Текст книги "Гимназистка (СИ)"

Автор книги: Марфа В.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== Непривычный день рождения ==========

Начало марта 1887 года, Карийская каторга. Заключенные выведены на работу, на промывку золота. Осужденная Александра Щербинина, семнадцатилетняя девушка, отложила сито и начала всматриваться вдаль, наблюдать за просыпающейся природой после сна. Сегодня, пятого марта, ей исполняется семнадцать лет.

«Всегда так ждала этого дня, своего дня рождения, а сейчас… Какой сейчас день рождения, обыкновенный день», – подумала Саша и, не желая искушать судьбу, неторопливо продолжила работу.

Девушка зачерпнула новую порцию почвы и начала вспоминать.

«На прошлый день рождения мама испекла нам чудесный торт. Мы с мамочкой и Дусенькой, сестренкой моей, пили чай, потом были подарки… Как сейчас помню, голубое платье на лето и книжка с какими-то рассказами. В этом платье меня и арестовали потом…» – подумала девушка, зачерпнула еще одну порцию почвы и продолжила вспоминать, – «Папу я не помню, папа умер от чахотки, когда мне было семь лет, а Дусе пять. И бедной маме пришлось искать себе другую работу, так она иногда шила на заказ, а теперь ей пришлось пойти работать в ателье. Целыми днями мамочку не видели, работала с утра до ночи, чтобы на троих денег хватило. Папа в конторе неплохое жалование получал, а мама… Что мама, мама неграмотная, мама умеет только свое имя писать, чтобы не ставить за получку крест, как на погосте. Поэтому она всеми силами старалась, чтобы мы с Дусенькой школу окончили, педагогические классы гимназии. Я учебу окончила, вот только поработать по специальности не довелось…»

Решив, что в свой день рождения она может не работать, Саша отложила сито и начала смотреть на первые проталинки, которые протопило довольно яркое солнце.

«Я неплохо окончила гимназию, четверок было меньше половины, а троек не было совсем. Учителя вытянули на четверки, особенно, по биологии и математике. Математик практически ни за что ставил мне четверки, чтобы за год не было тройки, спасибо за это ему большое. А потом, когда надо было уже себе место работы искать, я вдруг осознала, что учительница из меня никакая. Не смогу я деткам ничего объяснить, если сама половину не понимаю. Решила попробовать найти себе место в конторе. И, надо же было такому случиться, с агитаторами познакомилась. Предложили работу в конторе, для прикрытия, а в свободное время агитировать среди рабочих. И сразу вспомнилась мамочка, которая своих детей не видела, с утра до ночи работала, родители Любки, с которой я училась первые годы, а потом, в двенадцать лет, она пошла работать на фабрику, потому что родители сказали, что непозволительная роскошь для взрослой девицы сидеть дома и только учиться. Кое-как окончила Любка семилетнюю школу при фабрике и окончилось на этом ее образование. А потом, практически в первый же год работы, на нее упал тюк с хлопком и придавил ее насмерть. Родители остались без дочери, а я без подруги. Руководство фабрики выплатило им пятьдесят рублей, хотя лошадь семьдесят стоит… Дешевле лошади человеческую жизнь оценили», – подумала Саша и вытерла слезы.

– Дешевле лошади человеческую жизнь оценили! – воскликнула девушка и разрыдалась.

Ничего не делающая и плачущая арестантка привлекла к себе внимание жандарма.

– Прекратила реветь, принялась за работу, – услышала Саша и, понимая, что спорить будет себе дороже, взяла в руки сито.

День близился к своему окончанию. Саша, как и все заключенные, пошла сдавать намытое золото.

– Здесь даже половины от нормы нет, воруешь, что ли? – недоверчиво спросил жандарм.

– Не могу работать, – ответила Саша, чье душевное состояние было очень тяжелым.

– Не можешь работать – заставим, – сказал жандарм и распорядился обыскать Сашу.

Ни при личном обыске, ни в вещах девушки, золота обнаружено не было.

– Лентяйка, значит, – сказал жандарм, – Я тебя предупредил, не можешь работать – заставим. Не вынуждай меня воплощать свои слова в жизнь.

За ужином, сидя за столом и вяло ковыряя ложкой баланду, Саша снова разревелась.

