Текст книги "Абердин, 73 (ЛП)"
Автор книги: Mici (noharlembeat)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Заметив Эванс, Джеймс ревет:
– Я не виноват! – и это, если честно, правда, но Ремусу едва хватает терпения не говорить, что люди кричат такое обычно, именно когда они в чем-то виноваты. – Меня отслизнили! Сириус Блэк! И этот сальный тип, Снейп!
К счастью, Доркас не боится слизняков и поднимает Ремуса на ноги, пока Лили огрызается:
– Хватит обвинять Северуса в том, что сделал Блэк, серьезно, Поттер!
– Может, хватит его выгораживать? Лучше помоги нам, Эва… нет, не уходи, Эванс! – кричит Джеймс ей вслед. – Ты что, совсем не предана факультету?
– Я иду за старостой, а ты бы лучше заткнулся, Поттер! – резко отвечает она и держит данное слово.
Обоих притаскивают в гриффиндорскую гостиную, где они истекают слизью перед камином, Фабиан Прюэтт все смеется и смеется, пока Гидеон, пытаясь обесслизнить их, пробует все заклинания из своего репертуара.
– Не могу поверить, что мы эту слизь вырабатываем, – скорбно произносит Ремус, а Фабиан валится вместе со стулом на пол и хохочет, пока его брат-близнец, фыркнув, не швыряет в него палочкой. – Мы мальчикослизни. Слизняки в форме мальчиков.
А вечер так хорошо начинался.
– Поверить не могу, что Сириус Блэк знает подобные заклинания, – говорит Лили, уткнувшись носом в книгу с контрзаклятьями. – Думаю, он трансфигурировал ваши потовые железы.
В ответ Гидеон презрительно фыркает.
– Не стоит недооценивать Сириуса Блэка. У всех Блэков есть омерзительная черта. Мальчики, – говорит Гидеон, подразумевая и Сириуса, и Регулуса, – просто лучше контролируют свой нрав, чем остальные из их семейства. Тем более с их деньжищами. Понимаешь, у них полно старых книг с ужасными заклятьями для легкого домашнего чтения. – Он бросает взгляд на книжку в руках Лили и поднимается за палочкой, лежащей возле Фабиана.
А тот, или устав наконец от смеха, или все-таки заинтересовавшись разговором, добавляет:
– Для начала всегда стоит помнить, что Блэки действительно верят во всю эту чистокровную фигню, и довольно давно. Знаешь, что их родители – двоюродные брат с сестрой?
Лили, фыркнув, опускает взгляд в книгу. Ремус глядит в сторону. В Гриффиндоре кровная политика не очень-то и важна: Прюэтты – весьма древний род, семья Джеймса – такая же чистокровная. Но ни сам Ремус, ни Лили – нет, и темой для разговоров это не становится.
– Может, сосредоточитесь на том, как снова превратить нас в мальчиков?
Фабиан бросает взгляд на Гидеона.
– Как насчет чистящих заклятий Молли, смешанных с любимым антислизневым заклинанием Артура?
– Постой, заклинания нельзя просто так смешивать… – начинает Лили, но слишком поздно: близнецы уже сделали это, поразив Джеймса и Ремуса. Они глядят друг на дружку, а потом сгибаются пополам, заливая пол гриффиндорской гостиной слизняками. Марлин МакКиннон визжит и прыгает на Питера, который, пока его не раздавили, увлеченно за всем следит. Ремус, кашляя, отплевывается слизнями.
– Или можно, – бормочет Лили.
– Кажется, из меня перестала течь слизь, – стонет Джеймс.
– Из меня тоже, – соглашается Ремус, переворачиваясь в слизкой луже, и стонет от омерзения. Некоторые вещи скрепляют дружбу, думает он, пытаясь встать, пока Фабиан любезно использует очищающие чары. Одна из них – то, что другу наплевать, оборачиваешься ли ты каждый месяц в чудовище, а вторая – превратиться в гигантских слизней и вместе валяться в жиже.
