Текст книги "Голодные игры (СИ)"

Автор книги: Lupa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Часть 1 ==========

Я просыпаюсь и первое мгновение не могу понять, где нахожусь; потом вспоминаю. Это дом Стива Мура, моего спасителя, опекуна и работодателя, а я заснул за его столом, прямо на бухгалтерской книге. Стив торговец, и я веду учет его финансовых дел. Еще год назад я не был с ним знаком, это было всего лишь имя из списка, который я отыскал в бумагах отца и переписал для себя на всякий случай.

Случай не замедлил представиться.

Отец с раннего детства растил нас с Дином как профи – так поступали многие в нашем дистрикте, а еще во втором и пятом, – но не затем, чтобы мы стали победителями и жили безбедно до конца наших дней, о нет. Он, как и Стив, – участник Сопротивления, но, в отличие от того, боец, и воспитывал нас по своему образу и подобию. Там, где другие разбрасывали листовки и по крупицам собирали необходимые Дистрикту-13 сведения, Джон Винчестер готовил самую грандиозную диверсию за последние семьдесят четыре года.

Семьдесят четыре года – именно столько длится кровавый фарс под названием Голодные игры. С тех пор как Капитолий подавил восстание дистриктов и стер тринадцатый дистрикт с лица земли – ну, или позволил всем остальным так думать, – каждый год юноша и девушка от каждого из двенадцати дистриктов отправляются на специальную арену, чтобы сражаться и умирать, пока не останется лишь один. Трибуты, так их называют, и так Капитолий напоминает нам, что мы проиграли.

Отец хотел, чтобы мы вызвались добровольцами на Жатве, где выбирают трибутов, попали на Игры и разнесли арену ко всем чертям, объявив о начале нового восстания, – если, конечно, наши имена не выпадут раньше. Точнее, отец хотел, чтобы это сделал Дин, я был лишь запасным вариантом, хотя готовил он нас одинаково. Потому что даже он не в силах предугадать жребий, что выпадает на Жатве: разумеется, идеально было бы, если бы Дин вызвался в последний год, когда ему стукнет двадцать один, но уже начиная с двенадцати лет мы должны были знать и уметь все, чтобы выжить и победить. Чтобы потом, скорее всего, погибнуть, когда Капитолий спохватится и сам уничтожит арену.

А я никогда не хотел становиться жертвенным агнцем. Я точно знал, что мои способности лежат гораздо дальше, чем расходный материал в котле войны, что мои мозги послужат повстанцам куда лучше, если останутся в черепе.

И я сбежал.

Я до сих пор помню гневный голос отца, его ультимативное: «Если выйдешь за эту дверь, то не возвращайся!» – и лицо Дина, вставшего между нами, вбившего себя, точно цепь между стремящимся в море кораблем и тяжелым якорем. Или, скорее, клей, которым он так старался удержать разваливающиеся осколки нашей семьи, не замечая или не желая замечать, что осколки давно обтрепались и уже никогда не совпадут, не сложатся в единое целое.

Тогда я долго смотрел на них – наверное, больше на Дина, чем на отца, потому что чувствовал себя виноватым, что бросаю и его тоже, – и вышел из дома, не оглянувшись. Кажется, Дин выбежал следом, но я умею прятаться не хуже него, так что он меня не нашел.

Сначала я собирался добраться до Дистрикта-13, но от первого это долгий путь, к тому же оказалось, что большая часть проходов, указанная на карте отца, либо закрыта, либо охраняется. Что сказать, видимо, карта серьезно устарела. Так я застрял в четвертом дистрикте – не самый плохой вариант: тепло и море под боком, к тому же здесь живет уйма народу и легко затеряться, если знаешь как. Я знал. А потом я пришел в дом к Муру, который помог мне внести нужные данные в базу, выправил документы и представил своим племянником, пасынком покойной сестры, жившей на противоположном конце Дистрикта. Понятия не имею, была ли у Стива сестра на самом деле, но вопросов никто не задавал.

– Сэм, ты еще не ложился? – доносится сзади тихий голос Джесс.

