Текст книги "Абердин, 73 (ЛП)"
Автор книги: Mici (noharlembeat)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Он замолкает, поднимает руки, чтобы закатать рукава, и отводит взгляд – под ноги, не в небо.
Не обращая внимания на странную манеру Регулуса выражаться, Сириус читает письмо. Первые несколько строк чисто формальные, похожие на письма отца ко всем, кроме Сириуса, затем Регулуса отчитывают за плохие оценки по Заклинаниям обычным для отца холодным, уничижительным тоном. Но за последние абзацы Сириус цепляется взглядом.
«Один из полукровных друзей Сириуса осмелился отослать мне письмо, в котором рекомендовал проследить, с кем твой брат водит компанию. Несмотря на то, что мне регулярно докладывает по этому поводу и ваш директор, и профессора, приглядывай за братом. Знаю, что он силится преуспевать, но любой промах – это промах, который может запятнать его на всю жизнь.
Я не одобряю, что Северус Снейп связался со мной напрямую, и недоволен тем, что ты сам не уладил этот вопрос, Регулус. Еще один подобный просчет с твоей стороны, и у меня будет к тебе разговор, так что прими это к сведению. Повторять я не намерен».
Письмо оканчивается обычной чушью насчет матери, но Сириус слишком зол, чтобы дочитывать. Он комкает письмо в кулаке.
– Что ты собираешься делать?
Первое, что вспыхивает в его голове, это слово «Предательство!», но нет, его просто обвели вокруг пальца там, где он не ждал, и сам этот факт стоило бы обдумать. Это не та месть, которую нужно совершать публично.
– Пока что оставить, как есть, – решает Сириус. Пускай загноится, пускай перегниет, перепреет во что-нибудь почище крови Снейпа. Пускай, прежде чем месть осуществится, все покроется льдом.
– Оставить?
– Оставь, братишка, – решает Сириус. Это личное оскорбление, и единственное, что можно сделать – угомонить то, что представляет настоящую проблему, а именно, отца. – Ответь ему. Скажи, что Северус явно не в своем уме, и что я ни в коем случае не вожу дружбу с людьми, которых бы он не одобрил.
– Потому что ты не водишь, – начинает Регулус.
Сириус смотрит на младшего брата, который прикусывает нижнюю губу.
– Не надо, – говорит он, но мягко, – ты только сам себе вредишь.
Регулус трет руками лицо, словно пытаясь стереть его взгляд.
– Нет, послушай. Неважно, с кем я вожусь. Не для тебя. Понятно?
– Знаешь, ведь это бросает на меня тень, – спесиво начинает Регулус, но попытка проваливается: он не может выдержать взгляд Сириуса. Отворачивается, отводит глаза, смотрит в другую сторону.
– Не бросает. Мы не те люди, на которых может бросить тень хоть что-то, – поясняет Сириус, словно это правда, а не всего лишь позерство. – Я напишу завтра отцу. Я все заглажу.
Регулус слабо улыбается, неуверенность с его лица исчезает.
Сириус сохраняет в памяти слова Северуса, его поступок – воздаяние наступит потом, когда придет время платить по счетам.
><((((o>
– Где Питер?
Джейм обычно начинает разговор не так, и потому Ремус отрывается от домашнего задания по зельям и поднимает голову. Джеймс полностью облачен в квиддичную форму, даже в щитки («Броня, это броня, ведь мы воюем», – любит говорить он, особенно слегка выпив), но метла осталась на кровати, и он глядит на Ремуса, словно тот – особенно сложное заклинание, с которым нужно разобраться именно сейчас.
Из-за этого Ремус слегка напрягается, сведя плечи.
– Его оставили после уроков, помнишь? Бомбы-вонючки на трансфигурации. Он продолжает крутить амуры с МакГонагалл.
– Интересно, когда до него дойдет, что ее сердце принадлежит мне? – спрашивает Джеймс, усаживаясь на кровать рядом с Ремусом, и засовывает нос в его свиток. – Кстати, если добавить две полных ложки опопанакса в зелье для желудка, то можно кого-то убить. – Ремус глядит на зелье, о котором пишет, и которое теперь можно считать самоубийственным, и небрежно вычеркивает параметры. – Серьезно, ты безнадежен.
