Текст книги "Когда пробуждаются боги (СИ)"
Автор книги: Люченца
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
– Не похоже, что ты знал с самого начала. Разве что, может, о гейсах.
– Я и не знал. Потом стал подозревать, потому что…
Ньют потёр глаза и неловко улыбнулся. Кажется, искренне.
– Понимаете, уже сложно было верить. Никто не верил – кроме мамы. Когда Тесей меня учил семейным гейсам, это слово у него не звучало – просто запреты. А почему запреты, откуда они? – Он взволнованно развёл руками и повторил: – Никто не верил.
Геллерт помолчал.
– Не думал, что гейсы бывают семейными.
– Не совсем… Они касались кого-то из членов семьи, того, кому…
– …Кому придётся охранять копьё. Всё понятно.
– Я и сам осознал лишь недавно. – Он посмотрел с сомнением на Геллерта. – Зачем я вам это рассказываю?..
Геллерт растянулся удобнее на траве.
– Тогда замнём. Меня интересует и другая тема, довольно далёкая от этой. Правда, тебе она тоже может не понравиться.
– Какая?
В глазах Ньюта появилась настороженность.
– Почему вдруг ты и Альбус? Только не говори, что начали ещё в школе.
Ньют поморщился, взъерошил влажные волосы.
– В школе? Сами же говорили, что неплохо его знаете.
– Альбус любит радикально менять свои мнения. Недругом мне он решил стать за один день. – Геллерт прервался, размышляя, хочет ли он говорить то, что, скорее всего, Ньют потом сообщит известно кому. И решился: – Однажды я сбежал, когда обстоятельства требовали остаться, и это было недостойно. Я сожалею и сейчас.
Ньют взглянул пытливо.
– Вы же не расскажете, о чём речь.
В предложении не было вопросительной интонации. Смышлёный парень.
– Разумеется.
– Я передам.
Они встретились взглядами, и Ньют очевидно смутился: он без перехода деловито полез в сумку, выискивая там что-то. Но Геллерт не хотел, чтобы этот новый короткий момент единения был так быстро сломан.
– Посмотри на меня, – сказал он.
Ньют с неохотой повернул голову, воззрился в ответ. Он сидел у самого костра, и отсветы красиво ложились на его лицо, делая светлой одну половину и затеняя другую. Лицо Ньюта в этот миг было словно вырезано из камня – таким острым, чётко очерченным оно казалось.
Геллерт протянул руку, но Ньют ушёл от прикосновения, отсел подальше и отвернулся. Авгурий, уже успевший возвратиться, прошёл между ними и стал клевать насекомых, став дополнительной преградой, а вскоре подошёл и волк, лёг за спиной. Звери охраняли Ньюта.
Геллерт улыбнулся, тоже обращая взгляд к костру. Без особого удивления он осознал, что уже не может воспринимать Ньюта как однозначного врага.
primscela [2]
Несколько лет назад
– Я немного занят, Тесей, – сказал Ньют с досадой. – Это срочно?
Он как раз занимался слюной фестралов, смешивая её с другими магическими составляющими и наблюдая за результатом. Отчего-то волос единорога слюна растворила целиком и за считаные мгновения, и Ньют озадаченно рассматривал полученный эффект, почесывая затылок.
– Срочно.
Что-то в голосе Тесея заставило напрячься, и Ньют поднял голову. Брат сел рядом верхом на стул, повернув его спинкой к себе, и Ньют вздохнул.
– Ладно. Выкладывай, что там у тебя.
Он накрыл стеклянным колпаком плоды экспериментов и обратил лицо к Тесею. Тот помялся, будто не знал, с чего бы ему начать.
– Давно вообще-то стоило тебе рассказать. Обычно в семье все узнавали лет в четырнадцать, ну я чуть позже, ладно. Теперь моя очередь, но я совсем забыл и лучше расскажу сейчас, пока у меня снова из головы это всё не вылетело.
– Мерлин, о чём ты?
Ньют подался вперёд в недоумении, дотянулся ладонями до коленей Тесея и похлопал по ним.
– Не замолкай, продолжай, ну.
Тесей отсутствующе покивал и потеребил пуговицы на манжетах рубашки.
– Есть некие… запреты, – медленно начал он. – Они передаются в семье из поколения в поколение уже очень давно, никто не знает, как долго. Что эти запреты значат, тоже никому не известно. Похоже, они будут иметь значение для кого-то из членов семьи в конкретный жизненный период, а до тех пор они продолжают соблюдаться.
