Текст книги "Разведрота Иванова, вся епталогия в одном томе"

Автор книги: Merlin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

5. На войне как на войне

Вот уже четвертый день как холодный, пропитанный туманами, холодом и моросящими дождями июнь сменился, наконец, жарким, сухим и каким-то особенно знойным июлем, хотя в июне всем казалось, что эта дождливое и промозглое лето так и перейдет в не менее дождливую и еще более промозглую осень. Однако этого не произошло, и все прогрессивное человечество приготовилось радостно встречать самый главный праздник на Земле: День Независимости.

Человечество же менее прогрессивное и вовсе не прогрессивное радостно встречать этот Великий День не приготовилось, видимо в силу собственного тоталитарного мышления. Хотя все же следует отметить, что эта часть человечества вполне могла и просто не подозревать о том, какой великий день настает. Но даже для неподозревающих природа приготовила множество приятных сюрпризов, и одним из таких сюрпризов стало то, что накануне особист не распорядился явиться в шесть утра за получением нового боевого задания. Поэтому в расположении разведроты Иванова царила атмосфера праздника.

Иванов проснулся, но открывать глаза сразу не захотел: не каждый раз можно позволить себе так поваляться и никуда не спешить. Сквозь закрытые веки в мозг Иванову все же проникали отблески утреннего солнца, но, приглушенные самими веками и толстым брезентом трофейной палатки, они не мешали Иванову наслаждаться утренней негой. Мешали наслаждаться Иванову утренней негой какие-то до слез знакомые голоса, и, не сумев полностью абстрагироваться от раздражающих звуков, Иванов, наконец, открыл глаза и прислушался. Точно, голоса, как и предполагал Иванов сквозь дрему, принадлежали Моисею Лазаревичу и рядовому Хабиббулину, причем голос Хабиббулина вел эту партию:

– Уважаемый, ты русского языка знаиш? А пачиму не панимаиш? Я тебе навовсе русским языком прошу: китайска риса неси, каторый китаеца делает. А ты какова риса принес?

– Так вот же, иероглифы на мешке…

– А написан иероглиф что? Написан: Ниппон риса, делано Окинава. Даже не Хоккайдо! Окинава риса твоя принесла, панимаиш? Таварища лейтенанта тогда спросит: кто плёх плова делал-варил? Спросит таварища лейтенанта: ты, боец Хабиббулин, не мущщина, плова варить савсем не знаешь? И что Хабиббулин отвечать – сказать будишь? Что риса Окинава?

– Да ты посмотри, он и длинненький, и прозрачный, как ты просил…

– Ладна, будем плова такая варить. Барана хороший, Хабиббулин стараться будет. Шафран давай?

– А без шафрана – никак?

– Ты, таварища майора, таварища лейтенанта и гаспадина графа савсем голодом морить хочиш? Риса – Окинава, морковка – мелкий, а теперь шафрана не даваешь?

– Да бери уже… пошутил я – голос Вайсберга тем не менее прозвучал не шутливо, а обиженно.

Иванов вышел из палатки и огляделся. На полусрубленной осколком снаряда яблоне висела уже освежеванная баранья туша, рядом на медной треноге вздымался двухведерный и не менее медный начищенный до блеска казан, двое гансов кололи дрова, а третий подходил от колодца с двумя полными ведрами кристально-чистой воды на коромысле. Рядом с рукомойником Вяземский пристроил осколок зеркала и сейчас занимался бритьем. Процесс этот был весьма непростым: воткнутый в рыхлую землю полутораметровый осколок трельяжного зеркала так и норовил свалиться, поэтому большую часть времени Вяземский тратил на поддержание его в относительно вертикальном состоянии.

– Граф, а почему бы вам не прислонить зеркало к столбу умывальника? – поинтересовался Иванов – ведь с упором оно и падать не будет?

– Неспортивно это – ответил Вяземский, но зеркало к столбику все же прислонил.

– А танков больше совсем нет? – раздался какой-то грустный голос Сидорова.

