Текст книги "Лецзы (перевод Л.Д. Позднеевой)"

Автор книги: Ле-цзы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава 4
КОНФУЦИЙ

Конфуций жил в праздности {1}  1. В данном фрагменте, как и в некоторых следующих ниже, применяется полемический прием: устами противника – Конфуция, доказывается ложность его учения и истинность учения даосов. Сторонниками даосов выводятся и некоторые ученики Конфуция, чаще всего Янь Юань.


[Закрыть]. [Когда] Цзыгун вошел, [чтобы] ему прислуживать, вид [у него] был печальный. Цзыгун не посмел спросить [почему], вышел и сообщил Янь Юаню. Янь Юань запел, аккомпанируя себе на цине. Услышав, Конфуций все же [его] позвал. Он вошел, и [Конфуций] его спросил:

– Чему радуешься в одиночестве?

– Чему учитель печалится в одиночестве? – спросил Янь Юань в ответ.

– Сначала поведай о своих мыслях, – сказал Конфуций.

– Прежде я слышал от учителя: «[Кто] радуется Небу и знает [его] веление, не печалится». Поэтому [я], Хой, и радуюсь.

Конфуций изменился в лице и через некоторое время заговорил:

– Это [я] сказал? Ты понял неверно. Эту мою прежнюю речь прошу исправить нынешней речью. Ты услышал лишь, что не печалится тот, кто радуется Небу и знает [его] веление; но еще не слышал, сколь велика печаль того, кто радуется Небу и знает [его] веление. Ныне же поведаю тебе все по правде. Совершенствоваться самому, не думая, о том, прославишься или останешься в бедности, сознавая, что [хотя] ни прошедшее, ни будущее не зависят от тебя, но ничто не смутит твоих мыслей, – вот что ты называешь «не печалится тот, кто радуется Небу и знает [его] веление». Прежде я улучшал песни и предания, исправлял обряды и музыку {2}  2. На подобных высказываниях основывается легенда о том, что Конфуций сочинил или собрал и отредактировал общенародное наследие – своды песен, преданий, обрядов. Ср. «Изречения» (гл. 7, I, 144): «То, о чем учитель (Кунцзы. – Л.П.) прекрасно говорил, [это] песни, предания, соблюдение обрядов. Обо всем этом [он] прекрасно говорил...»


[Закрыть], чтобы с их помощью навести порядок в Поднебесной и оставить [его] будущим поколениям. [Стремился] совершенствоваться не только сам, навести порядок не только в царстве Лу. Однако в Лу и государь и слуги с каждым днем все больше нарушали порядок; милосердие и справедливость все ослабевали; чувства и характеры ожесточались. [Если] это учение не годилось для своего времени, для одного царства, как же [пригодится оно] для будущего, для всей Поднебесной?! Я начал понимать, что песни, предания, обряды и музыка не спасут от смуты; но еще не нашел средства, как это исправить. Такова печаль того, кто радуется Небу и знает [его] веление. Хотя я это и обрел, но ведь [подобные] радость и знания не те радость и знания, о которых говорили древние. Не иметь радости, не иметь знаний – вот истинная радость, истинные знания! Поэтому нет ничего, чему бы не радовался, нет ничего, чего бы не знал, нет ничего, чему бы не печалился, нет ничего, чего бы не совершил. К чему отбрасывать песни и предания, обряды и музыку? К чему их исправлять?

Янь Юань обратился лицом к северу, поклонился и сказал:

– [Я], Хой, также это постиг.

Вышел и поведал обо всем Цзыгуну. Цзыгун же пришел в смятение, [словно] растерялся. Вернулся домой и целых семь дней размышлял с такой страстью, что не мог ни спать, ни есть, остались от него лишь [кожа да] кости. Янь Юань не раз пытался его вразумить, пока наконец [Цзыгун] не вернулся к воротам учителя и до конца дней своих не прекращал петь песни, аккомпанируя себе на струнах, и рассказывать предания.

