Текст книги "Малиновский, ты крепко попал! (СИ)"

Автор книги: Litandas

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Она нехотя оторвалась от своих размышлений, медленно перевела на него взгляд и глухо спросила:

– Неужели тебе здесь правда нравится?

– А тебе нет?

– Не знаю, – тихо ответила Катя, – Какие-то тут все… Накрахмаленные.

Рома оглянулся по сторонам и тепло усмехнулся.

– У меня папа любил про таких говорить “напомаженные”.

Катя тихо засмеялась, прикрыв рот рукой. Ее папа тоже любит так говорить.

– Если хочешь, можем уехать отсюда, – аккурат в эту паузу у Кати заурчал живот. Она смущенно опустила взгляд, чем вызвала у своего спутника широкую улыбку, – Или придется немного потерпеть. Сосредоточься на вкусной еде. Вина?

Она коротко кивнула.

Кормили здесь и правда восхитительно. Вся неуютность улетучилась после третьего бокала красного полусладкого, и даже глуповатое выражение лица Ромы уже не так раздражало. В какой-то момент, Катя совсем утонула в мыслях.

Интересно, что у этого человека в голове. О чем он думает по утрам, глядя на себя в зеркало, пока застегивает пуговицы на рукавах рубашки? Доволен ли он собой, или все его поведение нацелено на компенсацию каких-то комплексов, временное заживление ноющих ран прошлого? Как можно вообще дойти до такого уровня безответственности и черствости? Эти мысли роем клубились у нее в голове всякий раз после того, как она, поддаваясь его харизме, буквально на секунду забывала о инструкции и всех тех гадостях, что он о ней понаписал.

– Ты любил когда-нибудь? – ухнула Катя куда-то в пустоту.

Малиновский закашлялся и прочистил горло, не сводя с Пушкаревой потрясенного взгляда. Заметив это, она деловито пригубила бокал и спокойно сказала:

– Если не хочешь говорить об этом, можешь не отвечать. В душу лезть не буду.

Несколько недоверчивых взглядов со стороны Ромы не ускользнули от Катиного внимания.

– Это обычный интерес, – уверила она, – любопытно, в какой именно момент ты стал таким придурком.

Он осушил бокал за пару глотков. Катя отвела глаза, понимая, что отвечать он не хочет, однако, Малиновский внезапно заговорил.

– Да, было раз, – он бросил на Пушкареву неуверенный взгляд и перевел дыхание, – Она была студенткой первого курса, училась на факультете педагогического образования. Я к тому моменту заканчивал третий курс. Не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда, по крайней мере, не с ее стороны.

Катя подперла подбородок обеими руками и внимательно слушала, периодически отпивая из бокала.

– Я очень долго ее добивался. Полгода за ней хвостом шастал, и полгода по морде получал всякий раз, когда пытался ее поцеловать. И ладошками, и цветами. И подручные предметы в меня летели. Я уже отчаялся, как вдруг она просто подошла ко мне в университетской столовой, и сказала, что хочет, чтобы я ее забрал. Я тогда с родителями жил, пришлось помимо учебы еще и на две работы устроиться, чтобы снять квартиру. Надо ли говорить, что я никогда не был счастливее засыпать и просыпаться рядом с этой девчонкой?

Пушкарева даже не шевелилась. Конечно, она уже заранее включила разумный скептицизм, – шанс, что Малиновский придумает слезливую историю, чтобы ее разжалобить, был слишком велик для того, чтобы принимать его речь за чистую монету. Тем не менее, она сидела в невероятно чутком напряжении, ловя каждое слово.

– Буквально через месяц, она объявила, что беременна. Еще через несколько дней умерла.

Отпивающая в этот момент из бокала Катя чуть не поперхнулась от неожиданности.

– Что? – выдавила она, ошарашенно выпучив глаза.

Малиновский разлил остатки вина по бокалам.

