Текст книги "Орудие мести (СИ)"

Автор книги: La donna

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Часть 1 ==========

Девушка была облачена в какое-то рубище. Сквозь огромные дыры в подоле виднелись бледные голые ноги. Чуть вьющиеся каштановые волосы спутанной тусклой копной спадали с плеч, пухлые губы покрывала корка сухой потрескавшейся кожи, и только глаза на исхудавшем лице были яркими, голубыми. Киллиан едва заметно поморщился: всё это могло быть признаком лихорадки, а возиться с больными он не любил. К тому же, времени не было: уходить нужно было быстро.

– Ты пришёл убить меня, – произнесла девушка почти равнодушно, так и не поднимаясь с узкой койки.

– Освободить, лапушка, – возразил Киллиан мягко и посмотрел на узницу тем проникновенным взглядом, что уже на протяжении второй сотни лет лишал встречавшихся на его пути женщин воли к сопротивлению.

Он опустился на колени, освободил её ноги от кандалов.

– Руки, – потребовал коротко, и девушка покорно протянула ему скованные запястья.

Но когда Киллиан жестом велел ей встать, не двинулась с места.

– Пойдём, – проговорил он доброжелательно. Киллиан не собирался пугать её. – Ну, же, красотка! – “Она и впрямь очень хорошенькая”, – отметил он краем сознания, но не позволил себе задерживаться на этой мысли. Снизу уже доносились голоса чёрных рыцарей. – Твоего отца похитил монстр. Тот самый, что держал тебя в услужении. Ты же хочешь спасти отца? – разыграл он главную карту.

Эти слова подействовали, девушка стряхнула оцепенение и бросилась к выходу:

– Ты выведешь меня отсюда?

– Для этого я и здесь, лапушка… – хорошо бы девица прямо сейчас рассказала ему, где Тёмный хранит своё волшебное оружие – тогда бы ему не пришлось тащить её с собой. “А ещё лучше – карту бы начертила, так?” – поддел сам себя Киллиан. Когда в его жизни всё было просто? Не вышло и на сей раз: не успел Киллиан расспросить встрепенувшуюся девушку, как дверь камеры распахнулась, и на пороге появилось двое чёрных рыцарей.

– Держись меня, прикрою, – небрежно кинул он, вынимая саблю из ножен.

***

За сто шагов от берега Киллиан пустил в небо горящую стрелу. Эта девушка – служанка Тёмного – всё еще сидела у него за спиной, он чувствовал её дыхание у себя на шее, а обхватывающие грудь девичьи руки сковывали движения. Но это было не важно, уже не важно. Как и загнанная вусмерть лошадь. Как и преследующие их по пятам чёрные рыцари. И ноющий порез на плече. Важно было другое: его ребята увидят стрелу и подгонят шлюпку к берегу. Он спасётся. А вот Крокодил теперь не уйдёт – не тогда, когда Киллиану вот-вот откроется, где тот прячет свою смерть.

На «Весёлом Роджере», когда надувавший паруса ветер отнёс их подальше от оставшихся на берегу рыцарей из гвардии Злой Королевы, в бессильной злобе сотрясающих воздух ругательствами и лезвиями мечей, он отвёл её в свою каюту. Представился с вычурной галантностью:

– Киллиан Джонс. Капитан Киллиан Джонс, с твоего позволения. А ты, лапушка, вроде знатного рода?

Она смазано пожала плечами:

– Просто Белль, – называть себя полным титулом после года, проведённого в служанках, и нескольких месяцев заключения казалось ей глупым. Пол под ногами качался. Её спаситель – капитан корабля – смотрел пристально, и она невольно поправила лохмотья: рубаха на ней была изорвана настолько, что, пожалуй, Белль могла считаться скорее раздетой, чем одетой. Впрочем, жест почти машинален, без подлинной стыдливости. Дощатый пол уходил из-под ног, прикреплённая к потолку медная лампа мелькала перед глазами, а в душу Белль снова заползало то холодное равнодушие, что овладело ею там, в башне у Королевы. – Мой отец… – начала она тихо, но осеклась: левый рукав плаща капитана Джонса потемнел от крови. – Вы ранены?

