Текст книги "Поздний старт (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Часть 1. ==========

– Ну что, готов? – Стен шлёпает резинкой моих плавок, за что получает локтем в бок.

– Немного колотит, – передёргиваю плечами, пытаясь сбросить напряжение. Даже в раздевалке слышно, насколько заведены на трибунах поддерживающие своих фаворитов зрители. – Но ведь это нормально, да?

– Эй-эй, – Стен обнимает меня, утыкаясь подбородком в плечо, – сбавь обороты, всё пучком. Пощади старческие нервишки нашего тренера.

– Кто тут старческий? – тренер грозной альфьей тучей застывает в дверном проёме. – Помнится, не так давно я обошёл тебя на стометровке, Андерсен.

– И конечно же, тренер, я вам ни капли не поддавался, – запрокинув голову, полушутливо отвечает альфа, а после шепчет мне на ухо, – просто в вечер накануне слегка перебрал с тёмным баварским.

– Ладно, на выход. До заплыва двадцать минут, а вы ещё даже не разогрелись, – подгоняет тренер. Волнуется. За нас, не таких уж и юных и далеко не неопытных, но на соревнованиях такого уровня оказавшихся впервые.

– И, Панич, – только немного унял тремор и попытался стянуть спортивную кофту, как тренер снова нагнетает обстановку. Покосился на него. Краем глаза заметил угрюмый взгляд тёмных глаз, следящий за воплощением самой невозмутимости и просто никогда неунывающим Стеном. Нет, в такой обстановке мне точно не расслабиться, – постарайся хотя бы сегодня не зазеваться на старте.

– Постараюсь, – не пообещав ничего конкретного, сбрасываю кофту и выхожу из раздевалки. Рёв болельщиков на миг дезориентирует, а свет прожекторов слепит глаза. Вот теперь я спокоен. Почти.

– Давай уже, делай свой последний шаг, – меня подбадривают, будто я и сам не знаю, что стою в шаге от того самого бортика, за которым, на расстоянии ста метров, меня дожидается моя мечта. Просто наслаждаюсь моментом. Думаю, я это заслужил.

Мои воспоминания из детства обрывочны и размыты. Помню только, что мир не казался мне огромным. Я просто был очаровательным солнышком и милым ангелочком, как называли меня родители. Помню, что мне всё было интересно, ничто не смущало и не казалось странным, запретным, неправильным или же опасным, за что, собственно, я после и получал от отца по мягкому месту. Не помню, что тогда произошло, но отчётливо врезалось в мою память, как папочка обнимает меня крепко, безмолвно плача. Тогда же, кажется, я и решил, что из-за меня папа больше никогда не будет проливать слёзы, но моё слово впоследствии оказалось не столь же твёрдым, как моя детская решительность.

Это была самая прекрасная пора моей жизни, состоящая из неведения и познания. Например, того, какой на самом деле смысл был вложен соседом-омегой в фразу, брошенную в сторону моего дорогого родителя: «Какой у вас… рослый ребёнок».

А мне нравилось быть таким – рослым. Я сам мог дотянуться до полок и дверец шкафчиков, самостоятельно причёсывался у зеркала и даже не становился на стульчик, чтобы почистить зубы (всего лишь на невысокую подставку), и старшие мальчишки со двора меня никогда не задирали, хотя моих одногодок регулярно гоняли с качелей и песочниц. Я гордился собой, смелым и сильным, и радовался, когда папочка называл меня своим маленьким помощником. В общем, детство моё шло безмятежно. До тех пор, пока я ещё принимал себя таким, какой есть.

Впервые ощущение, что что-то не так, как обычно, я испытал, когда пошёл в начальную школу. И охватило оно меня после того, как я заметил слишком серьёзные выражения лиц своих родителей, на торжественной линейке стоящих за моей спиной. Я то и дело оборачивался, совершенно не слушая директора, за что получал от папы предупреждающие взгляды и сварливые распоряжения, произнесённые шёпотом. В то время я понимал только одно: все эти люди вокруг мне не нравятся. В школу я не хотел. Я хотел домой.