– Помню, мы с ней ругались на кухне. Она на меня жутко кричала, – из-за фундука. Она не любила в шоколаде фундук, а я все время забывал. Вдруг она схватилась за голову и начала оседать, буквально сползла на пол из моих рук. Когда приехали врачи, она была уже мертва. Кровоизлияние в мозг, – он тяжело вздохнул и допил остатки вина в один глоток, – Я целый год беспробудно пил, учебу забросил. Винил себя, конечно. А потом узнал, что она была со мной не совсем честна. И беременна была не от меня. Самое смешное, что я, вроде, должен был испытать облегчение… Но я его не испытал. Я часто вспоминал, как она пряталась от меня в ванной с телефоном. Как сидела, погруженная в свои мысли и не хотела со мной разговаривать. Она вроде и была рядом, но в то же время, она будто жила своей жизнью. Грустила, радовалась, смеялась, плакала, – все без меня. Уж лучше не привязываться. Одному спокойнее.

Оба замолчали, какое-то время просто слушая мерный гул разговоров посетителей. Вдруг Малиновский изменился в лице, хмыкнул и поднял руку, чтобы подозвать официанта.

– Не знаю, что ты будешь делать с этой информацией. Можешь меня уничтожить, – я тебя пойму, да и прекрасно знаю, что заслужил. Но прошу тебя, не трогай Андрея. Компания – это все, что у него есть.

Комментарий к Глава 5.

Брускетты – це бутичи, или по-научному, бутерброды.

публичная бета врублена если что.

========== Глава 6. ==========

– Вроде поздно уже, а домой совсем не хочется, – пробормотала Катя, сосредоточенно разглядывая вывеску ресторана через окно автомобиля.

– Да, – разбитым голосом ответил Малиновский, – Мне, если честно, тоже.

Они переглянулись и задержали друг на друге долгие, пронзительные взгляды. После чего последовал неуклюжий диалог, с перебиванием друг друга и неуместными смешками.

– Может…

– Да?

– Что?

– Что «что»?

– Я говорю, чего нам дома сидеть, погода вон какая хорошая. Поедем куда-нибудь?

– А чего бы не поехать, – неловко посмеявшись, ответила Катя, – А куда?

– Не знаю. Куда бы ты хотела?

– Ай, все равно куда, хоть на луну.

Малиновский повернул ключ в зажигании и просиял застенчивой улыбкой:

– Ну, луну я тебе не обещаю, но надеюсь, тебе понравится.

Спустя полчаса они заехали в какой-то старый квартал, в котором раньше Пушкарева не была ни разу в жизни. Целый район, состоящий из желтых четырехэтажных «сталинок», был освещен редкими подъездными фонарями. Вывешенное прямо на улицу постельное белье, «заборчики» из разноцветных автомобильных шин, натыканных вплотную друг к другу, старые чугунные качели напоминали советский союз и навевали какое-то странное чувство ностальгии.

Остановившись у очередного дома, Малиновский вышел из машины, открыл Кате дверь, и протянув ей руку, шепотом скомандовал:

– Пошли!

Пушкарева вышла и осмотрелась по сторонам.

– И куда мы приехали?

– Как куда? – весело ответил Рома и указал на ближайший дом, – Смотри, видишь вооон то окно? Там еще ковер свернутый из окна торчит.

– Ага, вижу.

– В этой квартире меня зачали.

Катя взорвалась смехом и легонько стукнула Малиновского по плечу.

– Дурак.

– Чего-ж дурак то? Ладно, это еще не все. Пойдем.

Он схватил ее за руку, и прежде, чем она задала хоть один вопрос, потащил ее в сторону подъезда.

– Ты куда? – возмущенно зашептала она, но вырваться не пыталась.

Подойдя к двери, он воровато обернулся по сторонам и со всей дури дернул ручку двери обеими руками. Катя зажала рот ладонью, сдерживая приступы истерического смеха, в то время как дверь, звонко громыхнув на весь двор, открылась. Малиновский, придерживая дверь ногой, приложил указательный палец к губам и шикнул. Ребята уставились друг на друга не шевелясь. Спустя несколько мгновений, Рома юркнул внутрь, уводя Катю за собой на четвертый этаж.

Возле закрытой двери, ведущей в общий коридор этажа, находилась металлическая лестница, а над ней – люк.

Без слов они друг друга поняли, и Малиновский, как настоящий джентльмен, полез первый, сорвав с петель люка ржавый замок, висевший там уже лет двадцать, разве что, для виду. Он подал Кате руку, и оба они очутились на крыше.