><((((o>
Самая главная черта в Сириусе, о которой большинство не имеет понятия – то, насколько он хорош в гербологии, и насколько искренне ею наслаждается. Думая о Блэках, большинство людей представляют себе прирожденного чародея, отлично управляющегося с заклинаниями, который оставляет физический труд эльфам. Тем не менее, Сириусу нравятся капризные растения, и у него отлично выходит заставить их делать то, что ему хочется, в частности, уговорить редкое и привередливое растение зацвести. Кроме всего прочего, так можно пореже контактировать с внешним миром, не считая тех редких случаев, когда Сириус сам варит зелье.
Конечно же, никто об этом не знает, потому что Сириус не выходит из дому и не болтает о своем саде, но сейчас он здесь, пытается засунуть упрямого бубонтюбера в горшок, и с губы у него свисает окурок. Растение не желает пересаживаться – не потому, что у него есть выбор или жажда сопротивления, но корни мстительно цепляются за горшок, и, когда наконец выходит впихнуть бубонтюбера в новый, Сириус весь в грязи.
– Совсем забыл о твоем небольшом увлечении, – говорит, стоя в дверях, Люпин, и Сириус поворачивается к нему, хмуро глядя снизу вверх. В школе о его склонности знали немногие. – Великий Сириус Блэк, тайный садовник.
– У каждого из нас есть секреты, верно? – спрашивает Сириус, чувствуя себя при этом препаскудно, но Люпин больше не школьник, а гриффиндорцем был разве что по стечению обстоятельств.
Люпин окидывает его таким взглядом, от которого и кора с дерева может слезть.
– Тебе действительно нравится так со мной разговаривать?
– Видишь ли, – начинает Сириус и посасывает окурок, наплевав на то, что тот уже погас, – это твоя вечная проблема. Вечное желание оградить…
– Не начинай об «ограждениях», Блэк! – шипит в ответ Люпин. – Меня ты ни от чего не ограждал, то, что я делаю – хотя бы охота…
Сириус видит наживку, чувствует, как она болтается перед носом, но ему плевать.
– Продолжим с охотничьими сравнениями? Знаешь, что в некоторых кругах считается охотой, забавой выпустить оборотня как раз перед полнолунием и загнать его до того, как…
Сириус не понимает, насколько близко стоит Люпин, пока тот не толкает его к стене, хватая за горло.
– Заткнись! – рычит он. – Заткнись, ты, именно у тебя нет никакого права говорить так со мной!
Сириус хватает Люпина за мантию, поношенную и драную, и отталкивает прочь. Он опасно понижает голос: много лет назад Сириус понял, что криком проблем не решить. Крик только заставляет людей относиться к тебе несерьезно.
– С учетом всего прочего сомневаюсь, что у тебя действительно есть право толкать меня в моем собственном доме, – говорит он, задирая нос. – Заклинание защиты заканчивается у дверей, вернись внутрь.
И это кайф, пусть и постыдный, когда Люпин, окинув его стынущим взглядом, слушается и катится прочь в дом. После недолгой паузы Сириус следует за ним в кухню.
– Можешь просто рассказать, что именно тебя беспокоит, и избавить нас обоих от этой чертовой нервотрепки, – говорит он и глядит на Тибби, которая в тот же миг поднимает голову и смотрит на него. – А ты ступай и займись чем-нибудь полезным…
– Было бы гораздо лучше, если бы ты не говорил с ней таким тоном…
– К счастью для нас обоих, она вот-вот исчезнет, так что тебе не придется больше это слышать, – перебивает Сириус, хотя его и коробит то, что Люпин указывает ему, как обращаться с эльфом… ради Мерлина, она ведь даже не личность! Тибби же повинуется с громким треском. – Может, наконец скажешь?
Люпин реагирует на его тон, и Сириус заносит эту информацию в мысленную картотеку под подходящим грифом.
– Мы оба знаем, что именно меня беспокоит, так что, может, хватит уже притворяться?
Сириус некоторое время молчит, потом наконец кивает.