Чэньский полководец приехал послом в Лу и тайно встретился с Шусунем {3}  3. Шусунь – представитель аристократического рода, родич луских царей (дословно: внук дяди). В данном фрагменте – споре о мудрецах – вскрывается основное различие между учением Конфуция (о конкретно-чувственном восприятии и связи его с формой) и Лаоцзы (об обобщении эмпирических наблюдений с помощью рационального мышления).


[Закрыть].

– В нашем царстве есть мудрец, – сказал Шусунь. – Не Конфуций ли? – спросил [гость].

– Да, он.

– Откуда известно о его мудрости?

– Я слышал от Янь Юаня о том, что Конфуций способен использовать форму [тело], отбросив сердце.

– Знаешь ли, что в нашем царстве также есть мудрец? – спросил полководец из Чэнь.

– Кого называешь мудрецом?

– [Одного] из учеников Лаоцзы – Кан Цанцзы {4}  4. Кан Цанцзы (Гэнсанцзы) – ученик Лаоцзы. У Сыма Цяня в «Исторических записках» (цз. 61) – Кан Санцзы; обычно его именуют Гэнсан Чу; <см. «Чжуанцзы», 253-255>.


[Закрыть]. [Он] обрел учение Лаоцзы и способен видеть ушами, а слышать глазами.

Услышав об этом, луский царь очень удивился [и] послал к Кан Цанцзы вельможу с щедрыми дарами. Кан Цанцзы принял приглашение и приехал. Царь Лу униженно попросил разрешения задать вопрос. Кан Цанцзы же ответил:

– Тот, кто передал обо мне, напутал. Я способен видеть и слышать без глаз и ушей, но не способен заменять зрение слухом, а слух – зрением.

– Это еще более удивительно, – сказал царь Лу. – Каково же это учение? Я хочу наконец о нем услышать!

– Мое тело едино с моей мыслью, мысль едина с эфиром, эфир – един с жизненной энергией, жизненная энергия едина с небытием. Меня раздражает даже мельчайшее бытие [существо], даже самый тихий отклик. Пусть [они] далеки – за пределами восьми стран света, или близки – у [моих] бровей и ресниц, я о них обязательно буду знать. Не знаю, ощущение ли это, [воспринятое] мною через [все] семь отверстий {5}  5. Семь отверстий, по китайским преданиям, в сердце мудреца.


[Закрыть] и четыре конечности, или познание, [воспринятое] через сердце, желудок, [все] шесть внутренних органов. Это естественное знание, и только.

Царю Лу это очень понравилось, и на другой день [он] рассказал обо всем Конфуцию. Конфуций улыбнулся, но ничего не ответил.

Жрец из Шан, ведающий закланием жертвенного скота, встретился с Конфуцием и воскликнул:

– Ах! Цю – мудрец!

– Как смею [я], Цю, быть мудрецом! – ответил Конфуций. – [Я], Цю, лишь многое изучил и многое узнал.

– Три царя – вот мудрецы! – воскликнул жрец из Шан.

– Три царя прекрасно умели доверять знающим и мужественным. Но [были ли они] мудрецами, [я], Цю, не знаю.

– Пять предков – вот мудрецы!

– Пять предков прекрасно умели доверять милосердным и справедливым. Но [были ли они] мудрецами, [я], Цю, не знаю.

– Трое владык {6}  6. Трое владык (сань хуан) – в древности вариант «пяти предков», см. гл. 3, прим. 11. Позже выводились в качестве более абстрактных владык – Неба, Земли и Человека.


[Закрыть] – вот мудрецы!

– Трое владык прекрасно умели доверять тем, кто соответствовал своему времени, но [были ли они] мудрецами, [я], Цю, не знаю.

