Текст книги "Патруль (СИ)"
Автор книги: La_List
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
В итоге от моего сухпайка остается только брусок желе, которое морлоку почему-то не понравилось, и витаминизированный сок – оранжевый порошок, который я развел в стакане с водой.
Так что именно это и стало моим обедом.
Оставалось только каким-то, пока не известным мне способом, вымыть морлока.
– Тебя надо вымыть, малыш, – прошу. – Не будешь против, если я сниму с тебя все это?
Склоняет голову набок, словно пытаясь понять мои слова. И когда я принимаюсь разворачивать первый слой тряпья – не сопротивляется.
Я снимаю с него подобие куртки, длинный изодранный балахон, нечто похожее на шарф, призванный, кажется, закрывать лицо. Морлок остается в подобии белья – обмотанном вокруг бедер куске ткани. Обуви на нем нет – это я почему-то замечаю только сейчас. Его ступни обмотаны обычным серым тряпьем.
На спине у морлока рисунок из тонких, едва заметных на белоснежной коже линий, я замечаю их, когда отвожу в сторону длинные белые волосы, доходящие детенышу до пояса.
И когда я беру их в руку, прядки вдруг... оживают. Оборачиваются вокруг моего запястья.
– Что за... – выдыхаю хрипло.
На ощупь волосы холодные и шелковистые. Скользят по моей коже, словно гладя. Осторожно убираю их с запястья и все-таки снимаю с детеныша последнюю тряпку.
Теперь морлок полностью обнажен, а я имею возможность рассмотреть его тело во всех подробностях.
Выпирающие кости, словно грозящие прорвать тонкую, идеально белую кожу. Вены, видные сквозь нее, не голубые, а сероватые.
Пах словно прикрыт тонкой прозрачной пленкой, пронизанной венами. Здесь они не серые, а черные.
Морлок смотрит искоса, волосы, лежащие на его плечах, едва заметно шевелятся. Если не знать, что пряди способны спокойно обхватить тебя за руку, этих волнообразных движений можно и не заметить.
Интересно, если обрезать их – пойдет кровь?
– Ну, давай, – касаюсь сенсора, и часть стены отъезжает, открывая узкую кабину, оборудованную звуковым душем. – Заходи.
Осторожно подталкиваю детеныша в худую спину, отчетливо ощущая, что на лопатках кожа не гладкая. На ощупь она больше напоминает... чешую? Да, именно, белоснежную чешую, которую на первый взгляд не отличить от кожи.
На плечах чешуя переходит в обычную мягкую кожу. Правда, холодную, как у покойника.
Морлок делает осторожный шаг, но в саму кабину не заходит, останавливается у входа. А когда я снова подталкиваю его в спину, шипит и, наоборот, пятится назад.
– Да что такое? – хочется просто толкнуть морлока в помещение и нажать на сенсор, запускающий сеанс, но сделать это мне мешает непонятное неидентифицируемое чувство, похожее на навязчивое свербение под кожей.
Детеныш никак не реагирует на мой вопрос. Только упрямо продолжает стоять на месте.
Космические боги, да чего ему нужно-то?
– Ну, хочешь, я с тобой зайду? – интересуюсь, одновременно начиная раздеваться. Скидываю шмотки на койку и сам захожу в кабину. – Давай.
Морлок заинтересованно поворачивает голову, делает шаг и вдруг тянет руку. Ледяные пальцы ложатся на мой живот, детеныш проводит против роста дорожки волосков под пупком, скребет по ним ногтем.
Довольный, что мне удалось заманить морлока в кабину, касаюсь сенсора, закрывая створку, и врубаю душ.
Уши привычно чуть закладывает, приоткрываю рот, избавляясь от неприятного ощущения, а вот детенышу это явно приходится не по вкусу. Он шарахается в сторону, ударяется спиной о стену кабины, зажимает ладонями уши. Из правой ноздри у него вдруг катится черная жирная капля.
Он сползает по стене вниз, сворачивается в дрожащий клубок.
Судорожно касаюсь сенсоров, убавляя мощность, присаживаюсь рядом, глажу морлока по голове, Трясу за плечи, пытаясь заставить встать. А он вдруг разворачивается и прижимается ко мне всем своим ледяным телом, утыкается лицом в низ моего живота, тихо воя на одной ноте.
– Э-э... – выдавливаю глупо. – Все нормально. Это просто звуковой душ. В следующий раз убавлю мощность сразу.
Сеанс тем временем заканчивается, створка открывается, выпуская нас в комнату. Но морлок не спешит отцепляться от меня. Он, дрожа, продолжает обнимать меня обеими руками.
Мне кажется, или он стал еще холодней?
Беру детеныша на руки и поднимаюсь. Касаюсь сенсора, выдвигая кровать из стены еще чуть больше, даю команду на снятие защитной пленки и укладываю морлока на одеяло.
Он как-то оживляется, теребит пальцами мягкую истертую ткань.
Я ложусь рядом, забираюсь под одеяло, укладываюсь удобнее и понимаю, что меня привычно вырубает.
– Спи, – успеваю сказать, прежде чем темнота накрывает с головой.
***
Я словно плыву в липком черном мареве. В полной тишине и темноте. Меня медленно и бесшумно затягивает холодная черная трясина.
Тело наполнено болью, расползающейся откуда-то из живота. Она опутывает, словно паутина, давит на грудь тяжким онемением. Мне больно даже дышать. Хватаю воздух короткими мучительными глотками, пытаясь максимально сократить время вдоха.
Что со мной произошло? Где парни? Почему я один?
Пытаюсь вглядеться в окружающий мрак, и вдруг из тьмы начинают проступать очертания. Сначала неверные, дрожащие, но постепенно наливающиеся цветами и объемом.
И я с ужасом понимаю, что тону в липкой трясине болота в пятнадцатом секторе. Черная грязь с чавканьем затягивает меня все глубже, оплетая шевелящимися склизкими водорослями.
Паника накатывает мутной волной. Дергаюсь, как муха в паутине, но мои лихорадочные движения только приближают конец.
Шарю вокруг руками, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, почему-то понимая, что не выберусь. Полностью осознавая всю бесполезность этих трепыханий.
Я умру здесь. Сразу же, как только трясина поглотит меня с головой.
Но инстинкт заставляет бороться.
Я словно отстраненно наблюдаю за своими лихорадочно скачущими мыслями.
На поясе был трос. Если постараться, его длины может хватить, чтобы зацепиться за облепленную черной слизью бетонную балку на самом краю твердой почвы.
Я вижу ее так отчетливо, что больно глазам.
Сую руку в трясину, чтобы сдернуть с пояса трос, шарю рукой, но натыкаюсь только на дыру в своем животе. Я чувствую под пальцами петли кишечника, что-то еще...
Я задыхаюсь. Отдергиваю руку, вытаскиваю ее на поверхность. И понимаю, что трясина разъедает мою кожу. Она пузырится, кровь смешивается с грязью.
Как я мог забыть? Болото в пятнадцатом секторе растворяет человеческое тело за пару часов.
Взгляд падает на другую руку. Без удивления понимаю, что сжимаю в ней пистолет, обычно лежащий в набедренной кобуре. Так словно и должно быть.
Щелкаю предохранителем и подношу оружие ко рту. Зубы стукаются о холодный металлический ствол.
Я нажимаю курок без колебаний.
И... просыпаюсь. Вот так просто. Открываю глаза и с секунд пять просто смотрю в белый пластиковый потолок с зарешеченным отверстием вентиляции.
Простынь промокла от пота, но мне холодно. Особенно замерзли ноги. Привстаю, чтобы поправить одеяло, и встречаюсь взглядом с морлоком.
Тварь сидит в ногах, забившись в угол, и, не отрываясь, смотрит прямо на меня.
В темноте его глаза почему-то отсвечивают красным.
Глава 3.
Шум, доносящийся из жилого блока номер три, я слышу сразу, как только сворачиваю в ведущий к отсеку коридор. И тут же натыкаюсь на желтую ленту и парня в оранжевой форме.
Служба безопасности в жилом отсеке?
Затылок словно ошпаривает кипятком. Хельмут все же донес на меня? Вот так вот просто? Когда только успел?
С другой стороны, если бы это было так – я бы уже в наручниках сидел в изоляторе. К тому же обыск моего жилья не стали бы производить в мое отсутствие.
Так почему я на свободе? И этот, из службы безопасности, не бросился на меня с шокером и наручниками...
– Сюда нельзя, – останавливает меня парень в оранжевом, прерывая мои мечущиеся мысли.
– Я живу тут, – выдавливаю.
– Документы покажи́те? – предлагает мне парень. – Вы из Патруля?
Ну, конечно, учитывая, что в этом блоке живут исключительно патрульные – вопрос справедливый, что и говорить.
Молча показываю жетоны и белую пластиковую карточку-паспорт. Он забирает ее, проводит сканером, считывая информацию, и так же молча отходит, пропуская меня за ленту.
– А что там случилось? – спрашиваю все же.
– Ваш сосед из комнаты 14 «C» повесился, – парень в оранжевом прилепляет ленту обратно к стене. – Двадцать минут назад.
Сосед? Никсон из второго взвода? Этот вечно улыбающийся мужик с дурацкой привычкой травить анекдоты не к месту?
Автоматически киваю и медленно иду по коридору. На душе паршиво, словно я узнал не о смерти соседа, а о гибели всего моего взвода.
Паршиво так, что хочется... повеситься. Чтобы все это кончилось. Я вдруг понимаю, что я совсем один. Ощущение тотального одиночества накрывает с головой. Давит каменной глыбой, мешая дышать.
– Паршивый день, – доносится до моего слуха фраза одного из парней в оранжевом, стоящих около открытой двери квартиры моего соседа.
Сам Никсон уже лежит у стены в герметичном черном мешке на оранжевых носилках.
Подношу палец к сенсору, открывая дверь. Створка бесшумно отъезжает, а потом так же бесшумно закрывается за моей спиной.
Довольно сложно будет повеситься в этом помещении. Разве что отогнуть решетку вентиляции и...
Взгляд падает на забившегося в угол морлока. Он сидит на полу, обхватив руками колени. Белые волосы занавешивают его лицо. Мне видны только кончики полупрозрачных ушей.
Присаживаюсь перед ним на корточки, смотрю с минуту. А потом зачем-то глажу детеныша по опущенной голове, ощущая под пальцами прохладные шелковые пряди.
– Эй, малыш, – зову его.
Поднимает голову, смотрит на меня влажными огромными глазами. А мне вдруг становится легче. Ощущение вселенского одиночества отступает на второй план. Я больше не чувствую себя космическим мусором, обреченным целую вечность бесполезно нестись по орбите.
– Может, хочешь есть? – я достаю из кармана очередную галету и разрываю упаковку.
Морлок несколько секунд смотрит на еду в моей руке, а потом вынимает галету из моих пальцев и певуче выговаривает:
– Ио.
Он только что назвал мне свое имя?
– Что? – спрашиваю потрясенно.
Морлок долго смотрит на меня своими бездонными жуткими глазами, волосы волнами скользят по его плечам, собираясь за спиной.
– ...имя, – его голос звучит так же певуче и безлично. – Ио.
– Твою мать, – выговариваю одними губами.
Это ведь его рук дело. Покончить жизнь самоубийством не было желанием Никсона. Этого хотел морлок. И пока он мечтал о смерти, Никсон воплотил мечты в жизнь.
Дурацкий каламбур. Мои губы дергает нервная усмешка.
Я вспоминаю свое совершенно недвусмысленное желание последовать примеру соседа и шагнуть с табурета в мир иной. И то, как детально я представлял свое одиночество.
Чужие мысли на пару минут стали моими собственными, а я не заметил подмены.
Что же за тварь я притащил в свой дом?
А морлок вдруг плавно поднимается на ноги и делает ко мне шаг. Потом еще один, пока не подходит вплотную. Останавливается, смотрит прямо в глаза.
По спине у меня текут капли ледяного пота. Я не могу шевельнуться, ноги словно прилипли к полу. И я буквально чувствую, как моим сознанием завладевает ужас.
Холодная ладонь скользит по моей груди, потом касается шеи, пальцы на мгновение чуть прижимают артерию, словно морлок хочет измерить мой пульс, задевают подбородок и ложатся на висок.
Меня обдает болью, словно током по оголенным нервам. Но я не могу даже вскрикнуть. Перед глазами вспыхивает, хватаю ртом загустевший воздух.
В сознании проносятся какие-то разрозненные образы, обрывки смутных видений. И мне думается, что все это похоже на то, как если бы я мог наблюдать, как другой человек пытается вспомнить что-то давно забытое и произошедшее не с ним.
Кадры мелькают с невообразимой скоростью, иногда задерживаясь на секунду на невнятных смутных картинах. А потом все замирает, и я вдруг понимаю, что смотрю на огромный корабль, стоящий в неком подобии ангара. Изображение рябит помехами, но я все равно различаю корпус из черного металла, фигуры в серых балахонах, суетящиеся под его днищем.
Видение исчезает так же резко, как и появилось. Я отшатываюсь от неподвижно стоящего морлока, одновременно стискивая холодную рукоять пистолета. Но детеныш даже не вздрагивает при виде направленного ему в лицо ствола.
Из носа у меня течет, я чувствую на губах соленый привкус собственной крови. Кожа на виске будто бы обожжена, всю правую сторону лица дергает болью.
Морлок смотрит на меня все так же равнодушно и спокойно. Под кожей на щеках сеткой проступили черные тонкие вены.
Или теперь его стоит звать по имени?
Мне просто нужно успокоиться. Ничего ведь не произошло. Если исключить, конечно, то, что тварь из-за кордона только что без особого труда ковырялась в моих мозгах.
– Твой страх естественен, – голос у морлока тихий и абсолютно лишен интонаций. – Но я не хотел смерти тому человеку, хотя это и моя вина. Мне было сложно контролировать тоску по погибшим.
Заговорил по-нашему?
– Откуда ты знаешь наш язык? – спрашиваю это, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
– Он очень примитивен, – из-за полного отсутствия мимики и интонаций морлок похож больше на говорящую куклу, нежели на живое существо. – Твой словарный запас составляет, если пользоваться вашими мерами исчисления, чуть более пятнадцати тысяч слов. Так же вы абсолютно не используете невербальное общение. Поэтому моя попытка показать тебе несколько образов, даже прикоснувшись к тебе, чтобы исключить эффект неожиданности, тебя испугала.
Но мне уже не до этого. Я вдруг понимаю, что черты лица... Ио неуловимо изменились. Он стал словно старше. Теперь я дал бы ему лет восемнадцать. А еще морлок явно стал выше.
Чертовщина.
Может, морлок все же сломал что-то в моих мозгах, и я постепенно схожу с ума, превращаясь в слюнявого дебила?
– Я – последняя особь моего вида, – говорит морлок, словно в ответ на мои мысли. – Теперь, когда мой разум не находится под контролем более старших особей, я могу контролировать рост моего биологического тела самостоятельно. Так же, как и образование в моем мозгу новых нейронных связей, нужных для доступа к общему пакету знаний. Тот корабль, что ты видел – один из немногих оставшихся от нашей цивилизации – находится в подземном ангаре в трехстах километрах к югу от данной точки. Он полностью исправен и способен вывезти с планеты всех людей из этого поселения.
Он издевается?
– Но зачем тебе это? – выдавливаю из себя.
– Это единственный логичный выход из вашей ситуации, – пожимает плечами морлок. Едва заметно, словно пробуя повторить подсмотренный жест. Хотя так оно, наверное, и есть. – Все, живущие в этой колонии, обречены на смерть.
Как будто бы я этого не знал. Даже если стена выдержит десяток лет, еды надолго не хватит. И никакая стена не спасет людей от бардака, который наступит после того, как она закончится.
Возможно, перед этим отрядят пару экспедиций, которые не вернутся, как и все предыдущие. Устроят жеребьевку, по результатам которой выберут тех, кто умрет первым, а оставшимся будут раздавать по пакетику концентрата в неделю.
Потом будут первые случаи каннибализма, погромы складов...
А потом не выдержит стена. И однажды ночью пара десятков инсектов найдут очередную дыру, которую некому будет заделывать, и наутро от колонии останутся дымящиеся развалины и обглоданные кости.
Но одно все равно остается непонятным.
– С чего тебе помогать нам? – интересуюсь, перефразируя свой предыдущий вопрос.
– Ты спас меня, – говорит Ио, и перед глазами у меня на секунду вспыхивает заваленный трупами жуков и морлоков пол Перехода. Картинка настолько яркая, что на эту секунду я теряюсь в пространстве. Мне кажется, что я даже чувствую запах подсохшей слизи, которой заляпаны обшарпанные, мокрые от конденсата и почерневшие от плесени стены.
Впрочем, видение исчезает так же быстро, как и появилось.
– Не делай так больше, – прошу хрипло.
– Мне пока что тяжело контролировать открывшиеся возможности, – спустя пару секунд говорит морлок, и мне кажется, что его голос звучит слегка виновато. – Старшие не зря сдерживали развитие несовершеннолетних особей так жестко. Теперь я понимаю это. А учитывая то, что контроль исчез так резко, мой разум находится в состоянии стресса. Ты не должен оставлять меня одного. Иначе сегодняшнее происшествие повторится.
Это он про труп в соседней квартире? Хорошая новость, чего уж тут.
– Мы что-нибудь придумаем, – обещаю ему.
– У меня есть просьба, – спустя пару секунд говорит Ио. И волосы, до сих пор неподвижно лежащие на его плечах, идут нервными волнами. – Личного характера.
– Да? – мне почему-то становится тоскливо и неуютно.
– Я хотел бы похоронить погибших, – по лицу морлока словно пробегает едва заметное искажение. – Их тела не должны гнить и разлагаться на открытом воздухе.
– Хорошо, – киваю.
– Благодарю, – волосы на плечах Ио успокаиваются, снова ложась ровными белоснежными прядями. А еще я замечаю, что с его щек исчез и жутковатый рисунок из вен.
– Не против, если я позову парней из взвода, чтобы обсудить то, что ты рассказал мне о корабле? – спрашиваю детеныша.
Почему-то мне думается, что будет неприлично без его ведома обсуждать это с кем-то.
Бред.
Еще вчера я считал морлоков условно разумными мутантами, неспособными и двух слов связать.
– Думаю, я смогу дать еще больше информации спустя время, – Ио плавным движением убирает волосы за спину, зачем-то царапает ногтем кожу за ухом и присаживается на край койки. – Данные из общего пакета знаний пока что труднодоступны для меня.
На щеках морлока снова проступает черная сетка из вен, а волосы идут волнами.
Сглатываю и тянусь к коммуникатору.
***
– Вести его на заседание Совета Безопасности – гиблое дело, – говорит Сержант после минутной паузы, последовавшей за моим рассказом о сохранившемся корабле морлоков. – Его пристрелят прямо на месте, а нас отправят под трибунал, а потом пристрелят тоже. Это факт. Нас никто и слушать не станет.
– А ты уверен, что тварь не врет? – интересуется у меня Хельмут, все это время подпиравший стену в самом дальнем от кровати, на которой сидел морлок, углу комнаты. – Задурил тебе мозги, и...
– Почему бы тебе самому не спросить? – предлагаю. – Ио сказал, что попробует найти еще больше информации об этом корабле.
– Сведений крайне мало, – вдруг говорит до сих пор молчавший морлок. – Кроме координат ангара у меня ничего нет.
– Ио? – переспрашивает Хельмут. – У этого мутанта еще и имя есть?
– Заткнись, – прерываю его. – Обсуди это с кем-нибудь еще.
– А чего ты его защищаешь? – со злым интересом спрашивает Хельмут. – Мутантский выродок тебе совсем мозги запудрил?
– У меня нет злых намерений, – как-то растерянно говорит морлок.
– Тебя, тварь, я не спрашивал, – сразу же реагирует Хельмут. – Сиди и молчи.
– Давайте вернемся к обсуждению проблемы, – прерывает этот бардак Сержант. – Пусть морлок покажет место на карте. Подойди сюда, – он кивает Ио.
Тот бросает на меня неуверенный взгляд и медленно поднимается на ноги. Его волосы снова идут нервными волнами. Сержант кладет перед ним на стол планшет и разворачивает карту. Довольно условную, надо сказать. Последний скан местности был проведен с орбиты больше чем пятьдесят лет назад, как раз перед тем, как приземлился корабль с первыми колонистами.
– Плохая карта, – морлок проводит ладонью над голограммой и опускает руку.
– Другой нет, – Сержант зачем-то увеличивает яркость изображения. Словно это может чем-то помочь.
– Вот в этом квадрате, – Ио кончиком пальца касается голограммы. А я замечаю, что его аккуратные черные ногти отросли, став отдаленно похожими на когти его взрослых сородичей. – Самый прямой маршрут будет проходить через природные разломы и заболоченную местность. Он недоступен. Я предлагаю воспользоваться сетью уцелевших коммуникаций и дорог. Днем можно будет передвигаться по поверхности, а ночью – спускаться вниз. Так больше шансов добраться до цели с наименьшими потерями. Вот так, – он касается экрана планшета и прочерчивает через карту красную линию, по ходу отмечая маркерами дороги и спуски в коммуникационные люки. Так легко, словно делал это много раз.
– И ты считаешь, – Хельмут поворачивается ко мне, – мы поверим этому твоему мутанту?
Я бросаю короткий взгляд на Ио. Морлок стоит у голограммы, опустив голову. Правая сторона лица у него вся в сетке черных тонких вен.
Он замечает мой взгляд и тоже поднимает глаза. А я чувствую чужие недоумение, страх и растерянность. Морлок как-то совсем по-человечески закусывает губу. И я понимаю, что все это время он комкал в пальцах свободной руки оторванный карман висящего на нем мешком моего старого комбинезона.
– Хельмут, кончай цирк, – бросаю грубо. – Другого шанса свалить с этой планеты нам не представится.
– Мы что, так просто поверим мутанту? – теперь Хельмут обращается к Сержанту.
– А что ты предлагаешь? – перебивает его до этого момента молчавший Горячев. – У тебя есть другая информация о возможности спасти не только свою задницу, но и задницы кучи народа?
– Я предлагаю сдать тварь в службу безопасности, – через короткую паузу говорит Хельмут. – И не кормиться ложными надеждами.
Почему-то теперь это слово коробит. Хотя я и сам не так давно звал морлока не иначе как тварью или мутантом, хотя ни первым, ни тем более вторым морлок не являлся.
– Хватит называть его тварью! – наверное, в моем голосе слишком много угрозы.
Ио, стоящий у до сих пор развернутой карты, вжимается в стену, смотрит на меня испуганно.
– Давайте на этом пока закончим, – дипломатично предлагает Сержант.
Хельмут зло мне улыбается, картинно отдает честь и сваливает. За ним прощаются Горячев и Сержант.
А через час в мою дверь стучатся парни в оранжевом.
***
Ио забрали без лишних вопросов и проволочек. Мне сходу, прямо с порога, всадили заряд из шокера, и пока я корчился на полу, в морлока выпустили пару дротиков со снотворным, стянули лодыжки и запястья липкой высокопрочной лентой и унесли на стандартных оранжевых носилках.
Все это было проделано за несколько минут, так что когда я очухался, в отсеке уже никого не было, а на столе лежала повестка на заседание Совета Безопасности, куда я должен был явиться завтра в девять.
Хотя на самом деле все это было тем еще фарсом. Я уже сейчас мог сказать, чем закончится эта история.
Ио пустят в расход, а я попаду на черные работы, куда-нибудь на обслуживание системы удаления отходов. Паек мой сократят до минимума, и до конца срока я не дотяну.
Вариантов у меня было два. Пойти на заседание и выполнить все его предписания или вытащить Ио из изолятора, вскрыть мешок с НЗ и свалить за стену на поиски мифического корабля морлоков.
И одно я знал точно: сдохнуть в вонючих коллекторах мне хотелось меньше всего.
К тому же я чувствовал непонятную ответственность за Ио. Проще говоря, оставить его умирать я не мог. Может, конечно, все это было следствием влияния на мой разум, или же у меня внезапно проснулось то, что называют душой, не знаю.
Но в любом случае я вытащил из-под койки запакованный в плотный черный полиэтилен ящик, вскрыл упаковку и наскоро принялся перекладывать содержимое в рюкзак.
Патроны на оружие для патрулирования на руки, конечно, не выдавали, мы получали по три магазина на выходе, перед самым шлюзом, но любой уважающий себя Патрульный имел привычку проносить с собой неиспользованный остаток, отмечая в журнале, что отстрелял все.
Понятное дело, все это строго контролировалось, но на то Патрульные и знали каждую дыру в стене. Потому что, обладая этими знаниями, проще простого было спуститься в коллекторы, припрятать пару магазинов в герметичном схроне, спокойно пройти дезинфекцию и спуститься обратно уже изнутри, чтобы забрать нужное до планового обхода коллекторов рабочими. Все это удавалось сделать незаметно, благодаря несовершенству системы слежения. Чипы, вживленные под кожу каждого, живущего в колонии, за Стеной начинали глючить и пропадали с экранов главного компьютера.
По этой нехитрой схеме я протащил за стену «списанный» автомат, десять магазинов, немного патронов россыпью, пару портативных аптечек и некоторое снаряжение, вплоть до тепловизора, пропажу которого в журнале записал как «упал в болото».
Оставалась еще одна «мелочь». Тот самый электронный чип слежения, вживленный в мое запястье. Избавляться от него нужно было прямо сейчас, потому что, помимо всего прочего, я получил предписание не покидать отсек. То есть, выйди я куда-нибудь дальше ближайшего автомата выдачи еды, за мной сразу бы выслали пару парней в оранжевом.
Поэтому я подождал, пока наручные часы покажут ровно пять – сигнал с чипа обновлялся каждые полчаса – наскоро продезинфицировал кожу, вооружился ножом и, выдохнув, сделал надрез. Конечно, я слышал о жутких последствиях такого действия, кусок пластика был каким-то образом связан с мозгом, и парень, которому оторвало на моих глазах руку, орал не от боли в конечности. Головная боль перекрыла это.
Интересно, насколько сильно должна болеть голова, чтобы не заметить отсутствие руки.
Но у меня был план. Основанный на слухах и домыслах. А именно – тонкая свинцовая пластина, которой я хотел экранировать сигнал перед тем, как выдернуть чип. Но для этого требовалось определить его местоположение, чем я и занимался, расковыривая сейчас свое запястье, потому что считывающего устройства у меня не имелось. Их выдавали только парням из Службы Безопасности.
В итоге кончик лезвия все же чиркнул по инородному предмету. Я закрепил пластину, сжал зубы и дернул. Обдало обжигающей болью, меня затрясло, перед глазами потемнело, а из носа потекло. Я скорчился в позе зародыша, стискивая пальцами виски. Мне казалось, что через них в мою бедную голову ввернули толстый раскаленный штырь. Я буквально чувствовал, как он вкручивается в мозг, а еще как спекается вокруг кожа. Ощущение было настолько реальным, что я забыл как дышать. У меня получалось только бестолково хватать затвердевший воздух широко раскрытым ртом и по-идиотски дергаться. Не знаю, сколько я так провалялся, но когда я пришел в себя, под моим порезанным запястьем натекла небольшая красная лужица. Рядом валялись чип и, непонятно помогшая ли, свинцовая пластина.
Я вытер кровь, залил запястье антисептиком и замотал запястье заранее заготовленной чистой тряпкой, потому что вскрытая аптечка тут же послала бы сигнал в медицинский блок, и пришлось бы объяснять, зачем мне вдруг понадобился бинт.
Так что я закончил с так называемыми медицинскими процедурами, положил чип на кровать, подхватил рюкзак и, воровато оглядываясь, выскользнул в коридор.
***
Спустился в коллекторы я через привычный канализационный люк, электронный замок которого был испорчен мной и Сержантом еще года три назад.
Мне оставалось только незамеченным проскочить туда, что удалось без труда, потому что служебными коридорами без надобности не пользовались, да и у Патрульных никогда не было привычки шататься по блоку без дела.
Я спустился по раскладной лестнице, достал планшет и открыл схему коммуникаций. Мне предстояло добраться до блока с изоляторами по вонючим и темным запутанным коридорам очистной системы. А учитывая то, что чипа у меня теперь не было, планшет меня не «видел» и на карте не отражал.
Впрочем, так работать мне было не привыкать, за Стеной чипы все равно были абсолютно бесполезны. Разве что за стеной я никогда не блуждал вслепую по коллекторам.
А потом крышка люка с шипением отъезжает, и вниз, гремя перекладинами, спускаются сначала Сержант, а потом Горячев.
– Мог бы сказать, – в ответ на мой недоуменный взгляд говорит Горячев.
– Мы заглянули к тебе и нашли чип, – поясняет Сержант. – Хорошо, что ты так и не забрал у меня запасной ключ.
– Как предусмотрительно с моей стороны, – значит, донести на меня – инициатива исключительно Хельмута?
Почему-то от этой мысли я ощущаю облегчение. Считать, что меня сдали все разом, было паршиво. Я всегда считал Сержанта своим другом. Да и с Горячевым мы были в нормальных отношениях. Хотя его присутствие здесь удивляло. Учитывая то, что за содействие моему побегу и его, и Сержанта ждал бы трибунал.
– Это Хельмут на тебя стукнул, – Горячев поправляет лямку рюкзака. – Не ожидал от него.
– Морлок его сильно напугал, – Сержант смотрит на часы, а я вижу на его запястье повязку. Почти точно такую же, как у меня.
Занятно.
– Идея с этим кораблем хоть и идиотская, но лучше попробовать, чем сдохнуть тут, – просвещает меня Горячев.
Как будто я сам этого не знал.
– Пошли, – предлагаю.
Черт знает, что там делают с Ио.
Мысль неприятно колет. В груди ворочается мерзкое чувство вины.
– Не парься, – вдруг говорит Сержант. – Вытащим твоего морлока. Все хорошо будет.
И почему-то я ему верю.
