Текст книги "Учительница французского (СИ)"

Автор книги: kirillpanfilov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Было бы враками сказать, что с тех пор я умница и веду себя так, словно я – это просто я. В тот момент я возненавидела весь свет и отдельно Виктора. Я довольно глупо смотрела, как он уходил от меня в закат навсегда. Я обвиняла всех, кроме себя. Через несколько недель, перечитывая свой же дневник, я отчётливо осознала, какая я дурочка с большой буквы. В выпускном классе мы с Виктором, впрочем, премило танцевали вместе, напились сладкого вина и, кажется, целовались, но потом очень быстро выветрились друг из друга, едва поступив в университет. Я настолько поумнела к выпускному, что поблагодарила его за своевременный урок. Он выпил ещё бокал шампанского и ответил, что спать хочется, а ещё весь вечер веселиться. И ушёл в ночь. Серьёзный был молодой человек, и иногда я по нему скучаю.

Дашенька в незначительном, но цветастом платьице по своему обыкновению сидела на полу, вытянув на полкомнаты загорелые ноги, и внимательно слушала меня. Выводы она сделала совершенно верные:

– После третьего бокала шампанского даже старые враги кажутся вполне симпатичными. Но я всё равно вас поняла. Будь собой, не изображай из себя невесть что, потому что люди поверят. А вдруг, если я буду изображать умницу и красавицу, люди как раз и поверят?

– Ты хочешь, чтобы я тебе опять наговорила приятных вещей.

– Конечно, Кристина Робертовна! Вы мой кумир, я ведь сто раз говорила.

– Двести.

– Ну, пусть двести,– миролюбиво согласилась она.– Зато я теперь знаю, куда я буду поступать.

– Куда?

– На факультет шпионажа, конечно. Если есть хоть маленькая вероятность, что вы там будете преподавать, то я не могу упустить этого шанса.

– Буду. Уже договорились, как приеду, бумажки подпишу.

– Отлично. Я буду ходить и задирать нос, что вас знаю, и мне все будут завидовать.

– Почему это тебе все будут завидовать?

– Потому что в вас все повлюбляются, уж будьте уверены,– пожала плечами девочка.– И будут просить меня устроить с вами свидание.

– Ну, в школе что-то за мной толпы поклонников не ходили.

– Ага, ага,– покивала Дашенька.– Ни Принцесса, ни Зомбий Петрович. Вообще ни разу и никто. И охранник краснел, когда вы мимо проходили. И мальчишки на партах ваше имя пишут раз в полчаса. До сих пор, прошу заметить, в летнюю практику. Потом стирают и снова пишут. Как барышни в девятнадцатом веке. И директриса вас терпеть не могла, а это главный показатель.

– Хватит меня смешить! – Я улыбалась так, что болели скулы.

– Да я просто заранее скучаю. У вас поезд уже через час, да?

– Да, пора уже собираться. Беги домой.

Девочка вскочила с пола.

– Кристина Робертовна, можно, я вас обниму?

– Как будто я хоть раз говорила «нет»,– я снова улыбнулась.

Дашенька крепко обняла меня, не глядя нащупала ногами босоножки в полутёмной прихожей и, помахав мне рукой, ушла.

2.

Буду учить их мимикрировать под французов, подумала я, устраиваясь на своём месте в середине вагона. Благо, с французами я знакома не понаслышке. Я была очень удивлена, когда меня пригласили работать на факультете шпионажа и сыскного дела – преподавать французский язык. И многозначительно пояснили: настоящий французский, а не по учебникам. Раздолье; и смутные опасения, смогу ли я. Но опасения жили во мне секунд шесть: авантюризм победил.

Я расправилась с постелью и полотенцами, поставила сумку вниз и тут же заварила себе кофе. На сутки с лишним нужно приучать себя к растворимому. Я взбила кофе с сахаром, капнув туда горячей воды, и добавила какао. Кипяток из титана, по ощущениям, был градусов под двести, и я опасалась расплескать ароматный кофе на голые пятки пассажиров. Почему-то люди в поездах всегда длиннее или толще, чем лавки, и компактные исключения вроде меня крайне редки.

