Текст книги "Ce n'est pas de la haine - c'est que je t'aime (СИ)"
Автор книги: Лея Р.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Я не причинил тебе боли?.. – шепнул архидьякон, устраиваясь рядом и нежно касаясь раскрасневшейся щечки, когда Эсмеральда чуть пошевелилась под ним.
– Мне… Мне не было неприятно, – заметно смутившись, ответила цыганка, опуская глаза.
– Но я не смог доставить тебе удовольствия, – расстроенно заметил он. – Прости, девушка, но в любви, как уже говорил, я не более опытен, чем ты. И это, пожалуй, единственная наука, в которой я не смогу преподать тебе урока… Что ж, я попробую порадовать тебя по-другому!
Лицо его осенила непривычная для обычно суровых черт открытая, совсем мальчишеская улыбка, которая оказалась на удивление обаятельной. Умиротворенная, разнеженная расточаемыми ей ласками, успокоенная тем, что утреннее покушение на деле оказалось вовсе не таким страшным, как поначалу ей показалось, Эсмеральда невольно отметила, что, действительно, святой отец не был плох собой. Конечно, он не так красив, как ее Феб, но ничего особенно отталкивающего в его внешности не было. Напротив, когда лицо его озарила эта счастливая улыбка и словно бы внутренним светом зажглись лучистые глаза, Фролло без преувеличения можно было назвать привлекательным.
Соскочив с кровати и поспешно накинув на себя сорочку, мужчина чмокнул ее в губы и поспешно вышел из спальни. «Интересно, куда это он?..» – лениво подумала плясунья и, свернувшись клубком, почти сразу вновь уснула.
========== IX ==========
– Эсмеральда?.. – тихо позвал Клод, смакуя ее необычное имя, подобно десертному вину.
Он осторожно дотронулся до обнаженного плечика, и девушка сонно заморгала.
– Пора завтракать, красавица, – теплая улыбка играла на тонких губах.
Цыганка непонимающе уставилась на него своими огромными черными очами. Он просит приготовить завтрак?.. Или приходила эта его кухарка, и нужно спускаться к столу?
– К сожалению, повар я тоже не особенно искусный, поэтому без изысков. Зато на десерт у нас – хлеб со специями.
– Хлеб со специями?.. – удивленно повторила девушка, садясь и натягивая на грудь одеяло.
– Сладость. Их делают, кажется, из зачерствевших хлебных крошек, меда и розовый воды, непременно добавляя миндальные орехи и имбирь. Ты любишь сладкое?..
Плясунья неуверенно улыбнулась, а потом звонко рассмеялась – настолько нелепо сказанный столь взволнованным тоном невинный вопрос прозвучал в устах вечно мрачного и погруженного в себя архидьякона Жозасского.
– Ох, дитя, я, очевидно, выгляжу ужасно нелепо… – сокрушенно пробормотал последний. – Я ведь только хотел порадовать тебя…
– Вам удалось, – хихикнула маленькая колдунья, в которой ничто не могло укротить врожденного жизнелюбия.
– Ну хорошо, пусть так, – глядя на нее, Клод тоже невольно заулыбался. – И все-таки…
Он жестом указал на накрытый прямо в комнате столик светлого дерева, где разместились сковорода с яичницей, от которой исходил манящий запах жареного сала, нарезанный толстыми ломтями пшеничный хлеб, кусок желтого масла в изящной пиале, сыр, имбирные пряники…
– А это что? – маленький пальчик ткнул в пузатый глиняный чайник.
– Я неплохо разбираюсь в травах… Смесь листьев смородины и мяты с добавлением высушенных ягод шиповника хорошо тонизирует по утрам.
Фролло отвернулся и отошел к окну, давая ей время одеться.
– Позволь, я помогу тебе умыться, – с этими словами он подхватил кувшин с теплой водой и поливал на руки склонившейся над тазиком девушки.
– Никто никогда не ухаживал за мной так, – тихо заметила она, садясь за стол.
Эта фраза отозвалась в душе священника радостным трепетом и гордостью. Значит, все не зря! Маленькая чаровница все же не осталась совсем уж равнодушной к его стараниям.
