Текст книги "По ту сторону тьмы (СИ)"

Автор книги: Марика Полански

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Только не говорите, что вы из тех, кто… – мадам Дюпре многозначительно приподняла брови, – предпочитает женское общение мужскому… Если, конечно, понимаете о чём я.

Щёки моментально вспыхнули. Не хватало, чтобы меня стали считать одной из женолюбиц, которые постигают науку страсти нежной с подругами.

– Я предпочитаю оставаться свободной. Как вы правильно заметили, большинство мужчин обделены умом и воспитанием. А женщин… Я не переношу женских истерик.

Бордель-маман кивнула так, словно ожидала услышать от меня что-то подобное. Однако в то же время по её лицу проскользнула тень искреннего сожаления.

– Вы очень сильная женщина, Ладамира. Вам придётся нелегко. Вы привыкли всегда и во всём полагаться на себя. Но у вас есть мужчина, и глупо это не использовать, – окинула меня каким-то странным взглядом, и чуть тише продолжила: – Уж кому, как не хозяйке борделя, говорить о мужчинах и их слабостях. Совершенно необязательно тащить на себе весь груз, который возложила на вас жизнь. Жизнь – жестокая и несправедливая штука. Так что не пренебрегайте использовать любую возможность в свою выгоду. Сказки про любовь хороши для девиц благородных кровей. Но и они подчас вынуждены сносить пренебрежительное и скотское отношение.

Цинизм мадам Дюпре странным образом подкупал. Наверное, потому, что она не стеснялась ни своего положения, ни своих мыслей. Говорила напрямую, не скрываясь за светскими условностями.

– Даже не знаю, что вам ответить на это, – устало вздохнула я.

Экипаж остановился, и бордель-маман внезапно подалась вперёд мягко сжала мою руку в своих широких ладонях.

– Я не любительница давать советы. Но всё же поделюсь некоторыми истинами, которые открылись мне. Первое: говорите, что думаете и чувствуете. Мужчины – не гадалки, они не способны узнать, что у вас на уме. Они слишком примитивны, чтобы понимать женские намёки. Второе: никогда не притесняйте себя. Мужчин может быть много, а вы у себя одна. И третье, пожалуй, самое главное, не теряйте себя. Вы можете влюбиться. Такое случается, когда мужчина и женщина находятся вместе. Но никогда не ставьте его выше себя. И никогда не пытайтесь его переделать под себя. Не получится. Цените себя и свою свободу. Мужчины – странные существа, их всегда тянет к женщинам, в которых они чувствуют внутреннюю независимость.

– Благодарю вас, мадам Дюпре. Всенепременно воспользуюсь вашими советами.

Мадам Дюпре тепло улыбнулась и вздохнула.

– Вы очень хорошая, Ладамира. Помните, что с такими мужчинами, как Наагшур нужна мягкость и тепло. Он, конечно, ещё тот засранец. Но это не значит, что у него нет слабых мест. Нежность способна растопить сердце даже ледяному великану.

Кучер помог мне выбраться из экипажа. Бордель-маман дружелюбно махнула на прощание, и карета скрылась за поворотом Большой Торговой улицы.

Глава 11. Легенда о черном лизиантусе

Увидев меня между стеллажами с книгами, старый библиотекарь поднялся на неуверенных ногах и тотчас опустился обратно в кресло. Посеревшее от горя лицо дрогнуло, и дядя Слав разрыдался как ребёнок.

– Услышав о взрыве, я помчался на вокзал, – всхлипнув, произнёс он. – Но здание оцепили законники… Сколько трупов! Сколько трупов! Туда никого не пускали. Ты не представляешь, Лада! Когда сказали, что мало кто уцелел, я понял, что никогда не смогу себя простить за это. Ведь это же я отправил тебя на тот вокзал… Думал, я тебя не увижу, девочка…

– Всё хорошо, дядь Слав.

Я ободряюще улыбнулась ему и сжала морщинистую стариковскую руку. В груди потеплело, по венам пробежали огненные ручейки – Мира молчаливо плела незаметный кокон, запечатывающий горестные чувства и успокаивающий душу, и перекидывала на библиотекаря.