«Была бы я дома – мама бы тортик испекла», – подумала девушка, – «Хотя она, наверное, теперь меня знать не захочет – судимая, пятно на честь фамилии бросила…»

– Шурка, чего ревешь? – спросила девушку одна из каторжанок, – Рыжий никогда в добрых речах не был замечен. Подумаешь, распорядился обыскать. Да пусть ищет, было бы что найти.

– Уже успокаиваюсь, – ответила Саша, вытирая слезы и не желая говорить о том, что она плачет по своему прошлому.

– Ешь давай, иначе завтра сил не будет, – сказала женщина, – Тебе сколько лет, ребенок?

– Семнадцать, – ответила Саша.

– А выглядишь на пятнадцать в лучшем случае, – ответила женщина.

– Всегда худая была, а теперь, с короткими волосами, вообще малолетка, – ответила Саша, – Волосы жалко, всегда длинные были.

– Потом отрастишь, – ответила женщина, – В длинных волосах на каторге зоопарк заведется.

Кое-как против воли доев баланду и отдав хлеб соседке, которая смотрела на него голодным и слегка завистливым взглядом, Саша потихоньку прошла и уселась на нары.

«Осталось здесь находиться восемь с половиной лет…» – подумала девушка, – «Говорят, года через четыре можно будет попробовать выйти на поселение. Вернуться бы тогда к маме легально, а не сбежав… Да кто разрешит в Тверь вернуться…»

– Шурка, запевай, – вывел из задумчивости девушку голос одной из каторжанок.

– То не ветер ветку клонит, – начала петь Саша, – Не дубравушка шумит…

– То мое сердечко ноет, – подхватили мелодию другие женщины.

Саша пела, вкладывая в пение всю свою боль от последних дней, от неотпразднованного дня рождения и девушке попеременно становилось то легче, то тяжелее.

«Четыре года – не двенадцать, продержусь, найду в себе силы как-то жить», – подумала Саша, смахнула с лица слезы и сказала:

– Давайте теперь что-нибудь повеселее споем.

Пригладив волосы, девушка начала пение:

– Угрюмый лес стоит вокруг кругом…

========== Первое столкновение ==========

На следующий день все было так же. Утренняя поверка, чай, выход на работу. Саша, находясь в крайне расстроенном состоянии, сначала пару часов мыла золото, а потом отложила в сторону сито и начала снова вспоминать.

«Вот как прошел вчерашний день?» – думала девушка, – «Никак. Работа, сон. Все как обычно. И завтрашний день так же пройдет, и через неделю ничего не изменится. А все за что? За что меня осудили?»

Вздохнув, Саша продолжила воспоминания. Девушка закрыла глаза и перед ней будто снова пронеслись картинки из прошлого:

« Саша шла по летней улице, настроение девушки было неплохим. Саша думала о том, куда можно было бы ей устроиться, если не в школу. Вдруг девушка увидела, что у молодой девушки, немного ее старше, из сумки выпал какой-то листик.

– Барышня, у вас листок выпал! – сказала Саша, однако, девушка не обратила на этот оклик внимания.

Решив подобрать листок, который наверняка был нужен прохожей, иначе бы она его не несла, Саша быстро подобрала с брусчатки листок. От любопытства Саша начала читать то, что там было написано.

«Рабочий день не должен превышать десяти часов», – прочла девушка и вдруг услышала голос той самой прохожей, – Извините, вы бы не могли отдать мне этот листик? Он у меня выпал.

– Могла бы, – задумчиво сказала Саша, – А можно мне его дочитать?

Не отдавая листок хозяйке, Саша прочитала то, что было там написано, и сказала:

– Хорошо пишете, все правильно. А куда несете эту бумагу?

– Распространять среди рабочих, – ответила девушка, – Пойдемте с нами.

– Конечно, пойдемте, – сказала Саша.»

«И вот, там познакомилась с остальными, они меня устроили на работу в контору, а в свободное время я разносила листовки и агитировала в общежитиях», – подумала Саша, – «Помнится, мама не очень довольна была, что я не пошла на работу в школу, но, в конце концов, смирилась с этим».

« – Мама, – задумчиво сказала Саша, – Я на работу устроилась.