><((((o>
Сириуса застают врасплох на втором курсе, примерно в то время, когда Нарцисса без умолку болтает о замужестве. Экзамены, считает она, и наполовину не так важны, как брак с Люциусом Малфоем и продолжение чистокровного рода волшебников и ведьм. Говорят, что ее оценки заметно пострадали из-за этого, по меньшей мере, так Сириусу пишет отец, потому что именно о таких вещах он любит упоминать. На самом деле Нарцисса не настолько сильно ненавидит школу: она просто любит Люциуса, которого Сириус считает похожим на блондинистого хорька. Все потому, что на девятый день рождения Люциус подарил ему старый справочник чистокровных семейств – как будто это нормальный, желанный подарок, для чистокровного или нет, – и с тех самых пор Сириус терпеть его не может.
Идет самое начало года, прямо после каникул, когда все возвращаются в школу. Регулус, уже усевшись в поезде, шмыгает носом: по мнению Сириуса, из-за разлуки не с семьей, а со стряпней Кричера – и в самом деле отменной. Но у Регулуса вообще странные отношения с этим убогим эльфом, Сириус не может такого понять.
Но они возвращаются, и снова начинается учеба. Все кажется прежним, хотя Сириус чувствует, будто что-то вот-вот случится – только понять, что именно, не может. Словно зуд в месте, до которого не достать – очень раздражает, но, в конечном счете, не слишком вредит. Сириус думает, что это как-то связано с Нэшей Макс, единственной настоящей соперницей за лидерство в Слизерине, но его способности к прорицанию больше связаны с расстройством пищеварения, а не с реальным скрытым талантом.
Дело не в том, что в Слизерине нет четкой иерархии, и не в том, какое место в ней Сириусу хотелось бы занимать. Старосты и прочая чушь не в счет – в Слизерине ценится умение завоевать преданность. Потому обычно есть реальный лидер, и не всегда это семикурсник. Например, тот же Малфой завоевал достаточно власти с момента поступления в Хогвартс (хотя Сириус и отказывается думать об этом так), пока на седьмом курсе его не сменил второкурсник – а теперь Лестрейндж заканчивает школу, и весь факультет затаил дыхание, ожидая, кто же займет освободившееся место.
И конечно, по словам Снейпа, это будет или Сириус, или пятикурсница Нэша. Сириус – потому что он наследник Блэков по мужской линии, самый старший в роду из всех учеников и, разумеется, потому что он обходительный, милый и нравится людям. Семья Нэши – такая же старая и чистокровная, и на этом месте Сириус бросает слушать: Нэша любит закидывать волосы за спину и презрительно фыркать, словно он хуже, чем она, потому что дружит со Снейпом, который, к несчастью, полукровка.
Но, когда к нему подбегает Регулус, речь не о Нэше.
– Летучая мышь Яксли стукнула Нотта по голове, и он упал с метлы! А теперь клянется, что стал наполовину уткой… – начинает он, и на мгновение Сириус озадачен: Регулус не из тех, кого радуют квиддичные стычки, – но потом понимает, в чем дело, и не в силах сдержать ухмылку. – …теперь им не хватает загонщика, это очень срочно, и Яксли потребовал, чтобы я привел тебя немедленно…
Сириус не ждет, пока Регулус договорит – он срывается с места, и, выбегая из подземелий, на чем-то поскальзывается и летит лицом вниз прямо на камни и на что-то сырое, противное и липкое…
Это что, грязь?
Он разглядывает ладони, на мгновение растерявшись, не понимая, что происходит и почему он весь в грязи (а Сириус весь покрыт грязью, обмазан с головы до ног), но, подняв голову, видит, как сверху вниз на него смотрит Нэша Макс, скрестив руки на груди и откинув за спину длинные волосы.
– О, – произносит она со всей возможной жеманностью, – бедняжка Сириус, как тебе нравится эта грязь при ближайшем рассмотрении?
Это глупо просто до абсурда: для начала, Сириус всего на втором курсе, но и он понимает, насколько этот розыгрыш бесконечно туп и безвкусен, и как прямо и беспардонно его предали.
Но это не значит, что Сириусу нравится слышать ее смех, чувствовать во рту грязь, а еще с горечью осознавать, что замешан его родной брат. Может, Нэша Макс и чистокровная, но ни разу не так коварна, как любой из сыновей Ориона Блэка, даже если ей повезет. Кроме того, она завоевала популярность только за счет внешности и заносчивости.