Действительно, теперь, когда все уже произошло и отстаивать свою честь дальше было бессмысленно, цыганка несколько смягчилась и даже вполне примирилась с произошедшим. Конечно, жаль, что ее невинность досталась нелюбимому человеку, однако, истинная дочь Двора Чудес, она достаточно видела жизнь и знала, что явление это весьма распространенное. Плясунья уже пару лет как то и дело получала недвусмысленные непристойный предложения местных «кавалеров» и, если бы не покровительство Клопена Труйльфу, давно была бы изнасилована, подобно многим своим подругам детства: быстро, жестоко, на одной из темных улиц. Сегодня, напротив, она чувствовала себя любимой, желанной, нужной. К тому же согревала мысль о том, что она все же сдержала слово и ничем более не обязана своему спасителю и, по совместительству, палачу. Уже завтра можно будет преспокойно вернуться к привычной жизни, не опасаясь преследований, не думая о возвышавшейся на Гревской площади виселице; снова петь и танцевать, собирая толпу вместе с Гренгуаром и прелестной Джали… Теплая улыбка коснулась коралловых уст.
Выросшая среди нищих, воров и проституток, Эсмеральда не считала целомудрие такой уж великой добродетелью, которую необходимо беречь до свадьбы всеми силами: просто до Феба не встречала человека, с кем бы хотелось познать все тайны любви. Потому новое положение не казалось ей чем-то ужасным или непоправимым: строгий монах, вопреки ее ожиданиям, оказался чутким любовником, похоже, и впрямь искренне влюбленным. Его пугающие нападки и угрозы немедленно после заключения соглашения обратились в нежную заботу: точно вынырнувший из черного омута безумия, святой отец вот уже две недели как проявлял почти отеческую опеку по отношению к этой женщине-ребенку, и ее чуткое сердце не могло не уловить перемены. Кроме того, больно раненная гордость, растоптанная красивым капитаном, в предательстве которого малютка уже почти не сомневалась, требовала хоть какого-то корма. И, забытая беспечным Солнцем, она грелась в обжигающих лучах любви другого человека, пытаясь удовлетворить за его счет вдруг заговорившее в ее девичьей душе уязвленное самолюбие.
– А вы?.. – внезапно отвлеклась она от завтрака. – Вы ведь, кажется, и вчера не ужинали?
– Поверь, красавица, вчера мною владел голод совершенно иного рода, – выдохнул мужчина, заставив цыганку вспыхнуть. – Впрочем, пока я готовил тебе завтрак, аппетит действительно разыгрался, поэтому не рассчитывай доесть на обед вчерашнее жаркое.
Эсмеральда утоляла голод, а Фролло наслаждался этой умилительной картиной, пытаясь запомнить каждое движение, каждую черточку ее подвижного лица. Ведь пройдет меньше суток, и она… Он резко оборвал невыносимую мысль. Не стоит портить короткое мгновение счастья этими мрачными рассуждениями. Нужно просто что-то придумать, что-то, что не позволит ей уйти.
И все-таки тревога зародилась в сердце архидьякона. Ему показалось, что он напрасно растрачивает драгоценное время, которое мог бы провести куда как более приятно. С удивлением обнаружив, как пробуждается в нем с новой силой вожделение, Клод подлил в серебряную чашечку окончившей завтрак девушки травяного отвара, а сам, взяв в руки гребень, начал аккуратно расчесывать густые волосы чернее ночи. После вчерашнего мытья сегодня непослушные пряди пушились и топорщились в разные стороны, что, однако, придавало плясунье еще больший шарм.
Отложив в сторону гребень, мужчина восхищенно провел ладонью по лоснящимся локонам, утопил пальцы в их густоте и начал мягко массировать затылок. Цыганка блаженно прикрыла глаза. Теплые руки переместились на шейку, размяв и ее, спустились к плечам… Мышцы, три недели коченевшие в холоде и сырости, размягченные вчерашней ванной, теперь окончательно приходили в норму. Волны блаженства от этих сильных, но бережных прикосновений мурашками растекались по спине.