Соседи, заворочавшись от аромата кофе, сначала настороженно принюхивались, а потом стали инстинктивно разворачивать шуршащие пакеты с курицей, яйцами и пирожками, повально наливать чай и раскладывать редиску с помидорчиками. В вагоне воцарились уют и гастрономическое умиротворение. Проводницы сердито бегали по вагону и ворчали, что кипятка на вас не напасёшься, а потом все туалеты займут. Я заметила, что проводницы сегодня не из тех, на кого хочется любоваться.

Свет в вагоне выключили раньше, чем я дочитала восьмую главу в книге про учительницу французского. Я сердито засопела и пошла за чаем. А что ещё делать, так рано спать я не привыкла. Проводница материализовалась из небытия и ещё раз напомнила о пользе экономии. Я упрямо налила горячей воды и, купая в ней пакетик с чаем, на ощупь отправилась обратно. Путь от моего места до титана с кипятком занимал тридцать два шага, я успела это выяснить ближе к полуночи. Обратно гораздо быстрее, потому что приходилось спасаться от внимательных проводниц. Меня в красных шортах и белоснежной маечке оказалось очень легко запомнить.

Надо мной проживала очень милая семнадцатилетняя девушка с бесконечными ногами, изящными руками и строгим личиком. Она взяла с собой в дорогу ботанический атлас и плюшевую собачку. Напротив – широкий в талии усатый мужчина, папа этой самой девушки и ещё одного беспокойного молодого человека лет девяти. Молодой человек успел два раза чуть не свалиться с верхней полки на усатого папу, но невозмутимый папа вовремя заталкивал его обратно наверх. Время от времени он снабжал детей едой в специально упакованных пакетиках – чувствовалась заботливая женская рука, или даже две, собиравшие всех в дорогу. Пока ещё не все заснули, я любовалась на девушку-соседку, прекрасную и высокую, как гладиолус, и на молодого человека, который слишком часто ходил за чаем мимо наших мест.

3.

В полуночной темноте в проходе возникла старушка. Она терпеливо тащила на выход огромную тяжёлую сумку. Первым моим порывом было вскочить и помочь ей, но внезапно я помимо своей воли подумала, что как-то очень спать хочется, и где вообще мужчины в вагоне, и осталось ей совсем немножко до выхода.

Спустя четыре минуты старушка возникла в том же направлении, но с другой сумкой, поменьше. Бедная, набрала тяжестей, медленно подумала я, задрёмывая и стыдясь того, что не встаю и не помогаю. К третьей сумке я пересилила себя и помогла донести вещи до выхода. Что можно было везти такого тяжёлого, как не слитки свинца и чугуна, не знаю, но сумка оказалась не последней. Пока я спускала поклажу на перрон полустанка, старушка принесла ещё одну сумку, средней тяжести. В точности такую, какая была у меня. Я не поверила. Но, спуская сумку вниз, запустила пальцы в боковой карман и нащупала свой паспорт. Вот же неугомонная старушка. Я не знала, сколько поезд будет ещё стоять на полустанке, поэтому забросила свою сумку назад и скорее кинулась к проводнице, пока хрупкое создание отправилось за очередной добычей. Проводницу я еле добудилась, и мы успели конфисковать у старушки все вещи (кажется, даже её собственные) и оставили на перроне.

Поезд тронулся. Бабушка одиноко и покорно стояла на пустом и узком перроне, и мне было по-дурацки жалко, что из её авантюры ничего не получилось.

4.

Наконец, глубоко за полночь, я засыпаю, и мне снится сон, который я вспоминаю потом в деталях, как вспоминают любимый фильм.

