Текст книги "Нарушая запреты (СИ)"

Автор книги: marhsecirtacic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Миссис Блэк, вы знаете, насколько сильно я страдал после того, как моя нареченная невеста Андромеда своим опрометчивым поступком разбила мне сердце. Но, к моей несказанной радости, лекарство я нашел там же, где прежде росла роза, поранившая меня! Юная Нарцисса нежным взглядом своих голубых глаз пленила мое сердце, и я прошу у вас ее руки…

– Ах, мистер Лестрейндж, я, право, не знаю… – мама очень достоверно изображала удивление и растерянность. – Моя младшая дочь так юна и неопытна… Она сама должна решить… Что ты скажешь, Нарцисса?

– Да, мисс Блэк, что вы скажете? – Басти повернулся ко мне и смотрел на меня взором, по его мнению, выражавшим пылкие чувства. – Решите же мою судьбу – жить мне или умереть!

Меня неприятно поразил этот дешевый, наигранный и до ужаса нелепый пафос, но я обязана была продолжать игру. Я мило улыбнулась и сказала:

– Дорогой мистер Лестрейндж, ваше предложение для меня абсолютно неожиданно, но очень приятно! Я согласна стать вашей женой!

Басти подошел ко мне и осторожно поцеловал мою руку, мама захлопала в ладоши, а папа немного растерянно улыбнулся и пробормотал слова поздравления.

И вот тут меня словно оглушили Конфундусом! Я наконец поняла, что означают слова «стать женой». Стать женой толстяка Басти, который много и неаккуратно ест, часто потеет и любит грубые, пошловатые шутки. Жить с ним под одной крышей, спать в одной постели, носить под сердцем и рожать его детей – таких же толстых и неопрятных, как он сам…

Меня затошнило, я покачнулась и поспешила сесть, однако мое странное поведение никого не удивило.

– Это она от счастья! – радостно объяснила мама.

Я нашла в себе силы улыбнуться и кивнуть.

Но Басти засмущался, заторопился и почти сразу же ушел, сославшись на неотложные дела. По-моему, его наша помолвка радовала не больше, чем меня.

Добравшись до спальни, я наложила на стены Заглушающие чары и зарыдала отчаянно и безнадежно. Я не хотела выходить замуж за Басти, но не видела способа разорвать помолвку. Если бы наша свадьба была назначена на ближайшее время, я бы, наверное, немедленно сбежала к Роми, но мы с Басти не могли пожениться до того, как Белл и Руди сочетаются браком, а об этом мероприятии никто и никогда не заговаривал. Так что я кое-как справилась со своим страхом и нашла в себе силы спуститься на ужин.

В Хогвартс я вернулась уже нареченной невестой.

Так и началась моя Очень Долгая Помолвка, но это уже другая история…

========== 3 глава ==========

Когда я, окончив шестой курс, вернулась из Хогвартса, на платформе 93/4 меня встретили не родители и домовики, а Басти с букетом цветов. Новоиспеченный жених взял мой чемодан, поцеловал меня в щеку – я с трудом подавила желание вытереть ее платком – и сказал:

– Ну, поехали!

– Куда? – я очень надеялась, что в моем вопросе слышно радостное любопытство, а не испуг. Басти держался со мной настолько по-хозяйски, что я встревожилась, уж не назначили ли в мое отсутствие Белл и Руди свою свадьбу.

– В Кэрфри, разумеется!

Этот ответ меня немного успокоил.

Мы вышли с вокзала, и я ахнула от удивления и восторга. Там, где обычно стояли магловские автомобили, сейчас невидимо для простецов расположился шикарный экипаж, запряженный четверкой крылатых лошадей. На козлах восседал невообразимо важный домовик.

– Прошу, мисс! – Басти с улыбкой поклонился, распахнул передо мной дверь кареты и помог войти. Когда я устроилась, он сел рядом и скомандовал кучеру:

– Поехали! Смотри, не растряси мисс Блэк!

– Ни в коем случае, мистер Рабастан Лестрейндж, сэр! – пропищал эльф и натянул вожжи. – Полетим, как по маслу!