– Когда в классе пахнет, как будто чья-то бабушка вовсю вертится в гробу, вылив перед этим на себя полный флакон духов, очень трудно сосредоточиться, – бормочет Ремус, как будто это единственная причина того, что зелья ему не даются. Порой он подсматривает за тем, как работают с котелками Блэк и Снейп – так аккуратно и так впечатляюще удачно, что нет сил оторвать взгляд. Потому что нечестно, что у других все получается правильно с первой же попытки.
Джеймс фыркает.
– Ну конечно, сосредоточиться! Никакой связи с тем, что ты постоянно отвлекаешься на слизеринцев.
Он фыркает снова.
– Ты очень мил, когда пытаешься изображать поросенка. Неудивительно, что Эванс каждую минуту ищет твоего внимания, – огрызается Ремус, исправляя убийственный просчет, чтобы его зелье все-таки лечило желудок.
Джеймс просто замечает:
– Однажды она полюбит меня за все мое свинство.
Тогда он снова фыркает, и Ремус, не в силах сдержать улыбку, откладывает наконец задание в сторону.
– А вот и тот милый бродяга, мой лучший друг, – говорит Джеймс, ущипнув Ремуса за щеку. – А теперь скажи, кто та счастливица, которую я должен буду предупредить, что цвет твоих носков – это какой-то тайный код?
– Мои носки все черные, – замечает Ремус. Он понятия не имеет, к чему ведет Джеймс. – Нет никакой девушки.
– Есть. Ты постоянно отвлекаешься, слегка угрюм, немного брюзжишь, скрытничаешь и отвлекаешься. Да, я знаю, что сказал «отвлекаешься» дважды, – перебивает Джеймс, прежде чем его успевает перебить Ремус. – И это не случайно. А Питер говорит, что ты, когда тебя никто не видит, начинаешь пялиться в пространство и дергаешь уголками губ.
– На месте Питера я бы решил, что у меня тик, а не какая-то девушка, и беспокоился бы об этом, – отвечает в неожиданном смятении Ремус, потому что речь идет о Блэке, а он не девушка, просто друг (для начала), и еще он не уверен, с каких пор друзья успели начать этот ужасающий сеанс психоанализа, который нужно немедленно прекратить.
Джеймс считает себя вправе сделать паузу.
– Ну, если честно, на месте Питера у тебя было бы гораздо больше причин для беспокойства, чем какой-то нервный тик, – признает он, а затем наклоняет голову, искоса глядя на Ремуса. – У тебя точно нет девушки? Хоть какой. Обещаю, я не стану ее запугивать, честно, если не успел уже этого сделать, она ведь знает, что мы друзья, и вся школа наблюдала за тем… происшествием с голым задом на прошлогодний Хэллоуин…
– Мы поклялись, что не станем вспоминать об этом, – внезапно возражает Ремус.
– И это доказывает, что штука вышла ужасающая! – повелительно заявляет Джеймс. – Серьезно, Ремус, ты же знаешь, что я не собираюсь тебя осуждать…
– Едва ли меня волнует твое осуждение, Джеймс Поттер. Это же не мой проект по гербологии пошел вразнос и до сих пор где-то бродит по замку, порой нападая на невинных первачков?
– Уверяю, без твоего полезного совета насчет удобрения и противослизневого заклятья он бы ни за что не обрел разум, так что ты виноват не меньше моего, – говорит Джеймс, падая на кровать. Можно надеяться, это знаменует окончание серьезного разговора – и так оно и есть, потому что дальнейшее сворачивает в сторону СОВ, экзаменов и что Лили пахнет солнцем, счастьем, радостью и прочими невозможными вещами, и «почему она просто не сходит со мной в Хогсмид?»
Забавно: позже, когда Ремус идет на встречу с Блэком, их разговор выглядит совершенно иначе. Блэк в отвратительном настроении, настолько отвратительном, что заставляет слизеринскую второкурсницу разрыдаться ему вслед. Ремус наблюдает, как разворачиваются события, и, хотя не слышит, что именно говорит Блэк, зато видит, как он говорит кое-что и уходит, не оборачиваясь, а девочка ударяется в слезы.