Сириус неожиданно вспоминает свой первый урок зельеварения и поднимается на ноги. Нэша достаточно глупа – решает, что победила, и поворачивается спиной. И, хотя кое-кто предупреждает ее судорожным вздохом и жестом (Сириус решает разобраться с предателем позже, и забавно, как с этого момента он начинает думать обо всем этом в терминах верности и предательства), он запускает ей в волосы достаточно грязи, чтобы Нэша завизжала – и это лучший звук в жизни Сириуса.
– Извини, Нэша, – отвечает он с самой очаровательной улыбкой, – но, кажется, у тебя грязь в волосах.
После этого все идет проще простого. После месячного противостояния Нэша Макс повержена, словно карточный домик: видимо, она решила, что с второкурсником легко справиться. Но никто так не силен в мести, как Блэки, а Сириус научился обуздывать нрав, обращать его не во что-то жаркое, полыхающее, громкое и гневное, а в холодное и острое, словно нож или бритва. Разумеется, история с русалкой и арбузом могла бы зайти слишком далеко, но, если предоставлялась возможность, Сириус не был в силах удержать себя в узде. Когда он разобрался с Нэшей, настала очередь Регулуса.
Поздней ночью он накладывает заглушающее заклятье на кровать Регулуса и безжалостно тычет в него концом палочки.
– Братишка, – говорит Сириус, и Регулус слишком хорошо знает, что за подобным последует, – настала пора отплатить за твою шуточку.
Регулус всего лишь первокурсник, но Сириусу плевать. Тот едва не всхлипывает, но сдерживается, потому что он, в конце концов, тоже член семьи Блэк, и выпаливает:
– Она меня заставила!
– Следовало ответить «Нет», – отвечает Сириус, не удивляясь, откуда Регулус догадался о цели его визита. – Уж кто-кто, а ты должен был отказаться.
Наутро Регулуса находят в импровизированном свинарнике посреди Большого зала, в комплекте с пятачком и свиными ушами (и хвостом, но его сложнее заметить), и Сириус доволен, что об этом говорят. Раз он сделал такое с собственным братом, что же он сделает с остальными?
><((((o>
Тибби по неясным причинам последовала за Ремусом по лестнице; или, по меньшей мере, сумела аппарировать именно туда, где она могла бы следовать за Ремусом по лестнице.
– Извини, я тебе мешаю?
– Мастер Ремус не мешает Тибби, – отвечает она, с той странной эльфовской модуляцией, которая воспринимается как не просто разговор. Ремус немного нервничает из-за эльфов: если благодарить их и вести себя вежливо, это чаще всего заканчивается часом благодарных рыданий, а еще не слишком приятно осознавать узаконенное рабство целого вида, пусть и добровольное.
Ремус делает шаг в свою спальню, а Тибби, шевеля ушами, уже спускается в спальню Блэка, но в какой-то неожиданный момент она таращит глаза (и без того навыкате), поднимает руки, и Ремуса против воли аппарируют в какое-то тесное помещение, по-видимому, кладовую.
Ремус понимает, что может видеть, но то, что он видит внизу, слишком напоминает прихожую Сириуса, а сам он, по-видимому, находится в какой-то тесной каморке под крышей. Только чистая удача или, возможно, сильное чувство самосохранения останавливают Ремуса от того, чтобы аппарировать прочь, потому что он слышит. Как кто-то громко колотит в дверь.
Тибби открывает ее, и немедленно летит, отправленная мощным пинком – единственное подходящее для этого слово – через весь холл, и раздается громкое:
– Кузен! Кузен, выходи сейчас же!
Ремус узнает голос, но не потому, что действительно знаком с человеком, которому тот принадлежит. Однажды он столкнулся с Беллатрикс Лестрейндж, и тот вечер определенно не удался. Именно она быстрым шагом заходит в комнату, и кровь Ремуса застывает в жилах: он понимает, насколько не «конспиративной» была эта конспиративная квартира, раз Беллатрикс о ней известно.
Блэк выходит из кухни, грязи на нем уже нет. Он закатал рукава, открыты запястья – никакой предательской метки верности. Лица Блэка не видно, но раздражения в голосе хватает.
– Я не желаю тебя здесь видеть.