Он с улыбкой дотронулся до переносицы Ньюта, разглаживая морщинку.
– Не принимай это так серьёзно, просто семейные легенды. Бабушка рассказала матери, та – мне, и теперь мой долг как старшего брата поведать их тебе.
Тесей взмахнул палочкой, и потрёпанное перо на столе Ньюта замерло в ожидании, покачиваясь на обрывке пергамента.
– Тебе придётся заучить запреты наизусть, но это несложно, их всего пять. Запрет первый, – начал Тесей, и перо понеслось по пергаменту, брызгая чернилами, – ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах нельзя обходить Тару слева направо.
Ньют поднял брови.
– Это что ещё за «Разрушение Дома Да Дерга»? Ты мне опять ирландские легенды пересказываешь? У короля Конайре был такой же гейс.
– Не такой же, а справа налево… не важно. Второй запрет: не входить в волчий дом, волком охраняемый.
Ньют нахмурился, но промолчал.
– Третий: с феями не заводи вражду, ибо они братья и сёстры наши, так же под землю изгнанные.
– Под землю?.. Ну предположим.
– Четвёртый: не гляди смерти в глаза.
Ньют в замешательстве не сразу смог что-то сказать.
– …В переносном смысле? – наконец промолвил он. – Или?..
– Даже не представляю. И пятый запрет, последний: не возлежи с германцем, который враг суть. – Тесей развёл руками, скорчив смешную гримасу, а перо записало его слова, поставило точку и легло рядом с пергаментом.
Ньют потёр лоб.
– Последний совсем причудливый. Но Тесей, – он понизил голос, – что ты всё отрицаешь, это же и правда гейсы.
Брат натянуто рассмеялся.
– Да ну, какие гейсы, – ответил он неубедительно.
– Такие. Как у Кухулина или Конайре Великого. Мерлин, да первый запрет почти как у Конайре! Кому из наших предков и за какие дары так повезло…
– Ладно. – Тесей хлопнул по столу. – Я скажу, но предупреждаю сразу: считаю это пустыми фантазиями. Так вот: мать говорила, что всё не просто так, а потому, что мы родом из племён богини Дану. Как тебе? Надеюсь, верить в это ты не станешь.
Ньют помолчал и куснул ноготь на пальце.
– Мама во многое верит, – произнёс он с сомнением. – В странные вещи.
– Именно.
Ньют повернулся обратно к своему рабочему столу, снял стеклянный колпак.
– Спасибо, что поделился, – сказал отстранённо. – Можешь теперь выйти, я хочу подумать?
– Да пожалуйста.
Тесей встал, и его рука легла на макушку Ньюта, взлохмачивая волосы.
– Ты из нас больше пошёл в мать, – произнёс он, – но не теряй связей с реальностью. Наша реальность – это грядущая война, а не ирландские предания. Если бы мы были богами, мы бы могли остановить её.
– Ещё не поздно, верно же? – Ньют запрокинул голову, чтобы видеть брата. Один угол губ Тесея приподнялся в подобии невесёлой ухмылки.
– Я пойду на фронт, чтобы воевать как человек, а не герой из легенд.
– Ты можешь неожиданно для самого себя стать героем.
Тесей промолчал, лишь сжал плечо и удалился из комнаты, тихо прикрыв дверь. Ньют потянулся было снова к пинцету и лупе, но взяв, тут же отложил обратно и в задумчивости откинулся на спинку стула.
Часть II
Ньют проснулся и огляделся. Гриндевальд ещё спал рядом прямо на земле – то ли он был непривередливым, то ли не хотел засыпать крепко и был готов пробудиться от любого необычного звука. Ньют, по крайней мере, поступил бы именно так, будь он в его ситуации. Потому он поднялся очень тихо, двигался так бесшумно, как мог, но сигнальные заклинания, разумеется, сработали.
– Куда? – донеслось снизу.
– Догадайтесь, – проворчал Ньют и пошёл к дубу, стоявшему чуть в отдалении; волк увязался следом. Можно было бы ближе, но Ньют ощущал неловкость: ему постоянно казалось, что Гриндевальд следит за ним, и ощущение было не из приятных.