– Это хорошо, – ответила Феодора Митрофановна, – В младшую школу?

– Нет, мама, – слегка волнуясь, ответила Саша, – В контору.

– Зря, Саша, очень зря, – ответила женщина, – Учитель – гораздо более уважаемая профессия, да и она, скажем прямо, легче. Одно дело, работать с утра до вечера с бумагами и другое – с утра до обеда с детьми. И, если учителю обычно благодарны за то, что он научил твоего ребенка читать и писать, то труд конторского работника вряд ли кто-то будет уважать.

– Мама, я не уверена, что смогу научить детей читать и писать, – сказала Саша, – У меня не такой характер, мне это будет сложно.

– Саша, еще не поздно передумать, устроиться на работу в школу, – настаивала Феодора Митрофановна, – Подумай, доченька, хорошо подумай, что ты, зря гимназию оканчивала?»

«И вот, я агитировала месяца два, разносила листовки, а потом попалась полиции», – подумала Саша.

« – Шурик, помоги мне напечатать листовки, – сказала Лена, – А потом, вместе с Ваней, будем снова агитировать.

– Снова в том общежитии? – спросила Саша, – Там, по-моему, я Любкиных родителей видела. Смотрели меня как на врага народа, будто я их дочь убила, будто я в этом виновата, а не хозяин фабрики, который труд рабочих не ценит и на технику безопасности плевал с высокой колокольни. Уж слишком злобно они на меня смотрели, когда ты пример приводила про бедную девочку, которую насмерть зашибло тюком с хлопком. А вдруг они полиции меня сдадут? Прекрасно же знают, где я живу.

– Пусть знают, – ответила Лена, – Главное, чтобы они нашу квартиру не знали. Ты же дома ничего запрещенного не хранишь?

– Нет, что ты, – изумленно сказала Саша, – У меня же мама дома и сестра, найдут еще. Так в какое общежитие мы идем?

– Если боишься в то, можем сегодня пойти в другое, – ответила Лена, – Ты одна пойдешь или с Ваней?

– Девчата, предлагаю разделиться, – неожиданно вмешался в разговор только что вернувшийся Иван, – Каждый пойдет в одиночку, тогда мы сможем охватить большую аудиторию, нежели агитировали бы вместе.

– Хорошо, – согласилась Саша.

Проведя четыре часа вместе с рабочими, Саша пошла в сквер, чтобы встретиться там с товарищами.

– Зря ты, Шурка, боялась идти в то общежитие, – сказала Лена, – Те двое, о ком ты говорила, посидели маленько с нами, а потом просто вышли. Ну не понравилось – и не надо, уходишь – и скатертью дорога.

– Это хорошо, – ответила Саша, – А то я как-то всегда их не любила, и Любку они заставили бросить учебу и начать работать, и ко мне всегда плохо относились, считали, что именно я заставляю Любку тунеядствовать и отговариваю от работы на фабрике. А вот тунеядствовала бы девочка и жива бы осталась, а так уже сколько лет как умерла…

Вдруг Саша увидела, что к ним подходит полиция.

«Как же хорошо, что Ванечки с нами нет, пусть хотя бы ему повезет», – подумала девушка.

– Пройдемте, – услышала Саша голос полицейского и поняла, что все окончено.»

«И вот, обыск был, допрос был…» – подумала Саша, – «У меня, идиотки, при себе с десяток листовок нашли, Ленка хотя бы все сообразила раздать. До Вани, к счастью, не добрались. Мы обе на следствии и суде молчали, а эти упыри, которые Любку на тот свет отправили, нас с Ленкой с потрохами сдали. Да, Ваня в тот день в то общежитие не ходил, а они присели на уши жандармам, что мы с Ленкой агитировали. Против Ленки доказательств было мало, только показания этих нелюдей, а против листовок, которые нашли у меня, что-то сказать было трудно. Вот и суд так же решил, поэтому меня выставили организатором, Ленку – сочувствующей. Признали меня виновной в агитации и призывах к свержению власти, как малолетней присудили девять лет каторги. Ленка тоже несовершеннолетняя была, но ей, так как что-то доказать было труднее, присудили четыре года поселения в Среднеколымске. Вот где справедливость? Почему Ленку, которая меня во все это втянула, сослали к якутам, а меня отправили золото мыть? Ну не могла же я Ленку за собой на каторгу потянуть, что мне, легче бы стало от того, что она рядом бы золото мыла? Лучше бы мы вместе с ней якутских детей в школе учили, чем вдвоем на каторге бы чалились».

