Текст книги "Солнышко (СИ)"

Автор книги: Minotavros

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

После завтрака они с головы до пяток обмазывают друг друга специально сваренной изобретательным Хорьком мазью для загара (лимон, лайм и мята) и если не срываются при этом в очередной раунд сексуального марафона, то идут на пляж. Там Рон учит Малфоя плавать на мелководье, слизывает соль с его губ, ныряет под волны, чтобы, вынырнув, с коротким выкриком рвануть к берегу, наперегонки с волнами.

Песок и волны, волны и песок, до тех пор, пока всего этого, включая солнце, внезапно не становится слишком много, и они аппарируют обратно в бунгало или под водопад. Сон, страсть, нежность, разговоры – как будто не хватило всей жизни, бывшей до сих пор, чтобы просто наговориться всласть. Нацеловаться всласть. Налюбиться – всласть. Мерлин!

… Вечер. По песку – длинные тени от прибрежных пальм. Солнце – пока еще не алое, а золотое, но уже достаточно низко, чтобы в воздухе начала ощущаться прохлада. Редкие часы, когда волны не обрушиваются на берег с разбега, а ласково подползают к нему, нашептывая свои тайны. Рон лежит на берегу и смотрит в небо, где привычно парят какие-то огромные птицы, кажущиеся из-за высоты совсем крошечными. Длинный день оставил в душе восхитительную пустоту и негу в мышцах. Сидящий рядом Малфой с серьезным видом сыплет тоненькой струйкой на живот Рона мелкий белый песок, потом наклоняется почти к самой коже и сдувает его одним выдохом. Потом внезапно спрашивает:

– А ты знал, Уизел, что между магической Британией и магической Новой Зеландией не существует договора об экстрадиции?

Некоторое время Рон пытается осмыслить суть заданного вопроса (настолько он сейчас далек от подобной тематики), а потом выдает самое внятное, на что способен в данный момент:

– Да ну?

– А вот! – Малфой высыпает на живот Рона очередную порцию песка и начинает водить по нему кончиком указательного пальца, словно рисуя некие тайные руны. Рон морщится от щекотки. – Представь себе. Что бы ты ни натворил в старушке Британии – беги сюда. Отсюда не выдадут.

Рон стряхивает с себя песок, садится, ловит уклончивый малфоевский взгляд.

– С чего бы? Они ведь вроде – наша бывшая колония. И маггловская королева у них общая.

– Какие-то политические игрища с аборигенами. Приходишь к одному из местных вождей, произносишь некую клятву в верности – и становишься членом племени. Своих магов у них не переизбыток, вот и привечают всех желающих…

– Хороший обычай, – соглашается Рон. – Удобный для тех, кто не дружит с авроратом. Тут, наверное, ваших бывших собралось немерено.

Малфой вздрагивает. Вполне ощутимо вздрагивает, точно внезапно почувствовал порыв ледяного ветра из самого сердца Антарктиды. Сидящему совсем рядом Рону видны даже мурашки, скользнувшие по загорелым малфоевским плечам. Не раздумывая, Рон притягивает его к себе, оборачивает своими горячими руками, жарко дышит в выгоревшую макушку.

– Эй! Ты чего?

– Наших? – Малфой выворачивается из его рук и пристально смотрит в глаза. Так пристально, как будто ищет что-то на самом дне светлого уизлевского взгляда. – Ты совсем идиот или только придуриваешься?

– Совсем, совсем, тоже мне новости! – пытается отшутиться Рон. Но ничего не получается. Малфой смотрит исподлобья, словно что-то решает для себя. Потом ложится спиной на песок, раскинув руки и закрыв глаза, внезапно погрузившись в какой-то иной мир, где нет ни Рона Уизли, ни его глупых вопросов. Рону становится откровенно не по себе.

– Хорек! Да что с тобой?

– Нет больше «наших», Уизел, – устало выдыхает Малфой, так и не открыв глаз. – Совсем никаких «наших». Я остался последний.

– Малфой, ты перегрелся? Может, какой-нибудь микстурки хряпнешь? – Рон не на шутку встревожен. Как лечить перегревшегося зельевара? В их компании колдомедик только один, и его фамилия не Уизли.