– Да ты опасный человек.
Блэк отвечает, когда они оказываются возле озера, и стемнело уже настолько, что невозможно разглядеть, какого цвета их галстуки или шарфы (или огромные красно-золотые наушники Ремуса – подарок Питера, который знает, как сильно тот не любит мерзнуть).
– Прости, но я сказал ей от силы пару слов.
– Ну да, девушки часто разражаются слезами после пары добрых слов, – начинает Ремус и тут же замолкает: все, что он знает о девушках, это что они начинают рыдать после пары добрых слов от Блэка. Он сам бы наверняка зарыдал – от ужаса, потому что знал бы, что какие-то похитители тел сумели подменить Блэка. – Что ты ей сказал?
Блэк окидывает его взглядом, слегка приподняв брови.
– Что тебя так обеспокоило, Люпин? Она же почти малявка.
– Ты в ее возрасте уже вертел всем факультетом, – замечает Ремус и добавляет: – Я не слепой. Вся школа знала.
– Тем более важно напоминать, чтобы они знали свое место.
В этой беседе настолько до ужаса трудно ориентироваться, что Ремус едва не кричит.
– Зачем ты так говоришь?
– В смысле, как человек или как чистокровный? – парирует Блэк. – Потому что другие намеки тебе не понравятся.
– Как будто ты в книге, и тебя выбрали на роль злодея. Знаешь, это глупо, – отвечает Ремус, борясь с желанием пнуть снег. Должно быть, он совсем с ума сошел, раз пришел сюда. Холодно, воздух неприятно колет легкие. – Охренеть, ну и мороз!
Блэк никуда не уходит. Он просто разглядывает Ремуса, и это приводит в замешательство, потому что он не улыбается, как обычно, свысока.
– Чего? – спрашивает Ремус, глядя на него в ответ.
– Ты никогда не продумываешь, что собираешься сказать, правда?
На мгновение Ремус чувствует себя оскорбленным.
– Просто роскошная мысль, и от кого – ты ведь и сам не понимаешь, зачем заставил второкурсницу рыдать.
– Я отлично знаю, зачем, – отвечает Блэк, – но для тебя это не будет иметь смысла.
– Потому что я не в Слизерине?
Ремус не уверен, обижен ли этими словами или польщен. Наверное, и то, и другое.
Блэк качает головой.
– Нет. Потому что ты считаешь себя по-настоящему хорошим человеком, – поясняет он и слегка наклоняет голову. – Может, сменим тему? Тебе нужно помочь с зельями.
С минуту Ремус молчит. Выходит, что, когда он не смотрел на Блэка, тот смотрел на него? Это достаточно отвлекает его, чтобы они действительно сменили тему и, несмотря на холод, отправились дальше.
========== Глава 3. Вой ==========
Ремус не может нормально дышать. Дома, в деревне, с ним такого не случалось. Мама замечательно заботилась о нем, прекрасная, милая мама. Как же заманчиво – вернуться туда, спать в материнском доме, забыть обо всем остальном мире.
Он не может нормально дышать, потому что поцеловал Сириуса Блэка, движимый неожиданной нежностью, таящейся под кожей. Ноги несут Ремуса на чердак, туда, где Тибби показывала ему книги дядюшки Альфарда, которых Блэк не хотел видеть – любовные романы для ведьм, книжки с неработающими заклятьями, старые учебники. Там лежит потрепанная копия «Истории Хогвартса» с пометками Альфарда Блэка – убористый, старомодный почерк. Старые семейные реликвии – ничего похожего на то, что, как кажется Ремусу, Блэки держат на чердаке дома на площади Гриммо.
Он забивается в угол, и все происходит совершенно случайно. В углу прячется коробка, пострадавшая от долгого пребывания на чердаке. Ремус прислоняется к ней, и раздается взрыв, в воздух взмывает серебро и зелень. Перед глазами все плывет, и Ремус не уверен, что произошло и почему он лежит в куче старых школьных вещей Блэка.
Ремус начинает складывать их – чтобы собраться с силами, чтобы покрыть ругательствами собственную жизнь, но тут видит фотоальбом в гладком кожаном переплете с зеленой кромкой. Он берет его в руки: Блэк бы ни за что не заказал такое для себя, – и, раскрыв, видит на форзаце надпись.