– Ты подумал о моем предложении, или снова скажешь мне «Нет»? – спрашивает Беллатрикс. Сердце Ремуса начинает громко стучать.
Впечатления на Блэка это не производит, он не пугается.
– Ты же знаешь, сейчас белый день, а тебя разыскивают, верно? Это почти равносильно самоубийству.
На Беллатрикс это тоже не производит особого впечатления, или же ей плевать, потому что она расхаживает по прихожей, словно в собственном доме. Ремус неожиданно осознает, насколько громко дышит.
– Темному Лорду не по душе, что ты ему отказываешь.
– Да, и я не рад той степени безумия, с которой ты продолжаешь выслеживать, где я живу, но мы оба знаем, что моего рода и чистоты крови достаточно, чтобы оставить меня в живых, если я не буду помогать другой стороне. – Блэку, кажется, вовсе безразлично, что в его дверях стоит психопатка, которая только что пнула его эльфиню через весь холл.
С другой стороны, думает Ремус, она член семьи.
Беллатрикс быстро, словно змея, выхватывает палочку, но Сириус отвечает ей – гораздо быстрее! – и выкрикивает:
– Экспеллеармус!
Ее палочка взлетает в воздух, он ловит ее и уклоняется от мощной пощечины тем же движением. Ремус откровенно поражен. Он прижимает ладони к губам, делая медленные, неглубокие вздохи. Блэк держит палочку Беллатрикс, не сводя с нее взгляда, и, словно танцуя, старается вывернуться из хватки. Он негромко шепчет что-то, из палочки вырывается заклинание, и Беллатрикс замирает.
– Белла, – говорит Сириус жестоким, пугающе холодным голосом, знакомым Ремусу еще со школы, – я знаю, ты считаешь меня ценным активом, благодарю, и это правда, я еще как ценен. Но мне не интересно. Честно, в этом я на стороне родителей. Придешь сюда еще раз, нарвешься снова, и, кузина ты мне или нет, я все внутренности тебе перемешаю, пока ты ртом срать не начнешь, Темный лорд тебя побери!
Мурашки ужаса бегут по спине, а ведь Ремусу даже не угрожали.
– Я буду придерживаться договора – и я придерживаюсь, я не покидаю дом, – и все останется как есть. Итак. – Он поводит палочкой, пока Беллатрикс не оказывается за дверью, и выкрикивает: – Тибби! Отправишь госпожу Беллу туда, откуда она появилась?
В качестве прощального подарка он сует палочку ей в руку, и Беллатрикс с хлопком исчезает. Блэк поднимает голову и садится на пол.
Они сидят так довольно долго, и Ремус понимает, что Тибби, пусть и эльфиня со всеми вытекающими причитаниями и писком, выглядит чистой, накормленной и ухоженной, и, пусть Блэк и заставляет ее работать до седьмого пота, она искренне любит его. Ремус понял еще со школьных времен, что Блэку никогда не нравились эльфы, но эту он по крайней мере терпит. Переносит достаточно, чтобы категорично приказывать успокоиться, когда она бьется головой о дверь, но что есть, то есть. Малые уступки. Легкие намеки на гуманность.
Проходит час, и Ремус уже не чувствует ни рук, ни ног. Но потом без предупреждения – щелк! – его переносит за кухонный стол, и он немедленно валится со стула и вытягивает затекшие конечности. Раздаются шаги, Ремус негромко ругается.
– Боже, я ни разу не слышал, чтобы ты употреблял подобную лексику, – говорит Блэк, глядя сверху вниз. – Прежде чем мы тебя спустим, я хотел убедиться, что она не вернется.
– Они знают, где ты…
– Конечно, они знают, что я здесь живу. Здесь жил мой дядя, до того, как умер. – Голос Блэка звучит почти печально, но трудно судить о чем-то, лежа на полу – Ремусу кажется, что кости вот-вот расплавятся. – Но как ты и слышал, я не выхожу, не вмешиваюсь, так что они меня не трогают. Эти люди считаются с чистотой крови.
Ремусу это кажется до абсурда опасным, и он поднимает взгляд.
– А если они просто аппарируют?..