Я сижу голышом на своей полке в вагоне, закутавшись в простыню. Свежий ветерок из поднятого окна шевелит мне волосы и остужает ноги, на которые не хватило белой простынки. Вагон почти пустой, и передо мной, как на лекции, ходит Шахимат с указкой и кусочком мела, а за ним классная доска. Он говорит мне что-то и рисует на доске формулы, которые не имеют отношения к его речи – это просто для развлечения. Он читает лекцию на латинском языке, но слова я запомнила на русском; не знаю, как так вышло. Шахимат выпил слишком много рома, и его язык заплетается. Чтобы это не было так заметно, он и перешёл на латынь:

– В нашем мозге хранится вся информация, которая только может быть. Обо всех фактах прошлого, настоящего и будущего. Обо всех вещах и людях. В нас живут миллионы других людей, и иногда их можно разбудить в себе. Но вся эта информация – как замороженные фрукты в холодильнике, закодирована специальным образом. Эта информация не пригодна к использованию, пока крестики и нолики не сложатся в нужную картину. Ассоциации, сны, прочитанные книги – всё делает своё дело. Иногда нам снится то, что будет, мы просыпаемся и удивляемся. Иногда видим во снах фантастику, которая для кого-то – реальность. Во снах мы можем говорить друг с другом, если находим способ, и иногда просто приходим во сны друг к другу. У нас в мозгу уже всё есть. В человеческой голове так плотно всё зашифровано, что можно восемь раз уместить всю информацию подряд, и ещё место останется. Из-за того, что там всё так плотно, мы и не находим ответы сразу на все вопросы.

Шахимат, как и в моём школьном детстве, любит ходить из угла в угол, пока что-то рассказывает. Он быстро шагает по вагону из конца в конец, и мне очень сложно следить за ним – приходится вертеть головой так, что простынка постоянно сползает с плеч и коленок, и Шахимат наконец замечает:

– Кристина, вы что, голая? Немедленно вон из класса! Простыни сдать в гардеробе! – до ужаса знакомый высокий голос.

Он распахивает для меня вместо двери окно, но слишком сильно, поэтому сам вываливается наружу, в тёмную ночь, и я, вздрогнув, просыпаюсь.

Все мирно спят. К счастью, я немного одетая и даже укрытая покрывалом. Освещение тусклое, под потолком себе под нос. Девушка-соседка чувствует себя как дома, потому что её босая нога свесилась с верхней полки, и я испытываю непреодолимое желание её пощекотать. И не удерживаюсь, конечно. Девушка вздрагивает, убирает ногу и пытается рассмотреть в полумраке, кто это. Я уже мастерски прикидываюсь спящей, но со второй верхней полки раздаётся тихий смешок. Я сама едва сдерживаю смех и изобретательно посапываю в совершенно расслабленной позе. Через полчаса, впрочем, я снова отправляюсь за чаем. Во тьме я вижу на чашке соседки бордовый подтёк. Это значит, что она любит красный чай, но не любит мыть за собой посуду. А утром я сижу у себя на покрывале, поджав ноги, мы все вместе играем в карты, и девушка незаметно пытается меня пощекотать, не зная, что я не боюсь щекотки. Это моя секретная суперспособность.

Мы проезжаем станцию Гремячий Ключ, и я пытаюсь вспомнить, откуда у меня в голове это название и почему оно кажется таким знакомым. Следующий полустанок называется Ключищи, а потом – Малые Ключики, и это нас всех смешит.

Мы несёмся на такой скорости, что телефон совершенно не ловит сеть. Быть вне связи забавно и немного пугает, особенно когда поезд начинает издавать такие звуки, словно оперный хор привидений бродит по пустому замку и пробует голосовые связки. В один момент связь неожиданно появляется, и мне приходит сообщение с неизвестного номера: «Сегодня меня забрало счастье». Я не знаю, как к этому относиться, поэтому мы наперебой придумываем историю, когда телефоны решают поговорить со своими владельцами, но пишут всякую чепуху.

Девушка – Юля – угощает меня мандариновым чаем и изумляется, узнав, что мне не семнадцать лет: она говорит, что я выгляжу, как её ровесница. Я оставляю ей свой адрес и приглашаю в гости.

5.

Я люблю поезда за то, что они меня привозят туда, где встаёт солнце; или нежный вечер заливает улицу медовым цветом; или в ночи восторженно вопят цикады и сверчки; привозит в моменты, которые я пробую на вкус, а остальные при этом спят или бегут по делам.