Она спросила, не ранен ли он, внезапно перешла на “вы”, взглянула на его намокший от крови рукав, а потом и на культю, увенчанную стальным протезом. В широко распахнувшихся голубых глазах Киллиан увидел жалость, и ему это было не по нраву.

– Пустяки, – пробормотал он как можно небрежней и перевёл разговор на её отца. Выразил сожаление, что они не могут отправиться к Тёмному прямо сейчас – в ближайшие дни, а, может быть, и недели, воины Королевы будут поджидать их во всех портах. Сожаление – искреннее. Киллиан умел ждать, но остановка в полушаге от победы раздражала. Складывая губы в привычную усмешку, он внезапно заметил, что его гостья стала ещё бледней и, кажется, едва держится на ногах. Что ж, торопиться некуда. Ему и вправду хотелось быть любезным.

Он уступил ей свою каюту, предоставил в её распоряжение кувшин с пресной водой – очень щедро, учитывая, что до Аграбы у них будет не так много возможностей пополнить её запасы, – и сундук, заполненный разными женскими штучками: одеждой и всяким таким. Киллиан уже и не помнил, как к нему попали эти вещи. Может быть, раньше они принадлежали Миле? Разницы нет, свою любовь к ней он хранил в сердце, а не в каких-то старых тряпках. Эта девица – Белль – благодарила немного неловко, словно родители не учили её говорить “спасибо”, а потом слабо зардевшись – на чётко очерченных скулах проступили бледные розовые пятна – опустила ресницы и спросила о мыле. Такие нежности на «Весёлом Роджере» не водились, но вездесущий Сми по первому зову принёс из камбуза щёлок.

– Отдыхай, лапушка, – позволил Киллиан и оставил её в покое до утра – по правде говоря, лишь потому, что ему самому был необходим отдых. Рана ослабила его, и он ещё не сообразил, как лучше поступить с этой девчонкой.

***

Юбка оказалась слишком длинной, рукава – широкими, и когда девушка поправляла волосы – обнажались шрамы, оставленные оковами на тонких запястьях. Белль по-прежнему была бледна, но от того сонного отрешённого состояния, в котором она пребывала накануне, не осталось и следа.

– Тебя покормили? – поинтересовался Киллиан.

– Да, спасибо, капитан, Чекко позаботился об этом, – поспешно ответила она, и Киллиан мимолётно удивился: уже зовёт их кока по имени. – Но вы обещали рассказать мне, что с моим отцом.

– Конечно, красавица, – сахарно ответствовал Киллиан. – Монстр держит его в плену.

– Румпельштильцхен? – уточнила Белль, и голос её странно дрогнул.

– Тёмный… Когда ты покинула его замок, он посчитал, что Анволия не выполнила свою часть сделки, и забрал сэра Мориса. А тот ничего не может поделать – Тёмный почти неуязвим. Почти, – вкрадчиво повторил Киллиан, – но я слышал, есть волшебное оружие, которое может убить колдуна. Кинжал, на котором начертано его имя. Не видела такой, лапушка?

Девушка судорожно вдохнула, провела языком по сухим губам:

– Зачем это вам, капитан?

Не такая уж она и простушка.

– Я хочу помочь сэру Морису, Белль. Твой отец – хороший человек. Когда-то он помог мне, и теперь мой черёд отплатить ему тем же. Ну и, к тому же, отличный повод произвести хорошее впечатление на его красавицу-дочь, – Киллиан надеялся, что достаточно убедителен. Тут надо дозировать осторожно: унция сочувствия, две унции праведного гнева и флирт по вкусу. За всем этим никто не заметит лжи, к которой капитану пиратского судна было не привыкать. Как бы иначе он вёл дела с купцами, которым было вовсе не обязательно знать, что товар в трюмах не только контрабандный, но и краденный? Как бы защитил свою команду от назойливого правосудия? Да и в соседстве с Пеном проявлять благородство было бы слишком опасной оплошностью, так что остатки честности капитана Джонса покоились где-то на заросших высокой травой Неверлендских берегах. Ещё одна причина ненавидеть Крокодила. Этот урод не только убил его любимую и превратил самого Киллиана в однорукого калеку; Румпельштильцхен отнял у него честь – ею пришлось поступиться ради мести, и теперь у Киллиана не оставалось почти ничего: только ненависть, да море, да «Весёлый Роджер», да команда таких же подлецов, каждый из которых был готов перерезать глотку «своему капитану», стоит лишь проявить слабину. – Так тебе попадался этот кинжал?