– Не смогут. Мой дядюшка, конечно, не был таким параноиком, как отец, но достаточно будет сказать, что в дом попасть непросто. А Тибби, которая, кстати, отлично себя показала, – говорит он, повышая голос, как будто эльфиня его слушает (Ремус уверен, что так и есть), – знает, когда кто-то отпирает калитку. – Он пожимает плечами. – Как-то так.
Ремус не сводит с него глаз.
– Как-то так, – повторяет он, но его затылок ударяется об пол, и в глазах темнеет. – Просто… а… дай мне минутку.
Но Блэк только закатывает глаза и протягивает руку, чтобы помочь Ремусу встать.
><((((o>
Ноябрь, пятый курс. Именно тогда их миры разваливаются на части как никогда раньше.
А до того была война – открытая или тайная. А война с Сириусом Блэком означала войну со всем Слизерином. Порой другие слизеринцы – с первого курса и старше – напоминали конечности некоего чудовищного монстра, центром которого и был Блэк. Его расположение духа диктовало настроения остальным, а это, в свою очередь, диктовало отношение слизеринцев к другим ученикам. Все это знали. Знали учителя, и, в зависимости от поведения остальных с факультета, определяли, похвалить Блэка или наказать. Странноватый метод, но у Слизерина отлично получалось прорываться сквозь границы, которых учителя не видели или не хотели замечать.
С другой стороны, Джеймс не слишком-то хорошо разбирался в этих тонкостях, так что половина Гриффиндора жаждала, чтобы его голова очутилась на шпиле башни, пока вторая половина обожала его за веселье и общительность. Но у Сириуса была одна слабость – он постоянно изводил Ремуса.
И всегда довольно мягко – шокирующие заклятья на Защите от темных искусств, сглазы в коридорах, порванные сумки, мелкие розыгрыши. Ничего серьезного, разве что очень надоедает. Но в один сентябрьский день все прекратилось: Блэк, кажется, переключил внимание на что-то другое.
Но вот наступает ноябрь, и Ремус сидит в убежище под Дракучей ивой. Та вдруг впадает в бешенство, но тут же замирает, и он не сразу понимает, что еще рано – слишком рано для прихода медсестры.
Ремус открывает дверь: за ней – самодовольное лицо Сириуса Блэка. Сердце, замерев на миг, сжимается в груди, не давая даже вдохнуть. Джеймс и Питер знают, но никогда не заходят сюда, не делают этого, даже когда все уже безопасно, и они никогда, никогда не останавливали Иву!
Может, это кошмар? Все признаки налицо.
– Видишь ли, не стоило делать настолько очевидными дни, в которые ты… болеешь, – говорит Блэк, закутанный по глаза в серебристо-зеленый шарф. Здесь холодно, на полу изморозь, а солнце едва поднимается над горизонтом.
Ремус оценивает варианты: ни один из них ему не нравится. Можно соврать, но Блэк несомненно обо всем знает, раз уж стоит на этом дурацком холме под смертоносным деревом, которое вроде бы должно хранить этот секрет. Можно сказать правду и начать ему угрожать. Еще хуже. Так что Ремус, естественно, выбирает третий вариант – стоять словно идиот, вытаращив на Блэка глаза, и ненавидеть ту часть себя, которая считает его настолько привлекательным, что сам дьявол бы позавидовал.
Часть, которая до дерзости громко заявляет о себе. Иногда Ремус жалеет, что нельзя просто перемотать возраст с одиннадцати до сорока пяти, чтобы заткнуть ей пасть.
– Да ты никак спишь, Люпин? – спрашивает Блэк, безнадежно раздраженный тем, что Ремус не клюет на его удочку. – Может, скажешь что-нибудь?
А Ремус понятия не имеет, что сказать. Он никогда раньше не впадал вот так в ступор, но умудряется откопать пару слов.
– Что тебе нужно? – спрашивает он, приходя в ужас от самой постановки вопроса. Позже, спустя годы, Ремус вспомнит этот момент. Именно тогда потерял душу, а не когда последовал за Дамблдором. Действительно, о чем он думал?
