – роста у неё, сильно меньше, чем высота у кресел поезда.

А в следующий миг, папаша и единственный мужик курятника, с криком «Ах вы суки!» оббежал, да почти перепрыгнул сиденье! Схватил меня за ворот, и со всей силы и размаху стал наносить удары по лицу.

Успел сделать аж три удара! В нос, с которого его кулак тупо соскользнул, попав в правую щеку, с силой, что выбило бы ребенку зубы. И куда-то под глаз с той же правой стороны аж два раза, что бы вполне могло оставить трещины на кости и сделать сотрясение.

Хотя неправильно будет рассуждать о «куда-то», потому как размеры его «кулачка» в ширь, почти равняются половине моего лица, если не считать лоб за его часть. А если считать… то будет ровно треть! И удары у него были явно поставленными! С чувством, с толком, с расстановкой… удары человека, привыкшего не бить, но избивать людей.

А еще он одаренный, пусть и совсем слабый, что возможно его силу даже не сумели зафиксировать сенсоры, хотя он скорее просто давно не мерялся, и не знает, что пробудился. И эта «слабость», делала его невероятно сильным на фоне простых людей, и он наверняка никогда не проигрывал в драках. И вряд ли он когда-то бывал хотя бы в самом заштатном подземелье! Или общался хоть сколько-то много хотя бы со слабыми охотниками, умеющими контролировать свои силы.

Иначе бы… он бы заметил вспышки маги, что шли от нас, как при «столкновении» с его ребёнком, тогда, когда он нас еще даже не видел, но мы уже что-то сделали с его киндером, и Лина злилась, так и происходящие сейчас, при каждом ударе, и контакте его кулака и моего лица, когда кинетика, преобразуется в ману.

Но он этого ничего не заметил, а вот сестра, наверняка видела каждый его удар как в кино на замедленной сьёмке. И когда этот вселенский отцедебил, скаля лицо в безумном оскале мести за чадо, что посмели обидеть, замахнулся в королевском замахе для еще одного смачного удара по мне, наверняка целясь в челюсть или во все тот же глаз, в его лоб плавно, и нежно, вошло каменно-стальное копье.

Мужчину отбросило от меня в сторону, швырнуло в коридор, в проход меж сидений, заставило сложится пополам, с ногами под спину, с вознесенными к потолку глазами и торчащем из лба оружием, вошедшего в плоть и кость лба, только на длину наконечника.

Он мертв, мгновенно, без шансов. Оружие нежно прорезало ему весь мозг, и даже крови не пролилось в итоге. Сердце его уже встало, и его теперь уже не спасет ни один известный мне целитель.