– Это не последствия солнечного удара, Рыжий, – вдруг совершенно серьезно и спокойно произносит Малфой и смотрит на Рона. – Просто все уже умерли. Ты разве не знал?

– Чего не знал?!! – Рон уже почти кричит. Ему не хочется говорить о смерти в их собственном, персональном райском саду, но смерть уже легла рядом глубокой черной тенью, совсем не похожей на тени от пальм.

– Все, на чьем предплечье стояла метка Темного Лорда, – Малфой машинально трет ставшую с годами чуть менее яркой татуировку на собственной руке. – Сначала ушли старшие, те, кто служил дольше. В три года, один за другим. Те, что сидели в Азкабане – чуть раньше, и о них особо не горевали, разве что родственники. Даже газеты обошли молчанием. Затем стали умирать те, кому повезло остаться на воле.

Рон вздрагивает. Он отчетливо помнит, как пять лет назад посылал Малфою сову с соболезнованиями по поводу скоропостижной смерти его отца.

– А потом стали уходить… наши. Давно был в Хоге, Уизел?

Рон пожимает плечами: дурацкий вопрос! Каждый год – на встрече выпускников.

Малфой уже не лежит на песке: сидит рядом, положив острый подбородок на мосластые коленки, и спрашивает, как о чем-то ужасающе будничном.

– Много осталось слизеринцев нашего выпуска и старше?

Рон пытается вспомнить и понимает, что кроме Забини и нескольких барышень из семей попроще, пожалуй, больше никого из знакомых с Змеиного факультета в памяти и не осталось. Ранний склероз или?..

– Проклятие, Уизел. Медленно действующий яд. Пламенный привет от Темного Лорда – своим недостаточно верным слугам. Он нас ждет. Там. А сводки о происшествиях, аврор Уизли, надо читать внимательнее.

В этот момент Рон отчетливо понимает, что все сказанное Малфоем – правда. И не потому, что таким не шутят: с Хорька станется шутить над чем угодно, такой вот дурной ядовитый хоречьий язык. А потому что с некоторых пор сводки о происшествиях попадают в руки рядовых авроров только со специальной маркировкой Отдела тайн: просмотренные и исправленные. Что-что, а подобные магические закидоны Рон за время своей работы в аврорате научился чуять буквально селезенкой. И теперь ему кажется, что еще никогда в жизни он не прикладывал столько усилий, чтобы не дать голосу дрогнуть на совсем простом вопросе:

– А ты?

Малфой наклоняет голову к плечу, словно раздумывает: стоит ли вообще проговаривать вслух то, что он собирается сказать. Потом все-таки отвечает:

– А я, Уизел, так уж вышло, на сегодняшний день – лучший зельевар магической Британии. Я придумал несколько отличных способов обмануть эту суку, смерть.

Рон позволяет себе выдохнуть, хотя до сих пор не знал, что исхитрился задержать дыхание на такое долгое время.

– Значит, все… хорошо? – второй вопрос дается ему значительно легче, так же, как и ответ – Малфою:

– Конечно, – легко соглашается Хорек. – Целый год жизни – разве это мало? Самое настоящее чудо.

Рону кажется, что он сейчас сам убьет белобрысую гадину, своими собственными руками, без всяких проклятий.

– То есть как… год?

– Ну… я все-таки не Поттер, чтобы совершать невозможное. Из наших последней ушла Панси, помнишь такую? Продержалась дольше всех – на чистом упрямстве. Три раза была замужем, любовников меняла – как перчатки, даже на Тибет забралась в поисках вечной жизни… И я помог… немного. Все, что смог – на тот момент. Потом… еще одну штуку сварил. Но поздно. Для Паркинсон – поздно.

– А теперь? – Рону кажется, что в горле у него – песок. Целый океанский пляж мелкого горячего песка.

– А теперь… – Малфой пожимает плечами. – Судя по тому, как я себя чувствую в последнее время… И по тому, что выдают моим коллегам сканирующие чары… При бурном приступе оптимизма – месяц. Эй! Ты чего?

Проклятый песок. Рон никак не может вдохнуть: воздуха нет, а слов нет тем более. Во всей проклятой Вселенной – ни одного слова. Это же шутка, Хорек? Скажи, что это шутка!

