Текст книги "Приключения Китайца"

Автор книги: Китайца Мать

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

9. Строитель

Источник созидания построек не дремал и направил Вовку-Китайца в соседний дом, где сгорели подвалы. Какой-то бомж прижился в подвале на старом диване, предположительно, уснул с сигаретой. Подвалы, с десяток или больше, между собой перегороженные досками, небольшие пространства по полтора-два метра, выгорели основательно. Дыма было столько, что пожарная команда эвакуировала людей с последнего четвёртого этажа из-за невозможности выйти в подъезд под угрозой отравления угарным газом. Подвалы стояли никому не нужными после пожара уже пару лет, ремонтировать их никто не спешил. Подвалы ждали своей очереди в ЖЭКе, который должен привести их в порядок, когда-нибудь. Мальчики добрались до сгоревших подвалов раньше, с неистощимым рвением принялись осуществлять бушевавшее творчество и взялись за ремонт.

Всё свободное время и осенние каникулы были посвящены сгоревшим подвалам. Как обычно, любая работа была для Володи серьёзной, обстоятельной, несмотря на юный возраст, работал он, как не каждый взрослый человек, с полной отдачей. Для начала из помещения был вынесен обгоревший ненужный хлам. При этом нужно учесть, что работа проводилась не в униформе, и отстирывание трудолюбивого ремонтника было ежедневным. Из этого можно сделать выводы и про моё участие в этом длительном процессе, за что меня ждёт особая благодарность. Из пригодных досок и кирпичей возведены недостающие стены для задуманной конструкции. И для придания всему целостного вида и комфорта не хватало дверей.

Дома наши стоят при дороге старейшей городской магистрали города с названием – Городоцкая. К слову, стоит добавить, что сплотившийся коллектив мальчишек Вовка-Китаец назвал, привязав к названию улицы – BFG. На английском – «Рождённые на Городоцкой». И аббревиатура эта теперь мелькала по всему району то в переходах, то на стенах домов в виде граффити. Так вот, за нашими домами, по Городоцкой улице, за церковью, мост – продолжение улицы на выезде из города. За тем мостом ещё несколько домов, где в основном расположились военные с семьями, сама воинская часть и целый ряд на то время заброшенных помещений под склады. Из одного такого заброшенного разбитого помещения Вовка-Китаец с товарищем, дюжим здоровяком по прозвищу Балу, изъяли двери. Это были металлические, покрытые ржавчиной, ужасно тяжеленные двери. Подставив под них маленькую кравчучку, двое мальчишек долго тянули через мост, может, половину дня, и, наконец, притащили в подвал эти двери, а это приблизительно два километра. Самостоятельно установили и вставили замок. Гордость распирала богатырей, и Володя любил рассказывать, как они с Балу преодолевали мост, как измучались, но довели дело до конца. И в любой вечер, много раз подряд, можно было просить у Володи рассказать про подвиг с дверями. И Володя всегда без устали, с мелкими подробностями, принимался обстоятельно вспоминать, как он вместе с Балу тащил двери, при этом в каждом новом изложении время перетаскивания увеличивалось, как и тяжесть дверей. В конце концов, двери стали легендой.