«Надеюсь, тебе понравится. Я попросил каждого что-нибудь сюда добавить. Д.М.»
Каждая страница – сюрприз. Ремус никогда не думал, что слизеринцы настолько дружны – иначе почему такие фотографии существуют? Могут существовать? Находятся в ныне существующей реальности? Одноклассники Блэка сидят у озера, наслаждаясь бесконечным летним деньком. Вот весь факультет – фотографии в гостиной: они учатся, смеются каким-то шуткам, а вот Блэк, улыбается душераздирающе прекрасной улыбкой, единственной искренней из его арсенала. Вот Блэк и его брат дремлют на диванах в гостиной, привалившись друг к другу, словно один повалился на другого. На фотографиях жизнь, которая у них когда-то была.
Потом Ремус переворачивает страницу и роняет альбом. Там фотография Блэка и Снейпа, которые стараются выделываются на камеру. Под ней – еще один снимок Снейпа, угрюмо уткнувшегося в книгу. Пойман навеки, обречен читать ту же книгу, переворачивать те же страницы, видеть те же строки.
Что-то щелкает.
– О! – с пугающим ужасом в голосе произносит Тибби. – О, нет, нет!
– Прошу прощения, это вышло случайно, – начинает Ремус, но она уже начинает дирижировать парадом вещей, шарфов, квиддичной формы и книг.
– Мастер Ремус, вам нельзя здесь находиться, – пискливо говорит она, – вы должны быть в своей комнате! Мастер Сириус будет огорчен, он не любит, когда кто-то разглядывает его школьные вещи…
– Тибби! – раздается через стены голос Блэка. Он умудряется проделывать эту штуку раз за разом – просто повышает голос без крика. Должно быть, соседи-магглы считают, что Тибби – или его жена, или собака, потому что слышат это имя по десять раз на дню.
Она в ужасе, разрывается между тем, что должна делать.
–Мне надо…
– Иди, иди, я скоро спущусь, – говорит Ремус, и Тибби аппарирует прочь. Еще секунду он глядит на альбом, потом прячет его в карман кардигана.
><((((o>
Ремус не думал, что ему так сильно может понравиться Сириус Блэк. Но чем больше времени они проводили вместе, тем больше Ремусу хотелось оставаться с ним и дальше. Блэк умный, веселый, острый, как бритва. Не добрый – скорее, он постоянно проявлял жестокость, – но чем больше времени проводит с ним Ремус, тем сильнее понимает, что это всего лишь легкомыслие. Глубоко укоренившееся, выученное превосходство, Блэк принимает его как само собой разумеющееся, и это не столько злит Ремуса, сколько заставляет чувствовать жалость.
Он никогда не признается в этом. И не признаётся – разве что захочет разорвать дружбу, или как еще их отношения можно назвать, по швам.
Время от времени они встречаются. В послеобеденный перерыв Блэк присылает Ремусу школьную сову. Джеймса это сводит с ума («Кто такая Селена Браун, кто, кто, кто, кто, почему она все время шлет тебе сов, она не из Бобатона, не с фамилией Браун, а она из донкастерских Браунов, ну почему ты молчишь, ну куда ты идешь, не убега-а-ай, Ре-е-емус!!!», но этого вполне достаточно, чтобы сохранить тайну.
Они в одной из теплиц: оказывается, Блэк не просто хорош в гербологии, она ему нравится – странный, причудливый поворот событий. У него там выводок хищных растений из Бразилии, и он осторожно кормит их кусками печенки.
– Снова пришлось убегать от Поттера?
– От Питера. Слишком уж он быстро бегает для того, кто мог бы кататься по коридорам, – с теплотой в голосе произносит Ремус. И ему, и Джеймсу разрешалось подшучивать над плотной фигурой Питера, а Блэку нет. Высказывая свое мнение, он просто хмыкает. – Извини, что опоздал.
– Не приближайся с той стороны, их я еще не кормил, – предупреждает Блэк. Растение огрызается, и Ремус отшатывается в сторону. – Замечательно, отличная демонстрация легендарной гриффиндорской храбрости при встрече лицом к лицу с растением.