Блэк просто смеется. Ремус не уверен, слышал ли когда-нибудь этот звук, но смех делает Блэка еще красивее, и он ни разу не клокочущий или злой, как подобало бы стоящему перед ним человеку, задумавшему какое-то ужасающее вымогательство, так что Ремус продолжает:
– У меня нет денег, я не популярен, так что не знаю, что мог бы тебе дать…
– К твоему счастью, у меня всего этого в избытке, – перебивает Блэк и, придвинувшись ближе, поправляет кнопки на его одежде. Это сбивает с толку. Зачем Блэку это делать? А еще, кто бы мог подумать, что он знает, как с ними обращаться? В голове Ремуса всплывает мелочная мысль о том, что Снейп, который хвостом таскается за Блэком, должно быть, и одевает его, словно какой-то лакей из романа Джейн Остен. – Окажешь мне пару услуг. Ничего опасного, обещаю.
Сердце, словно барабан, колотится в груди.
– Я не предам ни Джеймса, ни Питера, – без обиняков заявляет Ремус, хотя и не уверен, что это можно будет определить. А вдруг? Каким другом он тогда окажется?
Но Блэк, кажется, вовсе не против. Он улыбается, и его улыбка выглядит самодовольной, лукавой или притворной. Она полна удовлетворения, словно Ремус наконец сказал что-то, чего Блэку хотелось бы услышать.
– Не волнуйся, – говорит Блэк и добавляет, так что слова ложатся бальзамом на острую рану в груди: – Ничего такого насчет этой вечной войны между факультетами.
– Так если я не соглашусь, ты всем расскажешь?..
– Ничего подобного я не говорил, – заканчивает Блэк: Ремуса еще ни разу не пугал так никто с тех самых пор, как он повстречал Фенрира Грэйбека. Забавно. Парень играет в игру – глупую и дурацкую, игру, которую Ремус должен бы закончить без труда, только вот он не может, не понимает, как можно выкрутиться, не знает, зачем это все, но напуган, словно оборотень, которому плевать на тех, кому он может навредить. А Блэк продолжает: – Но ты обдумай. Мы утрясем этот вопрос. – Он поднимает руку, но останавливается и делает шаг назад. – О, и Ремус…
Ремус поднимает взгляд от места, на которое смотрел последние минуты – на землю возле ботинок Блэка, – в желудке ужас со страхом ведут войну.
– Да? – вежливо спрашивает он, потому что не знает, что еще делать.
– Не нужно никого в это втягивать, м? Мы вскоре поговорим, – отвечает Блэк и, развернувшись, направляет свои стопы обратно в замок.
Забавно, но в этот конкретный момент Ремус слышит не «Не говори учителям», а «Не говори ни одной живой душе». Может, именно с этого и начинаются настоящие проблемы.
><((((o>
Целых четыре дня Сириус продолжает придерживаться своего обычного распорядка. То есть, просыпается, завтракает, читает газеты, отмечает тех, кто пока жив, отмахивается от посланных отцом сов, пишет несколько писем, обедает и пишет еще пару писем, а потом взрывается приступом гнева в подвале, потому что все это крайне тоскливо. Порой он выкраивает время и пытается читать, но, в самом деле, какие книги, когда Сириус заточен в доме с клинически активной эльфиней и неизлечимо привлекательным оборотнем?
Разумеется, последнее – симптом совсем свежий. Люпин стремится участвовать во всем, что Сириус пытается делать: вероятно, потому, что и ему до безумия скучно, а практики жить в заточении, как у Сириуса (два года, два года, два!) не хватает. Сириус спускается к завтраку, а Тибби глупо хихикает (хихикает!) над чаем, который Люпин не хочет брать с собой в спальню, как все нормальные люди. Сириус собирается прочитать газету – сове платят кнатами, специально для этого оставленными в миске на окне. Отцовские письма необъяснимым образом складываются в стопки, потому что Люпин не может просто уничтожить их, нет, он должен вести себя вежливо в этих обязанностях, которые он оставляет за собой.
Сириус садится писать – Люпин устраивается в углу, разглядывая окружающий мир, читая книгу или прихлебывая чай. Серьезно, то, как этот тип распивает чай, стоит объявить вне закона, да и то, насколько Люпин стал частью жизни Сириуса – как он пьет чай, как листает найденную в доме книгу, как смотрит в камин, словно в любой момент ожидая, что оттуда вылетит письмо от Дамблдора, которое освободит его от всего этого.
– Тебе совсем нечего делать? – раздраженно спрашивает Сириус на четвертый день после обеда, как только Тибби заканчивает с уборкой кабинета и удаляется в кухню. – Ты так и собираешься рассиживаться без дела, как какой-нибудь старпер?
Ремус поднимает взгляд от книги – любовного романа для ведьм. Как эта штука вообще попала в дом? Должно быть, это одна из старых книг Альфарда, которая должна лежать в коробке на чердаке. Видимо, Тибби достала ее для Ремуса. Предполагалось, что она не станет этого делать, она и вовсе не должна подниматься туда, потому что на чердаке полно старых школьных вещей Сириуса, а он и видеть их не хочет.
– И это мне говорит человек, который два года не выходил из дома?
– Я богат и независим, и если мне хочется побыть экстравагантным и прожить отшельником, взаперти, с одним только домашним эльфом, так тому и быть. Хватит разглядывать мой камин, а то у него комплексы разовьются.
И в этом нет никакого смысла.
– В этом нет никакого смысла, – отмечает Ремус. – Что ты предлагаешь? Не могу припомнить у тебя вспышек гнева, но, учитывая, что именно доносилось из подвала прямо перед чаем, со школьных времен произошли кое-какие перемены.
У Люпина все те же очаровательные простонародные манеры, которые раньше моментально вывели бы Сириуса из себя. Но сейчас он сдерживается. Он встает, готовый выйти, но у него не получается, как будто ноги не в силах вынести его за дверь. Стены сжимаются вокруг, давят сильнее, чем даже в самые худые времена.
– Я не ору, – говорит Сириус, словно это должно все объяснить.
– И это просто чудо какое-то, – отпускает замечание Люпин и снова глядит в книгу.
Сириус вот-вот готов ответить – что-то острое, умное, смешное и жестокое, но в этот момент раздается стук, и они одновременно поворачиваются к двери.
– Продолжай так думать, – говорит Сириус и идет открывать дверь. Тибби не переместила Ремуса в укрытие, так что это, должно быть, кто-то из Ордена, а может, маггловский торговец: один такой заглядывает как минимум пару раз в месяц. Он любит чай, а Сириус постоянно скучает, так что между ними завязалось нечто вроде дружбы.
К несчастью, это не Генри, а Артур Уизли, усталый, взволнованный и заметно недовольный тем, что Сириус слишком тщательно его проверяет, прежде чем впустить в дом – закатывает глаза в ответ на стандартные вопросы.
– Я отправил Патронуса четыре дня назад, – говорит Сириус, как только закрывается дверь.
– У близнецов колики, и Молли не отпускала меня из дому, кроме как на работу. А, Ремус! – добавляет Артур, заметив Люпина, выглядывающего из-за угла. – Давай-ка побыстрее, ноги в руки, хорошо? Надеюсь, твой дом подключен к каминной…
– Извини, но нет, но я могу попросить Тибби аппарировать тебя из сада, – перебивает Сириус.
На мгновение Ремус выглядит сбитым с толку, и, прежде чем зацепиться за этот набор эмоций, Сириус быстро отворачивается, потому что отлично знает, отчего так получается. Ремус думает, или должен думать, что Артур здесь из-за него: в каком-то смысле так и есть. Но не в том, на который надеется Ремус. Однако Артур старается собрать весь возможный позитивный настрой.
– А, не страшно! Тогда давайте-ка все наладим! Ремус, – говорит Артур, словно отец, который вот-вот начнет раздавать детям подарки из мешка на Рождество, – в подвале есть дверь, которая ведет в кладовку и штаб Ордена феникса.
Замолчав, он с довольным видом поднимает голову.
– Ладно, у меня есть пара слов к Ремусу и я пойду навещу твой сад, верно?
Сириусу кажется, будто он куда-то движется, но, вероятно, это все дело привычки. Как можно сидя переместиться из точки А в точку Б? Он отметает эту мысль, пренебрежительно махнув рукой, Ремус уходит, и можно наконец вернуться к работе.
