Текст книги "Звездный дождь (СИ)"

Автор книги: Krasnich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Я подошла ближе. Кроме шахматной доски в помещении больше ничего не было. Все вокруг было серым, а стены терялись в клубах тумана, стелящегося по полу.

– Кот. Мне нужно найти Кота.

Одна из фигур, удерживаемая невидимыми пальцами, зависла в воздухе, после чего медленно опустилась на узкую клетку, с которой ходила. Ее тут же съела пешка.

– Это не по правилам,– сорвалось с языка само собой. Фигура вдруг снова возникла на своем месте. Странные игроки какие-то. Да и само место очень странное.

– А что есть правило?

Глухой голос из пустоты заставил вздрогнуть, обернуться, обхватив себя за плечи. Однако никого не было.

– То, что нельзя нарушать, я думаю.

– Нельзя для кого? – край доски вдруг причудливо изогнулся, подобрался, черная клетка растянулась огромным ртом, поглотившим пару фигур, остальные пугливо сгрудились на противоположном крае.

– Для всех.

– Такого не бывает,– «рот» облизнулся и начал стремительно перемещаться по доске. Я сглотнула. Неважно, нужно выбираться.

– Мне нужно найти Кота,– крепко сжимая ткань легкого свитера.

– Это не по правилам, – длинно и протяжно,– нельзя спрашивать.

Я растерялась, удивленно приподняв брови.

– Но тогда… что мне делать?

– Ищи то, что по правилам. Сделай ход конем,– булькающий смех затопил помещение, я сделала несколько шагов назад, обернувшись. За моей спиной была дверь. Потянув на себя, обнаружила, что она ведет в длинный коридор. Вздохнув, переступила порог.

Я не поняла, как оказалась в следующей комнате. Кажется, я входила в коридор, но, почему-то, вышла совершенно не туда. Комната была огромна и напоминала парадную залу. В центре возвышался огромный розовый торт, причудливо разукрашенный пломбирными и кремовыми розочками. Поморщиться. Никогда не любила розовый цвет, сама не знаю, почему. Однако об этом сейчас стоило думать меньше всего. Нужно было выбираться отсюда и искать Кота. Что-то подсказывало, что я на верном пути, хотя, конечно, знать с точностью я не могла.

– Эй… тут есть кто-нибудь?

Звук моих шагов гулким эхом растекался по зале, упираясь в фигуры атлантов, поддерживающих высокие своды.

– Тсссс…

Нечто маленькое и юркое вспорхнуло с самой верхушки торта и подлетело к моей щеке. Скосив глаза, я смогла рассмотреть существо. Это была миниатюрная златокудрая девушка с двумя парами прозрачных крылышек. Она была одета в короткое зеленое платьице и всем своим видом выражала неприкрытое возмущение.

– Ты же их разбудишь!– создание вилось у моего уха, тихо попискивая. Неужто это и есть фея? Вполне может быть. И почему меня это не удивляет? Наверное, я просто ожидала чего-то подобного. В конце-концов, я же смогла принять существование Кота, значит, и его причудливые сказки вполне могли оказаться явью. Да и, будь это не так, смогла ли бы я появиться здесь? Кстати, где, здесь…

Я сморщила лоб, потирая кончиками пальцев веки. И, кстати, как здесь…

Странно. Холодящее чувство страха пронзило сознание, с силой вцепиться в локти, пытаясь успокоиться. Что это, черт возьми, такое?.. Почему я… не помню?

Все, что я пыталась вспомнить, было лишь о том, что мне нужно найти Кота. Но кто такой Кот и почему мне нужно его найти? И кто такая я? Как я оказалась здесь?

Вопросы градом сыпались один за другим, однако ответов не было. Пошатываясь, я дошла до стены, в поисках опоры облокотилась на что-то. Тяжелый скрип заставил вздрогнуть, отшатнувшись.

– Что, уже? Почему так рано? Я еще не выспался…– пророкотало над головой.

– Быстрее,– фея больно потянула за ухо, я машинально подалась вперед, туда, куда она меня пыталась подтолкнуть. Так мы оказались на балконе, внизу было чрезвычайно зелено, однако высота была просто огромная.

– Прыгай!