Когда ремонт был закончен, сын пригласил меня почётным гостем на смотрины. На месте сгоревших подвалов получилась одна большая комната, метров сорок. Закопчённые стены и потолок обклеены рулонами белесых лакированных этикеток, что производило впечатление чистоты и нарядности. Таким же материалом покрыта мебель – тумбочка и стулья, найденные на мусорках. У дальней от дверей стены установили большой ободранный диван, подозрительного цвета замытой многолетней пыли, накрыли старым узорчатым покрывалом. На цементном, чисто выметенном полу положили старый ковёр. Кто-то пожертвовал для создания уюта. Светили лампочка и старый светильник на тумбочке. У дверей стояли веник и несколько пар тапок, сделанных в виде шлёпок из тех же рулонов с этикетками. Было довольно уютно, выдержано в одном стиле «старых ненужных вещей». Володя был счастлив, что получилось красиво, и теперь требовались зрители. Зрители не заставили себя ждать. Маленькими группками по два-три человека мальчишки и девчонки из района стали наведываться в подвал. Образовалось невероятно необходимое место для подростков, которым нужно где-то собираться в компанию, чтобы чувствовать себя в коллективе. Большинство из них к этому возрасту становились изгоями в школе и дома. Это дети, которым не хватало материнской любви. Её не хватит уже никогда, до конца их жизни. И мало кому из них удастся избежать пути наркомании как кратчайшего пути освобождения от душевных мук, испытываемых от очерствения сердец родителей и всего общества, которое утрачивает свою сердечность, а вместе с ней и человечность, превращаясь в Бог знает что.

Большая часть детворы шастает по компьютерным клубам, ищет какие-то уютные местечки для обмена мыслями, а также «на других посмотреть и себя показать». Трудным подросткам всегда есть что показать. Когда атмосфера в доме накаляется, ребёнок ищет убежища, чтобы забыться, посмеяться, порадоваться дружбе, пошалить согласно своему возрасту, оттаять душой и вернуться в свой дом. Ребёнок несёт тихую радость понимания товарищей и хочет разделить это чувство с родными, но всем некогда. Сначала ребёнок чувствует себя виноватым, потом начинает злиться от непонятости, и вот он уже ожесточается на любое замечание. Общество почему-то называет эти муки сознания переходным возрастом. Изъезженное учительское наставление типа «держите его в ежовых рукавицах» давно не работает, и даже наоборот. Эта одна сторона медали, с которой сталкиваются все, у кого «трудные дети». Другая же тайная сторона этой медали – страх ребёнка: «Меня не любят». О чём ребёнок никогда не признается, ибо страх слишком велик и лучше о нём не думать, что все и делают.

Китаец стал хозяином подвала как главный организатор и строитель. Ключи были только у него. И теперь практически каждый вечер он пропадал в соседнем дворе, куда стекались подростки. Как-то к нам зашёл довольно взрослый парень лет 17-ти и о чём-то шептался с Вовкой. Просил ключ от подвала. Популярность подвала росла. Володя привыкал к статусу со всеми приложениями, в комплекте с завистью.

Жители дома недолго находились в неведении. Вызвали милицию из наилучших побуждений. Пока милиция пыталась проникнуть через бронированную дверь, детвора повылазила через замаскированную дыру в задней стене, заранее предусмотрев экстренное положение. Застрял пухлый Макс. Едва выдернули его. Потом долго смеялись, вспоминая, как вытягивали Макса. В итоге отремонтированный подвал после посещения милиции был тут же оккупирован жильцами дома. Милицию вызвали, посчитав мальчишек бандитами, и «спасибо» за ремонтные работы, понятное дело, «бандитам» никто не сказал. Несмотря на мелкие детали, приключение, как всегда, удалось.

10. Приёмник-распределитель. «В бегах»

Наступило четырнадцатое лето. Всякие стройки с последующими погромами прекратились. По району открылась сеть компьютерных клубов, куда стекалась молодёжь. Для посещения нужны деньги, пусть небольшие, но постоянные, чтобы не «выпадать из тусовки». Новое занятие накрыло весь город. Начались бум сбора металлолома и сдача его в пунктах приёма.