– Оно на меня огрызнулось!
– Я огрызаюсь на тебя как минимум трижды при каждой встрече, а ты все равно возвращаешься, – отмечает Блэк, и Ремус не может с этим поспорить. Он просто замолкает, и, когда Блэк заканчивает с кормлением, стягивает перчатки и опирается щекой о кулак. – Просто скажи, что занимаешься лечебной гербологией.
– Никто не занимается лечебной гербологией, – отвечает Ремус. – Я даже обычную не собирался брать в следующем году, решил, что СОВ по ней будет достаточно.
– Ни зелий, ни гербологии. Только не говори, что собираешься сдавать ТРИТОН по прорицаниям…
Ремус смеется. Прорицание было популярным поводом для шуток, ничего сложного, потому что учительница постоянно зажигала слишком много ладана и засыпала, но его никто не выбирал, да и не надеялся что-то выучить. Ремус не выбирал прорицаний, зато Джеймс – да, и уверял, что это самый лучший предмет, там можно поспать еще как минимум час.
– С чего тебя так интересуют мои ТРИТОНы? Хочешь и там за мной следить?
– Я выбрал те предметы, которые велел отец, благодарю, – слегка раздраженно отвечает Блэк. – Утром он прислал мне письмо, и там было о защите, о зельях, и, конечно, никакой гербологии, зачем тебе гербология? Все уже решено. – Он не сводит взгляда с растения перед ним. – Конечно, какая разница? Когда я переберусь в Лондон, смогу завести целый сад, и что он сделает? Сожжет его?
Повисает пауза, потому что до указанного момента еще два с половиной года, целая жизнь, но, как кажется Ремусу, когда приходится отстаивать честь семьи, будущее оказывается прямо перед ним, и в каком-то смысле оно так отчаянно безнадежно, что он даже понять его не надеется. Ремус не может отогнать от себя мысль о собственном будущем, о том, что настоящей работы он, скорее всего, никогда не получит.
– По крайней мере ты можешь заняться работой, которая тебе нравится.
Тогда Блэк поднимает голову, выглядя одновременно оскорбленным и сконфуженным. Очень странное выражение лица.
– Не начинай себя жалеть, это некрасиво.
– Красиво? Что, прости? – цепляется Ремус к сказанному, сейчас же собираясь продолжить в том духе, будто у него других дел нет, кроме как заботиться о том, чтобы его будущие проблемы с работой показались красивыми наследнику древнейшего и благороднейшего семейства Блэков, но тут замечает, что лицо Блэка заливается румянцем.
Пару секунд он молчит, а потом следует нечто вроде атаки пьяного медведя. Ремус ни разу не представлял, что будет целоваться в первый раз в теплице. Что это будет так… мокро и совсем не романтично.
И еще он не представлял, что поцелуй случится с Сириусом Блэком.
– Я…
Повисает молчание, и Сириус (потому что нельзя сначала поцеловать человека и продолжить называть его по фамилии, это грубо) встает и начинает собирать вещи.
– Нет, Сириус, погоди…
Но тот поворачивается, и кончик его палочки направлен на Ремуса.
– Только посмей. Только посмей сказать кому-нибудь хоть слово, это не… ты оборо… – начинает он, и в его голосе снова слышится тот приводящий в ужас холод, а еще дрожь настоящего страха, но Ремус подходит ближе, и второй поцелуй получается куда лучше, чем первый. Слышится стук палочки, которую Сириус роняет на пол.
Ремус никогда не думал, что безумие может быть настолько потрясающим. Ему казалось, что земля задрожит, а небо порыжеет, но нет, это чувствуется, словно прилив магии, которую переживаешь, наколдовав особо удачное заклинание.
Это – пальцы Сириуса у него в волосах, и это же – неожиданный удар кулаком в лицо.
– Ты совсем сдурел? – требовательно выкрикивает Сириус. – Ты что, не знаешь, кто я такой?
– К несчастью, я даже слишком близко с тобой знаком, – шипит Ремус в ответ и тянется за палочкой, но Сириус неожиданно снова целует его, щека болит, боль стреляет в шею, но останавливаться нет сил – так это приятно. – У меня кошмар? Это что, правда кошмарный сон?