– Я… я… должна поговорить с Румпельштильцхеном. Он не то чудовище, каким может показаться, не до конца. И, я уверена, тут какая-то ошибка, – с каждым словом её голос звучал твёрже. – Я не сбегала. Румпель отпустил меня сам.

– Румпель, – глухо повторил Киллиан. – Ты назвала его Румпелем?

Девушка кивнула. Она по-прежнему оставалась жалкой, слабой и бледной, но маленькие руки сжались в кулаки, и смотрела Белль с вызовом:

– Да, так. А вы никогда не имели никаких дел с моим отцом, – она качнула головой. – Ваш корабль – пиратский. Сэр Морис не оказывал услуг пиратам.

Он не отвёл глаз, выдержал прямой и глупый что-вы-на-это-скажете взгляд. Улыбнулся похотливо, почти нежно, распознав зарождающийся на дне глаз его гостьи страх, и в два шага преодолел разделявшее их расстояние:

– Шлюха.

Он ударил резко и быстро, почти без замаха, и металлический протез впечатался в скулу девушки. Она даже не вскрикнула – только из горла вырвался какой-то странный звук – взмахнула руками в попытке удержать равновесие и повалилась на спину.

========== Часть 2 ==========

Когда-то, в первые месяцы в Тёмном замке, Белль плакала каждую ночь. Рыдала взахлёб, в голос: от тоски по дому, от одиночества, от усталости – домашняя работа была ей в новинку и давалась с трудом. Теперь те беды казались Белль мелкими неприятностями – несравнимыми с тем, что ей пришлось переживать на борту «Весёлого Роджера». Но странно – здесь она не пролила ни слезинки: ни когда засыпала в трюме, на голых досках, среди ящиков и тюков; ни когда чистила распухшими руками бесконечную рыбу; ни тогда, когда капитан Джонс то любезностью, то грубостью пытался выведать у неё, где Тёмный хранит свой кинжал. Белль сломалась через два дня, выложила всё. Рассказала о том, как полюбила своего «хозяина», о разговоре с Королевой на дороге, о том, как поцелуй – едва ощутимое лёгкое касание губ – вернул Румпельштильцхену на миг человеческий облик, о том, как Тёмный прогнал её, и о солдатах Злой Королевы, схвативших её по пути. Она хрипло кричала в лицо своему мучителю, но слёз не было. Может быть, в ней просто не осталось больше воды? Капитан Джонс велел не давать ей пить, пока она не заговорит. «Так ты не знаешь о кинжале?» – «Нет». Она уже говорила это раньше, но в тот – последний – раз пират ей, наконец, поверил. «Тогда ты бесполезна», – произнёс он насмешливо, и Белль почувствовала холод металла на своей шее. В тот миг, когда Джонс касался её кожи остриём крюка, она мысленно поблагодарила Румпельштильцхена за то, что он был так недоверчив и не открыл ей свой страшный секрет. Потому что она не смогла бы его сохранить. Но Белль нечего было сказать, и она только закрыла глаза, готовясь к смерти. А когда эта смерть не наступила – не нашла в себе сил ни обрадоваться, ни удивиться.