Я помотала головой, силясь уцепиться за портьеру, однако вихрь, налетевший из ниоткуда, сделал свое дело. Упругая сила толкнула в спину, и, крепко зажмурившись, я ощутила такое знакомое чувство падения.

Висеть в воздухе было определенно забавно. Сколько бы я ни падала, земля не приближалась, а, кажется, наоборот, становилась дальше. Мимо со свистом проносились огромные окна замка, иногда они будто замедляли свое движение, и тогда я могла даже рассмотреть тени неспешно прогуливающихся по покоям людей. Мысли были сумбурны. Все происходящее казалось странно-нереальным, однако я и сама не могла понять почему. Постепенно вытягивая за разноцветные ленточки свои воспоминания из переплетенного хаоса догадок и домыслов, я осознала, что моя жизнь началась с того момента, как я оказалась в комнате с призрачными шахматами. Что было до этого, я не знала. И зачем я ищу Кота, я не понимала также.

Наверное, это что-то очень важное, если я это помню. Ведь это единственное, что я помню. Так желание найти его стало сильнее, ведь это было единственное, что меня связывало с моим прошлым. Да и было ли у меня прошлое? Я не знала. Но мне думалось, что он бы мне рассказал. А, значит, мне просто необходимо найти Кота, а до этого времени главное – постараться не сойти с ума. Что, на самом деле, представлялось весьма проблематичным.

Вытянув руку вперед, ухватилась за убегающий вверх подоконник и, подтянув к себе, нырнула внутрь. Все лучше, чем падать дальше. Да и все интереснее.

– Тюльпаны уже отцвели, один остался,– длинные пальцы коснулись упавшего на идеально отполированную столешницу желто-коричневого лепестка.

Я сидела, свесив ноги вниз, во внутрь полутемной комнаты. Человек в костюме белого домино стоял боком, улыбаясь уголком ярко-алых губ. Кадка с тюльпанами покоилась на длинном деревянном столе, начинавшимся почти у самого порога высоких врат (назвать это дверьми можно было лишь с большой натяжкой) и заканчивавшимся у моих колен. Поежиться, осторожно касаясь носками кроссовок пушистого персидского ковра.

– Они прекрасны, не находите?

Домино повернулся ко мне. Второй его бок был полностью черным, не только одежда, даже цвет лица был искусно изукрашен смоляной краской.

Я не увидела быстрого движения, лишь ощутила поток воздуха, а после – железную хватку на запястье. Я бы упала вперед, носом в кадку, если бы не ловкие руки Домино, увлекшего за собой на правую сторону комнаты.

– Королева зла. На балу опять будут слуги. Надо бы кого-нибудь казнить. Как насчет вас?

Вздрогнуть, делая шаг назад, ощущая спиной мягкость тяжелой портьеры. Кто он и что нужно от меня?

– Нет, я не подойду.

– Почему же?

Сглотнуть. По спине пробегает волна дрожи.

– Мне нужно найти кое-кого. Кот, его зовут Кот. Вы его не видели?

Я даже чуть подалась вперед, надеясь услышать, как мне найти то, что я ищу.

– Жаль… определенно жаль,– пробормотала маска под нос, будто не слыша моего вопроса,– кого бы тогда казнить?

– Не нужно никого казнить,– отвести глаза, пытаясь дышать глубже,– вы не знаете, где Кот?

– Кот?

Домино удивленно вскинул брови, тонкие пальцы белой перчатки коснулись чуть выступающего вперед подбородка.

– Да где он может быть… спит на алой королевской подушке с золотыми кистями, как ему и положено.

– Кот?!

Почему-то фраза о подушке сбила меня с толку. Действительно, а чего я ждала? Я же ищу кота, так, значит, он вполне может спать на алой подушке с золотыми кистями.

– Так точно. Именно кот. Королевский кот, хочу заметить!

Домино ткнул пальцем в потолок так, будто доказывал свое превосходство, одновременно выказывая возмущение по поводу того, что я не знаю, что Королевский кот спит на королевской подушке.