Оказавшись вплотную к дереву и проводив взглядом ушедшего в сторону зверя, он поднял глаза и увидел омелу: она окутывала своими мелкими листьями толстую ветку, и ягоды белели мелкими бусинами. Ньют поспешно отошёл от дуба, поклонился ему.
– Услышь меня, богиня, – сказал он. – Я не знаю, что делать.
Но дерево молчало, даже ветер не колыхал его ветвей; наверное, омела не всегда была знаком избранности богами. Но Ньют очень, очень хотел услышать Дану: ему казалось, что он бредёт в кромешной темноте.
Он выждал ещё немного и отвернулся. И больше не оборачивался.
Когда Ньют лёг обратно, Гриндевальд приоткрыл свой жутковатый голубой глаз и резко протянул к нему ладонь, словно глаз вдруг прострелило болью.
– Могу помочь, – произнёс Ньют без особого энтузиазма. – С глазом.
Гриндевальд, похоже, заинтересовался. Он привстал, развернулся так, чтобы видеть Ньюта.
– И каким же образом?
Ньют пожал плечами. Всё, что у него было – это поверья и приметы, но до тех пор они оправдывали себя.
– Дайте хоть попробую.
Гриндевальд лёг обратно.
– Согласись, – начал он, закрывая глаза, – разве не выглядел бы я глупцом, принимая помощь от заведомого врага? До этого ты вполне мог пытаться завоевать моё доверие.
Ньют потерял терпение.
– Селаго, – сказал он, – трава такая. Собирается правой рукой с соблюдением многих обрядов. Дым её помогает при всех болезнях глаз. Но не хотите – как хотите.
Гриндевальда, судя по выражению лица, позабавила его вспышка, но он никак не отреагировал, и Ньют вскоре провалился в сон.
И приснилась ему богиня – впервые в жизни.
Ньют заслонил руками лицо, зажмурился: от Дану исходило белое сияние, над головой её словно вздымалось пламя. Она была как дневное солнце – невозможно было смотреть, не щурясь. Девять коней, впряжённых в её колесницу, храпели и били копытами. Копыта тоже высекали искры о камни, и от искр загоралась вокруг сухая трава. Ньют огляделся – и увидел дуб, к которому пытался возносить молитвы.
Дану указала вниз, себе под ноги, и, с облегчением опустив взгляд, Ньют увидел ручей, который струился меж деревьев вдаль, постепенно сливаясь с горизонтом. Что-то плеснуло у берега – это была ящерка, тонущая в быстрой воде. Ньют протянул к ней руку…
Его грубо тряхнули за плечо, и Ньют резко проснулся. Прямо перед ним было лицо Гриндевальда.
– Кажется, это нам с тобой посылка, – произнёс он и указал ладонью на землю у лица Ньюта.
На траве лежала абсолютно чёрная дубовая ветвь, словно её окунули в смолу. Пахла она неприятно: плесенью и гниением.
Сон мгновенно отошёл на второй план, и Ньют тут же сел.
– Феи, – сокрушённо сказал он. – Ну вот.
– Что? Не умалчивай, Скамандер.
– Что-что, – пробормотал Ньют. – Вражда теперь у меня с ними, вот что.
Сердце забилось быстро, панически, голова будто налилась свинцовой тяжестью. Нарушен третий гейс, осталось всего два, и это начинало пугать. Ньют слишком хорошо помнил, что случалось с теми, кто нарушал все гейсы.
Потому что во всех известных ему преданиях нарушители умирали на Самайн.
*
– Нам надо идти вдоль этого ручья, – настаивал Ньют. – И прямо сейчас.
Он думал, что Гриндевальд снова будет смотреть с подозрением, но тот лишь долго изучал его лицо, склонив голову набок, а после спросил:
– Почему?
– Потому, – кратко ответил Ньют, теряя терпение. Он развернулся к долине, смотря на быстрый поток, и ему всё казалось, что каждый плеск воды о камни был барахтаньем маленькой ящерицы. Ящерицы, которую он даже не смог рассмотреть сквозь пламя, окутывающее богиню.
Ньют почти бежал, то и дело оскальзываясь на камнях, потом слышал оклик Гриндевальда, возвращался, но вскоре снова оказывался далеко впереди. В конце концов и Гриндевальд ускорил шаг, но продолжал то и дело одёргивать за локоть.
– Вот она! – наконец выдохнул Ньют и спустился к самому ручью. Он бережно поднял белую ящерку – саламандра, это же саламандра! – и попытался согреть её дыханием.