– Эй, ты, хватит ворон считать, работай, давай, – услышала Саша окрик жандарма, – Лентяйка, снова работать не хочешь?

«У меня вчера день рождения был, а сегодня я тоже работать не буду, и завтра не буду, и послезавтра», – подумала Саша.

Увидев, что жандарм отошел в сторону, к другим заключенным, Саша снова пустилась в воспоминания.

«А потом мне дали последнее свидание с мамочкой и Дусей», – подумала Саша и снова перед глазами девушки будто пронеслись картинки.

« – Саша, ты что натворила? – возмущалась Феодора Митрофановна, – Это ведь такой позор не только тебе, но и нам с Дусей!

– Мама, я не могла поступить иначе, – спокойно ответила Саша.

– Зато я могла! – возмущалась женщина, – Могла воспитывать тебя строже, могла из дому никуда не отпускать, могла следить за тем, чтобы ты вышивала крестиком в свободное время, а не занималась не пойми чем. Вот что я людям скажу, где ты?

– Скажешь, что пострадала за свои взгляды, – все так же спокойно ответила Саша.

– Издеваешься! – воскликнула Феодора Митрофановна, – Ты о Дусе подумала? Ее же из гимназии исключат!

– Не исключат, – ответила Саша, – Не она же агитировала. У Витьки, соседа нашего, брата на каторгу отправили за убийство, а Витька не просто гимназию окончил, так еще и золотую медаль получил. Так что все зависит от знаний, а не от родственников.

Подумав о том, что не стоит ссориться с родными на последнем свидании, Саша сказала:

– Мама, говори, что хочешь. Можешь осуждать меня, можешь защищать, мне все равно.

– Буду говорить как есть, – вздохнула Феодора Митрофановна, – Никуда уже от этого не деться и ничего не изменить. Терпения тебе, Саша, терпения…»

«И вот, больше мамочку с тех пор я не видела», – подумала Саша, – «И Дусю тоже».

За размышлениями прошло немало времени, которое Саша так и просидела на бревне, думая о своем.

– Показывай, сколько золота намыла, – вдруг раздался голос жандарма.

– Совсем маленько, почва тут бедная, – соврала Саша.

– Это мозги у тебя бедные, думать нечем, – сказал жандарм и повел девушку к начальнику каторги.

– Щербинина второй день работает не то, чтобы вполсилы, а в четверть силы, – сказал жандарм, – План не выполняется катастрофически. Осужденная уклоняется от работ.

– Я не могу работать и не буду, – неожиданно для себя сказала Саша, – Не буду работать, не буду!

– Сами видите, еще и пререкаться начала, – сказал жандарм, – Прошу разрешить вернуть ее на место.

– Возвращай, – сказал начальник каторги, – Тридцать розог и довольно.

От услышанного Саша впала в полный ступор.

«Мама пальцем меня не трогала, а тут, ироды, что удумали», – пронеслось в голове девушки.

Вернувшись в барак, Саша осторожно улеглась на нары.

– Шурка, запевай, – раздался привычный голос.

– Не могу, бабоньки, сегодня петь не буду, – вздохнула девушка, – Плохо мне.

– Не надо было с Рыжим ругаться, – сказала одна из каторжанок, – Вот будет когда охранять Черныш, тогда бы и не мыла золото, а то ишь, чего удумала. Так все работать не будут.

– Да ну вас всех, – раздраженно сказала Саша и отвернулась к стенке.

========== Бунт ==========

Наступила ночь, однако, Саше не спалось. Девушку просто душила обида за недавний случай, а слезы не приносили облегчения.

«Как я здесь останусь, как?» – думала девушка, – «Бабоньки меня осуждают, посмеиваются надо мной. Говорят, мол, выискалась умная, работать не хочет. А я не могу работать, мне плохо, у меня душа болит».

Дождавшись пока все заснут, Саша тихо оделась и вышла из барака. Оглядевшись, девушка увидела, что никто вокруг нет.