– Кстати о котах. Скоро прибудет делегация из дворца Императора. Пожалуй, я все-таки казню кого-нибудь,– кажется, Домино совершенно забыл о моем присутствии, полностью погрузившись в свои размышления. Задумчиво потирая подбородок, он принялся прохаживаться из одного угла комнаты в другой, – точно! Этот чертов помощник шестого конюха, не так давно его лошадь съела слишком много овса. Над этим стоит поразмыслить…

Мне подумалось, что я не хотела бы оказаться на месте помощника шестого конюха. Поэтому, воспользовавшись удобным случаем, я выскользнула за дверь. По крайней мере теперь я знала, что мне нужно искать если не королевские покои, то хоть что-то близкое к этому. Если, конечно, во время поисков я не потеряю голову. И лучше бы ее потерять в переносном смысле.

Пропуская сквозь пальцы ткани тяжелых портьер, мне казалось, будто лишь они одни позволяют не уплыть назад, в темноту пройденного пути. Каждое движение, почему-то, давалось тяжелее предыдущего, словно я не шла вперед, а только перебирала ногами в воздухе, силясь подтянуть за собой непослушное тело. И лишь запястья сильнее вжимались в позолоченные кисти-колокольчики, не желая сдаваться.

Постепенно предметы вокруг поползли вниз, словно стены и потолок поменялись местами, и вот я уже плыву вверх, используя портьеры, остающиеся неподвижными, как ориентир в пространстве. С каждым вздохом на шаг вверх, с каждым биением сердца глубже в воспоминания. Впереди – свет, ответ-загадка на ненайденный вопрос. Чье-то лицо – мягкое и теплое – надо мной. Спокойный и властный взгляд янтарных глаз, безмолвно повторяющие что-то нежные губы и очки на самом кончике носа. Хочется протянуть руку и коснуться этого странного лица. Но оно растворяется в тумане света, и я лишь продолжаю подниматься наверх, рискуя сорваться вниз.

Она была прелестна. Высокая, в два человеческих роста, гибкая, изящная той непосредственной хрупкостью, какая завораживает взгляд легкостью аристократических движений. Бледно-лазоревая, наполненная внутренним светом кожа мерцала в полутемном зале, создавая иллюзию того, что лишь эта женщина является источником света. Несомненно, она была голубых кровей. Роскошное платье цвета подлунных облаков стекало к узким ступням, утопая в чопорности мозаичного пола. Я не могла даже вздохнуть, боясь нарушить неловким движением картину величественного спокойствия, исполненного сознанием собственной печали. Глаза Королевы, а это, думается, именно она, были закрыты. Можно было бы решить, что всё – превосходное изваяние, однако ее грудь мерно вздымалась, а из-под тяжелых смоляных кос, ниспадающих на хрустальные плечи, алыми всполохами выглядывали лепестки гребня-цветка, искусно вплетенного в прическу.

Я хотела сделать шаг, подойти к ней, но не могла позволить себе ступить на белоснежную плиту, возвещающую конец коридора и начало зала. Тогда я хотела спросить, но губы не слушались, а голос пропал, и даже руки поддались робости, не желая удерживаться за арку ворот. Мысленно потянувшись к прекраснейшему существу, какое только можно было представить, я попросила ее сказать мне, указать, куда мне нужно идти. Однако Королева не ответила. Тогда я предприняла вторую попытку и спросила о Коте. Но и тут потерпела неудачу. Мне не оставалось ничего, как развернуться и пойти дальше, вглубь замка. И, скорее не восприятием, но интуицией я ощутила, как тонкая женская рука поднялась, указав направление, после чего царственно опустилась на подлокотник. Я улыбнулась и сказала «спасибо», скрываясь за поворотом.

– Ты слышишь меня?

– …

– Я знаю, что слышишь. Отдыхай. Скоро я приду опять.

Кот лежал на королевской подушке, свернувшись большим пушистым клубком и мерно посапывая. Я присела на краешек стола. Вот он, кот. Ты его искала. Что дальше? Подойти, разбудить, спросить? А зачем искала? Столько вопросов и хоть бы один ответ.

Кот сладко потянулся и мяукнул, я в задумчивости перевела взгляд на багровый абажур.

– Что вам угодно, леди?

– Я искала кота…– неуверенно, одергивая рукава тонкого свитера.

– Вы его нашли, поздр-равляю,– он зевнул в длинные усы и открыл золотые глаза,– так что вам угодно?

– Нет… понимаете, я искала Кота, – было неловко, и я сама не до конца понимала, что говорю, но, почему-то, казалось, что так надо,– мне необходимо его найти.

– Милочка, я вас не понимаю. Если вы искали Кота, то зачем пришли к коту? Стр-ранная вы какая-то, честное слово,– кот махнул хвостом, недовольно урча.

– Не знаю. А где мне его найти?

– Там. Или тут, или еще дальше,– кот фыркнул, погружаясь в сон,– а меня не тр-ревожьте. Я, все-таки, Кор-ролевский кот и сплю на кор-ролевской подушке. Спр-росите импер-ратор-ра, у него часто в слугах непонятно кто ошивается. А в нашем двор-рце таких нет.

Рассеянно кивнуть, выходя из комнаты. Кажется, я окончательно запуталась. И хорошо бы если только в витиеватых коридорах.

Ниоткуда взявшийся ветер поднял в воздух, закружив в странном, быстром танце, унося все дальше от портьер высоких окон. Я пыталась сопротивляться, но течение было настолько сильным, что оставалось лишь покрепче ухватиться за собственные локти и зажмуриться, думая о том, чтобы ничего не попало в глаза. Сжавшись в комок, подтянуть колени к груди. Если этот ветер есть, то, значит, так и нужно. Остается лишь успокоиться и ждать того, что мне приготовила судьба. По-другому ведь все равно никак.

Глубокий вдох и медленный выдох. Кажется, я уже начинаю привыкать ко всем неожиданностям. Кажется, начинаю привыкать.

В моей голове играла музыка, красивая музыка, тонкими переливами дарящая спокойствие и упокоение. Мягкий свет окутывал пеленой теплоты, странная боль, поселившаяся, кажется, в нервных окончаниях всего тела, обостряла восприятие до такой степени, что я ничего не ощущала. Нежные пальцы касаются щеки, проводят по скуле. Я не могу и двинуть головой, лишь веки приподнимаются, в попытке разобраться хоть в чем-то. Хочется, чтобы эта рука погладила по волосам, осталась ладонь на коже, чтобы не было так страшно, что я могу проснуться нигде. Хочется, чтобы сказали, что все будет хорошо, обязательно будет. Что все это – просто дурной сон, и скоро я проснусь. И рядом… да, рядом будет Кот. Обязательно будет.

Я тянусь вперед, кажется, стараясь приподняться, но тело словно сковано, оно отяжелело и не слушается меня. И все же я продолжаю тянуться. Тянуться к свету, вперед, к музыке.

И темнота поглощает меня.

Я иду по облакам. Они напоминают белоснежных барашек, сделанных словно бы из сахарной ваты. Нога пружинит, я легко подлетаю вверх, поднимаясь на несколько ступенек, после чего мягко опускаюсь вниз, и стопа опять утопает в плотно-неправильных клубах. Мне спокойно, не нужно ни за что отвечать и не нужно ни за что нести ответственности, будто предоставлена сама себе. Мой мир, в котором нет проблем и ненужных реалий. Здесь можно просто прыгать по облакам и ни о чем не думать, радоваться теплому солнцу над головой и розово-фиолетовому к горизонту небу. Тут есть лишь ветер, тихо напевающий странную, древнюю мелодию, да редкий вскрик птиц, поднимающихся высоко, к самым облакам, но, все же, остающихся детьми земли. И я как они.

Раскинуть руки в стороны, чувствуя, как сквозь пальцы течет поток безвременного. Может, это и есть истинная благодать – находиться в таком спокойствии? Полной гармонии разума и сердца? Может, это и называют душой? Может, нужно лишь прикрыть глаза, полностью отдавшись этому чувству?..

Но есть нечто странное. То, что заставляет меня идти вперед, дальше, по облакам. Искать выхода, не давать себе прекратить ход. И это что-то безудержно тянет вперед, будоража сознание. Это что-то я называю Зовом. И с каждой минутой Зов становится сильнее.

Мне не ужиться с тобой, голубое небо. Совсем не ужиться. Все же, мы разные, ведь так? Совершенно разные.

– Иди домой,– оно шепчет,– ты здесь чужая. Ты не наша.

Я смотрю вниз, с облака, качая ногами. Мыски кроссовок то чуть подаются вперед и вверх, то назад и вниз.

– Я не хочу идти туда,– качаю головой, греясь в теплых вечерних лучах,– там нет моего дома.

– Но его нет и здесь,– откликается небо.

– Тогда где же он?

– Там, где тебя ждут.

Закрыть лицо ладонями, подушечками пальцев массируя веки.

– Кто ждет меня? Мне все равно. Это неважно. Здесь хорошо.

– А как же тот, кого ты ищешь?

Небо словно темнеет, и сахарная вата облаков уже не кажется такой мягкой как прежде.

– Ищу…-хмурюсь,– Кот… я искала Кота.

– Иди к нему.

– Я не знаю, где он, – обхватить руками колени и тихо добавить,– и не знаю, зачем я его ищу.

– Но ты его ищешь. А, значит, ты нуждаешься в этом. Уходи, твое место не здесь.

– Но куда мне идти?

– Иди к горизонту. Ищи тропу Забытых богов. Они знают все.

Я киваю, поднимаясь.

– Ты будешь помогать мне?

– Мы уже помогли тебе,– голос из ниоткуда становится все тише,– дальше ты должна идти сама.

– Хорошо,– остается лишь сжать кулаки и пойти вперед, – хорошо.

========== Часть 4. Земля. Жизненная ==========

Я не верю в Бога. Он не верит в меня. У нас полное взаимопонимание.

Когда я открыла глаза, было темно. Тупая, щемящая боль, поселившаяся на подушечках пальцев, ниточками тянулась сквозь все тело, теряясь где-то в позвонках. Я почти не ощущала себя, только эта боль давала понять о том, что я действительно есть. Что уже было, в общем-то, неплохо.

Губы не слушаются. Они сухие, потрескавшиеся. Голоса нет. Невозможно даже повернуть голову, чтобы понять, где я нахожусь. Краем глаза можно увидеть лишь какие-то странные приборы, трубки, тянущиеся к руке, уголок белоснежной подушки.

– Вы очнулись?

Кажется, голос удивлен. Глубокий и спокойный, он умиротворяет.

– Я очень рад. Но вам следует отдыхать,– словно бы я уже слышала его когда-то,– поспите еще немного. А после я обязательно навещу вас.

Мягкие неторопливые шаги, скрип двери. Тяжелые веки устало опускаются сами по себе. Сон, да. Это именно то, что нужно.

Три недели я провела в постели. Ко мне часто приходили: доктор, в основном. Это его голос я слышала тогда. По крайней мере, мне так казалось. Он присаживался на краешек постели и рассказывал мне о разном, иногда читал сказки. Забавный он, этот доктор. Ему около 27, не более того. Роста среднего, смуглый. С теплыми янтарными глазами и красивыми тонкими пальцами. На кончике прямого носа всегда полукруглые стеклышки очков. И всегда яркая, белоснежная улыбка.

Ко мне приходили еще какие-то люди, но, однажды, после посещения одной женщины (она схватила меня за руку и заплакала), мне стало плохо. С того момента я общалась лишь с доктором и медсестрой, которая за мной ухаживала.

По истечении этих дней я могла сама садиться на постели, кое-как двигать руками. Голос был тихий, но он был, горло уже не пересыхало. Доктор вывез меня на кресле-каталке в парк при больнице. Я уже знала, что у меня потеря памяти, но пока не могла вспомнить ни доли того, что должна бы была.

– Сколько вам лет?

Он остановил кресло под деревом, сам присел рядом. Тут было неплохо, повсюду зелено и небо ясно-голубое. Дышалось полной грудью.

– Дай-ка подумать… ровно на семь больше, чем тебе,– доктор улыбнулся, обхватывая темными руками колени.

– А сколько лет мне?

– Это ты вспомнишь сама.

Я чуть кивнула, смотря на свои худые, бледные запястья. Они лежали на коленях как-то слишком безжизненно. Мне не хотелось смотреть на это уродство, поэтому я переложила их на подлокотники.

– Доктор… мне снятся странные сны.

– Сны?– он сдвинул очки на самый кончик носа,– о чем же?

– О небе. Я хожу там и ищу кого-то… и не могу найти.

Пару секунд мы молчали, он снял очки, протирая их краем халата от пыли.

– Может быть, тебе и не нужно искать,– мягкий негромкий тембр,– может быть, твое сознание специально оградило тебя от того, что тебе не нужно.