Видеть, как маленькая чаровница щурится от удовольствия, плавясь под жаром его ладоней, было едва ли не более приятно, чем пережитое Клодом за последнюю ночь. Размяв плечи ослабевшей от этих ласк девушки, мужчина начал осторожно спускать платье.
– Я только хочу одарить таким же вниманием твою спинку, – успокаивающе произнес он, стоило плясунье испуганно прижать к груди маленькие ладошки в попытке удержать мягкую ткань.
Послушная его настойчивым рукам, Эсмеральда с тихим вздохом поднялась. Едва одежда слетела на пол, священник подхватил ее и, точно реликвию, с трепетом уложил на мягкие перины. Усевшись рядом, начал поглаживать шелковистую кожу, согревая и растирая мышцы. Вскоре он почувствовал, как спадает напряжение, как вздыхает она от неизведанных прежде ощущений. Восторженно спускаясь от лопаток к талии и ниже, архидьякон чувствовал, как желанное тело доверчиво отзывается на каждое его прикосновение. С четверть часа он упивался этой властью, опьяненный гладкостью ее кожи и податливостью совершенно расслабившегося тела. Наконец, не выдержав, склонился и запечатлел горячий, чувственный поцелуй на округлом плечике. Не встретив сопротивления, ободренный, мужчина спустился ниже. Его губы обжигали выгнувшуюся спину, тонкую талию; пальцы одаривали нежностью скромную округлость груди, гибкие руки, крутые бедра…
– Красавица, я хочу видеть твое лицо в свете утреннего солнца, когда буду брать тебя, – страстно шепнул он, опаляя жаром маленькое ушко, прикусывая его и играя языком.
Эсмеральда не ответила, что было воспринято им как молчаливое согласие. Быстро перевернув свою покорную добычу на спину, мужчина продолжил расточать непристойные ласки. Когда он решился дотронуться до манящего бугорка, венчающего вход в райский сад его бесконечного наслаждения, плясунья даже не попыталась, как обычно, ускользнуть – очевидно, она начинала привыкать к его действиям. Лишь чуть дрогнули ресницы сомкнутых век, да приоткрылся чудесный ротик, выпуская беззвучный вздох.
Едва почувствовав, что она готова принять его страсть, Клод поспешно поднялся с ложа. Скинув рубаху, он опустился коленями на скомканную ткань и рывком притянул удивленно раскрывшую смеженные очи девушку к краю кровати, раздвигая стройные ножки. Не успев испугаться, цыганка почувствовала, как вошла в нее пульсирующая плоть.
– Колдунья!.. – вырвался из груди Фролло хриплый стон. – Маленькая ведьма!.. Что же ты со мной вытворяешь!?
Увидев, как расширились ее глаза, чуть приоткрылись в беззвучном судорожном вздохе манящие уста в ответ на его вторжение, архидьякон буквально потерял голову от вожделения. Дрожа от нетерпения, с горящим лицом, он едва сумел заставить себя немного подождать и успокоить безумное желание.
– Все мужчины столь безудержны в любви?.. – тихо проговорила Эсмеральда, и губы ее тронула едва заметная, мягкая, чуть насмешливая улыбка.
– Надеюсь, ты не собираешь проверять это опытным путем? – сквозь стиснутые зубы вопросом на вопрос ответил тот; ревнивое пламя полыхнуло в его глазах, заставив с неистовством пригвоздить ее к постели.
Его неукротимая ревность теперь не вызывала в плясунье привычных страха и непонимания. Какое-то новое приятное чувство кольнуло девушку. Этот человек больше не пугал ее. Вполне осознав свою власть над его сердцем и разумом, она знала: стоит проявить немного мягкости, и этот обезумевший хищник в секунду превращался в ручного котенка, готового тереться о ее ноги в ожидании скупой ласки.
Клод тем временем начал двигаться; сначала медленно, затем все быстрее и резче.
– Тебе больно? – с волнением спросил он, останавливаясь, заметив легкую гримаску, появлявшуюся на любимом личике при каждом новом рывке.
– Немного, – прошептала она и смущенно добавила, отворачиваясь: – Слишком… глубоко.