– Учись хорошо, Мир, – напутствовал меня папочка, присев на корточки и отряхивая мою новенькую школьную форму от невидимых пылинок, – и обязательно подружись с ребятами из класса.

– Учись так, чтобы я тобой гордился, Свят, – отец солидно пожимает мою вспотевшую от переизбытка чувств ладонь, – и чтобы меня поменьше вызывали к директору.

– Кристиан! – возмущается папочка, поднимаясь и воинственно упирая руки в бока.

– Чего? – невозмутимо отвечает отец, подмигивая мне.

Мне нравится моя семья. Она дружная и заботливая, любящая, поэтому в тот момент мне захотелось сделать что-то важное и недетское, по-взрослому серьёзное. Будучи всего лишь ребёнком, я понимал только одно: для меня важны только мои родители и счастливые улыбки на их лицах. Всё.

– Обещаю! – выкрикиваю торжественно, клятвенно прижимая кулак к груди. Тогда этот жест казался мне чем-то запредельным, каким-то вселенским символом чести и достоинства, ведь я позаимствовал его у самого крутого персонажа комиксов, который был из тех супергероев, что всегда выполняют свои обещания.

– Видишь, Радован, – отец приобнимает папочку, а я улыбаюсь, потому что мне нравится то, что я вижу, – Свят уже большой мальчик, а ты всё «наш малыш…», «наш малыш…».

Я гордо выпятил грудь, со стороны наверняка походя на ещё не обросшего перьями индюшонка. Это была гордость. Тот маленький я ещё этого не понимал, но уже гордился тем, что меня назвали «большим». Только теперь я понимаю, что на самом деле гордиться там было нечем.

Детство осталось за порогом классной комнаты. Это я понял по устремлённым на меня взглядам мальчиков, с которыми мне предстояло учиться шесть лет. Папа часто говорил, что дружба начинается с улыбки. Я верил папе, да и во дворе этот приём всегда срабатывал. Стоило мне подойти и улыбнуться, как мальчики тут же уступали мне место в песочнице и делились со мной игрушками, поэтому в своём успехе в тот миг я был уверен на все сто.

– Всем привет, – улыбаюсь широко, как и учил меня папа. Может, чересчур, как говорят, от уха до уха, но тогда я просто старался изо всех сил. – Меня зовут Святимир Панич. Можно просто Свят. Или Мир. Надеюсь подружиться со всеми вами.

Из двадцати одноклассников тихим «привет» мне ответило лишь несколько. Я пожал плечами, подумав: «Как они скучны и занудны», – и просто занял то место, что было свободно. Даже когда мы, выложив на парту новенькие учебники и чистые тетрадки, поднялись, чтобы поприветствовать классного руководителя, я не догадался, почему смотреть в затылки стоящим впереди тебя совершенно не почётно для таких, как я.

Детство закончилось, но что за пора наступила следом, я так и не понял. Вроде как я всё ещё был маленьким мальчиком, но в моей голове уже усиленно крутились шестерёнки, меняющие мои взгляды на мир вокруг. А он оказался огромным и далеко не столь прекрасным, справедливым, понятным и простым, как в сказках.

В классе я так ни с кем и не сдружился. Моя цель, иметь много знакомых, несколько хороших друзей и одного лучшего друга, как вновь-таки советовал мне папочка, воплотилась с нахальной посредственностью, дразня мою хрупкую детскую психику. Да, сейчас я могу так рассуждать, но тогда мне было просто обидно из-за того, что от моих титанических усилий не было никакого проку.

Как и наставляли меня родители, учился я хорошо, почти на отлично, если бы не уроки рисования, на которых я получал твёрдый и стабильный неуд. Естественно, ко мне часто обращались за медвежьей помощью – дать списать, а я сам был наивен, полагая, что, справившись с домашкой за других, обрету благодарных мне за это друзей. Как бы по-детски это ни звучало, но взамен за своё добродушие я не получал даже конфет.

– Ты дурак, Мир, – серьёзно-взрослым жестом поправив очки, как-то сказал мне Исия.

– Чего? – вмиг нахохлившись, отодвинул от себя едва начатый обед.

Так уж получилось, что из всего класса более-менее дружеские отношения мне удалось наладить только с этим четырёхглазым, щуплым и мелким парнишкой-ботаником. Со стороны мы наверняка выглядели комично, над нами неоднократно подтрунивали, причём довольно часто со злым умыслом, но, в отличие от меня, Исия было плевать. Он был сам по себе, занудный, как и его мудрёные книжки, башковитый, а оттого важный, словно заморский павлин, и немного странноватый, чего ни капли не стеснялся. Я так не мог. Я должен был понять – почему. Почему меня не покидало ощущение, что я не такой, как все.

– Того, – Исия пододвигает тарелку мне обратно. – Они же использую тебя. Все, – подчёркивает, опять-таки важничая. Одна только его глупая привычка поправлять очки, чуть приподымая их за оправу, бесит меня до надутых раскрасневшихся щёк, – а за спиной смеются и обзывают.

– Врёшь, – шиплю, подтверждая свою правоту ударом кулака по столу. Кажется, это вполне по-взрослому. – С чего бы им обзываться?! Ты просто завидуешь, Исия, потому что с тобой вообще никто не дружит и даже списывать у тебя не просит.

– С того, что ты омега, – бросает Исия небрежно, словно только что, и усилий-то особых не прилагая, решил простейшую задачку, над которой я сам ломал голову несколько часов, а после водружает грязную посуду на поднос, встаёт и просто уходит.

Конечно, я описал эту сцену с точки зрения себя нынешнего, тогда же наша с Исия перепалка походила на склочку двух желторотых воробьёв, однако… Именно в тот день я задумался над тем, что значит быть омегой.

Мне было семь, и я знал, что я, как и мой папочка, стану омегой. Омега – это пара альфы, которую тот защищает и о которой заботится. Омега даёт жизнь их с альфой детям, вкусно кормит и заботится о домашнем уюте. Так делал мой папа, поэтому таковым было моё представление об омегах, но из-за услышанного от Исия во мне что-то щёлкнуло. Будто механизм переключился на режим более мощных шестерёнок. В тот день я впервые задумался о том, что быть омегой – это ещё что-то, причём намного более важное, чем я представлял себе до этого момента.

Мне было восемь, когда случилось ЭТО. Ну, сейчас я вспоминаю о том уже с улыбкой, но тогда для меня, ученика младшей школы, впечатления были просто ошеломляющие.

– Дети, внимание! – наш классрук, чуть запыхавшись, пытался цивилизованно построить нас попарно, но мы, ученики, были слишком взбудоражены, чтобы слушаться и не перешёптываться. Нас вели в бассейн, и лично у меня это было впервые.

– Все взяли плавки?! – ещё громче спросил учитель, и я смутился. После того разговора с Исия я так упорно наседал на папочку, требуя объяснить мне, что значит быть омегой, что он таки сдался.

– Быть омегой – это вот, – отложив в сторону бумаги, с которым он возился целый вечер, Радован Панич поднялся во весь рост, указывая на себя открытой ладонью. – Быть как я. Понял?

Активно киваю, хотя на самом деле понял лишь одно и то – буквально. Если и папа, и я – омеги, значит, мы должны быть похожи. Отстав от занятого папочки, ушёл в свою комнату и долго рассматривал себя в зеркало. Да, у меня были папочкины темные волосы, но на том моё сходство с омегой Радованом Паничем заканчивалось.

Голубые глаза, светлая кожа, тонкий нос, да и общие черты лица – я был маленькой копией своего отца, но отец – альфа, а я – омега. Разве так бывает? Подобное так и не смогло утрястись в моей маленькой детской головке, а опять приставать к родителям с расспросами я не стал. Наша семья переживала не лучшие времена, впрочем, как и большинство сербских семей среднего достатка, и оба моих родителя упорно трудились, чтобы обеспечить мне, их единственному сыну, достойное будущее. В общем, разбираться тогда с возникшими в моей голове вопросами мне предстояло самому, хотя я и не представлял, как сложить то, что само по себе не слагаемо.

Учителю таки удалось нас построить колонной по два, следуя принципу «от мала до велика». Мой друг Исия оказался в первых рядах, а я почти в самом конце, между альфами.

Повторюсь, что в то время я не понимал всех особенностей ни видовой, ни половой разницы между омегой и альфой, но инстинктивно чувствовал, что так быть не должно. Меня не должны приравнивать к альфам. Не должны ставить в пару с альфой и заставлять держаться с ним за руки. Мне вообще не место среди альф.

– Что, Панич? Стрёмно? – одноклассник из разряда тех, что шкодничают, пытаясь заработать свой первый малый авторитет и прихвостней в коротких штанишках, хватает меня за руку и крепко сжимает пальцы на моей омежьей ладони.

– Отцепись! – бросаю зло, с силой дёрнув руку обратно. Освободился от его мерзкого потного захвата, отвернулся и хмыкнул, мол, чтоб знал, что это ему не сопляков-погодок шпынять.

Тогда мне не показалось это странным. Напротив, я был горд тем, что сумел поставить зарвавшегося мальчишку на место. Пусть Исия только попробует теперь сказать, что я со всеми заискиваю, пытаясь снискать их расположение, да и задира этот, раз получив по щам, ко мне больше не сунется. В общем, горд настолько, что даже не обратил внимания на то, как на эту сцену отреагировали другие мелкие альфы. Тогда я ещё по определению не понимал, почему омега не может вырваться из захвата альфы.

К моему глубочайшему разочарованию, на этом мои перипетии не закончились. Сейчас я воспринимаю произошедшее как важный жизненный урок, но в тот день мне было безумно неловко и стыдно.

Мы были детьми, поэтому, естественно, и речи не было о том, что альфы и омеги будут переодеваться порознь. Ни у кого из нас ещё не было своего запаха, мы даже не смотрели друг на друга так, будто нас что-то различает. Каждый просто знал, что лет через пять всё изменится, и тогда пометка «ω» или «α» возле порядкового номера в школьном журнале будет означать нечто очень важное, а пока все мы двадцать и я один, толкающиеся у входа в раздевалку, были просто бетами.

Как нам объяснили на уроках обществознания, бета – это особый период в жизни особи от её рождения и до полового созревания. Увы, даже будучи умным и сообразительным, я так и не смог понять, чем же с виду отличается альфа от омеги в бета-периоде.

– Святимир, что-то случились? – перед учителем было стыдно, потому что нас двадцать один, а он просто – один, не считая выделенного для нашей группы инструктора, и именно я стал причиной беспокойства классовода.

Отвернулся упрямо, промолчав. Подумал, что учитель не станет докапываться и просто уйдёт помогать остальным, но пан Игнац тоже оказался упрямым. Совсем как я. Тогда-то я и подумал, что между мной и этим взрослым омегой есть нечто общее, хотя моя мелкость так и не позволила мне понять, что именно.

– Я не хочу переодеваться при всех, – пробубнил, хмурясь.

– Господь Триединый, я уж было подумал! – учитель с явным облегчением всплеснул руками и просто забрал меня с собой в раздевалку для взрослых омег.

Пан Игнац мне очень нравился. Он был добрым, умным, в меру строгим и справедливым, но иногда совершенно несообразительным. Учитель подумал, что я просто стесняюсь – всё-таки единственный ребёнок в семье, мало ли какие у нас в доме порядки, – но на самом деле я испугался.

Смотря на своих одноклассников, переодевающихся в плавки без присущего взрослым стеснения, я постепенно приходил к ответу на столь терзающий меня вопрос. Дети всё познают в сравнении. Вот и я сравнил то, что видел каждый день в зеркале, с тем, на что смотрел в тот момент.

Омеги даже в столь малом возрасте уже отличались от альф ростом и телосложением. Омеги невысокие и хрупкие, тонкокостные и миловидные. Омежестость заметна по поведению, эмоциональным реакциям, по тому, как омега общается с себе подобными и как меняется, стоит в поле её зрения появиться альфе. Пусть пока ещё беты, но дети всё равно, инстинктивно, чувствуют, кому в будущем быть нерушимой опорой семьи, а кому – хранителем домашнего очага.

Конечно, я опять говорю с точки зрения себя нынешнего, взрослого, тогда же я понял одно: во всём я больше похож на альфу, чем на омегу.

– Исия, – спросил осторожно, полушёпотом, нагнав мелкого, когда мы уже топали к бассейну, – почему ты не сказал мне, что я похож на альфу?

– Чтобы ты сам, наконец, до этого додумался, – отмахнулся от меня омега, более заинтересованный плавательным жилетом, с которым никак не мог совладать.

Он подошёл к нему и просто помог упаковаться в этот злосчастный жилет. Альфочка года на два старше, из группы, на смену которой в бассейн пришли мы. Исия улыбнулся ему и сказал: «Спасибо». Альфа улыбнулся ему в ответ и пожелал хорошо провести время. Впервые на щеках нашего сухаря-ботаника я увидел милый румянец.

Обиделся и просто отошёл. Что-то в этой сцене было мне неприятно. Тогда я думал, что это из-за того, что Исия поступил по-свински, не сказав мне очевидного. Но то была ревность, детская и неосознанная, и только много лет спустя я сказал этому мелкому гению огромное спасибо за то, что дал мне возможность понять всё самому, дабы поверить в поджидающую меня реальность.

– Круто! Это было круто! – мальчишки восхищённо кричат, присев на бортике у самой кромки воды, а я просто стою в стороне молчаливо и не отвожу взгляда от второй дорожки.

Плавал я довольно посредственно, да и не только я, поэтому, когда Надан прыгнул в бассейн с куба и просто поплыл, быстро перебирая руками, все пришли в восторг. Я тоже пришёл, правда, мой восторг был немного иным. Я не был удивлён умением Надана плавать. Я был покорён самим процессом и видом.

Руки Надана воспаряли над водой, словно крылья птицы. Он плыл уверенно и легко, слажено, держа темп и ритм, в отличие от нас, барахтающихся в воде и цепляющихся за свои плавательные доски. Да, немного сумбурное описание увиденного, но тогда я просто понимал, что хочу того же. Хочу, как и Надан, остаться сам на сам со стихией, стать её частью и укротить её.

– Надан, ты такой классный! – маленький альфа только выбрался из воды, и его тут же окружили омежки, ещё не понимающие, почему они это делают, но инстинктивно пытаясь быть поближе к тому, кто выделялся среди остальных альф.

Я бы тоже подошёл, если бы не заметил, что за широкой, бахвальской улыбкой Надан пытался спрятать свой грустный взгляд.

– Надан! – догнал альфу у самой раздевалки, крепко ухватив за руку.

– Чего тебе? – грубо бросил он мне в ответ, наверняка надеясь ещё и посмотреть свысока, но, увы, мы с Наданом были одного роста. Ему это, судя по выражению лица, не понравилось, а вот мне – как раз наоборот, придало уверенности и храбрости.

– Почему тебе не нравится плавание?! – выпалил на одном дыхании, смотря Надану прямо в глаза с явным намёком на то, что требую ответ. В то время я ещё не понимал, с кем и в каком тоне говорю, а вот маленький альфа, похоже, уже был куда более осведомлён в вопросах межполовых отношений.

– Потому что это отстой, – выдернув ладонь, Надан отступает на шаг назад и скрещивает руки на груди. Буравит меня ответным недовольным взглядом, который я просто игнорирую. Мне нужен ответ – и всё. Получив его, я сразу же отстану.

– Мой отец хочет, чтобы я плавал, а я хочу заниматься борьбой. Ясно? – альфа уступил мне, глупому омеге, ответив зло и со вздохом. – Плавание – это не для меня.

– Но это же так красиво! – не унимаюсь, хотя ощущение того, что я досаждаю и навязываюсь альфе, мне очень и очень неприятно. – Словно полёт, только в воде!

– Красиво? – Надан корчит брезгливую рожицу, смотря на меня как-то странно. Тогда я не смог понять, что скрывалось за этим взглядом, а вот сейчас уже и не вспомню, но кажется, то была зависть. – Если так, то бери и сам им занимайся! Придурок!

Надан ушёл, а я так и остался стоять у захлопнувшейся перед моим носом двери. Я думал над его словами, понимая, что нет в них ничего несбыточного. Мечта парить на водных крыльях могла стать реальностью.

– Что? Плавание? – папа, казалось, был не просто удивлён, а, скорее, ошарашен. Он даже застыл с тарелкой в руках, так и не поставив её перед отцом. – С какой стати?

– Это красиво, – на то время это был мой единственный аргумент, потому что я не мог сказать, что просто безумно хочу этого. Хочу снова почувствовать себя в воде, только без всех этих досок, кругов и бдящего воспитателя подле, – и полезно для здоровья, – это уже были слова учителя, но они показались мне вескими, взрослыми.

Несколько дней после похода в бассейн я никак не мог решиться заговорить с родителями и попросить их записать меня в плавательную секцию. Мне казалось, что они не поймут. Папа так точно, ведь он уже пару лет таскал меня по всяким кружкам и школам вроде танцевальных, музыкальных, художественных даже, но больше месяца я не продержался ни в одной из них. Как и сказал Надан, всё это было отстойно.

– Но это не омежье…

– Радован, – глава семьи вмешался неожиданно, но, как оказалось впоследствии, именного его отцовское решение и определило всю мою судьбу, – пусть, если мальчик хочет.

– Ему будет тяжело, – папа всегда был упрямым, поэтому даже тогда, когда точка в разговоре была поставлена столь любимым им мужем, Радован Панич оставался непоколебим. – К тому же спортом нельзя заниматься просто так. У ребёнка должна быть цель, чтобы он прилагал усилия и старания.

– Не без этого, – соглашается отец, и я своей детской головой споро пытаюсь придумать, как убедить родителей в том, что плавание для меня ну очень и очень важно.

– У меня есть цель! – родители одновременно посмотрели на меня. – Я буду плавать лучше и быстрее, чем Надан!

– Кто? – папочка приподнимает брови. Он всегда так делает, когда во время наших с ним занятий по математике я допускаю элементарные ошибки, а значит, ответ мой его не убедил.

– Отлично. Правда, дорогой? – отец обнимает папочку, усаживая его подле себя. – Цель и желание – все условия соблюдены.

– Ладно, я согласен, но… – со вздохом почти сдаётся папочка, ещё продолжая рассуждать о том, что нужно купить для моих занятий и во сколько семейному бюджету обойдётся бассейн, но я уже не вникал во все эти мелочи. Мои глаза слезились, а сердце учащённо трепетало в груди. Я буду плавать, лететь в воде, под водой и над водой. Парить, широко раскинув руки. Это всё, что имело для меня значение в тот момент.

========== Часть 2. ==========

Средняя школа… Хм… Даже не знаю, что я, двенадцатилетний мальчишка, ожидал, перейдя в неё. Наверное, перемен. Все мы их ждём, надеясь, что они принесут с собой что-то лучшее, более яркое, красочное и, конечно же, новое. С переходом в среднюю школу в моей жизни, увы, ничего не изменилось. Более того, я избавился от той детской наивности, которая берегла мою ранимую омежью душу.

О младшей школе у меня остались не наилучшие воспоминания. За все шесть лет кроме как с Исия я больше ни с кем так и не сдружился. Пан Игнац не в счёт: он хоть и относился ко мне хорошо, но вряд ли у меня повернулся бы язык назвать его своим другом. Скорее, наставником.

Исия пошёл в другую среднюю школу, следуя выбору родителей. Возможно, меня бы тоже впихнули туда же – к тому времени материальное положение нашей семьи несколько улучшилось, и мы вполне могли себе позволить обучение в частной школе для омег, – но в этом лицее не было того, без чего я, казалось, не смог бы жить. Там не было плавательной секции.

Папа на этот раз спорил со мной и отцом подольше, аргументируя свою несговорчивость тем, что выбранная мной гимназия находится слишком далеко от нашего дома и что я уже не в том возрасте, чтобы беспечно учиться бок о бок с альфами. По большому счёту, папа был прав, но с другой стороны – меня его слова слегка обижали.

Бетой я перестал быть в одиннадцать, превратившись в самую настоящую омегу. Проще говоря, узнав, сколь «прекрасно» такое явление, как течка.

– Крис, с нашим мальчиком что-то не так, – я до сих пор помню, сколь бледным и потерянным, прижимаясь к своему мужу, выглядел всегда сильный и уверенный Радован Панич. – Одиннадцать… Крис, Миру всего одиннадцать, а у него уже течка.

– Ну почему сразу что-то не так, – отец обнимал папочку крепко, гладя его по длинным волосам. – Переходный период у каждого индивидуален. К тому же одиннадцать – это редкость, а не исключение.

– Оно-то так, – подозрительно хлюпая носом, бормочет папочка, – но я всё равно свожу Мира к врачу.

Всю эту сцену я наблюдал, сидя на диване в гостиной и переводя взгляд с папы на отца и обратно. Я попросту не понимал, чем они так обеспокоены. Да, приятного было мало. Я чувствовал себя так, словно меня пробирает хворь, когда голова кажется огромной и тяжёлой, постоянно клонит в сон, а от температуры ломает всё тело. Понятно, что и омежьи выделения радужности взрослению не придавали, как и необходимость использовать неудобные средства гигиены. Успокаивал я себя тем, что раз в триместр – это не так уж и накладно, зато школьный доктор безоговорочно выписывает освобождение от занятий. Кстати о докторах…

– У вас просто рослый мальчик, – вот что сказал лекарь по делам омежьим, хотя с его искривлённых в подобии улыбки уст эта фраза прозвучала совсем не успокаивающе, а скорее обидно.

– А не могли ли как-то на это повлиять занятия плаванием? – обижался я на папочку после этого долго. Потому, что явно почувствовал, что его вполне устроил бы положительный ответ доктора. По крайней мере, тогда у Радована Панича был бы веская причина забрать меня из секции и, вслед за Исия, отправить в колледж для прилежных омег.

– Ваш сын, омега, плавает? – доктор пристально, приподняв очки, посмотрел на меня, нахохлившегося и буравящего неприятно пахнущего для меня мужчину сердитым взглядом.

– Я не плаваю, а тренируюсь, – вот что я, омега, только-только переживший свою первую течку, высоко вскинув голову, твёрдо ответил взрослому альфе. – И собираюсь тренироваться дальше, пока не достигну уровня чемпиона.

Доктор предпочёл сменить тему разговора, а я сидел перед ним, раздуваясь от гордости за себя непоколебимого, хотя на самом деле, опять-таки, гордиться было нечем. Дерзить альфе, да и просто старшему, недопустимо для примерной омеги. Более того, это ещё и довольно-таки сложно, учитывая то, что дух альфы сильнее и агрессивней омежьего. К тому же мои успехи в плавании были, мягко сказать, не головокружительны, хотя я и не могу сказать, что прилагал мало усилий.

Первый блин был комом по той причине, что мне никак не могли подобрать тренера в плавательной секции. Профессионалов с опытом, конечно, было много, но как только я решительно заявлял, что хочу не просто плескаться в воде, а тренироваться ради достижений, они куда-то испарялись.

Фразу «но он же омега…» я слышал тысячу раз, а за ней следовало: «Вы же как отец должны понимать, что спорт увеличивает мышечную массу, а он у вас и так… росленький». Вот тогда-то я и возненавидел слово «рослый». Даже уже понимая, что телосложением не очень-то и похож на омегу, я не считал это проблемой. Наоборот, быть не таким, как все, это же круто, да?!

Пан Вук же не пришёлся по нраву уже мне. Это был здоровенный, могучий, требовательный альфа, который с высоты своего роста смотрел на меня как на бесполезную моль. Ну, по крайней мере, тогда я ещё не знал, что рост метр девяносто три – это норма для пловца.

Так вот, пан Вук внушал мне доселе неведомый трепет, но выбора у меня не было. А я очень хотел плавать. Пока не узнал, что плавать и заниматься плаванием – вещи совершенно разные. Пан Вук так мне и говорил: «Ты просто плаваешь, малой, а таким в настоящий спорт дорога заказана». Я тренера слушал, но продолжал всё делать по-своему, не понимая, почему пан Вук упрямо возится с, цитирую, «абсолютно бестолковым и не подающим совершенно никаких надежд учеником». Да я бы только рад был, если бы он отказался от меня, и мечтал, чтобы меня взял в свою группу кто посерьёзней.

Пан Вук был моим тренером до тех пор, пока я не выпустился из младшей школы. Особых успехов под его началом я так и не достиг, однако физически, благодаря его нещадным тренировкам, здорово окреп. Смысла в том на то время я не видел, и только намного позже и совершенно случайно узнал, что пан Вук занялся преподаванием, дабы не сидеть без дела, пока проходил реабилитацию после травмы спины, и что я был его единственным учеником.

Отклонившись от темы, я так и не упомянул, что папа добро на смешанную гимназию с плавательной секцией дал, а вот я, впервые переступив порог средней школы, вновь-таки окрылённый надеждами, был не только разочарован, но и морально убит. От меня отвернулись все. Нет, не так: меня даже не попытались принять.

Стоит ли говорить, что в тринадцать лет я уже имел рост сто семьдесят пять сантиметров и, конечно же, был выше большинства моих одноклассников-альф, что уж говорить об омегах. И тощим я при этом тоже не был: плавал я там или все-таки занимался плаванием, но крепкие, выделяющиеся мышцы у меня тоже имелись.

В младшей школе ко мне, такому, уже привыкли, поэтому особо и не задирали, а в средней меня сразу же приняли в штыки. Омеги потому, что после первой течки раскрылся мой истинный аромат, что не могло не привлекать внимание альф. Альфы потому, что я был высоким и крупным, как они, но все равно пах как омега. Заманчиво пах – вот что по секрету рассказал мне одноклассник.

Всё это было печально, но свою печаль мне разделить было не с кем. Друзей я так и не завёл, хотя благодаря успехам в учебе изгоем не был. С Исия, кстати, связь я потерял после второго триместра. Честно сказать, я и не осуждал друга, который из невзрачного беты превратился в симпатичного, утончённого омежку и которому наверняка было неуютно рядом с таким неформатным мной.

Итак, у меня оставалось только плавание, которому я отдавался целиком и полностью. Пытался отдаваться, поскольку сколь бы неомежисто ни выглядело моё тело, я всё равно оставался омегой, к которому в плавательной секции не относились серьёзно ни сокомандники, ни инструкторы. А я мечтал о профессиональных соревнованиях и полном зале зрителей, которые бы с восхищением смотрели на мой полёт в воде.

– Вот какой от тебя прок? – мне было четырнадцать, когда я впервые задумался над тем, что хочу получить от этой жизни и кем стать.

Наверное, в то время у меня в голове в очередной раз перекручивались все шестерёнки, подстрекаемые гормонами и проверяемые на прочность окружающим меня миром. Я пытался найти место такому себе и не находил, не считая, что своими достижениями в учёбе я чем-то выделяюсь, не говоря уже о плавании, которое мне в то время, честно сказать, поднадоело.

Следующий год напросто выпал из моей жизни. Сверхчувствительная омежистость подросткового периода, кромешное одиночество и копившийся во мне все эти годы комплекс неполноценности смешались в нечто, не поддающееся пониманию и обузданию. Сейчас мне жаль, что своими выходками я доводил папу до слёз. Я мог исчезнуть из дому на несколько дней вместе с внезапно появлявшимися и так же быстро исчезающими друзьями. Друзья те сплачивались в соцсетях и никогда долго в одной компании не задерживались. Первая бутылка пива, первый косяк, первый отчаянный прыжок под сенью звёзд с моста да в воду и первый поцелуй с привкусом сигаретного дыма и дешевых чипсов – все это проходили, но не все увязали в этом. Я вот увяз, и мне действительно искренне жаль. Я вынес урок, огромнейший, но уже никогда не смогу исправить то, что натворил.