– Заткнись, – приказывает Сириус и снова целует его, и на этот раз они стоят посреди теплицы, прижавшись губами друг к другу, и пытаются разобраться с головоломкой тел и носов, чтобы не прерывать поцелуя.
И они не прерываются, по крайней мере, еще немного, пока Ремус не вспоминает, что опоздал на занятия с Эванс и Джеймсом, и, если он немедленно не появится, Эванс заколет его тупым концом палочки.
– Мне пора… – бормочет он в перерывах между поцелуями. Теперь они уже у стола, и Ремусу плевать, что острый угол впивается сзади, потому что целоваться так здорово.
– Лучше бы у тебя была уважительная причина, – отвечает Сириус, касаясь губами его шеи.
Ремус отталкивает его, и Сириус со смущенным видом отступает.
– Нужно предотвратить убийство, – говорит Ремус и снова прижимается губами к губам Сириуса, очарованный тем, насколько это легко, – и, учитывая, что придется объяснять, откуда у меня фонарь под глазом…
– Да, хорошо, хорошо, – отвечает Сириус и великодушным жестом машет рукой. – Иди, свободен. Мне все равно надо закончить с растениями.
Ремус, улыбаясь, уходит, но на пороге оборачивается.
– В конечном счете тебе придется объяснить, что это было.
– Иди, – приказывает Сириус, и Ремус захлопывает дверь.
Он возвращается в замок и направляется к лестнице, когда в него попадает заклинание, которого Ремус, рассеянный сейчас, не заметил. Он хватает ртом воздух. Из-за колонны шагает Снейп, он в гневе – холодном, рациональном варианте гнева – но Ремус только тянется к чему-то невидимому. Словно воздух вокруг обратился в снежную кашу, которую можно только пить.
Снейп без труда толкает Ремуса к стене – тот не в силах дать сдачи.
– Не знаю, что здесь творится, – шипит он, словно змея, – но я устал от того, что меня отодвинули в сторону, и знаю, что дело в тебе. Честно говоря, не могу понять, что в тебе такого интересного, но расслабься – я наверняка это выясню.
Ремус снова хватает воздух ртом, и Снейп улыбается.
– Ты и твои дружки считают себя такими умными. Лили со мной не разговаривает, и вы думаете: о, как прикольно, посмеемся над Снейпом, но расслабьтесь…
Он не заканчивает фразу, потому что ему дает подзатыльник никто другой, как Регулус Блэк, и Регулус же снимает заклятье. Воздух врывается в легкие, и, как только способность усваивать кислород возвращается, Ремус слышит последние слова этого спора:
– …ворил держаться от него подальше!
– Ты всегда делаешь именно то, что приказывает твой братец, Регулус? – огрызается Снейп.
Регулус так похож на брата, даже странно смотреть; в нем нет ослепляющей красоты Сириуса, но он, как любой Блэк, хорош собой: четкие, словно вырезанные, черты лица, гладкие черные волосы, те же холодные серые глаза, хотя теперь Ремусу кажется, что у Регулуса взгляд теплее и мягче. Но манера держаться у него та же, аристократическая, и выражение лица – как будто он лучше других.
– Мне бы не хотелось, чтобы он превращал кого-нибудь в свинью, так что да, делаю. Я ему не расскажу…
– Да плевать, если и расскажешь, – говорит Снейп уже спокойнее, и Ремус понимает, что тот копирует холодную, отстраненную манеру речи Сириуса.
Регулус закатывает глаза.
– А стоило бы. А ты… – добавляет он, глядя на Ремуса, – разве не должен куда-то идти?
Рему глядит на них обоих и решает не ввязываться во все это. Поднявшись в библиотеку, он устраивается за столом как раз в тот момент, когда из-за угла появляется Лили. Она негромко вскрикивает:
– Ремус, что случилось?
– Что… о, ради Мерлина, – говорит он, касаясь места, куда ударил Сириус. – Влетел в дверь. Ту самую, с подвохом, на третьем этаже возле кабинета заклинаний, ты знаешь.
Он лжет, и лгать так легко, ложь течет, как вода – но Ремус все время лжет, у него отлично получается.