– Товарищ боец, я вам в третий раз официально заявляю: с точки зрения вашей заявки в полосе нашей армии у немцев танков нет – майор взял прутик и на песке пола разрушенной прямым попаданием авиабомбы, но затем кое-как восстановленной зерносушилки начертил линию фронта. – Вот тут, в шестидесяти двух, нет… – он стер ногой нарисованный крестик и начертил другой, в паре сантиметров подальше – в шестидесяти трех километрах находится батальон легких танков противника, но они сами ждут прибытия боеприпасов. А вот эти части – он нанес на песок ещё с десяток крестиков – укомплектованы танками с пушками больших калибров, патрончики от которых к вашей пушечке не подойдут.

– Так что же делать-то? – горестно вздохнул Сидоров.

– Ну, настреляйте самолетов…

– Так там же одни фугасные!

– Лучше такие, чем никакие.

– Тьфу – голос Сидорова был полон презрения, но иного варианта, похоже, и вправду не было.

– Таварища командира! Идемте чай кушать! – голос Хабиббулина прекратил все споры.

– Харосый чай, китаетский, – Хабиббулин мечтательно понюхал налитый в кружку напиток – из провинции Шаньдун!

– А ты откуда так все хорошо знаешь, и про чай, и про плов? – поинтересовался Сидоров.

– Моя пастух был, лошадь упал, спина ломал. Три года чайхана работал колхозный – оттуда знаю. А этот весна доктор сказал: починила спина, надо армия служить. Как раз конец мая стал боец в Смоленск. А ты кто, до войны как работал?

– Да, Сидоров, – поддержал вопрос Вяземский, у тебя в бумагах написано «второй оружейный экипаж Черноморского флота». На каком корабле служил?

Сидоров покраснел, засмущался, но ответил:

– На корабле – это команда, экипаж – это кто на берегу служит. Первый экипаж – это кто по болезни с корабля временно списан, или учится еще. А второй – это всегда на берегу. Нельзя мне в море – укачивает, большой я… Зато если какое оружие починить – это я могу! Ну ладно, спасибо тебе, Хабиббулин, – продолжил он, отставив допитую кружку, пойду поохочусь что ли, пока приказа нет.

– Ты не переживай, Сидоров, – напутствовал его Вяземский, – это с каждым случиться может. Лично меня в лодке на пруду городском укачивало, но Святого Георгия получить это мне не помешало.

– Так вы-то граф!

– За базаром-то следи! Или ты внатуре думаешь, что графьям Георгиев как последним фраерам за понты дешевые давали?

– Никак нет, ваше превосходительство!

– Ну ладно, канай…

Вяземский откуда-то выудил гитару и принялся наигрывать и напевать «Лилового негра». Иванов повалился на травку пузом кверху и приступил к безмятежному разглядыванию чистого синего безмятежно-глубокого неба. Вяземский доиграл «Негра» и переключился на «Ваши пальцы пахнут ладаном». Но когда Вяземский добрался до «О закрой свои бледные ноги», Иванов не выдержал:

– Ах, граф, оставьте! Неужели вам пристало изображать из себя мелкобуржуазного мещанина?

– А я и есть мелкий буржуй. Впрочем, вы правы – в жопу этого Вертинского, причем – как раз в жопу Брюсову. Но хрен ли ж делать-то? А фашисты вон затихли, не стреляют, не летают – может что плохое замыслили? Не нравится мне это.

– А может у них патроны кончились, или наоборот бензин вышел? Сидят, ждут доставку – у них же Лазаревича нету, они, понимаешь, антисемиты – вот и расхлебывают свой бытовой антисемитизм полной ложкой.

– Это у нас с тобой бытовой, а у них – государственный! – раздраженно поправил Иванова Вяземский.

– Это у вас без меня бытовой – приготовился вспылить Иванов, – а я вполне даже Моисея Лазаревича уважаю!

