Текст книги "Солнышко (СИ)"

Автор книги: Minotavros

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Ты… Ты…

– А ты? – в глазах Хорька почему-то отсутствует привычный холод или ядовитая издевка: только мягкая ирония. Вот чудеса!

– А я… это… зашел проведать…

Ну да. Уизли зашел проведать Малфоя. Самое обыденное дело.

– И… как я тебе?

– Хреново.

Рон не успевает цапнуть себя за болтливый язык. Кажется, больным принято говорить, что они выглядят просто прекрасно: ложь способствует более быстрому выздоровлению…

– Честный… – странно улыбается Малфой. Рон в жизни не видел у него такой улыбки: без единой капельки яда и признаков собственного превосходства.

– Братья обычно говорят: «Наивный дурачок», – вздыхает Рон. – Кажется, это то же самое…

– Сами они идиоты, твои братья! – внезапно окрысивается Малфой. – Что бы понимали!

Не ожидавший такой реакции Рон с минуту молча смотрит на него, потом все-таки решается спросить:

– Так ты с самого начала все слышал?

– Все – не все… – бурчит Малфой, и Рон с изумлением замечает, что на бледных щеках проступает некое подобие румянца. Кажется, сегодняшняя ночь заслуживает того, чтобы отныне именоваться Ночью Великих открытий! Малфой умеет краснеть. Ну надо же!

– Ты так и не ответил на мой вопрос…

– На какой?

– Понравилось ли тебе меня целовать.

Кажется, для Хорька выдохнуть эту фразу так же не просто, как для Рона – ответить на нее.

Но он отвечает. Честность – так честность!

– Нет.

Малфой привычно вскидывает бровь. (Не иначе, у своего декана поднабрался высокомерных ужимок!)

– Это еще почему?

Рон некоторое время анализирует свои ощущения (ведь действительно не понравилось!), потом отвечает:

– Все равно, что целовать куклу.

– Это у тебя после Браун такой богатый опыт по целованию кукол?

Хорек обиделся? Ишь, и Лаванду приплел. Вот и зачем, спрашивается? Ревнует? Малфой? Уизли! Ты идиот. Прав Снейп. И братцы.

– Малфой! Не делай вид, что у тебя, кроме меня, никого до сих пор не было! Ты-то ведь тоже с кем-нибудь да целовался!

Если до этого момента Рон считал, что видел, как краснеет Малфой, то теперь он отчетливо понимает, что ошибся: лицо Хорька мгновенно покрывается почти малиновыми пятнами, а в уши можно совершенно спокойно вкручивать маггловские электрические лампочки. Мерлин! Малфой – девственник? Ну, то есть, кроме Рона, у него никого и никогда… Даже для поцелуев?

Рон отчетливо понимает: если бы у Малфоя были силы подняться с постели, он бы припечатал догадливого Уизли «ступефаем» и попросту трусливо сбежал. То, что он до сих пор лежит практически неподвижно на своей койке, говорит только о том, что Хорек действительно серьезно болен. И хотя Рон только что дал себе страшную клятву никогда не пользоваться больше малфоевской беспомощностью, он решает: клятвы даются для того, чтобы время от времени их нарушать – и второй раз за сегодняшнюю ночь склоняется к малфоевским губам. Очень осторожно проводит по ним языком, умоляя раскрыться, покрывает быстрыми поцелуями сначала верхнюю, а потом нижнюю искусанную губу, целует настойчиво и нежно, так, как никогда не целовал сладкие карамельные губы Лаванды Браун. И когда Малфой наконец со вздохом приоткрывает свой рот навстречу, Рон чувствует себя значительно более счастливым, чем в тот день, когда ему удалось выиграть свой первый квиддичный матч. «Мой!» – выдыхает он в жаркую глубину малфоевского рта. «Мой!» Малфой опускает ресницы, языки сплетаются, кровь приливает не только к щекам – и все это так горячо и сладко, что Рон наконец-то начинает догадываться, что значит «сойти с ума от поцелуев». Кажется, с Малфоем происходит то же самое, потому что именно он не выдерживает первым: отстраняется, тяжело дышит, смотрит шалыми глазами, в которых не осталось ни капельки холода.