Эти два слова сладко отозвались в сердце мужчины радостной гордостью, однако он постарался взять свое вожделение под контроль. Видеть, как его напряженная плоть полностью скрывается в манящем заповедном саду, было высшим наслаждением, однако опасение вновь причинить возлюбленной боль пересилило его жажду. Священник начал действовать аккуратнее, и маленькая прелестница под ним успокоилась.
– Посмотри на меня, дитя, – попросил мужчина низким от страсти голосом.
Густые черные ресницы затрепетали; огромные глаза распахнулись. Смущенный румянец вспыхнул на щеках под его затуманенным жаждой взором; она вновь попыталась смежить веки.
– Нет-нет, пожалуйста… – вновь взмолился он, удерживая ее взглядом, точно удав – жертву.
Каждый толчок отзывался в ее подвижных чертах; расширившиеся зрачки застыли, прикованные его горящим взором, лишь трепетали длинные ресницы. Нестерпимое желание нарастало с каждой минутой при виде этого прелестного личика, распахнутых глаз… Чуть приоткрытый ротик так и манил завладеть им, что Клод не преминул сделать, поняв, что больше не имеет ни сил, ни желания сдерживать себя.
Приглушенный всхлип вырвался из уст девушки, но жестокий поцелуй тут же заглушил его.
– Прости… Прости меня… – в исступлении шептал мужчина, покрывая неистовыми поцелуями ее лицо, плечи, грудь. – Ты так божественно прекрасна… Я больше не могу терпеть… Я должен… должен познать тебя полностью.
С ожесточением обреченного он еще несколько раз глубоко погрузился в беззащитное перед его притязаниями, открытое женское лоно. Утробный вскрик вырвался из груди архидьякона, когда, крепко сжав обнаженное тело, он достиг самой сути ее естества и замер, орошая его своим семенем. Наслаждение было настолько острым и полным, что казалось почти мучительным. В последний раз содрогнувшись всем телом, священник упал на ее грудь.
Пару минут спустя жертва его глубокой страсти, его порочной любви чуть шевельнулась: ей явно было некомфортно. Точно очнувшись от забытья, Клод поспешно поднялся и бережно уложил девушку в постель, укрыв одеялом. Устроившись рядом, он коснулся большим пальцем еще совсем детской щечки:
– Тебе было неприятно?.. О, не злись на меня, красавица! Обещаю, больше мы не будем любить друг друга так. Но твое манящее тело, такое юное и соблазнительное, раскрывшееся, точно свежий розовый бутон, готовое полностью принять меня, было поистине непреодолимым искушением для несчастного грешника!.. Молю, прости меня! Эсмеральда…
– Вы говорите, что любите меня, но постоянно причиняете боль, – прошептала цыганка, не открывая глаз. – Если это и есть любовь, то я не хочу, чтобы меня любили…
Клод не нашел, что ответить. Эти слова привели его в отчаяние. Ласково обняв ее, он устроил прелестную головку у себя на плече и нежно, точно маленькую девочку, гладил по волосам, пытаясь утешить. О, если бы только прелестная чаровница любила его, как любила своего капитана!.. Тогда бы она видела, что движет им; она бы не боялась каждого его неосторожного движения, не бежала его ласк, не дичилась страсти. Впрочем, все это лишь пустые мечты… Ему нужно действовать вдвое мягче, вдвое осторожнее, ни на миг не забывая, что их любовь – это только его любовь. Следует быть благодарным уже за то, что она сдержала слово и выполнила свою часть уговора… почти выполнила.
– Мне придется покинуть тебя, девушка, – священник огорченно взглянул в окно на давно вставшее солнце. – До вечера дом в твоем полном распоряжении. Я предупредил служанку, что сегодня ее присутствие здесь не требуется: она лишь приготовит еду и уйдет. Я… у меня есть кое-что для тебя, чтобы ты не скучала одна.
Небрежно бросив на стул измятую сорочку и накинув подрясник, Фролло подал ей платье. После он провел девушку в небольшую комнатку с единственным окном, расположенную по соседству со спальней и похожую на кладовку. Полки были завалены материей.