– Его все уважают. А почему немцы затаились – хорошо бы узнать. Может и впрямь пакость какую готовят? Надо бы их порасспросить…

– Таварищи командиры, кушать подано, идите жрать пожалуйста! – призыв Хабиббулина хоть немного, но успокоил раздражение командного состава роты. Причем у стола одновременно оказались и Иванов с Вяземским, и ушедший куда-то сразу после завтрака Вайсберг, и Сидоров, выскочивший из-за кустов со своей пушкой на плече.

– Как охота, таварища боцман? – поинтересовался Хабиббулин.

– Не ахти, нынче видать погода нелетная, едва пару Мессеров смог завалить. Да и то один совсем худой попался, полтора десятка патронов в нем всего и было. Зато второй – жирный, две полных ленты, причем бронебойные пополам с фугасными. Ну, накладывай свой плов, басурман! – добавил он, протягивая котелок – Такого казана нам на пятерых всяко хватит!

– А если на шестерых? – раздался до слез знакомый голос Петрова – мне что, решили плова не давать?

– Уже поправился? – радостно-удивленно повернулись на голос товарища разведчики – У тебя же вся башка была осколками нашпигована!

– Вовсе не вся, только в макушку попало с десяток осколков, да и то половина вскользь. Так что эскулапы меня быстренько залатали. Хотели, правда, по крайней мере до вечера в госпитале подержать, но я как чуял, что что-то интересное наклевывается, вот и уговорил главврача пораньше выписать. Да и запах от расположения вкусный аж до госпиталя достает. А мне раненых объедать в таком разе неудобно, так что принимайте и кормите.

– Я так мыслю, – продолжил Петров, шустро орудуя ложкой в котелке – фашисты затихли неспроста. А потому, пока у нас дел особых нет, можно по быстренькому сбегать, порасспросить супостата. А то вдруг они наступать собираются – а мы и не знаем! По научному это называется «туман войны», и из-за этого тумана нехорошо получиться может.

– Какой туман? – солнце ясное на небе – недоуменно спросил Сидоров.

– Завянь, чувырла неумытая, тебе ясно базарят: «по научному» – пояснил Вяземский, – У них, ученых, все так. Например, что такое «е»?

– Ну, буква такая…

– А по научному – основание натурального логарифма. Так что варежку заткни и не мешай слушать.

– Ну так я продолжу? – поинтересовался Петров.

– Продолжай – разрешил Иванов.

– Так вот, чтобы этот научный туман развеять, мы сейчас доедим и пойдем возьмем в плен «языка».

– Язык говяжий? – уточнил Хабиббулин – А если можно выбирать, то тогда лучше свиной. На войне Аллах свинину есть разрешает, свиной тушенка вкуснее. А язык я так вкусно сделаю! – он мечтательно зажмурился.

– Немецкий, – прервал его мечтания Петров. Спросим у него, что фашисты затевают, потом вернемся и особисту расскажем. Так мы и фашистов обманем, и день скучать не будем. Да и особист может подобреет. Ну что, пошли? – закончил он, облизывая ложку.

Народ тоже уже доел и встал, разбирая оружие. Хабиббулин, запихивая в сапог огромный трофейный кинжал, пробормотал:

– А если повезет и мы свинью еще найдем…

Линию фронта разведчики пересекли по небольшому, метров в двести длиной, овражку, густо заросшему по краям ежевикой. Ежевика была очень колючая, и поэтому немцы в овраг не шастали. Но в глубине оврага, там, где по глинистому дну протекал небольшой ручеек, территорию плотно оккупировали заросли неколючего ивняка, и рота Иванова проникала в тыл врага без потерь. И теперь вот уже третий час рота продвигалась по вражеским тылам, но никаких языков пока ей не попадалось.

– Привал! – объявил Иванов, и бойцы устало уселись в кружочек вокруг небольшого бочажка. – Заодно и обдумаем, как нам все же найти какого-нибудь фашиста.