– Но кто же тогда мудрец? – в ужасе спросил жрец из Шан. Конфуций изменился в лице и через некоторое время ответил:

– Есть мудрец {7}  7. Содержание этого абзаца и указание на Запад (куда ушел Лаоцзы) говорит о признании Конфуцием Лаоцзы единственным в Китае мудрецом. Позже этот фрагмент стали толковать в буддийском духе, <см. Предисловие, прим. 49>.


[Закрыть] среди людей Запада. Не управляет, а нет смуты, не говорит, а [все] сами собой [ему] доверяют, не творит, а [все] само собой делается. Необъятен [настолько], что народ даже не может назвать [его] имя. [Я], Цю, сомневаюсь, – мудрец ли он. Воистину ли мудрец? Воистину ли не мудрец? Не ведаю.

Жрец из Шан помолчал, подумал и воскликнул:

– Конфуций меня обманул!

– Каков в сравнении с тобой Янь Юань? {8}  8. Оценки, которые Конфуций дает здесь своим ученикам и самому себе, ср. «Изречения» (гл. 11, I, 238) и «Мэнцзы» (гл. 2, I, 126-127).


[Закрыть] – спросил Цзыся у Конфуция.

– Хой превосходит [меня], Цю, в милосердии.

– Каков в сравнении с тобою Цзыгун?

– Сы превосходит [меня], Цю, в красноречии.

– Каков в сравнении с тобою Цзылу? {9}  9. Цзылу (Чжун Ю) – ученик Конфуция (см. «Изречения», гл. 2, I, 33).


[Закрыть].

– Ю превосходит [меня], Цю, в мужестве.

– Каков в сравнении с тобою Цзычжан? {10}  10. Цзычжан (Чжуаньсунь Шн) – ученик Конфуция (см. «Изречения», гл. 2, I, 34).


[Закрыть].

– Ши превосходит [меня], Цю, в непреклонности.

– Но почему же эти четверо служат [тебе], учитель? – спросил Цзыся, поднявшись с циновки.

– Сядь! Я поведаю тебе, – сказал Конфуций. – Хой способен быть милосердным, но не способен перечить; Сы способен быть красноречивым, но не способен запинаться; Ю способен быть мужественным, но не способен быть трусливым; Ши способен быть непреклонным, но не способен быть уступчивым. Я не согласился бы обменять свои [достоинства] на те, которыми обладают все четыре ученика вместе. Вот почему они неизменно служат мне.

Учитель Лецзы, после того как обучился у Лесного с Чашигоры и подружился с Темнеющим Оком, поселился в Южном Предместье. Приверженцы его поселились [тут же. Их] каждый день считать не успевали, и сам Лецзы не знал, сколько [их], хотя каждое утро [он] вел с ними диспуты, и об этом стало повсюду известно. Учитель Лецзы двадцать лет прожил рядом с Учителем Южного Предместья {11}  11. Учитель Южного Предместья (Наньгоцзы) – прозвание даоса по месту его жительства. По характеристике, данной ему Леизы, – это человек, полностью овладевший даосским учением.


[Закрыть], отделенный от него лишь оградой. Однако друг друга [они] не посещали и не приглашали, встречаясь же на улице, как будто друг друга не замечали. Ученики и слуги у ворот считали, что между учителем Лецзы и Учителем Южного Предместья существует вражда.

[Некий] чусец спросил учителя Лецзы:

– Почему [вы], Преждерожденный, и Учитель Южного Предместья чуждаетесь друг друга?

– Зачем к нему ходить? – ответил учитель Лецзы. – Лицо Учителя Южного Предместья [отличается] полнотой, а сердце – пустотой, уши у него не слышат, глаза не видят, уста молчат, сердце не знает, тело не движется. И все же попытаюсь вместе с тобой отправиться [на него] посмотреть.

[С ними] пошли сорок учеников. [Они] увидели, что [лицо] Учителя Южного Предместья действительно похоже на маску чудовища, с ним нельзя общаться Повернулись к учителю Лецзы и увидели, что жизненная энергия у него отделилась от тела и он вышел из толпы.

Вдруг Учитель Южного Предместья указал на ученика Лецзы в последнем ряду и заговорил с ним радостно, как будто [перед ним] совершеннейший и сильнейший. Ученики Лецзы удивились, и на обратном пути лица всех выражали сомнение.

– Зачем так удивляться? – сказал Лецзы. – Добившийся желаемого молчит, исчерпавший знания также молчит. Речь с помощью молчания – также речь, знание с помощью незнания – также знание. Отсутствие слов и молчание, отсутствие знаний и незнание – это ведь также речь, это ведь также знания. [Значит], нет ничего, о чем бы не говорил, нет ничего, о чем бы не знал; [значит] также, что не о чем говорить, нечего знать. Только и всего.

Учитель Лецзы стал учиться {12}  12. Вариант данного фрагмента с другой концовкой см. стр. 18-19 <53-54>.


[Закрыть].

Прошло три года, и [я] изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился [я] взгляда Старого Шана. Прошло пять лет, и в сердце родились новые думы об истинном и ложном, устамк по-новому заговорил о полезном и вредном. Лишь тогда [я] удостоился улыбки Старого Шана. Прошло семь лет, и, давая волю своему сердцу, [я уже] не думал ни об истинном, ни о ложном, давая волю своим устам, не говорил ни о полезном, ни о вредном. Лишь тогда учитель позвал меня и усадил рядом с собой на циновке. Прошло девять лет, и как бы ни принуждал [я] свое сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно; не ведал, что для других истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно. Перестал [отличать] внутреннее от внешнего. И тогда все [чувства] как бы слились в одно: зрение уподобилось слуху, слух – обонянию, обоняние – вкусу. Мысль сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. [Я] перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, о чем думает сердце, что таится в речах. Только и всего. Тогда-то в законах природы [для меня] не осталось ничего скрытого.

Вначале Лецзы любил странствовать {13}  13. Оценки значения странствий здесь ср. с разработкой той же темы у Лаоцзы («Дао дэ цзин», §47).


[Закрыть].

– [Ты], Защита Разбойников, любишь странствия. Что же в них хорошего? – спросил Учитель с Чаши-горы.

– Радость странствий в том, – ответил Лецзы, – что наслаждаешься отсутствием старого. Другие в странствиях наблюдают за тем, что видят. Я в странствиях наблюдаю за тем, что изменяется. Есть странствия и странствия! Еще никто не сумел определить различия в этих странствиях!

– [Ты], Защита Разбойников, странствуешь, конечно, как и другие, а говоришь, что иначе, чем другие. Во всем, на что смотришь, всегда видишь изменения, наслаждаешься отсутствием старого в других вещах, а не ведаешь, что в тебе самом также отсутствует старое. Странствуя во внешнем [мире], не ведаешь, как наблюдать за внутренним [миром]. Кто странствует во внешнем, ищет полноты в [других] вещах; кто наблюдает за внутренним, находит удовлетворение в самом себе. Находить удовлетворение в самом себе – вот истинное в странствиях, искать полноты в [других] вещах – вот неистинное в странствиях.

И тогда Лецзы понял, что не постигает [смысла] странствий, и до конца жизней больше не уходил.

– Истинное в странствиях! – сказал учитель с Чаши-горы. – При истинных странствиях не ведают, куда направляются; при истинном наблюдении не ведают, на что смотрят. Все вещи странствуют, все твари наблюдают – вот то, что я называю странствием, вот то, что я называю наблюдением. Поэтому и говорю:, истинное – в странствиях! Истинное – в странствиях!

Дядя Дракона сказал Вэнь Чжи {14}  14. Вэнь Чжи – знаменитый лекарь древности. Датировка его жизни (по времени излечения одного из царей Ци) колеблется между 815 г. до н.э. (начало правления царя Вэня) и 343 г. до н.э. (конец правления царя Вэя), см. «Весна и осень Люя», цз. 11, VI, 107.


[Закрыть]:

– Тебе доступно тонкое искусство. Я болен. Можешь ли меня вылечить?

– Повинуюсь приказу, – ответил Вэнь Чжи. – Но сначала расскажи о признаках твоей болезни.

– Хвалу в своей общине не считаю славой, хулу в царстве не считаю позором; приобретая, не радуюсь, теряя, не печалюсь. Смотрю на жизнь, как и на смерть; смотрю на богатство, как и на бедность; смотрю на человека, как и на свинью; смотрю на себя, как и на другого; живу в своем доме, будто на постоялом дворе; наблюдаю за своей общиной, будто за царствами Жун и Мань {15}  15. Жунь и Мань – западные и южные соседи китайцев.


[Закрыть]. [Меня] не прельстить чином и наградой, не испугать наказанием и выкупом, не изменить ни процветанием, ни упадком, ни выгодой, ни убытком, не поколебать ни печалью, ни радостью. Из-за этой тьмы болезней не могу служить государю, общаться с родными, с друзьями, распоряжаться женой и сыновьями, повелевать слугами и рабами. Что это за болезнь? Какое средство может от нее излечить?

Вэнь Чжи велел больному встать спиной к свету и стал его рассматривать.

– Ах! – воскликнул он. – Я вижу твое сердце. [Его] место, целый цунь, пусто, почти [как у] мудреца! В твоем сердце открыты шесть отверстий, седьмое же закупорено. Возможно, поэтому [ты] и считаешь мудрость болезнью? Но этого моим ничтожным искусством не излечить!

Не имеющее начала, но постоянно рождающее – это путь. Когда рожденный живым не гибнет [преждевременно], хотя и смертен, – это постоянство; когда рожденный живым гибнет [преждевременно] – это несчастье. То, что обладающий началом неизменно умирает, – это закон пути. Когда смертный умирает по своей вине, хотя [срок его жизни] еще не закончился, – это постоянство; когда смертный живет – это счастье. Поэтому жизнь, не обладающая назначением, называется путем, и конец [жизни], обретенный с помощью пути, называется постоянством; смерть, обладающая назначением, также называется путем, и смерть [преждевременная], обретенная с помощью пути, также называется постоянством.

Когда умер Цзи Лян, Ян Чжу пел {16}  16. Различное отношение Ян Чжу к смерти своих друзей служит иллюстрацией к началу фрагмента: естественная смерть от старости (Цзи Ляна) не должна вызывать скорби, горевать следует лишь о преждевременно умерших (о Суй У).


[Закрыть], глядя на ворота его дома; когда умер Суй У, Ян Чжу рыдал, гладя его тело. Когда же родится раб, толпа поет; когда умирает раб, толпа плачет.

Перед тем как ослепнуть, глаза разглядят даже кончик волоска.

Перед тем как оглохнуть, уши расслышат даже полет москита.

Перед тем как притупится ощущение [вкуса], язык отличит [воду из реки] Цзы от [воды из реки] Минь.

Перед тем как утратить обоняние, нос отличит запах обожженного дерева от [запаха] гниющего.

Перед тем как телу окостенеть, [человек] бежит быстро.

Перед тем как утратить рассудок, сердце легко отличает правду от лжи.

Причина в том, что, не достигнув предела, вещи не переходят в свою противоположность {17}  17. В ряде изречений здесь развивается учение Лаоцзы о единстве противоположностей, как о переходе одной противоположности в другую (ср. «Дао дэ цзин»: «...человек при рождении нежен и слаб, а после смерти тверд и крепок», 76, 2, 36 и др.; ср. «Чжуанцзы»: «покой в столкновениях... создание... после столкновения», <164>).


[Закрыть].

В полях и болотах Чжэн много мудрых, в Восточном же квартале много талантливых {18}  18. В данном фрагменте развивается представление о правящих как о слугах народа. Комментарий же противопоставляет талантливых, «участвующих в управлении» – мудрым, «скрывающимся», даосам.


[Закрыть]. Среди рабов на полях и болотах был и Бо Фынцзы. Проходя через Восточный квартал, он встретился с Дэн Си {19}  19. Дэн Си – подробнее о нем см. гл. 6, прим. 21.


[Закрыть].

Дэн Си посмотрел на своих учеников, усмехнулся и сказал:

– Не высмеять ли тех, кто идет [нам] навстречу? – Хотелось бы послушать, – ответили ученики. И Дэн Си сказал Бо Фынцзы:

– Постиг ли ты обязанности кормящего? Те, кого кормит человек, кто не способен прокормиться сам, относятся к роду собак и свиней. Кормить этих тварей и распоряжаться ими – в этом сила человека. А в том, что твои ученики едят и насыщаются, одеваются и отдыхают, заслуга держащих власть. Если же собирать старых и малых, [словно] стадо, возводить загоны, [как для] скота [или] живности, то чем же [эти люди] будут отличаться от собак и свиней?

Бо Фынцзы промолчал, но один из его учеников вышел вперед и ответил:

– Разве старший муж не слышал о том, как много умельцев в Ци и Лу? Есть мастера по глине и дереву, по металлу и коже; есть прекрасные создатели песен и музыкальных инструментов <вариант: певцы и музыканты>, писцы и математики; есть прекрасные военачальники, воины и служители храма предков. Представлены все таланты. Но [они] не могут распоряжаться друг другом, давать друг другу поручения. Тот же, кто распоряжается ими, не обладает знаниями; тот, кто дает им поручения, не имеет талантов. Он-то и выполняет поручения тех, кто знает и умеет. Нами-то и даются поручения держащим власть. Чем же тебе гордиться?

Дэн Си нечего было ответить. Он посмотрел на своих учеников и отступил.

Гунъи Бо {20}  20. Гунъи Бо и другие, названные здесь, – люди неизвестные. Эпизод отнесен ко времени Сюаньвана, царя Чжоу (827-782 гг. до н.э.).


[Закрыть] прославился своей силой среди правителей. Танци Гун рассказал о нем чжоускому царю Сюаньвану. Царь приготовил дары, чтобы его пригласить, и Гунъи Бо явился.

При виде его немощной фигуры в сердце Сюаньвана закралось лодозрение.

– Какова твоя сила? – спросил он с сомнением.

– Силы [моей], вашего слуги, хватит [лишь], чтобы сломать ногу весенней саранчи да перебить крыло осенней цикады.

– У моих богатырей хватит силы, чтобы разорвать шкуру носорога да утащить за хвосты девять буйволов! – в гневе воскликнул государь, – а я еще огорчен их слабостью. Как же ты мог прославиться силой на всю Поднебесную, если способен лишь сломать ногу весенней саранчи да перебить крыло осенней цикады?

– Хорошо! – глубоко вздохнув, сказал Гунъи Бо и отошел от циновки. – На вопрос царя [я], ваш слуга, осмелюсь ответить правду. Учил [меня], вашего слугу, Наставник с Шан-горы. Равного ему по силе не найдется во всей Поднебесной. Но никто из [шести] родичей об этом не знал, ибо он никогда к силе не прибегал. [Я], ваш слуга, услужил ему, рискуя жизнью, и тогда он поведал [мне], вашему слуге:

 
«Все хотят узреть невиданное —
Смотри на то, на что другие не глядят;
[Все] хотят овладеть недоступным —
Займись тем, чем никто не занимается».
 

Поэтому тот, кто учится видеть, начинает с повозки с хворостом; тот, кто учится слышать – с удара в колокол. Ведь то, что легко внутри [тебя], не трудно и вне [тебя]. [Если] не встретятся внешние трудности, то и слава не выйдет за пределы [твоей семьи].

Ныне слава обо [мне], вашем слуге, дошла до правителей, значит, [я], ваш слуга, нарушил завет учителя и проявил свои способности. Правда, слава [моя], вашего слуги, не в том, чтобы своей силой злоупотреблять, а в том, как пользоваться своей силой. Разве это не лучше, чем злоупотреблять своей силой?

Царевич Моу {21}  21. Царевич Моу по комментарию – сын вэйского царя Прекрасного, который правил в 424-387 гг. до н.э. <Ср. «Чжуанцзы», 219-220, 290.>


[Закрыть] из Срединных гор был талантливейшим из царских сыновей в Вэй {22}  22. Вэй – (№ 7646), позже Лян, одно из древнекитайских царств, находившееся на территории современной провинции Шаньси.


[Закрыть]. [Он] не заботился о государственных делах, любил странствовать вместе с талантливыми. [Ему] нравился Гунсунь Лун {23}  23. Гунсунь Лун – логик-софист, жил между 320 и 250 гг. до н.э., поэтому его имя или весь фрагмент представляется более поздним добавлением к речам Лецзы <(см. также стр. 219-220, 320-321)>.


[Закрыть] из Чжао {24}  24. Чжао – одно из древнекитайских царств, находившееся на территории современных провинций Шаньси и Хэбэй.


[Закрыть], и за это над ним смеялись такие, как Ведающий музыкой Цзыюй.

– Почему ты смеешься над тем, что [мне], Моу, нравится Гунсунь Лун? – спросил царский сын Моу.

– Да ведь что за человек Гунсунь Лун? – ответил Ведающий: музыкой. – В поступках не имеет наставника, в учении не имеет друга. Красноречив, но не остроумен; разбрасывается, но не принадлежит ни к одной школе; любит необычайное, говорит безрассудно, хочет ввести в заблуждение сердца, всех переспорить. Занимается этим вместе с Хань Танем {25}  25. Хань Тань – логик-софист.


[Закрыть] и другими.

– Зачем ты рассуждаешь об ошибках Гунсунь Луна? Хотелось бы услышать доказательства этих ошибок! – изменившись в лице, сказал Моу.

– Я смеюсь над тем, как Лун обманул Кун Чуаня {26}  26. Кун Чуань – внук Конфуция, ученик Гунсунь Луна.


[Закрыть], – продолжал Ведающий музыкой. – [Он] сказал, что у хорошего стрелка острие последующей стрелы попадает в оперение предыдущей,, одна стрела другую настигает, одна стрела другую направляет. Первая стрела наметит цель, следующая уже лежит на тетиве, и они летят непрерывно, как одна линия. Кун Чуань удивился, а Лун добавил, что [так бывает] еще не у самого замечательного стрелка. [Вот, например], ученик Невежды {27}  27. Невежда (Пэн Мэн) – ученик мифического Охотника <(см. также стр. 237)>.


[Закрыть] по имени Хун Чао {28}  28. Хун Чао – стрелок, ученик Невежды.


[Закрыть], рассердившись на жену, [стал] ее пугать. Натянул лук, зовущийся Вороньим {29}  29. «Лук, зовущийся Вороньим...»: описание лучшего лука, с помощью которого было сбито девять солнц-ворон, и стрел древности.


[Закрыть], взял стрелу из циского бамбука с опереньем из Вэй и выстрелил ей в глаз, прямо в зрачок, а [она] даже не моргнула. Стрела же, упав на землю, не подняла пыли. Разве такова речь умного человека?

– Речи умного глупому не понять, – ответил царевич Моу. – В чем ты сомневаешься? [Если] острие последующей попадает в оперение предшествующей, [значит] стрельба равномерная. [Если] стрела попала прямо в зрачок, а [человек] не моргнул, [значит] сила стрелы была исчерпана.

– Ты – ученик Луна, как же тебе не приукрашивать его недостатки? – возразил Ведающий музыкой. – Скажу еще о самом важном. Обманывая вэйского царя, Лун говорил: «[Если] есть желание, то нет мысли»; «свойства беспредельны»; «вещи неисчерпаемы»; «тень не движется»; «волос выдерживает [нагрузку] в тысячу цзиней»; «белый конь – не конь»; «у сироты теленка никогда не было матери». Нельзя и перечислить [тех случаев, когда] он извращает категории предметов и человеческих отношений.

– Не поняв истины этих слов, – ответил царевич Моу, – ты нашел их ошибочными. А ошибаешься ты. Ведь [если] «нет желания», то мысль [ему] тождественна; [если] «свойства беспредельны», то «без свойств все предельно»; «тот, кто исчерпал вещи, навсегда [ими] обладает»; «тень не движется» – значит, [она] изменяется; «волос выдерживает [нагрузку] в тысячу цзиней» – высшее равновесие; «белый конь – не конь» – ибо свойство здесь отделяется от формы [тела]; «у сироты теленка никогда не было матери» {30}  30. О данных и других софизмах см. «Чжуанцзы», <стр. 320,> гл. 33, прим. 17-18.


[Закрыть] – отрицается; [возможность существования] теленка-сироты.

– Все это песни Гунсунь Лука, – сказал Ведающий музыкой. Ты последовал бы за ним, даже если бы он исторгал звук через другое отверстие.

Царевич Моу замолчал надолго, а затем объявил о своем уходе и сказал:

– Дозволь через несколько дней снова прийти и с тобой побеседовать.

Высочайший правил Поднебесной пятьдесят лет и не знал, порядок в ней или беспорядок, не ведал, желает ли народ его поддерживать или не желает. Посмотрел направо, налево и спросил [приближенных], но приближенные не знали; спросил за воротами дворца, и за воротами не знали; спросил на полях, и на полях не знали.

Тогда Высочайший пошел переодетый бродить по дорогам и услышал песенку, которую пели мальчики:

 
«Создали нас, массу народа,
Не для того ли, чтобы каждый
исчерпал [свою природу]?
Ничего не знаем, не ведаем,
За обычаем предков следуем».
 

– Кто научил вас такой песне? – спросил обрадованный Высочайший.

– Мы слышали [ее] от старшего мужа, – сказали мальчики, [Высочайший] спросил старшего мужа, а тот ответил: «Это древняя песня» {31}  31. «Древняя песня» – одна из тех песен, которые в своде «Шицзин» отсутствуют.


[Закрыть].

Высочайший вернулся во дворец, призвал Ограждающего и уступил ему Поднебесную. Ограждающий, не отказываясь, ее принял {32}  32. Фрагмент свидетельствует о передаче власти одного вождя другому, а также об одобрении народом деятельности вождя.


[Закрыть].

Страж Границы сказал:

– Тому, кто не замыкается в себе, вещи и их форма открываются сами. Движение такого [человека] подобно [течению] воды, его покой подобен зеркалу {33}  33. Здесь, возможно, впервые появляется зародыш теории отражения, которая развивается даосской школой <(см. Предисловие, стр. 29, прим. 102, 103).>


[Закрыть], его ответ подобен эху, поэтому его путь подобен пути [других] вещей. Сами вещи идут против пути, [но] путь не идет против вещей. Умеющий уподобиться пути уже не станет применять ни слуха, ни зрения, ни силы, ни разума. Нельзя уподобиться пути с помощью зрения, слуха, осязания, ума. Ищешь его впереди, а он [путь] вдруг [оказывается] позади. Используешь его, и [он] наполняет все шесть пространств, отбрасываешь его и не ведаешь, где он. Он не удаляется, [когда] кто-то может его обрести сознательно, он и не приближается, [когда] кто-то может его обрести бессознательно. Обретает его лишь тот, кто хранит молчание; лишь тот, чьи свойства совершенны. Знание без страсти, способности без действия – вот истинное знание, вот истинные способности. Развивая незнание, разве будешь подвержен страстям? Развивая неспособность, разве будешь готов к деяниям? Собирание же драгоценных камней или пыли, пусть даже и без деяний, не есть естественный закон.