– Не видно ничего. – прошептала Катя, крепко сжимая Ромину руку.

– Это из-за деревьев. Погоди, сейчас глаза к темноте привыкнут и все разглядишь. – он осторожно вел ее вперед, придерживая за талию. – Тут вокруг дома тополей насажено видимо-невидимо. Как раз на уровне крыши и начинаются кроны, которые почти всю крышу вкруг стеной закрывают. Пришли, садись. – он присел на деревянный выступ, напоминающий скамью, и похлопал ладонью рядом с собой.

– Вот, сейчас начинаю немного различать обстановку.

Катя запрокинула голову наверх. Кроны тополей, окружающих дом, слегка покачивались, пропуская сквозь себя тонкие полоски лунного света, а над ними тускло сверкал клочок усыпанного звездами неба.

– Я когда был ребенком, любил здесь ошиваться. У меня даже шалаш был, вон там. – он указал пальцем на угол, где ствол дерева касался крыши почти в плотную, а густые ветки «обнимали» этот угол, напоминая большое гнездо, – Мама ругалась, конечно, когда я тут допоздна засиживался. Как-то раз даже сама поднялась, потому что я тут уснул. А у тебя особое место есть?

– Не знаю, – пожала плечами Катя, – Наверное, когда тебе грустно, любое место особое. Когда меня первый парень бросил, я вообще в шкафу три дня сидела.

– Кстати, – он придвинулся к ней поближе и наклонился к самому уху, – Откровение за откровение? Как тебе такой вариант, м?

– Валяй.

– Эх, – вздохнул Малиновский, достал из нагрудного кармана пиджака фляжку и вопросительно кивнул. – Сегодня домой едем на такси?

Катя улыбнулась и кивнула. Он сделал внушительный глоток, причмокнул блестящими от влаги губами и протянул фляжку Пушкаревой. Она, напротив, осторожно сделала маленький глоточек, смакуя содержимое.

– Это коньяк?

– Бинго, Екатерина Валерьевна!

Она понюхала горлышко, после чего сделала весьма торопливый глоток и сильно-сильно зажмурилась. Не то, чтобы таких напитков она не выносила, но всякий раз не предпочитала ничего крепче мартини. Более того, до сегодняшнего вечера, Катя решительно не представляла, при каких вообще обстоятельствах коньяк или виски могут быть приятны.

– Итак, Катя, – вкрадчивым голосом начал Рома, – скажите мне, сколько всего отношений у вас было?

Все еще приходя в себя от крепости напитка, открыв рот, она быстро дышала, и показала на руке два пальца.

– О Жданове ты знаешь. Да и о первом, Денисе, скорее всего, тоже. Пусть и не все.

– Что ты имеешь ввиду?

– Ну, – замялась она, – я не все рассказала Андрею. Есть кое-что, что я утаила. Наверное, потому, что мне нравилось себя жалеть.

Малина вытянулся, как струна, в сторону Кати и выглядел так, что с него можно было лепить памятник любопытству. Он пытливым взглядом смотрел Кате в глаза.

– Дело в том, что я заранее знала о его споре и вообще обо всей этой ситуации.

Она сделала еще один добротный глоток. Коньяк приятно растекся теплом по всему телу, расслабил девушку, и она почувствовала, как язык начал развязываться. Эта весенняя ночь была очень теплой, а потому, в пальто девушке стало жарко, так что она сняла его и сложила рядом. Малиновский сидел так близко, что расстояние между ними было меньше ширины ладони.

– Я узнала об этом за месяц до той ночи.

– И..? Почему ничего ему не сказала?

– А что изменилось бы? Ничего. Он сразу исчез бы из моей жизни, к тому же проиграл бы спор, а я осталась бы никому не нужной еще раньше. Хотя, в конечном итоге, все так и получилось. Не знаю. Помнишь, ты говорил, что гораздо легче ожидать своей участи, когда она тебе известна? Может, в этой ситуации так и было.

Рома прикончил фляжку последним глотком и убрал ее обратно в нагрудный карман.

– Надеюсь, тебе станет легче, если я скажу, что твои слова звучат ни капельки не глупо.