– А может нам стоит прекратить ползанье на брюхе по уши в грязи? – выдвинул предложение Вяземский. – Оно, конечно, так безопасней, но мы такими темпами до конца оврага доползем лишь к ужину. Немцев тут не слышно и не видно, они, я думаю, где-нибудь в деревне остановились.

– В деревне немцев может быть много, а нас – мало – возразил Сидоров. – Нужно место найти, где немцев поменьше.

– Логика в данном высказывании имеется – согласился Петров. – Но тут неподалеку, верстах всего в пяти, в лесу должна быть база местного лесничества. Место укромное, дорога к нему – хорошая, и технику легко под деревьями прятать. Так что, думаю, там мы и найдем искомых фашистов. Вот только не мешало бы себя в порядок привести, а то извазюкались так, что немцев мы не напугаем, а только удивим: вокруг сушь страшная – и тут мы, все в грязи.

– Да уж, свинья грязь найдет – в пространство прокомментировал Вяземский.

– Где свинья? – Хабиббулин схватился на кинжал.

– Это метафора поэтическая, не суетись – ответил Петров. – Но постираться – действительно надо.

Через пятнадцать минут бойцы, в мокрых, но чистых гимнастерках наконец встали на ноги, вылезли из опостылевшего всем оврага и с воодушевлением привычной трусцой побежали в направлении лесничества. А еще через час они же, но в глубоком расстройстве, бродили по территории лесохозяйства.

– Избушку эту, как я понимаю, еще в гражданскую развалили – поделился своими наблюдениями Вяземский, разглядывая торчащую сквозь обрушившуюся крышу березку сантиметров тридцати толщиной. – Но дрова здесь все же рубят, да и дорога наезженная.

– Причем дрова возят немцы, – добавил Петров, разглядывая дорогу. – Отпечатки протектора от четырехтонного «Бюссинга», причем шины модельного ряда «осень тридцать девятого – весна сорокового года». Ждать их тут, конечно, дело малоперспективное, но посмотреть куда фашисты дрова везли смысл имеет.

Взбодрившиеся разведчики побежали по дороге. «Раз-два-три, раз-два-три» – гулко бухали по земле сапоги, и в такт шагам в лесу чирикали птички, верещали белки, стрекотали зайцы и кузнечики. Под эту ритмичную, почти музыкальную, мелодию разведчикам бежалось удивительно легко, и остановились они лишь когда майор Вайсберг прохрипел:

– Товарищи красные бойцы и красные командиры, может остановимся на минутку?

Все остановились, и в воздухе разнесся резкий неприятный запах.

– Что, обосрались с натуги, товарищ майор? – участливо поинтересовался Вяземский.

– Это свиноферма где-то рядом, капитан – Вайсберг обиделся и ответил казенно-уставной фразой. – А где свиноферма, там и фашист. Их же хлебом не корми, а корми свиными сосисками с капустой. Кстати, и гнилой капусткой тоже слегка пованивает…

– Разве что той, которую эти свиньи уже успели съесть – не удержался от сарказма Вяземский.

– А пахнет вон из-за тех кустов, так что давайте-ка там и посмотрим – приказал Иванов, и разведчики осторожно поглядели за кусты.

Свиноферма – а это действительно была она – открылась внезапно и совершенно неожиданно. Сразу за кустами располагалась огромная яма, заполненная отходами свиной жизнедеятельности, а на противоположной стороне ямы стоял бревенчатый хлев. Разведчики осторожно обошли навозную яму по самому краешку и осторожно заглянули в высоко расположенное окно хлева.

В хлеву стояли коровы, три штуки. Одну из коров доила какая-то бабка, а две оставшихся спокойно стояли в очереди на подой. Больше внутри никого не было.

– Три коровы не могут столько насрать – высказал свою гипотезу Иванов, – где-то должна быть еще скотина.

