Текст книги "Учительница французского (СИ)"

Автор книги: kirillpanfilov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

В той самой комнатке, где стоит зеркальный шкаф, высокая, красивая и строгая медсестра велит молодому человеку раздеваться. Он немного смущается, но раздевается до трусов; медсестра молодая и равнодушная. Её напарница, пухленькая и добродушная, в операционной стерилизует инструменты.

– Подавайте,– велит хирург. Слово кажется мне смешным – словно блюдо на стол; я сдерживаю улыбку. Я не вижу хирурга, а только слышу. Он спрятался где-то в недрах операционной, но от его голоса трясутся стёкла в холле. Не исключено, что от страха. Хирург представляется мне могучим бородатым мужчиной с руками толщиной в полторы моих талии.

Молодого человека раскладывают на столе. Через две комнаты я слышу громогласный шёпот хирурга:

– Ничего сложного, обычная атерома. Полчасика, не больше, а то я уже есть хочу. Ввожу анестезию.

Хирург появляется в поле зрения – то есть в зеркальном шкафу. Невысокий мужчина, без бороды и даже без усов. Руки сильные, но вполне человеческих размеров. Он делает инъекцию и спокойно ждёт, пока анестезия начнёт действовать. Молодой человек на столе вроде бы спокоен, но поза всё равно напряжённая. Словно ему неудобно перед медсёстрами. Та, что пониже ростом и постарше, негромко переговаривается с ним, он так же неслышно отвечает.

Хирург делает надрез. У меня в голове это сопровождается звуком, словно канцелярским ножом разрезают вдоль картон.

– Не больно?

Ответ мне снова не слышен.

Я не выдерживаю и отворачиваюсь. Вид крови мне не неприятен, но мне кажется, что я подсматриваю за чем-то неприличным. Принимаю удобную позу и неожиданно для себя задрёмываю. Просыпаюсь только тогда, когда молодой человек с заклеенной сзади шеей, уже одетый, выходит в холл; внезапно я понимаю, что я его знаю.

– Кирилл!

Это мой бывший однокурсник. Он немного неловко поворачивается ко мне – всем корпусом, потому что шеей вертеть нельзя.

– Кристина? Привет! – Он улыбнулся мне своей обычной тёплой улыбкой.

– Поправляйся скорее,– говорю я.

– Да ерунда,– он снова улыбается.– Врач говорит, хотя бы до полудня полежать в палате. Но я столько не выдержу. Минут через десять домой сбегу.

До полудня ещё два часа, конечно.

Мы несколько минут болтаем о всяких пустяках, и он уходит: его ждёт девушка. А мне эта встреча кажется очень приятной, словно мне наговорили хороших слов.

Хирург, человек с исполинским голосом, уходит, потирая руки и напевая вполголоса «Я ехала домой…», за ним вприпрыжку бежит медсестра, та, что пухленькая; наконец, в холл выходит высокая, красивая и убийственно спокойная вторая медсестра; это моя Марина; она улыбается мне, и мы идём за кофе.

Я рассказываю ей про девочек. Ничего серьёзного, но пару дней лучше понаблюдаться. Марина обещает присмотреть за ними – они этажом ниже. И я знаю, что с девочками всё будет хорошо.

– У меня операция была,– говорит Марина,– пока ты звонила. Я только потом увидела звонок.

– Ты же говорила,– улыбнулась я.

Марина заговорщицки оглядывается, распахивает халат и сильно задирает футболку; прямо под грудью и чуть правее всё заклеено марлей и пластырем вдоль и поперёк.

– Вот же блин,– говорю я.

– Это я ещё легко отделалась,– с улыбкой говорит она.– Но Ибрагим уже в предбаннике. Надеюсь, не слишком скоро выпустят.

– Если что, я знаю, где тебя прятать.

8.

Когда выпьешь слишком много вина или немного абсента, то непроизвольно хочется вытянуть губы уточкой. Потому что они как будто немеют. И ещё немеют пальцы ног.

Я варю себе кофе, чтобы действие вина прошло. Мне хочется прогуляться – на улице тридцать четыре градуса, самое время надеть прозрачный сарафан и невидимые босоножки.