Капитан так и не убил её. Не заставил пройти по доске, не сделал своей наложницей, не заковал в кандалы. Синяки от побоев со временем сошли. Чекко – смуглый, худой и вертлявый мужчина, служивший на судне коком, – раздобыл для неё нитки и иголку, так что Белль даже ушила платья, чтобы были ей по размеру. А вот волосы пришлось отстричь: они свалялись так, что костяной гребень потерял половину своих зубцов при попытке их расчесать. Белль разрешили ходить по всему кораблю, кроме капитанского мостика и каюты Джонса. Она часто смотрела на море – больше тут некуда было смотреть, но море всегда было разным: тёмным или прозрачным, спокойным или бурным, серым, зелёным, голубым, похожим на расплавленное золото на рассвете или закате. Только когда вдали показывалось какое-нибудь судно, её связывали и запирали в трюме. Она лежала ничком, лицом в пол, а после в трюме прибавлялось тюков, запас пресной воды на камбузе становился больше, а рыбное меню пополнялось солониной, рисом или бобами. И, получая от кока свою порцию похлёбки, Белль старалась не думать, как была добыта эта пища. У неё было много работы: она потрошила рыбу, скребла котлы, отмывала оловянную посуду, что-то штопала и шила. Когда Белль поднималась на палубу, пираты отпускали пошлые шуточки в её адрес, но никто так и не тронул её. К тому же, скоро она убедилась, что в общении наедине все эти мужчины вовсе не так грубы, как хотят казаться, и в оскорбительных словах больше глупой бравады, чем подлинной злости.

Дни складывались в месяцы, и Белль могла бы назвать свою жизнь сносной. В плену у Злой Королевы ей жилось хуже: там она медленно умирала. Но всё же, Белль не считала капитана Киллиана Джонса своим спасителем.

Прикованная к стене в башне, в полном одиночестве, терзаемая лихорадкой и постоянной болью в щиколотках и запястьях, Белль не переставала надеяться. Она верила в то, что избавление настанет. Что Румпель найдёт её. Она перебирала в памяти дни и часы, когда Тёмный монстр бывал растерянным, смущённым, мягким, почти добрым. Она вспоминала его шуточные монологи. То, как он спасал её. От падения со стремянки. От чудовищной ведьмы со щупальцами кальмара. От простуды – он отпаивал её каким-то зельем, и пусть лечение сопровождалось язвительными высказываниями – всё же, Румпель заботился о ней. Румпель – заботился о ней. Эта вера была так сильна, что в ней Белль, становясь всё более безучастной к внешнему, находила укрытие от обрушившихся на неё невзгод.

Но теперь все воспоминания о Румпеле были отравлены, словно, рассказав историю своей любви капитану Крюку, Белль вываляла её в грязи. Память о робких нежных прикосновениях и первом поцелуе была осквернена глумливыми ухмылками капитана пиратов. Белль больше не надеялась и не вспоминала.

***

Первым порывом было убить, вспороть светлую кожу, услышать предсмертный хрип этой глупой девчонки, шлюхи Тёмного. То, что Румпельштильцхен оставил её нетронутой, ничего не меняло: полюбить Крокодила в глазах Киллиана было грехом гораздо большим, чем просто раздвинуть под ним ноги. Киллиан не был святым и предпочитал принимать жизнь такой, какая она есть: у него было много женщин, да и у Милы он не был единственным, но он никогда не пускал эту грязь к себе в сердце. А Белль пустила. Славно бы было вырезать осквернённый любовью к чудовищу орган и подарить этот окровавленный кусок плоти Крокодилу. И всё же, её жизнь чего-то да стоила. Спасая Белль, Тёмный отдал морской ведьме какой-то магический артефакт. Можно попробовать сыграть на слабости Крокодила и выманить у него кинжал, дав обещание сохранить ей жизнь. А потом приказать ему раскрошить сердце Белль собственноручно. Впрочем, был и другой способ подобраться к Крокодилу через его возлюбленную: позволить им воссоединиться, а уж там останется только дождаться их поцелуя и убить уже лишённого магии Румпельштильцхена. Киллиан позаботится о том, чтобы смерть бывшего колдуна была медленной и болезненной. При мысли о мучениях своего врага Киллиан рассмеялся. Касавшееся девичьей шеи острие крюка находилось в опасной близости от подрагивающей голубой венки – достаточно надавить чуть сильнее… Он не стал спешить, и Белль получила отсрочку.