– Все здесь – для тебя, – тихо объяснил Клод, обвив рукой тонкую талию и поднося к губам изящные пальчики. – Ты можешь выбрать все, что понравится: сошьешь себе наряды, платки, постель.
– Не пытайся купить меня! – возмущенно вырвалась из его рук плясунья. – Я все равно не останусь с тобой – ни за что!..
– Я… я лишь хотел сделать тебе приятное. Завтра, когда ты… покинешь меня… можешь забрать эти ткани с собой. О, если бы я только думал, что твою любовь можно купить, я бы ограбил королевскую сокровищницу и бросил к твоим ногам! Увы!.. Это произведет на тебя не больше впечатления, чем все мои мольбы.
Сокрушенный, вышел он из кладовки, оставив Эсмеральду в одиночестве. Его слова польстили цыганке: она поверила, что это вовсе не попытка подкупить и запереть ее здесь. С любопытством начала она рассматривать сваленную в беспорядке материю: тончайший лен, из которого можно изготовить прекрасное белье, хлопок всех возможных цветов для ярких юбок, шерсть, столь незаменимая в зимнюю пору, даже несколько кусков шелка и узорчатой камки, а также целый рулон светло-серого, мягкого кашемира. Нашлось и серебряное шитье, и даже куний и кроличий мех. Он что же, скупил целую лавку?! Столь широкий жест, как бы ни хотелось девушке этого отрицать, произвел на нее неизгладимое впечатление: выросшая в бедности, никогда не имевшая больше трех нарядов в своем сундуке, она почувствовала себя почти королевой, с упоением рассматривая, трогая и прикладывая к телу все это богатство.
…Архидьякон Жозасский, конечно же, не скупил лавку. Он лишь приказал доставить ткани в дом, чтобы любезная его сердцу особа выбрала, что ей по душе – остальное же сговорился вернуть и получить часть суммы назад. Деньги, столь бережно сберегаемые им в течение многих лет для выкупа поместья, сейчас утекали сквозь пальцы, подобно воде. Однако Фролло не испытывал по этому поводу никакого огорчения: напротив, он мечтал хоть как-то отблагодарить любимую женщину, отдавшую ему бесценный дар своей невинности и позволившую познать Рай на земле. Торопливо шагая к собору, священник мечтал, как зайдет на обратном пути в ювелирную лавку и подберет достойные этой королевы Двора Чудес драгоценности.
– Если бы только я не знал отца Клода, почитай, вот уже поболе десяти лет, я бы сказал, что он влюблен, – изумленно заметил пожилой причетник своему молодому коллеге, с которым вот уже полдня они обменивались удивленными взглядами.
Действительно, архидьякон Жозасский, второй викарий епископа, вел себя, мягко говоря, необычно. Всегда хмурый, сосредоточенный, погруженный в себя, сегодня он был рассеян; на губах блуждала мечтательная улыбка. Во время службы прихожане, боявшиеся прежде ненароком встретиться взглядом с бесстрастными, словно бы прожигающими насквозь глазами священника, сегодня с удивлением ловили его умиротворенный, ободряющий, теплый взор. Даже до верного Квазимодо, после неудачного покушения на цыганку не удостаивавшегося никакого внимания к своей персоне, долетели отзвуки хорошего расположения духа Фролло. Объясняясь одним им понятными жестами, его приемный отец выразил удовлетворение и даже похвалу горбуну за утреннюю звонницу. Стена отчужденности, возникшая между ними в последнее время и лишь упрочившаяся после внезапного исчезновения с Соборной площади малютки-танцовщицы, была разрушена. Ласково потрепав по всклокоченной рыжей голове своего несколько обескураженного воспитанника, удивленно, благодарно, но печально глядевшего на него единственным глазом, отец Клод удалился. Через несколько часов после полудня, когда последний покидал Собор Парижской Богоматери, закутываясь на ходу в просторный черный плащ, внимательный взгляд урода провожал его. Замерев над горгульями, словно и сам являлся каменным изваянием, Квазимодо смотрел вслед человеку, которого знал с младенчества, и смутное беспокойство терзало сердце. Горбун чувствовал перемену в своем приемном отце, но не мог выразить, в чем она заключалась; он силился проникнуть в сердце своего господина, однако неповоротливые мысли заточенного в убогое тело несовершенного разума не желали облачаться в слова или образы, ограничиваясь лишь смутными предчувствиями и неясными ощущениями.