Я вышла из вокзала и села на лавочку в сквере неподалёку. Приземистое и красивое здание с надписями на трёх языках было золотисто-розовым от огромного оранжевого солнца; небо расступилось, и облака осели на горизонт; деревья, звенящие на ветру зеленью, были апельсиновыми на просвет. И все люди – загорелыми по-мексикански, в красную медь и бронзу. Резные деревянные лавки, оправленные в нагретый ажурный чугун. Бордовая трава, пробивающаяся между плитками дорожек в сквере. Город встретил меня так тепло, как только мог.

Я выключила телефон. За секунду до того, как погас экран, я увидела, что мне пришло какое-то новое сообщение. Но решила быть сильной и не поддаваться любопытству. Положила телефон в сумку и включила второй, номер которого никто не знал. Нашла небольшой отель совсем неподалёку, познакомилась с приветливым юношей-администратором и тут же отправилась в душ. Стоя под прохладными струями воды, я старалась выбросить из головы вообще всё. Шахимата. Работу. Девушку-попутчицу по имени Юля. Своих учеников. Это сложнее всего. Студента-сыщика. Платежи, которые я забыла сделать перед отъездом. Зомбия Петровича. Менеджера в издательстве. Невкусный кофе на одной из утренних промежуточных станций. Влада (я поморщилась). Прямо так, по пунктам: вспомнить и выкинуть из головы, чтобы не мешало.

Раз в год, иногда чаще, я отправлялась на несколько дней в Другой Город. Каждый раз он был новым. Я ничего не читала о нём заранее, только узнавала про вокзалы и гостиницы. Мне не нужны были достопримечательности – я знала, что на месте в центре города я узнаю всё. Я не хотела встречаться с людьми из этого города, с которыми я переписывалась или которых знала случайно. Мне нужен был только город и его незнакомые жители. Город мог быть маленьким или большим. У каждого был свой вкус и аромат. У каждого было своё понятие простора и ширины улиц. В каждом по-своему относились к остановкам, билетам, кино, ночному распорядку суток, туалетам и надписям на стенах. В этом городе все автобусы оказались жёлто-зелёными, а трамвай был только один, ходил по центральной улице с раннего утра до полуночи, а потом затихал устало и чуть обиженно. Ему хотелось юных и прекрасных девушек, но его населяли днём сварливые старушки, догадалась я.

Плескалась вода, и я пошла на запах – услышала её я, конечно, гораздо позже, спустя четыре улицы, а аромат воды я всегда ощущала издалека. В этот раз я взяла с собой и фотоаппарат. Я вспомнила, как измучила консультанта в магазине, когда выбирала себе фотокамеру. У меня оказались настолько непривычные для него представления о том, какая должна быть камера, что от отчаяния мы рассматривали даже глубоководные модели ядовито-голубого цвета. Но остановились на очень компактной и очень чувствительной. Мне наказали беречь её от пылинок, кружащихся в воздухе, и от завистливых взглядов свадебных фотографов. Я послушалась, а ночами перелистывала скопившиеся снимки. Ночью и утром фотоаппарат снимал акварельно, а вечерами золотисто. День он мог превратить в Ренуара, если мы с ним сходились во мнениях.

Я нашла спуск к реке, разулась и села так, чтобы пальцы ног едва касались поверхности воды. Свежий вечерний ветерок пытался взъерошить гладь небольшой реки, и тогда брызги доставали до моих колен. Я придерживала подол синего короткого платья, смотрела на огни на противоположном берегу – двадцать метров от меня – и впитывала запахи выпечки и тихую музыку откуда-то из кафе.

Мимо прошла взволнованная стая подогретых молодых людей, но меня они не заметили. Кажется, факультет шпионажа благотворно влиял на меня. Через несколько минут я встала, взяла босоножки за кожаные ремешки и тихо пошла вдоль реки. Остановилась и сфотографировала одинокого молодого человека, классически ждущего с тремя небольшими розочками под светящимися часами. Судя по его спине, ждал он уже долго. Я обулась и прошла мимо – тротуар был только один.

– Девушка!

Я обернулась.

– Это вам,– он протянул мне цветы.– И доброго вечера. Только по Добровольской не ходите, там сейчас шумный бар. Лучше по Радиационной – это чуть левее,– он показал рукой.

Я улыбнулась и сказала:

– Спасибо.