Я поворачиваюсь на стуле, вижу ее, стоящую в дверном проеме, и у меня перехватывает дыхание. Какая же она красивая, даже сейчас, со спутанными волосами, чуть припухшим со сна лицом и в просторной ночной рубашке, похожей на колокол, скрадывающей ее изящную фигуру. Когда я увидел ее впервые, то подумал, что мне мерещится – потому что не бывает на свете такого совершенства. Целый месяц пялился на нее, как дурак, при каждом удобном случае, потом набрался храбрости и пригласил на прогулку, а Джесс рассмеялась и сказала, что да, конечно, но чтобы я не забывал, что для всех я – ее кузен. И поцеловала.

Я думаю, как же мне повезло, что Стив был не против наших отношений, иначе жизнь под одной крышей с Джессикой быстро стала бы невыносимой.

Джессика снова окликает меня, и я понимаю, что, задумавшись и засмотревшись, забыл ответить.

– Нет, задремал вот за работой, – поясняю я, кивая на книгу. – А ты чего не спишь?

Джессика молчит, лишь смотрит на меня блестящими глазами, и я понимаю: глупый вопрос.

Как можно спокойно спать, если завтра – День Жатвы?

Мы стоим в очереди таких же, как мы, парней и девушек, мальчишек и девчонок – бледных, тщательно умытых и причесанных, в своей лучшей одежде, – и медленно продвигаемся к столам, где у нас берут кровь для жребия. И над всеми витает облако страха, такого плотного, что его, кажется, можно потрогать. Как ни странно, но я не боюсь, вернее, мой страх другого рода, нежели был всегда. Прежде я боялся, что вытащат имя Дина или мое собственное: потому что еще рано, мы еще не готовы, отец еще не всему нас научил, мы еще недостаточно выросли, нам не хватит силы и роста – но больше всего я боялся того, что придется сделать по плану отца. А теперь… да, я рассчитывал, что доберусь до тринадцатого дистрикта и навсегда забуду о Жатве, но раз уж судьба распорядилась иначе, то так тому и быть. Я знаю, что если жребий выпадет мне, я смогу выжить, и победить, и вернуться – пусть даже для этого придется убивать. В конце концов, отец ведь к этому меня и готовил.

Я ободряюще сжимаю руку Джесс и легонько целую ее в щеку.

– Не волнуйся, – говорю я, – Твое имя впишут сколько, пять раз? Мое – на один больше. Шанс, что выберут кого-то из нас, совсем маленький, тем более что мы не берем тессеры, в отличие от других.

Джесс кивает и слабо улыбается мне, затем ее лицо мрачнеет.

– Да. Я слышала, что Мэри взяла тессеры на себя и мать, теперь ее впишут пятнадцать раз. Это ужасно, Сэм! И несправедливо. Она меняет свою жизнь на еду!

– Ну, если бы она этого не сделала, то зимой наверняка умерла бы с голоду вместе со своей матерью. А так, может, ей повезет, и она проживет еще год.

Мне не нравится, куда нас завел этот разговор, поэтому я лишь еще раз целую Джессику напоследок, перед тем как нас разделяют. Юноши идут влево, девушки – вправо. Большая площадь перед Дворцом Правосудия забита до отказа, и это даже не все дети Дистрикта. Жатва начинается рано утром с самых окраин, потом все собранное дополнительно помечают названиями поселков и свозят сюда, в центральный город, и если трибут оказывается не местным, за ним посылают автомобиль.

На ступенях Дворца Правосудия высится ряд стульев и два стола со стеклянными шарами, почти доверху набитыми бумажками. На этих бумажках – наши имена и капелька крови, подтверждение того, что мы это действительно мы. Хотя… я ведь впервые не я, а некий Сэм Вессон. Я бы улыбнулся этой иронии, но атмосфера всеобщего страха и меня заставляет нервничать. Кажется, я даже начинаю потеть.

А ведь лет еще десять назад здесь вообще никто бы особо не волновался: в четвертом дистрикте, так же как в первом и втором, не было недостатка в профи, поэтому на игры всегда отправлялись добровольцы. Но потом Капитолий решил закрутить гайки, поднял нормы, урезал плату – и люди начали голодать. А на пустой желудок никакого профи не натренируешь.