Лили щелкает языком и выпускает небольшое заклятье: легкое покалывание, и синяк проходит.
– Лучше сделать это до того, как сюда придет Поттер, увидит и отправится к двери свершать страшную месть, – говорит она, и Ремус думает: пусть и случались накладки, но день все равно удался.
><((((o>
Письмо приходит после обеда, и одно это вызывает беспокойство. Отцовская неясыть, огромная, настолько здоровенная, что Сириус подозревает в ней орлиную кровь, влетает в открытое окно и метит прямо ему в голову.
Не успевает Сириус крикнуть, как Тибби умудряется заклятьем поймать птицу на полпути, забирает и тут же вручает письмо – одновременно выпроваживая наводящую ужас сову в окно.
– Что за адская… – начинает Сириус и глядит на письмо.
Отец посылает письма как минимум раз в неделю, но сейчас это скорее «ежедневно», с учетом всех проблем. Он все поднимает крик из-за того, что Сириусу нужно присоединиться к общему делу, к брату, все такое прочее, но цели письма никогда не достигают. Просто белый шум на бумаге. Но обычно они приходят утром, пока отец еще не отправился на работу.
Люпин с грохотом сбегает по ступенькам, держа палочку наготове.
– Что случилось?! Ты кричал…
– Да, кричал. Если бы на тебя во вспышке безумной ярости напала бешеная сова, ты бы тоже закричал… – хмуро начинает Сириус и сдирает с письма восковую печать со стилизованной буквой «Б». Что бы это ни были за новости, лучше бы им оказаться самыми важными в его жизни.
Он читает письмо, и земля уходит из-под ног. Словно в северном Лондоне (во всяком случае, в Ислингтоне) случилось ужасное землетрясение, чувствует которое только Сириус, потому что его ноги не касаются твердой почвы. Руки тянутся к столу, но стол, кажется, сдвинули в сторону. Сириус пытается найти его, но, не понимая, как так вышло, падает. Он сидит на полу, неудобно согнув ноги, держит в дрожащих руках письмо и читает, читает его, снова и снова.
«Сириус,
Регулус мертв. Похороны через три дня. Увидимся там».
Вот и все. Никаких объяснений, причин, ни слова утешений. Брат мертв. Будь на похоронах. Так по-семейному, так ожидаемо. Его брат, его лучший друг, самый преданный Сириусу человек (после истории со свиньей), тот, кто шел за ним повсюду, смеялся над всеми тупыми шутками, никогда не требовал должного за все те блестящие и безумные идеи, которые приходили ему в голову, тот, кто услышал слова «Я целовался с мужчиной» и ответил на это не отвращением, а вопросом «А какой у него статус крови?», как будто остальное не имело значения. Сириус не виделся с братом два года, с тех пор, как тот в первый и единственный раз появился на Абердин, 73, умоляя присоединиться к ним, со времен их ссоры. И дня не проходило, чтобы Сириус не вспоминал о нем.
Прежде чем его успевают остановить, Ремус выхватывает письмо, а затем захлебывается воздухом, широко раскрыв глаза. Сириус никогда не замечал, какой в них таится золотистый отблеск, что они вовсе не тускло-карие, а странного, переливчатого цвета. И он не в силах сосредоточиться ни на чем другом.
– Сириус…
Ремус обнимает его. Забавно, что он снова Ремус, Сириус не называл его так со школы, и они не касались друг друга с тех пор…
Он не может даже закончить мысль. Поначалу Сириусу кажется, будто это объятия, но все не так. Потому что Ремус подхватывает его и тащит вверх по лестнице, используя то ли обманчивую силу оборотня, а может, магию, а может, Тибби – Сириус не знает. Он идет, прихрамывая, но Ремус продолжает поддерживать его, пока они не добираются до кровати, и все, что может делать Сириус – думать, откуда же доносится этот крик? Плачущие звуки, словно мир рвется на части. Это мать? Это ее бесконечно громкие вопли доносятся из центра Лондона, вот что это – должно быть, звуки оставшихся в ее выжженной душе капель человечности. Она всегда любила Регулуса сильнее, всегда. Сириусу кажется, что этот звук он точно где-то слышал. Но где?
