Текст книги "Разведрота Иванова, вся епталогия в одном томе"

Автор книги: Merlin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Особист затянулся «Казбеком», откашлялся, и, понизив голос, приступил к объяснениям:

– Здесь находится пионерский лагерь завода «Красный партизан». То есть находился. Мы его эвакуировали. Однако при эвакуации старший пионервожатый допустил возмутительную небрежность. Прикрываясь «заботой о детях», он оставил на поругание фашистским захватчикам Красное Знамя пионерской дружины. Вам надлежит это Знамя найти и вынести в расположение наших частей. На выполнение задания вам дается сутки. Одновременно вам надлежит найти где-то в этом районе узловую железнодорожную станцию, через которую происходит все снабжение фашистских войск. И выяснить, почему, несмотря на ежедневные бомбежки и перемешивание станции с дерьмом, снабжение немцев не прекращается. Наконец, выполнив первые два задания, по дороге обратно, вам надлежит захватить в качестве «языка» офицера немецкой армии в чине капитана. Задание понятно?

– Так точно! – гаркнул Иванов так, что задремавший было начштаба подпрыгнул на стуле.

– Разрешите уточнить, – вклинился в разговор Вяземский. – Если я правильно понял, если Знамя мы не найдем, остальные задания можно будет опустить?

– Ну, это уж на ваше усмотрение, – пошутил особист, – придете без знамени – все равно расстреляем за невыполнение боевого приказа. Кругом – марш, исполнять приказ!

Как только солнечный диск скрылся за верхушками обступающего деревушку леса, четверка по-пластунски проникла под сень деревьев. Собравшись у комля вывернутой бурей сосны, они начали обсуждать задание. Первым, по старшинству, выступил Вяземский.

– Лагерь этот, пионерский, наверняка коммуняки разместили в районе моего охотничьего домика. Тут по прямой километров девять будет, места глухие, дорог с этой стороны нету, так что ежели трусцой, то за час добежать можно. Так что ноги в руки – и поканали побыстрому! Раньше сядешь – раньше выйдешь, ну чего, рвем?

– Знаете, уважаемый Викентий Апполинариевич, – вступил в дискуссию Петров, я безусловно уважаю Ваш опыт в проведении боевых операций, однако, поскольку имеются некоторые шансы натолкнуться на вражеских солдат, целесообразным представляется предпринять меры по маскировке. Вот тут кусты густые рядом, и прежде чем, как вы выражаетесь, «рвать», не стоит ли использовать ветви и листья для укрытия отблескивающих элементов оружия?

– По делу бакланишь, – задумчиво ответил Вяземский. И рожи грязью залепим, тогда немцы вообще хрен нас заметят.

Иванов тем временем уже рубил ветви густого ракитника, а боцман сноровисто обвязывал оружие вязанками свежего хвороста. Через пару минут, макнув морды в грязь, разведчики стали совершенно невидимыми на фоне сгущающихся лесных сумерек, и попрыгав для проверки, не звенит ли чего, цепочкой побежали вслед за Вяземским в гущу леса.

Через сорок минут Вяземский вскинул руку и цепочка остановилась. Впереди, сквозь гущу леса, ярко светились окна. – Это моя охотничья избушка, – пояснил граф. – Стоит, как стояла. Дед еще мой строил, на века.

При внимательном рассмотрении места предстоящей операции выяснилось, что с момента отбытия молодого графа Вяземского на фронты I-й мировой к строениям добавились два дощатых сортира, два столба, долженствующих изображать ворота, с полотнищем между ними, на котором было написано «Пионерский лагерь имени завода имени Красного партизана». Вокруг избушки, в которой пионеры разместили штаб, клуб и комнату-читальню, в свете луны виднелось десяток проплешин от стоявших ранее палаток.

Вдруг дверь избы открылась и на крыльцо буквально вывалился пьяный оккупант. Фашист старался держаться вертикально, придерживаясь одной рукой за косяк. В тишине леса неожиданно раздался журчащий звук. Немец недовольно прокричал что-то внутрь избы, немного постоял еще, покачиваясь, и скрылся в глубине избы.

