Текст книги "Узелки на шерстяной нити (СИ)"

Автор книги: Кшиарвенн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

«Совершенно разрушительное действие на психику. Я испытала на мышах – что-то ужасное. – Не уверена, что хочу это применять». Они поспорили и едва не поссорились из-за этого порошка. Но сейчас Гай был непоколебимо уверен в своих действиях – он осторожно раскрутил заготовленные тонкие трубочки (за неимением бумаги Сара придумала делать из тонкой-претонкой бересты, которую она обрабатывала чем-то, препятствующим тресканию). Трубочки предназначались для изготовления импровизированных шутих – пиротехника, психическое оружие, как говорила Сара. Гай надел полотняную маску, в которой всегда работала Сара, и осторожно пересыпал порошок во все десять трубочек, потом свернул их вчетверо и перевязал бечевкой. Теперь это оружие станет абсолютно смертельным, подумал он. Шервудским тварям конец. Даже если вместе с ними вымрет половина лесного зверья.

Нехорошо, конечно, что как раз сейчас шерифу и его братцу вздумалось пригласитть в Ноттингем епископа Герфордского и еще нескольких знатных вельмож – но тут уж пусть де Рено обойдется без помощника. Он, Гай, успел отладить работу всего аппарата Ноттингемского замка до состояния превосходного часового механизма – хоть вешай табличку «Сделано в Швейцарии» над главным входом. Так что справятся и без него.

***

Пробивавшийся сверху свет стал уже меркнуть, когда Сара окончательно решилась. Придя в себя в полутемном колодце, она принялась обследовать стены и пол, но ничего похожего на уступы, годные для взбирания, не обнаружила. Было вероятно около полудня, когда ей спустили на веревке кувшин с водой и немного хлеба и мяса в узелке. В склонившихся над отверстием она сразу узнала рыжего недотепу, брошенного ею через бедро, и Марка. От вида Марка стал немилосердно саднить затылок, и всякое желание говорить с похитителями пропало. А как хотелось крикнуть Нейссу что-то вроде «Дитрих тебе бороду выдернет и съесть заставит». То странное и щемящее чувство, которое не оставляло ее с момента прочтения послания от отца, сейчас исчезло. Ее одурачили, это было ясно, но рвать волосы и посыпать голову пеплом явно было не ко времени.

Спокойно, сказала себе Сара, принимая воду и еду, спокойно. Поесть, набраться сил и еще раз тут все осмотреть. Тщательно. Тщательно, потому что колодец не был похож ни на источник воды, ни на подземную тюрьму – слишком узок. Значит, у него было какое-то иное предназначение. Но какое?

На сытый желудок соображалось легче, и Саре пришло в голову прощупать заросшие грязью и старостью стены круглого колодца. Сделав почти полный оборот и ничего не найдя, Сара села на устилавшую пол солому, переводя дух – и тут же подскочила, заметив ряд камней, казавшийся посветлее остальных. Нажатие на второй из этих камней открыло отверстие в стене. Сара заглянула в дыру сколь можно дальше, но без хотя бы слабого светильника ничего не увидела, проход уходил куда-то далеко. На запад, определила Сара по движущемуся солнечному лучу.

Может, конечно, и стоило бы попытаться удрать через эту нору, подумалось Саре – но из прохода веяло такой затхлой сыростью и таким холодом, что лезть туда без крайней необходимости ей совсем не хотелось. Гай обязательно придумает что-нибудь, подумала Сара. Обязательно…

– Эй! – послышалось сверху. Снова рыжий недотепа.

– Ты как там? – а вот второй голосок явно женский.

– Помогите! – жалобно застонала Сара. – Прошу вас, умоляю! Помогите!

Наверху затихло. Сара прислушалась, время от времени не забывая издавать слабые стоны.

– …она опасна…

– Тогда пошлем за Робином… – низко склонившаяся в отвор колодца кудрявая голова заслонила и без того меркнущий дневной свет.

Шшшрх! Сверху посыпалась земля и обломки камней, и раздался отчаянный визг, и прямо на Сару обрушилась та самая разбойница, которую она когда-то едва не прирезала.

– Марион! – завопил сверху рыжий. – Я сейчас… ты подожди немного, я сейчас!

– Марион Лифорд, – вспомнив то, что рассказывал о разбойниках Гай, протянула Сара с нехорошей улыбкой. – Ну что ж, добро пожаловать!

***

Если бы Гай был чуть менее взволнован, он наверняка заподозрил бы, что в лаборатории до него побывало еще одно человеческое существо. А существом этим была кухарка Ульрика. Кухаркой она была отменной и могла бы считаться вполне обыкновенным представителем населения Ноттингема, если бы не одно несчастное свойство ее характера: Ульрика была чрезвычайно влюбчивой. Во время прошлой ярмарки она имела несчастье увидеть одного из слуг лорда Оуэна из Клана, дикого, но прекрасного, черноволосого и смуглого (или это он просто очень давно мылся?) Гренделя – и сердце Ульрики в очередной раз перестало быть свободным.

Если уж зелье этой еврейки, любовницы милорда помощника, смягчило сердца крестьян и заставило их радостно расстаться с налогами – почему бы, рассуждала Ульрика, этому же зелью не смягчить сердце прекрасного Гренделя?

И все было бы хорошо, если бы по своей природной рассеянности Ульрика не отправила зелье не только в предназначенную для валлийского красавчика мясную похлебку, но и в жаркое, предназначенное для гостей.

***

Семеро вернулись ни с чем, не считая епископа, который на все лады хвалил охрану, посланную из Ноттингема – в прошлый приезд разбойники основательно его пощипали. Сам Гай, опросив своих информаторов, установил только, что было что-то вроде драки утром, на рассвете, что видели сарацина, скачущего на запад.

Ну что ж, пусть его ребята остаются в Ноттингеме и развлекают гостей – они достаточно подготовлены, чтобы показать шерифским гостям неплохое представление. А Том Остин, которого Гай оставлял своим заместителем, из простого деревенского силача стал настоящим офицером, умным и преданным. Следовало теперь действовать самому.

***

Пир в Ноттингемском замке был в самом разгаре. Гости работали челюстями с прилежанием хорошего ткацкого станка, вино лилось в глотки с напором небольшого водопада. Слуги не успевали подавать все новые яства.

Роберт де Рено восседал в своем высоком кресле, что некоторым образом компенсировало его малый рост и помогало выглядеть внушительно. Шериф чувствовал, что ему необыкновенно хорошо, и как красиво радужный ореол окружает каждый из огоньков на многосвечных люстрах. И все вокруг казались ему такими прекрасными и добрыми – даже брат, даже лорд Клана и его звероватого вида люди. И раздражение от того, что Гисборн куда-то исчез, покидало шерифскую душу по мере поглощения пищи. Сердце де Рено преисполнилось любовью ко всему сущему, и когда приглашенные музыканты заиграли что-то чуть более живое, чем обычная павана, он вскочил со своего места, подхватил за руку барона де Браси, сидевшего справа, и пустился в пляс. В водянистых воловьих глазах барона, первого турнирного бойца и забияки, влажнела та же всеобъемлющая любовь, и де Рено не мог понять, что же заставляло его прежде считать барона тупицей и солдафоном. Вот и Оуэн Клан – он проносится мимо шерифа огромными прыжками, маша руками, и де Рено убежден, что сейчас Оуэн взлетит к высоким сводам и закружит между люстр, как ангел Господень. И брат – Хьюго тоже танцует, он обнял обширный стан кого-то из пожилых почтенных леди и отплясывает вовсю. Как же хорошо, и люди до чего хороши, и вон те розовые перья, что прямо на глазах отрастают у кого-то из лордов – тоже чудо как прекрасны!

– Оно сияет! – восторженно выдохнул барон де Браси. И де Рено сам увидел, что мир вокруг него наполнился радужным сиянием, оно исходило сразу из множества точек, мир полнился радугой.

– А Робин Гуд?.. – донеслось до шерифа из-за этой радуги.

– А давайте его поймаем, милейший Анри! – интимным шепотом произнес де Рено.

– Давайте, дорогой Роберт! Это будет великолепно! Седлать коней! Сейчас! Летим! – голос барона был прекрасен, как и все вокруг, отзвук его заметался между радужных крутящихся сфер, и шериф радостно засмеялся.

Через некоторое время большой отряд знатных гостей в сопровождении столь же большого отряда стражи покинул Ноттингем и направился по дороге к Шервуду.

***

Гай крался за главарем разбойников совсем неслышно. Когда разбойник подошел к берегу и отвязал лодку, Дитрих подождал, когда заплещется в воде его весло, и стараясь не поднимать шума, погрузился в воду чуть в стороне. Вода была чистой и следить издалека за темнеющим в воде днищем лодки было удобно. А полая камышинка позволяла плыть под водой. Удачно было и то, что Робин явно не спешил – то ли побаивался своего бога, то ли задумался, то ли рука болела.

Можно было скрутить разбойника сразу же, как только его головорезы порасходились. Скрутить и прижать, и предметно порасспросить о Саре. Чутье подсказывало, что никто иные как шервудские молодцы отвечают за ее исчезновение. Неясно было только, как им удалось выманить ее одну. И вот именно поэтому Гай и решил сперва проследить за разбойничьим вожаком.

В пещере Херна оказалось вовсе не так таинственно, как Гай себе воображал. Где-то в глубине сознания мелькнуло, что ему следовало бы бояться этого существа, что когда-то давно он даже вправду боялся Рогатого – но все это ощущалось очень смутно и словно вовсе не касалось его теперешнего. Мерзкое ощущение раздвоенности, преследовавшее его с самого попадания сюда, в Ноттингем, усилилось, и Гаю стоило усилия сосредоточиться, чтобы услышать, понять и запомнить то, о чем говорили Робин и Рогатый.

– …замок Беллем… привести туда еврейскую девушку… старинная книга… – доносилось до него. Робин слушал молча, не возражая и не переспрашивая. Гай весь подобрался – в разговоре было два благоприятных для него обстоятельства: во-первых они явно говорили о Саре, а во-вторых, каким бы богом ни был Рогатый, засечь присутствие его, Гая, он явно не мог. А упоминание о письме от отца дало хвост разгадке того, почему Сара ушла. Родители, она ведь хотела проведать родителей. Снова это странное раздвоенное ощущение – он знал, что родители Сары живут в Хайфе, и в то же время знал не менее очно, что сейчас ее отец находится в Линкольне…

Обратный путь под водой до берега дался Гаю много легче. А уж на берегу, едва разбойник выскочил из плоскодонки, помощник шерифа Ноттингемского бросился на него с яростью голодного леопарда.

Некоторое время не слышно было ничего, кроме тяжелых ударов и сдавленных ругательств, потом поднятая пыль осела, и глазам стороннего наблюдателя (если бы он был) предстало зрелище мокрого вымазанного озерным илом Гая, прижавшего к земле почти столь же грязного разбойника.

– Ты не узнаешь, где она, если убьешь меня! – выхрипнул полузадушенный Робин.

– Твоим всем конец, если я этого не узнаю! – рявкнул Гай. – Я отравлю твой поганый Шервуд!

– Гисборн, ты спятил!..

– Спятил? Вспомни, как мы заставили крестьян платить! Не только твой проклятый Херн может одурманивать, мы тоже это умеем, и более того – у меня есть зелье, способное превратить Шервуд в мертвый лес!

– Дитрих! – услышали вдруг оба. Это было так неожиданно, что Гай ослабил хватку, и Робин ужом вывернулся из его захвата.

– Гай, мать твою! Ну наконец-то! – выломившийся на берег Марк застыл, увидев ярость в устремленных на него двух парах глаз.

– Так вот оно что!.. – протянул Робин, разом забыв о присутствии помощника шерифа. – Вот почему мне показалось, что ты какой-то не такой… Значит, «Гай», так?

– Проклятый сарацин! – взревел Гай. Отчего он вдруг так назвал Марка, он не знал, но его вскрик был тут же сдублирован глоткой Робина.

Марк, который не ожидал такого напора, сдавленно икнул – на что способен Дитрих в ярости, он вполне себе представлял, а тут у Гая была, судя по всему, еще и группа поддержки. И лейтенант Нейсс принял тактическое решение отступить, причем отступил так стремительно, что только ивовые кусты закачались. А Гай и Робин припустили за ним со всей скоростью, на какую были способны.

Нейсс выбежал на полянку, где был лагерь шервудцев – но нашел только брошенный костер и выкипавший котелок. Откуда-то издалека доносился шум, крики и конский топот, но в сумеречном лесу было уже почти ничего не разглядеть.

– Дитрих! Я знаю, где Сара! Знаю! И Марион сейчас там же! – завопил Марк, решив, что дальше убегать не стоит. Преследователи остановились.

– Веди, – коротко приказал Гай. Робин, услышав о Марион и увидев пустой, брошенный в явной спешке лагерь, счел за благо промолчать.

К старой башне все трое подошли уже совсем затемно.

– Спустим этого, – Марк указал на Робина. – Он самый легкий.

Марион, напомнил себе Робин, когда его, обвязанного веревкой, стали спускать в колодец. Света факелов сверху не хватало, и Робину было не по себе спускаться в абсолютную черноту. Он вспомнил как безжалостна была Сара, когда держала кинжал у горла Марион, и ему стало еще более жутко. Но вот и дно, солома. И тишина.

– Тут никого нет! – крикнул он.

========== Гости таинственной книги ==========

Назир почти не заметил дороги до Линкольна, как прежде не заметил дороги из Шервуда до замка Беллем. Конь его сделался, казалось, неутомимым, а битый торговый тракт словно сам бежал навстречу и послушно ложился под копыта коня.

Человек, которого он должен был доставить к барону, был таким же чужаком в Англии, каким был и сам Назир, поэтому сарацину было вдвойне легко убедить его ехать – иудей Бен-Тальмон ему, чужаку, доверял гораздо больше, чем доверял бы норманну или саксу.

– Это книга, – тихо сказал старик, когда они садились на лошадей. – Это из-за книги Сара стала чужой. Книга ушла от меня, но книга должна вернуться.

В другое время Назир попытался бы выяснить, что значит «чужой», или хотя бы задумался над словами Бен-Тальмона, но сейчас он знал только приказ, который ему надлежало исполнить. Что-то давало ему уверенность в том, что старый больной, задыхающийся от грудной жабы Иегуди не просто доберется до Беллема живым, но и сможет скакать во весь опор вровень с самим Назиром. И сам Бен-Тальмон, похоже, тоже это знал.

Двое всадников вылетели за ворота Линкольна и понеслись на юг. К замку Беллем.

***

После того, как Робина вытащили из колодца в старой башне и он рассказал, что ни Марион, ни Сары там нет, но что он видел в стене какой-то подозрительный лаз, Гисборн и Назир, похоже, оставили идею поубивать друг друга и принялись размышлять, что же делать дальше. Робину волей-неволей пришлось присоединиться к ним – попытки развязать узел, которым веревка была обвязана вокруг его талии, ни к чему не привели. Кинжал у него отобрали, узел был хитромудрым, а второй конец веревки надежно удерживал Гисборн.

Ход оказался слишком узким даже для тощего Робина, и тем более в него не протиснулись бы Гисборн, который был пошире в плечах, и более массивный Назир.

– Это не может быть тайный ход в Ноттингем? – спросил последний, сосредоточенно чертя что-то палочкой на земле. Робин поймал себя на том, что разговорчивость Назира явно повысилась. Не говоря уже о том, что сарацин вдруг стал говорить совершенно без акцента.

Гисборн отрицательно покачал головой.

– Азимут явно не на Ноттингем. Смотри – если кинуть вектор в этом направлении, то… – он принялся что-то показывать на рисунке Назира. Силы небесные, подумал Робин, услышав непонятные слова, Гисборн-то, никак, колдовать пытается.

– Куда может вести ход? – его с силой дернули за веревку. – Не забудь, что твоя Марион Лифорд сейчас тоже может быть в этом подземелье.

– А… – Робин уставился на рисунок на земле, только сейчас сообразив, что Назир и Гисборн успели набросать довольно верную схему окрестностей.

– Юго-Запад, – показал Гисборн направление. – Если прочертить прямую в направлении хода – куда она может вести? Вот тут деревенька…

– Рутфорд, – ответил Робин. – Тогда получается, что ход … – он вдруг похолодел, вспомнив – Марион, привязанная к углам огромной металлической пентаграммы, занесенный над ней нож…

– Ход может вести к замку Беллем! – выпалил Робин, совершенно забыв о том, что перед ним враги.

Уже смеркалось. Скакать к замку Беллем на ночь глядя было безрассудством, рассудили Назир и Гисборн. Робин только удивлялся, как Гисборн может так хладнокровно рассуждать – ему казалось, что еврейка Сара, исчезнувшая вместе с Марион, была помощнику шерифа далеко не безразлична. Да если бы ему дали свободу, он бы рванул спасать Марион несмотря на ночь, несмотря на бурю, несмотря на все препятствия. Гисборн – трус, подумал Робин, безуспешно пытаясь справиться с путами: на ночь его связали и привязали к дереву понадежнее.

Бежать! Более всего были невыносимы разговоры, которые вдруг завели с ним эти двое. Сперва Назир стал доказывать, что то, чем занимались ребята Робина, не так уж дурно в конечном счете. Робин не слишком удивился, когда Гисборн стал горячо возражать – удивился больше тому, что именно говорил помощник шерифа.

– Они ничем не лучше террористов, – заявил Гисборн. – Они – угроза обществу.

– Я рад, что ты так говоришь, – неожиданно серьезно ответил Назир. – Я уж боялся, что ты тут окончательно вжился в образ помощника шерифа, Дитрих.

– Я и есть помощник шерифа, придурок! – рявкнул Гисборн, потом внезапно замолчал и озадаченно уставился на Назира. – Нейсс?

– Хвала Господу Авраама, Исаака и Иакова, как говаривала моя матушка, – расхохотался Назир. – Наконец вспомнил. А то все «сарацин» да «сарацин».

– Давай спать, – прервал его Гисборн, не желая, видимо продолжать беседу. Оба скоро заснула, а Робин все ворочался, не в силах поверить, что Назир – Назир, подумать только! – выражается почти как евреи.

***

– Если мы тут застрянем, придется есть летучих мышей, – вслух размышляла Сара. Проход, по которому они с Марион ползли, сначала был узок, потом вдруг расширился, так что можно было почти не пригибаться даже высокой леди Лифорд, не говоря уже о малорослой Саре. Но весь последний ярд потолок стал опять опускаться на головы, и скоро девушкам пришлось пригнуться совсем низко.

Стены слегка фосфорецировали – какие-то фосфоросодержащие вещества были в почве, думала Сара, вот их и нанесло на стены в виде осадка. Проход не содержал никаких ответвлений, что, конечно, значительно облегчало задачу. Они пробирались тут уже, казалось, целую вечность – саднили и ныли все мышцы, но обе девушки из гордости не признавались в чудовищной усталости.

– Почему ты так уверена, что это проход в Ноттингемский замок? – решилась спросить Марион, когда проход вдруг снова расширился.

– А куда еще он может вести? Из леса, из старой заброшенной башни, которая могла быть только форпостом древних оборонительных сооружений… – ответила Сара, проползая последний узкий кусочек и выпрямляясь. Она не признавалась даже себе, что как-то долговато они ползут, если проход действительно ведет в Ноттингем.

Но когда они оказались в почти круглом каменном мешке, в который откуда-то сбоку лилась струя неяркого света, уверенность Сары возросла. Это точно замок, а замком может быть только Ноттингем. Ну, может создатели прохода вынуждены были огибать какое-то препятствие, а может и не одно – поэтому проход получился таким длинным.

Правда, воздух тут казался посуше, чем в Ноттингеме, подумалось Саре. И сухой пыли было больше.

– Тебе пока отсрочка… – пробормотала Сара, укладываясь рядом с рухнувшей в полном изнеможении Марион. – Если попробуешь чудить или полезешь обратно – будет хуже.

Но у Марион явно сил оставалось только на то, чтобы пробормотать что-то невразумительное в ответ и провалиться в сон. Да и у самой Сары сил было немногим больше. Она улеглась у стены, свернувшись клубком – «теплопотеря во сне более существенна, чем во время бодрствования», услышала она, засыпая, голос Гая. А когда рядом только каменные стены и … ну не враг, но почти, становится совсем холодно, мысленно пожаловалась ему Сара. А наяву ей бы и в голову не пришлось жаловаться Гаю.

***

Очень холодно в полуразрушенном замке. Летучие мыши, и те перебрались из донжона в остатки подсобных помещений – цитадель замка Беллем веяла могильным холодом и печалью даже на них.

Барон Саймон де Беллем холода не чувствовал. Пальцы его, длинные и бледные, продолжали перелистывать страницы книги, а глаза скользили по строчкам – он был словно автомат, заведенный раз и навсегда, обреченный на существование, которое никак нельзя было назвать жизнью.

Пустыня… вся его жизнь – пустыня, и ничего удивительного, что то единственное дорогое, что у него было в жизни, он утратил тоже в пустыне. За чем погнался? За призраком, фантомом, за несбыточным?

Тонкие пальцы барона провели по странице – пергамент гладок и нежен, и словно сам ласакается к его руке. Как кожа любимого существа… как шелковистые волосы цвета ореховой скорлупы. Я вернулся, сказал себе Саймон, снова сосредотачиваясь. Я вернулся сам и я верну тебя. Свое прошлое, свое будущее, свое дыхание, самое жизнь…

Большой светильник на столе затрещал, готовясь погаснуть. Барон с трудом оторвался от книги и обошел стол, чтобы заправить плошку светильника маслом. Уже светало, серенький неверный рассветный полумрак скоро должен был взорваться розовым и оранжевым восходом. Где-то за стеной барон услышал возню и одновременно с этим со стороны двора послышался конский топот.

Сарацин всегда был исполнителен, с усмешкой подумал Беллем, увидев в окно, как сперва легко спешилась невысокая крепко сбитая фигура Назира, а потом медленно и осторожно ступил на землю старик Бен-Тальмон. Они скакали всю ночь, были уставшими, несмотря на колдовство барона. Взмыленные кони тяжело водили боками.

Старый Бен-Тальмон словно бы ничему не удивлялся – ни тому, что попал в замок колдуна, ни тому, что у колдуна оказалась его, Тальмона, книга.

Лишь то, чего собирался добиться с помощью книги Беллем, слегка удивило старого каббалиста.

– Книга Сефер-Йецира в таком деле не помощник, – слегка улыбнувшись румянцу, проступившему на бледных впалых щеках барона, ответил иудей.

– Ну а призвать сюда книга может? – теряя терпение, прошипел де Беллем.

– Может, – невозмутимо ответил Бен-Тальмон. – Но знай, рыцарь, что сила Сефер-Йецира призовет всех, кого сочтет вовлеченным. Она, а не ты, будет выбирать.

– Согласен! – воскликнул барон.

– Тогда начнем. Дело не спешное, хорошо если к вечеру закончим.

***

– Все тихо, – Мач на своем наблюдательном дереве далеко высунулся из густой листвы. Всю ночь разбойники укрывались от рыщущих по лесу толп людей с факелами. Шериф разбушевался, бормотал про себя Скарлетт, и привел на охоту целую толпу – начали они еще засветло, и даже темнота их не прогнала.

Причем вели себя приехавшие как-то очень уж буйно. Особенно аристократическая верхушка – они, судя по немому изумлению на лицах, удивляли даже собственных слуг. Словно на всю аристократическую верхушку Ноттингемшира и окрестностей снизошло безумие, сильное и радостное. Они скакали между деревьев – Скарлетту показалось, что они играют в салочки, но верхом. Слугам и оруженосцам волей-неволей пришлось скакать вслед за своими сеньорами.

– Я думал сперва, благородные лорды перепились, – гудел в бороду Малыш Джон. – Но вроде не похоже; даже перепимшись, милорд шериф никогда бы к этому кимру обниматься не лез бы.

– Да и тот бы его пристукнул, дабы уклониться от грешных объятий, – ввернул Тук. – Хвала Господу, кажется, все благородные господа вернулись в Ноттингем.

– А где же Робин? И Марион? И Наз? – плачущим голосом осведомился Мач. Особенно ему было тревожно за Марион.

– Смотрите! – Джон указывал на заросли ивняка, которые быстро заволакивало туманом, словно этот туман сам выдувался откуда-то из-под земли. И вот за туманом возник высокий темный силуэт, вознеслись к веткам кленов ветвистые рога.

– Херн!.. – Мач разом слетел вниз, остальные с надеждой устремили взоры на рогатую фигуру. И только Тук по привычке перекрестился.

Выслушав привычно туманную речь Херна, разбойники некоторое время стояли молча. Малыш Джон был бледен, и Мачу даже сделалось его жалко – бородатый здоровяк до желудочных колик боялся всего, связанного с бароном де Беллемом. И даже обещанная помощь Херна не могла ободрить Малыша.

***

Подслушивать нехорошо. А подслушивать из-за окованной железом двери еще и неудобно. Сара и Марион явственно слышали два голоса. Марион с дрожью узнала оба, а Сара – только один.

– Но берегись, старик, – донесся до нее незнакомый голос. И в нем, пусть и приглушенном дверью, прозвучала нешуточная угроза.

– Я не боюсь, – второй голос, хоть и был слаб, но слышался Саре очень четко.

– Там мой отец, – прошептала она. Мысли путались – отец с матерью живут в Хайфе, это далеко, это даже в другом времени. Но вот этот человек, за дверью тоже был ее отцом, и Сара вдруг почувствовала дикий страх за него.

– Что-то ты не слишком о нем беспокоилась, когда сбегала с Гисборном, – несмотря на свой страх, не удержалась от подкола Марион.

– Я не сбегала с Гисборном, – прошипела в ответ Сара. – Мы с ним коллеги, на работе познакомились.

– На работе?!

– Шшш! – Сара прильнула к двери, вслушиваясь в невнятное бормотание, идущее из-за нее. Язык походил на иврит, вот только связи между отдельными словами Сара никак не могла уловить.

Марион, видимо, расценила это как шанс сбежать – она вдруг толкнула Сару и попыталась выдернуть свой кинжал из-за пояса той. Но капитан Тальмон была не просто проворнее – подобные ситуации они отрабатывали с Гаем на татами не раз, не два и не три. Это въелось в подкорку – перехватить руку, подшаг, уход за спину и пятый контроль на кисть. Рука Марион разжалась от боли, она вырвалась, отлетела к двери и локтем прижала торчащий из боковины маленький рычажок. Тяжелая дверь медленно, но неудержимо отъехала в сторону, открывая низкий каменный покой, с углами затянутыми паутиной, и с непременной для подобных покоев печатью тлена и запустения, лежащей на всем.

– Первые! – провозгласил де Беллем, близоруко прищурившись.

– Доченька, – со старческой теплотой тихо сказал Бен Тальмон. Неожиданно для себя Сара подбежала к нему и, едва не расплакавшись, обняла старика.

– Леди Лифорд, – с изысканной церемонностью поклонился барон Марион. – Кажется, в прошлый раз мы с вами расстались при весьма трагических обстоятельствах.

Дрожавшая как осенний лист Марион при этих словах затряслась еще больше, словно ее бил припадок. Но это был не припадок – Марион тряслась от смеха. Сначала пытаясь сдерживаться, она потом живо вспомнила вытаращенные глаза барона, когда Робин заколол его волшебной стрелой Херна, и зашлась в настоящей смеховой истерике.

– Нам лучше вывести молодую леди на воздух, – сказал Бен-Тальмон. – И самим выйти. Не волнуйтесь, господин барон, книга уже делает то, о чем вы ее попросили.

Когда они вышли во внутренний двор, яркий день упал на отвыкших от света Сару и Марион, резанул по глазам и выбил слезы. Марион разом перестала смеяться.

– Наз, как ты мог?.. – она только сейчас заметила молчаливого сарацина.

– Вот именно, Нейсс, – разом ощетиниваясь как разозленный котенок, повторила за ней Сара, – как ты мог?

Назир неожиданно для себя растерянно развел руками.

– Так уж вышел, – беспомощно пробормотал он.

Стук копыт заставил девушек подобраться, а Назира – взяться за мечи. Трое всадников влетели в полуразрушенные ворота, промчались мимо скелета в ржавой клетке, и копыта их конец зацокали по поросшей мхом брусчатке внутреннего двора.

– Сара! Марион! – раздались сразу два голоса – разные, но одинаково взволнованные.

– Сарацин!!! – на сей раз голосов было три, и к своему ужасу Назир увидел точную свою копию, спрыгивающую с седла высокого гнедого жеребца. Бывшего ассасина было трудно напугать, но сейчас это удалось – он решил, что стал жертвой колдуна, и теперь его душа будет ходить отдельно от тела. Ноги его затряслись, он забормотал арабские молитвы, мешая их с отборными саксонскими ругательствами.

– Я с тобой после поговорю, – отвлекшись от поцелуев, рыкнул на него Робин, которого Гисборн все еще не спустил с привязи – так он и кинулся к Марион с веревкой, обвязанной вокруг пояса.

– Папа… – Сара разрывалась между желанием кинуться к Гаю и странной робостью, которую внушало присутствие отца. Ведь я так и не познакомила Гая… Гая Дитриха со своими родителями, пронеслось у нее в голове. С теми… другими родителями.

– Ты как, цела? – Гай остановился в полушаге от нее, не решаясь прикоснуться.

– Вторые, – улыбаясь, отметил Бен-Тальмон и переглянулся с Беллемом.

И тут снова раздался конный топ.

– Замок сегодня непривычно многолюден, – меланхолически прокомментировал барон, когда верхушку сломанной стены перелезли сразу четверо вооруженных людей. Относительно вооруженных – один из них, рыжий паренек, перележая через стену, споткнулся, запутавшись в своих ногах, и кубарем скатился во внутренний двор, и за ним весело запрыгал по камням его верный меч; второй, толстый монах, отдал меч высоченному бородатому здоровяку, пока сам он тяжело перевалился через стену. Глазевшие на это поймали себя на том, что мысленно подбадривают толстяка, как болельщики на турнире подбадривают неудачника.

– Робин, мать твою!.. – звероватого вида детина выразился так витиевато, что Марион поморщилась с явным отвращением, а барон аккуратно извлек из-за обшлага надушенный платок и изящным движением приложил его к верхней губе.

– А где же… – повернулся он к Бен-Тальмону.

– А вот и последний, – с легкой улыбкой старик-еврей показал на заклубившийся в полуразрушенной въездной арке туман.

– Херн пришел… – зашелестело по двору. Но вместо рогатого бога из тумана выступил пожилой человек с полуседыми космами, обрамляющими суровое морщинистое лицо, продубленное и потемневшее на солнце и ветру.

– Эгберт… – выдохнул барон де Беллем, делая шаг навстречу.

========== Круг замыкается ==========

Сефер-Йецира видит все, подумалось Йегуди Бен-Тальмону. Все и всех, вглубь, до мельчайших движений души, которые и самому-то человеку иной раз не ведомы. Разум бывает слепцом, и порой только душа может привести туда, куда должно. Если просить Сефер-Йецира о помощи – ей нужно довериться целиком и полностью. Так сделал этот гордый барон, некогда вступивший за грань неведомого в поисках высшего знания – и понявший, что не в высшем Знании лежит то, чего жаждет душа его. Так сделал когда-то он сам… Когда-то, увидев в сложившихся в тот день письменах судьбу свою, своей дочери – и этого молодого христианина. Когда они возвращались в дом свой после разговора у шерифа Ноттингема, встреченный на узких улочках еврейского квартала знакомый всплеснул руками, узнав, что Иегуди был у шерифа вместе с дочерью. Для чего, вопрошал взгляд знакомого, для чего, Иегуди Бен-Тальмон, взял ты с собою дочь свою? Или хотел ты смягчить сердце этого нового Навуходоносора, который управляет Ноттингемом?