Я стою на кухне босиком в квадратах солнечного света; кофе пахнет так, что сразу становится хорошо. Я поправляю на себе футболку – длинную настолько, чтобы не казалось неприличным, если это единственная одежда на мне; почему-то мне кажется, что соседи из дома напротив одобряют тот факт, что я распахиваю шторы и окна настежь.

Звонит телефон – номер неизвестный, но почему-то я знаю, кто это.

– Привет,– говорит Шахимат.– Вам нужно было сразу со мной связаться. Нацуко вас едва нашла, два раза туда и обратно ездила.

========== 10. Шахимат и клетчатый плед ==========

В час небывалого жаркого заката я сидела на полу и медленно думала. У ног, в приятной близости, стоял стакан с оранжадом. На город свалились такие горячие дни, что можно было покрыться потом, пока моргаешь, а любое движение рукой ощущалось, словно меня окунули в кисель. Клубничный и ещё очень тёплый. Одежда была в какой-то другой комнате, я не помнила, в какой. Вся, без остатка; на одежду не хотелось даже смотреть. Но сейчас мне предстояло её найти и надеть. У меня намечалось очередное собеседование в институте. Я пошла и встала под холодный душ – четвёртый раз за вечер, хотя и понимала, что эта ничтожная полумера всего на несколько минут, до того момента, пока я не начну вытираться полотенцем.

1.

Я купила себе платье-невидимку. Оно было восхитительного почти шоколадного цвета, как в той рекламе (не помню, в какой), и цвет этот почти не отличался от цвета моего загара. По крайней мере, мне так казалось.

В подъезде пахло как в парной в мужской бане, и не надо спрашивать, откуда я знаю, как там пахнет; но этот запах хоть и тяжеловатый, но приятный, что редкость для подъезда. Что, впрочем, не отменяет того, что я уже через несколько шагов покрылась испариной от духоты.

Какое счастье, что я работаю дома без выраженного графика, а не в офисе с девяти до шести после потного автобуса.

Вечер вобрал в себя всё тепло дня; тепло – это мягко сказано; мягко настолько, настолько мягким бывает асфальт, когда термометр, смущаясь, показывает плюс тридцать шесть. Когда пересекаешь границу между тротуаром и дорогой, асфальт выдыхает снизу вверх весь накопившийся жар; если бы было холодно, то ногам было бы приятно; сейчас же они тонут в асфальте, проваливаясь на пару сантиметров, и два-три не сбритых волоска шевелятся от этого горячего дыхания.

Массивная дама, уборщица, очень широкими движениями вытирала шваброй ступени, потом схватила ведро и выплеснула воду на тротуар, прямо мне под ноги.

– Чёрт, как это прекрасно,– сказала я вслух, отпрыгивая.

Дама даже не повернула ко мне головы.

Маленькое происшествие взбодрило меня. Дальше я шла не такая вялая. И всё равно чуть было не врезалась в мужчину, который шёл навстречу, словно не замечая меня. Я увернулась в последний момент.

Пик моей уверенности в том, что платье действительно действует как шапка-невидимка, был достигнут, когда меня чуть не сбила машина. Я выразилась не так деликатно, как рядом с уборщицей.

Я зашла перекусить в небольшой кафетерий на Малой Бисквитной – до собеседования оставался ещё час.

Через семь минут и сорок секунд за столик рядом со мной сел Шахимат. Он не обратил на меня никакого внимания, развернул газету и принялся за кофе. Я гадала, действительно ли я стала невидимой? Расслабилась и просто стала смотреть на него.

Шахимат был слишком чистоплотным: после летнего зноя и пыли его туфли безукоризненно блестели, а светло-бежевый костюм не имел ни одной складочки. Сквозь аромат кофе я чувствовала сдержанный аромат парфюмерной воды, очень мужской и приятной.

– Вы мне сегодня снились.

Странная затея, рассказывать кому-то, что он тебе приснился. Часто девушки делают такое, чтобы показать человеку своё небезразличие. Вроде так прямо не скажешь, а про сон можно – я же за своё подсознание не отвечаю, и мало ли что с того, что во сне мы с тобой сегодня занимались любовью; оно само приснилось, не виноватая я.

Эти мысли пронеслись у меня за долю секунды, и ещё я параллельно успела удивиться и вздрогнула, ведь я уже смирилась с тем, что он меня не заметил.

– Как?

– Здравствуйте, Кристина Робертовна.

– Здравствуйте. И всё же, как?

– Там был плед,– сказал Шахимат.

2.

– А плед был коричневый?

– Коричневый.

– Клетчатый?

– Конечно.

– И с бахромой?

– Разумеется, с бахромой.

– Значит, правильный был плед,– удовлетворённо сказала Дашенька.– Но как же в нём было жарко, наверное!

– Ещё бывают синие пледы,– заметила я.

Девочка основательно задумалась, накручивая прядку волос на палец.

– Пожалуй, да, они не уступают.

Она допила грейпфрутовый сок, вытерла усы и поставила стакан рядом с собой, потому что сидела по своей привычке на полу, вытянув голые ноги в сторону бесконечности. Я посмотрела на свои ноги. Мне они стали нравиться больше, чем в начале лета.

– Но знаете,– сказала Даша серьёзно,– обычно это девушки придумывают, что им снится кто-то, чтобы добиться внимания.

3.

Собеседование перенесли на следующую неделю. Студенты объяснили мне, что тот, кто должен был провести это самое собеседование, не захотел приезжать в такой дождь, потому что долго работал над новым типом грима. Что ж, своя специфика.

А дождь упал на город внезапно. На мне всё было таким тонким, что я не знала, как спасти телефон и документы, поэтому шла очень быстрым шагом (это надо написать большими буквами, потому что я была на каблуках), но всё равно промокла до нитки. Плюс был в этом один, но существенный: в институте меня тут же окружили студенты, уволокли в уютную тёплую аудиторию, принесли плед и полотенце – откуда они в институте? – причём плед клетчатый и с бахромой, а полотенце синее, размером с плед, и в руках у меня тут же оказался стаканчик с шоколадным кофе; в общем, как-то так сложилось за последние дни, что меня тут любили.

Внезапно появилась какая-то суматоха, все студенты испарились, а рыжеволосая красотка шёпотом позвала меня в святая святых.

– Приехал! – И я почувствовала, как она произнесла это с очень большой буквы.

Меня, чудесным образом почти высохшую, проводили в деканат; я смиренно остановилась возле сухого и задумчивого старичка за столом – но он оказался секретарём делопроизводства. Декан же ждал меня в следующем кабинете. Высокий и нескладный, он стоял у окна, засунув руки в карманы куртки.

– Здравствуйте, Юрий Сергеевич,– сказала я, почти не удивившись. Труднее было не назвать его Зомбием Петровичем.

Он кивнул мне и спросил бумаги. Я передала ему папку, и он невнимательно перелистал несколько документов.

– Вы приняты, конечно.

Я опешила:

– Нет, ну подумать только. Я дольше готовилась, чем собеседование проходило.

– Так в этом и смысл.

С этим я не могла спорить.

– Давно вы тут?

– Уже третью неделю. Именно как декан. А так, конечно, давно. Только это секрет.– В его жёстких чертах промелькнуло подобие улыбки. Я подавила в себе желание улыбаться шуткам начальства.

Мы ещё немного поговорили, и я засобиралась.

– Рогалик, кстати, вкусный был,– сказал Зомбий Петрович, когда я уже была в дверях.– Спасибо!

Я улыбнулась.

4.

– Я учусь фотографировать,– говорит Шахимат, и голос его по телефону в сумерках звучит загадочно.– Вы меня спасёте? Побудете моей моделью немного?

– Да,– говорю я,– конечно,– говорю я, а сама думаю, что надеть, и что волосы нужно немного подравнять, и куда девать синяк под левой коленкой, и что губы обветрены, и что нужно серёжки хотя бы день поносить, чтобы уши привыкли, и что на левой щеке едва заметный прыщик, и неплохо бы сходить к Алёне, которая занимается маникюром, и о боже, о боже, что же делать, не отказаться ли,– я приду, а когда? – И ещё блеск для губ купить, а то закончился, точно.

– Можно даже завтра, часа в три пополудни, вас устроит?