– «Какой идиот скинул половик с крыльца?» – перевел Перов, – «я его нечаянно описал! Теперь придется в избу с грязными сапогами входить, придурки».

– Сколько их там? – вполголоса спросил Иванов.

– А хрен его знает! – ответил Сидоров.

– Ну ты козел, разорался, как в море! – одернул боцмана граф. Сейчас подойдем к окну и посмотрим. А там – по обстоятельствам, знамя наверняка в штабе висело.

Но, подкравшись к избе, Иванов неожиданно обнаружил, что для получения знамени проникать в избу не обязательно. Знаменем оказался тот самый половик, о котором говорил давешний немец.

Он схватил его, и, прижимая к груди, отошел на исходные позиции. Вкратце объяснив столь удачное стечение обстоятельств, он предложил направить силы коллектива на выполнение следующей задачи. Однако неожиданно боцман высказал иную точку зрения.

– Они осквернили Красное Знамя! Нет прощения мерзавцам!

И с этими словами он ринулся в избу. Через минуту вышел, улыбаясь во весь рот.

– Товарищ лейтенант, разрешите доложить. Осквернители наказаны, а попутно выполнено и третье поручение. Вот, ловите, – и выдернул из-за косяка безжизненное офицерское тело. – Он живой, только пьян в зюзю, да еще я его по балде приложил слегонца, – довольно пояснил он. – Так что осталось только со станцией разобраться, и можно домой баюшки.

– Баюшки ему! – возмутился Иванов, – а если бы они отстреливаться начали?

– Они и начали, – сказал Петров странным голосом, – только недолго стреляли…

– Узловая станция тут только одна, – прервал препирательства Вяземский. – Называется «Узловая», отсюда верст пять ходу будет. Ну а раз ты такой козел, что раньше времени «языка» взял, то ты его и тащи! – добавил он, повернувшись в боцману.

– А я что? Я потащу! – ответил боцман, и цепочка разведчиков привычной трусцой направилась вслед за графом по еле приметной тропинке в сторону станции.

Однако не прошло и пяти минут, как Вяземский вновь предостерегающе поднял руку. В ночной тьме перед ними возникли темные силуэты станционных складов, вагонов, цистерн и водокачек.

– Похоже, ваше благородие, что запамятовали актуальную диспозицию объектов – не преминул съехидничать Петров.

– Сам козел, – отмахнулся граф, – где станция, я и сейчас знаю, версты три осталось по прямой. А тут что-то не так, зуб даю!

Приблизившись поближе, Вяземский довольно засмеялся.

– Вяземских хрен проведешь на мякине! Глянь, лейтенант, сараи-то картонные! И водокачка, и вагоны! Вот немчура дает! Ну а авиация, раз работает по школьным картам, и промахивается на три версты. А картон немцы наверняка с нашей же картонажной фабрики воруют, гадом буду!

– А где же настоящая «Узловая»? Почему ее-то не бомбят? – спросил Иванов.

– Ну сейчас добежим и посмотрим, недалеко осталось, – предложил Сидоров.

– Вы бегите, а тут подожду, – сказал Петров.

– Вот уж хрен тебе в сумку, все на скок, и ты тоже – отрезал Вяземский. Петров, что-то недовольно бурча, встал на привычное место в цепочке.

Через десять минут разведчики достигли большого поля, уставленного огромными стогами сена.

– Ну и где тут станция? – начал было Петров, – но неожиданно ближайший к ним стог свистнул и, громыхая колесами на стрелках, быстро стал удаляться.

– Все понятно, бомбить надо поле с сеном, подвел итог разведке Иванов, а теперь – быстренько все домой!

– Не, ребята, домой вы уже без меня побежите, – неожиданно сказал Петров неожиданно тихим голосом. – Когда это нехороший человек боцман немцам за честь обоссанную мстил, словил я пару-тройку пуль из шмайсера. В грудь словил, и теперь я больше не жилец. Так что прощайте, ребята, не поминайте лихом, – закончил Петров, и голова его безжизненно свалилась на грудь.

– Разведка своих не бросает, мы тебя вытащим и в госпиталь доставим, там тебя в лучшем виде подлатают, лучше нового будешь! – уверенным голосом сказал Иванов. – Так, Вяземский, ведите нас по кратчайшей дороге, а ты, Сидоров, бери Петрова и за ним! А я сзади прикрывать буду, если что.