– Неужели? – Катя сняла очки и положила их рядом, затем медленно моргнула и пошатнулась, – выпитое давало о себе знать. Малиновский притянул ее к себе и заключил в кольцо из рук. Катя положила голову ему на плечо, и зарывшись лицом в ворот его пиджака, закрыла глаза.

– Иногда правда так непривлекательна, что даже если она максимально очевидна, нам все равно хочется быть обманутыми.

Не разжимая рук, он дернул плечом, чтобы Пушкарева посмотрела ему в глаза.

– Слушай, я знаю, что не заслуживаю этого, но я хотел извиниться. По-настоящему.

Ее глаза блуждали по лицу Малиновского, а тот, поддавшись то-ли трогательному моменту,

то-ли окружающей обстановке, вдруг медленно потянулся к ее губам. Возможно, стоило ожидать от него напористости, но не в этом случае. Вдруг, не сговариваясь, оба подумали об одном и том же. Своей неторопливостью он дал ей время в случае чего отвернуться и сделать вид, что ничего не произошло, и Катя это поняла. Он дал ей выбор.

И в этом маленьком жесте с его стороны было столько трепета и уважения к ее личным границам, что это тронуло до глубины души, поэтому она не отвернулась.

Нельзя сказать, что это было «слепое наваждение», или «они не понимали, почему это делают», потому что они прекрасно все осознавали, и даже алкоголь здесь ни при чем. Как иначе могут повести себя два человека, раздев друг перед другом душу донага?

Так же, Пушкарева прекрасно знала, что история, рассказанная Малиновским, может быть и выдумана. На примере Жданова она убедилась, как искусно и как правдоподобно человек может жонглировать чувствами людей, до которых ему нет дела. А Малиновский… Он был почти уверен, что общение с Катей, – это чистой воды сидение на пороховой бочке, которая может рвануть в любой момент и уничтожить все вокруг. Но вселенная имеет отменное чувство юмора, именно поэтому эти два несчастных человека тянулись за отчаянным и разбитым поцелуем, не имея при этом ни капли доверия друг к другу. Их губы почти соприкоснулись, как вдруг…

– Вот черт… Ну кому там неймётся?

Малиновский неохотно прервал так и не случившийся поцелуй и посмотрел на экран мобильного телефона, на котором, как назло, высветилось имя: Андрей Жданов.

Комментарий к Глава 6.

Пжалста, прода. Пишите отзывы, особенно, если хочется как-то пожурить за стиль письма, или сюжетный троп кажется неправдоподобным, умоляю вас, – не скупитесь на критику. Во-первых, Мне ОЧЕНЬ хочется, чтобы в их отношения верилось. А во-вторых, я в писательстве полный профан, это буквально первый раз, когда я что-то такое пишу. И спасибо всем, кто это читает, девачьки, балдеем

========== Глава 7. ==========

Виновато посмотрев на Катю, Рома пожал плечами и ответил на звонок.

– Хао, мой бледнолицый друг! Ну что, как там Прага? Уже пожал руку Яну Люксембургскому?*

– Малиновский, хорошо, что ты еще не спишь, дело важное.

– Что такое? Что-то с контрактом не клеится?

– Да если бы. Ты сейчас можешь говорить?

Рома посмотрел на рядом сидящую Катю и не знал, что делать. Она раздраженно кивнула и мягко подтолкнула его под локоть, жестом указав, что он может отойти.

– Малина, ты там с девушкой что-ли? Ну оторвись ты ненадолго.

Он отошел к другому краю крыши и приглушенным тоном сказал:

– Да здесь я. Только давай побыстрее.

– Скажи мне на милость, ты сегодня Пушкареву вообще видел? Ничего необычного не заметил?

– Да видел, Пушкарева как Пушкарева. А что такое?

– А то, что она во-первых, отказалась ехать со мной перед поездкой, во-вторых, все эти дни трубку берет через раз, а на смски вообще не отвечает. Ты бы с ней поговорил завтра?

– Жданов, ты в своем уме? Что я ей скажу?

– Ну ты что, вчера родился что-ли? Узнай у нее, как настроение, как дела с отчетом продвигаются. Аккуратненько так узнай и сразу мне позвони, ладно?

– Я конечно попробую, но если она меня пошлет, я в следующий раз лучше тебя пошлю.

– Я тебе потом пошлю! Я сейчас попробую ей позвонить.