Наконец на ступени выходят мэр Штейн, сопроводитель трибутов Ферг Кроули и наставник Кас. Я понятия не имею, какая у него фамилия – и даже не уверен, что ее кто-то еще помнит, – знаю только, что двадцать лет назад он выиграл Голодные игры и что он постоянно пьет. Была еще одна девушка, Ханна, которая победила лет пять назад, но в прошлом году она погибла в Капитолии, куда приезжала на какое-то торжество по приглашению президента. Говорили, что ее сбила машина, но я сомневаюсь.

Итак, первым выступает мэр, который долго и нудно рассказывает о подавленном восстании, о мудрости и великодушии Капитолия и тому подобную чушь. Потом мы слушаем гимн, и вот выходит Кроули. На нем костюм глубокого винного цвета, расшитый золотыми узорами, золотые туфли и трость, волосы выкрашены в темно-бордовый, и кажется, будто ему разбили голову.

– Я рад приветствовать вас всех в этот знаменательный день! – декламирует Кроули и ослепительно улыбается. На его щеке что-то сверкает; я приглядываюсь и понимаю, что там тоже выложен узор из красных и золотых кристаллов. – Поздравляю с Голодными играми! И пусть удача всегда будет на вашей стороне!

Он говорит что-то еще, но я уже не слушаю; я ищу глазами в толпе Джесс. Вот она, стоит, натянутая как струна, чуть возвышаясь над сверстницами. Она у меня высокая. Джесс тоже смотрит на меня – я тоже высокий. Мы держим друг друга взглядами, пока на площади не воцаряется абсолютная тишина; тогда я вновь поворачиваюсь к ступеням.

Время тянуть жребий.

– Дамы вперед, – напевно провозглашает Кроули и вальяжно подходит к девичьему шару. Он опускает руку внутрь, вертит кистью, перемешивая бумажки, и вытаскивает один листок. Разворачивает его и возвращается к микрофону, чтобы огласить имя. Когда он открывает рот, возникает ощущение, что я оглох – настолько тихо, кажется, люди даже не дышат. И тогда Кроули произносит: – Джессика Мур.

Оглушенный, я медленно отворачиваюсь от ступеней. Джесс стоит неподвижно, до нее как будто не дошло, что выбрали ее. Но вокруг нее уже образуется пространство – другие отодвигаются, теснясь и толкаясь, боясь заразиться ее неудачливостью. Джесс поднимает на меня растерянное лицо, а я не могу пошевелиться.

Надо вызваться добровольцем! Надо вызваться, когда выберут юношу, помогать ей на арене… а потом умереть, чтобы она выиграла. Неужели все закончится так? Неужели все было зря: побег, гнев отца, обида Дина? Я все равно умру на Играх?

И поэтому когда Кроули объявляет мое здешнее имя, я даже не удивляюсь. Все правильно, все так, как и должно быть. Я спокойно иду к ступеням, и все расступаются, пряча глаза. Я замечаю, что кое-кто косится на Стива Мура – еще бы, потерять в один день и дочь, и племянника! Ловлю его взгляд и вскидываю правый кулак. Мы еще повоюем!

Поднимаюсь на сцену и становлюсь рядом с Джесс. Начинает играть гимн, и моя рука будто по своей воле находит ее руку, и мы переплетаем пальцы. Я знаю, что все это снимают, что весь Панем видит, как двое обреченных держатся за руки, но мне плевать.

После всего нас под конвоем ведут в Дворец Правосудия и оставляют в одной комнате – видимо, им уже сообщили, что мы «родственники». Когда охрана уходит, Джессика выдергивает руку и ковыляет к дивану, плюхается на него и утыкается лицом в колени. Я не знаю, как ее утешить – никаких слов на это не хватит, любая ласка бессмысленна перед лицом смерти.

– Только не плачь, – вдруг говорю я, и Джесс удивленно вскидывает голову. – Нас будут снимать, – поясняю я, – не дай им понять, что ты раскисла. Обойдутся.

Она долго смотрит на меня, затем кивает и вытирает глаза тыльной стороной кисти.

Вскоре приходит Стив. Первым делом он кидается к Джессике и обнимает ее, гладит по волосам, прижавшись губами к макушке. Я отхожу к окну и отворачиваюсь, давая им побыть наедине. Толпа на площади рассеивается: Жатва окончена и счастливые родители разбирают детей по домам. Готов спорить, в их головах крутится одна-единственная мысль: «Не сегодня». Несколько минут спустя я ощущаю рядом чье-то присутствие и вновь поворачиваюсь к комнате. Джессика все там же, на диване, а рядом со мной стоит Стив. Он смотрит на меня, потом вдруг приближается и стискивает в крепком объятии.