И только когда Сириуса замутило и стошнило, когда он свернулся в кровати клубком, отказываясь выбираться, то понял, кто именно издавал этот звук. Чудовищный, болезненный стон, словно зов смерти, исходил от него самого.
><((((o>
Сириус никогда не думал, что дойдет до такого. Прятаться по углам, чтобы целоваться с парнем? Оборотнем? Гриффиндорцем, полукровкой? Но хуже всего, что он не уверен, какая из характеристик должна беспокоить его сильнее прочих.
Может быть, ему стоит беспокоиться, когда Ремус прижимается к нему, целуя так, словно их в любой момент могут застать – на самом деле, так бывает слишком часто. Сириусу плевать на опасность, но, как настоящий гриффиндорец, Ремус хочет целоваться, только если их в любой момент могут заметить, только если существует возможность, что их поймают на горячем. Они находят чуланы для метел, темные углы, странные узкие коридоры, ведущие неизвестно куда, пустые кабинеты, укромные места под лестницами и за гобеленами. Все тесные, скрипучие переходы, которые Ремус, – а теперь и Сириус, – знает наизусть.
Проходит время, и Сириус чувствует, что все постепенно меняется. Он все чаще улыбается. Первокурсники уже не сбегают при малейшем его приближении, третьекурсники заговаривают с ним первыми, а семикурсники не спешат, когда Сириус их о чем-нибудь просит. Но это уже не важно. Пренебрежение к остальным все меньше, и Снейп бормочет о том, что Сириус слишком рассеян, но впервые в жизни он спит целую ночь, и ему ни разу не снится, как кто-то кричит. Это отлично поднимает настроение.
Тает снег, прекращаются холодные дожди, и весна всерьез входит в свои права – со всей своей сенной лихорадкой. И Регулус, и Сириус страдают от нее – унизительная и невозможная штука, – так что они проводят настолько много времени в больничном крыле, заходя за зельями, снимающими симптомы, что даже Снейп встречает их, закатывая глаза. Сириус замечает, что с таким огромным носом ему должно тоже достаться, хоть немного, но ничего подобного, и это невыносимо.
Они заходят за очередной порцией зелий, и тогда Сириус замечает Ремуса: тот просыпается и трет глаза внутренней стороной запястья. За два дня до того было полнолуние, Ремус выглядит изможденным и продрогшим, лицо белое, как тесто, и непривычно застывшее. Сириус быстро отворачивается. Пусть они и совали друг другу языки в рот, но смотреть на это– слишком бесцеремонно.
– С каких пор Сириусу Блэку важно щадить чью-то скромность? – вмешивается, щурясь, Снейп, и он-то откровенно пялится.
– С каких пор мне есть дело до Ремуса Люпина? – отвечает Сириус, шагая прочь, но Снейп издает какой-то звук, и он оборачивается. – Что за вопрос?
– Я спросил бы тебя о том же, – говорит Снейп, и мир окрашивается красным. В следующую секунду Снейп уже валится, хватаясь за пол, словно ничего не чувствует – так и есть. Заклятье, которое Сириус не помнит, как выпустил (на самом деле помнит, ведь он сам его впервые применил), довольно странное. Оно не должно быть страшным, но пугает до ужаса, потому что Снейп действительно не в силах ничего почувствовать, оно отключает все ощущения, даже чувство равновесия, земного притяжения, безопасности мира вокруг. Даже стен или пола не чувствует – только падение или что-то подобное. Сириус отлично знает, на что это похоже. Это заклятье использовал на нем отец, когда Сириус слишком ему докучал.
Сириус наклоняется, говорит тихим голосом. Никто не поймет, в чем дело, может, только Регулус, который знает приметы этого заклятья. Не худшее из арсенала Сириуса, но достаточно гадкое, чтобы он использовал его крайне редко.
– Держись от него подальше, – как можно спокойнее произносит он. – Я уже говорил, и говорю снова. Ненавижу повторять.
Он отпускает Снейпа и бормочет контрзаклятье, а потом расправляет плечи и продолжает путь.
– Я что, правда должен принимать это раз в час следующие шесть часов? – спрашивает он, глядя на флакон в руке. Лучше делать вид, что ничего не случилось, и Снейп идет за ним. Они понимают друг друга.