***

Корабль – довольно тесное место, но какое-то время Белль удавалось не попадаться капитану на глаза. А, может, всё дело в том, что сам Киллиан сторонился пленницы? Большую часть времени она проводила за работой: на борт пассажиров не брали, и болтаться без дела не было позволено никому. Иногда он видел на корме очертания женской фигурки в коричневом платье, иногда до него доносился её голос, то и дело заглушаемый грубым смехом его ребят. Спустя пару недель он столкнулся с Белль на трапе и невольно отметил, что девушка изменилась: выгоревшие, почти рыжие тугие кудри едва доходили до плеч, на лицо легла тень румянца, с носа слезала кожа. При виде капитана девушка опустила плечи, то ли испуганно, то ли стыдливо сжалась, отступая в сторону, и Киллиан торопливо отвёл взгляд, точно и не увидел её.

Но всё же, с каждым днём присутствие на борту женщины было всё более заметно. С котлов исчезла чёрная копоть, вечные дыры на матросских бушлатах сменились аккуратными штопками, и появление Белль на палубе больше не было поводом для насмешливых реплик и гогота. Теперь с девушкой разговаривали… Как-то во время штиля Белль сушила на корме тюфяки: освобождала парусиновые чехлы от слежавшейся набивки и раскладывала её на раскалённых досках палубы. По правде, сделать это стоило – кают-компания уже давно пропиталась запахами плесени и прелой соломы. Киллиан нёс вахту на мостике, ожидая, когда его сменят, и нахмурился, услышав обрывок тихой, неспешно разворачивающейся беседы. Девушка произносила слова благодарности, а мужской хрипловатый голос отвечал, мол, не стоит. Киллиан узнал тягучий акцент Ко-ксона, корабельного плотника – чёрного как ночь, коренастого и ловкого. Ему не было равных, когда нужно было быстро заделать пробоину или укрепить пошатнувшуюся мачту. Во время абордажей Ко-ксон не всегда проявлял ту же расторопность, но, зная вспыльчивый характер мавра, мало кто решался упрекать его в этом. И то, что теперь тот любезничал с Белль, было удивительно.

В другой раз он застал на камбузе боцмана. Покрытый татуировками мужчина сидел на ящике с сушёными овощами, обнажённый по пояс, а Белль, прикусив нижнюю губу, аккуратно сшивала края раны, полученной боцманом в недавнем бою. Она была так поглощена своим занятием, что даже не заметила вошедшего капитана. Зато Джукс заметил и нехотя привстал – отдавать честь и вытягиваться по струнке среди пиратов не принято, но оказать уважение было надо.

– Тш-ш, – успокаивающе пробормотала девушка, – я почти закончила, – она накрыла своей маленькой ладонью одно из изображённых на плече боцмана морских чудовищ, надавила, усаживая своего пациента обратно, и тут увидела стоявшего у переборки хозяина корабля. Лицо Белль – только что почти ласковое – вмиг стало бесцветным, разгладилась складка между бровей, заледенел взгляд. И что-то шевельнулось в душе у Киллиана, что-то похожее на зависть, – точно и ему захотелось хоть немного той теплоты, с какой Белль только что смотрела на Била Джукса.

Комментарий к

Имена пиратов я нагло заимствую из “Питера Пэна” Барри, но считаю, что этого мало для того, чтобы ставить в шапке кроссовер.

========== Часть 3 ==========

«Она ещё узнает, что дружить с пиратами опасно», – мстительно думал Киллиан, прикладывая к губам фляжку с ромом. Но, вопреки его ожиданиям, никто из команды так и не использовал девушку по прямому назначению. «Боятся гнева Тёмного», – объяснял себе странную деликатность своих ребят Киллиан. – «Или брезгуют его подстилкой».

Как бы то ни было, на честь девушки никто не посягал, а Киллиан день за днём наблюдал, как Сми рассказывает Белль о Питере Пене, пока та подшивает обтрепавшиеся края его неизменной шапочки. Как Чекко, суетясь и смущаясь (смущающийся Чекко – записать в бортовом журнале как главное событие дня!), вручает девушке серебрённый гребень, захваченный при последнем абордаже. Как Робт – угрюмая пороховая обезьяна – улыбается, случайно встретившись с Белль взглядом.

Женщины на борту Веселого Роджера не задерживались. Иногда ночевали в капитанской каюте, пока корабль стоял на причале, но не более того. И дело не в дурных приметах. Это было место Милы – и оно должно было оставаться свободным. Всегда… Мила была не просто его женщиной. «Весёлый Роджер» стал ей домом, команда – семьёй. Она не отсиживалась в трюме во время захвата кораблей, никогда не заглядывала на камбуз и не колола пальцы иглой. Когда её платье рвалось, она требовала у Киллиана достать ей новое. Вскоре платья сменили широкие шаровары и кожаные штаны. Мила ничего не боялась и научилась орудовать саблей не хуже любого из команды. А пленница… Говорила вполголоса, застенчиво опускала глаза, когда ловила на себе слишком уж пристальные взгляды, и стоило Киллиану обратиться к ней – поджимала губы и бледнела – что было заметно даже под слоем загара. «Не удивительно, что её связали с Крокодилом узы истинной любви», – усмехался Киллиан про себя. Он-то помнил, каким ничтожеством Румпельштильцхен был раньше – до того, как обрёл магию и покрылся крокодильей кожей. Что ж, они подходили друг другу. Белль была такой же заурядной, ничем не отличалась от десятков других женщин, что млели от взгляда капитана (или от звона серебряных и золотых монет, что никогда не переводились в его кошеле), и пищали при виде крови.

То, что Белль не млела и не пищала, Киллиан замечать не хотел. Он по звёздам прокладывал путь в Аграбу – нужно было выполнить очередное поручение Пена, а после… Брать возлюбленную Крокодила в воды Неверленда Киллиан опасался. Он собирался разделить команду: самых верных оставить на «Роджере», под командованием Старки – его первого помощника, а самому причалить к туманному берегу на каком-нибудь торговом судне. За этим дело не станет, было бы море милостиво. Киллиан свернул карту трубкой, спрятал буссоль и квадрант в инкрустированные янтарём ящики бюро, которые смотрелись бы уместнее в каком-нибудь дворце. Хлебнул вина – ночь обещала быть долгой: пора сменить Старки у штурвала. Ещё чуть-чуть – и Мила будет отомщена. Киллиан на мгновение опустил веки, пытаясь вызвать в памяти её образ. Столько лет прошло, и черты, когда-то выученные наизусть, смазывались и расплывались за завесой времени. Жесткие чёрные кудри, губы мягкие, податливые, чуть солёные на вкус, а глаза… Должно быть, голубые. Точно, голубые – он много раз говорил Миле об этом, сравнивая её взгляд то с сиянием сапфиров, то с небом в штиль. Но теперь эти слова потеряли свой смысл: небо, камни, морская вода – какое отношение они имели к его любимой женщине? И в темноте под веками ему привиделись совсем другие глаза – тоже голубые, но не Милы, не её. Киллиан тряхнул головой, избавляясь от наваждения, и выругался сквозь зубы.

***

Косой ветер нехотя надувал паруса, поскрипывали реи, волны бились о борт. Небо было безоблачным, и Киллиан время от времени задирал голову, следя за тем, чтобы созвездие Весов оставалось лево по борту. Вахта только начиналась. На его долю достались сегодня те сонные предрассветные часы, когда даже самых стойких одолевала дремота. Впрочем, у штурвала особо не подремлешь. И всё же, монотонный плеск и почти непроглядная тьма притупляли чувства. Поэтому, услышав скрежещущий звук, Киллиан среагировал не сразу, приняв его за крик птицы или скрип мачты, согнувшейся под внезапным порывом ветра. Только когда скрежет раздался снова, сообразил: лебёдка! Какого чёрта…

Киллиан резко втянул носом холодный ночной воздух, выпустил штурвал, вставил стопор под румпель. Лебёдка заскрежетала снова. Это могло означать лишь одно: предательство. Кому и зачем могло понадобиться тайно, в ночи, спускать на воду шлюп? Кто-то из его команды в сговоре… с кем? С капитаном Чёрная Борода, посулившим большой куш за сдачу корабля? Или с королевским флотом? Только какого из королей… Хотя, Киллиан успел насолить им всем.