– Так она, наверное, уже спит давно. У нас времени на два часа больше, не забыл?

– Блин, точно. Действительно, чего это я? Ладно, завтра жду твоего звонка. Малиновский, не забудь!

– Понял. Давай, ни пуха тебе!

– К черту.

Убрав телефон в карман, Рома поднял глаза к небу и тихонько выругался. Катя, сидевшая в нескольких метрах от него, вытянула ноги вперед и оперевшись на локти, смотрела в небо и почему-то улыбалась. Малиновскому это выражение лица хорошо известно, – так улыбается человек, у которого есть тайна.

Только связана ли эта тайна с ним или с чем-то еще, он не знал. Как не знал и того, что творится в голове у этой девушки.

Катя заметила, что Рома уже договорил, и просто стоит на месте, глядя в ее сторону, не решаясь подойти. Помотав головой из стороны в сторону и потерев раскрасневшиеся щеки, меньше, чем за мгновение, Катя вдруг поняла, что будет делать дальше. Наступил один из этих невероятных моментов предельной ясности. Бритва Оккама, – древнейший методологический принцип, согласно которому, самая простая, самая очевидная мысль и является верной. «Когда я слышу топот копыт, я представляю лошадь, а не единорога.» Несколько минут назад он дал ей выбор, и теперь она должна дать выбор ему.

Закинув очки в сумку, она перекинула пальто через руку и медленно приблизилась к Малиновскому. Она встала на носочки, давая ему понять, что они могут закончить то, что начали. Когда его ладони мягко обняли ее лицо, а между их губами оставался всего жалкий миллиметр, Катя вполголоса сказала:

– Ты свободен.

Контекст не был нужен. Малиновский даже не шелохнулся, лишь еле заметно кивнул. Не прерывая зрительного контакта, едва касаясь кончиком пальца ее лба, он нежно заправил выбившуюся прядь волос ей за ухо.

– Слышишь? Ты не обязан этого делать.

Бархатная темнота густо обнимала их так, что лица друг друга были едва различимы. Она услышала его улыбку.

– Да понял я.

Сухие, тонкие губы Малиновского осторожно коснулись Катиных. Она робко ответила, совсем немного приоткрыв рот и положив дрожащие ладони ему на плечи. Он на мгновение отстранился, чтобы неуверенно заглянуть ей в глаза, прежде чем крепко притянуть к себе за талию и впиться в ее губы отчаянным и безнадежным поцелуем.

Малиновский тяжело дышал, но вовсе не от страсти. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось дать поцелую продолжение, а в груди остро саднило так, что ему было практически больно. Нужно быть полным идиотом, чтобы решить, будто у всего этого есть хоть какое-то будущее.

Только здесь и сейчас, пока время терпит, пока момент не упущен, они мертвой хваткой держали его за хвост, утопая друг в друге. Уже через несколько дней, сокрушенным и измученным, им придется вернуться на круги своя.

Это не было сказано, но терпко витало в воздухе, словно бы кто-то распылил рядом с ними резкий парфюм. Катя доделает отчет, поговорит с Андреем и исчезнет, а Малиновский войдет обратно в колею и постарается, чтобы ничего больше не напоминало ему об этом вечере.

– Мне нужно домой… – шепнула Катя, лениво оторвавшись от Романа.

– Хочешь, я тебя провожу?

– Да.

Они еще долго говорили обо всем на свете и целовались возле ее подъезда, пока на крышу высотки напротив не упал первый луч рассветного солнца.

– Я пойду… – сонно пробормотала Катя, – На работу вставать через три часа.

Малиновский окинул двор взглядом, и вполголоса воскликнул:

– Ух, ё-моё, уже утро!

После несмелого поцелуя в щечку на прощание, она скрылась за дверью подъезда, а он всю дорогу до дома безуспешно пытался выбросить из головы строчки, которые выучил еще в старших классах:

Есть поцелуи – как сны свободные,

Блаженно-яркие, до исступления.

Есть поцелуи – как снег холодные.

Есть поцелуи – как оскорбление.

О, поцелуи – насильно данные,

О, поцелуи – во имя мщения!

Какие жгучие, какие странные,

С их вспышкой счастия и отвращения!