– Огонь, – пробормотал он, – срочно наколдуйте огонь.
Ничего не произошло, и он обернулся. Гриндевальд стоял рядом со скучающим видом, поигрывая палочкой.
– А что случится, если я не сделаю этого?
Дрожь прошла по позвоночнику Ньюта, и он беспомощно взглянул на тяжело дышащую саламандру. На это животное ему указала сама Дану.
– Вы должны помочь, прошу, – отрывисто проговорил он. – Вы не можете… Вы обязаны, Мерлин вас побери, Геллерт!
Последние слова он почти прокричал, понимая, что самообладание ему отказывает. Ньют собирался сказать ещё что-то, но резко одёрнул себя на вдохе. Его сковал ужас, и Ньют не понимал почему, он не видел никакой причины этому. Повернувшись спиной к Гриндевальду, он попытался взять себя в руки.
И тут из-под его ладони вылетела бабочка. Она была совершенно чёрная, лишь два крупных пятна, схожих с глазами, виднелись на её крыльях. Вслед за этой бабочкой вперёд выпорхнула ещё одна. Он смотрел на них и не слышал, что говорит Гриндевальд, а тот продолжал разглагольствовать, пока, наконец, и он не заметил бабочек, которые множились вокруг них, и шелест их крыльев стал легко слышим. Он был совсем иной, чем треск стрекозиных крыльев фей, но отчего-то пугал так, как пугает кровожадная тень смеркута над головой.
– Что это? – спросил Гриндевальд, поднимая палочку.
– Не оборачивайтесь, – прошептал Ньют. – Ни в коем случае.
Он протянул свободную ладонь, и одна из крупных чёрных бабочек села на неё и рассыпалась пеплом. Ньют схватился за жёлудь на своей шее, но слова молитвы не шли на ум.
– Защити нас, богиня, – бормотал он первое, что приходило в голову. – Спаси нас…
Заиграла музыка – и странная она была, медленная, сонная, будто музыканты засыпали за инструментами. Гриндевальд попытался её заглушить магией, осознав, что не к добру всё это, но ему не удавалось. А бабочки заполонили собой всё вокруг, они вылетали из-за спин и продолжали порхать, и их чёрное облако направлялось в ту же сторону, что и Ньют со своим попутчиком.
Тут наконец Ньют и услышал шаги, прорвавшиеся сквозь жалобное скуление волка. Они были шаркающие, медленные, словно стариковские, но никогда прежде простые шаги не вызывали у него столько страха.
– Не оборачивайтесь, – сказал Ньют, едва слыша свой голос из-за шума в ушах и музыки, исподволь пробирающейся в голову, словно тёмная магия. – Бежим!
И первый поднялся по отлогому берегу, прижав к себе саламандру. Авгурий, который до того был невесть где, стремительно вылетел вперёд, будто и он тоже хотел уйти от преследования.
Ручей на их пути всё расширялся, а бабочки бились в спины, как мотыльки о фонарь, рассыпаясь пеплом при первом прикосновении.
– Я не бегу от опасностей, – крикнул сзади Гриндевальд.
– Я тоже! – проорал Ньют. – Но это не тот случай!
Он резко затормозил, отступив в сторону, чтобы Гриндевальд в него не врезался, и положил саламандру на траву. Её лапка дёрнулась, будто в судороге.
– Огонь, давайте. – Ньют приплясывал на месте от нетерпения, и в кои-то веки Гриндевальд его послушался. Пламя вырвалось из палочки и подожгло сухую траву, мгновенно охватило поляну, Ньют едва успел отступить. В огне саламандра сверкнула ярким сполохом, и пламя встало стеной между Ньютом и бабочками, которые сгорали в нём, напоследок вспыхивая красными искрами. Шаги сзади стихли, и музыка тоже перестала быть слышна: рёв быстро распространяющегося по долине огня подавил все другие звуки.
– Кажется, мы в безопасности, – сказал Ньют и сел на участок травы, до которого не дошло пламя. Он смотрел, как мгновенно распространившийся пожар облизывает красными языками дуб вдалеке, у которого Ньют совсем недавно просил помощи Богини.
– Кто за нами шёл? – Гриндевальд опустился рядом и взмахом палочки унял пламя. – Я даже не могу сказать «гнался», так почему…
– Это была смерть, – просто ответил Ньют. – А бабочки – души мёртвых. Они выходят в канун Самайна танцевать под волшебную музыку, но нам эту музыку слушать нельзя, мы смертные.