Лошади сначала побежали, а потом, набрав достаточную скорость, поднялись в воздух. Они тащили карету гораздо спокойнее, чем гиппогрифы, без рывков и рысканий в воздухе, и я наслаждалась полетом, любуясь проплывавшими внизу пейзажами.

Но идиллия длилась недолго. Как только мы покинули Лондон, Басти прижал меня к себе и начал целовать, а его руки как-то удивительно быстро забрались мне под мантию. Я задохнулась от неожиданности, ужаса и отвращения: от моего жениха явственно пахло потом, руки, шарившие по моему телу, тоже были потными и влажными.

Однако Басти ничего не замечал и в перерывах между поцелуями быстро шептал:

– Цисси, ты такая красивая… красивая… красивая… Позволь мне, пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… Никто не узнает… Шуми – парень надежный, он не выдаст… Давай побыстрее, ладно?

Теперь я понимаю то, чего не видела тогда: Басти было всего двадцать лет, он не пользовался успехом у девушек своего круга, но очень хотел казаться опытным кавалером, а бегство Роми задело самолюбие отвергнутого жениха. Сейчас я могу оправдать поведение Басти, но в семнадцать лет такие вещи воспринимаешь совершенно иначе, особенно если прежде ты ни с кем даже не целовалась. Поэтому действия жениха показались мне особенно возмутительным.

Я уже вознамерилась осадить хама, как вдруг замерла, потрясенная простой и страшной мыслью: это мой будущий муж. Если я покажу Басти, как он мне неприятен, он мне никогда этого не простит. Значит, нужно выкручиваться иначе…

Я взглянула на жениха умоляющим, трепетным взором и заговорила тоненьким, задыхающимся голоском:

– Басти, пожалуйста, не надо! Ты такой сильный… мне больно… ты меня сломаешь… Я не смогу жить, если все случится так, я бабушке Ирме обещала, что не позволю себе ничего подобного до свадьбы… Не надо, пожалуйста, Басти!

Как ни странно, он купился на мой трогательный вид и наглую ложь. Нареченный жених выпустил меня из объятий – я украдкой вздохнула с облегчением – и грустно сказал:

– Да, ты, наверное, еще маленькая, хоть и совершеннолетняя…. Да и бабушке обещала, а слово нарушать нельзя…

Он отодвинулся от меня на другой край сиденья и молчал всю дорогу до Кэрфри. А я молча возблагодарила Бога за свой невысокий рост и хрупкое телосложение, из-за которых выглядела младше, чем была на самом деле.

Больше Басти ни разу не пытался меня ни обнять, ни поцеловать, не говоря уже о чем-то большем. Этой своей победой я горжусь до сих пор.

Теперь на балы и приемы меня сопровождал Басти, и от этого они стали еще более скучными. Ко мне избегали подходить даже те немногие кавалеры, кого раньше привлекала возможность обсудить новые книги и пластинки.

Светские мероприятия после переезда в Кэрфри раздражали меня и по еще одной банальной причине – у нас не было денег на новые бальные мантии для меня. Сестрам повезло больше – они начали выезжать задолго до того, как мы покинули Блэквуд, а денег тогда хватало на все.

Сейчас же мама выкручивалась изо всех сил (папа, как обычно, отстранился от решения проблемы). Все намного упростилось бы, если бы я могла носить мантии, перешитые из нарядов моих старших сестер, но это было, увы, невозможно: тона, украшавшие белокожих брюнеток, меня убивали наповал. Особенно меня огорчило, что в чудесной розовато-оранжевой мантии, в которой некогда блистала на балах Белл, я больше всего напоминала несвежий бешеный огурец. Я, помню, даже расплакалась от несправедливости и обиды.

Так что маме пришлось тайно посылать домовиков относить наряды моих сестер в магазин по продаже подержанных мантий, а на вырученные деньги покупать ткани и одежду более подходящих мне оттенков. Наши домовики из купленных тканей шили новые мантии, а подержанные наряды распарывали и перешивали до полной неузнаваемости: если бы кто-то узнал, что высокородная мисс Блэк носит чужие перешитые мантии, то масса поддельно-сочувственных (а на самом деле – ехидно-злорадных) утешений мне была бы обеспечена…

С каждым днем Басти нравился мне все меньше и меньше. Он много пил, – конечно, не так, как нищеброды-алкоголики, но все же было заметно, что на балах и приемах мой нареченный жених злоупотребляет огневиски. Выпив, Басти становился развязен и начинал громко вещать о том, что власти грязнокровок в Англии скоро придет конец. В эти минуты он неприятно напоминал мне Белл.

Остановить брата мог только Руди. Он, мило улыбаясь, подходил к Басти и что-то негромко говорил. Тот, вздрогнув, замолкал и даже немного трезвел. И вот что странно: многие вполголоса сожалели, что наследником состояния и фамильного поместья Лестрейнджей станет тихий, молчаливый Руди, а не решительный и сильный Басти, но я видела, как буквально одним касанием брови невысокий и тщедушный старший брат заставлял умолкнуть крепкого, громогласного здоровяка-младшего.

Впрочем, не только Басти тогда говорил на светских вечеринках о политике. Именно летом 1972 года Темный Лорд, желавший запретить грязнокровкам доступ в волшебный мир, начал открыто провозглашать свои идеи. Всем до одного британским чистокровным волшебникам 1 июля 1972 года совы доставили манифест Темного Лорда под названием «Очистим наш мир от грязи!» Этот документ обсуждали во всех гостиных – и роскошных, и совсем скромных, – о нем спорили, с ним не соглашались или превозносили его до небес. Сейчас я понимаю, что именно тогда в воздухе впервые запахло войной, хотя в семнадцать лет подобная идея, мне, разумеется, даже в голову не приходила. Разговоры о политике казались мне донельзя скучными, а неуклюжее участие в них Басти по-настоящему раздражало.

Единственной приятной стороной моей помолвки стала возможность регулярно посещать поместье Лестрейнджей. Не знаю, как бы повел себя Басти, если бы я хоть раз осталась там ночевать, но, к счастью, я каждый вечер возвращалась домой, объясняя это слабым здоровьем мамы.

А днем усадьба Лестрейнджей, – конечно, не такая огромная, как Блэквуд, но все же окруженная немаленьким парком, – была очень приятным местом для отдыха и прогулок.

Однако даже больше возможности хоть ненадолго вспомнить навеки утраченный родной дом меня начал привлекать в поместье Лестрейнджей регулярно бывавший здесь Руди – жених моей сестры Белл. В детстве пять лет разницы в возрасте – это очень много; старшего из братьев Лестрейндж я узнала по-настоящему только теперь и не уставала восхищаться его умом, начитанностью и оригинальностью мышления.

Обычно Руди и Белл трансгрессировали в поместье Лестрейнджей незадолго до моего появления и вместе с Басти встречали меня. Далее предполагалось, что мы парами будем гулять по аллеям и вести подобающие помолвленным молодым людям беседы, однако наши встречи проходили совсем иначе.

Белл и Басти отправлялись на расположенную перед домом лужайку и отрабатывали там боевые заклятия, которым научились в своем клубе, а мы с Руди, защитившись Щитовыми Чарами, усаживались на стулья неподалеку и начинали обсуждать исторические события далекого прошлого, книги, музыку, научные открытия, – словом, почти все на свете за одним примечательным исключением. О современной политике мы не говорили никогда. Руди, что вполне очевидно, не спешил обсуждать последние новости, а причины своего тогдашнего молчания мне и самой теперь непонятны, – видимо, я что-то чувствовала подсознательно. Встречи с женихом сестры доставляли мне много радости, и я очень сожалела, когда пришло время возвращаться в Хогвартс.

Тем не менее, седьмой курс оказался для меня самым приятным из всех школьных лет, возможно, потому, что в Кэрфри и к Басти я абсолютно не хотела возвращаться. Но время пролетело незаметно, и в конце июня 1973 года я в последний раз приехала из Хогвартса на платформу 93/4. Выйдя из вагона, я оглянулась, ища глазами массивную фигуру Басти, и очень удивилась, когда совсем рядом прозвучал знакомый тихий голос:

– Здравствуй, Нарцисса! Поздравляю с окончанием школы! Как ты сдала Ж.А.Б.А.?

– Здравствуй, Руди! – я искренне обрадовалась ему и отсутствию своего жениха. – Шесть Ж.А.Б.А я сдала на «В», оставшиеся три – на «П»! А где Басти?

Жених моей сестры сразу помрачнел:

– Басти уехал по делам примерно на неделю, так что мой долг – заменить брата и доставить тебя в Кэрфри в целости и сохранности!

– А как на это посмотрит Белл? – с шутливым ужасом спросила я.

– А мы от нее это скроем, – ответил Руди с улыбкой, но вдруг помрачнел. – Белл тоже уехала по делам примерно на неделю…

Я хотела спросить, какие дела могут быть у Белл и Басти, которые нигде не работали, но сочла за лучшее промолчать, сообразив, что мой собеседник, видимо, имеет в виду дела охотничьего клуба, в котором все они состояли.

Руди взял мой чемодан; мы вышли с вокзала и уселись в уже знакомую карету. Когда лошади взмыли в воздух, жених моей сестры негромко сказал:

– Нарцисса, прости, что вмешиваюсь не в свое дело, но… Скажи, ты довольна тем, что через некоторое время выйдешь замуж за Басти?

– У меня пока нет оснований сожалеть об этом, – слова моего обычно сдержанного собеседника меня очень удивили. – Или тебе известно о Басти нечто такое, чего я не знаю?

– Нет, – задумчиво ответил Руди, – Басти не лучше и не хуже, чем большинство людей его круга, ведущих подобный образ жизни. Просто я подумал… – он немного помолчал, а потом негромко произнес, четко выговаривая слова: – Может быть, ты предпочтешь выйти замуж за меня, а не за Басти? Все вопросы с ним, Белл и твоими родителями я улажу…

Я задохнулась от изумления:

– Но как же так, Руди? Вы с Белл давно помолвлены и живете вместе…

– Не знаю, любили ли мы друг друга когда-нибудь, – ответил он спокойно, – но наши чувства, даже если они и были, давно прошли. Белл хочет всего и сразу, а мои желания гораздо скромнее. Твоя сестра не создана для семейной жизни – у нее и без того хватает забот. А с тобой мы хотя бы можем поговорить…

Я закусила губу. Жених моей сестры был прав: с ним я чувствовала себя гораздо свободнее, чем с Басти. Но в то же время мысль о браке с Руди вызывала у меня отчаянный протест. Старший из братьев Лестрейндж напоминал мне пасмурный, холодный осенний день. Я, как ни странно, любила и поныне люблю гулять в такую погоду, когда воздух, пахнущий водой и гниющими листьями, приятно холодит лицо. Но особую радость этим прогулкам придает осознание того, что осень не вечна – вслед за ней придет зима, а потом весна и лето… Брак с Руди для меня означал, что осень в моей жизни воцарится навсегда.

– Пожалуйста, прости… – начала я смущенно.

– Я все понял, можешь не продолжать, – ответил он вежливо и грустно, а после недолгого молчания пробормотал: – Хотя это, наверное, и к лучшему…

Остаток дороги до Кэрфри мы не разговаривали, и больше Руди никогда к данной теме не возвращался. Иногда я думаю, как сложилась бы моя жизнь, выйди я замуж за Рудольфа Лестрейнджа – человека, который через несколько лет после нашего разговора в карете возглавил разведку Темного Лорда…

Несколько дней спустя после того, как я приехала из Хогвартса, Басти и Белл вернулись, и все продолжилось по-прежнему.

Меня повсюду сопровождал человек, которого я не любила, но готовилась связать с ним свою жизнь; попрощавшись с ним, вечером я возвращалась в Кэрфри, хотя не считала это место своим домом. Дни складывались в месяцы, а месяцы – в годы…

Темный Лорд понемногу выходил из тени; грядущая война становилась все более и более явственной. Слова «нападение Пожирателей Смерти» стали привычной темой газетных заголовков, но в светских гостиных все еще оставалось по-прежнему.

Я сумела заметить, хотя и не сразу, что связанные с делами клуба поездки Белл и Басти довольно часто совпадают по времени с наиболее дерзкими и жестокими нападениями Пожирателей Смерти на грязнокровок и мракоборцев. Моя сестра и мой жених возвращались домой ленивыми и благодушными, но в то же время, как ни странно, какими-то взвинченными, до странности напоминая друг друга. Мне было тяжело общаться с Белл и Басти в первые дни после их приезда.

Со временем я стала замечать, что примерно так же, как моя сестра и мой жених, иногда выглядят и многие другие люди нашего круга. Некоторые из них, – например, мой кузен Ивэн Розье – были одноклубниками Белл и Басти, другие, наоборот, шумно заявляли, что не хотят заниматься политикой. Но все они, даже те, кто никуда и никогда надолго не уезжал, порой производили на меня странное впечатление – черты их лиц словно бы размазывались, стирались, превращая высокородных волшебников в единое многоголовое и безликое существо. Они одинаково двигались, похоже улыбались и говорили с одними и теми же интонациями. Чем больше проходило времени, тем сильнее все эти люди, знакомые и почти незнакомые, напоминали мне один другого. Про себя я называла их стертыми, хотя своими впечатлениями, как обычно, ни с кем не делилась.

Поначалу мне казалось, что Руди Лестрейндж не похож на своих одноклубников, но, приглядевшись, я поняла, что, в отличие от них, он ни на секунду не позволял себе расслабиться, а внимательно наблюдал за всем, что происходило в гостиных и бальных залах. В те недолгие мгновения, когда жених моей сестры утрачивал над собой контроль, его лицо почти полностью теряло четкость, и он становился еще более стертым, чем все остальные. Видя это, я в очередной раз радовалась, что в свое время отказала Руди, – стертым этот тихий, дружелюбный человек пугал меня даже больше, чем его шумный, агрессивный брат…

Моя странная, призрачная, необязательная жизнь продолжалась четыре года. Руди и Белл по-прежнему не вступали в брак, а я тем более не торопилась связывать свою жизнь с Басти. Роми воспитывала дочь, кузен Сириус еще больше опозорил семью, сбежав из родного дома, а я жила словно в каком-то полусне.

Хотя нападения Пожирателей Смерти на мракоборцев и грязнокровок становились все более дерзкими и жестокими, в начале 1977 года высокородных волшебников гораздо больше разгорающейся войны волновала начавшаяся эпидемия гиппогриппа, из-за которой светские мероприятия пришлось свести к минимуму. Особенно часто заболевали чародеи старше сорока и маленькие дети; для пожилых гиппогрипп нередко оказывался смертелен, а выживавшие после болезни дети порой становились бесплодными. Лекарство от этого недуга изобрели лишь в 1988 году, и мне больно думать, сколько жизней удалось бы спасти, если бы оно было создано раньше…

В самом начале эпидемии Руди и Белл предложили мне поселиться у них. Переезд в Лондон сильно уменьшал для меня опасность заразиться от родителей, которые по причине своего возраста имели больше шансов заболеть, чем я. Но я отказалась покидать поместье. Во-первых, я считала и считаю, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, а, во-вторых, на почти безлюдных торфяных болотах, где стоял Кэрфри, на мой взгляд, было гораздо меньше шансов подхватить гиппогрипп, чем в густо населенном Лондоне. Кроме того, переезд к сестре и ее жениху означал постоянное общение с ними и их стертыми друзьями, которые с каждым днем пугали меня все сильнее.

Тем не менее, ни начавшаяся эпидемия, ни смерть от гиппогриппа в феврале 1977 года дяди Альфарда, которого я почти не знала, не слишком повлияли на мое настроение и отношение к жизни. Да и, честно говоря, последняя воля дяди, который все свое немалое личное состояние кузену Сириусу, и без того унаследовавшему Блэквуд, не вызвала у меня к покойному ни малейшей симпатии.

Оглядываясь назад, я понимаю, что из сонного оцепенения меня вывел, как ни странно, месье Аристид. Впервые я услышала о нем в марте 1977 года от мамы – она познакомилась с этим человеком на одном из благотворительных вечеров и всячески расхваливала ум, щедрость и деловую хватку своего нового знакомого.

Через несколько дней мама пригласила месье Аристида к нам на обед. Этот человек оказался намного моложе, чем я ожидала, и гораздо красивее – темные вьющиеся волосы, смуглая кожа, огромные черные глаза, белоснежные зубы, обаятельная улыбка, мягкие, пластичные движения… Мне, однако, месье Аристид сразу не понравился: было что-то неестественное в его подчеркнутой любезности, беззаботности и туманных намеках на родство со знаменитым греческим миллионером Аристотелем Фемистоклесом. Да и взгляды, которые наш новый знакомый бросал на маму, не обращая внимания на присутствие ее мужа, были слишком уж нежными.

После знакомства с месье Аристидом мама помолодела и похорошела. Она вновь начала носить светлые мантии, а на его нежные взгляды отвечала нежной, немного смущенной улыбкой.

Месье Аристид стал частым гостем в Кэрфри, а в начале мая 1977 года и вовсе поселился у нас, вознамерившись провести лето, по своему собственному выражению, «на природе». Странно! Когда этот человек появился в нашей жизни, я уже была достаточно взрослой, чтобы понимать, в каких отношениях он состоит с моей матерью. Но мне и сейчас трудно назвать эти отношения теми словами, которые их обозначают…

Впрочем, я считала и считаю, что частная жизнь других людей касается только их самих, поэтому не вмешивалась в отношения родителей и старалась не обращать внимания на нашего гостя. Однако буквально несколько дней спустя после приезда в Кэрфри месье Аристид обратил внимание на меня, и не замечать этого я не могла.

Самым скверным было то, что, на первый взгляд, его поступки и слова казались абсолютно невинными. Этот человек подкарауливал меня в пустынных коридорах, преграждал путь, маслено улыбался и говорил шелковым голосом:

– Мадемуазель Нарцисса, мадемуазель Нарцисса, и снова мы встречаемся наедине! Какая неожиданность! И снова вы одна, мадемуазель Нарцисса! Нежели такой красивой девушке, как вы, не скучно столько времени проводить в одиночестве?

– Я привыкла к одиночеству, а когда оно мне надоедает, я провожу время с родителями, сестрой и женихом, – отвечала я, стараясь держаться спокойно.

Месье Аристид улыбался хитроватой улыбкой и подмигивал:

– Родители и сестра – скучная компания для столь прелестной девушки, как вы, мадемуазель Нарцисса, а ваш жених навещает вас слишком редко для по-настоящему влюбленного человека!

– Мы с Басти давно помолвлены и хорошо знаем друг друга, так что не нуждаемся в излишне пылком проявлении чувств, – решительно говорила я, всем своим видом давая понять, что не намерена продолжать беседу.

Однако месье Аристид отнюдь не собирался отступать:

– Нет, мадемуазель Нарцисса, такие строгие английские проявления чувств – не для вас! Поверьте моему опыту – вам нужны пылкие страсти, знойные южные чувства! Неужели вам не хочется послать к черту вашу размеренную, скучную жизнь?

– Нет, не хочется, потому что она мне нравится, – решительно отвечала я и приказывала, надеясь, что мой голос звучал твердо: – Дайте мне пройти!

Месье Аристид подчинялся, насмешливо улыбаясь и слегка кланяясь. Уходя по коридору, я спиной чувствовала взгляд этого человека.

Иногда я и сейчас задумываюсь, на что он рассчитывал. Для безродного и нищего иностранца брак с высокородной англичанкой, разумеется, был пределом мечтаний, но на какие средства месье Аристид планировал жить после женитьбы и как он намеревался все объяснить моей маме? Этого я не знала тогда и не знаю до сих пор, но после пары якобы случайных встреч с нашим гостем в коридорах Кэрфри я попросила домовуху Шелти ночевать в моей спальне. Не уверена, что месье Аристид всерьез намеревался взять меня силой или захватить врасплох, но и проникновение постороннего мужчины в спальню высокородной барышни Блэк было чревато страшным скандалом и могло поставить крест на моей репутации в свете. Там, как и много веков назад, жили в полном соответствии со словами еще одного талантливого простеца – Мольера: «Тот, кто грешит в тиши, греха не совершает». Другими словами, делай что хочешь, но упаси тебя Мерлин, чтобы твои дела вышли наружу! И жертвовать своей репутацией ради иностранца-нищеброда я не собиралась…

К счастью, месье Аристид недолго прожил в Кэрфри – всего около двух недель. Однажды за завтраком – наш гость просыпался поздно и спускался в столовую лишь в самом конце утренней трапезы, так что за столом мы сидели еще втроем – отец негромко сказал:

– Друэлла, ты прекрасно знаешь, что я позволяю тебе жить, как ты хочешь, и не вмешиваюсь в твои дела. Я нечасто обращаюсь к тебе с просьбами и потому очень прошу отнестись к моим последующим словам со всем возможным вниманием… – выждав некоторую паузу, он произнес тихо, но очень отчетливо: – Я требую, чтобы месье Аристид сегодня же покинул наш дом!

Мама сначала покраснела, потом побледнела, но, когда она заговорила, голос ее звучал уверенно и жестко:

– Что за глупости ты говоришь, милый! Блэки никогда не выгоняют своих гостей! Если ты выгонишь месье Аристида, то над тобой станут смеяться все наши знакомые!

– Мне глубоко плевать, что подумают обо мне мои знакомые, – ответил отец ничего не выражающим голосом, – но если этот человек не уберется отсюда сегодня же, мы с Нарциссой уедем жить к Вальбурге и Ориону!

Мама еще больше покраснела. Она взглянула на меня, пытаясь найти поддержку, но я упорно смотрела в тарелку, ибо проживание месье Аристида в Кэрфри создавало мне немало проблем. Наконец мама произнесла срывающимся голосом:

– Сигнус, ты не посмеешь…

– Можешь не сомневаться, Друэлла, я посмею. И запомни: дважды я повторять не буду! Выбирай, кто для тебя важнее: муж и дочь или… – услышав скрип двери, отец со всей своей безукоризненной светскостью приветливо улыбнулся вошедшему и сказал: – Доброе утро, месье Аристид, рад вас видеть! А мы с женой как раз о вас говорили! Хорошая сегодня погода, не правда ли?

В тот же день месье Аристид, сославшись на неотложные дела, уехал в Лондон. Не знаю, подслушал ли этот человек разговор в столовой или покинул Кэрфри по просьбе моей мамы; впрочем, причины поступков месье Аристида меня не волновали абсолютно. Также я не знала, догадался ли отец обо всем со свойственной ему чуткостью или ему рассказали о поведении наглого гостя домовики. Я просто была счастлива, что месье Аристид навсегда покинул Кэрфри.

После ужина я зашла в библиотеку, где отец обычно читал по вечерам, села на ковер у его ног, как любила это делать в детстве, и негромко сказала:

– Спасибо, папа…

– Не за что, – он погладил меня по голове. – Мы, Блэки, должны стоять друг за друга горой! Я, конечно, не самый лучший отец в мире, но и не пустое место! Если у тебя возникнут еще какие-нибудь проблемы такого рода – обращайся ко мне, я помогу…

Я улыбнулась отцу, и он улыбнулся мне в ответ. Нечасто я с такой отчетливой ясностью чувствовала наше кровное родство! Менее всего в тот вечер я могла предположить, что папе осталось жить чуть больше двух лет. Он оказался одной из последних жертв эпидемии гиппогриппа, ушел из жизни, едва преодолев полувековой рубеж, и так и не узнал, что его кузен, ровесник и друг Орион Блэк скончался неделей ранее от той же болезни…

Дядя Альфард, ставший одной из первых жертв эпидемии, скончался в феврале 1977 года, тетя Вальбурга умерла в сентябре 1985-ого от последствий инсульта, а Поллукс Блэк ушел из жизни в 1990-ом, пережив всех своих детей. Я не очень люблю своего дедушку, но в конце его жизни искренне сочувствовала старику: хотя он изо всех сил старался держаться, как обычно, я видела, насколько глубоко и сильно горюет Поллукс о своих умерших детях.

После изгнания из Кэрфри месье Аристид бывал в свете еще около месяца, а потом неожиданно покинул Англию, никого не предупредив о своем отъезде. Я пару раз замечала, что на балах и приемах Белл и Руди очень пристально и неприязненно смотрели на этого человека, поэтому сильно подозреваю, что именно они и их одноклубники заставили месье Аристида уехать из страны; впрочем, уверенности в этом у меня нет и по сей день.

После отъезда месье Аристида мама заметно постарела и стала носить темные мантии. Я сочувствовала ей, но понимала, что отец, Руди и Белл поступили правильно: нищий, глупый и неосмотрительный иностранец мог разрушить репутацию не только мамы, но и всех ее родичей.

Примерно в то же самое время я начала задумываться, как сложится моя семейная жизнь с Басти. Результат размышлений каждый раз оказывался неутешительным: я понимала, что не хочу выходить замуж за Рабастана Лестрейнджа, жить с ним в одном доме и рожать от него детей. Однако никакого выхода из ловушки, в которую попала, я не видела.

А примерно месяц спустя после отъезда месье Аристида – 14 июля 1977 года – моя жизнь резко изменилась.

Это произошло на балу, который проходил в лондонском доме Берков. Погода стояла жаркая, и ни распахнутые настежь окна, ни парящие в воздухе десятки огромных вееров не помогали справиться с царившей в бальном зале духотой.

Басти и Белл снова уехали по делам, и на сей раз их сопровождал Руди, так что мне даже было не с кем поболтать. Отец в тот раз отговорился от посещения бала, сославшись на плохое самочувствие, а мама, впервые после отъезда месье Аристида надевшая светлую мантию, увлеченно беседовала с грузным, седовласым Джозефом Буллстроудом и ничего вокруг не замечала.

Я в тот вечер почти не танцевала: учебный год в Хогвартсе уже закончился, юные барышни с удовольствием посвящали два месяца каникул светским развлечениям, так что кавалеры были нарасхват.

Я не очень люблю танцевать, но наблюдать за танцующими – и вовсе скучное занятие. Когда раздались торжественные звуки полонеза, я почувствовала, что задыхаюсь от жары и скуки, и решила ненадолго выйти в парк, чтобы подышать свежим воздухом, а затем вернуться. Моего отсутствия все равно никто бы не заметил…

Хотя парк, окружавший особняк Берков, был невелик, но там действительно оказалось намного приятнее, чем в бальном зале: воздух, уже по-вечернему свежий и прохладный, приятно холодил лицо. Я неторопливо шла среди деревьев, наслаждаясь тишиной и покоем, и сама не заметила, как по одной из боковых аллей парка добралась до высоких главных ворот, скрывавших дом от глаз маглов.

Я немного постояла, собираясь с силами перед возвращением на скучный бал. Вдруг из-за деревьев, которые росли у ворот, раздался негромкий мужской голос, наполненный сдержанной яростью:

– Потерпите немного, пожалуйста! Что для вас значит месяц? А в начале сентября я верну вам долг с процентами, вдвое большими, чем мы договаривались!

И слова, и особенно тон, которым они были сказаны, удивили меня – нечасто высокородные волшебники столь ярко проявляли свои чувства. Возможно, в иной ситуации я поспешила бы уйти, но сейчас до такой степени изнывала от скуки, что решила остаться и послушать странную беседу, благо деревья скрывали меня очень надежно.

– Месяц отсрочки для меня действительно ничего не значит, сэр, – в голосе кредитора звучала неприкрытая ирония, – но кто гарантирует, что по прошествии данного срока такой важный человек, как вы, все же найдет время выплатить мне долг?

– Моего слова вам недостаточно?! – эти слова были произнесены не с гневом, а с едва сдерживаемым отчаянием. – Я дам вам расписку, если хотите!