========== X ==========
До заката оставалось еще добрых три часа, когда Фролло уже торопливо подходил к домику, где накануне познал счастье столь полное, что не согласился бы обменять его даже на рецепт философского камня. Странно, но наука, которую одну прежде считал он достойной своего внимания в скоротечной земной жизни, теперь представлялась ему никчемной в сравнении с чувственным опытом: все книги мира не могли отныне заменить ему живого тепла, а из знаний, к которым он стремился, значение имело только одно – потребность снова познать эту женщину.
По мере приближения к цели архидьяконом овладевало беспокойство, быстро перешедшее в панику: он не найдет ее там, где оставил. Вчера маленькая плясунья явственно обозначила свои намерения, попытавшись сбежать до того, как все случилось, и вряд ли одна ночь что-то изменила. О, проклятье, зачем он только не запер дверь на ключ?! Впрочем, это не остановило бы маленькую ведьму… Нужно было остаться с ней, не отлучаться ни на миг до самого рассвета!.. Но поздно: она, без сомнения, ушла, и теперь ни угрозы, ни мольбы не в силах вернуть ее…
Одолеваемый этими горькими сомнениями, священник влетел в дом – никого. Огонек безумия заплясал в его глазах; торопливо поднялся он по лестнице, распахнул дверь спальни, едва не сорвав последнюю с петель – и застыл на пороге, точно каменный истукан.
Эсмеральда обернулась, потревоженная этим шумом, и в упор уставилась на Клода. Скорее почувствовав, чем оценив его состояние, она непроизвольно вздрогнула; глаза широко распахнулись, так что мужчине на секунду показалось, еще миг – и он утонет в них, захлебнется от восторга в этой лучистой черноте, приняв самую прекрасную в мире смерть. Судорожно вздохнув, он вцепился в косяк, не в силах сразу успокоить сердце после пережитого во власти дурных предчувствий кошмара.
Цыганка же, в свою очередь, и не помышляла о побеге: к чему?.. Предстоящая ночь не пугала ее: терять больше было нечего, да и монах, как мудро заметил Пьер, вовсе не оказался таким уж невыносимым – в чем-то он был даже забавен. К тому же, глупо было бы сдержать слово лишь наполовину: напрасно лишиться невинности, но так и не успокоить собственную совесть. Кроме того, плясунья опасалась, как бы священник не возобновил свои домогательства и уловки, вздумай она покинуть его раньше назначенного срока, терпеть до которого оставалось всего одну ночь.
– Мне стало скучно, и я попросила у вашей служанки швейные принадлежности, поскольку у меня даже нет рубашки под платьем, – действительно, до того, как мужчина ворвался в комнату, девушка занималась рукоделием, склонившись над тонкой льняной материей.
Не ответив ни словом, ни жестом, ибо вряд ли ее речь вообще достигла помрачившегося на минуту разума, Клод быстрым шагом подошел к замершей цыганке и впился в ее губы жадным, иссушающим, отчаянным поцелуем. Напряжение, наконец, начало отпускать, уступив место слепому обожанию и очередному приступу болезненного желания.
– Ты здесь!.. – в исступлении шептал Фролло, привлекая к себе не ожидавшую сразу такого напора Эсмеральду. – Любовь моя… Мое искушение… Красавица!.. Ты здесь, со мной…
Казалось, в эту секунду счастье было даже более полным, чем вчера: она осталась, дождалась его, по своей воле!.. Снова в его объятиях, но уже не отбивается, не пытается вырваться, не уворачивается от его страстных поцелуев…
Архидьякон прижал девушку к стене, осыпая несдержанными ласками ее тело; его жадные руки скользили по соблазнительным изгибам, нетерпеливо задирая платье и обжигая обнаженную кожу. На самом деле, Клод вовсе не так представлял себе их встречу, покидая утром свою плененную ласточку: он мечтал порадовать ее подарками, нежно приласкать, не пугать больше своей несдержанностью… Однако сейчас не смог бы оторваться от маленькой чаровницы даже под страхом смерти и вечной муки в адском пламени – настолько велика была его жажда, порожденная собственными страхами и последовавшим облегчением.
На секунду оторвавшись, священник скинул с себя рясу и подрясник, в спешке едва не разорвав; жалобно звякнул прикрепленный к поясу черный мешочек. Цыганка стояла недвижно, прислонившись к стене, и тяжело дышала приоткрытым ртом; на раскрасневшиеся щеки падали длинные тени густых ресниц; смеженные веки чуть подрагивали. Грудь, слегка обнажившаяся из-под платья, часто вздымалась.
– О, дитя, ты так прекрасна, так невинна!.. – восторженно проговорил мужчина, вновь припадая к не предпринимавшей ни единой попытки высвободиться плясунье. – Пусть я сгорю в адском пламени, но прежде я познаю Рай, ключ от которого скрыт в твоем Эдемском саду… Девушка, ты сводишь меня с ума! Ты губишь, но ты же и воскрешаешь… Одно твое прикосновение будет для меня больше, чем все святые дары, вместе взятые…
Однако Эсмеральда по-прежнему не шевелилась: открывшись его ласкам, она не спешила дарить свои. Объятый необузданной похотью архидьякон мог бы воспламенить своими настойчивыми, но на удивление нежными касаниями и ледяную фигуру, но все же девушка ни единым жестом не проявляла ответного желания.
– Обними же меня, моя маленькая колдунья!.. – взмолился, наконец, Фролло, мечтая только о капле нежности горячо любимой им прелестницы. – Прошу! Ответь на мои поцелуи… Не бойся, коснись меня!..
С минуту все оставалось по-прежнему, но вот Клод с упоением почувствовал, как ее мягкие губы чуть шевельнулись; сердце его заколотилось с удвоенной силой, а глубокий, страстный поцелуй, повинуясь ее несмелому ответу, сделался вдруг чувственным и исполненным невыразимой нежности. Маленькие пальчики робко дотронулись до груди, так что это невесомое касание казалось скорее фантомным, нежели реальным. Другая ручка осторожно легла на мужскую талию, вырвав приглушенный стон из уст влюбленного.
Еще пару минут мужчина наслаждался этой сладкой пыткой, а затем, не в силах больше сдерживать свой пыл, развернул раскрасневшуюся Эсмеральду и уложил животом на стол, на котором по-прежнему оставалась разложена недошитая материя.
– Что вы делаете?.. – слабо запротестовала цыганка, но оказалась придавленной навалившимся сверху священником, одна рука которого забралась под лиф платья, а вторая, задрав юбку, бесстыдно ласкала набухший бутон.
– Твой сад уже сочится соком любви, маленькая чаровница, – хрипло произнес архидьякон, ни на миг не прекращая свой нежный натиск. – Ты можешь отрицать это, Эсмеральда, но твое тело желает меня столь же страстно, как и я тебя… Доверься мне… Люби меня!..
С этими словами Фролло резко выпрямился и вошел в невольно застонавшую девушку, ладони которой уже комкали в кулачках мягкий лен. Ей вторил низкий облегченный вздох.
– Я никогда не смогу насытиться тобой, никогда… – сквозь стиснутые зубы пробормотал Клод, размеренно пронзая придерживаемую за бедра прелестницу.
Стоило цыганке приподняться со стола, как левая рука мужчины переместилась на ее неправдоподобно тонкую талию, а правая ладонь мягко накрыла упругую грудь. Его напор усилился, с каждым толчком пригвождая к столу жертву безудержной страсти священнослужителя. Под конец Клод вцепился в смуглые плечики, буквально насаживая юную красавицу на свою плоть.