– Ой ли? – иронично спросил Гриндевальд, и Ньют понял, кого он имеет в виду.
– Мои предки умирали как обычные маги, – пожал он плечами. Лет в сто с небольшим, если не случалось чего. Да и все туаты из легенд так же.
Гриндевальд посмотрел недоверчиво, но промолчал.
– Значит, ты меня опять спас, – подытожил он спустя какое-то время. – Снова сделал своим должником.
– Отдадите долг Тесею, – рассеянно сказал Ньют. – Мне от вас ничего не нужно.
– Брату. За Альбуса ты, значит, не переживаешь.
Ньют вздрогнул и виновато потёр нос.
– Вспомнил о семье, – буркнул он. – Семья важнее. А Тесей к тому же охотится за вами.
Он ушёл в свои мысли, а потому с запозданием почувствовал, как чужие пальцы убирают чёлку с его глаз. Ньют замер.
– Альбус делает так? – Голос Гриндевальда звучал мягко. Пальцы достигли макушки и спустились к шее, погладили. – А так?
Ньют стиснул зубы и опёрся на землю, желая отодвинуться. Его руку перехватили, сжали запястье.
– С Альбусом и поговорите об этом, – огрызнулся Ньют, пытаясь вывернуться из хватки. Гриндевальд отпустил, и Ньют чуть не завалился в сторону. Он потёр запястье.
– Я вам нравлюсь из-за своего происхождения, – сказал Ньют с вызовом. – Потому что я потомок богов.
Гриндевальд, казалось, нисколько не смутился.
– Да, – согласился он. На его губах играла слабая улыбка. – Это, безусловно, главное, но ещё ты по-своему красив и любовник Альбуса. Как видишь, я могу называть вещи своими именами.
Ньют в смятении даже не смог отпрянуть, когда Гриндевальд снова придвинулся вплотную и положил ладонь на плечо. Шеи на мгновение коснулось дыхание. Тихий смешок обдал её теплом, и ладонь исчезла.
– А Альбус тебе наверняка наплёл что-нибудь очень возвышенное, он это умеет.
– Мы друг другу не обещали вечной любви.
– Не повезло.
Гриндевальд вдруг начал снимать пальто, и Ньют повернул голову. Он смотрел, как тот закатывает рукав рубашки, потом прикасается пальцами к запястью. Миг – и что-то начало возникать на нём, опоясывая. Это походило на буквы.
– А вот мы с Альбусом некогда друг другу пообещали, – сообщил Гриндевальд с кривоватой ухмылкой, показывая запястье. Там красовался навязший на зубах лозунг о всеобщем благе и эмблема даров. Ньют мгновенно узнал знакомый почерк.
– Все ошибаются, – ответил Ньют сквозь зубы. Вышло немного невнятно.
– Да, – сказал Гриндевальд. – Я ошибся в нём. А Альбус теперь стал осторожнее. Не удивился бы, если бы он каждый раз тайком проверял, не я ли прячусь под твоей личиной.
Ньют едва не поперхнулся воздухом. Гриндевальд заулыбался.
– Скажи ему, что я бы не стал так подбираться к нему. Он не МАКУСА, Альбуса так легко не обмануть. Я бы действовал иначе.
– Как?
Гриндевальд поднялся, накинул снова пальто и отряхнул его от сухих травинок.
– Возможно, что и через тебя, но по-другому.
Ньют внутренне похолодел, не понимая, к чему он клонит.
– Похищение?.. – спросил он сухо.
Тот не ответил, лишь поднёс ладонь козырьком к глазам и посмотрел вдаль.
– Пойдём, Ньют. Кажется, этот ручей нас и правда к чему-то выведет.
Он спустился к берегу, омыл руки и отступил с недоумением: вода, стёкшая с его ладоней, была кроваво-красной.
– Ваши руки – руки убийцы, – произнёс Ньют, проходя мимо и намеренно задевая плечом. Это было по-детски, но очень хотелось выплеснуть накопившееся раздражение – он не стремился быть здесь, служить невольным проводником тёмному магу, а меньше всего Ньют хотел умереть. Он бережно взял в руки саламандру: отчего-то её огонь не обжигал, но приятно грел. Ящерица доверчиво свернулась в ладонях.