– Я не стану просить тебя жертвовать собой, – торопливо шепчет он, – но присмотри за ней, ладно? И если что… – Стив запинается, и я благодарю всех богов за то, что не вижу выражения его лица. – И если что, убей ее быстро. Пожалуйста.

Стив отстраняется, и я киваю, с болью замечая, что он будто постарел разом на десяток лет.

– Обещаю, – говорю я.

В дверях появляется миротворец – время вышло. Джессика вновь обхватывает отца руками, прижимается к нему всем телом, а я чувствую странную пустоту, словно в комнате чего-то не хватает. Не стоит себя обманывать: я знаю чего. Здесь должен был стоять Дин, он должен был напутствовать меня и обнять на прощание. Но если бы Дин был тут, он вызвался бы добровольцем вместо меня, это уж точно. И я совсем не уверен, что хотел бы этого.

От Дворца Правосудия до станции мы едем на машине, поездка занимает всего несколько минут. Платформа кишит репортерами, и я выпрямляюсь во весь рост. Хорошо, что Джессика больше не плачет – перебьются без лишней драмы. Мы останавливаемся в дверях вагона, дожидаясь Кроули, который встает между нами и по-отечески приобнимает нас за плечи, улыбаясь в камеры. С трудом подавляю желание стряхнуть его кисть. Наконец мы заходим внутрь, и поезд трогается.

Нас с Джессикой разводят по отдельным купе, и я пользуюсь случаем, чтобы помыться и переодеться в специально приготовленную для трибутов одежду. Как я и думал, они подготовили несколько размеров, поэтому находится кое-что и для меня. Бобби часто рассказывал нам с Дином про поезд, про Капитолий, про Тренировочный центр, и я собираюсь воспользоваться этой роскошью по максимуму – пока могу.

Я почти успеваю задремать на мягкой кровати – мягче, чем та, на которой я спал у Мура, и намного мягче той, на которой я спал у отца, – когда в дверь стучится стюард и приглашает меня на ужин. В столовой никого, поэтому я выбираю место за столом по себе вкусу. Через пару минут появляется Джесс, ее сопровождает Кроули и улыбается так масляно, что мне немедленно хочется разбить эту ухмылочку. Когда они входят, я встаю – я читал, что это знак уважения, – и Кроули начинает буквально светиться от удовольствия. Небось ожидал, что мы станем рычать и рвать еду руками.

– А где Кас? – неестественно высоким голосом спрашивает Джесс.

– Он устал и прилег отдохнуть, – отвечает Кроули, и я по его тону понимаю, что Кас напился до беспамятства – как всегда, – и что Кроули весьма рад, что Кас сейчас не с нами. Не могу сказать, что не согласен.

Джессика сидит перед пустой тарелкой, пока я с энтузиазмом накладываю на свою всего понемногу.

– Надо есть, – украдкой шепчу я, – иначе не будет сил.

– А зачем? – вяло спрашивает Джессика, и я чертыхаюсь про себя. Ну да, это же меня с детства готовили к Играм, не ее. Я наклоняюсь к ней, приподнимаю пальцами ее подбородок и заглядываю в глаза.

– Чтобы выжить, – со всей убедительностью отвечаю я. – Хотя бы попытаться.

Не знаю, насколько это подействовало, но Джессика начинает есть.

После ужина мы переходим в другое купе, чтобы посмотреть по телевизору обзор Жатвы в Панеме. Могу поспорить, то же самое сейчас транслируют в каждом дистрикте, чтобы все знали, кого отобрали трибутами.

Как обычно, начинают с церемонии в Дистрикте-1. И когда я слышу знакомый голос, выкрикивающий: «Я доброволец!» – у меня темнеет в глазах.

Я не могу смотреть, не могу слушать, не могу дышать.

Это Дин.

Дин будет одним из трибутов.

Внезапно я вспоминаю, что у Дина недавно был день рождения, и это последний год, когда он может участвовать в Играх. Ну естественно, он не мог не вызваться – такой ведь у отца план. Почему мне это не пришло в голову?

Хотя… ну пришло бы, и что? Жребий все равно пал на меня, неважно, помнил я об этом или нет.

Вместе с Дином на Игры попала Джо Харвелл. Я ее знаю – заводная девчонка, мы дружили в детстве и вместе облазили все горы вокруг нашего города в Дистрикте-1. Ее мать, Эллен Харвелл, держит бар, и миротворцы обычно ее не трогают. Эллен недолюбливает отца и на короткой ноге с Бобби – и уже за одно это мне симпатична.

Я со стоном откидываюсь затылком на спинку дивана и закрываю глаза. Расклад – хуже некуда. Мало того, что на Голодные игры попали две девушки, одна из которых мне небезразлична, а другую я люблю, так еще и Дин…

Самое ужасное в этом не то, что сбылся мой давний и неотвратимый страх. Самое ужасное – я не в силах предугадать, как поведет себя мой брат.

========== Часть 2 ==========

Вернувшись в купе, я долго не могу уснуть, все гадаю, как отреагировал Дин, увидев мое лицо на экране, поняв, что я тоже трибут. Стало ли ему так же плохо, как мне? Должно было – вряд ли отцу всего за год удалось полностью выбить из него братскую любовь. Хотя… мы ведь даже не попрощались тогда, и я ничего ему не сказал. Дин наверняка обижен и сердит на меня. Что-то перевесит в нем на Играх?

А отец, как отреагировал он? Готов спорить, он обрадовался – еще бы, два сына на арене значат в два раза больше шансов на успех его плана. Да он о таком и не мечтал! Небось умники в Дистрикте-13 все описались от восторга, когда он им доложил. Я верю, что Сопротивление делает правильные вещи, но мне не нравится, что они сидят там в тепле и сытости, пока ребята вроде нас с Дином рискуют жизнями.

Меня отвлекает слабый звук за стенкой. Я встаю с кровати и прижимаюсь к ней ухом. Это плач. Звук доносится из соседнего купе, купе Джесс. Я выхожу в коридор и стучусь в ее дверь, через некоторое время плач стихает, и Джесс пускает меня внутрь. Она тут же прижимается ко мне, кладет щеку мне на грудь, и моя рубашка мгновенно намокает от ее слез.

– Ну-ну, все будет хорошо, – шепчу я со всей возможной уверенностью и отвожу Джесс на кровать, где укутываю в одеяло, как младенца, и укачиваю, пока она не затихает.

После чего возвращаюсь к себе, падаю на кровать и под тихий гул поезда проваливаюсь в сон.

Утром меня будит громкий голос Кроули.

– Подъем! Завтрак! Не поедите сейчас, в следующий раз кормить будут уже в Капитолии, вечером.

Я слышу, как он стучится к Джессике, повторяя все то же самое. Интересно, сколько раз он уже это делал? Наверное, для него ничего не меняется: та же речь на Жатве, тот же поезд, Тренировочный центр, подготовка, спонсоры – только лица трибутов каждый год разные. Интересно, ему хоть капельку нас жаль?

Когда я вхожу в вагон-ресторан, все уже в сборе. Джессика что-то неторопливо клюет с тарелки, а Кроули нахваливает ей какое-то блюдо, советуя обязательно попробовать. Кас в мятой рубашке, кажется, той же, в которой был вчера, с поразительной скоростью расправляется с яичницей и устрашающей грудой бекона. Эллен Харвелл говорила, что обильная пища помогает от похмелья, как бы смешно это ни звучало. Видимо, Кас в курсе этой житейской мудрости.

– О, еще один смертничек! – ухмыляется он над куском бекона, нацепленном на вилку.

Джессика ахает, а Кроули явно сдерживается, чтобы не дать ему подзатыльник.

Вместо ответа я беру со стола нож и кидаю в натюрморт, что висит на дальней стене, отсекая нарисованную виноградинку, которая свисает с нарисованной вазы с фруктами.

Кас присвистывает.

– Молодец! Специально так или само получилось?

– Догадайся, – бурчу я – на что Кас оценивающе приподнимает бровь – и молчу остаток завтрака, несмотря на попытки Кроули завязать светскую беседу.

После еды мы остаемся наедине с нашим наставником. Мысленно я сравниваю его с Бобби. Если бы на моем месте был кто-нибудь другой, нас с Джессикой можно было бы считать уже покойниками, тут он не ошибся со своей мерзкой ремаркой. Но он не знает, что на сей раз ему достался профи.

Кас долго смотрит на нас, потом наклоняется вперед.

– Так-так, – говорит он, – и где же ты научился так обращаться с ножом? – теперь он смотрит на меня.

Я усмехаюсь.

– А вы где? – В глазах Каса мелькает изумление, и я добавляю: – Я видел запись вашей игры. Впечатляюще.

Кас прищуривается и будто о чем-то размышляет.

– Вы будете нас наставлять? Вы же наставник, – вдруг подает голос Джесс. Я кривлюсь – надо было заранее предупредить ее, что на его помощь рассчитывать не стоит. Я собираюсь сам учить ее, всему, чему успею за те несколько дней, которые отводят на нашу подготовку.

– Хочешь знать, какой самый лучший совет я могу дать? – неожиданно мрачно спрашивает Кас. – Постарайся выжить. Все остальное – чепуха.

А он прав. Снова.

Джесс открывает рот, пытаясь сказать что-то еще, но я беру ее за руку и чуть качаю головой. Мы не будем просить у него помощи, пусть сам ее предложит, раз такой умный. Кас замечает жест и хмыкает.

– А вы ведь парочка, да? Я слышал, будто вы родственники, но из вас такие же кузены, как из меня и Люци.

Люци – это Люцифер Фаллен, распорядитель игр, и я бы не сказал, что между ним и Касом вообще есть что-то общее.

– Отец Сэма был мужем моей тети, Сэм – его ребенок от первого брака. – поясняет Джессика. – Поэтому формально мы кузены, но на самом деле… – она запинается и краснеет.

Кас довольно кивает.

– Что ж, вот вам и первый козырь. Разыграйте карту влюбленных, зрителям в Капитолии это точно придется по вкусу. Спонсоры сами будут драться насмерть, чтобы помочь несчастной паре… – Кас выдерживает паузу, – …чтобы потом посмотреть, как они будут сражаться друг с другом, если повезет. Им повезет, – поразмыслив, уточняет он.

Кас откидывается на спинку диванчика и взмахом руки дает понять, что пока разговор закончен. Мы встаем. Уже в проходе Джессика внезапно поворачивается к нему и выпаливает:

– Вам обязательно быть таким циничным?

Кас лишь хрипло хохочет.

Я шагаю за Джессикой в конец вагона и слышу, как он поднимается и идет следом. Он огибает меня, устремляясь к бару, и я улавливаю тихое, похоже, предназначенное только для моих ушей:

– Иначе я бы сдох.

На станции нас снова встречают камеры, а с ними – толпы зевак. Джесс изумленно озирается, с открытым ртом рассматривает все вокруг: здания, машины, людей. Я же смотрю прямо перед собой – к черту их роскошь и богатство, когда за них тысячи и тысячи людей ежедневно расплачиваются здоровьем и жизнью, так же как мы расплачиваемся сейчас за давнее поражение и неуемную жажду крови – нашей крови, скрывающуюся за приветственными криками. Я крепче переплетаю наши с Джесс пальцы и тяну ее за собой. Еще в поезде мы договорились последовать совету Каса и подчеркнуть наши отношения. Чем черт не шутит, может, это и правда поможет.

Потом нас заталкивают в автомобиль, совсем как в четвертом дистрикте, и везут в Центр преображения. Там нас с Джесс разделяют, и начинается настоящая пытка. Не знаю, что делают с Джессикой, но у меня такое чувство, что меня готовят к подаче на стол, как главное блюдо. Я тихо фыркаю – ну да, в каком-то смысле так и есть. По ощущениям проходит несколько часов, прежде чем меня навещает стилист. Основное занятие в Дистрикте-4 – рыбная ловля, поэтому костюмы трибутов всегда были на морскую тематику, так что вряд ли мой станет исключением. Однако при виде меня стилист – это женщина – ахает и несколько раз обходит кресло, на котором я сижу.

– Встань-ка, – говорит она наконец – и когда я слушаюсь, вдруг приближается и кладет руку мне на грудь. – Ох, какая фактура…

Я смущенно кашляю. Как-то не привык я к такому…

– Простите, – говорю я, – вы не могли бы убрать руку?

– Нет… – томно тянет стилист. – Кстати, я Бекки. Бекки Розен. И у меня появилась идея. Теперь я точно знаю, кем вы будете. Надо только договориться с Купом – это стилист девушки.

– Ее зовут Джессика! – возможно, чуть более возмущенно, чем хотелось бы, восклицаю я. – А я Сэм, – добавляю я запоздало.

Бекки награждает меня умильной улыбкой.

– Я знаю. Посиди тут еще немного, я сейчас вернусь.

Когда она в конце концов приносит наряд, я сперва даже не могу разобрать, что это. Нечто золотисто-зеленое… сеть? Она собирается завернуть меня в рыболовную сеть?!

Все еще хуже. Это действительно сеть, сложенная в несколько раз, и она длинная и узкая. Бекки делает нетерпеливый жест, показывая, что я должен снять халат – под которым вообще-то ничего нет!

Но… большую часть времени, что я провел в Центре, я точно так же был голым, поэтому в итоге я повинуюсь, хотя мне и неловко под плотоядным взглядом Бекки. Она оборачивает мои бедра сетью и завязывает ее узлом над пахом, оставляя концы свисать чуть ли не до колен, потом придирчиво оглядывает результат и дополнительно закрепляет эту набедренную повязку крупной булавкой сразу за узлом, видимо, на случай, если тот ослабнет. Мне как-то не по себе от острого предмета в непосредственной близости от моих причиндалов, и я невольно ежусь.

– Замерз? – заботливо спрашивает Бекки и снова начинает возить ладонями мне по груди.

– Нет. – Я отодвигаюсь.

Она поджимает губы и отходит к столу, где оставила все остальное. Мой костюм завершает венок на шею из искусственных зеленых водорослей и позолоченный трезубец. Теперь я понимаю, почему мои волосы завили и придали им влажный вид – видимо, я буду изображать водяного. А Джесс станет русалкой?

К счастью, этот Куп не последовал примеру своей коллеги, и когда мы встречаемся на выходе, я вижу на Джессике красивое платье, будто сделанное из переливающейся зеленоватой рыбьей чешуи, с подолом в виде рыбьего хвоста. У нее на шее ожерелье из ракушек, а в волосах жемчужины.

– Отлично смотритесь вместе, – щерится оскалом Кроули.

При виде меня у Джесс расширяются глаза, она подозрительно смотрит на Бекки и недовольно фыркает. Я галантно подаю ей руку, пусть все видят, что мы вместе. Может, если мы убедим не только зрителей, но и собственную команду, шансы возрастут еще больше. Джесс вкладывает мне в руку ладонь, другой подхватывает тяжелый длинный подол, и мы шествуем к лифту.

Мы стоим в гигантских конюшнях, вот-вот начнется церемония открытия, а я верчу головой, надеясь первым заметить Дина. Конечно, нам нельзя будет подойти друг к другу, и тем более поговорить, – формально мы даже не знакомы и до сей поры ни разу не встречались, – но я все равно хочу его увидеть. Целый год прошел, и вот оно как обернулось, наше первое свидание.

В конце концов вдалеке появляется пара в белом, и Кроули презрительно бормочет: «Позеры из первого», – что, однако, не мешает ему приветственно заулыбаться их сопровождающему, Габриэлю, невысокому, верткому и насмешливому малому, ухватить его под локоть и увлечь куда-то в сторону для приватной беседы.

Стилисты Дина и Джо явно показали класс. Я слышу, как рядом завистливо и одновременно восхищенно шипит Бекки. Они и впрямь великолепны. Дистрикт-1 славен своими драгоценными камнями, которые во множестве добываются в его бесчисленных шахтах, избороздивших горы, словно дырки – головку сыра. А еще в первом дистрикте находится единственное в Панеме училище миротворцев, но об этом обычно помалкивают. И сегодня стилисты решили это совместить. На Дине – ослепительно-белые стилизованные доспехи, все, как полагается: на поясе меч, на руке – щит. Нагрудник и щит украшены алыми кристаллами, это какой-то герб, но издалека не разобрать. Дин похож на настоящего рыцаря. На Джо белое же платье, без каких-либо украшений; может, там есть вышивка, но, опять же, отсюда не видно. Вместо украшений выступает венок из белых лилий, что лежит на ее светлых волосах и кажется невесомым. Рыцарь и прекрасная дева – ловкий ход. Представляю, как ржал Дин, когда осознал эту концепцию.

Я пристально смотрю на Дина. Ну повернись же, повернись. Взгляни на меня. Увидь меня. Я хочу знать, с чем ты придешь на арену.

Но он не поворачивается, точно сознательно избегает меня. Словно эта часть конюшен – жуткое табу, и он ослепнет, если только посмеет покоситься в мою сторону.

Ну что ж, все ясно. Я веду Джесс к нашей колеснице – она бирюзового цвета и украшена пластиковыми волнами. Удивительно, что лошадей в голубой не покрасили. Может, не догадались? Бекки и Куп поправляют наши костюмы – хотя что там можно поправлять в моей набедренной повязке, есть великая тайна.

– Эй, парень! – окликает меня знакомый голос.

Так и есть – Бобби, он вот уже тридцать пять лет как наставник трибутов Дистрикта-1, стоит возле нашей квадриги, ласково поглаживая пристяжную. Я вдруг задаюсь вопросом: а как они с отцом объяснили мое исчезновение? Должны были, иначе поднялся бы такой хай, что я бы и из четвертого дистрикта уловил отголоски. Наверное, сослались на диких зверей или оползни – в горах они не редкость, а я – сын лесничего, мне можно там гулять сколько заблагорассудится.

Бобби подходит ко мне и разглядывает мой наряд.

– Смело, – наконец роняет он и легким кивком подзывает меня к себе. – Слушай, – торопливо говорит он, – я тебе помогу. Мы тебе поможем. Твой отец заставил меня поклясться, что мы вытащим вас обоих. Ты только держись. – Бобби оглядывается украдкой и продолжает: – Главное – не красуйся на тренировках и не особо выделяйся на демонстрации. – К нам возвращаются Кроули и Гейб, и Бобби выпрямляется, покровительственно хлопая меня по плечу. – Как там в старой песне? Руки твои – мне щитом, травами душу лечу? – выдает он сущую околесицу и удаляется.

– Чего хотел старый хрыч? – подозрительно осведомляется Кроули.

– Костюмы похвалил. – Я пожимаю плечами.

Смысл последней фразы Бобби доходит не скоро. Нас успевают загрузить на колесницу и даже выпустить в свою очередь, когда я догадываюсь: он сообщил, что именно будут показывать на демонстрации Дин и Джо – рукопашный бой и знание трав соответственно. Радуясь своей сообразительности, я нахожу ладонь Джесс, и победоносно вскидываю наши сцепленные руки вверх. Их показывают крупным планом на огромных экранах, и толпа взрывается криками восторга.

Квадриги выстраиваются на Круглой площади, и на возвышающуюся над всеми нами трибуну выходит президент Чак Ширли. Я почти не вслушиваюсь в его речь; повернувшись, я впитываю глазами белоснежную пару. Их колесница тоже цвета лебяжьего пуха, запряженная четверкой белых лошадей. Словно на площадь вывалили целый сугроб – вот на что это похоже. Джо смотрит на меня в упор и дергает Дина за рукав, наполовину скрытый под декоративным доспехом. Но тот не шевелится – задрав подбородок, он внимает приветствию президента.

У меня в животе поселяется свинцовая тяжесть, и даже поздравления стилистов по возвращению не в силах ее убрать. Даже поцелуй Джесс не в силах.

========== Часть 3 ==========

Этот день был тяжелым, нет, выматывающим, и когда нас высаживают у одного из небоскребов Тренировочного центра, все, чего мне хочется, – это доползти до своей комнаты, рухнуть в кровать и заснуть. Но нельзя: я должен поговорить с Джесс. Нужно сказать ей правду.

Во время ужина Кроули не затыкается, Джессика что-то вежливо щебечет в ответ, а Кас то и дело вставляет остроумные ремарки, не забывая, впрочем, опустошать любые сосуды со спиртным в пределах досягаемости. Я молча ем, почти не чувствуя вкуса, хотя многие блюда вижу впервые в жизни и даже не понимаю, из чего они состоят.