Увлекаемый бурным течением жизни, Вовка-Китаец с товарищами вынужден погрузиться в добычу денег для посещения компьютерных клубов. Занятие детворе нравилось, заставляло расширять кругозор в познаниях ценности металлов. А ещё напрягать мозги, где этот металл может находиться бесхозным и невостребованным. Результат такого невероятного напряжения мозга увенчался звонком из милиции:

– Ваш сын задержан на территории завода и передан нам…

Это был первый раз, когда мой сынок очутился в «обезьяннике» (камера, где находятся задержанные до 3-х суток). После чего был определён в приёмник-распределитель для малолетних преступников на тридцать дней. В приёмнике Вовка-Китаец обзавёлся новыми товарищами. Среди задержанных был мальчик двенадцати лет, который вовсе не умел читать, и Вовка со всем своим большим сердцем принялся обучать грамоте отставшего. Был ещё цыганский мальчик. Болтал без устали, пел песни, словом, пытался развлекаться, чем поддерживал дух свой, а заодно дух товарищей по воле судьбы. Цыганёнок, приняв важный вид, как потом расскажет дома Володя, поделился тайными знаниями об Иисусе из устных преданий. Передавались эти тайные знания неведомо с каких времён, искажались неведомо кем, дошли до рассказчика и были переданы Володе как близкой душе:

– А знаешь, Китаец, почему цыганам можно воровать? Когда Иисуса казнили, то должны были вбить в тело ещё один гвоздь, пятый. А цыгане его украли, за это им Бог «добро» дал.

Тем временем я хлопотала, чтобы уменьшить срок пребывания моего сына в этом жутком месте и поскорее увидеться с ним. И так случилось, что о попытке дать взятку начальнику отделения через доверенное лицо прознал начальник уголовного розыска по малолетним преступникам, который и запроторил моего Володю. По инициативе этого начальника Угро, именно так воспринявшего букву закона в нашем случае, Володя и находился в приёмнике-распределителе. Правда, как оказалось, буква эта не для того чтобы пресечь преступность и преступление, а чтобы самому вытрясти из меня деньги, манипулируя законом и моими терзаниями за сына. Как укоренилось среди многих работников милиции, он нагло намекал на сумму в триста долларов, которых у меня не было, а было только сто.

В это время «доверенный» – товарищ моего мужа, договорился с начальником нашего всего отделения, в котором и служил этот начальник уголовного розыска по малолетним преступникам. И Володю привезли из приёмника-распределителя к следователю по указанию теперь начальника этого самого нашего отделения. О чём, надо полагать, только вот и узнал нач. Угро по малолетним преступникам, жаждущий обогащения и теперь, оставшись ни с чем, мучимый той же жаждой обогащения, придумывал новый план, как всё же довести начатое или хотя бы отомстить, и сразу всем.

Мой сын – малолетний нарушитель закона, и я присутствую на даче показаний с ним как законный представитель. Перед тем, как зайти в кабинет следователя, в коридоре меня уже караулил нач. Угро по малолеткам и задушевно так поведал, что проблема наша жуть как велика и чтобы её решить, придётся две тысячи долларов заплатить. С тем я и зашла к следователю, где за столом уже сидел мой мальчик. Мы соскучились друг за другом, обрадовались долгожданной встрече, обнялись при всех сотрудниках и присели у стола следователя для беседы. Следователем оказался молодой парень, может, лет двадцати пяти. Он зачитал дело, состряпанное на показаниях, предоставленных «заводом». В заброшенном помещении, отведённом под склад, находилась дыра, через которую было вынесено с территории завода следующее (дальше следовал длинный список украденного в промежутке от последней ревизии до настоящего времени). В итоге сумма на сухом языке цифр выглядела немыслимых масштабов. Несунов на заводе, как обычно, хватало. И неплохо это всё свалить на вляпавшихся мальчишек, в данном случае на одного моего Вовку, который выгораживал кампанию, не признался в коллективном творчестве, и получилось, что взял на себя одного это расхищение, ведомый товарищеской святостью.