«Путь свободен, можно идти», – подумала Саша, – «Вот только куда?»

Девушка незаметно прокралась за пределы каторги, прошла около пятисот метров по рыхлому снегу, как вдруг услышала окрик:

– Стоять, стрелять буду!

«Заметили меня», – подумала Саша, – «Как-то глупо я все спланировала, даже правильнее сказать, не спланировала. Вот куда бы я пошла, без денег, без еды…»

Однако сдаваться добровольно Саша не хотела, поэтому девушка собрала все свои силы и побежала дальше. Краем глаза заметив, что ее след взяла собака, Саша не на шутку испугалась и крикнула:

– Пожалуйста, уберите собаку, я боюсь.

– Не надо было сбегать, – раздался голос жандарма.

Саша стояла на месте, боясь убегать от собаки, которую бы только раззадорила погоня, и, когда к ней подошли жандармы, почувствовала удары по ребрам.

– Ребятушки, тихо, у меня и без того все болит, не надо, пожалуйста, – попросила Саша.

– Наивная какая, даже смешно смотреть, – сказал жандарм и девушку под конвоем отвели в сторожку.

– Щербинину до утра сторожите, потом к начальнику каторги, – раздался голос жандарма, – Совсем обнаглела девка, сбежать решила.

Решив, что хотя бы на этот раз она не будет спорить, чтобы не делать себе хуже, Саша долго стояла на месте молча, а потом прилегла на лавочку и уснула.

Лучи восходящего солнца разбудили Сашу. Произошедшее ночью казалось девушке обычным ночным кошмаром, однако, осознав все, Саша поняла, что все самое страшное только впереди.

– Значит, совсем ума у тебя нет, – сказал начальник каторги Саше, – Оно и видно, умные люди агитировать не будут. Всегда ты дурой была, как родилась дурой, так и помрешь ею.

Презрительно посмотрев на девушку, начальник сказал жандарму:

– С этой поступить так же, как и со всеми, выполняйте.

«Неужели опять бить будут, сколько уже можно?» – подумала Саша, – «Бежать надо отсюда, бежать, вот только нормально, все продумав, а не так, как я пыталась…»

Однако оказавшись в карцере, девушка подумала, что все не так плохо, как ей могло показаться.

«Что поделать, отсижу, сколько положено», – подумала Саша, – «Зато, хотя бы, работать эти дни не буду. Ну не на месяц же меня закрыли, переживу».

Через десять дней выйдя из карцера, девушка вернулась в барак.

– Какие люди! – раздался полунасмешливый, но беззлобный голос одной из каторжанок, – Рассказывай, где была. Поди, в карцере за попытку побега?

– Совершенно верно, – вздохнула Саша, – До сих пор что-то ребра болят…

– А это чтобы больше сбежать не пыталась, – ответила женщина, – Иначе так вся каторга разбежится.

– Ну тебя, можно подумать, сама желаешь здесь находить, – отмахнулась Саша, – Знаешь, не слышала бы, что политических и уголовников держат раздельно, подумала бы, что ты уголовница.

– Бабоньки, не надо ругаться, – раздался голос сбоку, – Вам что, больше заняться нечем? Скоро будет ужин, а потом и спать пора.

Более-менее взяв себя в руки, Саша успокоилась. Однако увидев во время ужина, что гречневая каша состояла только наполовину из гречки, а на вторую половину из шелухи, девушка возмутилась:

– Да что это за безобразие, что мы, свиньи, шелуху жрать?!

– Кстати, и на обед было тухлое мясо вперемешку с тараканами, – раздался недовольный голос сбоку.

– И картошку толком не чистят, наполовину с кожурой режут, – продолжил кто-то, – А сами воруют, безбожно воруют!

– Кто зачинщик? – с нескрываемым возмущением подбежал Рыжий к той части стола, за которой сидела Саша.

– Х.. в пальто, – злобно бросила девушка.

– Ты у меня сейчас договоришься, потом с тобой разберусь, – сказал Рыжий и побежал к другому концу стола, где тоже ругали ужин.

– Шурка, ты что, беременная, раз такая злая последнее время? – соседка по столу легонько ткнула девушку в бок, – А кто отец, Рыжий или Черныш? И что тебе за это пообещали?