Сероватая кожа порозовела, дыхание успокоилось, морщины разгладились. Через несколько секунд дядь Слав облегчённо выдохнул, провёл рукой по лицу, стирая остатки слёз и посмотрел на меня просветлевшим взглядом.

– Спасибо, – негромко, чуть смущённо произнёс библиотекарь и, спохватившись, добавил: – Как обычно? Чай?

В его голосе послышалась академическая рассеянность. Как у профессора Разини, когда тот посреди лекции вдруг обнаружил какую-то мелочь, которая заставила его по-новому взглянуть на теорию эволюционной относительности видов.

Я кивнула и устроилась в кресле напротив него.

– Да пожалуй, не откажусь.

Закуток наполнился ароматом мелиссы и шафрана. Библиотекарь тихонько бряцал чашками, и вскоре на столе появились знакомая пиала с вареньем и тарелочка с миндальным печеньем. Стало уютно, словно я вернулась домой.

– Так, значит, ваш дар – врачевать чужие души?

Дядя Слав смотрел на меня, как на чудо света. Щёки зарделись от смущения. Я невольно стиснулась в руках чашку, будто она могла меня защитить от всколыхнувшихся чувств.

– Да, вроде того. Только не мой, а Миры.

– Вы сокровище, Ладамира. Я говорю «вы», потому что вы друг от друга неотделимы, а, значит, и дар один на двоих… Вы бы могли помогать другим…

Я грустно улыбнулась.

– Боюсь, мой дар никому не пригодится, дядь Слав. Вряд ли кто-то обратиться за помощью к ведьме. Многие будут бояться. Сами понимаете, предрассудки сильны. Ведьма дала, ведьма забрала. Если я кому-то помогу, потом, случись с человеком беда, он будет кивать в мою сторону. Мол, посмотрите, это её вина́. Хорошее забывается быстро, а вот гадости… – я развела руками. – Впрочем, о чём это я?

«Фолианты. Нам нужны фолианты, и газеты», – оживилась Мира. Успокоив старика, она переполнилась гордостью за своё дело, и теперь с чувством выполненного долга принялась постукивать о рёбра. – «А ещё «Малефикус» и история ведьмовства… В общем, все те книги, где прямо или косвенно упоминается Наагшур».

Повышенное внимание Души к ведьмолову вызвало у меня удивление.

«Мира, мы же уже узнали, кто такой Наагшур», – издалека зашла я, чувствуя, что Душа что-то утаивает от меня. – «Что ты ещё хочешь узнать?»

«Есть кое-что…»

«Мира…»

«Ну что «Мира»? Что «Мира»? Делай, как я говорю, потом всё объясню».

Взвинченный тон озадачил меня, однако спорить я не стала. Придёт время, сама всё выложит и расскажет.

Через четверть часа тяжёлые фолианты и газетные вырезки глухо шлёпнулись на стол, подняв мириады невидимых пылинок. Те закружились крошечными мотыльками в солнечном луче, пробивающимся сквозь тёмные шторы. Приторный запах старой бумаги смешался с ароматом травяного чая.

Я сидела в закутке библиотекаря и перелистывала потемневшие страницы в поисках чего-то, о чём умалчивала Мира. Душа не спешила делиться со мной мыслями. Меж тем меня раздирало от любопытства.

«Так что же мы всё-таки ищем, Мира?» – наконец не выдержала я. В конце концов, у нас одно тело на двоих, и хотелось чуть больше ясности в том, что я делала.

«Мы ищем любое упоминание о реках. Точнее все события, которые связаны с реками и Ривааном».

«Та-а-ак… Внеси ясность, что мы делаем и зачем?»

Мира тяжело вздохнула и неуверенно заёрзала. Скрывает, но хочет рассказать.

Я ждала ответа, и Душа сдалась.

«Пока ты была в Межмирье, я немного…пообщалась с ведьмоловом. Он обещал нас защитить, если я помогу ему решить одну загадку».

Пустой взгляд упёрся в полированный до зеркального блеска книжный шкаф. Звенящая тишина казалась неправдоподобной, будто вытолкали из библиотеки в безвоздушное пространство. Детальки стали складываться в единую картину.

Теперь понятно, почему Душа вела себя тихо, едва Риваану стоило появиться рядом, куда пропала привычная колкость, и почему она не отреагировала, когда услышала про фиктивный брак. Словно это какая-то обыденность… Или Мира ждала чего-то подобного.

С одной стороны, никто в здравом уме осмелиться тронуть жену Охотника из Вальданы. Ни Агосто, ни другие ведьмоловы, ни сам батюшка-володарь не осмелится лезть на рожон. Даже если жена оказалась ведьмой.

Но с другой – меня болезненно уколола мысль, что собственная Душа предала меня.

«Что он потребовал взамен?»

«Ничего особенного», – засуетилась Мира. Чувствовала вину за то, что сделала, и пыталась всё исправить. – «Он попросил помочь ему разгадать одно стихотворение:

Наслышан я, Охотник из Вальданы,

Что жизнь Твоя ценнее прочих всех.

В бою неравном заслужены Тобою раны,

И стоны ведьм, что сладостней утех.

Ты лицезришь восходы и паденья

И новых городов, возможно, и миров.

И Ты по краю отчаянья, забвенья,

Шагаешь твёрдо, как по кромке снов.

И жизнь Твоя, тем паче, слаще,

Что можешь отличить добро от зла.

Не доверяя продажной госпоже Удаче,

Ты рубишь зло, не тратясь на слова.

Скажи мне, о Великий Душегубец,

Что может объединить несчастных жертв?

Торговка, шлюха, дева, ведьма…

Чего-то не хватает? Вот те грех!

Найдёшь подсказку на береге речном.

Поторопись, и ждёт тебя успех.

А не успеешь… Ну пока что не о том.

И, помни, Бездна примет всех».

«Похоже, у господина Наагшура появился большой поклонник», – усмехнулась я. – «Думаешь, этот маньяк убивает девушек, что привлечь внимание Риваана?»

По спине пробежался неприятный холодок.

«Какой жуткий способ заявить о себе. На такое способен безумец».

«Согласна. Помнишь, очерки профессора Белиара Вигтонского о систематике душевных расстройств преступников? Он вывел схему двух типов личностей: охотник и жертва. Так вот, согласно его исследованиям серийные убийцы и маньяки обладают исключительным умом и расчётливостью, которые помогают найти жертву и скрываться от законников в течение долгих лет. Иногда всю жизнь. Но их интеллект и особая жестокость является одним из симптомов распада личности… Не понимаю, зачем привлекать к себе внимание Риваана?»

Мира не ответила. Под пальцами зашелестели страницы «Малефикуса». Я же сосредоточилась на коротких статьях энциклопедии. Из головы не выходило стихотворение.

Взгляд скользнул по гравюре, на которой был изображён бой между Северными кочевниками и сараанцами. В центре один из воеводичей протыкал копьём воина, одетого в металлические доспехи.

Сам воеводич подозрительно напоминал Наагшура.

Душа вдруг забилась за грудиной, словно её посетила догадка.

«А что, если наш маньяк считает Риваана одним из богов, которые упоминаются в «Сказании о Маре-Справедливице»?»

Я задумчиво почесала затылок и вцепилась пальцами и уголки фолианта, будто тот мог дать ответ на любой вопрос.

«Вполне возможно. Это объясняет наличие фразы «Бездна примет всех» в стихотворении. Лет сорок назад Эдирсон во время раскопок в Южных Пустошах обнаружил подобную надпись на воротах города мёртвых. Тогда это стало сенсацией. Находка сделала его знаменитым, а Эдирсон теперь печатается во всех учебниках. Он – тот, кому удалось обнаружить мифический город Скитальцев. Кажется, Арус-Шатеб, Город Слепой Луны. О нём есть строки в «Сказании о Маре-Справедливице». Однако как связь между Городом Слепой Луны и Охотником из Вальданы?»

– Арус-Шатеб основала моя мать.

– Я в случайности не верю, господин Наагшур. Но дважды в одном месте… Кажется, это называется дежавю, – заметила я и, недовольно хмыкнув, вернулась к раскрытому «Малефикусу».

Внезапное появление ведьмолова заставило поёжиться, будто он принёс собой ноябрьский холод. По спине мазнуло неприятное чувство, что Риваан следит за мной. Я отмахнулась: так и до паранойи недалеко. Пусть делает что хочет, только держится от меня подальше.

– В обморок вы не падаете. Так что будем считать это прогрессом. Я, знаете ли, испытываю неловкость при виде обморочных девиц, – парировал Риваан.

Он обошёл высокий стеллаж, набитый бесчисленными рукописями и книгами в потрёпанных обложках, и сел в кресло напротив меня. Оценивающе скользнул взглядом по полумрачному уголку и уставился на меня. От немигающих разноцветных глаз по затылку разлился липкий холод.

Желание ударить негодяя тростью по рыжей голове вспыхнуло и тотчас погасло. Это только в дамских романчиках главным героиням прощаются подобные фортели. В реальности от меня останется кучка пепла. Так подсказывал инстинкт самосохранения.

– Это кресло дяди Слава, – недовольно пробурчала я.

Выцветшие от времени строки энциклопедии скакали перед глазами, их смысл терялся, отчего в груди разрасталась досада и раздражение. Ну ведь сидела же себе спокойно, работала… Принесла же нелёгкая треклятого ведьмолова на мою голову!

– Думаю, дядя Слав не обидится. Ему привезли новые книги. Регистрация, перепись, формуляры…Сама понимаешь, работы предостаточно, чтобы сгонять меня с его почётного места.

Пальцы порывисто сжали угол книги. Усталость навалилась тяжёлым мешком, виски стиснуло от напряжения. До такой степени, что текст перед глазами расплылся неразборчивым пятном. К горлу подкатила тошнота.

Я мысленно приготовилась к очередному приступу мигрени, ставшему достаточно частым явлением после трагедии на вокзале. Однако по вискам пробежала воздушная рябь, словно чьи-то невидимые пальцы коснулись их. Неприятные ощущения уползли прочь, оставляя после себя лишь пустоту.

– Легче?

Голос Риваана показался каким-то отстранённым, далёким. Точно между нами выросла стена, отгородив друг от друга. Но мне действительно стало легче.

Я медленно кивнула. Вздохнула и вернулась раскрытым страницам. Работать, работать и ни о чём не думать. Тишина наполнилась мягким шорохом. Мира внутри помалкивала, застыв непривычной тяжестью в груди. Похоже, ведьмолов начинал импонировать Душе. И мне это не нравилось. От слова «совсем».

– Почему вы сказали, что Арус-Шатеб основала ваша мать? – неожиданно для само́й себя спросила я. – Ведь согласно легендам, его основала одна из богинь Светлоземья, Мара-Справедливица.

Вместо ответа Риваан подошёл к стеллажу и снял с верхней полки одну из книг. По протёртой синей обложке я узнала «Сказания и легенды Светлоземья». Ведьмолов молчаливо сел обратно и спрятался за раскрытой книгой. Едкая обида царапнула меня изнутри. Ввалился в библиотеку, оторвал меня от размышлений, а теперь делает вид, что меня нет!

Не дождавшись ответа, я развернула перед собой газетную подшивку и задалась вопросом: что, а главное, зачем это делаю? До момента появления Риваана в голове назревали едва уловимые ниточки, которые робко сплетались в тонкую цепь. Однако сейчас цепь исчезла, ниточки разорвались, подобно паутинке под порывом ветра. Я с разочарованием поняла, что потеряла хлипкую основу, от которой отталкивалась первоначально.

– Легенды не врут, – наконец произнёс Риваан. Он положил передо мной книгу и ткнул пальцем в карандашную зарисовку. На бледной бумаге резкими чертами вырисовывался тёмный силуэт восточных башен и каменных крепостных стен и защитных валов. – Они могут преувеличивать, но всегда имеют под собой реальную основу. Мара-оборотница стала Наречённой Великого Змея Уруша. За несколько месяцев до начала Пятилетней войны между Араканой и Гардианией. Благодаря подобному браку, Аракана получала сильнейшего союзника – Шумор. Но Мару подставили. Её обвинили в заговоре с тёмным богом Черногом против Великого Змея. И тогда отец принял единственное верное решение.

– Какое? – еле слышно спросила я, не отрываясь от ведьмолова.

Его лицо потемнело, в глазах отразилась далёкая ветхая печаль, будто воспоминания вскрыли давно зажившие раны, которые время от времени всё ещё болят. Он грустно усмехнулся:

– Змей убил её.

«Замечательная семейка», – присвистнула Мира и опасливо заскреблась внутри. – «Лада, может ну его, это положение в обществе, а? Я жить хочу. А у них, похоже, убивать друг друга – дело семейное».

– А как же Мара стала богиней? – спросила я, чувствуя себя крайне дико.

Риваан небрежно повёл плечами.

– Уруш призвал Скитальцев вернуть Мару обратно к жизни. Вот только оборотница не простила Змею ни навязанного брака, ни убийства. Когда правитель Маар-Шатеба вернул Мару к жизни, она сбежала в Южные Пустоши вместе с восставшими Скитальцами. Там подняла Погребённых Заживо, которые присягнули ей в верности. Мара основала новый город в надежде, что больше никто не доберётся. Ни до неё, ни до меня.

Я нахмурилась. В голове царила полнейшая каша. Рассказ казался бредом сумасшедшего. Возможно, Наагшур сбрендил. Столько лет жить и уничтожать ведьморожденных! Однако ни безумного блеска, ни возбуждения в голосе, как у душевнобольных. Если это и был бред, он был очень связным.

– Тогда я не понимаю, почему в «Сказании» говорится, что Мара ушла вместе с Урушем в Золотой Сад.

– Змей забрал её с собой после битвы при Райан-Гарде. Он так и не смог отпустить Мару.

Сейчас ведьмолов не казался пугающим и запредельным существом, способным убить одним движением. Скорее потерянным и по-мальчишески неуверенным. Воспоминания дались ему с трудом. На бледном лице отразилось сомнение, – а правильно ли сделал, что рассказал о сокровенном.

Риваан подошёл к окну и заложил руки за спину. Прищурившись, он разглядывал улицу сквозь тонкую щель между шторами. Потом махнул рукой в сторону так резко, что я невольно испугалась. Воздух в закутке полыхнул сиреневыми искрами, которые в ту же секунду исчезли.

Магия Безмолвия позволяла говорить, не опасаясь случайных или намеренных слушателей.

Ведьмолов чуть повернул ко мне голову и произнёс:

– Та сааранаская легенда о черном лизиантусе, – его голос звучал глухо, как у человека, который перешагивает через себя, признаваясь, в чём боится признаться даже себе самому. – Её звали Линерея. Я так и не смог простить себе её гибели.

Риваан сел обратно в кресло, скрестил руки на груди и воззрился на меня. В какой-то момент показалось, что его взгляд ощупывает моё лицо – настолько пронзительно смотрели разноцветные глаза, за которыми не скрывалось ничего, кроме вселенской тоски.

– Линерея была дочерью сараанского володаря Нарлана. Наш союз должен был принести спокойствие в земли Сараана. Однако Старейшины Круга Десяти оказались против. Ведьмаки рвались к власти, и брак, который уравнял бы ведьморожденных и простых смертных, им встал костью в горле. По приказу Радослава Бурого Линерею убили, обвинив меня в её смерти. По законам Сараана убийство володарской дочери каралось четвертованием. Однако вместо казни меня изгнали из тех земель. Спустя несколько лет я вернулся с требованием выдать мне Старейшин, но володарь отказался. В гневе я сравнял Сараан с землёй, а всех ведьмаков Круга Десяти приказал сжечь на берегу Ярун-реки… Разумеется, отцу не понравилось подобное самоуправство. Вечная жизнь среди смертных… Первые триста лет казались пыткой

– Поэтому ты так ненавидишь ведьморожденных?

Он рассмеялся, но в его смехе не было ничего весёлого.

Я почувствовала, как бледнею – кровь отхлынула от лица, оставляя мерзкое тягучее ощущение близкого обморока. Пальцы мелко задрожали, вцепившись в уголки «Малефикуса» до боли. Смотреть на смеющегося ведьмолова было невыносимо страшно. Так смеяться способен только безумец, заглянувший в утробу Бездны.

Риваан резко замолчал. Когда заговорил, в голосе появилась леденящая сталь, от которой волосы на затылке зашевелились:

– Я видел, как наделенные властью от рождения, уничтожают тех, кто более слаб. Ведьмы и колдуны испокон веков должны были поддерживать равновесие. Однако они отказались от предназначения. Чувство превосходства развратило их. Я видел, как ведьморожденные вырезали целые селения, насылали мор и голод. Складывались кланы ведьмаков, которые решали, кому из простых смертных жить, а кому умереть. Они вырезали народы, не жалея ни стариков, ни женщин, ни детей. Способных работать обращали в рабство, а тех, кто отказывался подчиняться им… В «Малефикусе» нет и десятой доли того, что видел я своими глазами. У меня есть более веские причины для ненависти, чем лживые показания Круга Десяти.

Я закрыла лицо ладонями. В голове звенела пустота, будто заклятие Безмолвия проникло в сознание.

В «Истории ведьмовства» упоминались войны между простыми людьми и колдунами, но ничего не говорилось об её ужасах. Только сухие даты, без подробностей. Указы, директивы, новые законы. Но вникнуть в суть было слишком трудно. Они воспринимались как части истории. А ведь за ними немало слёз, крови и боли, длящейся веками… Пожалуй, у людей есть веские основания ненавидеть ведьм.

Неважно, кто начал. Взаимная ненависть уничтожала обе стороны: людскую и ведьмачью. Охотники и жертвы поменялись местами. Теперь невиновным приходилось расхлёбывать ту кашу, которую заварили далёкие предки.

– Не все ведьморожденные – мерзавцы, – глухо произнесла я. – И не все, кто родился со способностями, становятся убийцами…

– Знаю, – неожиданно тихо ответил Риваан. – Но тот, кто убивает, намерен обострить давнюю вражду между людьми и ведьморожденными.

Я удивлённо воззрилась на ведьмолова.

– Что ты имеешь в виду?

– Взрыв на вокзале, организованный «Десятым Кру́гом», и серийные убийства людей и ведьм – игра одного продуманного колдуна.

– А разве это не разные преступления?

Он прищурился и покачал головой.

– Ты слышала о «Теории относительного беспорядка»?

– «Разрозненные события, которые кажутся случайными, под определённым углом перестают быть таковыми и обретают смысл»?

– Именно. Убийца – не безумец, которого возбуждают случайные жертвы, а паук. Сидя в тёмном углу, он плетёт паутину и дёргает за ниточки. Его жертвы не более, чем способ оставить послание, как стихотворение.

Я нахмурилась. Кусочки мозаики никак не хотели складываться в моей голове в единую картину. Допустим, Риваан является сыном Мары-Справедливицы и тем самым богом Войны, о котором упоминают мифы и легенды Сараана. Но разве может бог Войны быть таким… таким очеловеченным, что ли? Иметь те же пороки, что и люди, испытывать эмоции и чувства, кроме желания уничтожать всех вокруг? И иметь слабости, подобно смертным? Чем он в таком случае отличается от них тогда? Разумеется, бессмертие не в счёт.

Похоже, на моём лице отразилось скептицизм, так как Риваан усмехнулся:

– Ты представляешь, как было бы скучно жить, если бы я знал всё наперёд?

– Может, уныло, зато спокойно, – фыркнула я. – Вот где прикажешь искать этого маньяка? Кто будет следующей жертвой?

«Найдёшь подсказку на береге речном», – зевая протянула Мира. – «А что если речной берег и Ярун-река – место, где казнили ведьморожденных?»

– А что, если Ярун-река – это и есть место из стихотворения?

Ведьмолов резко поднялся с кресла и направился к выходу из библиотеки. Я поспешила за ним, оставив на столе книги. Но куда уж мне угнаться за здоровым мужиком?

Стало обидно до слёз. Какого чёрта просить о помощи, чтобы потом оставить без объяснения? Гаденькое чувство – будто использовали и спрятали в дальний угол комода.

– Чёртов ведьмолов, – прошипела я, стараясь не обращать внимания на жгучую боль в ногах и пояснице.

Я толкнула входную дверь, и в лицо ударил раскалённый воздух. Всё-таки в закутке дяди Слава было куда намного прохладнее, чем улице.

Риваан придержал дверь и подхватил меня под руку, едва я ступила на гранитный порог. От неожиданности я чуть не выронила трость.

– Есть одна мысль, которую надо проверить, – проговорил ведьмолов. – Надеюсь, ты не откажешь мне помочь.