Размеры украденного государственного имущества позволяли держать под арестом моего сына, чем и воспользовался начальник Угро по малолетним преступникам. Следователь зачитывал вслух, чтобы не нарушать порядка ознакомления подозреваемого с обвинением. Зачитывание бесконечного списка украденного с завода прервал тот самый начальник Угро по малолеткам. Он ворвался в кабинет, подлетел к следователю, что-то прошептал на ухо и вышел. После чего выражение лица следователя стало более сосредоточенным. Возможно, сам Юлий Цезарь так сосредотачивался, когда делал несколько дел одновременно. Наш «Цезарь» продолжал зачитывать список украденного. При этом теперь ещё шевелил мозгами и по поводу информации от нач. Угро по малолеткам, надо полагать, речь шла о дележе обозначенной мне суммы. Дверь в кабинет снова отворилась, и появился ещё один служащий в штатском, похоже, от начальника всего милицейского отделения. Этот в штатском тоже сказал что-то на ухо нашему следователю и вышел. Наш «Цезарь» теперь потерял былую сосредоточенность, три дела сразу – ну точно многовато. Лицо его озарялось растерянностью. В таком вот состоянии следователь закончил чтение, объявил, что выпускает нас, но с подпиской о невыезде. Дал Володе бумаги на подпись. Бумаг было много, в том числе и подписка. Следователь напрягался, чтобы везде, где надо, стояла подпись подозреваемого, и, пребывая в давящем информационном потоке, забыл взять подписку о невыезде у меня как законного представителя и матери, под чью опеку законно попадал мой сын до суда.

Мы с Вовчиком помчались домой, радуясь свободе. Дома слушали повествования моего сыночка о житие в приёмнике-распределителе. Дедуля был на даче, и слушали рассказы только я и Володина бабуля. Рассказчик проглатывал еду, торопливо говорил в промежутках, и когда еда закончилась, закончился и рассказ. Володя рванул на улицу к друзьям-товарищам, как свободный человек, знающий цену этой самой свободе. А я продолжала рассказывать маме об ужасах и опасностях, которые нам угрожают. Раздумья о выходе из тяжёлой ситуации, в которой мы оказались, были прерваны телефонным звонком. Звонил начальник Угро по малолетним преступникам и так панибратски обронил:

– За твоего малого сам шеф хлопотал. Ты что, ему заплатила?

С языка сорвалось:

– Ещё нет.

– А когда будешь рассчитываться?

– Мне позвонят.

Не знаю, почему отвечала так правдиво, от неожиданности или от неведения закулисных интриг, которые увиделись позже, или ещё какой-то стресс, но почувствовала опасность доверительной вкрадчивости, только повесив трубку. После второго звонка с тем же вопросом появилось ощущение, что телефон прослушивается.

Начальник Угро по малолетним преступникам понял, что вопрос может решиться и без его участия и денег он не получит, хотя очень для этого старался, издеваясь над моим сыном и мною. В плену злобы и хитрости намеревался теперь уличить во взятке шефа, начальника всего отделения милиции. От шефа никто не звонил, надо полагать, тоже прослушивали, затаились. Нач. Угро по малолеткам не унимался. Звонки от него следовали один за другим, словом, бился в истерике. Тема теперь была одна, теперь без вкрадчивого доверия: звонил ли кто для передачи взятки шефу. Напряжение росло и вместе с ним страх. К вечеру, ближе к девяти, последний раз позвонил нач. Угро по малолетним преступникам и, обозлённый происходящим, металлическим голосом попросил завтра к десяти явиться к нему в кабинет.

Вероятность, что моего сыночка не выпустят и он снова попадёт в приёмник-распределитель, не вызывала сомнения. Озлобленный, мстительный самодур обязательно воспользовался бы своей властью, на основании закона, или правильнее, на основании мести, при помощи закона. И нет у нас с Володей защиты, и денег на эту защиту тоже нет. Остаётся бежать.

Нас спасли сто долларов, которые предназначались «доверенному» от шефа, который затаился и своим молчанием подтверждал существование прослушки.