– Слушай, а не пошла ты куда подальше? – воскликнула Саша.

– Да ты что, Шурка, шуток не понимаешь? – удивилась каторжанка, – Это же юмор, шуточки.

– Шуточки-х.юточки, б…ь! – выругалась Саша и бросила свою тарелку на пол, – Сами жрите свою лузгу, я не свинья, такое есть не буду! Скоморохи х.евы! Себя не уважаете, так дайте остальным бороться за свои права, не мешайте. Или что, на воле доборолись уже, попали на каторгу и запал угас? Так я свое на воле не выполнила, значит, хотя бы здесь должна наверстать упущенное, что мне, зря почти червонец присудили?

– Шурка, тихо, не надо, не скандаль, – взяла одна из каторжанок девушку за руку, – Скандалить надо всем бараком, протесты устраивать, а не вот так, одной против системы идти. Сожрут же и косточек не оставят.

– И ты иди куда-нибудь подальше, – ответила Саша и отдернула свою руку.

Тем временем, к Саше снова приближался Рыжий.

– Вот тебя и сделаем зачинщицей, – сказал он и потащил Сашу куда-то.

«А ведь он прав, я начала этот скандал», – подумала девушка и, вспомнив советы бывалых людей, решила дальше молчать.

– Значит, Щербинина начала бунт, бросила тарелку на пол и непристойно отвечала на вопросы охраны? – спросил начальник каторги.

– Так точно, – ответил жандарм.

– Ты что творишь? – возмутился начальник, – В карцере настолько понравилось, что решила обосноваться там? Чего молчишь?

Саша действительно молчала, так как знала, что может не сдержаться и сказать лишнего уже при начальнике каторги.

– Язык проглотила, наверное, – сказал начальник, – Или тебе в карцере так понравилось, потому что там можно не работать? Даже не надейся, будешь работать, заставим.

Саша продолжала молчать, что выводило из себя Рыжего. Жандарм ударил девушку по лицу.

– При начальстве руки распускает, – сама себе довольно тихо сказала Саша.

– Ты не надейся, что политическая, надо будет – и кандалы наденем, – сказал начальник, прекрасно понимая, что подобные действия не положены, – А надо будет – и к уголовникам переведем. А уголовники таких дамочек не любят, тебе небо с овчинку там покажется. Все поняла?

– Поняла, – ответила Саша, не до конца понимая то, что угрозы начальника каторги вряд ли будут осуществлены в реальной жизни. Лицо девушки горело, на глаза накатывались слезы, однако, Саша решила держаться и не плакать хотя бы при начальнике каторги.

– Щербининой сотню розог, а завтра пусть работает, нечего ей по карцерам отдыхать, – распорядился начальник каторги.

Вернувшись в барак, Саша, держась за стены и постоянно вытирая рукавом набегающие на глаза слезы, подошла к своему месту на нарах.

– Шурка, рассказывай, чем дело кончилось, – сказала соседка Саши по нарам.

– А то ты не поняла, – ответила девушка, – Тут ведуньей быть не надо, чтобы догадаться.

– А почему тогда ты в бараке, а не в карцере? – раздался очередной вопрос.

– Потому что я лентяйка, которая не хочет работать, поэтому решили, что не положено мне отдыхать, – ответила Саша.

– Вот лиходеи, сами бы там поотдыхали, чтобы так говорить, – сказала другая каторжанка, – Шурка, держись.

– Вот только бунт устраивать одной не стоило, это было заранее обречено на провал, – раздался поддерживающий голос сбоку.

– Согласна, – вздохнула Саша и улеглась на нары, – Бабоньки, как же шамать охота, может, у кого-то хоть хлеб остался?

– Не шамать, а есть, – сказала соседка Саши, – Ты, в конце концов, не уголовница, чтобы шамать.

– Ну хорошо, есть, – согласилась Саша, – Неужто ни у кого ничего нет?

– Держи, Шурик, – услышала девушка голос сбоку, – Не так давно ты мне свои излишки отдавала, а сегодня я специально тебе хлеба оставила, знала же, что потом будешь жалеть, что ужинать отказалась.

Поблагодарив каторжанку и съев хлеб, Саша отвернулась к стенке и заплакала.

«Зря я все это устроила, правильно бабоньки говорили, всем бараком бунтовать надо, а не в одиночку», – подумала девушка, – «А завтра снова работать… И так еще года четыре минимум…»

========== Подруга ==========

На следующее утро Саша с огромным трудом встала. У девушки будто пропали последние силы, Саша с огромным трудом кое-как пригладила взъерошившиеся волосы и сказала:

– Мне не на свидание сегодня идти, и так сойдет.

– Шурка, у тебя синяк на лице, – сказала одна из каторжанок, – Приложи что-нибудь холодное. Это что, Рыжий тебе по морде дал?

– Да, – ответила Саша, – Изувер, конечно, варвар.

Кое-как дождавшись окончания утренней поверки и позавтракав, Саша осознала, что на работу она сегодня выйти не сможет.

– Какая мне сегодня работа, с трудом хожу, сил нет, – вздохнула девушка, – Уж правда, лучше бы сейчас в карцере отдыхала.

– Держись, Шурка, – сочувственно сказала осужденная, глядя на измученный вид Саши, – А что хорошего в карцере, хлеб да вода.

– Там хотя бы отлежаться можно, – вздохнула Саша.

– В карцер хочешь? – раздался голос Рыжего, – Пошли, я тебя так цепью к стенке прикую, что ни лечь не сможешь, ничего. Сразу пожалеешь о том, что на работу не захотелось выйти.

– Ей к врачу надо, – вступилась за Сашу каторжанка.

– Не для того вчера драли, чтобы сегодня к врачу шла, – ответил Рыжий, – Я за тобой следить буду, как работаешь. Не надейся, тунеядствовать не выйдет.

Взяв себя в руки, Саша осторожно пошла вместе со всеми. Медленно зачерпнув немного почвы, девушка начала ее промывать.

Через полчаса у Саши потемнело в глазах и девушка, отложив сито, сначала постояла минуты три, глядя перед собой, а потом упала в обморок.

Рыжий краем глаза увидел, что Саша лежит на земле и сразу же подбежал к ней.

– Вставай, лентяйничать не позволю, – сказал он и пару раз пнул девушку сапогом.

– Она в обмороке, – раздался голос сзади.

– Значит, приводите в чувство и пусть работает дальше, – ответил Рыжий, – Приду – проверю.

– Варвар, – выругалась женщина и подошла к Саше. Тем временем, Саша постепенно начала приходить в чувство.

– Вставай, земля еще мерзлая, нельзя лежать, застудишься, – сказала женщина.

– Как же мне плохо… – тихо произнесла Саша.

– Товарищи, в конце концов, что это за такое! – возмутилась женщина, – Давайте сделаем так, я сейчас иду к Рыжему, требую, чтобы Сашу поместили в больницу. Если он отказывается – устраиваем протест всем бараком, идет?

– Конечно, – раздались голоса со всех сторон.

Однако к Рыжему идти не пришлось, увидев, что работа остановилась, жандарм сам пришел к каторжанкам.

– Это как понимать, почему никто не работает? – спросил он.

– Щербининой нужно лечь в больницу или хотя бы показаться врачу, – ответила каторжанка, – Девушка больна.

– Она здоровее всех вас вместе взятых, – сказал Рыжий, – Быстро прекратили бездельничать, кто к вечеру не выполнит норму, пойдет как уклоняющийся от работ, со всеми вытекающими из этого последствиями.

– Ага, разбежались, – ответила женщина, – Товарищи, я на вас надеюсь.

– Зачинщица уже выявлена, а с остальными тоже разберемся, – сказал Рыжий, – Кто не выполнит к вечеру норму, пойдет как уклоняющийся от работ.

– У вас карцеров на всех не хватит, – раздался второй голос.

– Я тебя запомнил, поэтому гарантирую, что тебе и вот ей, – Рыжий показал на первую каторжанку, – Местечко найдется обязательно.

Когда жандарм скрылся из виду, Саша, которая уже встала с земли, сказала:

– Бабоньки, я работать не буду, потому что не могу, а вы собой не рискуйте.

– Не бабоньки, а товарищи, – сказала женщина, которая была инициатором всей этой ситуации, – Шура, у тебя лексикон как у уголовницы. Чалилась*, что ли, раньше?