Он кивнул и вскоре скрылся за поворотом. Я нашла улицу со странным названием – она действительно оказалась тихой и приятной. У стены стоял велосипед с пустой корзинкой на руле. Я рассматривала свои цветы в свете неярких фонарей. Стащила целлофановую обёртку, чтобы ощущать цветы руками. Его избранницу звали Сельмой, была она из Швеции, и сейчас поезд уже деловито уносил её в родной Мальмё, например, поэтому юноша не мог дозвониться, думала я, чтобы цветы не пахли разочарованием. Хоть цветы и не были мне предназначены изначально, но подарил он их искренне, поэтому их и не хотелось выкидывать.

Светать начало совсем рано, и я отправилась в отель.

6.

Я не могла уснуть. Было очень жарко, я сняла с себя всю одежду; я вспомнила сон про лекцию Шахимата; мне в мысли лезли сообщения, которые я не прочитала; мне представлялось, как студент-шпион, узнав, где я, лезет ко мне в комнату по водосточной трубе, а Влад караулит со стороны улицы, перекрыв все выходы; я промучилась час, приняла спасительный душ и отправилась на поиски круглосуточного бара. Он нашёлся в трёх минутах от отеля. Я вообще очень удачно выбрала место. Не считая хмурой девушки-администратора, которой я сдала ключи, мне нравилось всё: никаких вопросов, чистота и тишина.

Заказав лёгкий коктейль, я села у самого окна и стала смотреть на пустынные улицы, залитые предутренним светом. Проехала поливальная машина. Я любила её звук уже много лет, и тут он мне показался приятным и родным. Пробежала деловитая собака, высунув язык. В баре играла тихая фортепианная музыка. Только спустя десять минут я поняла, что музыка живая: в недрах бара, в полутьме, сидел человек и играл что-то незнакомое и спокойное. Лица его не было видно. Мне принесли коктейль, и я тянула его из трубочки целый час, не хмелея, а только успокаиваясь. Когда я уходила, музыкант всё ещё играл.

Я вернулась в отель, кивнула девушке-администратору, пьющей кофе, разделась в номере и мгновенно уснула.

7.

Только на пятый день мысли о людях моего города забились в уголок и дали мне спокойно наслаждаться моим временным местом обитания. Я встала рано утром, прошлась по безлюдным улицам и спустилась к реке. Было свежо, и поэтому я надела рубашку и джинсы вместо привычного открытого платья. Я шла, иногда фотографировала, улыбалась флегматичным ранним рыбакам и уступала дорогу сосредоточенным спортивным девушкам, устроившим утреннюю пробежку.

Перекусив в кондитерской «С маком», я взяла пару рогаликов с собой, вышла на улицу и столкнулась нос к носу с Зомбием Петровичем. Он несколько мгновений смотрел на меня, а потом по своему обыкновению сделал попытку улизнуть. Но я схватила его за рукав:

– Вы за мной следите, да? Почему я даже в чужом городе…

Но тут он очень ловко выскользнул из куртки и торопливо пошёл прочь. Я в сердцах швырнула куртку на газон, и упала она как-то подозрительно тяжело.

– Телефон! – крикнула я вслед.– Телефон хотя бы заберите.

Я подняла куртку и протянула её Зомбию Петровичу. Он взял осторожно и неожиданно проговорил:

– Я не нарочно, честное слово. Но я металлический, вы же помните, а у вас внутри магнит, очевидно.

Я улыбнулась:

– Вы же у мальчишек вели, это они про вас так говорили.

– Ну да.– Он вдруг тяжело вздохнул.– Но вообще я сбежал. Честно. Я устал от него.– Я поняла, от кого.– Он себе выбирает персонажей с очень тяжёлым характером, а сказывается всё на ассистентах.

– Вы тоже там работаете?

– Ну да… Взял отпуск, отдохнуть. Уехал туда, где гарантированно никто меня не знает.– Он выглядел одновременно и несчастным, и забавным. Я достала из кармана рогалик в бумажном пакетике и вручила Зомбию Петровичу. Потом неожиданно для себя обняла его, развернулась и быстро зашагала по улице Седых Фонарщиков.