От страхов выросло ощущение, что за нами могут и следить. Сборы были недолги. В спортивную небольшую сумку положены запасные Володины джинсы, свитер, моя кофта и какая-то еда. Конец августа, тепло, мы с Володей вышли из дому и направились к дороге. Тихо на ночной улице, заканчиваются ремонтные работы с перекладкой булыжника, и временно дорога перекрыта. Пользуются дорогой только «свои» или таксисты. Впереди припаркована чёрная машина, которая тут же тронулась, похоже, узрев нас. Машина проехала вперёд, скрылась из виду и через несколько минут промчалась мимо по встречной полосе для разворота. Поравнялась с нами в тот момент, когда мы подошли к дороге поймать такси. Уселись, можно сказать, в не случайно пойманное такси, а как будто поджидавшее нас, и попросили отвезти на автобусный вокзал. Железнодорожный вокзал весь так и кишит линейной милицией, ощущение слежки не позволяло направиться туда. Молчим с Володей и водитель молчун; ближе к автовокзалу с нами поравнялась ещё одна машина, из окна которой тот, другой водитель, странно покачал ладонью в приветствии. Я смотрела на дорогу и увидела боковым зрением его качающуюся ладонь. Подумалось: может, знакомый нашего водителя? Повернулась к нашему, отметив, что наш водитель как-то резко отвернул голову от такого странного приветствия. Спросила в надежде:

– Ваш знакомый?

– Нет, – ответил наш водитель неестественно быстро, напряжённо вперив глаза на дорогу, на которой не было машин, кроме той, в которой водитель с «приветом». Ощущение слежки переросло в уверенность.

Может, они так развлекаются, и бензина государственного не жаль. Скорее выполняли распоряжение. План побега разрушился ещё до прибытия на автостанцию. На автостанции кассы автобусов были закрыты, о чём нам было рассказано услужливым водителем такси дальних рейсов, который предлагал свои услуги и заодно настойчиво выяснял, куда мы всё-таки едем. От страха создавалось впечатление, что все водители на стоянке потенциальные стукачи. Мы с сыночком медленно побрели с вокзала пешком, не имея нового плана. Шли в темноте между домами, приунывшие. На наше счастье в каком-то дворе стояла припаркованная машина со светящимся огоньком такси.

Какое-то время перед описываемыми событиями мне довелось работать менеджером в нашем Западном регионе, и я неплохо знала расписания поездов. Сели в такси, договорились о цене, добрались до Тернополя. Вовремя попали на московский поезд. И на утро следующего дня мы наслаждались мельканием пейзажей, стуком колёс и ветерком, задувавшим в окно. Настроение, как у путешественников. Печали и страхи отставали, поезд мчал нас в Москву.

В Москве свалились, как снег на голову, родственникам. Встретили нас тепло, накормили, приютили, немного оторопели, и вечером мы радовались своему везенью вместе с роднёй. На следующий день с утра отправились с Володей в недавно отстроенный Храм Христа Спасителя, по настоянию тётушки. Помолились, поблагодарили хранителей за спасение и купили маленькие серебряные крестики на цепочках, там же в церкви торжественно надели друг на друга и вышли довольные собой. Чинно прогулялись по парку Вернадского, утомлённые, присели на лужайку среди холмов и деревьев, разглядывая красоту и впитывая тепло солнца другого города. А вечером снова продолжили приключение, опять в поезде, теперь увозившем нас в Сибирь, к сестре с племянником. Добрались глубокой ночью, уселись на бревно во дворе «хрущёвки», напротив окон квартиры сестры, и ждали рассвета. Давно я не слышала смеха моего сынишки. Ведь всё это время Володя даже и не улыбался. Разве, один раз в поезде, когда приближались к конечной точке маршрута. Людей в вагоне почти не было, мы укладывались спать, что никак не получалось. Началась война подушками, довоевались, что разорвали Володину цепочку. С нее слетел крестик, настроение испортилось, конец веселью. Теперь же мой сынок радостно смеется, увидев брата, и брат его так же счастлив и сестра моя нам рада безмерно. Мы счастливы, мы вместе, мы семья.