Он двигался бесшумно, сожалея о том, что сейчас при нём лишь кортик. Киллиан был отличным фехтовальщиком, но против сабли короткий клинок почти бесполезен. Желая получить преимущество хотя бы в неожиданности, Киллиан в несколько шагов достиг борта и взглянул вниз. Шлюп уже качался на волнах, а по шторм-трапу спускался… нет, спускалась… Проклятая девчонка! Киллиан спрятал лезвие обратно в ножны: её он скрутит и без этого. Он прикинул расстояние, оперся здоровой рукой о невысокие перила, и, перемахнув через них, легко прыгнул вниз, в лодку.

***

Они не упали в море только чудом. Плоское днище ходило ходуном под ногами, шлюп накренился, зачерпнул бортом солёную воду. Повисшая на верёвочной лестнице Белль с размаху толкнула Киллиана ногой в грудь. Падая на спину, он увлёк Белль за собой, ухватив за лодыжку, и попытался перекатиться на неё, прижать своим весом к днищу. Белль отчаянно сопротивлялась. Кусалась, царапалась, пиналась, выворачивалась, не обращая внимания на льющуюся воду, раскачивая шлюпку, но исход был предрешён.

Спустя несколько минут Белль, обездвиженная, связанная по рукам и ногам, лежала на дне шлюпа, а капитан, несмотря на качку, возвышался над ней тёмной громадой.

– Чтоб тебя разорвало, шваль сухопутная, – выругался он сквозь зубы, и Белль увидела, как дрогнул его силуэт. – Дура.

Белль напряглась, готовясь к новой борьбе, но силуэт исчез, а она так и осталась лежать лицом в небо. Разгорячённую кожу обдувал ветер, платье намокло, связанные верёвкой ноги лежали в луже, а плечи упирались в жёсткое сидение. Она попыталась привстать, но верёвки на ногах и ремень, стягивающий за спиной её локти, ограничивали движения. Так что ей ничего не оставалось, только лежать и смотреть в небо. Когда что-то пошло не так? В её плане изначально было слишком много допущений и слепых пятен. И риска: устраивать побег в вахту капитана – безрассудство. Но иначе Белль поступить не могла: если бы её бегство состоялось, оно стоило бы жизни рулевому. Шлюп подбрасывало на волнах, и на мгновение Белль показалось, что её уносит прочь от пиратского судна. Только показалось. Белль закрыла глаза, погружаясь в неглубокую дрёму, а когда она их открыла – звёздное небо над ней побледнело и дало крен. Лебёдка рывками поднимала шлюпку, и с каждым рывком к Белль всё яснее приходило осознание: однорукий капитан не даст ей возможности совершить вторую попытку.

Она неловко заёрзала на дне шлюпа, отползая дальше, но Киллиан не обратил на это никакого внимания и забросил девушку к себе на плечо, точно тюк. Пленница больше не сопротивлялась, не кричала, только дышала часто и неглубоко.

Киллиан почти бережно уложил её на бак, освободил руки, развязал узел на стягивающих ноги верёвках, удивлённо хмыкнул: ему приходилось бывать в разных переделках, и он знал, что Белль сейчас должно быть больно, очень больно. Но с её губ не сорвалось ни вскрика, ни стона. “Терпеливая, хоть и дурная”, – признал он и сказал уже вслух:

– Далеко ли собралась, лапушка? – он вернулся к рулю, не беспокоясь о том, что Белль сбежит: в ближайшие полчаса она едва ли сможет сдвинуться с места. – В открытое море, на верную смерть…

Киллиан не ждал ответа. Просто был зол: служанка Тёмного была ему нужна живой и относительно здоровой. После пусть хоть топится, хоть возвращается в свой городок.

– На что ты надеялась? – бросил он в сердцах. И чуть не упустил штурвал, когда Белль ответила:

– На то, что меня подберёт торговое судно. На карту, звёзды, и близость береговой линии.

Дьявол. Она заглядывала в судовой журнал.

– И что же, лапушка, ты умеешь ходить по звёздам? – обманчиво ласково поинтересовался Крюк.

– Я читала об этом, – Белль говорила негромко, но чётко. Спокойно. Точно её жизнь не зависела от капитана. Точно она не боялась его.

Или действительно не боялась? Киллиан бросил взгляд на бак, где сидела пленница.

Небо стало светлее перед рассветом, но всё же, было слишком темно для того, чтобы разглядеть её лицо.