Завтра утром уже обратный поезд, а мне требовалось провести этот день наедине с городом.

========== 9. Шахимат и запах полыни ==========

За окном дождь шумел бескомпромиссно, и так грохотало, что я сидела с выключенным светом, укрыв ноги синим пледом, и ждала, пока хотя бы немного стихнет. В окно было видно, как в свете ночных фонарей струи дождя разбиваются о подоконник на миллионы осколков. Телефон мигнул и погас. Пришло сообщение от Даши: «Я ушла из дома». Я попыталась дозвониться, но телефон уже был выключен. Я знала, куда она может отправиться, поэтому не особенно волновалась. Потом очень похожее сообщение пришло от Оли. «Я решила уйти из дома. Не могу больше. Собираю вещи…»

Да что это за дождь такой, подумала я, и беспокойно сделала себе Очень Тонкий Бутерброд. Но ингредиентов снова оказалось слишком много, поэтому бутерброд получился толстым.

Через несколько минут я всё-таки дозвонилась до обеих девочек.

1.

Двери отделения банка раскрылись, и мне навстречу вышла невысокая девушка с азиатскими чертами лица. Сначала я обратила внимание на рост – на полголовы ниже меня; потом на губы – тщательно прорисованные, идеальной формы и в меру пухлые – настолько, чтобы уже могли сводить с ума, но не казаться вызывающими; потом на аромат… Когда она прошла мимо меня, я оказалась в нежнейшем облаке её аромата, едва сладковатого, вечернего, беспокоящего – как будто язык и нёбо ощутили начинку конфеты, клубнично-вишнёвую, растворяющуюся в коктейле цвета заката. Шахимату бы она тоже очень понравилась; я ощутила беспричинный укол ревности.

Нацуко; ей бы пошло это имя.

Девушка достаёт телефон, проходя мимо меня; ждёт, пока возьмут трубку; и говорит негромко:

– Привет, Султан. Это Нацуко. Я сегодня только вечером буду работать.

Я останавливаюсь и смотрю ей вслед. Не преследовать же её? Я чувствую себя глупо.

У Нацуко очень мягкий и нежный голос.

2.

Подруги – чуткие существа. Когда рассказываешь об очередной напасти, они с готовностью встают на твою сторону и морально, хоть и заочно, уничтожают обидчика полностью. «Да он вообще сволочь!»

Мужчины в этот момент непонятно зачем пытаются рассуждать логически или, хуже того, молча стараются решить ваши проблемы делом, никак не поддержав словом.

Марина – девушка в восьмой степени, цвет цвета девичьего, самый сок женственности, таинство и откровение в одном флаконе. Она в жёлтом и прозрачном, босая, сидит на краю фонтана, хохочет от щекочущих брызг и рассказывает, как её зовут замуж на все четыре стороны, а она всем четырём отказывает. На локте алая царапина, а на коленке синяк – вчера разговаривали с Третьим. Кажется, его зовут Ибрагим, и это она ещё легко отделалась.

Мы пьём кофе, которое нам почему-то безвозмездно подарил кофейный автомат – с французской ванилью – и лелеем планы, как всегда коварные, но радужные.

Когда толпа зрителей – всё больше мужчин и юношей – уменьшается, мы вполголоса обсуждаем ситуацию со школьницами. Марина предлагает ехать вместе. Я предлагаю ей оставаться на связи и вызывать подкрепление, если что. Марина обещает подготовить свой чемоданчик с боеприпасами, складную пещеру и карманный комплект выживания в условиях обратной стороны Луны.

3.

Я решила зайти в книжный магазинчик, в котором не была сто лет и два месяца. Он находился в полуподвальном помещении и назывался «Путь в никуда». Владелец его, мужчина с плотным животом и кудрями до плеч, был человеком с юмором. На входе – небольшой зал, где стояло несколько стеллажей, а за кассой обычно скучала девушка с недопитой чашкой кофе. Зато за занавеской было ещё три зала, в которых можно было жить: там пахло старыми книгами, португальскими кораблями и дорогим вином. Полки с книгами уходили в перспективу, теряясь во мгле. Я так и не обошла все залы.

