Текст книги "Орудие мести (СИ)"

Автор книги: La donna

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– И теперь ты хочешь убить меня? – раздалось с бака.

Белль встала, широко расставила ноги, принимая устойчивую позу, пристально взглянула в глаза капитану.

– Почему бы и нет, лапушка, – Киллиан ухмыльнулся так, словно речь шла о чём-то непристойном.

– Он очень силён, – голос Белль звучал монотонно. Может быть, потому, что ей и не хотелось ничего говорить. А хотелось уйти в трюм от этого неба, моря, рассвета, в темноту, в тишь – туда, где пахнет затхлостью и мышами. Но она обязана была предупредить. Потому что слишком хорошо помнила пятна крови на кожаном переднике, крики из пыточной. И на этот раз рядом с Румпелем не будет никого, кто мог бы его остановить, – даже если тебе удастся убить меня в его присутствии… если… тебе самому не спастись. Ни моя, ни твоя смерть не вернёт её.

– Ну, – Киллиан склонил голову, взглянул на пленницу из-под чёрной блестящей чёлки, – не тебе об этом судить, лапушка. Посмотрим, кто кого.

Кажется, капитан хотел сказать ещё что-то, но Белль не дослушала, развернулась, и медленно пошла прочь. Никто не стал её останавливать. Белль шатало, и когда она спускалась по узенькой лестнице в трюм, каждая ступенька норовила выскользнуть из-под ног. Перил здесь не было, и Белль цеплялась за переборки, какие-то поставленные друг на друга сундуки, невидяще кивала встречным: утро вступало в свои права, и матросы поднимались на палубу. “Почему…”– спрашивала она себя, – “почему всё так?” Почему она всю жизнь чувствует себя в ответе за всех, с кем сводит её судьба? За папино плохое настроение, за исход войны, за Тёмного, за пиратскую команду, а теперь вот и за её капитана. С чего она взяла, что в её силах что-то исправить?

Ноги сами привели её на камбуз. Чекко замешивал тесто из муки, воды и соли. Потом они обычно лепили лепёшки и запекали их на маленькой жаровне. Каждое утро. Заготовить впрок было невозможно – лепёшки черствели угрожающе быстро, а мало у кого из пиратов было по полному комплекту зубов.

– Белль? – встревоженно поприветствовал её Чекко. – Что с тобой?

– Что со мной? – переспросила она тупо. Прикусила щёку изнутри – чтобы не разрыдаться. Белль уже научилась не показывать свои слёзы врагам, да вот беда – в Чекко она больше врага не видела.

– Кровь, – кок протянул руку к её шее, но заскорузлый смуглый палец застыл, так и не коснувшись кожи.

Зеркала не было, а кровавые разводы уже подсохли и не пачкали руки, но Белль без труда нащупала под подбородком свежую ссадину.

– А, – только и проговорила она. – Не страшно.

***

Дни в море, в общем, похожи друг на друга, а штилей, ровных зюйд-вестов и опасных бурь в жизни Киллиана было так много, что никакие неожиданности стихии уже не застанут его врасплох.

Всё уже было когда-то, не раз и не два, а впереди ожидает ещё много повторений. Лениво и утомлённо навалившись на перила мостика, Киллиан наблюдал за тем, как Робт и Элф Мейсон вытягивают сети. Улов оказался скудным – уже несколько дней, как вся годная рыба ушла куда-то на глубину.

– Плохой признак, – покачал головой Чекко, и золотые монеты в его ушах качнулись тоже.

Дождавшись, когда кок удалился в свои владения, Элф Мейсон и Безымянный затеяли на корме разговор.

Киллиану не нужно было слышать слов, чтобы догадаться о чём речь. Достаточно увидеть, как Безымянный, зажимая ладонями рот, затрясся от беззвучного смеха. Этот смуглый до черноты парень прибился к ним во время одного из абордажей: клеймёный раб, который, вместо того, чтобы защищать своих хозяев, обратил против них их же оружие. Отсмеявшись, Безымянный, неслышно ступая, направился в сторону Сми, сосредоточенно гонявшему воду шваброй по палубе. Киллиан, отвернувшись, прикрыл глаза. Эта мизансцена была выучена им наизусть: вот сейчас Безымянный сдёрнет со Сми его драгоценную красную шапку, кинет – и, описав плавную дугу в воздухе, головной убор окажется в руках Элфа Мейсона. Сми будет подпрыгивать, бегать, изрыгать просьбы и ругательства, пока Мейсон, проникшись к нему притворным сочувствием, не вернёт ему шапку. Сми тут же натянет её по самые брови и сморщит толстое лицо, обнаружив, что кто-то успел подложить в его шапку комок склизких водорослей.

Ничего не менялось. Оставалось таким же, как двадцать, тридцать, сто лет назад. Когда-то, срывая с бушлата офицерские погоны и преименовывая «Святого Роджера» в «Весёлого…», Киллиан обещал экипажу, что жизнь их отныне будет яркой, свободной, но недолгой. Он сам верил в это, но ошибся. Хотя… много ли среди разномастного сброда, составляющего его команду теперь, матросов, что кричали в тот день «ура!» и с обожанием смотрели на своего капитана? Большинство из них давно упокоилось на дне морском…

– Да нужна мне твоя шапчонка! – в голосе Элфа Мейсона звучало знакомое насмешливое презрение.

Киллиан поднял веки и мрачно усмехнулся.

Сми сердито натянул свою красную шапку по самые брови, поднял забытую швабру и продолжил драить палубу. Ни водорослей, ни скользкой мелкой рыбёшки ему в шапку не подложили. Киллиан нахмурился. На борту начались перемены… Появление Белль означало, что их путешествие подходит к концу. Во всяком случае, его: после того, как Мила будет отомщена, Киллиан не собирается возвращаться во владения Пена. Но было ещё что-то. Шутки экипажа стали менее… смешными?

Капитан сошёл с мостика, проверил рулевого у штурвала и спустился вниз. Элф Мейсон проследил за ним взглядом, почесал бровь и заметил вполголоса:

– Что-то не так с капитаном.

========== Часть 5 ==========

Белль больше не избегала Капитана Джонса. Нет, она не преследовала его. Но, столкнувшись случайно, уже не отводила взгляда, смотрела с почти неприличной жадностью, словно рассчитывала разглядеть третий глаз, жабры на шее или торчащее из-под полы сюртука осьминожье щупальце. Но ничего такого не наблюдалось. Капитан выглядел обычным: неизменно элегантным – на стирку его белых рубашек Сми тратил драгоценную на борту пресную воду; насмешливым – его вечные улыбочки и самовлюблённые гримасы иногда напоминали ей шутовство Тёмного; вкрадчиво вежливым – его обманчивая ласковость пугала даже самых отъявленных головорезов; красивым – пусть Белль и не была особенно по нраву его манера подводить глаза чёрным, а губы красным, и во внешности капитана Джонса не было ничего от прямолинейной мужественности Гастона, – она не могла не признать, что он красив. Но именно это и казалось Белль неправильным. Какой бы печальной ни была история Джонса – в том, чтобы жить жаждой мести, было что-то… больное. Вот Белль и силилась различить в его облике признаки болезни – когда язва видна, её же можно залечить, не так ли? «Нет, не так», – звучал в ушах чей-то насмешливый голос, и Белль всё никак не могла разобрать, кому он принадлежит: Румпельштильцхену, Злой Королеве, ей самой? «Нет не так, всё не так, всё не так-то просто», – пел он, и ему вторили ветер, скрип снастей, шкворчание рыбы на жаровне, стук её собственного сердца и назойливые воспоминания о том, кто так сросся со своей болезнью, что не желал избавляться от неё. А ведь болезнь была так заметна, так очевидна, и Румпель – даже под золотой коростой проклятия – казался более открытым и уязвимым, чем капитан пиратов! «Это я сдалась слишком рано. Я была обижена, я придумала себе сказку и…» – Белль хмурилась, но это не помогало прервать ни на минуту не замедлявшееся течение собственных мыслей. Могла ли Белль предположить, что и они предадут её? Она привыкла находить в мыслях утешение ещё тогда, когда сделка с Тёмным выдернула её из круга привычных занятий и лиц; они поддерживали её во всех невесёлых перипетиях её ещё такой короткой жизни, – но теперь Белль тонула в их мутном потоке. И работа, занимавшая лишь руки – в этот раз она перебирала зерно, разделяя его на годное и тронутое то ли плесенью, то ли спорыньёй, – не отвлекала в полной мере. В трюме было сыро, и Чекко подгонял её: если зёрна не разобрать – гниль поразит все припасы. «У капитана Джонса гнилое сердце», – думала Белль, отбрасывая очередное потемневшее зёрнышко. «А у Румпеля? Чистое?» – стучало в висках насмешливым речитативом, и Белль опускала голову ниже, до боли стискивала зубы, не давая пролиться закипавшим в уголках глаз слезам.

Киллиан стоял у массивной подзорной трубы, поворачивал её здоровой рукой, оглядывая море от горизонта до горизонта. Когда среди однообразных оттенков синего, зелёного, голубого и серого глаз выхватил и другие цвета, он невольно сморгнул: не показалось? Но нет, так и было. На границе видимости он различил тёмные очертания кораблей со снятыми парусами. Флаги были подняты, и пусть с такого расстояния казались лишь крохотными оранжевыми точками – Киллиан их узнал. Оранжевый – геральдический цвет короля Леопольда. Ну, или того, кто теперь правит в Срединных Землях. Киллиан не особо интересовался вопросами престолонаследия или именами сменявших друг друга правителей. Когда живёшь так долго, подобные вещи становятся неважными. Корабли всё ещё находились настолько далеко, что даже через многократно увеличивающие стёкла трубы разглядеть их было почти невозможно. Оно и ясно: подойди они ближе, Робт, поставленный вперёдсмотрящим, уже доложил бы с реи о предстоящей встрече. Киллиан подкрутил стёкла, безуспешно пытаясь сделать картинку более чёткой, едва удержался от искушения прильнуть к окуляру плотнее: глаза слезились от яркой синевы слишком солнечного дня, и жирная чёрная краска, которой он имел обыкновение подводить веки, могла размазаться. Не то чтобы Киллиан слишком беспокоился о своей внешности – соблазнять здесь всё равно было некого. До мужчин он не был большим охотником, а единственную женщину мог взять и силой, не интересуясь её мнением на этот счёт. Смысл сохранять лицо был в другом: капитан пиратов никогда, ни при каких условиях не должен давать повода для насмешек. Киллиан помнил историю долговязого Бена, чьё мёртвое, вздувшееся тело долго украшало киль корабля вместо привычной ростры. Чёрная Борода, сменивший его на должности капитана, посчитал это остроумным. Да и легендарный Сильвер, державшийся с командой на равной ноге, кончил плохо. Нет, его не отправили прогуляться по доске, всего лишь сделали коком на собственном судне. Киллиан рисковать не мог. Слишком много было поставлено на кон. Он жил достаточно долго для того, чтобы понимать: сила пиратского капитана мнимая. Он командует своими ребятами лишь до того момента, пока они верят, что он имеет на это право. А вот если они усомнятся в этом – ему не устоять. Как бы хорош ни был Киллиан Джонс в бою, его сомнут и скрутят, пусть прежде он и успеет отправить на тот свет самых ретивых. От этой мысли становилось не по себе. Не то чтобы он боялся смерти или цеплялся за жизнь. Но сперва он должен исполнить задуманное. Отомстить Тёмному. Ничто не должно стать препятствием. А уж потом…

Он отодвинулся от окуляра, зацепил трубу крюком и крутанул на подставке вокруг собственной оси. Ничем не выдавая озабоченности, прошёлся по палубе; одобрительно кивнул подтягивающему ванты Джуксу. Расслабленно перетёк к баку, похлопал стоявшего за рулём Старки по плечу. Вполне дружески, только вот из-за этого должного выражать расположение жеста заточенное остриё крюка оказалось в опасной близости от шеи первого помощника. Надо отдать Старки должное: он даже в лице не переменился от капитанской ласки, только кадык дёрнулся нервно.

– Право руля, Старки, меняем курс. Отойдём от берега ещё мили на две… И…

– Но, капитан, – ох да, Старки всегда отличался излишней разговорчивостью. И почему Киллиан его терпел? Может быть, оттого, что отыскать толкового помощника среди этих болванов было не так уж просто?

– Хочешь обсудить это? Есть другие идеи? Я готов их выслушать, – Киллиан говорил без малейшей резкости, и даже не меняя позы, но острие его крюка по-прежнему находилось в дюйме от бьющейся на шее Старки голубой жилки.

Кадык Старки дёрнулся ещё раз, и он выдавил из себя:

– Нет, капитан.

– Ну и славно, – Киллиан не собирался пускаться в объяснения… Да и о галерах Леопольда команде лучше не знать. Подобные столкновения редко обходились без потерь, а выгод приносили немного. Но его головорезы были весьма далеки от тактики и стратегии, и Киллиан предпочитал выглядеть излишне деспотичным, а не излишне осмотрительным. – Выполняй.

Какое-то время Киллиан простоял рядом со Старки, наблюдая, как тот выравнивает курс, и вглядываясь в морскую гладь, вслушиваясь в плеск волн, поскрипывание штурвала, хлопанье парусов, шаги и разговоры матросов. Голоса сливались в тихий ропот; его ребята бывали шумными, но не тогда, когда их капитан не в духе. Киллиан уже собирался спуститься в каюту – вздремнуть перед предстоящей ночной вахтой, когда услышал за спиной довольно чётко произнесённое: «Очередная прихоть, вот это что!» Когда он развернулся – резко, но без излишней поспешности, – никто из матросов не смотрел в его сторону: Джукс по-прежнему подтягивал ванты, согнувшись у фок-мачты, Безымянный и Сми штопали прорехи в парусах, не отводя взглядов от толстых игл, Ко-ксон перегнулся через борт и водил по свежей заплате на корме вымазанной варом кистью на длинном древке. Только один человек смотрел на капитана в упор. Белль. Она стояла у трапа, прижимая к груди тощий холщовый мешок и не опускала глаз под суровым взглядом однорукого капитана. В её позе не было ничего вызывающего или кокетливого. Она смотрела – изучающе. Точно он какая-то диковина. И Киллиан еле удержался от того, чтобы первому отвести глаза. «Давно бы пора привыкнуть к вниманию дам», – подумал он, пытаясь этой мыслью отогнать другие – далеко не столь самодовольные. Ухмыльнулся, соединил горстью пальцы, поднёс их к губам и, звучно чмокнув, отправил Белль воздушный поцелуй и удовлетворённо хмыкнул, когда на скулах у девушки проступили красные пятна.

Белль потупила глаза. В груди пекло, а лицо горело как от пощёчины. Она глубоко вдохнула, пытаясь утишить забившееся чаще сердце, перевела взгляд с собственных грязных и босых ног на трудившихся над парусами Сми и Безымянного, произнесла неожиданно хрипло:

– Прикормка. – И добавила зачем-то: – Я принесла.

Она не двинулась с места, лишь вытянула перед собой руку с мешком, полным гнилых зёрен, в ожидании, что кто-то заберёт его. Кто-то из тех, что каждый вечер растягивает сети. Безымянный или Хью. Она не ожидала, что Ко-ксон отложит кисть и – осторожно, избегая касаний, – вынет из её рук мешок.

– Хорошо, – кивнул он.

И Белль ответила таким же кивком, удерживая в себе рвущиеся наружу вопросы: почему Ко-Ксон – он же никогда не рыбачил? Почему он словно боялся дотрагиваться до неё? До этого старый негр не раз накрывал её пальцы своими твёрдыми руками – и Белль каждый раз удивлялась тому, какими светлыми были его ладони: бело-розовыми, без малейшего намёка на смуглость. Что же изменилось сейчас, под пристальным взглядом капитана?..

Белль не раз убеждалась: если задавать вопросы самой себе, ответы приходят сами. Иногда слишком поздно, а иногда с пониманием, что лучше бы теми вопросами на задаваться. Но лгать самой себе глупо, да и не выйдет. Под взглядом капитана. Вот в чём дело. Он смотрел на них – на неё – по-новому. Не так, как прежде. Взглядом, масляным настолько, что, кажется, он должен был бы оставлять на её коже жирные следы. Белль увидела в этом лишь ещё один способ унизить её. Но если даже бесстрашный Безымянный так и не поднял на неё глаза, а Ко-Ксон касался её так, словно боялся обжечься… Возможно, это значило больше, чем ей показалось вначале.

Белль смотрела на палубу и не знала, куда девать руки, не занятые больше мешком. Она бы спрятала их под передник, но передника у неё не было, поэтому они остались висеть вдоль тела – пустые и бесполезные. Ей хотелось прижать их к груди, но она не позволила себе этого жеста, слишком очевидно выдавшего бы её страх.

Прежде, чем скрыться в грузовом отсеке, пленница снова подняла на него глаза, а потом развернулась, взмахнув подолом колыхнувшейся юбки, и ветер взлохматил её короткие кудри. С минуту Киллиан размышлял о том, стоит ли считать это приглашением. А потом, оглядев своих притихших ребят, сказал в пространство: «А я всё равно узнаю, кто тут такой разговорчивый», – и отправился в трюм, следом за дерзкой девицей. Ему всегда нравились строптивые, так что… Почему, собственно, и нет.

========== Часть 6 ==========

В трюме было темно: подвешенная на вбитые в переборку крючья масляная лампа давала мало света. Но Белль, копошащуюся среди тюков с провизией, Киллиан заметил сразу. Девушка тоже не могла не ощутить его присутствия, но действовала так, словно здесь никого не было: по очереди ослабляла верёвки на сложенных здесь мешках, оглядывала содержимое, снова затягивала горловины потуже. Наконец она, кажется, нашла, что искала, и взвалила очередной тюк себе на плечи – маленькая фигурка тут же смешно искривилась. Девушка прошла по узкому проходу, подкрутила лампу, погрузив трюм в почти беспросветный мрак – теперь фитиль едва тлел, – и обошла стоящего у двери Киллиана, точно на её пути стоял не человек, а очередной ящик. «Ах, благородная девица демонстрирует мне всю глубину своего презрения», – Киллиан усмехнулся этой мысли и запустил пятерню в волосы девушки, заставляя её остановиться и запрокинуть голову назад.

– И не тяжело тебе, любимая? – он почти пропел эти слова.

Белль с усилием выдохнула:

– Нет, – и Киллиан разжал пальцы, огладил затылок, с нажимом провёл по выпирающим позвонкам: вырез на платье был достаточно глубок, да оно, к тому же, болталось на пленнице, спадая с плеч – так и не подогнала толком по фигуре, только подол да рукава укоротила.

В трюме было слишком тесно, и он не мог не чувствовать её тепла и облака окутавших её запахов: прогорклого масла, дыма, соли, пота, запёкшейся крови и рыбы. Она слишком много времени проводила на камбузе и пахла, словно один из его матросов, словно Чекко. Только вместо перегара и кислого дыхания под всеми этими слоями прятался её собственный аромат – сладковатый, приторный. Женский. Киллиан выбросил вперёд искалеченную руку и упёрся крюком в переборку, преграждая пленнице путь.

– Может, всё-таки помочь тебе, любимая?

– Нет.

Темнота мешала разглядеть её лицо, и воображение достраивало сокрытое в тени: как она покраснела – Киллиан не раз наблюдал, как кровь приливала к лицу Белль и при более невинных обстоятельствах, – поджала губы, как заблестели её глаза. «И всё-таки, она напугана», – заключил Киллиан с неслышной усмешкой: иначе бы с присущей ей бесцеремонностью уже ощупывала его лицо взглядом. А сейчас – ишь ты! – прячет его где-то под веками и голову опустила.

– Если хочешь, любимая, – голос Киллиана обрёл сладость патоки, – я могу снять его, – он кивнул на поблёскивающий протез, но, сообразив, что потупившая глаза пленница не может видеть его жеста, проговорил вслух: – Я о крюке… Он острый и опасный, – Киллиан склонился так низко, что его дыхание коснулось виска стоявшей перед ним девушки, – и мне нравится такой расклад, но иногда я его снимаю. Хочешь посмотреть?

– Нет, – хрипло пробормотала Белль.

Как всегда, без должного почтения. Она могла бы добавлять «капитан» или хотя бы «господин Джонс», или, может быть, назвать его Киллианом? Пусть ничто из произошедшего между ними не давало ей этого права, но всех ребят она звала по именам, и Киллиану почему-то захотелось услышать, как бы звучало из её уст и его. Было что-то странное в её манере: каждый, о ком она говорила, словно становился значительней, достойней, чем являлся. Даже обкоцанные «Робт» или «Билл» в её речи казались не короткими именами простолюдинов, а дворянскими титулами. Киллиан приподнял бровь, на миг задумавшись о том, насколько успела Белль сблизиться с его командой. Отсутствие слухов ещё ничего не означало – в конце концов, на корабле были укромные уголки. Воображение нарисовало ему Белль, пыхтящую под сморщенным Чекко или мокрым от пота кругленьким Сми.

– Отвратительно, – Киллиан сам не заметил, что произнёс это вслух. Впрочем, его плоть была не согласна с таким заключением. Он мог бы опрокинуть эту девчонку на спину прямо здесь или в капитанской каюте: если это с ней ещё не случилось, то случится рано или поздно. Почему не с ним?

Белль всё не поднимала глаз. Так и стояла неподвижно, склоняясь на один бок из-за тяжёлого мешка.

– Можешь не бояться, – подбодрил её Киллиан, – я вежлив с дамами, если они вежливы со мной.

– Я не боюсь, – слова сорвались с губ Белль раньше, чем она успела осознать, насколько они лживы.

Ей было страшно, безумно страшно, страх крутил её внутренности, высушивал изнутри: когда её хватали чёрные рыцари королевы Регины, когда Крюк душил её в мотавшейся на волнах шлюпке, она не испытывала такого ужаса. В трюме стояла удушающая духота, и Белль казалось, что воздуха может не хватить на следующий вдох; пиратский капитан всё ещё преграждал ей путь, мысли продолжали разбегаться. Чтобы устоять, выстоять, Белль нужно было ухватиться хотя бы за одну: почему каждый раз, когда она думает, что достигла дна, и худшее уже случилось – оказывается, что это ещё не всё? Белль не нужно поднимать глаз, чтобы разгадать то новое желание, что овладело капитаном. И желание ли? Прихоть. Но любые прихоти капитана на корабле становятся законом для всех. «Прихоть», – Белль молчала, лишь переступала с ноги на ногу, когда волны качали судно чуть сильней обычного. «Прихоть, – стучало в висках, – Прихоть-похоть».

Рука, увенчанная блестящим протезом, описала дугу перед её глазами, и Джонс отошёл на полшага, освобождая проход. Белль облегчённо вздохнула, но, видимо, рано. Или зря.

Джонс проследовал за ней на камбуз. Когда Белль сгружала тяжёлый мешок, Чекко, против обыкновения, не поспешил ей помочь или отдать распоряжения о содержимом. Бросил на Белль короткий удивлённый взгляд и тут же обратил всё своё внимание на однорукого капитана.

– Если вы насчёт ужина… – начал он подобострастно, но договорить не успел.

– С ужином сам решай, как знаешь, – небрежно прервал кока капитан. – Вот что, Чекко, не надоело тебе отсиживаться среди кастрюль? «Весёлый Роджер» меняет курс, и на палубе сейчас каждая пара рук на счету.

– Раньше как-то без меня обходились, – проворчал Чекко себе под нос, но, тем не менее, вытер ладони о тряпицу, служившую ему одновременно и прихваткой, и передником, и ступил на шаткую лестницу, ведущую к люку, соединявшему камбуз с «верхами». – Не жалуйтесь потом на стряпню.

Белль развязывала мешок, всё ещё продолжая делать вид, что нет ничего важнее ревизии трюма и поисков порченного провианта: если плесень лишь портила вкус, то от поражённых спорыньей зёрен можно было захворать всерьёз, а корабельный врач на судне отсутствовал. Как рассказывали, оказался слишком дерзким и прошёл по доске, а нового найти пираты так и не сподобились. Стараясь не встречаться взглядом ни с кем из мужчин, Белль отсыпала меру зерна – пригодится для похлёбки, гуще будет – и боком протиснулась в самый угол помещения.

– Вот у тебя какая помощница, – проговорил Джонс, и Белль услышала в его голосе тщательно спрятанную издёвку, – сегодня и без тебя управится.

Старые, перекосившиеся от царящих на камбузе жара и влажности, ступени жалобно заскрипели, грохнула створка люка, и с уходом Чекко растаяла надежда Белль на то, что всё ещё может обойтись. Её место заняло осознание: никто не поможет. Да и останься старый кок на кухне, что бы это изменило? Чекко с готовностью выполнит любое распоряжение капитана, даже если оно будет стоить Белль жизни или чести. Белль до боли стиснула кулаки, словно вцепляясь в жалкие ошмётки смысла, оставшиеся от этого слова: честь.

Киллиан втянул носом воздух, небрежно опустился на пробитую бочку, служившую коку стулом, и не без интереса оглядел помещение. В этой части «Весёлого Роджера» он бывал нечасто и мельком. Под потолком висели многочисленные мешочки, пучки сушёной травы, громоздились друг на друга лари и корзины с провизией, а серебряная, медная и оловянная посуда была вперемешку свалена прямо на полу. Киллиан готов был поклясться, что где-то среди оловянных плошек блестело и золотое блюдо. Впрочем, какой бы ни была сервировка, разнообразием или изысканностью рациона пираты похвастаться не могли. И пусть для самого Киллиана Чекко готовил отдельно и подавал кушанья в капитанскую каюту, на столе у него были те же бобы и рыба, что и в мисках у матросов. Киллиан расслабленно потянулся, разворачивая затёкшие плечи, подцепил крюком один из мешочков, ленивым жестом поднёс его к лицу, чуть скривил губы от резкого пряного запаха и наконец обратил своё внимание на Белль. Собственно, ради неё он здесь и задержался. Но Киллиану не хотелось быть слишком напористым, и он решил дать пленнице время на то, чтобы освоиться с его присутствием. Он не знал, чего ждал конкретно: того ли, что Белль начнёт флиртовать сама – в конце концов, Киллиан считал себя более чем привлекательным мужчиной, или что, не в силах преодолеть свойственное ей любопытство, задаст какой-нибудь вопрос. Но девушка лишь забилась в самый тёмный и душный закуток камбуза и сжала кулаки так, что пальцы побелели.

– Не знаешь, как подступиться к готовке? – заговорил Киллиан вкрадчиво, – Конечно, любовь моя, вряд ли тебя такому учили. Тебе бы на балах танцевать, а не стряпать для своры морских разбойников.

Белль не ответила, лишь разжала кулаки, всыпала пшеницу в ступку, попутно отделяя подрагивающими пальцами почерневшие и подпорченные зёрна, и вцепилась в пестик с такой силой, что его деревянная ручка, казалось, могла в любой момент раскрошиться в щепки.

– Взгляни на меня, – потребовал Киллиан, и пленница метнула в его сторону короткий сердитый взгляд. Пухлые губы были плотно сжаты, глаза прищурены, но выражение гнева и недовольства, как ни странно, делало это лицо даже более привлекательным.

– Возможно, я погорячился, – признал Киллиан с мягкой усмешкой. Он оперся о ларь и подался вперёд, чуть сокращая расстояние между ними. – Не стоило, – проговорил он негромко, – отдавать тебя в подручные моим грубиянам. Это, – Киллиан осторожно протянул руку, – не для тебя.

– Я была служанкой, – процедила девушка сквозь зубы, сжала пестик покрепче и обрушила его на дно ступки. – Привычная, ничего.

– Но рождена ты не для этого, – льстиво заметил Киллиан, придавая своему лицу сладкое выражение. Впрочем, совершенно напрасно: пленница сосредоточила всё своё внимание на пшенице и неритмично, но громко стучала пестиком о ступку, казалось, вовсе не собираясь прерывать своё занятие.

– Хочешь поужинать сегодня со мной? – совершил Киллиан ещё одну попытку.

– А моё желание что-то значит? – вопросом на вопрос ответила Белль, не прекращая стука. Она дёрнула круглым плечом в намёке на какой-то небрежный и даже презрительный жест, дунула себе на лоб, пытаясь откинуть налипшие пряди.

– Разумеется, любимая. – Желание самого Киллиана уже мешало ему сидеть и врезалось в тугой пояс, но он не лгал. Мучить или неволить пленницу не входило в его планы. Да, потом Белль придётся сыграть свою роль приманки для Крокодила, но делать невыносимой её жизнь на «Весёлом Роджере» капитан вовсе не собирался. «Ей и так сильно досталось», – подумал Киллиан с внезапным раскаянием. Вряд ли это чувство родилось у него в сердце: причины находились ниже и были гораздо прозаичнее. Но, как бы то ни было, сейчас Киллиан почти жалел Белль и не мог не любоваться ею: резкими движениями, мало вязавшимися с плавностью её форм, недовольным выражением на почти детском лице.

Внезапно Белль отставила ступку, переплела пальцы, складывая руки в замок, и взмолилась обречённо:

– Не тяни! Мы уже выяснили, что ты сильнее, и как бы я ни сопротивлялась, мне придётся покориться или умереть, – выпалила девушка. – Не откладывай…

В груди Киллиана разлилась горячая и неожиданно искренняя обида. За время пребывания Белль на «Весёлом Роджере» он успел почти забыть начало их знакомства, во всяком случае, то, как он осыпал и без того измученную девушку побоями и угрозами, почти изгладилось из его памяти. Сам себе он казался скорее милостивым, чем жестоким: он позволил Белль беспрепятственно передвигаться по всему кораблю, есть с общего стола и ночевать отдельно от его похабной матросни, и предоставил ей куда больше свободы и удобств, чем она имела в заточении у Злой Королевы. Спустил девушке даже попытку побега, хотя после неё и стоило бы посадить пленницу на привязь в трюме. И в ответ на свою доброту он ждал хотя бы благодарности.

– Я не понимаю, о чём ты, любовь моя, – через силу пробормотал Киллиан. – Если на тебя польстился урод, обделённый вниманием женщин, это ещё не означает, что у тебя есть шансы со мной.

– Значит, мне показалось, – протянула Белль почти насмешливо.

– Что я пожалел тебя? – парировал Киллиан, уже более бойко. Самообладание возвращалось к нему. – Нет. Я, знаешь ли, офицер, по крайней мере, был им когда-то, и благородный человек – а это уже навсегда. Так что не пожалеть девицу в беде я просто не мог – такова уж моя натура.

– Даже если в этой беде девица оказалась по твоей же вине, – подхватила пленница его небрежный тон, но в голубых глазах по-прежнему решимость соседствовала с обречённостью.

«Чего она добивается?» – подумал Киллиан растерянно, – «Хочет, чтобы я разозлился и насадил её на крюк?»

Но вслух он произнёс другое:

– Осмелюсь напомнить, барышня, что я не похищал вас из отцовского дома и не запирал в башне.

– Мне остаётся только восхищаться глубиной вашего благородства, господин бывший офицер, – совсем осмелела пленница и, уперев руки в бока, продолжила: – Не соблаговолите ли вы убрать локти с ларя, чтобы я могла достать овощи для супа?

Он мотнул головой, стряхивая пелену застилавшего глаза гнева. Что ж, ей хочется поиграть, он согласен. В таких играх он всегда выходит победителем, и маленькая дрянь ещё будет умолять его взять её, а он подумает. Киллиан с притворной покорностью освободил крышку ларя.

– Так что там насчёт ужина, любимая? – вернулся он было к прежней теме, но тут ведущий на палубу люк открылся, и в квадратном проёме показалось искажённое страхом толстое лицо Сми.

– Не хотели вам мешать, капитан, – начал он скороговоркой, – но море, кажется, горит.

– «Роджер»? – встрепенулся Киллиан.

– Нет, само море, капитан, – всё так же торопливо пропыхтел Сми. – Вам стоит это увидеть.

Комментарий к

Бета пока находится в отпуске и вычитывала эту главу с телефона.

Так что не будьте слишком строги к нам.

(Публичная Бета открыта).

========== Часть 7 ==========

Ветер всё так же исправно гнал их от берега, небо было ясным, лёгкие белые облака проплывали в высокой синеве, не пытаясь собраться в тучи. Старки – первый помощник – выполнял распоряжение капитана и уводил корабль в открытое море, хотя и не понимал, зачем понадобился этот маневр: трюмы ломились от редкостей, за которые купцы в Аграбе были готовы заплатить звонкой монетой, и команде давно уже было пора ступить на землю, наесться от пуза, пройтись по узким улочкам южного города, одеться в кожу и шелка… Плаванье было полным опасностей, пребывание в Неверленде скорее походило на унылое существование, чем на жизнь, достойную настоящих мужчин, и все они заслужили отдых. Старки и сам хотел забыться в объятиях какой-нибудь женщины с густо подведёнными глазами, в пышных шароварах, со звенящими при каждом движении тяжёлыми браслетами на запястьях. Они уже бывали в Аграбе раньше, и Старки знал, где найти такую… Конечно, не ту же самую: годы во владениях Пена сливались в дни, десятилетия – в недели, и во всём остальном мире уже, вероятно, прошло достаточно времени для того, чтобы юная красотка, покорившая его когда-то гибкостью смуглого стана, превратилась в древнюю старуху. Впрочем, это не особенно смущало Старки. Для него все восточные женщины были на одно лицо. Однако сейчас каждое пройденное лье удаляло их от пропахших благовониями комнат, низких диванов с разбросанными на них атласными подушками, налитого соком чёрного винограда на расписных блюдах, угодливых девиц с узкими ступнями. Старки злился, но не сходил с указанного Крюком курса, лишь иногда отводил душу, награждая снующих по «верхам» матросов званиями болванов и идиотов. Он с куда большим удовольствием адресовал бы эти ругательства самому капитану, но с Крюком шутки были плохи: дерзостей тот не спускал никому.