11. Сибирское братство

Жизнь в Сибири – счастливый промежуток времени, каких выпало слишком мало на долю Володи. Неразлучные с братом, резвились, как положено детям, радовались сообществу, пока мне приходилось разъезжать в поисках работы, уверяя себя, что семья в безопасности. Володе четырнадцать, а брату Дмитрию ещё не исполнилось тринадцати. К этому времени подростки меньше времени хотят проводить с родителями, в данном случае с мамами, при условии, что они счастливы и любимы. Таковое условие как раз и имелось, благодаря семье. Начиналась новая жизнь с новыми приключениями.

Первым делом оформили Володю в школу. Правда, школа находилась далековато, контроль посещаемости был ослаблен, на что требовалось дополнительное время, которого как всегда не было. Сестра моя, мать Дмитрия, инвалид детства, как уже говорилось, не могла взять на себя хлопоты контроля посещения, к тайной радости братьев. В знак солидарности Дмитрий потребовал перевода в школу, где устраивали Володю. По причине перенасыщенности учениками нам отказали в ближней школе. Теперь братья не расставались и по дороге в школу, и в школе, разве что учились в разных классах. Утро для меня начиналось рано. С половины шестого курсировали служебные автобусы, развозившие народ на шахты или, точнее, на геологические разрезы, куда я пыталась устроиться работать со своим дипломом. Просторы сибирские, в сравнении со Львовом, поражали размахом удалённости объектов, поездки выматывали силы, вроде бы ни на что не расходуемые. Шахтёрский маленький городок жил своей особенной жизнью, в которую мы пытались влиться. Для этого приходилось выходить из дому ещё до пробуждения детей. Сестра отправляла учеников в школу, а после уроков приключения подкрадывались к детям, отвлекая от приготовления домашних заданий.

Маленький сибирский городок, молодой по возрасту, не выделялся никакими архитектурными строениями. Особенно после Львова выглядел скромно, чтоб не сказать бедно. Сестра уже привыкла к этой скромности, а нам всё в диковинку. Муж сестры, отец Дмитрия, год как умер, с его криминальной роднёй сестра не очень ладила, но Дмитрий ладил, да и куда ему было деваться. Ментальность городка, так уж сложилось исторически, была довольно насыщена людьми бывалыми и их детьми, внуками. Схема самообразования подростковых сообществ примерно та же, что и во Львове, и, по-видимому, во всем мире. Дети, которыми родители не имеют возможности заниматься, проводят время на улице. Бросалось в глаза, что в этом городке концентрация таких детей была больше, да и конопля росла по пояс прямо в огородах. И похоже, что особенно никто не переживал по этому поводу.

Очень скоро выяснилось, что во дворах царит криминальная пирамида, куда более налаженная, чем у нас. Старшие подростки попросту требуют от меньших и беззащитных собирать коноплю, скатывать в шарики и сдавать им. Пожаловаться кому-либо на свою участь – значит испортить репутацию «пацана», а если дело дойдёт до милиции, то «стукач» становится изгоем и будет искать общества только с себе подобными.

Сейчас уже в России принимается закон о легализации стукачей и выдачи им зарплат и пенсий за их неблагодарный и неблагородный труд. Общество, похоже, нуждается в таких людях, и государство идёт навстречу, опираясь на пользу «стукачества». Как и всё остальное, это явление имеет две стороны. Гибель души человека определяет в итоге мотив. Димка считал себя «пацаном» и претерпевал, как все, возрастную иерархию.

Нашим вымогателем был Пятак. Парнишка лет пятнадцати, крепкого телосложения, с короткой шеей и распущенным языком. Внешность и манеры «Пятака» говорили о царствовании физической силы в животном мире.