Ньют, не оборачиваясь, продолжил путь. Волк трусил рядом, уже почти не хромая, а авгурий как будто возглавлял их маленькую процессию: он перелетал с ветки на ветку и вёл к неясному тёмному пятну в тумане, к которому на первый взгляд и устремлялся расширяющийся ручей. Кажется, на третий, последний день Самайна, они достигнут цели.
Ньют вдруг подумал: а что если он и правда умрёт?.. Вот так глупо и странно, открыв Гриндевальду дорогу к копью Луга. Почему-то первым на ум пришёл Тесей, а не мать – брат бы свихнулся от горя, все бы силы положил, чтобы найти Гриндевальда и убить, может, даже ценой своей жизни, с него бы сталось.
Побеспокоенная нервным, резким движением рук саламандра издала тонкий писк, и Ньют её погладил, зашептал что-то ласково; слова вырывались из губ в обход головы, занятой тревожными мыслями. Ньют размышлял о том, что не желает быть тем, кем является, о том, что Тесей наверняка бы не дал себя затянуть в этот поход, но почему-то здесь не Тесей, а он, Ньют, и в этом не было никакого смысла. В наворачивании кругов возле Тары тоже не было никакого смысла.
– Если бы здесь вместо меня оказался Тесей, вы бы сразу его убили? – спросил Ньют, сам не понимая зачем.
– Полагаю, – был ответ.
– Вы собираетесь убить меня, когда доберётесь до копья?
Пауза слишком затянулась, и у Ньюта перехватило дыхание.
– Иди вперёд, Скамандер.
Ньют тихо выдохнул и ускорил шаг, почти не глядя на едва заметную тропу. Если Гриндевальд не стал сразу лгать, то, может быть, есть шанс?..
Впереди виднелись очертания каких-то камней, но Ньют не хотел задумываться об этом. Впервые за путешествие он осознал, что чертовски устал. Наверное, если он умрёт, то попадёт в ту легендарную страну, где нет горя, старости и болезней и где исстари жили туаты. Тир на Ног раньше казался таким же ирреальным, как и библейский рай, но нынче всё мифическое, всё то, что превратилось в предания, обретало форму.
Ньют, слишком глубоко ушедший в себя, споткнулся о незаметное возвышение и едва не упал. Хотел было шагнуть вперёд, но присмотрелся к земле и неуверенно смахнул ладонью верхний слой пыли. Оказалось, то была не земля: под коленями Ньюта лежала могильная плита с надписями на таком архаическом гэлике, что он ничего не мог разобрать.
– Нам надо спешить, – сказал Гриндевальд. – Зачем ты остановился?
Ньют опустил на землю саламандру, отряхнул руки.
– Споткнуться на могиле, – тихо пробормотал он, – дурное предзнаменование.
Рядом замерли шаги, и колени Гриндевальда оказались перед самым носом.
– Что ты шепчешь? – В его голосе звучали нетерпеливые нотки.
– Говорю, – сказал Ньют громче, – что, кажется, мы на кладбище.
И поднял взгляд, следя за светом люмоса. То, что в сумраке казалось высокими камнями было, видимо, древними надгробиями.
*
Чёрная бабочка коснулась руки Ньюта, рассыпалась пеплом, который тут же закружил и унёс невесть откуда взявшийся холодный ветер. Он же смёл слой пыли и земли с плит, и Ньют на корточках перешёл к предыдущей, стал осматривать её – там надписи были и вовсе сделаны огамом [3]. Шаги Гриндевальда сзади были едва слышны, он тоже обходил по кругу древнее кладбище. Ряды могил уменьшающимися кругами сходились к вертикальным камням, которые стояли слишком плотно, чтобы можно было что-то рассмотреть в центре круга.
– Ньют, – окликнул Гриндевальд. – Взгляни-ка.
Однако Ньют уже и сам увидел, когда, подняв саламандру, прошёл несколько рядов могил в поисках более новых. Трещина на надгробной плите, лежащей прямо перед ним, перечёркивала ряд стройных букв на гэлике – более современном, и Ньют уже мог прочитать надпись. «Мидир Скамандер, – гласила она. – 1718—1823».
– Знаете… – Ньют прокашлялся. Голос вдруг изменил ему. – Деда назвали в честь персонажа из старой легенды, рассказываемой в Коннахте. В честь короля туатов, который украл человеческую женщину, и не просто женщину, а королеву Мунстера.