– Так вот, о чем эти стихи, – беззвучно сказал он самому себе, обнимая одеяло перед тем, как забыться сном.

Комментарий к Глава 7.

Стих: Бальмонт Константин – “Играющей в игры любовные”

Ян Люксембургский, известный также как Иоанн (Ян) Слепой – граф Люксембурга с 25 июня/3 июля 1310, король Чехии с 31 августа 1310 (коронация 7 февраля 1311), титулярный король Польши с 1310.

========== Глава 8. ==========

Не сойти с ума этим утром помог контрастный душ. Дергая рукоятку смесителя из стороны в сторону, Рома сверлил пустым взглядом кафель в душевой кабинке. Слишком много всего случилось за последние пару дней. Цель была достигнута, – Пушкарева размякла и отказалась от мести, и ни ему, ни Жданову больше ничего не угрожает.

Что до Андрея, то расставание он переживет, в этом Малиновский был уверен. Уж сколько их уже было, и сколько еще будет.

День практически пролетел, учитывая то, что половину рабочего дня Малиновский, закрывшись в кабинете, спал, и на все звонки велел отвечать Шуре. Оставшуюся половину дня он занимался праздношатанием, наматывая круги по кабинету, а вечером лениво листал записную книжку в поисках какого-нибудь женского имени. Планы на ночь строились стремительно, и они точно не были связаны с Пушкаревой.

– Забыться в объятиях красивой женщины, что может быть прекраснее? – напевал Малиновский, водя указательным пальцем по очередной записи с номером телефона.

У Кати же голова шла кругом. Отчет хотелось закончить к возвращению Андрея, а это было не так-то просто. Когда она подняла глаза и посмотрела на настенные часы, стрелки уже показывали полдевятого вечера. Сложив руки на стол, она устало рухнула на них головой. Идти домой просто не было сил.

– Алло, Светлана? Свет моих очей, добрый вечер!

– Малиновский, я думала ты уже не позвонишь! – отозвался хриплый женский голос на том конце провода.

– Обижаете, прекрасная леди! Я как раз занимался тем, что думал о вас.

– Какие возвышенные речи, Роман Дмитриевич, вы мне льстите!

– О таком прекрасном создании как вы, – грех говорить иначе. Скажите мне, Света, могу ли я рассчитывать на то, чтобы своими глазами лицезреть вашу дивную красоту? Скажем, если я заберу вас откуда пожелаете, – он глянул на наручные часы, – минут через сорок.

– Прекрасная идея. Я как раз сейчас дома.

– Тогда я уже в пути!

Радостно потянувшись, он быстро собрался и вызвал такси до квартала, в котором вчера оставил свою машину. Он так стремительно выпорхнул за дверь кабинета, что его мобильный так и остался лежать на столе.

Слушая раздражающее тиканье часов, Катя смотрела на экран телефона и пыталась понять, как ей жить дальше. 12 пропущенных, и все от Жданова. В конце-концов, так продолжаться дальше не может. Нужно поговорить.

Устало вздохнув, она нажала на кнопку вызова.

– Алло, Катя? – мгновенно ответил Андрей.

– Добрый вечер, Андрей Павлович. Я не отвлекаю?

– Ну что вы, я как раз пытался до вас дозвониться. Что-то случилось, Катюш? Вы не берете трубку.

– Да вот… – замялась она, – работы было много, закинула телефон в ящик… К тому же, вы могли бы позвонить на рабочий.

– Да кто ж звонит на рабочий, в такое-то время? Честно говоря, я не могу дождаться, когда вернусь обратно, Кать…

– Я тоже… – горько улыбнувшись, выдохнула она. – Минуты считаю.

Она не врала. Стены каморки будто сдавливали ее со всех сторон, и больше всего на свете ей хотелось никогда больше сюда не возвращаться. Получить подпись от Жданова на заявлении об увольнении , и получить ее максимально скоро, – вот ее главная цель.

– Если получится, я уже завтра буду в Москве. Тебе чего-нибудь привезти?

– Нет. Не знаю. На твое усмотрение.

– Хорошо, Катюш, – посмеялся он, – я понял. Устала сегодня?

– Немного… Кстати, отчет почти готов.

– Так, кажется, мне пора начать ругаться. Не говори мне, что ты еще на работе.

– Я всего лишь хотела тебя порадовать к твоему возвращению.

– И для этого нужно себя так изматывать? Пообещай мне, что больше не будешь задерживаться, а сейчас поедешь домой и хорошенько выспишься.

– Так точно! – усмехнулась Катя, – Ладно, надеюсь, до завтра?

– Я тоже надеюсь. И спокойной ночи.

– Пока.

Малиновский мчал на всех парах к девушке, с которой познакомился на одном из показов Зималетто. Будь его воля, он зажал бы ее прямо здесь, у двери ее собственного подъезда. Вчерашний вечер нанес слишком сильный урон его самолюбию. Нет, вечер в компании Пушкаревой не был чем-то омерзительным, но то, как она буквально разорвала ему грудную клетку, заставив вытащить все внутренности наружу, заставляло его сердце непроизвольно сжиматься от отвращения к самому себе.

Не хватит никаких слов, чтобы описать, как сильно ему не нравится не владеть ситуацией. Какое от этого может быть лекарство? Естественно, провести вечер в компании девушки, которая поедет туда, куда ОН скажет, и разденется тогда, когда ОН захочет, а потом сама вызовет себе такси, потому что ОН захочет побыть один. А если ОН захочет, то они встретятся снова, если же нет, – то пусть она хоть жить на пороге Зималетто останется, они больше никогда в жизни не увидятся.

Подъезжая к указанному адресу, он расплылся в самодовольной улыбке. Миниатюрных размеров девушка уже стояла возле подъезда.

«Напомаженная», – пронеслось у Малиновского в голове, и он усмехнулся, после чего немедленно себя одернул.

– Я тебя тут заждалась, – весело сказала она, садясь в машину.

– Я тебя тоже заждался, – протянул Рома, сверкнув улыбкой чеширского кота.

Девушка ответила смущенной улыбкой, пытаясь скрыть пылающий румянец.

– Куда поедем?

– А это позволь мне выбирать.

План был прост и банален, как и сам Малиновский. Сценарий был выверен и отработан множество раз, вплоть до секунды. Сначала ресторан, где она закажет себе только салат и кофе, потом они выпьют немного вина, приправив это пустыми разговорами и отпечатком этой ужасной красной помады на бокале, а потом он повезет ее к себе. Он начнет приставать к ней уже по дороге, положив руку ей на колено, постепенно поднимаясь выше, а та… Может повести себя по-разному, конечно. Скорее всего, зардеется, и попытавшись скрыть то, что ей это нравится, уберет его руку. Разумеется, целомудрие будет длиться ровно до того момента, как ее ножка ступит на порог Роминой квартиры, и уж там она начнет вытворять такое, что самому Пьеру Вудману даже не снилось. Но попадались ему и смелые, которые не только не отстранялись, но и с энтузиазмом поддерживали эту нетерпеливость. Оральные ласки в машине – одно из любимых развлечений Малиновского. Хоть и приходилось сбавлять скорость и ехать в два раза дольше, а после – усиленно делать вид, что вести эту девушку домой ему все еще хочется, но таких барышень потом можно было смело записывать в телефонную книгу в раздел «полезные контакты».

Припарковавшись у ресторана и дернув ручник, Рома вдруг вспомнил, что вчера обещал позвонить Жданову, да так до сих пор этого и не сделал.

– Так, посиди минутку, я сейчас сделаю один важный звонок.

Выйдя из машины, он захлопал руками по карманам, затем заглянул обратно в машину, проверил бардачок.

– Ты мой телефон не видела?

– Нет, – обеспокоенно ответила девушка, – А что случилось? Может ты его где-то оставил?

– Скорее всего на работе, – задумчиво сказал Малиновский и сел обратно в машину, – Слушай, ты не против, если мы сперва в Зималетто заскочим?

Плевать ему было, конечно, против она или не против, так как он уже повернул ключ в замке зажигания и тронулся с места, не дождавшись, пока та кивнет.

– Готово… – сокрушенным голосом провыла Катя, заполнив последний столбец в таблице отчета.

Осталось только распечатать, но этим она займется завтра. Прибравшись на рабочем месте, на ватных ногах она поплелась на выход. Еле перебирая ногами от усталости, она представила давку в переполненном метро и поморщилась, поэтому выйдя на улицу, тихонько встала возле двери, чтобы вызвать такси. Вдруг ей в глаза ударил ослепительный свет фар, и подняв голову, чтобы узнать, какой идиот, свернув с дороги не выключает дальний свет, узнала машину Малиновского. Когда фары выключились и зрение сфокусировалось, она увидела Романа собственной персоной. Он игриво чмокнул рядом сидящую девушку в губы, после чего вышел из машины и направился ко входу.

Их взгляды встретились.

========== Глава 9. ==========

Сковывало ли вас когда-нибудь такое сильное оцепенение, что вы просто замирали на месте и не могли пошевелиться?

Мысль о том, что нужно что-нибудь сказать Пушкаревой, заставила его подойти к ней быстрым шагом. Это случилось гораздо быстрее, чем Рома, открыв рот, понял, что ему совершенно нечего сказать. Только короткий хрип вырвался из его горла, как только ее глаза-смородины укололи его прямо в душу. Пару секунд он просто хлопал ресницами с открытым ртом, после чего практически пропищал:

– А я тут телефон забыл… Кхм, – он прочистил горло, – В кабинете, в смысле…

– А мне какое дело? – ледяным тоном заметила Катя.

Он нервно оглянулся на сидящую в машине девушку, повернулся обратно на Катерину, переступил с ноги на ногу.

– Красивая, – издевательски улыбнулась она, кивнув в сторону девушки, – Извините, Роман Дмитриевич, мне нужно один звонок сделать, не могли бы вы… – не договорив, она отвернулась и приложила телефон к уху.

Малиновский почесал репу и неуверенными шагами направился в Зималетто.

Ждать такси Катя не стала. Как только Роман скрылся за дверью, она засунула телефон в карман и быстрым шагом пошла в сторону метро. Ничего, потерпит. Все лучше, чем увидеть эту нахальную рожу еще раз, когда он будет выходить.

– Катенька, детка, ты чего так поздно? – донесся с кухни обеспокоенный мамин голос, – проходи, суп уже почти остыл.

– Не сейчас, – она сердито кинула сумку на тумбочку, – мама, – резкими рывками сняла пальто, – я не голодная, – с психом и грохотом швырнула туфли возле коврика.

Широкими шагами направилась в свою комнату и захлопнула дверь. Сделав по комнате пару кругов, она уселась в позу лотоса прямо на пол и накрыла голову руками.

– Господи, как же я от вас от всех устала, – раскачиваясь из стороны в сторону повторяла она, – ненавижу…

Тишину разорвало пиликанье телефона. Пришла смска.

«Уже завтра увидимся. Скучаю. Твой А.»

Остановив себя от того, чтобы кинуть телефон в стену, она аккуратно бросила его на кровать.

Резким движением она открыла ящик стола и достала инструкцию.

« …Как только мы вырвемся из ямы, расплатимся с долгами и вернем компанию, твои мучения закончатся, и ты смело сможешь послать Пушкареву куда подальше, а пока придется пострадать…»

– Пострадать… Ему придется пострадать, Катенька, не забывай!

Войдя в свой кабинет, Малиновский схватил со стола мобильник, и почему-то, торопясь, практически побежал обратно на улицу. Снаружи он внимательно осмотрелся по сторонам, и раздраженно вздохнув, набрал номер Жданова.

– Алло, дружище, не помешал?

– Нет, Малиновский, ты как раз вовремя. Как там дела? Ты разговаривал с Пушкаревой? Мне она сегодня сказала, что отчет почти закончила.

Рома измученно зажмурился и потер переносицу.

– Скорее всего, она не врет. Но без тебя здесь все равно полный атас. Ты лучше скажи мне, что-нибудь решилось с датой возвращения?

– Завтра днем вылетаю в Москву. А что случилось?

– Пока ничего. Я имею ввиду, ничего серьезного. Слушай, я все равно не могу тебе ничего конкретного сказать, потому что сам ни черта не понимаю. Прилетай уже поскорее.

– Малиновский, ну ты молодец! Кто ж на ночь глядя такие вещи говорит? Ты хоть скажи, мне в Зималетто с сувенирами идти, или с мылом и веревкой?