Разведчики обошли хлев и увидели дорогу, на противоположной стороне которой стоял большой бревенчатый сарай. Внимательно оглядевшись и никого не увидев разведчики молниеносно пересекли дорогу и скрылись в густых зарослях крапивы, растущих у стен сарая. Крапива оказалась очень высококачественной, и разведчики, матерясь и почесываясь, столь же молниеносно выскочили из крапивы и ворвались с оружием наготове в сарай. В сарае, как оказалось, располагался курятник, но кур уже в нем не было. Да и вообще, кроме куриного помета в сарае ничего не было. Если не считать лежащего прямо посередине сарая алюминиевого портсигара.

Разведчики встали вокруг портсигара в кружок, пытаясь понять: откуда он мог взяться? В раздумьях они не сразу обратили внимание на раздавшийся на улице шум мотора тяжелого немецкого грузовика, и только лающие команды, отдаваемые лающим голосом, вывели их из ступора.

Грохот вываливающихся на дорогу сапог, впрочем, быстро вернул разведчиков в реальный мир:

– Их там человек десять – сообщил Иванов.

– Девять, я считал – уточнил Петров. – Это если водителя считать.

Неожиданно дверь в сарай распахнулась и внутрь вошел фашист. Мелкий, с черными кучерявыми волосами и бакенбардами, он походил на обезьяну.

– Ты глянь, мужики, прям Пушкин – удивился Сидоров.

– Сам ты Пушкин, – обиделся фашист, – их бин Жан. Мужики, – добавил он на немецко-фашистском, вы тут портсигара не видели? Лейтенант потерял…

– Этот что ли? – уточнил Петров, пиная злополучный портсигар.

– Я, я, натюрлих! – обезьян в мундире радостно поднял портсигар, открыл его и сунул сигарету в рот.

– Что-то я такого погоняла у немецко-фашистских гадин не слыхал: Жан – с подозрением в голосе промолвил Вяземский.

– Их бин нихт немецко-фашист, – ответил фашист. – Их бин француз!

– Ну и какого ты в России делаешь? – заинтересовался Иванов.

– Борюсь, как каждый европейский свободный человек, с татаро-монгольскими жидокомиссарами – ответил орангутанг в мундире.

– А зачем? – удивился Сидоров.

– Чтобы они не портили мою европейскую кровь! Вдобавок нам нужны рабы в наше шато, фюрер обещал дать их каждому французу, который пойдет за это воевать.

– А как воевать-то собираетесь? Небось в наступление завтра пойдете? – уточнил Моисей Лазаревич.

– Вы что, хотите у меня узнать военную секретную тайну?

– Нет – открестился Лазаревич, – я просто так спросил.

– Если просто так, то скажу: завтра в полдень наступаем. И я, как француз-патриот, пойду в первых рядах – сегодня на обед будет жареная свинья, нужно будет жирок растрясти.

– Француз, говоришь… Ну тогда ладно – задумчиво произнес Вяземский, вытирая штык о мундир обезьяна.

– Ты, гаспадина графа, быстра делаиш но медленна думаиш – рассердился Хабиббулин. – Вот не спрасил: а где сейчас тот свинья, каторый бибизян кушать хотел? У кто теперь спрашивать-узнавать?

– Не волнуйся, Хабиббулин, – вмешался в спор Петров. – Вон она свинья, в кузове лежит – он показал рукой в неплотно прикрытую дверь.

Петров хотел еще чего-то сказать, но не успел – боец Хабиббулин пулей выскочил из сарая, и два стоящих неподалеку фашиста рухнули, сраженные огромным поварским тесаком. Остальные шестеро врагов легли после пары коротких очередей, выпущенных уже Ивановым и Петровым.

– Бальшой свинья, многа кушать будем – радостно проговорил Хабиббулин, разглядывая лежащего в кузове хряка.

– Очень большой – Вяземский с сомнением поглядел на тушу, а потом перевел взгляд на Сидорова. – Даже Сидоров – и тот вряд ли дотащит.

– Я дотащу – возмутился было Сидоров, но Хабиббулин остановил его:

– Зачем дотащит? На машина довезем.

– А ты машину-то водить умеешь?