– Не больно-то высокоморально, – донёсся голос Гриндевальда с противоположного края маленького кладбища.
Ньют стушевался.
– Ну, вообще-то он выиграл её в шахматы.
Звучало по-прежнему так себе.
– Ладно, – пробормотал Ньют, – я мало задумывался над этой легендой в детстве. Мне она казалась романтичной.
Он пошёл дальше по рядам и везде видел одну и ту же фамилию. Ньют бы ни за что себе в этом не признался, но больше всего он боялся на одной из плит увидеть своё имя и даты жизни.
Они с Гриндевальдом встретились по другую сторону кладбища, обойдя его кругом с разных сторон. Точкой их встречи стала свежая могила, приготовленная для кого-то, и Ньюта пробрала дрожь, потому что он почти не сомневался, для кого она.
На много ирландских перчей [4] вокруг был только один живой Скамандер.
– Семейное кладбище? – раздалось справа, и Ньют ответил с промедлением:
– Дело в том, что… – Он замялся. – Словом, дед был похоронен, где жил большую часть жизни – в Ольстере. Прабабушка, – Ньют неопределённо указал на один из рядов, – в Лимерике…
– Вот оно как.
Гриндевальд снова взглянул на разрытую могилу.
– Скажи-ка, – медленно начал он. – Что случается с теми, кто нарушает все гейсы?
– Я не нарушу все, – резко ответил Ньют, с содроганием вспомнив про пятый.
– Но всё же…
Ньют быстро отошёл от него и от могилы, направившись прямо к центру кладбища, к вертикально стоящим высоким камням. Только вблизи он обнаружил, что они не стоят сплошной стеной, а тоже расположены рядами – но так, что увидеть центр извне не представлялось никакой возможности. Ньют осторожно шагнул в первый внутренний круг, шуганул волка, который хотел было пойти следом. Потом, подумав, оставил саламандру на сухой траве, которая мгновенно загорелась; огонь захватил пару веток, и они затлели, распространяя неожиданно уютный запах домашнего камина. Саламандра вырыла ямку в земле, подобрав лапами самые крупные сучья, обняла их. Ньют улыбнулся.
– Не смей идти без меня, – крикнул Гриндевальд.
Ньют замер, нетерпеливо покачиваясь с пяток на носки, и поднявшийся в круг Гриндевальд покровительственно похлопал по плечу. Вынул палочку, и Ньют пошёл за ним, смахнув с плеча, как прилипшую паутину, ощущение чужой руки.
Вдруг резкий шум крыльев и птичий клёкот разрезали жуткую тишину, Ньют пригнулся безотчётно, и над его головой пролетела перепуганная сова. Её полет был неровным, и вскоре она спикировала в траву, забарахтавшись в ней. Пушинки взмывали в воздух и медленно опадали.
– Что происходит…
Ньют сделал быстрый выбор: сова сложила крылья и выглядела не так уж плохо, поэтому он решительно прошёл в центр круга, огибая камни, которые, как лепестки цветка, обрамляли сердцевину этого странного кладбища.
За камнями оказалась поляна, и на ней сидел кто-то, повернувшись спиной. Он – или она? – был одет в длинную потрёпанную мантию, лица, скрытого капюшоном, разглядеть не удавалось. Взгляд соскальзывал со сгорбленной фигуры, будто магия не позволяла на неё смотреть, но Ньют мог поклясться, что разглядел мелькнувшие на миг длинные когти.
– Кто ты? – хрипло спросил Ньют. Рядом замерли шаги – Гриндевальд встал подле, и его палочка была направлена на незнакомца.
Фигура замерла, голова судорожно дёрнулась и начала поворачиваться в сторону Ньюта. То, что казалось когтями, на деле было пальцами скелета, которые держали безвольно повисшего в руках джарви и душили его. Под капюшоном балахона мелькнула белая, как вываренная, кость черепа, и Ньют с заминкой понял.
У него была лишь доля секунды на раздумья, и Ньют безотчётно сделал первое, что пришло ему на ум: закрыл ладонями глаза Гриндевальда. Сам же зажмуриться не успел, и встретился со смертью взглядом.
В глазницы будто вогнали два ножа, и Ньют ослеп; паника нахлынула, мешаясь с нестерпимой болью. Кажется, он застонал, но не слышал собственного голоса. Мир вокруг померк, превратился в сплошную тьму, и из этой тьмы его потянули железной хваткой.