В общем, упитанный, хорошо одетый, хамоватый Пятак приходил частенько в наш двор с товарищами, садился напротив наших окон на бревно и громко себя вёл. Это означало, что он пришёл за конопляными шариками. Димка весь сжимался, затихал и хотел спрятаться, чтобы его не было видно из окна. Жили мы на первом этаже. Сестра прокомментировала, что, дескать, Димка его боится, так как он, Пятак, бандит с большой дороги и всех малых гоняет и помыкает ими. Димка доверился нам под большим секретом, шёпотом, ища защиты. При этом говорить о своей жалобе строго запретил, сославшись, что будет только хуже и на улицу не дадут выйти. Я самонадеянно подошла к бревну и строго попросила компанию не галдеть возле наших окон. Спросила у Пятака, где он живёт, и, не получив ответа, посоветовала пройти к себе во двор. Распущенный подросток нахамил по полной, с бревна не слез и со двора не ушёл. Выяснив у сестры адрес Пятака, пригрозила родителями, Пятак не сдвинулся с места, даже когда направилась исполнять угрозу. Вышла мать Пятака, ухоженная молодая женщина с яркими синими глазами. Рассказать о истинном злодействе её сына я не имела права, дав слово Димке, изъяснялась как могла, похоже было на неуравновешенность от усталости. Мать Пятака, упиваясь самодовольством от причинённого её сыночком дискомфорта, ответила, что это свободная страна и сын её где хочет, там и сидит. Добавила, чтобы он не хамил, не надо его трогать. На этом разговор был закончен, спрашивать не с кого и пожаловаться некому, вот и вся защита. Всё же визит возымел своё, и Пятак во дворе больше не показывался.

Как-то сосед попросил наших мальчиков помочь выкопать картошку на огороде и наградил их за помощь целым мешком этой самой картошки, что было очень кстати. После труда в огороде территориальные владения для поиска приключений расширились, огороды тоже стали маршрутом изучения пространства новой жизни. В новую жизнь иногда входили проведывания родни по отцу Дмитрия, а это не близко от дома, через небольшую реку. Купаться было холодно, но посидеть у реки было неплохим занятием. Расстояния давали возможность выплеснуть энергию и обрести умиротворённость. Домой мальчики приходили пыльные, уставшие, иногда затемно, но не часто. Обычно вечерами мы с сестрой возились на кухне, дети щебетали, уроки учить отлынивали, больше им нравилось возиться вдвоём. Обманывали, что ничего не задавали, и как всегда не хватало времени проверить, всё ли в порядке в школе. В один из таких вечеров мальчики выбежали из комнаты и восторженно сообщили, что в окно стучит синица. Через неделю умер отец Володи во Львове, но об этом мы узнаем нескоро, так как связи с ним не поддерживали и о таких приметах ничего не знали.

Тем временем мы вживаемся в новых условиях и вроде всё как надо, да что-то пошло не так после смерти отца Володи. Поселилось во мне чувство страха и вины. Тогда не знала об этом и не могла все эти чувства понимать и разделять, только впала в смятение и неуверенность. Теперь знаю, что чувства эти передались моему сыну, и мой мальчик, как умел, активно противостоял этой лавине, чтобы не быть раздавленным. Похоже, именно борьба с чувством страха и толкала его на всякие подвиги. Хотя это и не полная картина.