– Понравилось? – лукаво спрашивает Рон.

– Не то слово! Еще секунду, и я бы…

Он смущенно замолкает, но все понятно и без объяснений. Если Малфой чувствует хотя бы в половину то же, что и сам Рон, то… Бедный Хорек!

Продолжая улыбаться, Рон откидывает в сторону больничное одеяло. Ну, так и есть! Почти до талии Малфой запакован в бинты, а вот ниже…

– Эй, Уизел! Ты чего… это… надумал? – от неожиданности Хорек начинает даже слегка заикаться.

Очень осторожно Рон опускается к выпуклости на малфоевских пижамных штанах, прижимает ладонь к тому горячему, что настоятельно просится наружу, слегка поглаживает, заставляя обычно такого сдержанного Хорька закусить нижнюю губу и жалобно заскулить, подаваясь бедрами навстречу.

– Нравится? – мягко спрашивает Рон. Кажется, ему тоже полагается смущаться. В конце концов, он впервые в жизни собирается сделать минет другому парню, но почему-то ничего такого не чувствует. Только оглушающую нежность и понимание правильности происходящего.

Остается только стянуть пижамные штаны вниз, к коленкам, и обхватить губами вздрагивающий от нетерпения малфоевский член. Остальное, как водится, дело техники. И техника не подводит. Он просто возвращает назад то, что получил за последнее время от самого Малфоя, чтобы всего через несколько мгновений осознать, что все делает правильно. Силы его воли хватает даже на то, чтобы не отстраниться в момент финального залпа – и проглотить все, до последней капли. Кстати, ничего гадкого во вкусе чужой спермы, на удивление, не обнаруживается: соленая, чуть горьковатая, оставляющая на губах отчетливый привкус каких-то лечебных трав. А еще – безумное возбуждение.

Поскольку находящийся в полубессознательном послеоргазменном состоянии Малфой явно не способен нынче ни на какие подвиги, остается только одно: расстегнуть джинсы и в несколько быстрых движений позволить себе соскользнуть следом за своим – вот теперь он в этом абсолютно уверен! – любовником.

А потом просто, без всяких поэтических заморочек, рухнуть на больничную койку рядом с Хорьком. Хорошо, что в больничном крыле Хогвартса пациентам полагаются такие широкие и удобные кровати!

– Я тут… полежу… совсем чуть-чуть…

– Лежи уж, Уизел, – вздыхает Малфой, из последних сил накидывая на обоих одеяло.

То, что вечному соне-Рону удается проснуться еще до восхода солнца и исчезнуть до появления мадам Помфри, предварительно наложив на себя и на Малфоя Очищающие и приведя в порядок свою и его одежду, кажется почти чудом.

– Придешь вечером? – неуверенно спрашивает Малфой.

– Приду, – улыбается Рон. – Если не прогонишь.

– Рыжий придурок!

И даже это почему-то звучит совсем не обидно. Ну, рыжий. Ну – кто же после вчерашнего будет спорить! – придурок. Тем более, что за ним поднакопилось довольно много долгов. Самое время их отдавать.

…– Знаешь, Уизел, – шепчет на следующую ночь засыпающему Рону Малфой, – Ничего ты мне больше не должен. Совсем ничего. Квиты.

– Это как посмотреть… – упирается Рон. – Я не имел права этого делать с тобой. Вообще не имел права. А уж столько раз подряд…

– Успокойся, – губы Малфоя щекочут ухо. – Не было никакого насилия. Не было никакого принуждения.

– Скажи еще, что мне просто приснился ты на коленях там, в коридоре… И в классе… И в кладовке для метел… И на Астрономической башне… И…

– Каждый раз помнишь? – изумляется, блестя глазами, Малфой и даже пытается приподняться на локте, чтобы заглянуть Рону в лицо, но тут же со стоном боли падает обратно.

– А то! Знаешь, как гадко чувствовать себя насильником?

– Насильник из тебя, Уизел… – усмехается Хорек уголком рта. – Знаешь, как долго я тренировался ронять палочку? Далеко-далеко?

– Что? – Рон даже садится на постели. – То есть как «тренировался»?