– Рыжий! – серьезно говорит Малфой. – Не вздумать испоганить своими истериками последнюю неделю отпуска. У меня этих недель, знаешь ли, не до фигища!

Рон молча кивает. Его истерики – сугубо его личное дело. Малфой действительно ни при чем.

– К местным шаманам обращался? У них, говорят, тут тоже… есть чему поучиться.

Хорек усмехается. Как кажется Рону, благодарно.

– Общались. Нет, они не по этому делу. Покойный Лорд им не по зубам.

– Твои… знают?

Малфой мрачнеет.

– Астория знает. Я завещание год назад написал. После Паркинсон. У меня, представляешь, сын в следующем году в Хогвартс пойдет…

Впервые в жизни Рон с радостью думает о том, что у них с Гермионой нет детей. Хоть в этом повезло. Вдруг отчетливо встает перед глазами видение: Малфой рядом со своей аристократической супругой сажает в вагон Хогвартс-экспресса бледного серьезного мальчика в новой школьной мантии.

Ничего такого не будет. Никогда.

Малфой устало опускает ресницы, точно тень этого видения коснулась и его.

– А Кингсли… в курсе?

– Еще бы! – лицо Хорька принимает недоброе выражение, какого Рон не видел у него со времен школы. – Уж будь уверен: Главному Аврору отчеты полагаются без купюр.

– И… что?

– «Мне очень жаль, мистер Малфой!»

Рон стискивает кулаки. Хорошо, что Шеклболт далек от них сегодня, как дурное воспоминание. Иначе просто набитой мордой дело бы явно не ограничилось. А последствия у подобных необдуманных действий, по правде говоря, обычно бывают самые печальные.

– Брось, Рыжий! – шепчет Малфой, обнимая Рона, пристраивая свой острый подбородок у него на плече. – Брось! Мы все-таки с тобой урвали у жизни кусочек солнца. Будет, что вспомнить… там.

И Рон опрокидывает его на песок, судорожно гладит худое жилистое тело, оставляя на коже цепочку неласковых поцелуев-укусов.

– Солнце… Ты мое солнце! – шепчет Малфой, когда губы любовника смыкаются на его горячем члене. И Рон клянется себе запомнить. Запомнить все – до последней мелочи, до скрипа песка на зубах, до отчетливого привкуса трав в солоновато-горькой сперме на языке, до последнего сладкого выдоха благодарно затихающего в его ладонях единственного неправильного счастья.

…Они проживают оставшуюся неделю словно один миг: не думая о будущем, не тревожа прошлого. Без бабских истерик и слез. Рон делает вид, что не замечает, как Малфой три раза в день, уже не таясь, глотает какие-то зелья. Малфой делает вид, что не замечает жадных, исподтишка, взглядов Рона, будто тот пытается насмотреться на вечность вперед. Оба делают вид, что не замечают, как каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждое случайно оброненное слово становятся чем-то большим, чем были прежде. Свой последний день на берегу они выжимают досуха, точно умирающий от жажды в пустыне – носовой платок, хранящий остатки росы. Словно этот день не может кончиться никогда. И все равно наступает миг, когда они скидывают в сумки свои немудреные пожитки (даже Малфой, на удивление, обходится простым туристским рюкзаком), в последний раз вдыхают запах соли с океана и активизируют обратный портключ. Тройная аппарация выносит их в темный переулок маггловского района Лондона, неподалеку от входа в Магический квартал, в привычную серость и слякоть позднего осеннего вечера, слегка разбавленного блеклым светом фонаря за углом.

– Дом, милый дом! – пытается шутить Рон.

Малфой не реагирует на шутку (и правильно делает), только молча прижимает любовника к кирпичной стене и целует. Хорек и вообще-то никогда не был сторонником публичного проявления чувств, а уж таких чувств… Но Рону нынче плевать и на нетипичность ситуации, и на то, что в любой момент в переулок может заглянуть случайный прохожий. Потому что в целом мире не остается ничего, кроме поцелуя: голодный рот Малфоя, острые зубы, прикусывающие до крови, горячий быстрый язык, тут же зализывающий ранки, тропическая сладость дыхания, сдобренная тайной смертной горечью зелий. Объятия Малфоя похожи на тиски, руки как будто не столько ласкают, сколько оставляют отметины: ссадины и синяки. Рон не против, он тоже стремится смешать удовольствие и боль, присвоить, прописать свое право на этого человека на каждом квадратном миллиметре его кожи.

А потом, когда возбуждение совсем зашкаливает и сносит крышу, Малфой опускается на колени. Этот жест – словно отражение их первого раза, только совсем наоборот: в Малфое нет ни страха, ни покорности, ни провокации. Есть только звериная грация хищника, которой Рон почему-то никогда за ним не замечал, спокойная уверенность в собственной правоте и бесстрашие обреченного на смерть.

– Дыши глубже, Уизел! – скалится снизу Малфой, нисколько не заботясь о том, во что превратятся его стильные светлые брюки после стояния на коленях в уличной грязи, и расстегивает «молнию». И Рону ничего не остается, как последовать его совету: дышать глубоко и быстро сквозь стиснутые зубы, отчаянно давить стоны (Заглушающими и Отвлекающими Хорек не озаботился, а теперь уже поздно что-либо предпринимать), вцепляться пальцами в тонкие волосы Хорька, подаваться вперед до самого предела, тонуть в жаркой глубине рта, умирать и воскресать снова, чтобы, наконец, сорваться в пропасть – и не достичь дна, внезапно обретя способность летать. В последний момент Малфой отстраняется, и часть спермы попадает ему на лицо. Он закрывает глаза, жмурится, слизывает с губ попавшие на них капли.

– Запомни меня таким.

– Что? – Рон медленно приходит в себя. Даже простая способность стоять, не говоря уже о более сложных действиях, дается ему с трудом.

– Запомни меня таким. Обещаешь?

Рон вздергивает его наверх, прижимает к себе, осторожно сцеловывает свою сперму с сосредоточенного лица, гладит губами выгоревшие на солнце ресницы, тихонько шепчет в соленые губы, не очень понимая, о чем, собственно, идет речь:

– Обещаю. Но… Как же ты? Ты ведь…

– Кончил прямо в штаны, будто мальчишка, – точно лукавый эльф усмехается Малфой. – Хвала Мерлину за Очищающее заклинание!

Рон улыбается в ответ, достает палочку, чистит сначала Хорька, а затем – себя. На миг ему хочется остаться в этом заплеванном проулке навсегда, поселиться здесь на пару с Малфоем в виде местных привидений – и всю оставшуюся вечность до смерти пугать своими гейскими призрачными выходками перепуганных магглов. Но миг проходит, и Рон спрашивает:

– Ты домой?

– Домой, куда же еще! А ты?

– Заскочу на работу, обрадую Кингсли нашим возвращением.

– Ну, тогда… – Малфой вскидывает руку в небрежном жесте прощания.

– Увидимся! – говорит Рон и торопливо аппарирует, чтобы не совершить напоследок какую-нибудь глупость, о которой они оба потом будут жалеть.

Ему кажется, что вслед летит тихое:

– Прощай, Рыжий…

Мало ли, что ему иногда кажется!

========== Глава 7. Магистерий ==========

– Кингсли, сука, ты знал?

Хорошее дело – маггловские бары. Совершенно никому нет дела до того, что ты только что назвал «сукой» самого начальника всесильного аврората. Особенно, если набросить на свой столик чары Отвлечения внимания. И нет опасности, что буквально из ниоткуда рядом вынырнут вездесущие коллеги Риты Скитер, чтобы подцепить твою неосторожную фразу на кончик своего Прытко пишущего пера.

Количество и качество маггловских баров, расположенных в районе Магического квартала, Рон успел оценить во время тайных свиданий с Малфоем. Ну, а что годится для Малфоя, вполне сойдет и Кингсли. Судя по тому, как круто Главный аврор разбирался с маггловскими алкогольными напитками, подобное времяпрепровождение для него тоже не является чем-то экстраординарным. Другое дело, что не каждый день твой личный заместитель называет тебя «сукой».

– Полегче, Уизли! – Кингсли предупреждающе похлопывает своей огромной черной рукой по столику, и тот нервно вздрагивает, заставив жалобно брякнуть лед в стаканах с виски. – Я все еще твой начальник!