– Мая тебе русским языка гаварил: мая в калхозе пастух работал. В калхозе! Мая знаит и сваим глазом видел, что Петров машина вадить умеет-может. Бранитранспартера он водил? А бранитранспартера – эта что? Грузавик с браней. А тут у нас что? Тоже грузавик, но без брани. А грузавик без брани – он как грузавик с браней, только без брани.

Петров, отпихнув пристреленного фашиста, быстро завел машину, остальные разведчики быстро прыгнули в кузов и собрались ехать. Но тут из коровника выскочила давешняя бабка:

– Ах вы ироды! Намусорили тут, а как убирать, то опять я? Ну-ка, быстро слезли и мусор за собой убрали!

Голос у бабки был пронзительный и настолько командный, что никто из разведчиков ослушаться не посмел.

– Куда мусор-то сваливать? – поинтересовался Сидоров, держа за шкирки две вражеские тушки.

– Куда-куда, в говно – бабка махнула рукой с сторону навозной ямы, – куда им и положено.

Но когда Вяземский с Ивановым приволокли пятую тушку, то она тонуть не стала.

– Надо же, даже в говне не тонет – усмехнулся граф.

– Переполнилась ямка – задумчиво произнесла бабка. – Слишком много их сюда пихать пришлось. Теперь найдут… придется мне с вами уходить.

– Так мы это, армия – неуверенно произнес Иванов, – куда тебе с нами-то, бабка?

– А ты не спорь, дедка, бери молоко и подсоби в кузов влезть. Оставаться-то мне всяко нельзя уже, я в яме почитай с роту фашистов притопила. Найдут – обидятся ведь. Да, коровок, коровок-то к машине тоже привяжи, да сильно не газуй. Нечего германцу советских коровок оставлять…

Петров машину вел медленно, но уверенно. Лишь один раз по дороге тяжелый Бюссинг дернулся так, что коровы недовольно замычали – но в целом поездка прошла спокойно.

Встречать грузовик с коровами высыпала целая толпа народу во главе с капитаном-особистом. Бабка, расспросив народ, отвязала коров и погнала их в сторону госпиталя («раненых хоть молочком порадую»), а разведчики соскочили с машины и выстроились для доклада. Иванов открыл кабину Бюссинга и ему на руки выпал Петров в пропитанной кровью гимнастерке:

– Немец, гад, недостреленный оказался – пожаловался Петров, – штыком в бок ткнул. Так что извини, командир, но в строй я не встану.

– Разведрота в полном составе ходила в разведку. Выяснили, что завтра в полдень немцы планируют наступление. Во время разведки уничтожено отделение гитлеровцев, взяты богатые трофеи. Боец Петров легко ранен штыком в печень, потерь нет – доложил начальству Иванов.

– Какие трофеи? – поинтересовался особист.

– Коровы, три штуки – ответил ему майор, – отправлены в госпиталь.

Иванов оглянулся – на улице было пусто, только Петров в красной гимнастерке прилег на травке.

– С трофеями ясно. А наступление в полдень по какому времени? По моим часам, или, скажем, по часам самого товарища Сталина?

– Да откуда немцы время на сталинских часах узнают? – удивился Вяземский.

– Значит, не знаете… – нехорошим голосом произнес особист. – Этого – он указал на Петрова – в госпиталь, а вы завтра же с рассветом пойдете и узнаете, по каким часам наступление назначено. Времени вам на все – до обеда. Да, вот еще… Нечего вам по штабам шататься, я для связи со мной направлю вам радиста, по фамилии Синеок. Вопросы есть? Вопросов нет. Отправляйтесь в расположение.

Поскольку Бюссинг куда-то испарился, в расположение разведчики шли по уже знакомой тропинке. Иванов, пытаясь понять, как до обеда доложить о планируемом на полдень наступлении, тяжело вздохнул и пробормотал:

– Вот ведь попали!

На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:

– Да.

А Сидоров подтвердил:

– Верно!

И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти.