Текст книги "Прогулки по лунным дорогам"

Автор книги: Лин Яровой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Костя случился. Её новый муж и по совместительству мой отчим.

– А-а… вот значит как. Классика, короче. Ревнуешь мать?

– Не совсем. По крайней мере, считаю себя довольно взрослым человеком, чтобы контролировать детские капризы и чувство собственничества.

– О как… тогда беру слова назад.

– Дело в другом. Мой отец – он опером был, потом начальником угрозыска…

Я отвёл глаза в сторону. Глядя в окно, было проще говорить. Деревья вдоль дороги сливались в единый зелёный ковер, и их размытые силуэты гипнотизировали, не позволяя эмоциям взять верх.

– Он всю жизнь пробегал, гоняясь за жульём. Понимаешь, Игорь… Он даже погиб на задержании. Вот… А Костик этот…

– Жулик?

– Самый настоящий. Я даже фамилии его не знаю! «Костик Громадский». Сука, аж противно. Как звери, серьёзно, – вместо имён клички. В общем, обидно мне стало. За отца. За память о нём. Получается, он всю жизнь подобную грязь вычищал, чтобы потом его место занял этот Костик? Со своими блатными понятиями? Слушай, Игорь, у тебя в машине можно курить?

– Достань в бардачке пачку, я с тобой.

– Держи.

Ага, спасибо. Дай-ка огонька.

Игорь затянулся и приоткрыл окна. Ворвавшийся воздух засвистел, напоминая о том, что «Аккорд» летит по трассе, превышая все возможные ограничения скорости.

– Ну а что мать? – спросил водитель. – Так просто приняла его? Должны же быть какие-то причины.

– А какие причины могут быть? Полюбила его. А может и не полюбила, а просто одна побоялась остаться. Короче, когда этот боров заехал в квартиру, я с мамой перестал общаться. И домой больше не езжу.

– Не жалко мать?

– Сестёр жалко.

– Сестёр?

– Да. Младших. Они ещё маленькие совсем, по девять лет.

Боюсь представить, какое воспитание даст им этот Костик.

– Обеим что ли девять? Двойняшки?

– Ага, Алиса и Олеся. Я звоню им иногда. По телефону и в «Скайпе». Главное, выгадать момент, когда ни мамы, ни козла этого дома нет. Девочки умные, всё понимают. Скучают, правда, сильно. И я по ним тоже.

– Давно их видел?

– Давно.

На некоторое время повисло молчание.

Игорь вёл машину на одних лишь рефлексах, задумавшись о чём-то своём. Возможно, он подбирал правильные слова, чтобы прокомментировать мой рассказ. Возможно, просто растерялся от внезапного откровения. Честно говоря, мне было всё равно. Я отрешённо наблюдал за пролетающими автомобилями, а все мысли вытеснила старая тоскливая песня, игравшая в салоне.

Постарался вспомнить сестёр. И вдруг с ужасом осознал, что начинаю забывать их лица. Какой у них цвет глаз? Голубой? Или зеленый? Чёрт возьми, хорош брат. Сегодня же вечером позвоню им, наплевав на маму и Костика.

Мы докурили. Игорь закрыл окна и нарушил растянувшееся молчание.

– Знаешь, мне твоя ситуация напомнила одну историю. Ну как историю, скорее байку. Рассказ долгий, но ведь и мы с тобой никуда не торопимся, правда?

– Правда, – кивнул я.

– Ну тогда слушай. Я же, Юра, сам не из Красноярска, детство провёл в Кедровом. Есть такой посёлок за Томском. В общем, когда мне было примерно как тебе, пересекся я там с местным батюшкой.

– Священником что ли?

– Ага, интересный, скажем так, мужик был. Сейчас уже, наверное, и не вспомню, как звали. Так вот. Я ведь потрепаться страсть как люблю, а тогда меня вообще любопытство одолело: собеседник-то необычный. Я, конечно, скептически к религии отношусь, но, понимаешь, – интересно, сука! Что там, думаешь, у него в голове творится, какие мысли, кроме как кадилом размахивать? В общем, туда-сюда, зацепились мы языками, и оказалось, что батюшка наш – мужик не промах. Короче, в тот же вечер сидели мы у него в бане, пили водку и трещали про баб.

Я засмеялся в голос, представив эту картину.

– Да-да, и такое бывает, Юра. Ну вот, сидим мы, значит, бухие в дым в бане у батюшки…

Я снова закатился.

– Да погоди ты, дай дорасскажу, – Игорь сам с трудом сдерживал смех. – И ты понимаешь, Юра, этого батюшку понесло, как на исповеди. Я сижу, слушаю, а сам думаю – мама дорогая! Да разве ж может такое быть на божьем свете?! А он сидит, на пузе крест, рюмку за рюмкой опрокидывает, и рассказывает всё, как на духу. О том, как «распутных девок очищал от мерзости дьявольской». Знаешь, как очищал? Драл их до потери сознания! То есть, в прямом смысле, пока они не отлетали от переизбытка чувств. Это, он сказал, катарсис называется. Он их так к богу приближал своим таинством. И вроде как получается, что после такого очищения самая последняя шлю… ээм… грешница в общем, становилась святой и непорочной.

– Немного ущербная логика, – с усмешкой заметил я.

– Я тоже так думаю. Ну да не в этом суть. В общем, выходило из его рассказов, что за несколько лет он своим катарсисом полдеревни очистил. Даже жену секретаря райкома. Хотя та, как и подобает всякой жене партийного человека, была праведной атеисткой. Ну так вот, я, как и ты, сидел, слушал, смеялся. И охреневал помаленьку. Думаю, вот тебе и батюшка! А потом он, понимаешь, – раз! Нахмурился, посерел весь, да и замолчал. Я ему: что, мол, случилось? Он сначала рукой махнул: ничего, говорит, вспомнилось просто. А у меня в груди предчувствие заиграло. Понимаю, что сейчас-то и будет самое важное во всём разговоре, ключевой момент. Самое сладкое, значит. И ты представляешь, как в воду глядел! Батюшка помолчал, поломался немного, а потом водка всё равно язык ему развязала.

* * *

Мы остановились у придорожного кафе. К тому времени у меня начал урчать желудок, напоминая о пропущенном завтраке. Игорь купил целую тарелку горячих чебуреков и два стакана кофе. Деньги у меня брать отказался, чему я, разумеется, обрадовался, хоть и с некоторым смущением.

Расположились мы на улице, под жестяным козырьком веранды. Игорь сдул пыль со старой клеёнки, обмакнул сочный чебурек в сметанный соус и начал с аппетитом есть. Недолго думая, я последовал его примеру.

– Честное слово, Юра, сам в эту историю не до конца верю. Но в тот момент она показалась мне чистейшей правдой, уж больно искренне этот батюшка слёзы лил, когда её рассказывал.

– Слёзы? – удивился я.

Игорь кивнул. Он отхлебнул немного кофе, взял новый чебурек и продолжил:

– Ага. Рыдал, как девочка! Видимо, глубоко его эта Настасья зацепила. Но обо всём по порядку. Дело было так. Жила у нас в Кедровом одна девка – Настасья. Кровь с молоком. Верх, низ – всё при ней, в общем, на загляденье баба. Одна беда – двадцать лет, а всё целка. Мать у неё была ведьма настоящая. Во всех смыслах. Даже дом на перекрёстке стоял. Короче, Настасье этой несладко жилось. Не то, чтобы мать её притесняла или как-то унижала, но воспитывала сурово, в ежовых рукавицах. В итоге девчонка нелюдимая была, на своей волне немного. Остальные девки вечером в сельский клуб наряжаются, с парнями гуляют, а она платок наденет и в лес на всю ночь. Чего ей там делать? Ну да нормальным-то людям всё равно, уходит и уходит, какая нам разница, что она там чудит? Может, травки какие лечебные собирает? Но ты же, Юра, понимаешь, что, кроме нормальных людей, есть и ненормальные. Козлы и ублюдки – они везде, а уж в деревне такие, как пить дать, найдутся. Ну и нашлись. Пришли два пассажира с армии. Они и до этого умом не блистали, а в армии им и вовсе последние извилины распрямили, чтоб всё по уставу было. Думаю, представить, что получилось, не трудно. Два здоровенных дегенерата. Да ещё и нализались в дрова. И вот эти синие дуболомы идут поутру и видят, как из леса выходит Настасья. Одна. Что было дальше объяснять надо?

Я сглотнул вставший в горле кусок мяса и отрицательно покачал головой, дав понять, что всё и так прекрасно понял. Я отчётливо услышал, как рвётся летнее платье, как грязные руки заталкивают крик обратно в горло, не оставляя шансов на сохранение женской чести.

– Настасья где-то с неделю из дома не выходила. Участковый к ней приехал, бумажки какие-то подписал, да и свалил. Заявление никто не подавал, расследовать дело не стали. Те двое, когда поутру в себя пришли, загасились сперва, а потом поняли, что ни хрена им не будет. Тёмную им устраивать мы не решились. Сейчас стыдно вспоминать, а тогда, если по-честному, зассали мы на них идти. Слишком уж здоровые быки были. Вот только недолго гитара солдатская играла. Нашли их ровно через сорок дней за домиком у Настасьи. Всё в той же дембельской форме на березках висели. На соседних веточках.

Я дёрнулся, подскочив на стуле, и тихо выматерился, глядя за спину Игорю.

– Ты чего? – обернулся он назад. – Лицо, как будто смерть увидел.

– Нет-нет, всё нормально. Продолжай.

Мириам послала мне воздушный поцелуй и присела за соседний столик. Она изящно закинула ноги на стоящий рядом стул и стала слушать нас, сидя вполоборота.

Игорь проследил за моим взглядом, непонимающе нахмурил брови. Затем хмыкнул и продолжил, как ни в чём не бывало:

– Представляешь, какие разговоры в деревне пошли? Тогда весь Кедровый на ушах стоял. Все головой кивали, мол, знаем мы про Настасью и её мамку – ведьмы они. Трогать их, правда, никто не стал. Наоборот – за километр обходили. Но прошло пара месяцев, и всё как-то забываться стало. И тут, рассказывает батюшка, приходит к нему Настасья. Вся в чёрном, в трауре, значит. Так и так, говорит, покаяться хочу.

Игорь достал сигареты и закурил, откинувшись на спинку стула.

– Ну а батюшка что? Покаяться, так покаяться. Скольким он уже грехи отпускал, почему бы и этой не отпустить. Он по отработанной схеме давай работать. Ходит кругами загадочный такой, мудрый, в рясе чёрной. В общем, весь из себя служитель божий и Люцифер в одном лице. Слушает, кивает с умным видом, а сам думает, как бы свою бороду между ног у девки макнуть.

Мириам брезгливо скривила лицо.

– Меня сейчас стошнит от его метафор, – вполголоса произнесла она.

Игорь поймал мой взгляд и снова обернулся.

– Да на кого ты там смотришь? – удивлённо спросил он.

– Не обращай внимания, – махнул я рукой.

Игорь смерил меня недоверчивым взглядом, но всё-таки продолжил:

– Так вот, слушай, что дальше было. Батюшка-то наш уже свой подол задирал, когда вдруг прислушался и понял, в чем ему Настасья кается. Я думаю, у него в тот момент челюсть упала и на собственном члене повисла. Потому что Настенька наша поведала, как её матушка своими собственными ручками солдатиков на березку сушиться отправила.

Я недоуменно вскинул брови.

Чего? Не понял… Как?

Игорь поманил меня пальцем, наклонился над столом и тихо, почти шёпотом произнес:

Странно, да? Одна старая женщина. Двое быков. Вроде как неувязочка выходит по всем правилам. Только, Юра, ведьмой она и правда была. Самой настоящей. Прокляла их на смерть, понимаешь? И знаешь как?

Игорь замолчал и посмотрел мне в глаза.

Смерть за смерть, – наконец произнёс Игорь. – Она в жертву себя принесла. Сорок дней умирала, и когда срок подошёл, солдатиков тех с собой на тот свет забрала.

Я внимательно пригляделся к Игорю, пытаясь понять, сколько правды в его словах. Сперва мне показалось, что мой спутник просто-напросто шутит, развлекая старой байкой, которую услышал давно в пионерском детстве. Но выражение его лица не менялось, и, в конце концов, стало ясно: мужчина ни на секунду не сомневался в правдивости этой истории.

– А теперь, Юра, самое главное. То, зачем я и начал рассказ. Перед смертью в самый последний день мать Настасьи позвала к себе дочь и попросила забрать свой дар. Может, слышал что-нибудь подобное?

– Да, – признался я. – Слышал такую легенду. Якобы, ведьмам не позволяет умереть их сила, поэтому они ищут преемницу перед смертью.

– Да-да-да! – воодушевленно закивал Игорь. – Это прям в точку! Преемницу! Только, как я понял, она не перед смертью её искала, а всю жизнь Настасью специально растила. Все свои знания потихоньку передавала, в лес за травами отправляла. И когда пришло время отдать душу, она свой дар дочери передала. Так вот, возвращаясь к нашему батюшке. Знаешь, что Настасья у него попросила? Мать отпеть! Якобы, земля покойницу не принимает.

– В смысле?

– В прямом. Говорит, похоронила её за домом, а на следующий день та опять в кровати. В земле вся, но по виду и не скажешь, что мёртвая. Лежит себе, как будто спит. Только не дышит.

– Мне всё труднее в это поверить, – покачал я головой.

– А ты и не верь. Ты слушай.

Игорь допил свой кофе, убрал чашку в сторону и продолжил:

– В общем, батюшка и думать забыл о своих грязных делишках. На какое-то время он даже стал похож на нормального священника. Настасье сказал, чтобы та перед богом очистилась, от «дара» материнского отказалась и за мать помолилась. Свечку чтоб за упокой поставила.

– И что? Поставила?

– Хрен там. Девка упёрлась рогом: дар мой, говорит, последний подарок матери и отказаться я от него не могу. А с ним в храме божьем мне делать нечего. Мне бы только, говорит, матушку отпеть, а дальше сама разберусь. Тут в нашем батюшке тоже принципы проснулись: я, говорит, всё сделаю, но помогать тем, кто от бога отказался, не могу. Выбирай, мол, или сила, или отпевание. Настасья подумала немного и ушла.

Игорь выдержал небольшую паузу.

– А через пару дней батюшке интересно стало. Зашёл он к ней домой. И охренел. Потому что Настасья сама на покойницу стала похожа. Под глазами мешки, бледная вся. Батюшка у неё спрашивает: что, мол, с тобой? А Настасья ему в сторону кровати кивает и говорит: «мать по ночам спать не даёт. Надо мной стоит. Похоронить просит».

Я поёжился, представив, как старая ведьма стоит у изголовья кровати, неотрывно смотрит из темноты и шевелит сухими губами, умоляя предать её тело земле.

– И тут батюшка у неё спрашивает, а где она сейчас? Девка в ответ глаза выпучила и смотрит на него, как на сумасшедшего. А ты, говорит, не видишь что ли? Вон же, на кровати лежит! И пальцем тычет в пустую койку. Тут батюшка опять свою песню завёл: откажись, Настасья, откажись. Дьявол тебя за нос водит, погубит он тебя. А девка его умоляет: пойми, не могу я мать предать. В общем, Юра, спорили они долго, да только всё без толку. Каждый при своём остался. А через пару дней Настасья и сама умерла. Врачи сказали: общее истощение организма. Батюшка, когда узнал, волосы на себе рвал. Зацепила она его, понимаешь? Он ведь в первый раз за всю свою службу действительно кому-то помочь хотел, душу девичью спасти. А получилось так, что, если б не его принципиальность, то может, Настасья и жива бы осталась.

Игорь помолчал немного, внимательно вглядываясь мне в глаза, а потом спросил:

– Ты ведь, понимаешь, к чему я эту историю рассказал?

– Не совсем, – хмуро ответил я.

– А ты подумай… Хорошенько подумай. Ты ведь, Юра, и сам, как этот батюшка. Как думаешь, почему он Настасье помогать не стал? А? Да потому что посчитал, что дела её ведьмовские оскорбляют имя отца небесного. Вот и бросил девчонку на растерзание призраку. И всю жизнь потом мучился, потому что знал: не простит ему Бог. Не простит того, что он в своём церковном высокомерии отказал в помощи ближнему.

Я неожиданно понял, к чему клонит мой спутник. И мне это совсем не понравилось.

– Погоди-ка, погоди, – перебил я собеседника. – Ага. Аллюзии, значит? То есть хочешь сказать, что мой отец, который всю жизнь отдал борьбе с ворами, хотел, чтобы какой-то жулик стал воспитывать его детей? Чтобы его сын принял этого Костика с распростертыми объятиями? Называл папой? Так что ли?

– Так ведь не о Костике речь, Юра. О тебе. И о матери твоей. Ты, конечно, извини, что лезу, но мне кажется, твоя принципиальность убивает её. Она потеряла мужа, а теперь от неё отказался ещё и любимый сын. Не правильно это. Память об отце должна помогать преодолевать старые обиды, а не порождать новые.

Я вскипел. Вот значит как?! Вот к чему весь этот разговор – выставить меня виноватым?

– Юра, – взволнованно произнесла Мириам, – Юра, не надо… Не надо, мой дорогой.

Но я уже ничего не слышал. Игорь затронул самую больную тему, и сейчас ему придётся выслушать всё, что я думаю о его притчах.

– Знаешь, Игорь… – я старался говорить спокойно, но мой голос дрожал от возмущения. – Оставь свои байки для собственных детей. Ты и наполовину не представляешь, насколько мерзко и оскорбительно видеть, как человек, место которого на тюремных нарах, целует твою мать, обнимает её своими жирными лапами. А она, вместо того, чтобы выгнать его взашей, вешается вся на эту мразь. На существо, которое я даже человеком назвать не могу. Потому что не может нормальный человек спокойно жить после того, как людей резал и вагонами воровал при всеобщем голоде. Сравниваешь мою мать с Настасьей? Так скажи мне, какого хрена, твоя Настасья от колдовства не отказалась, а? Зачем ей был нужен этот дар, если она с ним так страдала?! Скажи мне, Игорь, если моя мать так любит меня, то какого хрена это воровское хайло до сих пор с ней спит, и называет моих сестёр «доченьками»? Какие они ему, на хер, доченьки?! Они дочери моего отца! Полянские!

– Юра, прошу, остынь, – Мириам встала у меня за спиной, положила руки на плечи, – зачем тебе это?

Игорь отреагировал спокойно. Он лишь грустно усмехнулся и закурил новую сигарету.

– Ты молод, Юра. Очень молод и очень горяч. В тебе пожар, и дым от него застилает глаза, не позволяя увидеть свет. Ты думаешь, что всегда прав, но жизнь гораздо сложнее. Она гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить.

– И всё? Это всё, что ты скажешь? Упрекнешь меня моей молодостью и неопытностью, считая, что этого достаточно?

– Я же говорил, Юра. Я не собираюсь никого учить. И спорить тоже не стану. Ты доел?

– Да.

– Ну так поехали. Дорога ждёт.

* * *

Солнце беспощадно палило, нагревая тёмно-синюю «Хонду». Мы летели по разбитой трассе, рассекая жидкий воздух, что струился над горячим асфальтом.

Я успел остыть после спора в придорожном кафе. Мне стало даже неловко за ту вспышку гнева, с которой я накинулся на ни в чем неповинного Игоря. Впрочем, мой спутник и не думал обижаться. Мы просто сменили тему и больше не возвращались к разговору о родителях.

Через пару часов я сказал Игорю, что хочу немного вздремнуть. Тот кивнул и пообещал, что разбудит меня в Томске, если не проснусь раньше. Я откинул спинку сидения, положил голову набок и закрыл глаза.

Мысли утонули, и их место занял бесконечный поток образов, звуков и обрывков воспоминаний. Едва бьющий родник из знаков и символов превратился в ручей, обернулся горной рекой ярких галлюцинаций. Тело охватила мелкая электрическая дрожь, которая становилась сильнее с каждой секундой. Вокруг начала сгущаться тьма, а в ушах гудело так, словно гигантский «Боинг» запустил свои двигатели. Я знал, что сейчас произойдёт.

Сосредоточил внимание на вибрациях, которые уже начали разрывать невидимые нити. Гул в ушах усиливался. Сама собой начала подниматься рука, затем вторая.

Хлопок.

Невесомость.

Я лечу.

Подобно воздушному шару я оторвался от тела, прошёл сквозь крышу автомобиля и взмыл в небо.

Тьма рассеялась. Внизу раскинулись бесконечные сибирские леса, разрезанные серой лентой дороги. Старенький тёмно-синий «Аккорд» уносился вдаль, а вместе с ним уносилось и моё опустевшее тело.

Мягко, словно на парашюте, я приземлился на асфальт. Машин на дороге не было.

– Мириам.

Ответа не последовало.

– Мириам!

И вновь тишина.

– Да и чёрт с тобой.

Я начал неторопливо тереть ладони и ходить вперед-назад. Во снах нельзя останавливаться ни на секунду, иначе всё может закончиться потерей осознанности.

Место было не знакомо. Старая разбитая трасса, вокруг дремучий еловый лес с перекошенными деревьями. Засохшие ветки извивались, превращались в серые волосатые лапы, тянущиеся отовсюду. Небо кружилось чёрными, как уголь, тучами.

Нет. Так дело не пойдёт. Я закрыл глаза и представил яркий луч солнца, разгоняющий мрак. Ничего не произошло.

– Не понял…

Усилие воли. Я призываю огонь. Я призываю свет. Силой мысли разгоняю тьму.

И вновь неудача.

– Что за хрень, Господи…

Издалека донёсся женский крик. Я вздрогнул и отвлекся. В ту же секунду всё закрутилось в жидком сером водовороте, раздались грозовые раскаты, засверкали молнии.

Картина переменилась.

Я стоял на холме посреди высокой травы. Вокруг белое марево. Рядом покосившийся деревянный крест в человеческий рост.

Чьи-то шаги внизу.

– Кто здесь?! – прокричал в туман.

Слова утонули в сырой молочной завесе. Небо всё так же чернело над головой. Стало жутко. Мириам, слышишь меня? – прошептал. – Мне не помешала бы твоя помощь…

– Иди сюда… – донёсся голос из тумана.

– Мэри?

– Иди сюда…

Нет. Это не голос Мириам.

– Кто ты?!

Тишина. В тумане промелькнул и скрылся чей-то силуэт.

– Кто ты?! – повторил я.

Раздался девичий смех.

– Назовись!

Смех закружился в белой дымке, приближаясь ко мне по спирали. Так быстро, словно его владелица летела над полем, не касаясь земли.

– Приказываю назвать своё имя! – заорал я.

Тишина.

Оглушающий крик над самым ухом:

– Настасья! Настасья! Настасья!

Чьи-то руки схватили сзади за плечи, оторвали от земли и потащили к небу. Серый водоворот. Реальность поплыла, как растаявшее желе. Гул и мрак.

Издалека донёсся бархатный голос, но я не разобрал слов. Боль. Звонкая пощечина вернула мне зрение и слух.

– Зачем ты заговорил с ней?!

– Мириам…

– Зачем ты заговорил с ней?!

– Это была…

– Знаю. Скажи, зачем ты заговорил с ней?

Я осмотрелся по сторонам. Вокруг всё тот же тёмный дремучий лес. Искореженные скелеты мертвых елей.

– Где мы?

– Ответь на вопрос, мой мальчик!

Я подозрительно взглянул на девушку. Она стояла, наклонившись надо мной посреди леса. В длинном белом платье с зелёным поясом.

Ни одной фиолетовой вещи. Это не Мириам.

– Вот же догадливая сволочь, – прошипела ведьма, превращаясь в старуху.

Она накинулась на меня, как хищник, схватила острыми когтями, рванула вверх. Но в ту же секунду вспышка бледно-голубого света ударила в лицо колдуньи, заставив её завизжать от боли.

– Убери руки. Он мой.

Упавшая ведьма вскочила и на четвереньках побежала прочь. Прижавшись к сухому дереву, она скрючилась и спрятала голову, боясь взглянуть на женщину в фиолетовых одеждах.

Волосы Мириам вились, порываемые грозовым ветром. Она стояла, распрямив спину, объятая лунным светом.

– Сгинь! Сгинь! Сгинь! – в панике кричала ведьма, отмахиваясь от моей подруги.

– Не смей даже прикасаться к нему.

Голос Мириам был всё также прекрасен, но теперь звучал по-другому. В нём появились металлические нотки серебра, отблески абсолютной власти.

– Сгинь! Сгинь, Марена!

Мириам прошла мимо меня, приблизившись к старухе.

Ведьма заскулила и ещё сильнее сжалась, задрожав всем телом.

– Сгинь, нечистая! Ты проклята! – закричала она.

Я в недоумении уставился на ведьму. «Нечистая»?

– Не слушай эту каргу, Полянский, – не оборачиваясь, произнесла Мириам, – она уже сгубила две невинные жизни.

Нет! – завизжала старуха. – Ты не имеешь права! У меня договор с твоим хозяином!

Мириам улыбнулась.

– У меня есть лишь один хозяин, – сказала она, – тот, которого ты пыталась убить.

– Ты лжешь, Марена! Сгинь! Лукавая!

– Мириам, что происходит? О чём она говорит?! – закричал я. Чёрные тучи над лесом разразились грозой, подул штормовой ветер, склоняя к земле мёртвые ели. Одно из деревьев не выдержало и с громким треском сломалось. Покорёженное бревно пронеслось мимо, подхваченное ураганом.

– Я сказала, не слушай её! – повернулась ко мне Мириам. – Это лярва!

– Кто?

– Лярва, идиот! Напряги мозги и вспомни!

Ведьма воспользовалась секундным замешательством. Словно блоха, она прыгнула в сторону, поймала сорванную ветром ветку и, оседлав её, взмыла в воздух.

– Чёрт! Чёрт! – выругалась Мириам. – За ней!

– Ваши документы, – произнёс незнакомый голос.

– А-а! – в отчаянии застонала Мириам. – Ты идиот, Полянский!

Слова Мэри начали уплывать куда-то вдаль, и я почувствовал, как меня засасывает серый водоворот.

* * *

– Ваши документы, – повторил старший лейтенант.

– Сейчас, погоди, браток, – сказал Игорь, роясь в бардачке, – где-то здесь были. А, вот они! Нашёл, держи.

Полицейский, одетый в жёлтый светоотражающий жилет, принял из рук водителя помятый файл с бумагами. Достал права, затем страховку.

– Почему нарушаем, Игорь Юрьевич?

– Тороплюсь, начальник. К матери в Кедровый еду. Совсем заплохела, родная. Боюсь не успеть.

Старлей оторвал взгляд от документов, внимательнее присмотрелся к водителю. Затем посмотрел на меня.

– А это? – махнул он рукой в мою сторону. – Сын?

– Да не! Паренька на дороге подобрал. Автостопщик. Вон и рюкзак сзади лежит.

– Можно ваши документы, молодой человек?

– Мои? – спросил я заспанным голосом.

– Да.

– А на каком основании? А впрочем… – я вспомнил, что в данный момент Игорю грозит лишение прав. – Вот, держите.

Я протянул старлею свой паспорт.

– Полянский Юрий Олегович, зарегистрирован в Красноярске. Понятно… Возьмите.

– Ну так что, браток? – спросил Игорь, – отпустишь?

– К матери, говоришь…

– Ага. К ней родной.

– Адрес матери, быстро ответь.

– Поселок Кедровый, улица Партизанская, дом шесть.

– Чем болеет?

– Рак у неё. По женской части, ну понимаешь… Сказали, пару дней…

– Понимаю.

Старший лейтенант в раздумьях посмотрел куда-то в сторону, постучал документами по ладони.

– Ладно. Езжай, – он отдал файл Игорю, – только не гони. Ты ведь не себя, ты людей на дороге подставляешь. И второй раз так не повезет, заберут права.

– Спасибо, браток, – Игорь пожал руку полицейскому, – даю слово, девяносто шесть, не больше.

– Девяносто.

– Окей. Спасибо ещё раз.

– Всего доброго.

Игорь завёл машину, и мы поехали дальше. Мой спутник и вправду сдержал обещание, и больше ни разу не превысил скорость.

– Вот есть же отзывчивые люди, Юра. Повезло нам. Порядочный мужик оказался, даже про деньги не заикнулся.

– Игорь…

– А?

– А про мать, это правда?

– Правда, – грустно усмехнулся водитель, кивнув. – Только давай не будем об этом. В конце концов, всё уйдем рано или поздно. Главное, чтобы при жизни люди вокруг настоящие были. Как этот старлей. Да, Юра… Все там будем. Главное – не жить прошлыми обидами.

Я промолчал в ответ.

Открыв окно старенькой «Хонды», я достал последнюю сигарету, подкурил и задумался, глядя на проплывающие мимо пейзажи. Думал я не о добром полицейском, и даже не о своём странном сне. Я вновь и вновь прокручивал в голове тот разговор в придорожном кафе. Теперь слова Игоря воспринимались совсем иначе.

* * *

– А блин, блин, блин! Полянский, я тебя обожаю! Ты записал адрес?

– Не переживай, я запомнил.

Я присел на капот машины, переложил телефон к другому уху, и зубами стянул пленку с новой сигаретной пачки.

– Юра…

– Да?

– Ты сумасшедший, ты в курсе?

– Ты даже не представляешь, насколько близка к истине.

– Блин, блин! До сих пор не могу поверить! Я уже говорила, что обожаю тебя?

– Да.

– Потому что так и есть. Жду с нетерпением, Юра. Я так соскучилась.

– Я тоже, Ир. Скоро буду.

– Обожаю тебя, Полянский.

Я улыбнулся и повесил трубку. Посмотрел в небо.

Было также безоблачно, но жара понемногу спадала. Солнце клонилось к горизонту. Мы стояли на въезде в город, остановившись в тени деревьев. Позади неспешно ползла зеркальная гладь Томи. Возможно, река произвела бы на меня впечатление, не проживи я до этого три года в Красноярске, где разлился величественный Енисей.

С первого взгляда Томск мне понравился. Не слишком шумно, повсюду зелень и старинная архитектура. А самое главное, на улицах до неприличия много соблазнительных девушек. Город студентов, что ещё от него ожидать?

– Игорь.

– А?

– Спасибо большое.

– Да фигня вопрос, – махнул рукой мой спутник. – Дальше сам доберёшься? Может тебя подбросить до подруги?

– Не стоит, ты и так очень помог.

– Ну как знаешь.

Игорь присел рядом. Прощаться не хотелось, поэтому мы закурили, чтобы выиграть ещё пару минут. Мы молча наблюдали за тем, как толпы студентов залазят в старенькие пазики. Рядом целовались парочки и гуляли семьи с колясками. Повсюду кипела жизнь, доносился смех и, казалось, что в этом городе живут лишь те, кто ещё молод и полон сил.

– Эх… завидую я тебе, Юра, – сказал Игорь.

– Почему?

– У тебя вся жизнь впереди.

Я помолчал немного, а потом всё-таки не выдержал:

– Слушай, Игорь.

– А?

– Тебе из пенсионного не звонят по ночам? Не умоляют, чтобы ты уже сдох, наконец?

– Э-э-э… чего…нет.

– Ну тогда заканчивай говорить так, словно из тебя песок сыплется.

Игорь засмеялся. Он спрыгнул с капота и потрепал меня за волосы.

– Знаешь, не теряй дерзости, Юра. Серьёзно, пусть тебе и будет порой нелегко, но зато спустя годы, оглядываясь назад, ты ни разу не пожалеешь, что где-то не дожил, где-то не досмеялся. Только насчёт матери подумай, хорошо? Хорошо, – кивнул я.

– Молодец. Верю в тебя.

Я понял, что настал момент, когда наши пути должны разойтись. Спрыгнув с машины, подошёл к Игорю и с громким хлопком пожал ему руку. Игорь дружески похлопал меня плечу и произнёс:

– Ну что? Удачи тебе в путешествии, Юра.

– Спасибо. И тебе легкой дороги. Я подумаю над твоими словами, обещаю.

Мой спутник улыбнулся, ещё раз потрепал меня за волосы и сел в машину. Махнув рукой, он развернулся и поехал к выезду из города, посигналив на прощание.

– Удачи на дорогах, Игорь, – произнёс я вслед.

* * *

Мне повезло. В автобусе оказалось мало людей. Это было удачей, ведь я не хотел, чтобы меня и в самом деле приняли за сумасшедшего, который разговаривает с пустым сидением.

Мириам поправила непослушный локон, и вытянула ноги, положив их рядом со мной.

– Ты правда забыл, кто такие лярвы? – спросила она.

– Ты ведь знаешь.

– Знаю. Но я надеялась, тебе станет стыдно за свою дырявую память, и ты моментально всё вспомнишь.

– Отчаянная надежда.

– Ты читал об этом год назад. Дух злого человека, который умер молодым. Настасья была такой.

– Откуда ты знаешь?

– Юра, в твоих снах я способна творить удивительные вещи.

– О, несомненно! – расплылся я в улыбке.

– Не в том смысле.

Девушка сохранила серьёзный вид, но я заметил, как дрогнули уголки её губ.

– Речь о другом, – продолжила она, – в твоих снах я вижу насквозь не только тебя, но и всех сущностей, что кружат вокруг. Ну, кроме Минервы, разумеется. Её сознание закрыто, как бы я не пыталась пробиться.

– Было бы здорово, если б у тебя получилось. Тогда мы бы знали, где искать Рецепт.

– Согласна, но сейчас речь не о ней. Видишь ли, теперь в твоих снах поселилась ещё одна сущность и мне это очень не нравится.

– Настасья?

– Скорее то, что под неё маскируется. Трудно объяснить… У тебя слишком яркая фантазия, Юра. Ты создаешь сущностей, стоит лишь тебе в них поверить. Я – тому доказательство. Разговор с Игорем нарисовал новый образ, и стоило тебе уснуть и приоткрыть завесу… В общем, ты сам все видел. Я попыталась поймать её по горячим следам, позволила максимально приблизиться. Но чертов гаишник всё испортил.

– Так значит… Черт, Мириам! Вот почему ты не пришла на зов! Ты ловила её на живца? На меня?