– Ненадолго, – сквозь зубы цедит Рон.

– Эт-т-та что еще за новости? – от подобного рыка подчиненным обычно хочется спрятаться под стол. Но не Рону. И не сегодня. – Совсем свихнулся на почве своего драгоценного любовничка?

Раньше, помнится, Рону было очень важно, чтобы никто не догадался о подлинной природе их взаимоотношений с Хорьком. А теперь… Система приоритетов за последние дни претерпела значительные изменения, и его волнует совсем другое. Если в ответ на вопли Рона Кингсли сразу вспомнил Малфоя, значит…

– Ты знал. – Это уже не вопрос, а обвинение. – Ты знал и ничего не сказал. Просто смотрел, как они умирали – один за другим.

– Просто? – Кингсли наливает себе еще стакан и резким движением опрокидывает в себя. Муки совести? У Главного аврора? Ну да… – Я ходил на все похороны, Уизли. Даже в Азкабан.

– Сейчас заплачу от жалости! – комментирует Рон. – К Малфою тоже пойдешь? Он же, вроде, последний в списке?

– К Малфою? – Кингсли смотрит мрачно, сверкая белками своих глубоких карих глаз. Некстати вспоминаются совсем другие глаза в полумраке бара: серые, холодные, льдистые. Родные. – Я бы пошел.

Рон борется с острым желанием произнести: «Авада кедавра». Побеждают хорошее воспитание и сила воли.

– И что мешает? Один из самых ценных сотрудников, как-никак. Выдашь прочувствованную речь.

– Если могилку найду, – хмыкает Кингсли. – Слинял твой амант из магической Британии – только его и видели.

– Что? – от изумления Рон даже пропускает мимо ушей ехидного «аманта». – Куда слинял? Он же еще три дня назад был здесь!

При воспоминании о сцене в подворотне, случившейся как раз три дня назад, уши Рона заливает волна оглушающего жара. Хорошо, что в баре достаточно темно. Впрочем, кто его знает, Кингсли… В Аврорате ходили упорные слухи, что Главный видит даже сквозь каменные стены.

– Три дня назад точно, был. Даже ко мне лично заглянул: дескать, доставил меня аврор Уизли на родину в целости и сохранности, согласно оговоренным срокам.

Для Рона то, что Хорек, оказывается, в эти дни появлялся в аврорате, чтобы снять с него малейшие подозрения в организации побега, по правде сказать, становится абсолютным откровением.

– Ну и?..

– А вчера – извольте радоваться! – письмо. С совой. «В связи со вновь открывшимися обстоятельствами, считаю себя свободным от всяческих обязательств. Отбываю в направлении, обозначать которое считаю излишним. В моей смерти прошу никого не винить».

У Рона непроизвольно дергается уголок рта: так похоже на Малфоя! Хорек как он есть. Во всей первозданной красе. Если, разумеется, отрешиться от основного смысла, который сводится к простому: «Желаю умереть в одиночестве. Идите все на…».

«Прощай, Рыжий…» Стало быть, не послышалось.

А Рон думал, у него еще есть месяц. У них есть месяц.

– Сбежал, мерзавец! – как-то устало констатирует Кингсли, опрокидывая в себя еще одну порцию маггловского пойла. – Оставил с носом аврорат и скрылся в неизвестном направлении… Или в известном?

На подозрительный взгляд начальника Рон отвечает совершенно невинным взглядом чистейшего неведения.

Малфой решил уйти из жизни в одиночестве? Рон его отлично понимает. Это, и вправду, легче. Для того, кто уходит. Но для тех, кто остается… Проклятый Хорек!

Кингсли залихватски крякает и приговаривает еще один стакан.

Рон смотрит на своего бессменного начальника с интересом. «Неладно что-то в датском королевстве…» – как любит говорить Малфой. Кажется, это цитата. Рону, традиционно, плевать. Но в королевстве действительно что-то неладно, если Главный аврор магической Британии тупо напивается в компании своего заместителя за столиком в полутемном маггловском баре. В том, что Кингсли именно напивается, после пятого стакана у Рона не остается никаких сомнений. А Кингсли славен тем, что ничего не делает просто так.

– Понимаешь, Уизли, – бормочет Шеклболт, кладя локти на стол и опуская на них тяжелую голову, – я ведь почти сразу все понял. Поставил на уши Министерство, Отдел тайн, даже до Министра добрался… Знаешь, что они мне ответили? «Ваша задача – ловить преступников. Спасать им жизни вы не обязаны». И намекнули, знаешь ли… На нежелательность разглашения.

Рон фыркает. Министерские намеки… У всякого человека есть свои слабости. И своя цена. Даже у Главного аврора. Семья, карьера… По-человечески все понятно. Но отчего-то хочется приберечь свою жалость для кого-то другого.

Кингсли замечает презрительный взгляд Рона и глубоко вздыхает.

– Осуждаешь?

Рон пожимает плечами. Зачем сотрясать воздух, озвучивая очевидное?

– Тебе хорошо, Уизли. Ты прямой и несгибаемый, как волшебная палочка. И упертый, как гиппогриф. И твой… дружок – такой же.

Разговор становится все более интересным. Рон пропускает гадости мимо ушей и сосредотачивается на главном:

– А что Малфой?

(Ну, совершенно очевидно, что «дружок» – это не Гарри.)

– Все ходил ко мне, требовал справедливости и помощи Министерства. Вот ты веришь в справедливость, Уизли?

Рон пожимает плечами. Когда-то, определенно, верил. Когда-то они все верили.

– Ну, сам понимаешь, справедливости я ему обещать не мог, не в моей компетенции. А с редкими ингредиентами для зелий помогал. Думал: вдруг у него что-то такое получится. Он же почти гений, твой Малфой.

Рону внезапно становится тепло где-то в самой сердцевине грудной клетки: от гордости. И от словосочетания «твой Малфой».

– Лучший зельевар магической Британии, – соглашается он.

– Вот кто бы мог подумать, когда я его вербовал на службу в Аврорат! – разводит руками Кингсли, и еще одна порция виски исчезает в его бездонной черной глотке. – Я ведь, знаешь, как тогда думал: бывший Пожиратель со связями… в определенных кругах. Будет мне дружков своих сдавать, про всяческие темные делишки докладывать. Никто ведь не заподозрит, что Драко Малфой может работать на наше ведомство. А патент зельевара… Так, коробочка для шоколадной лягушки. Даже не вкладыш. Все никак не мог понять, почему Снейп ему незадолго до смерти рекомендацию в Гильдию зельеваров написал. На случай, если все… обойдется. Казалось тогда: помогает старый змей одному из своих змеенышей… А оно вон как…

Рон думает, что впервые слышит и про доносы, и про рекомендацию Снейпа. И вообще, оказывается, большая часть жизни Малфоя просто прошла мимо него. Да и мучившая в свое время Рона тайна судьбоносного появления Хорька в лавке мистера Горбаргаса спустя столько лет получила-таки свое простое объяснение. Ясно теперь, как звали загадочную птичку, что напела Кингсли об этом деле. Эпизод, который снова свел вместе бывших школьных врагов. Или не врагов? Не ври себе, Уизли. Не ври. Ничего ты не знал, как выяснилось, о жизни своего… – как там сказал Кингсли? – аманта. Пока от этой жизни не осталось только несколько жалких недель. Да и то, если повезет.

Почему-то в голове всплывает голос Снейпа: «Я могу научить вас, как разлить по флаконам известность, как сварить триумф. Как заткнуть пробкой смерть».

– У него не получилось только одно, – озвучивает он кусок своих мыслей: – «заткнуть пробкой смерть».

– Почему не получилось? – голос Кингсли внезапно становится абсолютно трезвым, точно и не Главный аврор только что с завидным упрямством стремился побить свой собственный рекорд по употреблению алкоголя. – Получилось. Ему только не хватило последнего ингредиента.

Рон вздрагивает. Он ничего не понимает в зельеварении, но каким бы ни был тот самый недостающий ингредиент, его можно достать: вырыть из-под земли, разобрать по листику тропический лес, ограбить древний храм, поймать феникса… Лишь бы Малфой был жив.

– И… что это за последний ингредиент?

– Философский камень.

О да! Рон мгновенно вспоминает свой первый курс и всю эту жутковатую, на самом деле, эпопею с Философским камнем. «Единственный в мире философский камень принадлежит Николасу Фламелю…» И…

– А камень был уничтожен Дамблдором с благословения Фламеля, чтобы избежать возрождения Волдеморта.

Конец. Совсем конец.

– Не совсем.

Что? Рон смотрит на Кингсли. Кингсли пристально изучает содержимое очередного стакана. Потом повторяет:

– Не совсем. На самом деле, Философский камень не был уничтожен. Его скрыли в специальном хранилище аврората.

Рон чувствует, что его личная Вселенная переворачивается с ног на голову.

– Ты хочешь сказать, что все эти годы Философский камень просто тихо лежал в коробке с порядковым номером на металлическом стеллаже в подвалах аврората, где его мог взять кто угодно, включая Волдеморта?

– Ну… – Кингсли чешет кончик носа. – Не взял же. Спасибо Снейпу, который донес до Риддла нужную информацию.

– Нужную ВАМ информацию, – уточняет Рон. Почему-то его начинает колотить озноб. – А что мешало отдать камень Малфою, когда он пришел со своим зельем просить о помощи?

– Кто же отдаст в руки бывших Пожирателей одну из величайших тайн магического мира? Рон, не будь идиотом!

– Люди умирали, – цедит Рон сквозь стиснутые зубы и сам себе напоминает Гарри, когда тот начинает говорить на парселтанге. – А вы тряслись над государственными тайнами.

– Не в моей компетенции, – пожимает плечами Кингсли. – У меня даже допуска в это отделение хранилища нет.

– У Главного аврора нет допуска в один из отделов собственного спецхрана? Круто.

Рону хочется кого-нибудь убить. Желательно голыми руками. Давно он не замечал за собой подобных вспышек немотивированной агрессии. Немотивированной? Ну да…

– А у кого, осмелюсь спросить, этот гребаный допуск все-таки есть?

– У Министра. У трех специалистов из Отдела тайн, которые этот камешек периодически изучают, надеясь создать еще один такой же.

– Ну и как?

– Без толку. Пока не создали.

Рон наклоняется к Кингсли через стол, притягивает его к себе за воротник, шипит в черное, блестящее от пота лицо:

– Зачем ты это мне рассказываешь, Кингсли?

– Просто треп старых боевых товарищей за стаканчиком виски, – не моргнув глазом отвечает Главный аврор. – У тебя ведь как у моего заместителя есть допуск в Хранилище?

– Общий, – выдыхает Рон, до которого внезапно начинает кое-что доходить.

– М-да, в спецсекцию допуск получить нереально… Зато ты в курсе, где там и что. А завтра туда прибудет сотрудник Отдела тайн для очередной ревизии, – как бы между делом бросает Кингсли и сразу меняет тему. – Ты видел последние малфоевские разработки по Оборотному зелью? Позволяют обмануть кого угодно, включая охранные чары… И, кстати, как у тебя с легилименцией?

– Да вроде на допросах никто не жаловался, – хмыкает Рон. – А во сколько у нас завтра визит… проверяющего?

– В двенадцать, – как ни в чем не бывало отвечает Кингсли, словно переступив некую черту, за которой уже, по большому счету, ничего не страшно. – Через мой личный камин. Только меня, представляешь, к сожалению, не будет, чтобы его встретить. Операция на другом конце города, требующая личного присутствия.

– Досадно, – соглашается Рон.

– Вернусь к часу. Разве что проводить высокого гостя.

– И то дело.

– Успеешь?

– Еще бы! – вроде больше говорить не о чем. Но один вопрос Рон все-таки решается задать – напоследок: – Почему ты это делаешь, Кингсли?

– Не люблю похороны, – отвечает Главный Аврор. – Выпьем?

Рон наливает обоим по очередному стакану.

– Выпьем. За здоровье Малфоя!

– Хороший тост, – соглашается Кингсли. – Только запомни: когда камень покинет Хранилище, сигнализация все-таки сработает. Я смогу обеспечить тебе десять-двенадцать часов форы, не больше. Тебя все равно объявят в розыск, назначат за твою голову награду, перекроют все порталы. Если тебе все-таки удастся сбежать, ты никогда не сможешь вернуться. Факт наличия у Министерства якобы утраченного в свое время Философского камня, разумеется, замнут, но на тебя повесят что-нибудь не менее гадкое. Для всех ты будешь предателем и вором.