– Может быть,– я прикрыла глаза, слегка кружилась голова.

– Не думай об этом, – ветер подул в лицо, шорох колес, видимо, меня везли обратно,– то, что нужно, придет само. А то, что не нужно, не стоит и вспоминать.

Глубокий вдох. А, может, это действительно так? Зачем я пытаюсь вспомнить? Даст ли мне это что-то? Может, лучше успокоиться и забыть. Просто обо всем забыть, проваливаясь в глубины сна…

Моя память не хотела возвращаться. Мы проделывали много специальных упражнений, доктор проводил со мной всё больше времени. Начинали, обычно, с разноцветных кубиков. Они выставлялись на столик, после чего я отворачивалась, а какие-то из них убирались. Я должна была сказать, каких не хватает. Также я тренировала память с помощью чтения, различных картинок с подписями. Это помогало, но не так хорошо, как хотелось бы. Нет, моя память стала лучше, да. Я уже не забывала о том, что читала утром и с легкостью могла пересказать какой-либо просмотренный фильм. Однако мои воспоминания так и не хотели возвращаться. Но, что еще хуже, мои ноги не хотели меня слушаться.

Мое тело восстанавливалось еще медленнее, чем это делало мое сознание. Руки еще иногда дрожали, а тело повиновалось с трудом. Но это были хоть какие-то признаки того, что с течением времени я смогу восстановиться. Но ноги… я не чувствовала их.

Первый раз я расплакалась ночью. До боли кусая губы, сжимала бледными слабыми пальцами худые колени. По подбородку текли слезы. Нельзя было кричать, я не хотела потревожить кого бы то ни было. Но всепоглощающая безысходность, свернувшаяся под сердцем ледяной змеей, искала выхода. Поэтому я беззвучно плакала. Беззвучно, чтобы не потревожить никого. Я и так доставляю людям слишком много проблем. По крайней мере, мне так казалось.

И, глотая слёзы, рыбой на песке, открывающей кривящийся в судорогах рот, я лишь корчилась на простынях, проклиная всё на свете. Но, более всего, свою память, не могущую мне объяснить ничего. Совершенно ничего.

Острое стекло нещадно царапало платформы кроссовок. Кажется, не было разницы, идти ли босиком или обутой. Белая кожа окрасилась в ржавый, я крепко сжимала губы, чтобы не позволять себе вскрикивать при каждом неосторожном шаге.

Осколки были везде. Радужные, высокие, ростом с меня, такие, что их приходилось обходить, крошечные, почти истертые в порошок, забивающиеся в порезы на боках теннисных туфель. Я поднималась по петляющей ленте дороги всё выше и выше, от лазурно-голубого небосвода к чернично-звёздному куполу бесконечности. Я шла вверх, опускаясь вниз. Здесь не было времени и не было черт, ограничивающих пространство. Повсюду лишь огни, они маленькими светлячками кружили в воздухе, указывая путь.

Я не знала, куда иду и зачем. Тут было очень холодно. Слишком холодно для того, чтобы задумываться об остановке. Поэтому я лишь шла вперед, цепляясь замерзшими пальцами за предплечья, подбадривая сама себя. Мне казалось, что если я остановлюсь, то умру. А, значит, надо было идти вперед. Как бы жутко не было.

Мне снились странные сны. Один продолжал другой. И, просыпаясь неожиданно ночью, я могла жалеть о пробуждении. В этих снах он держал меня за руку, и было тепло и спокойно. Потому что он был рядом.

Я жила с женщиной и её мужем. Мне сказали, что это – мои родители. Было немного их жаль, совсем немного. Оттого, что не могу вспомнить. Оттого, что не могу понять. Они хотели, чтобы я вспомнила. А я, почему-то, не хотела. Совершенно не хотела вспоминать.

И, смотря по ночам в низкое звездное небо, улыбалась шелковому аметистовому свету, рисующему светлые квадраты на полу комнаты. В них мне виделся силуэт до боли знакомого человека, которого я не знала.

– Лора, ну как ты? Лучше?

Док улыбался, когда подходил ближе. Сейчас он выглядел совсем молодо – я бы ни за что не сказала, что он старше 25. Присев на корточки рядом с моей коляской, он протянул мороженое.

– Извини, не знал, какое ты любишь, поэтому взял шоколадное. Нравится?

Робко кивнуть – на самом деле я не очень люблю сладкое, но сейчас мороженое было как нельзя кстати. Мы случайно встретились с Доком в парке: меня в первый раз отпустили на прогулку без сопровождения, а он внезапно оказался здесь. Теперь, отложив книжку на колени, я изучала мороженое взглядом, решая, с какой стороны лучше подступиться к вафельному рожку.

– Ну, так что? Как твои ноги? – Заметив, что я благополучно все прослушала, Док устроил ладонь на моем колене и осторожно позвал,– Ло~ра, ты меня слушаешь?

– А?.. Да… Простите.

– Нет, не слушаешь,– он рассмеялся, и смех Дока был очень приятный, я слышала его впервые,– впрочем, надеюсь, тебе уже лучше.

Поднявшись, он зашел за спинку и, ухватившись за ручки коляски, мерно покатил меня по дорожке вперед. Смотреть по сторонам было больно: настолько зеленый и солнечный выдался день, что слепило даже само небо, полностью безоблачное. Мы почти не разговаривали, только изредка Док говорил что-то вроде: «А вот эта травка растет только при таких условиях. Ее очень любят есть по весне коты». Наконец, мы приехали к небольшому озерцу.

– Посидим? – Улыбнулся он,– обещаю не кусаться.

Не знаю, отчего, но настроение стало лучше. Док определенно умел лечить. И не только обычные физические болячки.

– Док, это нормально, что мне снится небо?

– Небо?

– Да,– я мялась, не зная, как сказать, мороженное подтаивало и грозило сорваться на ладонь с вершины рожка,– так странно. Я словно куда-то иду. Иду и не вижу дороги, не разбираю пути. Мне больно,– невольный взгляд на собственные отказавшие ноги,– но я иду. Иду не вопреки чему-то, не потому, что должна, и не потому, что что-то ощущаю. Это словно у меня нет иного выбора. Понимаете?.. Будто все уже решено, я не могу на это повлиять. Мне кажется, даже если бы я во снах не могла идти – я бы ползла. Цеплялась за выступы, подтаскивала тело за собой,– голос дрожит, но с этим ничего нельзя поделать,– и ползла. Меня там… кто-то ждет.

Моего лба осторожно коснулись, внимательные карие глаза чуть сощурились из-под очков.

– Возможно, следует продолжить усиленный курс реабилитации. Я пропишу хорошее снотворное. Оно поможет тебе спать без снов,– он улыбается тепло,– тебе больше не придется сталкиваться с этими кошмарами.

Он сказал это, и умом я понимала, что это мне на пользу. Что он целиком и полностью прав. Блаженное забвение, в которое можно уйти с головой. Но почему тогда ладонь сама до побелевших пальцев сжала колесо? И почему я так… боюсь остаться без снов?

Я проснулась от того, что плакала. По щекам текли слезы, я не могла их остановить. Это хваленое снотворное сделало свое дело – я не видела снов. Внутри стало совершенно пусто. Я кусала край подушки, сжималась комком, как могла, кусала губы, чтобы не закричать. Я не могла объяснить, отчего это, я не могла сказать, что происходит. Но мне казалось, что часть меня просто вырезали. Взяли и вырвали кусок, с мясом, не церемонясь. Я металась, не зная, куда себя деть, мне было неспокойно.

Подползла к краю постели, рука сама тянулась к ящику стола, пока я шарила в темноте, настольная лампа упала – мне было все равно. За стеной раздался шум – родители проснулись, засобирались, вбежали в комнату. Женщина стояла с раскрытым ртом и глазами, полными ужаса, смотрела на то, как я валяюсь на полу, сжимая в кулаке и мня, раздирая свои рисунки, захлебываясь слезами и соплями, безудержно икая. Я могла только рвать, рвать, рвать эти листы, я не могла их больше видеть… Я рыдала и мне было уже все равно, когда мое лицо схватили ее тощие и бледные пальцы, заставляя успокоиться, обнимая, прижимая к себе. Я сопротивлялась, как могла, но это продолжалось недолго.

Постепенно рыдания перешли просто в нервную икоту, кашель, сознание затуманилось. В последний раз я успела увидеть свои ладони, перед тем как провалиться от истощения и усталости в темноту.

– Мы не можем больше оставлять ее у вас. Мы пытались… но степень ее ранения слишком высока. Мы должны ее забрать.

– Но… как же так,– приглушенные рыдания. Я ничего не вижу, но могу слышать,– нет, пожалуйста…

– Мы не можем больше допустить повторения. Мы должны. Простите. Потом вы поймете, что так будет лучше. А сейчас позвольте…

Чьи-то руки касаются тела, поднимают, несут. Неважно, что будет дальше. Просто не оставляйте меня одну.

========== Часть 5. Новое ==========

Я буду всегда знать, что ты на меня смотришь.

В этих стенах кончалась жизнь. Кажется, мне делали больно, очень больно, но я этого не помнила. Только на руках, на сгибах локтей игольные пятнышки напоминали о том, что было будто бы со мной совсем недавно. Я думала, что это неправда, что они не могли со мной так поступить, но оттого лишь сильнее боялась всего, что происходило кругом.

Люди здесь были больные. Меня окружали бледные измученные окружением и собой лица, смотрящие в никуда взгляды. Я научилась быть тихой и смирной, не разговаривать без надобности, не реагировать на прикосновения. Кажется, я научилась быть идеальной рабой.

– Лия,– говорили мне.

Я оборачивалась на это имя и шла на звук, чтобы мне не сделали снова больно. Я совсем перестала видеть сны. Они думали, что лечат меня, но с каждым днем лишь убивали по капле, словно наслаждаясь процессом. Иногда приходил Док. Док печально смотрел на меня и говорил, что совсем скоро сможет помочь, если я захочу.

– Ты знаешь,– сказал он однажды, когда солнце было невероятно теплым, а небо – ясным,– Я хочу забрать тебя отсюда. Я привязался к тебе, Лия. Если ты пообещаешь хорошо себя вести, то я могу… Забрать тебя к себе. Хочешь?

Док был так добр ко мне. И я так желала исчезнуть отсюда, пропасть. Я и не знала, что ответить. Он лишь накрыл мои руки ладонями и улыбнулся:

– Тогда решено.

Доку разрешили. Я не видела больше тех людей, которые называли себя моими родителями, Док говорил, что их присутствие плохо сказывается на моем психическом здоровье. Я не возражала. Доку, наверное, было лучше знать.

Когда мы покидали лечебницу, я обернулась на прощание. Этот белый дом, утопающий в зелени улиц, снаружи казался игрушечным и ненастоящим, будто и не было тех долгих месяцев, что я провела здесь. Я бы и не могла сказать с точностью, сколько прошло времени, знала только, что достаточно, чтобы меня успели убить лекарствами и заново после них поставить на ноги.

– Пойдем,– теплые пальцы перехватили меня за руку. Я кивнула. Оставаться здесь не было смысла.

Разбирая коробки, я терзалась навязчивой мыслью. Я никак не могла понять, почему Док так добр ко мне. Зачем я нужна ему. Я, больной человек, еле-еле научившийся ходить, еще не оправившийся от происшествия, проведший долгое время в психиатрической больнице. Я была не нужна даже сама себе. А ему зачем-то нужна.

Я подняла коробку и пошатнулась. Ноги еще плохо держали, было сложно следить за равновесием.

– Лия, ты что, поставь!

Док перехватил коробку, спешно отставляя ее в сторону и освобождая мои руки.

– Ты в порядке?

Я медленно кивнула. Голова еще немного кружилась, но мне так не хотелось быть бесполезной. Док, придерживая меня за локоть, помог сесть на кушетку, чтобы передохнуть. Солнце, падающее в помещение, высвечивало столбы пыли, незаметные обычному глазу. Я подумала, что в этом доме, должно быть, долго никто не появлялся.

Мы были за городом. Здесь вокруг было зелено, свежий воздух, недалеко речка. Док сказал, что мне пойдет на пользу, я не возражала: податься мне все равно было некуда. К тому же, хоть и будучи психически больной, как заявляла медицинская карта, я прекрасно понимала, что только благодаря Доку сейчас нахожусь здесь, а не в том ужасном здании, где меня травили препаратами. Думается, люди, называвшие себя моими родителями, забыли про меня. Или посчитали, что так будет лучше для всех. Или не хотели ничего общего иметь со мной.