Небо стремительно светлело, и начштаба дивизии, до боли в глазах всматривающийся в предрассветный лес из окопа передового охранения, плюнул и выругался: – Опять не дошли!

– Да нет, взрывов вроде не было, – ответил ему неуверенным голосом кто-то из бойцов.

Неожиданно чуть ли ни на голову подполковнику с бруствера буквально свалился капитан Вяземский. За ним – боцман Сидоров, держащий в одной руке немецкого офицера, а в другой – тело Петрова в красной от крови гимнастерке. И последним в окоп элегантно спрыгнул Иванов. Увидев подполковника, он непринужденно перешел на строевой шаг, остановился строго по уставу, и залихватски отдав честь, доложил:

– Разрешите доложить, товарищ подполковник, задание выполнено. Все три. При выполнении задания легко ранен рядовой Петров семнадцатью проникающими ранениями в грудь. Потерь среди личного состава не имеется.

– Вольно. Идем до штабу, там обстоятельно доложишь. А этого – он указан на Петрова, – в мою машину и в госпиталь. Одна нога там, другая – в штабе дивизии. Исполнять!

– Товарищ подполковник, – решился задать вопрос по дороге в штаб Сидоров, а чего с остальными-то разведгруппами случилось?

– Ну, тех, кто не прошел через минное поле, по которому вы бежали, ясно и ждать не стоило, ну а те, кто вернулся, расстреляли за невыполнение приказа. Говорили им – Знамя Дружины, а они как сговорились – тащили знамена отрядов. Три их там было то, отряда…

Вытянувшись в струнку, Иванов, Сидоров и Вяземский «поедали глазами» орущего на них особиста.

– Вы не выполнили боевой приказ! Вам было ясно сказано – притащить пехотного капитана! А вы кого притащили? Подполковника Люфтваффе? И чего мне с ним делать? Забирайте его взад и положите там где взяли нафиг!

– Дык там все такие были, товарищ капитан, – робко оправдывался Сидоров. Взял у кого ромбиков поменьше… – А капитана мы вам завтра притараним, добавил Вяземский, – зуб даю, припрем!

– Ну ладно, пошли вон, разведчики хреновы. Завтра в шесть утра – прибыть в штаб за новым боевым заданием!

И, поглядев в спины удаляющейся тройки, особист задумчиво пробормотал:

– Интересно, чего это в пионерлагере делали десяток подполковников Люфтваффе?

А удаляющийся Иванов тихо пробормотал:

– Вот ведь попали!

На что граф Вяземский, сплюнув сквозь зубы на пыльную тропинку, ответил:

– Да.

А Сидоров подтвердил:

– Верно!

И лишь Петров ничего не сказал, потому что лежал в этот момент в медсанчасти.

.

2. Грудь в крестах

На небесно-голубом небе, не замаранном ни одним, даже самым крошечным, облачком, ярко сияло полуденное июльское солнце. В свете небесного светила мир вокруг выглядел необыкновенно мирным и умиротворенным: даже жужжащие мухи жужжали совершенно не по-военному, и жалящие слепни жалили не злобно, а как-то даже ласково и спокойно. Забитые колхозные крестьяне неторопливо передвигались по единственной улочке небольшого колхозного селения, а по соседней улочке изнеможенный колхозный пастух гнал тощих коровенок убогого колхозного стада на давно уже вытоптанные пастбища. Единственное, что выбивалось из этой идиллической картины обычного мирного дня, было то, что кроме исхудалых колхозников по улочке нестройными рядами двигалось и множество оборванных красноармейцев, вдали слышалась артиллерийская канонада, а вблизи – матюги подгоняющих красноармейцев командиров и комиссаров. Да и парочка «ястребков», затеявших воздушный бой с дюжиной «Мессершмитов» прямо над деревней, в общую картину как-то не вписывалась.

Впрочем, лейтенант Иванов не замечал этих незначительных нарушений гармонии летнего дня. Лейтенант Иванов мирно спал прямо в расположении своей роты. Предыдущая ночь выдалась довольно напряженной, и командование разрешило всей роте принять отдых до шести утра следующего дня. Однако выспаться Иванов так и не смог.

С пролетающего в небе над деревней самолета внезапно выпала раскаленная стрелянная гильза, и, по несчастному стечению обстоятельств, упала точно в расстегнутый ворот Ивановской гимнастерки.

– Да что ты будешь делать! – недовольно произнес Иванов, просыпаясь, – даже в расположении всякая фашистская сволочь норовит помешать спокойному сну советского бойца!

– Не вопрос, товарищ лейтенант, – ответил боцман Сидоров, и, подняв пулемет «Максим», послал меткую очередь вслед улетающему «Мессершмиту». Тот накренился, качнул крылом и свалился у околицы. Тем временем Иванов, грязно ругаясь про себя «вот ведь досада-то какая!», вытащил из-за пазухи гильзу. Она оказалась советской.

– Ошибочка вышла, это от нашего летчика подарочек, – кривясь, пробормотал Иванов. Сидоров снова поднял пулемет, но, оглядев небо, опустил:

– Наши уже улетели, товарищ лейтенант!

Пулемет Сидоров взял у проходящих бойцов: пожалел их, едва бредущих, согнувшихся под тяжестью четырех пудов железа. Но взять-то взял, однако обещал к обеду отдать обратно: солдатики шли отдыхать как раз в эту деревеньку. Поэтому, немного подумав, Иванов предложил Сидорову:

– А не сходить ли нам к «Мессеру» прибарахлиться? А то отдадим пулемет – с чем сами останемся? Тем более, что еще поспать в таком гвалте вряд ли удастся.

Предложение услышал и граф Вяземский, давивший ухо на куче сена у стены разбомбленной зерносушилки. Легко, как будто и не спал только что в две сопелки, граф вскочил и молодцевато произнес:

– Дело базаришь, лейтенант. Поканали рысью, пока другие не набежали на халяву.

И через минуту рота в полном составе ковырялась в самолете. Сидоров, выломав авиапушку из одного крыла, ловко выковыривал вторую, Вяземский раздевал дохлого фрица, а Иванов просматривал документы. Ничего в них не поняв, он сунул документы в немецкий кожаный планшет и пробормотал:

– Ладно, Петров вернется – прочитает.

Когда к самолеты прибежали пехотинцы, ловить им было уже нечего. И, уходя от самолета обратно в расположение, Иванов услышал удивленный возглас кого-то из пехтуры:

– Надо же, фрицы голыми летают! Совсем стыд потеряли!

Следующие два часа разведчики разбирались с трофеями. Иванов разбирал и снова собирал трофейный «Парабеллум», который сразу понравился ему куда как больше штатного «ТТ», Вяземский надевал и снова снимал с руки трофейные швейцарские часы, а Сидоров мастерил себе ремешок для часов из немецкого офицерского ремня: он, кроме пушек и пулемета, успел свинтить с «Мессера» и бортовые часы со светящимися стрелками. Наигравшись с железом, Иванов снова начал разглядывать непонятные документы, Вяземский отправился в деревню менять у населения провиант на парашют, а Сидоров, отнеся все-таки «Максим» обратно в пехоту, начал возиться с пушками и пулеметом.

– Ну что за невезенье такое! – вдруг в сердцах произнес он. – У одной пушки ствол погнулся, у второй – возвратно-боевая пружина возвратно не пружинит! Да и патронов к ней с гулькин… – он внимательно пересчитал выковырянные из лент патроны – нет, есть немного, с гулькин же, но нос получается. Однако всерьез с этим не повоюешь. Хорошо еще, что пулемет в порядке…

Так, бурча и ругая неаккуратных фашистов, столь небрежно обращавшихся с оружием, он все же собрал из двух авиапушек одну и уселся в теньке, выстругивая своим огромным кухонным ножом, с которым так и не расставался, из вывороченной в огороде взрывом снаряда вишни приклад к своему новому оружию. Гора аппетитно пахнущих стружек рядом с ним росла с неимоверной быстротой, и она очень обрадовала вернувшегося графа:

– Вот и растопочка! А я тут хавчиком разжился, сменял парашют на два мешка картохи и окорок вон какой вдобавок! Щяз подхарчимся, я как раз и чугун полуведерный с забора реквизировал…

Пока варилась картошка, разведчики делились впечатлениями.

– Непростой фашист Сидорову попался, с «Омегой» летал – Вяземский показал себе на запястье. – С золотой причем. Да и бельишко у него из чистого шелка. Конечно, то что фашист обосрался, нашему самолюбию льстит, но отстирывать было неприятно. А что поделаешь? В отечественном исподнем как побегаешь – ноги до крови сотрешь…

– И не только ноги! – добавил боцман. – Жалко, что трусы немец только одни надел, теперь жди пока новый ихний ас под мой пулемет попадет.

– А я слышал, что у немцев все летчики в шелковых трусах щеголяют. И вообще все офицеры – прокомментировал Иванов. – Можно было бы пока сбегать к немцам, запастись трусами – на задание все равно только завтра пошлют, да втроем, думаю, несподручно будет.

– А почему втроем? – раздался до слез знакомый голос Петрова – мне что, решили шелковых трусов не давать?

– Уже поправился? – радостно-удивленно повернулись на голос товарища разведчики – В тебе же семнадцать дырок было!

– Семнадцать в гимнастерке, а в теле всего четырнадцать, так что эскулапы меня быстренько залатали. Хотели, правда, по крайней мере до вечера в госпитале подержать, но я как чуял, что что-то интересное наклевывается, вот и уговорил главврача пораньше выписать. Да и запах от расположения вкусный аж до госпиталя достает. А мне раненых объедать в таком разе неудобно, так что принимайте и кормите.

– Я так мыслю, – продолжил Петров, шустро орудуя ложкой в котелке – запасаться бельишком надо на немецком аэродроме. В пехоте ведь как – один офицер на роту, нам, чтобы сменку получить, еще семь рот почистить придется. А на аэродроме – сплошь офицеры, только каптерку и обнести надо будет.

– Заодно патронами разживусь – добавил Сидоров, поглаживая ствол пушки, – в пехоте таких патронов ведь и вовсе нет.

– Ну и где нам искать этот аэродром? – сварливо поинтересовался Вяземский.

– А может у фашиста в документах адрес указан? – вдруг вспомнил про трофейные бумаги Иванов. – Петров, посмотри – и он протянул рядовому планшет.

– Вы не поверите! – радостно объявил Петров, тыкая пальцем в трофейную карту. – Аэродром находится как раз на территории того самого пионерлагеря, где мы вчера были! То-то я смотрю там одни военные летчики в избушке сидели. Вот только где у них там каптерка?

– Ну, если у моего охотничьего домика, то каптерка наверняка в пристройке, где мы добычу свежевали. Там и стол большой, для выдачи удобный, и полки устроены. Так что, получается, час туда, час – обратно, ну и там с полчаса, если в сумерках выйдем, то до шести точно вернуться успеем и даже переодеться.

– А что если нам не ждать сумерек? – с просветлевшим лицом спросил товарищей Иванов, – Ведь после вчерашнего немцы ночью нас бояться будут и охрану усилят. А вот днем нас точно там никто не ждет.

– Пахан дело бакланит – одобрил Вяземский, – только когти рвать нам придется шустро. Так что надо заранее обдумать что брать будем.

– Трусы и патроны, что тут думать – ответил боцман.

– «Трусы и патроны» – передразнил его Петров, – а вернемся – сам плакать станешь, что то забыли, сё не взяли. Вот тут – он потряс тоненькой книжечкой, изъятой из фашистского планшета – сказано, что каждому офицеру, кроме трусов, положена еще шелковая нательная футболка, две шоколадки, две баночки порошка от блох и бритва «Золлинген». С мыльницей и помазком. И не запасти мыльно-рыльные принадлежности будет в корне неверно. Ты посмотри на себя, Сидоров: рожа не бритая, вид совершенно неуставной. Подворотничок грязный… кстати, там еще шелковые шарфы дают, надо тоже брать – подворотничков нарежем…

– Ты запиши, чего зря воздух трясти – прервал его командир роты, протягивая блокнот. А то забудем чего в горячке боя – а так по писанному проверишь. Причем каждому и запиши – пусть каждый по списку и берет. В меру сил, конечно – Иванов покосился на огромного Сидорова.

Петров роздал каждому по листку из блокнота и вдруг ему в голову пришла при взгляде на забор интересная мысль:

– А не переодеться ли мне в фашистского летчика – вот тот мундир, на заборе сохнущий, очень мне мой размерчик напоминает.

Вяземский сморщился:

– Я его уже сговорился на второй окорок сменять, только в говне его брать не захотели, отстирывать пришлось. Второй раз стирать что-то никакого желания нет…

– Так я же его сразу и верну! Сбегаем – и верну.

– Ну ладно, одевай. Только не порви! Я обещал его как есть, с тремя всего дырками от пуль.

Рота, подождав, пока Петров переоденется, привычно попрыгала и помчалась по знакомой тропинке к вражескому аэродрому. По пути Вяземский уточнял диспозицию:

– Самолеты стоят скорее всего на поле за избушкой, за деревьями, потому мы их и не видели. Деревья – это старая липовая аллея, по ней можно к домику подойти почти вплотную. Ну с нее-то ты, Петров, сразу в каптерку и зайдешь, старшину ихнего замочишь – мы и подтянемся. А хабар возьмем – той же аллеей назад. Липы – вековые, дед сажал, от пули автоматной защитят. Да и пулеметную удержат, а вот если самолетными пушками косить начнут – грустно нам придется. Так что обратно аллею нам надо будет пробежать секунд за двадцать: пока немцы сообразят, пока хвосты самолетам задерут…

– А если они не будут хвосты самолетам задирать?

– То есть как?

– Ну сразу из зениток по нам стрелять начнут?

– Об этом я пока не подумал…

Но додумать, что делать в случае стрельбы из зениток, Вяземский не успел: впереди показалась знакомая поляна со знакомыми столбами и знакомым полотнищем с названием пионерлагеря. Разве что старая надпись на нем была грубо зачеркнута и поверх написано кривыми буквами:

«Трусливые жидокомиссары, мы вас всех убьем!»

Рота остановилась на опушке. Сидоров, обладавший морским зрением, внимательно прочитал надпись и поспешил успокоить товарищей:

– Это они не нам, у нас в роте ни жидов, ни комиссаров нет. Так что – продолжаем движение прежним курсом.

Однако курс все же пришлось сменить, так как аллея начиналась полусотней метров левее. Вековые липы еще до революции успели сомкнуть свои могучие кроны, и разведчики бежали как бы в туннеле. Как и предсказывал Вяземский, дверь каптерки оказалась буквально в пяти шагах от аллеи, причем – именно каптерки: из нее вышел какой-то фашист со стопкой постельного белья и бегом побежал к каким-то вагончикам по другую сторону аллеи. Разведчики едва успели спрятаться за вековыми стволами.

– Все правильно, вот и самолеты, вот и жилые домики для летчиков – прокомментировал маневр противника Иванов. – Петров, пошел!

Петров неторопливо пошел к каптерке и скрылся за дверью. До разведчиков донеслась пара глухих ударов, после чего Петров высунулся в приоткрытую дверь и приглашающе помахал рукой. Спустя считанные мгновения вся рота скрылась за дверью.

– Это мы неплохо зашли! – отметил Вяземский, оглядываясь в столь знакомом ему помещении. Полки, на которых всего четверть века назад размещались головы оленей, кабанов и прочая дичь, теперь просто ломились от различных материальных ценностей, а в углу помещения скорчился одетый в интендантскую форму фашист, всем своим видом и даже позой выражавший острое желание сотрудничества с администрацией.

– Трусы – вон там – показал Петров, уже приступивший к опросу смотрителя этой скромной сокровищницы. – Снаряды к твоей пушке – в этих ящиках.

– Снаряды – это шесть дюймов, или, скажем, главный калибр – ответил боцман, а эти фитюльки – как есть патроны. Выбрав связку офицерских ремней, он принялся увязывать для переноски сразу шесть снарядных ящиков.

Вяземский, постоянно сверяясь со списком, ловко упаковывал в вещмешок шелковые шарфы, футболки и «мыльно-рыльные» принадлежности. И вдруг, заметив в углу какой-то странный металлический, запертый на большой висячий замок, ящик, с трудом выдернул его на свет божий и водрузил на стол:

– Так, а это что тут такое так тщательно от нас скрывается?

– Найн! – неожиданно для всех фашист проявил недюжинную ловкость и, с быстротой кошки выскользнув из своего угла, бросился на графа с непонятно откуда выхваченным кинжалом. Петров попытался его поймать, но опоздал.

– Идиот – прокомментировал Вяземский выходку фашиста, вытирая о его мундир отвертку, которой он собирался вскрыть замок. – Но все же тем более интересно, что немецко-фашистские гады так тщательно пакуют…

Замок, хоть и с некоторым скрипом, но поддался графским усилиям.

– Черт, не мог словами сказать… – Вяземский аж сплюнул от отвращения. В ящике лежало пуда два немецких Железных крестов – ведь пожилой человек, доживал бы себе спокойно, так нет, погиб во цвете лет из-за никому не нужного мусора.

– А мне этот мусор пожалуй пригодится – соппонировал ему Петров. Ведь эти кресты – Железные?

– Ну да, железные – подтвердил его догадку Иванов. – Ты что, в металлолом их сдать хочешь?

– А хоть бы и в металлолом. Но для начала я их использую в иных целях – и он стал увешивать вражескими наградами вражеский же свой мундир – пусть девки думают, что я их с лично убитых фрицев снял.

– Зачем тебе эта гадость? – поинтересовался Сидоров, взваливая на плечи вьюк с патронами. – Некрасивые и тяжелые, ты бы лучше чего полезного вместо них взял.

– Знаешь, боцман, что-то мне подсказывает, что ты мне заранее завидуешь, по части женского внимания… – договорить Петров не успел. В дверь просунулась голова очередного немецкого фашиста – и тут же скрылась обратно, издавая вой не хуже той самой самолетной сирены.

– Пора линять – подвел итог дискуссии Вяземский. – Сейчас по нам начнут стрелять.

– Надо бы – печально глядя на два оставшихся ящиками с патронами ответил Сидоров. – Но эти два ящика мне не поднять, а фашистам оставить – жалко.

Несколько автоматных пуль ударило в дверь, прекратив горестные стенания боцмана.

– А я их и не оставлю! – прокричал Сидоров и, быстро вставив в свою ручную пушку ленту из одного из этих ящиков, он выпустил длинную очередь в сторону стрелявших фашистов. Остальные разведчики, пользуясь растерянностью фашистов, не ожидавших именно такого ответа, бросились наутек. Поскольку дверь в каптерку смотрела в сторону летного поля, Петров и Иванов до аллеи добежали с оставшимся снарядным ящиком, а выскочивший последним Сидоров перезарядил пушку и, высунувшись из-за ствола вековой липы, выпустил длинную, мучительно-долгую для захватчиков шестисотснарядную очередь вдоль стоянки самолетов. А последнюю, стопятидесятиснарядную секцию ленты Сидоров выпустил по расчетам зенитных «Эрликонов», стоявших в дальнем конце взлетной полосы. Немцы буквально растерялись от интенсивности и мощи обрушившегося на них огня, и вся рота успела добежать до конца аллеи и скрыться в густом лесу, так и не услышав ответных выстрелов.

– Да, неплохо затарились, – прохрипел Вяземский, склонившись и уперши руки в колени. – И ушли нормально, хоть и шумнули чуток.

– Да уж, в ближайшие пару дней сюда снова так просто не забежишь – ответил Иванов. – Но, думаю, барахла нам на неделю хватит, а то и на две. Ладно, прекращаем перекур и пошли домой.

– А что, можно было перекурить? – расстроенным голосом поинтересовался Сидоров. – А я вот не успел…

– Дома покуришь, это была метафора со стороны командира, так что никто покурить не успел, ты не расстраивайся – успокоил товарища Петров. – Побежали! – и отряд снова помчался по знакомой тропинке. Впрочем, порядок движения изменился: увешанный снарядными ящиками Сидоров бежал замыкающим, за ним – прикрывая опасный груз от случайной пули сзади двумя тюками с мануфактурой, трусил Иванов, а перед ним – Вяземский, прикрывая опасный груз Сидорова уже спереди здоровенным мешком с мыльницами, бритвами и прочими мелкими, но прочными и столь необходимыми в солдатском быту мелочами. А головной дозор исполнять как-то само собой выпало Петрову.

Привычный бег по привычному маршруту сыграл с разведчиками злую шутку: бойцы роты Иванова уже успели привыкнуть к тому, что на пути от своего переднего края и до аэродрома немцы не встречаются, а потому появление немецких пехотинцев, роющих окопы на своей стороне фронта, оказалось для них неожиданным. Неожиданной, впрочем, встреча стала и для захватчиков, так что большинство из фашистов даже не успели передернуть курки своих «Шмайсеров». Одинокая, но довольно короткая очередь с вражеской стороны была прервана густым сочным грохотом ручной автоматической пушки Сидорова, и бойцы успели пробежать оставшиеся до родных окопов полторы сотни метров задолго до того, как соседние подразделения солдатиков в фельдграу сбежались на шум.

Пожилой сержант-пехотинец, встретивший четверку разведчиков в окопе, неторопливо докурил самокрутку и, прищурившись, спросил:

– Ребята, вы бы не могли сообщить, сколь часто вы оттуда сюда бегать будете? Я не из любопытства спрашиваю, мне просто интересно: ну на ужин вы сегодня успели, а завтрак завтра на вас готовить чи нет?

– Ну, я не знаю – ответил Иванов.

– Не от нас зависит – добавил Вяземский.

– Это – как Родина прикажет, и вообще это военная тайна – добавил Сидоров.

А Петров промолчал. Потому что он, похоже, говорить вообще не мог, приняв на грудь ту самую одинокую и короткую очередь. Петров молчал, покачивался вперед-назад и судорожно пытался вдохнуть, или, напротив, выдохнуть – по виду было не очень понятно. Но по виду было понятно кое-что другое: мундир Петрова краснел вовсе не от света заходящего солнца.

Иванов дрожащими от волнения руками стал пытаться расстегнуть пуговицы, Вяземский достал откуда-то немецкий кинжал и приготовился срезать неподатливое фельдграу, но всех опередил Сидоров, попросту разорвав вражескую ткань на товарище от шеи и до самого копчика. Окровавленный мундир с лязгом рухнул перед Петровым на землю, оголив его торс.

– Твою мать! – только и смог сказать пожилой сержант.

– Срочно несите его в лазарет! – сориентировался Иванов. А остальные – бегом в расположение!

– Да уж, лучше так, чем никак – попытался пошутить Петров, когда пехотинцы на откуда-то взявшихся носилках потащили его в медсанбат.

В шесть утра следующего дня Иванов, Сидоров и Вяземский, стоя навытяжку перед полковым особистом, готовились получить новую боевую задачу.

– А где четвертый?

– Петров в госпитале…

– Ах да, помню, ранен. Ну да ладно, тогда под трибунал его отдавать пока не буду. А остальные – слушайте боевой приказ…

Пожилой старикашка-доктор в полевом госпитале, закончив оперировать, делился удивлением своим с молоденькими сестрами:

– Ну, нацепил солдатик кресты эти поганые, так ведь все пули немецкие прямо в их же в кресты и попали! Кресты эти конечно вбило ему глубоко в мясо груди, да и шесть ребер ему переломало, но ведь жив остался, и практически здоров. Чудо, иначе и не сказать!

А пожилой сержант в окопе, примерив вырезанный из куска брезента «слюнявчик», тихонько бормотал про себя:

– Раз не забрали – значит им не надо. А мне – так уж лучше грудь в крестах, чем голова в кустах – и продолжил увешивать брезент вражеским железом:

– …сто девяносто восемь, сто девяносто девять, двести… еще пять рядов – и хватит пожалуй, а там я уж лучше лопатку подвешу.

– … Приказ понятен?

– Ммм… Позвольте уточнить? Нам надо найти где-то в этом районе вражеский аэродром и прикинуть способы его уничтожения? – Вяземский старался быть предельно вежливым.