– Оля, я не чалилась и уж тем более по уголовке, впервые судима, – ответила Саша, – Но я действительно говорю, не рискуйте, продолжайте работать.

– Шура, работать никто не будет, – ответила Ольга, – А ты не Рыжий, чтобы тут указывать. Товарищи, все, идемте обратно в барак.

*отбывала наказание

С трудом дойдя до барака, Саша буквально упала на нары и сказала:

– Все, и мне п..дец, и вам тоже. Мне, потому что я работать не могу, а вам, потому что сейчас придет Рыжий и разборки устроит.

– Шура, ты точно не из уголовного барака? – пошутила Ольга, – Откуда такие познания в великом и могучем?

– От верблюда, – ответила Саша, – Можно подумать, ты материться не умеешь.

– Умею, но считаю, что это ниже моего достоинства, – ответила Ольга.

Саша уже не слышала ответ Ольги, девушка погрузилась в какую-то полудрему. Понимая, что она не спит, но и не бодрствует, Саша снова начала вспоминать этап.

« – Шевелите ногами, почему задние отстают? – раздался голос конвойного.

Саша шла, но понимала, что силы уже на исходе. Если во время железнодорожной части этапа девушка знала, что часть пути им придется пройти пешком и понимала, что ей, не привыкшей к длинным переходам, будет тяжело, то сейчас Саша практически падала от усталости.

– Ногами шевели, – раздался окрик конвойного, явно обращенный к Саше. Где-то рядом просвистела нагайка. Испуганная девушка прибавила шаг, однако, вскоре запнулась и упала.

– Пусти на подводу, сейчас сдохну, – сказала Саша.

– Черт с ней, Варсанофьевич, пускай ее, – сказал другой конвойный, – Не дойдет еще, а мы виноватыми останемся.

– Залазь быстрее, – сказал конвойный и Саша влезла на подводу. Оставшийся небольшой участок пути девушка проехала с большим комфортом, нежели раньше. »

– Это что за самоуправство? – раздался голос Рыжего на весь барак, – Кто позволил самостоятельно оставить работу?

В ответ была звенящая тишина. Это несоответствие крика и тишины вывело из состояния блаженного покоя Сашу и девушка окончательно проснулась.

– Шура, тихо, ты тоже молчи, – шепнула соседка Саше, – Все будут молчать, игнорировать Рыжего.

– Кто там зачинщица, Урзанцева? – снова раздался громкий голос Рыжего, – Значит так, Урзанцева, либо через пять минут ты организовываешь весь барак и вы все идете снова на работу, либо получишь плетей за этот бунт.

– Да кто ты такой, чтобы мне указывать? – ответила Ольга, – Я быстрее отравлюсь, нежели на лавку лягу. А тебя потом начальство по головке не погладит.

– Я предупредил, через пять минут барак в полном составе должен быть на работе, – сказал Рыжий и вышел.

– Оль, ты что, серьезно сказала, про то, что отравишься? – удивленно спросила Саша каторжанку.

– Да ну тебя, делать мне больше нечего, так, на понт его взяла, – ответила Ольга, – А вот побег спланирую, но только не такой, как был у тебя, а нормальный.

– Оль, если будешь сбегать, пожалуйста, возьми меня, – попросила Саша, – Сама же знаешь, как плохо у меня с планированием, а вдвоем бежать будет проще.

– Слушай, Шура, сплюнь, – ответила Ольга, – Мне бежать не с руки, у меня срок через четыре месяца заканчивается. Сама понимаешь, что мне не было никакого смысла торчать здесь пять лет, чтобы потом сбегать и переходить на нелегальное положение.

В относительном спокойствии прошло два часа, после чего в барак пришел начальник каторги.

– Что, совсем распустились? – спросил он, – Забыли, кто такие? Вычеркнули из памяти, что у половины из вас та часть приговора, которая предполагает плети, до сих не исполнена? Не цените хорошего отношения к себе? Хорошо, и к вам будут относиться соответственно.

– Можно подумать, до этого относились иначе, – раздался голос со стороны.

– Это кто там рот раскрыл? – гаркнул начальник каторги, – Сейчас вычислю, кто это был.

– Кто, кто, х.. в кожаном пальто, – собрав в кулак последние силы, сказала Саша.