О ужас, конечно же, нет, я же всё не успею.

– Да, договорились,– говорю я,– в три часа, а где?

Шахимат диктует адрес. Я записываю. В домашних условиях. Значит, крупные планы. Я в панике.

В назначенный час я стою у двери и ужасно волнуюсь. У меня в планах развернуться, пока не поздно, и позорно сбежать. Я нажимаю на кнопку звонка.

За те восемь секунд, когда шаги Шахимата приближаются откуда-то из глубины, меня накрывает волна паники, но я успеваю с ней справиться. Делая вид, что всё просто отлично, я иду вслед за ним по какому-то бесконечному коридору. Шахимат отпирает очередную дверь в полутьме, в которой, кажется, притаились над головами летучие мыши, висящие на потолке велосипеды, а башни из старых закопченных кастрюль того и гляди обрушатся откуда-то сбоку, с комодов, пахнущих ветхими пальто и супом; неясный свет из окошек под потолком; я босиком, потому что разулась ещё в прихожей, три миллиона световых лет назад, и сомневаюсь каждый раз, делая следующий шаг; мы спускаемся по винтовой лестнице и выходим на улицу – и мои ноги пальцами тут же зарываются в мягком мелком белом песке; деревья влажно склоняются над нами, вдали шумит прибой, а шорты мои из лёгкой цветастой ткани трепещут на солёном ветру, и грудь как-то сладко напрягается от желания раздеться донага на бесконечном пляже.

– Как это? – спрашиваю я.

5.

Я живу в моей сумке. Там моё всё, и иногда даже томик стихов Пушкина и портативная фотостудия, если я считаю, что там слишком мало вещей. Встретить там неожиданные предметы можно, но сложно; ещё сложнее найти что-то нужное. Телефон звонит, и я даже примерно представляю, откуда идёт звук, но отыскать его в недрах сложно. В сердцах я встряхиваю сумку, и телефон показывается на поверхности сам собой. Звонок прекращается. Вызов с неизвестного номера, так что перезвонить я не могу.

Как люди зависят от чужого мнения. Сумка или телефон, если надо развернуться и пойти в другую сторону. Я взглянула в телефон, который несла в руке, и развернулась. Мне теперь не хотелось в кафе. Мне хотелось к Марине, и я пошла в больницу.

Увидев моё выражение лица, Марина тут же распрощалась с кавалером, который пришёл к ней с чудовищным букетом роз. Что вы там говорили о женской дружбе?

Она взяла меня за руку и потащила в винный подвальчик. Он как раз открывался в пять вечера. Вина мне не хотелось, но там и в самом деле почти до полуночи было тихо и спокойно.

– Он пропал,– сказала я.

– Принцесса твой? Твой персидский княжна? Шахимат, вот, вспомнила.

– Да…

Я выпила бокал слабенького прохладного «Кюве» почти залпом. В голове прояснилось.

– Он меня фотографировал. А потом как провалился. И дырки никакой в песке не было. А у меня одежда по всему побережью. Я думала, это море, кстати. А это он так сделал. И я потом все ноги сбила, пока туфли искала, и заблудилась, и меня в общежитии этом его чуть собака не искусала.– Я выпила ещё вина.– Жаль, фотографий не будет. Я там почти голая. Жалко же.

Марина потёрла кончик носа и тоже отпила вина.

– Я даже почти всё поняла. Но вот реально вообще никаких следов?

– Реальнее не бывает. Я как дурочка ходила с голой не скажу чем, ну, спиной, и искала, куда он мог запропаститься, когда его голос пропал.

– Голос?

– Он издалека мне говорил, как выгоднее сесть или встать.– Я фыркнула.– Как будто я сама не знаю. Делала вид, что его слушаюсь.

– А Зомбия не спрашивала?

– Боюсь,– честно сказала я.– Он мой начальник теперь. И декан. И вообще.

Разговор с Мариной ничего не прояснил, но успокоил меня. Я твёрдо решила поговорить с деканом. Как-никак, они друзья. Ну, по крайней мере, вместе готовили чудесную яичницу и поили меня пуншем.

6.

Уныло мне как-то. Надо бутербродик скушать. Я только было собралась в холодильник за продуктами, но в дверь позвонили. Пётр Юлин собственной персоной. Сколько я его не видела, а вид его загадочный нисколько не изменился.

– Кристина Робертовна. Только не волнуйтесь.

Разумеется, я сразу начала волноваться.

– Мне Даша рассказала, что Принцесса пропал. Но я видел, как его Зомбий Петрович унёс.

– В каком смысле «унёс»? – поразилась я.

– Под мышкой. В прямом. Я гулял по берегу реки, увидел, как Зомбий Петрович несёт Принцессу, как дверцу от шкафа при переезде. Потом поставил его на землю, пихнул локтём в бок, тот и очнулся. А потом они вызвали такси, и я за ним уже не поспевал.

– Ох. Пирожных хочешь?

– Вообще я на диете, но хочу, конечно.

7.

Я его видела ночью, а сейчас день, поэтому я его не сразу узнала.

Я никому не желала зла, слушала в наушниках Джексона и даже слегка подражала его походке, когда не было слишком людно; когда меня тронули за плечо на пустынной улице, я исполнила одно из лучших танцевальных движений – от неожиданности и наработанного мастерства, конечно. Тень материализовалась и смущённо поздоровалась. Вот по голосу я его и узнала. Тот давешний незнакомец из недавней поездки, что подарил мне цветы на ночной улице, не дождавшись своей девушки. Через полчаса мы сидели с ним в кофейне, и я лопала пирожное, потому что нервы последних дней давали о себе знать.

– Кстати, как ваша Сельма? – спрашиваю я после третьего коктейля – ещё через час после того, как мы обошли весь центр, и я сделала вид, что устала. После третьего – поэтому мне простительно не подумать о том, что имя его несостоявшейся девушке придумала я сама.– Она прислала вам весточку после того, как сбежала?

– Да… Уже из Стокгольма. Но откуда вы знаете, как её зовут?

Я почувствовала, как щёки порозовели. От коктейля, конечно. Я как-то мастерски ушла от ответа, но совершенно не помню, как. Зато очень хорошо помню вот что:

– Я тогда пошёл за вами. Вы мне очень понравились. Увидел, как вы заходите в отель. У меня там знакомый администратор есть. Узнал, как вас зовут. Это было несложно: вы одна были с цветами. Ну… И город ваш, конечно, тоже узнал. Только никому не говорите, а то моего друга уволят.

– Вот ужас,– рассмеялась я.– Шпионские страсти.

Шпионские. Я внезапно задумалась.

– Кстати.– Мой новый знакомый явно хотел загладить неловкость от того, что следил за мной.– У меня в этом городе есть ещё знакомые, может, повидаюсь с ними тоже, чтобы не слишком надоедать вам своим вниманием.

– А кто? – Я спросила без любопытства, потому что среди семисот тысяч жителей города вряд ли бы мы нашли общих знакомых. Разве только…

– Его зовут Клавдий. Мы как-то пересекались на одной конференции. Он старше меня, но просил его не называть по отчеству. Кристина… Вы в порядке?

– Клавдий Иванович, я так подозреваю.

Он подумал.

– Нет. Не Иванович. Клавдий Витальевич. Звучит так, словно он родился в середине прошлого века, но он всего на пять лет старше меня.

Я засмеялась и рассказала ему про Шахимата. Не всё, конечно, а коротко.

– Погодите,– озадаченно сказал мой собеседник.– С каких это пор Шахимат живёт в вашем городе? Он у меня в школе был учителем немецкого и музыки. Такой… С высоким голосом, не очень приятным. Мы его ещё Принцессой называли в младших классах. Клавдий Иванович – хорошо его помню. У него ещё дочка со странным именем, Нацуко или как-то так.

– Я сейчас приду,– сказала я,– минуточку меня подождите?

– Хорошо, конечно.– Он с тревогой посмотрел на меня, но не стал ничего больше спрашивать.

Я вышла в холл, а потом на улицу. Тихонько, чтобы меня не было слышно, прошагала знакомыми переулками. Спустилась к реке, разулась, села на прохладные плиты и опустила ноги к воде.

Звёзды уже зажигались на вечернем небе.