– Может быть, ты ещё и с вёслами можешь управляться? – насмешливо спросил Киллиан.

Белль качнула головой. А потом, сообразив, что капитан не видит её жеста, сказала:

– Нет.

Нет. Она не умела грести. Но собиралась попробовать. И каким бы ни был исход – достигла бы она берега или погибла в море – в любом случае он означал бы, что пираты не смогут использовать её, чтобы навредить Румпелю. А Белль понимала – её похитили именно для этого. Ну уж всяко не для того, чтобы она чистила или зашивала их куртки.

– Почему ты так хочешь отомстить ему?.. – эти слова вырвались у неё как-то сами.

– Ему? – переспросил Киллиан.

Сумрак скрывал его лицо, но она была готова поручиться, что капитан скривил лицо в усмешке и в притворном недоумении приподнял одну бровь. Белль успела изучить его ужимки и вовсе не считала их забавными.

– Ему, – повторила она. – Тёмному. Неудачная сделка?

– Это не было сделкой, – неожиданно резко произнёс Киллиан. – О нет, это не сделка.

========== Часть 4 ==========

Киллиан вовсе не собирался рассказывать пленнице о смерти Милы. О том, как Тёмный в песок раскрошил её сердце. Как Мила упала на палубу, хватая ртом воздух, а потом глаза её закрылись навсегда. Как в тот самый миг сердце Киллиана сдавило железными обручами и всё никак не отпустит. Даже удар сабли, которым Тёмный отсёк его кисть, не мог сделать больнее. И вовсе не стоило вспоминать, как Милу – бледную, холодную, неподвижную – зашили в старую парусину и бросили в море. Киллиану казалось, что всё это какой-то сон, бред – может быть, потому, что рана заживала плохо, и сознание мутила лихорадка. А когда боль ушла, железный обруч сдавил его сердце ещё сильнее. Но он не имел права на слабость, ему пришлось учиться жить – без руки, без Милы, с сердцем, сжимаемым болью, гневом и желанием отомстить. Труднее всего было вытерпеть не сводящий с ума зуд в уже несуществующих пальцах, не общение с Питером Пеном – вечным мальчиком, на поверку оказавшимся весьма коварным и злобным существом, – а пробуждения. Когда, ещё толком не проснувшись, Киллиан мычал в подушку что-то невнятное, протягивал руку, чтобы положить её Миле на грудь, а нашаривал только пустоту. Или очередную портовую шлюху. Но худшим для Киллиана стало утро, когда, разлепляя отёкшие от выпитого накануне веки, он не ощутил желания пробормотать “вставай любимая” или уткнуться лицом в тёплую женскую грудь. Он смирился – и возненавидел себя за это, и по мере того, как изглаживались в памяти подробности их с Милой общих лет, это чувство усиливалось.

Киллиан не мог понять, в какой момент он умолк, что именно успел произнести вслух. Но, кажется, достаточно. Пленница… Белль, так и оставшаяся на баке, зябко съёжилась, обхватив руками собственные колени, и на её лице, казавшемся в свете заката залитым кровью, застыло хмурое, напряжённое выражение. Глядя на то, как она озадачена, Киллиан улыбнулся с мимолётным злорадством. А после едва заметно покачал головой. Всё-таки было ужасной глупостью открыть ей глаза на Крокодила. Так она, пожалуй, не захочет целовать его в зелёный чешуйчатый рот. Но Киллиан не удержался. Уж слишком много было в Белль спокойной уверенности в том, что Крокодил «не так уж плох», только «кажется злым» – так много, что она даже и предположить не могла, что за ненавистью к Тёмному может скрываться нечто большее, чем нежелание платить по счетам в одной из его дурацких сделок. Её вера бесила; было что-то неправильное в том, что эта девушка – смелая, терпеливая, чистая, с ясным взглядом и заботливыми трудолюбивыми руками – любила такое ничтожество, как Румпельштильцхен. Даже хуже, чем ничтожество, ведь жалкий прядильщик стал сосудом, наполненным чистым злом. Надо было промолчать, наплевать на всё это, какое ему дело до чужих заблуждений?