В этот раз меня что-то насторожило. Вместо привычной скромной вывески я увидела сияющие буквы «Все книги». Из помещения доносилась музыка. Я, немного помедлив, вошла. Музыка в книжном магазине была почти оглушающей. Здесь всё переоборудовали: вместо перегородок я увидела огромный сверкающий зал, залитый светом; музыка время от времени прерывалась жизнерадостным мужским голосом в записи: «Все книжные новинки! Успей купить! Семьдесят пять оттенков сиреневого! Новые приключения гоблинов в Пекине! Третья часть Алисы в стране чудес!»

Я в нерешительности остановилась.

– Вам чем-нибудь помочь?

На меня налетели сразу трое консультантов, но первой успела девушка с горящими глазами.

– Да,– сказала я.– Позвольте мне самой выбрать что-нибудь.

– С удовольствием,– восхищённо воскликнула девушка.– Давайте я провожу вас в отдел новинок. Вот он, совсем рядом с вами!

Так не бывает в книжных магазинах, подумала я. Только в книжных обычно люди говорят вполголоса, а консультанты ведут себя скромно и ненавязчиво.

– Я справлюсь,– я попыталась улыбнуться. Не получилось.

– Давайте я покажу вам…

Я развернулась и вышла из магазина. Ещё один уголок моего города умер для меня.

4.

В общем, я долго сдерживалась, но решила поехать. Обе девочки написали мне, что они на даче у родителей Даши; держат военный совет, как поступить дальше. Я деликатно спросила, стоит ли мне приехать. Удивилась, когда мне сказали, что пока не надо, но не стала настаивать.

Вечером я не выдержала, вызвала такси и очень туманно объяснила, где находится дача. Таксист, к счастью, понял, я бросила на заднее сиденье рюкзак с необходимыми вещами, а сама села рядом с водителем.

Мне казалось, я точно запомнила описание, когда Даша искала для меня временное убежище. Но дача казалась пустой и необитаемой.

Хуже того – таксиста я уже отпустила, и он тут же умчался.

Я обошла дачу кругом. По карте всё совпадало, вплоть до раскрашенной куклы Барби вместо мини-пугала на заднем участке.

Я совершила преступление: открыла одно из окон на первом этаже и забралась внутрь; хорошо, что у меня хватило ума надеть рубашку, джинсы и кроссовки. Внутри было не просто пусто: я заглянула на кухню и в ванную и сразу же поняла, что тут никого не было с прошлого года. Впрочем, это было ясно и по запущенному саду. Я озадаченно присела на табуретку и стала советоваться сама с собой. Денег в кармане было ещё достаточно; я позвонила в службу такси снова, но мне сказали, что в такую даль время ожидания – почти полчаса. Всё это мне начинало не нравиться.

Через сорок минут я позвонила в службу такси уточнить, как дела. «Прогнозируемое время ожидания – тридцать минут». Я вздохнула и вышла на улицу. Тоже через окно, разумеется.

Неизвестно почему, но я просто пошла по дороге в обратную сторону, беспечно подумав, что в телефоне у меня всё равно есть навигатор, а значит, не пропаду. До вечера было ещё далеко, но небо как-то подозрительно хмурилось. Ни Даша, ни Оля, ни даже Марина не брали трубку.

5.

– Вороны так по-дурацки кричат,– засмеялась девочка.

Я коснулась губами её лба, чтобы пощупать температуру. Ничего критичного, немного повышенная. Но никаких криков ворон я не слышала. Вокруг была предгрозовая тишина, и мне нужно было найти любое место, чтобы мы не попали под ливень.

Закаркали вороны. Я удивлённо поглядела на девочку.

– У меня перед дождём почему-то слух обостряется,– объяснила она.

Я снова звоню Марине. Она снова не отвечает.

И я снова звоню Оле. Её телефон по-прежнему отключен.

Мы с девочкой направляемся в сторону небольшой рощицы. Уже падают редкие капли, а небо стало совсем тёмным. Я время от времени гляжу в экран, но на нём всё без перемен.

– Сейчас она вам позвонит,– и девочка успокаивающе проводит мне ладошкой по плечу.