Рон пожимает плечами: предателем и вором? Плевать! Главное, что у него есть шанс успеть.

– Малфоя не упоминайте, – легко говорит он. – И семью не трогайте. Им и так достанется. От магической общественности. А мне не страшно.

На следующий день в одиннадцать сорок пять он, как ни в чем не бывало, входит в кабинет Кингсли, отпускает его секретаршу попить кофе и располагается за столом Главного аврора. Когда невзрачный лысый человечек в темно-синей мантии Отдела тайн выбирается из камина, в него летит «Ступефай» и «Легилименс».

Пароль оказывается таким легким, что Рон невольно усмехается: «Магистерий»! Нет, в самом деле? А что у нас с допуском? А! Считывание сетчатки глаза (поднахватались, сволочи, у магглов!) и оттиск перстня, который лысый носит на правой руке: изображение птицы феникс. Мерлиновы яйца! Они что, сговорились?! А фамилия проверяющего – о разумеется! – мистер Смит. Мистер Уорден Смит.

Добавить волос мистер Смита в Оборотное, приготовленное еще самим Малфоем – дело двух минут. Гораздо дольше Рон ищет этот самый волос вокруг сияющей лысины. Почему-то его не отпускает ощущение, что Оборотное, сваренное Хорьком, глотать не так противно, как стандартное зелье, сваренное кем угодно, включая Гермиону. Во всяком случае, Рону удается проглотить его без фатальных последствий для кабинета Главного аврора. После вчерашнего заблевать его роскошный персидский ковер было бы проявлением самой черной неблагодарности. Остается только позаимствовать у мистера Смита его форменную мантию.

Путь к Хранилищу через подвалы и прочие катакомбы аврората занимает десять драгоценных минут. Разумеется, мистер Смит не может нестись по коридорам, сшибая все на своем пути, словно какой-нибудь аврор Уизли. Он идет неторопливо, даже степенно, с полным осознанием значимости своей миссии. Дежурный аврор на входе в Хранилище просит мистера Смита расписаться в журнале для посетителей и оставить оттиск своей печатки-феникса. Без проблем! Дальше Рон идет один: благо, расположение отделов спецхрана ему отлично известно. Вот и Та Самая Дверь. Почему-то отчетливо вспоминается Гарри, гоняющийся на метле за стаей волшебных ключей в поисках старинного серебряного ключа с помятым крылом, и Рон хихикает. Кто там сказал, что любая история повторяется дважды?

Встает на цыпочки (проверяющий невысок ростом) и прижимается глазом к магическому сканеру сетчатки, замаскированному под смотровое отверстие. Потом остается ткнуть фениксом в нефритовую пластину, закрепленную справа от двери, чтобы бесплотный голос произнес: «Добро пожаловать, мистер Смит. Озвучьте текущий пароль!»

Рон выплевывает:

– Магистерий!

И входит в Специальный отдел, который так и хочется окрестить Запретной секцией. Запретной для всех, только не для мистера Уордена Смита.

Внутри Рон ни на секунду не заморачивается с поисками. Вполне достаточно, оказывается, сказать: «Акцио Философский камень!» И искомая коробка сама влетает ему в руки. Рон хмыкает. Все-таки до сложной системы охраны хранилища Лестрейнджей в Гринготтсе, откуда они когда-то лихим налетом добывали чашу Хельги Хаффлпафф, местному Хранилищу далеко. Или просто никто никогда не набирался наглости вломиться в святая святых аврората. Рон открывает коробку. Простую картонную коробку с инвентарным номером три тысячи сто семьдесят три, намалеванным на боку обычным маггловским черным маркером. В коробке, словно в какой-то из старых сказок, спрятана китайская шкатулка, украшенная изображениями золотых драконов. Рон подмигивает драконам, будто хорошим знакомым, и взламывает замок усовершенствованной универсальной аврорской «Алохоморой». Никаких ключей при мистере Смите во время тщательного обыска обнаружено не было. Мелодично щелкнув, шкатулка открывается.