– Да… Ты моя… – срывающимся голосом говорил он. – Ты околдовала меня, маленькая ведьма… Сделала своим рабом. Но теперь ты в моей власти… И этот сладкий плен не в силах разорвать ни Бог, ни дьявол! Сегодня ночью я заставлю тебя кричать от наслаждения!.. О, моя Эсмеральда, какое это блаженство – находиться в тебе, видеть, чувствовать, как моя плоть врывается в твое влажное лоно! Как долго я мечтал об этом, грезил о твоих длинных ножках, представлял в своих объятиях гибкое тело… И вот я владею тобой!.. Я один…
Удары сделались еще более быстрыми и сильными; мужское естество полностью скрывалось в податливом девичьем теле. Вскоре Эсмеральда услышала низкий стон и почувствовала, как разбухшая плоть, подрагивая, извергается, подобно пробудившемуся вулкану. Не в меру крепкие объятия благодарного, опустошенного мужчины едва позволяли вздохнуть.
– Прости, дитя, я, наверное, снова испугал тебя, – прошептал священник, разворачивая ослабевшую девушку лицом к себе; точно ребенка, прижал к груди и с любовью приглаживал черные пряди, задумчиво глядя в окно, за которым багровыми отсветами начинал разгораться закат. – Я не понимаю, что со мной. Одной мысли о тебе достаточно, чтобы я потерял голову… Я, кто мужественно противостоял соблазнам плоти даже в цветущей юности!.. Сейчас же вспыхиваю, точно сухая трава, не в силах противиться греховному зову. Ты единственное искушение, бороться с которым я не в силах. Из-за тебя я нарушил священные обеты… Но взамен обрел скоротечное счастье столь ослепительное, что, даже разверзнись подо мной адская бездна, не задумываясь сделал бы это снова. Что же за тайна сокрыта в тебе, красавица?.. Возможно ли разгадать чары, окутывающие тебя?.. Ты сладка, точно липовый мед, но даришь горечь, что пристала лишь полыни; ты танцуешь откровенно, будто солдатская девка, но душа и тело твои непорочны, как у самой Богоматери; ты, словно дикая кошка, готова пронзить кинжалом собственного мужа, вздумай он прикоснуться к тебе, и ты же, олицетворяя кротость и прощение, единственная готова проявить сострадание к несчастному горбуну, пытавшемуся похитить тебя…
– Он был лишь орудием, – едва слышно возразила Эсмеральда.
– Да, да, и все же… Кто же ты такая, моя маленькая ведьма?.. Ты сплошное противоречие, в тебе нет и намека на гармонию – и все же ты совершенна. Загадка, что таится в тебе, неразрешимее философского камня. Познать тебя – значит познать истину. Но чем ближе я к тебе, тем более невозможным представляется мне постигнуть суть самого прекрасного из Божьих творений и тем соблазнительнее становится эта недостижимая мечта… Однако, красавица, я ведь вовсе не об этом намеревался говорить, когда спешил сюда! У меня кое-что есть для тебя.
С этими словами он выпустил возлюбленную из объятий и быстро накинул на себя льняную сорочку. Затем отвязал от пояса сброшенной в спешке рясы довольно увесистый бархатный мешочек и высыпал на стол перед смущенно оправлявшей платье плясуньей несколько тяжелых браслетов. Глаза ее округлились от удивления:
– Это… это золото?.. – бедняжка даже не решалась коснуться тускло мерцающих драгоценностей.
– Литое. Вот этот инкрустирован черным жемчугом – эти переливающиеся бусины напомнили мне твои глаза… Ты ведь носила браслеты, я помню, как они звенели на твоих запястьях во время танца.
– Да, хотя, конечно, мои были вовсе не из золота; только в темнице у меня отобрали и их тоже! Не думай, будто я возьму твои подношения и буду и дальше тешить тебя своим телом!.. Я не продажная девка, и если бы не эта ужасная, бесчестная сделка, не этот болван Пьер…
Цыганка внезапно разрыдалась, закрыв лицо руками и утыкаясь головой в стену. Эта странная реакция оказалась настолько неожиданной для Фролло, что с минуту он просто стоял с потерянным видом, не зная, что сделать, что сказать, как успокоить эту девочку, горькие слезы которой рвали ему сердце. Не в силах терпеть более ее прорвавшегося, наконец, отчаяния, архидьякон Жозасский упал на колени, точно пред иконой, обнимая колени своей несчастной жертвы и умоляюще глядя снизу вверх:
