Текст книги "Реабилитация (СИ)"

Автор книги: Леди Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Откровения. I ==========

Мялся Ткачев долго. Вертел в руках опустевший стакан из-под виски, рассматривал цветочный узор на абажуре приглушенно светящейся настольной лампы, переводил невидящий взгляд с одного предмета на другой, но заговорить не решался. Ирина Сергеевна, с еле заметной снисходительной усмешкой наблюдая за ним, не выдержала первой.

– Ткачев, ты в одиннадцать часов вечера ко мне помолчать пришел? Полюбоваться мной? А может, тебе выпить не с кем?

– И-извините, – пробормотал капитан, наконец поднимая взгляд. В тепло-карих глазах, казавшихся в полумраке совсем черными, светилась какая-то растерянная задумчивость, даже неловкость, как будто собирался признаться в чем-то постыдном, неприятном даже для себя. Собирался и не осмеливался.

С ним что-то было не так. Слишком не так. И что-то подсказывало Ире, что дело тут вовсе не в недавних событиях, изрядно вымотавших их всех, обрушившейся истине, от которой он вряд ли когда-нибудь сможет отойти. От привычной профессиональной цепкости не ускользнуло, каким потерянным, перевернутым он выглядел в последнее время, но выяснять, приставать, лезть в душу к подчиненным никогда не входило в привычку, хотя какая-то смутная, едва ощутимая тревога садняще царапала каждый раз, когда невольно отмечала тихую отстраненность, внезапную закрытость словно погруженного в себя капитана, старательно игнорируя почти-взволнованность и убогую пародию на заботу, толкавших озвучить назревающий вопрос и убедиться, что не предвидится никакой катастрофы.

– Ну, признавайся давай, что натворил?

Мягкая насмешка в чуть хрипловатом, негромком голосе, взгляд пронзительно-настойчивый, но не давящий, лишь в самой глубине настороженно-потемневших зрачков какое-то странное, непривычное выражение, мелькнувшее на долю секунды и исчезнувшее так быстро, что он не успел распознать.

– Ирин Сергевна, вы помните… ну, тот день, когда мы отмечали ваше возвращение, – заговорил наконец Паша, упираясь взглядом в расшитую скатерть и не замечая даже, как судорожно сжимаются лихорадочно сцепленные пальцы.

– Старческим маразмом я пока не страдаю, – в своей привычной манере, вздернув бровь, съязвила Зимина, но Паша не обратил внимания на ехидство.

– В общем, так получилось… – Ткачев потер подбородок, все также избегая взгляда начальницы и, сделав глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, выпалил: – Так получилось, что я поцеловал Измайлову. Случайно. Перепутал в темноте, и…

Изящная чайная ложка, которую Ирина Сергеевна рассеянно крутила в руках, дожидаясь, когда Паша соберется с силами и обозначит суть, с тихим звяканьем скользнула на пол.

– Так ты поэтому сам не свой ходишь? – заледевше-спокойным тоном уточнила Ирина Сергеевна после паузы.

– Я… Ирин Сергеевна, я не знаю, что делать, – Паша устало взглянул в непроницаемое лицо начальницы, словно пытался в ее глазах увидеть единственно верный ответ. – Я не знаю, как мне в глаза Роме смотреть, Лена еще… – Ткачев невольно вздрогнул, вспоминая тот шквал растерянности, неловкости, смущения, когда в прижимавшейся к нему, с готовностью отвечающей на поцелуй девушке опознал жену друга. Это было дико, неправильно и отвратительно-подло: Паше ничуть не становилось легче от понимания, что все произошло по нелепой ошибке, дурацкому стечению обстоятельств, а особенную неприятно-зудящую горечь придавала мысль, что отношения Ромы и Лены в последнее время и без того дали изрядную трещину. Лишним подтверждением тому являлись и участившиеся визиты Измайловой в кабинет оперов, и многозначительно-лукавые улыбки, и какие-то туманно-намекающие фразы, брошенные будто невзначай… Ткачев срывался из кабинета каждый раз, едва завидев на пороге жену друга, избегал даже случайно сталкиваться с ней в коридоре и перестал заглядывать к Роме по вечерам на пиво и футбол, постоянно изводя себя вопросом: сказать или промолчать? Он мог забыть, выбросить из головы тот позорный эпизод, заставлявший его чувствовать себя предателем; сделать вид, что ничего вовсе не было, но как смотреть в глаза давнему другу, в упор не замечающему выкрутасов жены, он не представлял. Разрушить многолетнюю дружбу из-за глупой случайности, из-за женщины, при взгляде на которую не возникало ничего, кроме накатывающего жгучей волной замешательства и стыда? Это была бы слишком дорогая цена за поцелуй, которого не должно было быть.

– Это что, было настолько до охренения незабываемо, что ты теперь сон потерял? – с холодной иронией хмыкнула Зимина, отчего-то не глядя на него.

– Ирин Сергеевна, да причем здесь!.. – горячо перебил Паша и прежде, чем осознал, порывисто стиснул прохладную ладонь начальницы, не заметив, как она почти что испуганно напряглась. – У них и так сейчас какая-то ерунда происходит, а тут еще это… Ирина Сергевна, мы с Ромычем… Да он мне почти как брат, мы с ним столько всего прошли… Он, он если узнает, он ни меня, ни ее ведь не простит…

– Паш, что я могу сделать? – тихо спросила Ира, перебивая скомканную, торопливо-сумбурную речь, и, сама не понимая свой внезапно-успокаивающий жест, мягко погладила его нервно сжимающиеся пальцы. Ткачев вскинул голову, и из напряженного взгляда плеснуло жаркой, искренне-чистой признательностью.

– Поговорите с ней. Ну, как-то по-женски… Ромыч, он ведь ее правда любит, и…

– Я попробую, Паш, – поспешно проговорила Ирина Сергеевна, и Ткачев облегченно выдохнул.

– Спасибо, – негромко произнес он и, не в силах справиться со странно-жаркой волной захлестнувшей благодарности, поднес к губам прохладные тонкие пальцы. – Спасибо вам.

Он знал: только она одна может им всем помочь.

***

– Саш, ты опять с ним встречался?

Скрещенные на груди руки, пристальный, ледяной взгляд, резкий, враждебный тон. Александр терпеть не мог эту инквизиторски-выпытывающую интонацию, как будто он по умолчанию был в чем-то виноват, а значит, должно последовать наказание, обжалованию не подлежащее.

– Мам…

– Что “мам”? Что “мам”? – завелась та с пол-оборота. – Семнадцать лет его не было, а тут нарисовался! Тебе напомнить, чем это в прошлый раз обернулось? Столько лет без него прекрасно справлялись и дальше справимся!

– Мам, Игорь хочет оплатить оплатить мое обучение и возместить те деньги, что…

– Надо же, опомнился! – гневно сверкнула глазами мать. – Все эти годы от него ни копейки не получали, а тут такая щедрость! Нет уж, обойдемся! За твою учебу я прекрасно могу заплатить сама, это раз! Ни в какую Англию ты не поедешь, это два! Видеться с этим… – мама тяжело выдохнула, видимо, справляясь с рвущимися с губ нелицеприятными эпитетами, – я тебе запрещаю, это три! Все, разговор окончен!

Сердитый хлопок двери, от которого висящий на стене плакат сорвался и упал за кресло, поставил резкую и бескомпромиссную точку в категоричном, больше похожем на раздачу приказов диалоге. Саша со вздохом опустился на не разобранную постель и покачал головой. Нет, мама-полковник это, конечно, круто, но чаще всего просто невыносимо…

В последнее время Ира, несмотря на постоянную усталость, очень плохо спала. Только после очередной таблетки, пол-ночи прокрутвшись без сна, наконец проваливалась в тяжелую, вязкую дремоту, не дающую отдыха, а лишь отнимающую силы. Все больше всевозможных упаковок с транквилизаторами занимали место на тумбочке возле кровати, в сумке, в ящике рабочего стола: снотворное, успокоительное, даже пара блистеров с обезболивающим. Еще с того времени, как оказалась не у дел, вдруг особенно ясно осознавая, что без своей работы не сможет полноценно существовать, Ира снова “подсела” на лекарства: казалось бы, пройденный этап после всего того тотального пиздеца, наступившего после убийства Лаптева. Она тогда не имела права расклеиться, ослабнуть, выдать себя – слишком много свалилось на плечи, слишком страшную тайну надо было сберечь. Правда, не слишком это ей помогло…

Ира раздраженно отбросила опустевшую упаковку: очередное якобы отличное снотворное не возымело никакого эффекта. А завтра в отделе очередная проверка, потом надо решить назревшую проблему с одним зарвавшимся бизнесменом, плюс еще Игорь, чтоб его… Не высыпаться теперь, вновь окунувшись в круговерть очередных забот, было бы непозволительной роскошью. Помедлив, Ира раскрыла тумбочку, доставая аптечку, порывшись, нашла нужную упаковку с ампулами и шприц, с сомнением повертев в руках, вспомнила добродушную улыбку и убедительные заверения врача в медцентре. Решительно закатала рукав рубашки, вынула ампулу и рванула хрусткую обертку шприца.

Почти полчаса спустя, придя к выводу, что любезный доктор подсунул очередную дорогостоящую подделку, Ира наконец расслабленно вытянулась на кровати, постепенно погружаясь в непривычно спокойный, мягко окутывающий сон.

========== Откровения. II ==========

– Измайлова, да ты никак влюбилась? – поддела Ира, прислонившись спиной к дверному косяку и критически оглядывая крутившуюся у зеркала подругу в новом модном платье.

– А знаешь, не помешало бы, – недовольно фыркнув, заявила Лена, отворачиваясь от зеркала и направляясь на кухню вслед за Зиминой. – Слушай, может мне покраситься или прическу сменить?

Ира, в этот момент как раз разливавшая по бокалам вино, изумленно уставилась на Измайлову, не замечая, как темный напиток льется на скатерть. Наконец, опомнившись, уселась за стол и отставила бутылку.

– Лен, ты че, любовника завела?

– Ну-у зачем сразу любовника… – протянула Измайлова, накручивая на палец прядь волос. Напоролась на удивленно-настороженный взгляд подруги, с досадой поморщилась и, сделав глоток вина, принялась откровенничать. – Знаешь как мне все это надоело! Работа-дом, дом-работа… Как белка в колесе, и каждый день одно и то же… А годы, между прочим, идут, и я не молодею! Знаешь, я вообще теперь не понимаю, зачем замуж вышла! Я же как думала: своих детей никогда не будет, а тут Ромка, у него уже сын, мы с ним вроде нормально поладили. Думала, будет семья нормальная, какая-то надежность… А в итоге-то что? То он на работе все время пропадает, то я, то у него какие-то дела срочнее некуда… И хоть бы хоть раз что-то приятное сделал, какой-нибудь букетик подарил, сводил куда-нибудь… Какое там! Я уж молчу о том, когда у нас последний раз было… ну ты понимаешь. Да ну это все, надоело.

– Ну поначалу-то тебя вроде бы все устраивало, – осторожно сказала Ира, на что Измайлова только сердито махнула рукой и снова потянулась к бокалу.

– Поначалу… Да когда оно было, это начало! Я вообще не удивлюсь, если сейчас приду домой, соберу вещи и уйду, а он только через месяц вспомнит, что с ним какая-то Лена жила!

– Вот это ты зря, – Ирина отщипнула ягоду от большой виноградной грозди, свешивавшейся из изящной вазы. – Зачем тогда вообще замуж за него выходила? Ромка верный, надежный, не изменяет… Чего тебе еще надо? С жиру бесишься, Леночка. Ну, случилось там у вас что-то, со всеми бывает. Ты бы лучше, как умная женщина, подумала, как все наладить, бельишко там какое-нибудь красивое прикупила, ужин в ресторане заказала, чего я тебя, блин, учить буду?

– Можно подумать, ему это надо! – сердито буркнула Лена. – Да мне проще нового найти.

– Смотри, Лен, провыбираешься. Ты нормальных мужиков много встречала? Один мудак, другой алкаш, третий кобель… Я из нашего окружения адекватных вон разве что Щукина назову да твоего Рому. Ну не оказался он в тот раз рядом с тобой, так уж получилось, тебе тогда на меня надо дуться, это же я его тогда напрягла с тем делом. И уродов тех он в итоге нашел, между прочим, любимую женщину защищал, это, кстати, тоже редкость.

Измайлова молчала, с хмурой задумчивостью наблюдая за игрой света в бокале.

– Может ты и права, – кивнула наконец. – Но устала я, понимаешь? Не знаю, быт заел, что ли… Мне, в конце концов, просто по-бабски, внимания хочется… Ай, да что об этом, – прервалась, отламывая кусочек от плитки шоколада. – Ты лучше скажи, у тебя что?

– Игорь опять нарисовался, – мрачно проговорила Ира, снова разливая вино. – Вроде как раскаялся, хочет Сашке обучение в Англии оплатить. Ума не приложу, какую он на этот раз подлянку собирается устроить.

– То есть в его искреннее раскаяние ты не веришь?

– Какое, нафиг, раскаяние? – Ира со стуком грохнула бутылку на стол. – Что-то никакого раскаяния он не испытывал все эти годы, когда я одна сына тащила! И когда Сашке голову морочил своим чудесным появлением, лишь бы квартиру получить!

– Ну так, может… – помялась Лена. – Опять ему воспитательную беседу устроить?

– Да ладно, разберусь как-нибудь, – невесело усмехнулась Ира в ответ, подумав, что теперь и сама может устроить такую “беседу”, что собеседник еще долго будет нервно икать. А припомнить Игорю она может много чего…

***

– То есть сворачивать свой бизнес Пименов не хочет ни в какую, – подвела итог Ирина Сергеевна, задумчиво побарабанив пальцами по столу.

– Ни в какую, – подтвердил Паша, размешивая сахар в чашке. – Еще и заявил, что если вы не пойдете ему навстречу, сделает все, чтобы на месте начальника отдела оказался более сговорчивый человек.

– Вот гаденыш! – от души выругалась Зимина. – Он что, всерьез думает, что ему кто-то позволит травить район паленой водкой?

– Видимо, надеется всех купить, – пожал плечами Савицкий. – Да и связей у него достаточно.

– Значит, по-хорошему он не понимает. Придется действовать так, чтобы понял.

– Что делать, Ирина Сергеевна? – с готовностью отозвался Ткачев.

– Ну что, найти его точки, прервать, так сказать, рабочий процесс, прижать поставщиков сырья, продавцов убедить, чтобы с ним не сотрудничали… Думаю, правильные слова вы найдете, – уголком губ усмехнулась Ирина, покосившись на внушительные кулаки Ткачева.

– Найдем, даже не сомневайтесь, – широко улыбнулся тот и первым поднялся из-за стола. – Ну мы пойдем тогда. Спокойной ночи, Ирин Сергевна.

Ира кивнула, проводив сдержанно-теплым взглядом скрывшуюся в коридоре крепкую фигуру, и обратилась к Савицкому:

– Ром, задержись.

Майор, недоуменно посмотрев на начальницу, остановился у выхода.

– Что-то случилось, Ир?

– Да нет, это у тебя, похоже, случилось. Так и не помирились с Леной?

Савицкий, моментально скиснув, отрицательно качнул головой.

– Сколько извинялся, поговорить пытался. Слушать ничего не хочет, молчит, злится… Я уже всю голову сломал, что делать… Ир, люблю я ее, понимаешь? – Рома поднял глаза, и только сейчас Ирина заметила, сколько затаенной, изматывающей тоски в глубине его глаз. “Ну, Измайлова, тоже мне, роковая женщина, так бедного мужика мучить!” – проворчала про себя Зимина и жестом фокусника продемонстрировала Савицкому две глянцевитые бумажки.

– Это что? – удивленно уставился Рома.

– Две путевки в дом отдыха. Закрытое место, пять звезд, спа-салон, бассейн, кафе-рестораны и прочая ерунда. Номер для молодоженов, персонал вышколенный, так что скучать не придется и никто вам не помешает.

– А…

– Лена в отпуске со вчерашнего дня, ты с сегодняшнего. Еще вопросы?

– Ир, но это стоит сколько…

– Не дороже денег. И уж тем более не дороже ваших отношений, – Ира всучила путевки растерянному Савицкому и принялась буквально выталкивать его за дверь.

– Ир, мне неудобно…

– Неудобно на потолке спать, потому что одеяло падает. Все, давай, иди, не морочь мне голову, – протараторила Зимина и захлопнула дверь перед самым носом майора. Выдохнула, беззлобно проворчала “развели детский сад” и направилась в спальню: завтра предстоял очередной утомительный день.

Усевшись на край кровати, привычно закатала рукав домашней кофты, с усмешкой взглянув на исколотую руку, подозревая, что сейчас мало чем отличается от наркоманки. Вынула припасенную ампулу, привычно рванула упаковку шприца, продезинфицировала место укола, отработанным движением вонзила иглу. Поудобнее устроилась на постели, блаженно прикрыла глаза, ожидая, когда накатит сонливость. Сквозь подкрадывающуюся дремоту успела подумать, что ампулы закончились как-то слишком быстро, и наконец провалилась в сон.

========== Вечернее ==========

Лена упрямо молчала всю дорогу, не заговорила, даже когда очутились на месте. Но Роме было достаточно того, что она хотя бы не швырнула эти пресловутые путевки ему в лицо, а за полчаса до выезда все-таки побросала в сумку кое-какие вещи и направилась за ним – все в том же ледяном молчании, которое царило у них дома которую неделю.

Гребаную-которую-неделю. Невесть который по счету день, с каждым из которых она отдалялась все больше, а возникшая трещина только росла, разрастаясь до размеров настоящей пропасти. Супружескую кровать заменил диван в гостиной, разговоры за ужином – бормотание телевизора, а Ленка, его родная, привычная Ленка, враз стала чужой. Савицкий никогда не шарил во всей этой белиберде – отношения, привязанности, улаживание конфликтов… И уж тем более не умел, не знал, не понимал, как вернуть все в привычное русло, наладить отношения, какие найти слова. Это Пашка, мастерски умея пудрить девчонкам мозги, мог бы легко и непринужденно загладить вину, наплести с три короба, вывезти на обаянии и умении обращаться с прекрасным полом. А Рома, не имея ни того, ни другого, совершенно не понимал, что из себя представляет сложный, неподвластный логике механизм под названием “женщина” – не так уж и много женщин было в его жизни. После того, как сбежала его первая жена, которой в итоге оказались не нужны ни муж, ни родной сын, Савицкий решил, что вся эта хрень уж точно не для него. У него остался сын, работа, надежный напарник и друг в одном лице да несколько ничего не значащих связей. А потом появилась Лена, и, сам не понимая как, сдержанный сухарь Савицкий постепенно влип по полной… Конечно, у Лены были свои заморочки, а у какой женщины их нет? Но в ней Рома нашел все, что ему было нужно, все, чего ему не хватало многие годы. И, глядя как друг Ткачев одну за другой меняет девиц в своей постели, только усмехался: и в чем смысл подобного “калейдоскопа”?

Он никогда не задумывался над тем, что может потерять Лену: за эти годы она стала частью его жизни, нужной, неотъемлемой частью, без которой все будет совсем не так, неправильно, бесцветно и пусто – он отчетливо это понял, когда ей чудом удалось избежать смерти от рук тех уродов-грабителей, но желание защитить, помноженное на страх перед непоправимым, и невольные последствия этого только сильнее оттолкнули Лену, никак не желавшую понять очевидное: он всего лишь боялся ее потерять…

***

– Я тебя, кажется, еще в прошлый раз предупреждала, чтобы ты не приближался к моему сыну?

– К нашему сыну, Ир. – Несмотря на бегающий взгляд, вид у Игоря был вполне уверенный, и от этого нахальства, от откровенности наглого вранья, от насквозь пропитанных пафосной фальшью слов внутри поднялась неуправляемая, жгучая волна удушливого гнева.

– К моему сыну, – с нажимом повторила Ирина. В недобро сузившихся зрачках полыхнула с трудом сдерживаемая ярость. – Ты к Саше не имеешь никакого отношения, ты понял меня – ни-ка-ко-го!

– Ир, конечно, у тебя есть повод на меня злиться… – сдуваясь, замямлил Игорь.

– Что? Повод злиться? Да у меня этих поводов!.. Тебе с какого начать?

– Да пойми ты, я хочу все исправить! Хоть раз ты можешь выслушать меня спокойно?

– Один раз я тебя уже выслушала, – на удивление ровным, словно застывшим тоном ответила Зимина. – Тогда, семнадцать лет назад, помнишь? Когда ты прямым текстом заявил, что тебе не нужна ни я, ни ребенок, и лучше всего будет сделать аборт. Помнишь такое?

– Ир, я…

– Я все сказала. Ты не будешь видеться с Сашей. А полезешь – пожалеешь. А теперь пошел вон, – устало, без какого-либо выражения отчеканила Ира и захлопнула дверь. – Ублюдок, – припечатала яростно, в бессильной злости сжимая пальцы.

– Ирин Сергевна, все в порядке? – Паше хватило одного взгляда, чтобы понять, что начальница на взводе. Не просто недовольна, раздражена, сердита, а в самом настоящем бешенстве. Такой он видел Зимину впервые.

– В полном, – бросила Ирина Сергеевна, с грохотом выдвигая стул. Потянулась к чайнику, и Ткачев заметил, что пальцы у нее дрожат.

– Помощь нужна? – вырвалось раньше, чем Паша успел себя остановить: куда-ты-блин-лезешь, кто-тебя-просит, какое-твое-вообще-дело. Но Зимина, как ни странно, отреагировала спокойно.

– Все нормально, Паш. Ты сделал, что я просила?

– Да, вот, – Ткачев, опомнившись, протянул начальнице внушительную папку. – Здесь все, что получилось нарыть на Пименова, на его бизнес, плюс дела по отравившимся его долбаной “продукцией”.

– Хорошо, – рассеянно откликнулась Ирина Сергеевна, листая бумаги.

– И что мы с этим делать будем?

– С этим пока ничего. А вот производство этого недоделанного бизнесмена надо хотя бы притормозить, – отозвалась Ира, откладывая папку и устало потянувшись. Паша отметил и какое-то болезненное напряжение в каждом движении, и утомленность в поникших плечах, и разливавшуюся по лицу нездоровую бледность. Вспомнил, как начальница бушевала из-за новой череды проверок и накосячивших сотрудников, как несколько дней почти не выходила из кабинета, наводя порядок в документации – после ее отсутствия в отделе пришлось подчищать очень многое.

– Понял, будет сделано, – кивнул Ткачев, не двигаясь с места. Понимал, что разговор подошел к логическому завершению, что, получив установку, должен вежливо попрощаться и уйти – из этой квартиры, от этой женщины. Это было бы нормально, естественно, привычно, в отличие от странной необъяснимо-тянущей боли, вдруг разгоревшейся внутри, пока смотрел на неверные, словно отяжелевшие движения, когда Ирина Сергеевна поднималась со стула, на худенькую спину в тонкой свободной рубашке, когда начальница убирала в мойку опустевшие чашки. Смотрел и сам себя не понимал. Он должен был валить куда подальше, не оглядываясь, еще тогда, узнав переворотившую душу истину, и это было бы самым адекватным и правильным, а вместо этого он не только остался в отделе, не только помог ей вернуться, не только по-прежнему готов мчаться выполнять любое ее приказание – он еще и торчит почти каждый вечер в ее квартире, оправдываясь это-просто-по-делу откровенно хилыми объяснениями.

Какого хера с тобой происходит, Ткачев?

Ножки стула царапнули по полу с неожиданно громким скрежетом, когда Паша встал из-за стола, заметив вырвавшийся у начальницы облегченный вздох и криво усмехнувшись.

Да ей же не терпится отделаться от тебя, идиот.

Просто бросить отработанно-выверенное спокойнойночиИринСергевна, развернуться и скрыться в коридоре. Гребаный отрепетированно-заученный сценарий, от которого сводит скулы.

И это ведь правильно?

Она ничего тебе не должна, ты ей – тем более.

Тогда откуда это мучительно-выворачивающее ощущение, как будто раскаленные жернова все внутри перемалывают? Откуда этот жгучий ком заледеневшей горечи на подступах к горлу, стоит только взглянуть на выцветше-рыжие пряди, нездорово-серое лицо, устало опущенные плечи?

Развернуться. Уйти. Это ведь естественно. Этого ведь она ждет.

– Ткачев?!

В потемневше-карих – жаркая, возмущенно-ошарашенная почти-что-паника. Не ожидала. Хотя ты и сам от себя не ожидал.

– Ирин Сергевна, ну что вы так напрягаетесь, – слабо мазнувшая по губам улыбка, в которой растерянности не меньше, чем в неотступном, впившемся в его лицо взгляде. – Не в постель же я вас тащу.

Скинуть его бесцеремонно устроенные на плечах руки. Бросить что-то ехидно-отрезвляюще-резкое и указать на дверь.

Это ведь правильно?

Только мягко касающиеся ладони такие уверенно-сильные, такие ненавязчиво-теплые, что хочется только сильнее прижаться, расслабленно прикрыть глаза, наконец почувствовать, как уходит давящее, болезненное утомление, напряжение, сковавшее каждую мышцу.

– Вы просто устали. Вы почти не вылазите из кабинета, зарывшись в бумажки. Вы не ходите пешком, потому что на машине быстрее, а вечером уже не остается сил на прогулки. Вы плохо спите, потому что по ночам вместо отдыха прокручиваете в голове очередные неприятности и не можете уснуть. Вы давно разучились думать о чем-нибудь другом, кроме работы и решения проблем. Не можете и не хотите думать о чем-нибудь другом. Вы даже сами не замечаете, что добиваете себя этой работой, физически в том числе.

Негромкий, мягкий, обволакивающий голос, и в нем столько… тепла, заботы, нежности? Тебе кажется, Зимина, просто кажется. Только откуда эта податливо-доверчивая покорность, как будто все происходящее – абсолютная норма вещей? Как будто ничего не может быть естественней, чем его руки, стягивающие с плеч ткань рубашки, чем невесомо-бережные и в то же время почти профессионально-отработанные прикосновения, и усталость уходит, растворяется, тает, уступая место удивительной расслабленной легкости в ноющих мышцах.

Он прав: ты просто устала.

И в этом ведь нет ничего такого, правда? Даже если дыхание вдруг испуганно-горячо замирает от непозволительной интимности момента, когда сильные пальцы осторожно и ловко нащупывают в полутьме дурацкие петельки и крючки. И запоздалое осознание накатывает жгучей волной, вспыхивая на щеках обжигающе-яростным румянцем неожиданного стеснения.

– Ну вот, как новенькая будете. – И смущенная, едва уловимая хрипотца, и встревоженность в напряженно-взволнованном взгляде тебе ведь тоже просто кажется? – И это, – кивок в сторону сваленных на подоконнике упаковок лекарств, – тоже не слишком удачная идея, лучше чаю зеленого с мятой и медом выпейте.

– Да ты прям специалист, – привычно скользнувшая по губам отстраненная усмешка; неловкость в непослушных пальцах, терзающих верхнюю пуговицу рубашки.

– Спокойной ночи, Ирин Сергевна, – обдавшая непривычно-недозволенным теплом улыбка, невесомо-мимолетное прикосновение к плечу. Обыденно-ничего-не-значащие фразы и зависшая в воздухе еле ощутимая неправильность назревающих перемен.

Но вам ведь только кажется?

========== Ночное ==========

– Зря ты это затеяла, – до невозможности наглый тон, презрительный прищур глаз, явная угроза в голосе. Самоуверенный урод. – Если не отдашь документы и не отзовешь своих псов… Плохо тебе придется, полковник.

– Слышь, ты! – Ира шарахнула дверцей машины, резко оборачиваясь к собеседнику. Расправленные плечи, гневный блеск в глазах. – Ты мне еще угрожать вздумал, гнида? Тебя предупреждали, чтобы ты со своей отравой уматывал из моего района? Ты не услышал. Или не понял? Ничего, еще успеешь. Я тебя в тюрьме сгною, понял? Думаю, родственники тех, кого ты до смерти довел своим пойлом, будут только рады! А я все сделаю, чтобы с зоны ты уже не вернулся!

– А не боишься, швабра ментовская? Думаешь, погоны нацепила, так сразу бессмертной стала? Мне достаточно только слово сказать, от тебя мокрого пятна не останется! Любой другой на твоем месте посговорчивей окажется!

– Ты че о себе возомнил, бизнесменишка недоделанный? – Взгляд полковника стал уж совсем нехорошим. – Да я не то что твое гребаное производство могу развалить, а хоть сегодня на тебя какое угодно дело повесить и потом сделать так, чтобы тебя грохнули при сопротивлении сотрудникам полиции! Тебе тут никто ни работать, ни жить не даст, так что проваливай по-хорошему! – и, давая понять, что разговор окончен, круто развернулась, стремительно взлетая по ступенькам крыльца. От кипящей внутри злости перед глазами наплывала темнота. Умом Ира понимала: даже если Пименов вдруг решит дать задний ход, испугается и свернет свое дело, нанесенное оскорбление и проявленную запредельную наглость спустить она ему не сможет ни за что.

– Ткачев, зайди, – бросила Ирина Сергеевна, краем глаза заметив опера, мило любезничавшего с очередной во всех смыслах выдающейся красоткой.

Сердито рванула ручку двери, швырнула на диван сумку, устало опустилась в кресло, вытянув ноги. Нерешительно выдвинула ящик стола, с сомнением покосилась на ставший привычным набор, признавая, что лекарство имеет не только снотворный, но и успокоительный эффект – как раз то, что ей нужно сейчас. Уже не колеблясь, уверенно вынула из упаковки ампулу и поудобнее устроилась в кресле, убеждая себя, что это точно в последний раз.

Паша, кое-как отделавшись от смазливой, но до одурения разговорчивой Верочки, которую уже надумал было пригласить на ужин с продолжением (после диалога, больше похожего на монолог, желание куда-то испарилось), наконец очутился возле кабинета начальницы, приготовившись, что та будет рвать и метать: в последнее время в связи со всеми событиями настроение Зиминой было отнюдь не радужным. Привычным движением мазнув рукой по створке, изображая стук, Ткачев приоткрыл дверь, готовясь выдать заготовленное “Ирин Сергеевна, я там…”, но слова застряли в горле. Не веря своим глазам, сомневаясь, что правильно все понял, Паша недоверчиво уставился на представшую взгляду картину. Расслабленно прикрывшая глаза и откинувшаяся на спинку кресла начальница. Закатанный рукав форменной рубашки, тонкая бледная рука, покрытая следами инъекций. И заключительный штрих – шприц, небрежно брошенный поверх стопки бумаг. Ткачев захлопнул дверь, прислонившись к ней спиной и медленно, тяжело выдыхая.

Померещилось.

Не может быть.

– Ирин Сергевна, разрешите? – И только дождавшись нетерпеливо-властного “Да!” вновь распахнул дверь, нерешительно переступая порог кабинета.

Шприца на столе уже не было.

***

– Лен, ну что ты за человек такой, обязательно куда-нибудь вляпаешься? – Савицкий не злился, скорее выговаривал жене, словно неразумному ребенку, не забывая придерживать на лбу пакет со льдом, нашедшемся в мини-холодильнике – пятизвездочный статус себя оправдывал в полной мере. Тут тебе и встроенный бар, и отдельная кухня, и роскошная кровать с балдахином – безумие с цветочками-оборочками-подушечками… Впрочем, теперь, кое-где заляпанная грязью, кровью и зеленкой, постель выглядела довольно плачевно.

– Я… – начала Ленка и подозрительно зашмыгала носом, явно приготовившись захныкать, и Рома совсем растерялся – способов утешить любимую жену он знал немного, но подозревал, что при попытке осуществить сейчас один из них получит по рукам.

– Чего тебя вообще понесло по улицам шататься на ночь глядя? – продолжал ворчать Рома, и Лена, не сдержавшись, всхлипнула, сама не зная, что добило ее больше – страх при возникшем дежавю, когда перед ней появились два амбала, или запоздалое раскаяние вкупе с осознанием собственной дурости, когда не отличающийся особой физической мощью муж раскидал нападавших как котят.

– Городок посмотреть хотела-а, – протянула Измайлова, и Рома понял, что еще немного, и жена разревется по-настоящему.

– Дурында ты у меня, – вздохнул Савицкий, неуверенно погладив жену по волосам.

– Знаю, – на удивление покладисто согласилась Лена, утыкаясь лицом в плечо мужа. Утешить все-таки придется, понял Рома, нащупывая молнию на платье жены.