Осень подходила к середине, погода, как по заказу, стояла теплая и сухая, удивляя сторожилов. Дети после школы наматывали километры в сибирских просторах, теперь в поисках металлолома. Чтобы не выклянчивать мелочь на карманные расходы, выпросили для дела у Димкиного дяди «кравчучку», только не обычную, а стальную, специально сваренную, крепкую, и отправились на шахту к ближайшему разрезу в поисках этого металлолома. Удачно подобрав там всё, что плохо лежало, сдали добро в пункт приёма и неожиданно разбогатели. Принесли домой палку варёной колбасы, уселись на кухне и умяли, пребывая в эгоизме своей банды. В процессе поедания на вопрос: «Откуда деньги?» был дан расплывчатый ответ, что деньги ещё те, что сосед за работу вместе с картошкой им выдал. Когда колбаса закончилась, мальчишки не стали слушать упрёки сестры и, сытые, радостно убежали на улицу, наверное, обговаривая успешное предприятие. На следующий день, едва досидели до конца занятий, выдвинулись к тропе заработков. В этот раз повезло меньше. Проникнув на территорию шахты, братья бросили тачку, выпрошенную у родственника, спасаясь от охранников. Чтобы не быть замеченными, Вовке и Димке пришлось быстро соображать, где укрыться. Ко входу в заброшенную шахту, где промышляли братья, под наклоном спускалась бетонная панель, по которой движется лента с добытым углём. Края этой панели загнуты по типу скобы с нижней стороны, и мальчишки решили спастись в этой скобе. Опираясь руками и ногами в бетонные загибы, мальчишки продвинулись на довольно большую высоту и теперь разглядывали охранников сверху в мучительном напряжении тел, в надежде, авось пронесёт. В этот раз авось не пронесло, охранники склонились над тачкой, обсудили, предположили, и один из них всё же поднял голову вверх, где неуютно располагались герои. Конец неуюту: героям надавали тумаков, тачку не отдали, выпроводили с территории и пригрозили милицией в случае повторного посещения. Об этом «подвиге» я узнаю нескоро.

Тем временем криминальная пирамида улицы продолжала требовать своё. Появился ещё один, видимо, посредник или из другой компании – Лебедь. Худой, бледный, нервный мальчишка, на вид лет четырнадцати, с красивым прозвищем от фамилии Лебедев. Гроза района, терроризирующий младших, в том числе и моего племяша, напоминал всем о своих родственниках, которые в данный момент мотали срок. И сестра со страхом увещевала, что с ним лучше не связываться, и там чуть не вся семья сидела и бандиты они отпетые. Теперь Лебедь стал приходить на бревно и нервно выкрикивал Димку, чтобы тот вышел. Я выкрикивала из окна, что Дима делает уроки и не выйдет и что тебе, Вася, тоже надо заняться уроками. Лебедев Вася не мог долго сторожить Димку в силу неугомонного характера и, немного покричав, убегал по более важным делам. Надо полагать, что Димка пропускал сдачу конопляных шариков по случаю приезда Вовки и старался гулять там, где дороги с ущемляющими не пересекались. Но так вечно продолжаться не могло. И таки во время гулянья в огородах Лебедь с товарищами наскочил на братьев и стал задираться и угрожать Димке. Затем, распоясавшись, начал задираться и к Вовке. Дурная слава Лебедя, да и присутствие двух товарищей – всё это ввело Вовку-Китайца в оцепенение, и он терпел какое-то время, пытаясь мирно выйти из конфликта, чем ещё больше придавал уверенности задиристым злым мальчишкам. Крикуна Лебедя распирало, он перегнул палку, натянув Вовке капюшон от толстовки на лицо, за что Вовка хорошенько поколотил Лебедя, разбив при этом ему нос. Товарищи Лебедя опешили и не ввязались в такой неожиданный поворот событий. Сработал фактор загадочности, и братья ушли с огородов победителями. Вернулись домой и, вдохновленные, обсуждали случившийся подвиг. Лебедя долго не было, а когда зажило лицо, он последний раз пришёл во двор и с довольно большого расстояния прокричал угрозы про расправу, упомянув при этом родственников, которые скоро выйдут.

Через пару дней, придя со школы, Вовка поделился происшествием. Оказалось, что в одном классе с ним учится небезызвестный Пятак. Пятак часто прогуливал, и для него самого была неожиданностью такая встреча. Вовке он выказал подобие дружелюбия или, скорее, осторожность. Можно сказать, смотрел на него как на равного. Похоже, огласку получил конфликт с Лебедем. Таким образом, Вовка-Китаец начал набирать баллы в мире сибирских «пацанов», в своей родной стихии.