Очнулся Ньют на траве, уже за кладбищем. Гриндевальд, склонившийся над ним, выглядел… обеспокоенным.
Ньют некоторое время безэмоционально рассматривал его лицо, размышляя, подходит ли для его описания это прилагательное. Уж больно оно казалось неуместным.
– Ты спасаешь меня слишком часто. – Голос звучал будто издалека. – В конце концов, это невежливо и не достойно подлинного врага.
Он улыбался.
– Тесею отдадите долг, – сказал Ньют уже во второй раз и попытался встать. Гриндевальд подал руку.
– Вот уж нет. Как это будет выглядеть? Я поймаю его – с превеликим трудом, потому что вы, Скамандеры, неуловимые, как обскур – и сразу же отпущу со словами «извини, запамятовал! Возвращаю должок!». А потом ещё два раза точно так же.
– Вы шутите, – с удивлением произнёс Ньют, сам не веря, что говорит это. Схватился за руку и поднялся, и его вторую ладонь тотчас облизал волк. Авгурий сел на плечо с размаху, ударил крылом по щеке, и Ньют поморщился.
– Разумеется шучу. Но давай обойдёмся без твоего брата.
– Нет, – упрямо качнул головой Ньют и обернулся в поисках других зверей. – Долг отдадите Тесею.
Саламандра обнаружилась в стороне от того места, где Ньют её оставил, но костёр, в котором она кувыркалась, был уже так велик, что его можно было разглядеть и с другого края кладбища. Раненая сова долго не хотела идти в руки, но Ньют тем не менее ухитрился её схватить и теперь осматривал.
– Сломано крыло, – констатировал он и бросил быстрый взгляд на Гриндевальда – тот со вздохом пробормотал лечащее переломы заклинание. Ньют проверил крыло снова и удовлетворённо кивнул, а после, отпустив сову, посмотрел в сторону камней в центре кладбища.
– Джарви?.. – начал он.
Гриндевальд глянул туда же.
– Скорее всего, он уже мёртв. Уж извини, но я вытаскивал тебя. Кстати, зачтётся за снятие одного из долгов?
– Не дождётесь, – хмыкнул Ньют и на нетвёрдых ногах вышел снова к ручью, намереваясь продолжить путь. Прикусив губу, он понадеялся, что хотя бы джарви достиг Тир на Ног, потому что люди и туаты, может, её уже недостойны, но животные… Они имеют право на любой рай из существующих.
– Там, в кругу – это была смерть? – донёсся сзади вопрос.
– Да.
Гриндевальд догнал, пошёл рядом.
– Я видел смерть, – сказал он задумчиво. – И она не так уж страшна.
– Не вы ей в глаза смотрели.
Он усмехнулся.
– Верно. Однако и ты всё-таки жив.
Ньют пробормотал про себя: «Пока», – но Гриндевальд услышал.
– Позволь сложить два и два, – проговорил он. – Я видел приготовленную для кого-то могилу на кладбище, где лежат исключительно Скамандеры, а ещё я помню, что за нарушение гейсов полагается суровое наказание. Предположу, что это смерть.
Ньют молчал очень долго. В действительности он не знал, что сказать.
– Нарушивший гейсы умирает в Самайн, – произнёс он наконец и снова обогнал, не дожидаясь ответа.
– Вот значит как. – Голос Гриндевальда звучал ровно. – И сколько же у тебя осталось гейсов?
«Один, – мысленно ответил Ньют. – Который я никогда ни за что не нарушу».
Но на душе было неспокойно.
*
Ручей расширялся, становился полноводнее и впадал, как оказалось, в озеро. Его они заметили не сразу, потому что всё внимание на себя перетягивало нечто иное.
Сначала оно казалось тёмным пятном в тумане, но стоило приблизиться, туман рассеялся, и тёмное пятно обрело более-менее чёткие очертания. Ньют запрокинул голову, чтобы рассмотреть получше.
В центре озера, на крошечном островке, стоял исполинский дуб с обнажёнными корнями, похожими на жилистые стариковские руки. Корни обнимали остров, и откуда-то из глубины, рождаясь в их сплетении, на поверхность выходили воды, которые стекали в озерцо. Девять кустов орешника росли рядом с дубом, склонясь к ручью так низко, что едва не роняли в него свои ветви.