Наконец звонит телефон; я хватаю трубку; в этот момент становится нестерпимо ярко от вспышки молнии, и телефон выключается прямо у меня в руке.

Гром грохочет так, что Даша зажимает уши ладонями, а я не успеваю.

И наступает чёрно-белая тишина.

Зато отчётливо пахнет полынью. Горький и приятный запах.

6.

Даша доела шоколад и облизала пальцы. Я бы хотела точно так же сделать, но стеснялась. Даша улыбнулась мне и достала из рюкзачка влажные салфетки.

Гроза закончилась удивительно быстро. Мы выбрались из густых ветвей, дошли до дороги и пошли по обочине.

– Кажется, я знаю, где её искать. Тут есть такое заведение…

Через километр я наконец-то вижу то, о чём девочка мне пыталась втолковать. Небольшое приземистое здание. На входе висит табличка: «Белый кролик. Придорожное кафе».

То, что всё черно-белое, не слишком мешает. В такую погоду краски природы не такие уж привлекательные. А вот то, что я слышу девочку через слово, ужасно мешает. Правда, отлично слышу, как она непрерывно кашляет. Я непроизвольно нажимаю на уши ладонями, потом пальцами, но звуков не становится больше.

Я спускаюсь по ступенькам вниз, оступаюсь и с размаху лечу куда-то вниз; испугаться я не успеваю, потому что тут же больно ударяюсь локтём и коленом, а потом слышу дыхание. Достаю фонарик и сразу же вижу Олю.

Сначала мне кажется, что она без сознания. Я стою на коленях и встряхиваю её за плечи, едва осознавая, что делаю. Под ногами всякий мусор, и что-то больно впивается в мою коленку; но в этот момент Оля открывает глаза и улыбается. Говорит что-то, и я, сама себя не слыша, медленно отвечаю:

– У меня временно пропал слух, так что буду читать по губам, говори чётко.

Девочка старательно артикулирует слова, и я разбираю: упала, потеряла сознание, кажется, всё хорошо, нога болит. Я помогаю ей подняться, и через какие-то десять минут мы уже на улице; Даша, свернувшись комочком, сидит на самом пороге. Я хочу осмотреть Олину ногу, но слышу:

– Такси приехало.

И правда: рядом с заброшенным кафе тёмно-синяя машина с шашечками. Спустя мгновение я понимаю, что я слышу и голос Даши, и тихий стон Оли, когда она наступает на подвернутую ногу, и шум ветра.

На мгновение в голове мелькает злорадная, но несправедливая в целом мысль, что из мужчин-таксистов никто не решился ехать в такую глушь в грозу; это потому что за рулём очень молодая девушка. Таксистку я узнаю не сразу. В прошлый раз она была цветной и в коротком платьице; сейчас Нацуко чёрно-белая, в лёгкой куртке и в джинсах. Правда, аромат всё тот же, сладковатый, с клубнично-вишнёвым привкусом на нёбе: она выбегает из машины, и мы вместе бережно усаживаем девочек на заднее сиденье.

– В третью городскую?

– В третью городскую.

Эти фразы мы говорим с ней хором. И обе улыбаемся. Потом я сажусь на переднее сиденье, рядом с Нацуко.

Она едет так быстро, что я непроизвольно упираюсь ногами в пол, словно педаль тормоза в моём ведении. Но быстро привыкаю: ехать не так близко, дороги пустые, и скорость оправдана; правда, один раз нас немного заносит, и я краем глаза замечаю, как очаровательные губы Нацуко говорят что-то такое, не совсем приличное.

Я смотрю на девочек на заднем сиденье. Они обе спят. Это хорошо.

7.

Полуденное солнце заливает холл, где я сижу; зеркальный шкаф, я и операционная образуют равносторонний треугольник, поэтому в зеркальный шкаф я прекрасно вижу, что происходит в операционной. Похоже, такое преимущество есть только у меня: я одна на крошечном диванчике. Впрочем, не знаю, считать ли это преимуществом.

С другой стороны, игра разноцветных бликов на окне мне ужасно нравится, учитывая, что цветное зрение вернулось ко мне только час назад. И то не совсем.