– И как долго потом тебя изводил… И караулил в темных коридорах…

– Ты меня караулил?! – до Рона медленно, но верно начинает доходить. – То есть это была… подстава?

Кажется, тут он должен возмутиться, но ничего не выходит. Малфой за ним охотился? Нарывался на драку, чтобы заведомо проиграть? Чтобы быть поставленным на колени? Но ведь это значит…

– Хорек, – потрясенно выдыхает Рон. – А я-то думал, что из нас двоих именно я – извращенец! А оказывается, ты…

– Да, – очень тихо соглашается Хорек. – Из нас двоих я, определенно, хуже… Прости, что использовал тебя.

Малфой, который признается, что хоть в чем-то был не прав – зрелище не для слабонервных. Рон не знает, чего ему хочется больше: от души отдубасить проклятого манипулятора или до смерти зацеловать. В конце концов, просто спрашивает:

– Слушай, но почему именно я? Что, в Хогвартсе больше не нашлось…

– Геев? – хихикает Хорек. – Да сколько угодно.

– Дураков! – шипит Рон. – Нет, на что тебе сдался именно я?

Между ними виснет долгая пауза, а потом звучит так тихо, что Рон ни в жизни бы не услышал, если бы не вслушивался изо всех сил:

– В тебе столько… солнца…

Потом… Потом будет все остальное. Внезапно вспыхнувшая любовь Гарри к Джинни. Потухший взгляд Гермионы. Исчезательный шкаф и Выручай-комната. Смерть Дамблдора на Астрономической башне и бегство Малфоя в компании шайки Пожирателей. Попытки доказать самому себе, что после того, как в жизни не стало Хорька, в ней ничего не изменилось. Дурацкий роман с Гермионой, в котором с обеих сторон не обнаружилось ничего, кроме отчаянной попытки забыться. Скитания по лесам. Борьба с воспоминаниями. Уничтожение крестражей. Объятия Адского пламени, когда Рон на полном серьезе предлагает предоставить Малфоя и компанию их собственной судьбе. Последняя битва. Гибель Фреда. Суды над Пожирателями. Объявление о свадьбе Малфоя. Стремительная помолвка с Гермионой. (Два наивных идиота, которые еще не знают, что на развалинах дружбы не построить любви…) И только иногда, во сне, чей-то далекий шепот:

– …Столько… солнца…

========== Глава 3. «Око тайфуна» ==========

– Поднабрался опыта, Уизел? – хрипит Хорек, резко подаваясь ему навстречу. – Супруга предпочитает погорячее? Или все-таки мальчики, бордели?

– Не трогай мою супругу, Малфой, и я не стану вспоминать твою,– выдыхает Рон, врезаясь в него почти до предела и едва сдерживаясь, чтобы не застонать от блаженства. – Понятное дело: мальчики, бордели.

Собственно, один мальчик и один бордель. Не понравилось. Нет, техническую сторону вопроса Рон и вправду освоил – делов-то! Но кайф был настолько мимолетный и быстрый, что не вызвал ни единой мысли о продолжении «обучающей программы». Что бы там ни изображал в постели хрупкий блондинчик с востреньким носиком, это был не Малфой. Рон в очередной раз понял: не светит ему нормальное гейство – и успокоился. Как выяснилось, ровным счетом до того момента, когда Судьба, Удача и родной аврорат снова столкнули его с Хорьком.

«Люблю свою работу!» – ухмыляется Рон, впиваясь пальцами в белые малфоевские ягодицы и зажмуривая от блаженства глаза. Завтра у Малфоя вся его аристократическая задница будет в синяках. На что, собственно, и расчет. Лорд же оставил на нем свою метку? Почему бы Уизли не сделать то же самое?

– А где набирался опыта ты, Хорек? – шепчет он, прижимаясь губами к розовому уху. – Боюсь, в твоем случае отбрехаться, ссылаясь на экзотические вкусы жены, не получится… Мальчики, бордели?

– Уизел! – Хорек еще сильнее прогибает поясницу и издает низкий, полузадушенный стон. – Не всем приходится платить за секс, запомни это раз и навсегда!

Слова даются с трудом, воздуха в диафрагме катастрофически не хватает, но это не имеет ровно никакого значения: пропустивший свою реплику – проиграет. Такой вот странный вариант магической дуэли.

– Значит, даешь всем желающим бесплатно?

Мерлин! Да что ж ты, Хорек, такой жаркий и узкий?! И почему от твоего шипения настолько сносит крышу?

– Кто сказал, что… всем? Тебе… только за деньги…

Ого! Кажется, и у Малфоя заканчивается кислород!

– Можно… рассчитывать… на скидочку… по старой… дружбе?

– Для… постоянных клиентов… пятый раз… за полцены…

«Пятый раз»! И Рон срывается в бездну. И, кажется, Малфой срывается следом за ним. От осознания, что снова выиграл. Не иначе!

Если бы кто-нибудь утром сказал аврору Уизли, чем закончится нудное сидение в засаде в лавке торговца запрещенными магическими артефактами, он бы только покрутил пальцем у виска. Где та лавка, а где – самый сумасшедший секс в его жизни? «Прошла любовь, увяли розы…» Или что там еще может увянуть в роскошных садах Малфой-мэнора? Ничего никогда не вянет под строгим присмотром леди Малфой и ее аристократической невестки. Кроме, разумеется, школьной любви. (Или что там было между ними, по большому счету?) Кажется странным даже предполагать, будто обзаведшийся супругой и наследником Хорек столько лет помнит о кратковременном, хотя и достаточно бурном романе на шестом курсе. Это вон только идиот Уизли до сих пор вздрагивает, увидев где-нибудь в толпе платиновую макушку. Вот – даже до платины договорился… А ведь на самом деле – просто блондинистая белая мышь и ничего более. Никаких драгоценных металлов, кроме тех, что в сейфах Гринготтс. Много драгоценных металлов, надо отдать им должное. Даже оправдательный приговор на суде Визенгамота после победы смогли себе прикупить. Да и сейчас, похоже, не бедствуют.

Кстати, и женился Хорек не на ком-нибудь, а на наследнице французской винодельческой империи Астории Гринграсс. О размерах приданого писали все газеты магических Британии и Франции. Колдографии счастливых молодоженов заняли развороты самых популярных журналов: от «Ведьмополитена» до «Мэджик Гламур». Счастье еще, что Гермиона не читает эту лабуду и в доме подобной дряни не водится. Рону хватило Норы и восторженных «охов» и «ахов» Джинни и Флер. Почему-то от вида сияющего Малфоя, в многократном повторе целующего свою темноволосую невесту на глянцевой колдографии, хотелось вульгарно нажраться. Пару раз Рон так и поступил.

Зато был повод для тренировки воли. Оказывается, если сто раз в день сказать себе: «Я не думаю о Малфое», – то к сто первому и сам начинаешь в это верить. А для работы в аврорате сила воли – штука просто необходимая. Так и вышло, что почти через пять лет после окончания Хогвартса Рон Уизли и думать забыл о Малфое. Да и когда было думать? Сначала – школа авроров, женитьба на Гермионе, попытки выжить на две стипендии. Потом стало чуть полегче: зарплата в аврорате полагалась хоть и небольшая, но все-таки поприличнее курсантской стипендии. Гермиону начали привлекать для работы по грантам. Внезапно оказалось, что аврор – это не только лихие рейды по темным закоулкам в поисках скрывающихся извергов магического мира, не только засады и аресты, а еще и страшенная куча самых разнообразных бумажек, заполнение которых занимало не только целые дни, но и порою ночи. Причем надеяться на помощь жены, как это частенько случалось в славные хогвартские времена, не приходилось: во-первых, у Гермионы и своих бумажек хватало, а во-вторых, большая часть роновских писулек, как ни крути, шла под грифом «перед прочтением – съесть». Единственное, что спасло от того, чтобы окончательно превратиться в некое подобие гоблина, чахнущего над многоценными протоколами – несравненный тренажерный зал аврората и обязательные каждодневные тренировки, в том числе и по маггловским единоборствам. Рон совершенно неожиданно для себя обзавелся роскошной атлетической фигурой, коротко подстригся, приобрел сдержанную грацию хищного зверя, целую армию восторженных поклонниц и, что смущало его больше всего, поклонников.

Разумеется, до Поттера с его славой Победителя Волдеморта и Восходящей Квиддичной Звезды магической Британии Рону Уизли по-прежнему было далеко. Поттер вел звездную жизнь, побеждал на одном Чемпионате мира по квиддичу за другим, рекламировал на страницах периодических изданий новые модели «Нимбуса» и магических дезодорантов, давал направо и налево интервью и менял возлюбленных будто перчатки. После того, как Джинни вышла замуж за Дина Томаса, ни одна девушка, невзирая на степень ее прекрасности, не задерживалась в постели Поттера больше, чем на неделю. Притом, к величайшему огорчению Рона, во время дружеских посиделок под «звездной» маской обнаруживался все тот же Гарри: немного усталый, стесняющийся своей растущей популярности, добрый и надежный. Кажется, было бы легче, если бы он вдруг зазнался, перестал замечать прежних друзей и наконец избавился от злосчастных очков. (Есть же современные способы магической корректировки зрения! Но – контракт. Проклятый контракт! «Образ Героя строится на его узнаваемости». Поэтому – дурацкие круглые очки, точно на свете не существует других моделей.) Может, если бы Гарри перестал походить сам на себя, у Гермионы исчезла бы из глаз эта щемящая собачья грусть? Иногда Рон думал, настолько ли сильно ошибся Джордж, сказавший на их свадьбе всего одно слово: «Зря!»

От такого, с позволения сказать, «семейного счастья» оставалось только одно лекарство – работа. Ну, а работа, как известно, любит – кого? Дураков и Уизли, что, если вдуматься, одно и то же. Поэтому дома Рон появлялся все реже, вызываясь во все внеплановые рейды и беря себе все самые непопулярные дежурства. (Например, в Рождество и на День святого Валентина.)

Впрочем, сегодняшняя операция оказалась как раз плановой. Они уже несколько месяцев охотились за бандой похитителей старинных магических артефактов, когда некая тщательно законспирированная сорока принесла на хвосте адресок. Та самая лавка в Лютном переулке. Кингсли долго теребил в своих огромных лапах роскошное золоченое перо, дышал, словно выброшенный на сушу левиафан, возводил глаза к потолку кабинета, как будто именно там тайными рунами был начертан ответ на мучивший Главного аврора вопрос. Вопрос был, что называется, не праздный. С одной стороны, совершенно очевидно, что устраивать засаду надо как можно быстрее, потому что проклятая банда только что совершила дерзкий налет (буквально, на метлах) на особняк одного из самых древних семейств магической Британии, уведя оттуда несколько вещиц, относящихся чуть ли не ко временам Основателей. Имело смысл подсуетиться, пока эти вещицы с самым невинным видом не покинули пределы Лондона через лавочку мистера Горбаргаса. С другой стороны, руководить операцией такого уровня надлежало либо самому Главному аврору, либо его заместителю. Но вот беда: Оуэн Кларк, уже три года бывший заместителем Кингсли в аврорате, после тяжелейшего ранения отлеживался в Святого Мунго и, определенно, ни к какому руководству пригоден не был. А самого Кингсли ждал совершенно неотложный визит в Германию, в связи с организацией некой совместной операции двух дружественных силовых ведомств магического мира. Ну и выходило, что следует или откладывать засаду в Лютном на целые гребаные сутки (и вежливо попросить бандитов пока что не заносить туда искомые артефакты, ага!), или назначить руководить операцией…

– Уизли!

Здрасте, приехали. Ну, понятное дело: кого еще можно встретить в коридорах родного аврората в десять часов вечера? Только дежурного аврора. По-видимому, измученный разгадыванием нерешаемой головоломки Кингсли увидел в этой встрече некий перст судьбы, потому что на следующее утро Рон уже сидел в засаде в лавочке мистера Горбаргаса в облике самого мистера Горбаргаса (хвала Оборотному!) и лично отвечал за успех всей операции.

Проблема была в том, что никто не знал, как именно выглядит курьер, а потому «хватать и не пущать» надлежало всех входящих, надеясь, что законопослушные граждане не решатся сунуть нос в эту крысиную нору. Потом задержанных накачивали «Веритасерумом» в задней комнатке магазинчика, где располагались личные покои владельца, задавали десяток-другой вопросов, а дальше – в зависимости от увлекательности ответов – или отпускали, слегка подчистив память, на все четыре стороны, или уторкивали в камеры предварительного заключения аврората. К вечеру от такого, с позволения сказать, увлекательного времяпрепровождения у Рона тряслись руки (особенно, когда он в очередной раз прикладывался к заветной фляжке Оборотного, напоминая себе печальной памяти лже-Грюма в год проведения Турнира Трех Волшебников), болела голова и почему-то дергалось правое нижнее веко. Утешало одно: курьера они все-таки взяли, хотя и почти перед самым закрытием. Вытряхнули из него все «имена, явки и пароли», убрали излишки воспоминаний и отпустили после весьма познавательной беседы с Роном, по-прежнему пребывавшим под личиной мистера Горбаргаса. Теперь задержание банды по всем правилам проведения подобных силовых операций было лишь делом техники. И завтрашнего дня. Впрочем, на завтра это уже автоматически становилось проблемами Главного аврора, которому будет неплохо слегка размяться после зарубежных фуршетов и банкетов. А Рон от души надеялся, что заслужил отдых. (И небольшую премию – в перспективе. Надо будет намекнуть начальству при случае.)

Теперь оставалось только черкнуть краткий отчет Кингсли и ближе к рассвету рухнуть, наконец, на узенькую кушеточку, стоящую в комнате для дежурств. Сил, чтобы аппарировать домой, уже не было. А в восемь часов утра сработали сигнальные чары, и Рон от души проклял собственную паранойю. Сразу вспомнилось, что вчера аврору Уизли зачем-то понадобилось попытаться выяснить, кто еще заявится на огонек к радушному мистеру Горбаргасу. И вот какая-то ранняя пташка – чтоб ее! – заглянула. На огонек. Не причесавшись и не умывшись, не говоря уж о Бреющих чарах, Рон аппарировал аккурат в заднюю комнату при лавчонке, чтобы, слегка позевывая, но цепко сжимая палочку в кармане аврорской мантии, шагнуть навстречу нетерпеливому посетителю.

– Утро доброе, Малфой!

Если еще вчера жизнь казалась Рону довольно скучной и предсказуемой, несмотря на определенную интригу с засадой и арестами, то сегодня она (то есть жизнь) явно решила встать на голову и слегка подрыгать ножками. Малфой, мать его! Собственной персоной. Причем не то чтобы тайком пробирающийся по мрачным закоулкам Лютного в черном плаще с капюшоном, скрывающим лицо, и волшебной палочкой наизготовку, а в простой, скромной серой будничной мантии, нетерпеливо постукивающий тонкими бледными пальцами по прилавку.

На голос Рона Хорек вздрагивает. Задумался? Ненадолго. Это же Хорек!

– Уи-и-зел!

Самым будничным тоном, на какой только способен, Рон говорит:

– Палочку, Малфой. Ты арестован.

– Никак не наиграешься? – правая белесая бровь взлетает вверх, а сердце Рона почему-то ухает вниз: от недосыпа, не иначе.

– Хохмить в аврорате будешь, Хорек. А пока – палочку.

Малфой пожимает плечами, достает из внутреннего кармана мантии свою волшебную палочку (боярышник с волосом единорога, как и та, первая, Рон помнит) и совершенно спокойно передает ее Уизли. Затем протягивает вперед сжатые в кулак руки.

– Наручники надевать будешь?

Рон, словно завороженный, смотрит на худые бледные запястья с выпирающими косточками… И пытается пропихнуть во внезапно пересохшее горло вдох, вспоминая, как сто лет назад прижимался к этим косточкам губами.

– Что за глупости, Малфой! Оставь свои сексуальные фантазии при себе.

– Мои сексуальные фантазии? – ухмыляется краешком рта Драко. – Не я тут собрался применять пытки к невинному гражданину магической Британии.

– Что-то мне подсказывает, – парирует Рон, – что невинные граждане не заглядывают в лавку господина Горбаргаса, который уже второй день кается в своих грехах представителям аврората и никак не может закончить.

Драко демонстративно возводит глаза к закопченному потолку:

– Я всего-навсего ищу редкие ингредиенты для зелий.

– Варишь какую-нибудь темномагическую дрянь для своих дружков – бывших Пожирателей?

– Зелья варю, – почему-то обижается Драко. – Экспериментальные. Для больницы Святого Мунго.

Рон аж присвистывает от изумления:

– Малфой! Ты – зельевар?! Хорош врать! Кто же тебя пустит к зельям? Тем более, к экспериментальным? Да еще в Мунго! Все знают, что бывшим Пожирателям не выдают патентов зельевара. Мало ли чего вы там наварите!

– Законы существуют для того, чтобы их обходить, тебе ли не быть в курсе, Уизел! – высокомерно роняет Хорек. – А мир не без добрых людей. Вот, помогли с патентом.

Рон качает головой. Разумеется, он не верит Малфою ни на кнат. Малфой-зельевар! Усраться можно!

– Так что, – спокойно спрашивает Малфой, чем-то неуловимо напоминая Рону того, другого Малфоя, который в точности так же спокойно-спокойно опускался когда-то на колени, – допрашивать с «Веритасерумом» здесь будешь – или в контору отведешь?

И Рон принимает решение. В конце концов, в чем бы там ни был замешен проклятый Хорек, к текущему расследованию он вряд ли имеет хоть какое-то отношение.

– Свободен, Малфой! – и изъятая палочка метким броском возвращается к своему законному владельцу. Показалось или нет? Но на секунду Рону кажется, что в бесстрастном малфоевском взгляде вспыхивает самое настоящее потрясение.

– Уизел! А как же пытки, допросы, «Веритасерум»?

– Иди уже, Малфой. Руки об тебя пачкать!

Рон отворачивается к затянутому пыльной патиной окну. Смотреть на уходящего Малфоя нет никаких сил. И именно в это время в спину ему летит:

– «Эварте статум!»

Рона подкидывает в воздух, переворачивает и изо всех сил хряпает спиной о что-то стеклянное. Кажется, о витрину, в которой у мистера Горбаргаса хранился скелет горгульи. Только аврорская выучка и благословенные каждодневные тренировки до седьмого пота позволяют ему не отключиться, а буквально в момент приземления извернуться, вскочить на ноги и от души швырнуть в противника простенький «Экспелиармус». Нет, конечно, можно было бы и что-нибудь поосновательней, все-таки нападение на аврора при, так сказать, исполнении, но, с точки зрения Рона, это было бы все равно, что убивать мух «Авадой».

– Хорек! Ты хоть понял, что натворил? С какого же хера…

Хорек тяжело дышит, видимо вложив все силы в неожиданное нападение, и смотрит в дальний угол, где, словно навязчивая примета прошлого, валяется его волшебная палочка.

Рон тоже смотрит на малфоевскую палочку.

– Никогда. Не смей. Недооценивать. Меня. Уизел!

– О! Какие мы нежные! – Рона колотит от бешенства. Проклятый Хорек! Ему не понравился тон! Пожиратель хренов! Уходил бы, пока отпускали! А теперь…

– Ты снова зарвался, Малфой, – тянет Рон почти нежно, стискивая кулаки. – А ведь когда-то я тебя предупреждал!

– Ты этого не сделаешь!.. – едва шевелит побелевшими губами Малфой.

– Можешь поспорить на свою тощую задницу, сделаю.

– Опять поставишь на колени?

Рон улыбается. Вокруг него то, что принято называть «глаз тайфуна» – абсолютная тишина и покой. Но еще миг…

– Зачем же на колени… – очень тихо отвечает он. Малфой слышит. В этот миг Малфой слышит все. – Можно просто подставить зад. Прекрасный невысокий прилавок, Хорек! Или предпочтешь отправиться в Азкабан?

– Скотина! – шипит Малфой, делая шаг к прилавку.

Рон накладывает Запирающие и Заглушающие на дверь лавки: случайные свидетели ему сейчас совершенно ни к чему. Потому что стоит подойти к прилавку, как на них обрушивается тайфун, выжить в котором можно только держась друг за друга – изо всех сил.

… – Опять нарывался, да, придурок? – мирно спрашивает уже успевший привести себя в порядок Рон у одевающегося Малфоя.

Тот натягивает трусы и болезненно морщится. По всей видимости, с техникой подготовки партнера у Рона Уизли до сих пор существуют кое-какие проблемы… И, похоже, перерыв был слишком долгим, а желание – слишком сильным. Но Малфой почему-то совсем не в обиде.

– Конечно! – неожиданно мирно соглашается он. – Тебя не пнуть – еще сто лет будешь размышлять о морали и нравственности.

– Я же тебя отпустил! На свободу отпустил!

Малфой подходит близко-близко, пристально смотрит в глаза:

– А я ее хотел, эту твою свободу?

Не удержавшись, Рон притискивает его к себе и проводит языком по контуру тонких губ, у которых почему-то до сих пор тот самый, незабываемый легкий привкус крови. (Разбились, когда Хорька ткнули мордой в прилавок?) Выдыхает в них:

– И что мне с тобой делать, Малфой?

– Ничего не делать! – Хорек, не раздумывая, отвечает на поцелуй, хищно прихватывает острыми зубами нижнюю губу своего любовника (теперь и у губ Рона будет привкус крови), почти мурлычет от удовольствия. – Отпустишь домой.

– За взятку в виде секса? – тут же ощетинивается Рон.

– За очень много взяток в виде секса, – хихикает Хорек. – Ты ведь помнишь про скидку на пятый раз? Что? Неужели не воспользуешься?

– Малфой, – хмурится Рон, – я серьезно.

– А серьезно… – вздыхает Малфой, машинально приглаживая свои легкие волосы и застегивая пуговицы белоснежной рубашки. – Не за что меня арестовывать. Спроси у собственного начальника.

– У Кингсли? – не верит своим ушам Рон. Где – Главный аврор, гордость и надежда магической Британии, а где – бывшие Пожиратели Малфои? Ну вот ни в жизнь он не поверит, что Кингсли берет взятки!

– У господина Шеклболта Кингсли, – чопорно уточняет Хорек. – Просто спроси обо мне.

Рон выразительно сопит носом. Ему не нравятся подобные загадки. Холодная ладонь Малфоя касается его небритой щеки.

– Я ведь действительно штатный зельевар Святого Мунго. Не накручивай себя, Рыжий!

Он впервые зовет Рона «Рыжим», и тому почему-то кажется, что ему только что сделали прекрасный и хрупкий подарок.

– Если что, Хорек, я тебя из-под земли достану!

– Очень на это надеюсь!

Малфой накидывает на плечи порядком запылившуюся от валяния на полу мантию, машет палочкой, сосредоточенно шевеля губами, снимает с двери заклинания. (Вот кто ему, паршивцу, разрешил?!) И, даже не сказав «пока», исчезает за дверью.

А Рон, улыбаясь, как последний дебил, думает, что, похоже, вечная тема свободы только что потеряла свою актуальность. Что-то изменилось в этом мире. Что-то… К лучшему?

Во всяком случает, точно можно сказать одно: тайфун прошел – и на улице снова светит солнце.

========== Глава 4. Уроборос ==========

Рон Уизли не умеет делать подарки. Совсем-совсем не умеет делать подарки. Во времена его детства семья пребывала в состоянии перманентного финансового кризиса, когда лучшим подарком принято было считать связанный мамой кривой свитер. Поэтому два самых главных правила дарения подарков, самостоятельно усвоенных Роном в период собственного относительного финансового благополучия, гласят: подарок должен быть практичным и отражать интересы одариваемого.

С родными это работает довольно четко, их он знает как облупленных; Гермионе всегда достаточно выделить некую сумму на книжки, чтобы жена была абсолютно счастлива; Гарри вполне устраивают подарки в виде дорогого алкоголя. Но что такого практичного можно подарить Малфою, у которого в жизни имеется все – и даже чуть-чуть больше?

Конечно, зачем дарить хоть что-то Хорьку? Вроде и незачем. Только как-то так получилось, что есть на свете Рождество и день рождения. А иногда подарки дарятся и просто так. Особенно, если вся жизнь – встречи, встречи, встречи, которые и не думают прекращаться.

Кингсли сказал: