Текст книги "Ночная музыка на пустынной дороге (СИ)"
Автор книги: kirillpanfilov
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Комната как с картинки. На стене фотографии с моря и из кафе. На столе графин с водой, фотоаппарат в форме лисички и стопка разноцветных блокнотов. Кровать даже в растёрзанном виде кажется аккуратной, на розовой наволочке вышивка «Хелло Китти». Трогательно. Это школьница? Я размышляю, не пролистать ли мне её дневник. Это нечестно, но действенно. Но потом я вижу на этажерке тонкий ноутбук. Даже он бледно-розового цвета. Я сажусь с ним на постель, скрестив ноги, включаю его и внимательно смотрю на поле для пароля. Как я могу подобрать пароль для девушки, о которой ничего не знаю? Я наугад ввожу несколько глупостей: всякие милые слова и имена симпатичных исполнителей. Потом размышляю и ввожу названия корейских поп-групп. Тоже не то.
Меня осеняет. Я просто закрываю глаза и набираю пароль. И он подходит. Мышечную память не обманешь. Наверняка девушка столько раз набирала этот пароль на клавиатуре, что её пальцы заучили эти движения до автоматизма. Я довольна.
Через полчаса я знаю очень много. На ближайшее время я Юля, а не Кристина. Я заканчиваю одиннадцатый класс, очень много внимания уделяю учёбе. Это приятно: люблю умных девушек. Хорошо, что я умная. Мама в Соединённых Штатах на ближайшие три месяца, папа директор какой-то малоизвестной фирмы, работает, себя не щадя. Я узнаю всё о своих подругах, успехах в учёбе. Выясняю, что мне нравится: от любимых цветов (это нетрудно) до предпочтений во внешности молодых людей. Я не ем сладкого. Я вообще избегаю еды. Вот это неприятный сюрприз. Каждое утро я отправляюсь на пробежку – вот почему спортивный костюм уже приготовлен.
Из закрытого электронного дневника я узнаю любопытные мелочи: сегодня должна была состояться встреча с неким Юрой, который уехал из родного города семь лет назад. Пожалуй, это придётся отложить. Я совсем не знаю, о чём говорить с этим Юрой. Тем более с моим неудачным опытом свиданий. Сколько лет было этой девочке тогда? Десять. Она ждёт и скучает с десяти лет. Поразительно. Тем более я не имею права подводить её. Хоть бы не встретить этого Юру, будь он неладен. Почему именно сегодня-то?
Телефон у девушки заряжен. Я пытаюсь дозвониться самой себе ещё несколько раз. И снова безрезультатно. Просто короткие гудки.
Больше всего меня удручает то, что я сейчас нахожусь в шестнадцати часах езды от своего дома. Сначала я не поверила, но электронные карты на телефоне и на компьютере подтвердили это. Не могу сказать, что это подействовало на меня воодушевляющим образом. Босиком, в трусах и короткой майке, я брожу по дому и запоминаю детали. Холодильник полупустой. Тут следят за фигурой. Я нахожу в морозилке остатки пельменей, варю их и с аппетитом уплетаю. От переживаний голод разыгрался не на шутку.
Проще всего сейчас сесть на какой-нибудь ранний поезд и ехать прямиком к себе. И молить всех возможных богов о том, чтобы Юля не сделала ровно то же самое. Я заплетаю отросшие пряди в короткую косичку, чтобы не мешались.
В тот момент, когда я надеваю вместо условной майки просторную серую футболку, хлопает входная дверь, я подпрыгиваю и скорее натягиваю спортивные штаны.
– Дочь, я пришёл!
Логично, что это её папа. Услышав мою возню, он не стал тихо пробираться после ночи вне дома. Интересно, он действительно работал до утра или провёл ночь немного более изобретательно?
– Будешь со мной завтракать?
Я высовываю нос из комнаты:
– Пап, я скоро на пробежку, потом позавтракаю.
Звучит, кажется, правдоподобно, потому что он смотрит на меня одобрительно:
– Ладно, тогда не жду тебя, я через полчаса снова убегаю.
Запаха пельменей, к счастью, он не почувствовал, а посуду я вымыла.
– Окей.
Это любимое словечко Юли, я уже выяснила.
– В холодильнике остатки салата и ветчина,– говорю я, натягивая толстовку поверх футболки.– И чай я заварила.
– О, точно. Спасибо, дочь.
Папа доволен. Удивительное ощущение. Он не сказал ничего особенного, но у него очень тёплый голос. Я кидаю в рюкзачок телефон, деньги – все, которые нахожу. Дневник не трогаю. Почему-то мне это кажется нечестным – читать бумажный дневник, хотя в сети я прочитала о ней всё, что могла. Не поддаюсь соблазну и кладу на место маленький розовый ноутбук. Нахожу несколько батончиков мюсли, сухие хлебцы и бутылочку воды. Кладу с собой пару смен белья и запасную одежду – аккуратная Юля уже приготовила её в целлофановом пакете. В кармашках много полезного, я инспектирую их и остаюсь довольна. Беру с полки первую попавшуюся книгу и тоже укладываю её с собой. Рюкзак получается увесистым, но куда деваться.
– Всё, я побежала.
– А поцеловать папку?
Ох. К этому меня жизнь не готовила.
Я забегаю на кухню, чмокаю его в щёку, чувствуя себя ужасно неловко. Потом мы с улыбкой машем друг другу, я тайком хватаю в комнате рюкзачок и обуваюсь в прихожей. К кроссовкам хорошо бы носочки, но их я не нахожу, а я и так копаюсь слишком долго.
– Пока-пока!
Я вылетаю на улицу, бегу по аллее так, чтобы меня не было видно из окон, останавливаюсь отдышаться и понять, где вокзал. Навигатор на телефоне задумчив и нетороплив, но добрые прохожие показывают мне путь.
Городок совсем небольшой, и уже через двадцать минут я на перроне, залитом солнцем.
Нужная электричка – почти через пять часов. Я тихо ругаюсь, изучая расписание. Автобусная станция тоже ничем не радует, и я снова уныло плетусь на вокзал. Покупаю билет и человеческую провизию с собой в дорогу – чипсы, растворимую лапшу и слоёные пирожки, а то на мюсли и хлебцах я скоро впаду в депрессию; долго брожу по второму этажу вокзала, где книжные развалы, а потом иду в зал ожидания, сбрасываю кроссовки, устраиваюсь с ногами на лавке и достаю книгу. «Декамерон» Джованни Боккаччо. В общем, Юля девушка не промах. Ладно, я ведь прочитала из книги всего пару новелл, когда готовилась к экзамену; буду восполнять пробелы в образовании. Через полчаса я возмущаюсь чуть ли не вслух: во всей Италии эпохи Возрождения, кажется, не осталось ни одной барышни, которая бы не изменяла своему престарелому мужу. Зачем замуж-то выходили? И монахи слишком прыткие. Я ворчу, поедаю мюсли и продолжаю читать, потому что делать больше нечего. Зачитываюсь, забываю о времени, а потом понимаю, что до моей электрички шесть минут.
– Чёрт!
Я второпях зашнуровываю кроссовки, хотя готова бежать босиком, хватаю рюкзак и, стараясь никого не сбить с ног, мчусь к своему перрону. К новому имени я ещё не привыкла, поэтому, когда меня окликают, а потом ещё хлопают по плечу, я удивлена. Я резко торможу, не верю своим глазам: Юра! Почему в этой толпе я встретила именно его, это романтическое воспоминание несчастной Юли? Я бормочу что-то вроде «прости, сильно занята, давай потом созвонимся» и бегу дальше. Молодой человек озадаченно ставит чемодан на землю и провожает меня взглядом. Это я вижу уже из окна отъезжающей электрички.
========== Перрон, залитый солнцем ==========
Несмотря на восемь часов в поезде, Юра чувствует себя свежим и бодрым. Он успел выспаться, всё съесть, дважды обыграть в шахматы соседа по купе, привести себя в относительный порядок, почитать и даже позаниматься испанским языком. Он опасается не узнать Юлю и пересматривает её фотографии на телефоне. Запоминает мелкие детали: горбинку на носу, черешневые глаза, короткие волосы. Родинка на щеке – он её помнит с детства. До прибытия остаётся несколько минут, и эти минуты в любой поездке самые длинные – уже не терпится сойти на перрон, обнять встречающих, размяться после долгого пути. Солнце заливает вагон, пассажиры, суетливо собираясь и доедая всё, что не доели, снуют по узкому проходу рядом с купе, переодеваются и бурно упаковывают всё в сумки; Юра не выдерживает, берёт чемодан и идёт к выходу, чтобы не мешаться под ногами.
Из раскрытых окон веет свежим, но в вагоне всё равно душно. Мимоходом Юра бросает взгляд в тусклое отражение в окне, поправляет волосы и ставит чемодан у ног. Перрон начинается неожиданно, и Юра во все глаза смотрит, чтобы не пропустить Юлю. Она знает, что он в седьмом вагоне. Томительные четыре минуты, и вот он выходит.
Знакомый запах родного города. Неуловимый и трудноопределимый, но настолько привычный и по-детски правильный, что в груди сжимается. В воздухе оттенки ароматов свежих овощей, прокопчённых шпал, жареных пирожков, ветра и камня.
Юра ставит чемодан рядом, потягивается и оглядывается. Весь перрон тёплый и уютный от утреннего солнца, и тени от столбов и линий электропередач мягко украшают вагоны, и даже люди в толпе кажутся добрыми и симпатичными. Потом лицо молодого человека озаряется улыбкой: навстречу бежит Юля. В детстве им всегда говорили, что с их именами в будущем им предначертано быть вместе. Судя по последним письмам Юли, это недалеко от правды. Юра радостно размышляет, будет ли уместным поцеловать её, или лучше только обнять? Всё же они не виделись семь лет… Девушка в серых тренировочных штанах и в толстовке с капюшоном, как будто только что с пробежки, разве что на плече рюкзачок. Но даже в такой простой одежде и с короткой смешной косичкой она выглядит чудесно.
Юра поправляет воротник рубашки и сильнее закатывает рукава. Он всегда носит рубашку с закатанными рукавами: одна из однокурсниц как-то поделилась с ним наблюдением о том, что девушкам нравятся мужские руки и особенно запястья. Юра решил, что это знание универсально. Он распрямляет спину, чтобы подчеркнуть мышцы на груди. Он храбрится, потому что ему нужно суметь как-то деликатно сказать Юле, что он сейчас встречается с другой девушкой. И всё равно ему ужасно хочется произвести хорошее впечатление.
Юля пробегает мимо, даже не взглянув на него.
– Юля? – голос противно сорвался, и он догоняет и ещё раз окликает её, погромче, и дотрагивается до плеча. Мысль об объятиях вылетела из головы.
Девушка оборачивается, явно нерешительно, видит, что молодой человек стоит рядом, подхватив чемодан, и умоляюще смотрит на неё.
– Юля… Ты что, меня не узнала?
– А, Юра… Извини, сейчас немного занята, потом спишемся.
И она, резко развернувшись, убегает дальше по перрону. Запрыгивает в электричку, двери закрываются, и электричка, набирая скорость, уезжает.
Юра несколько минут стоит, изумлённо вытаращив глаза. Потом часто-часто моргает, как будто что-то попало в глаз, шумно дышит и снова ставит чемодан на перрон. Он как-то по-другому представлял долгожданную встречу.
========== Холодный чай и тёплый душ ==========
Первым порывом было выскочить на улицу и куда-то бежать. Я с трудом вспомнила, что на мне ни грамма ткани, вжалась в неудобное старое кресло на высоких деревянных ножках, прижала губы к коленям и попыталась привести мысли в порядок.
Сейчас бы хорошо открыть дневник, написать там по пунктам, какие у меня есть предположения. Но в голове шумит, как будто я напилась ночью, и мысли путаются. Поэтому я перебираюсь в кровать, сворачиваюсь клубочком и занимаюсь тем, что мне кажется самым простым и действенным: снова лью слёзы. Подушка и так мокрая от духоты. Я переворачиваю её. Когда слёзы заканчиваются, я засыпаю, едва прикрывшись простынёй.
Просыпаюсь я уже к полудню. Все мыслимые встречи я проспала. Но почему-то после сна я уже думаю об этом спокойно. Я сажусь на кровати, потягиваюсь и решаю сходить в душ. От духоты потрескивает старый паркет, воздух стал осязаемым, а тело липкое. Очень душно. Я встаю, обнажённой подхожу к большому зеркалу и с любопытством рассматриваю себя. В солнечных лучах волосы почти горят, а глаза не просто изумрудные, а пронзительные. Мне, пожалуй, нравится то, что я вижу. А душ мне не нравится: тесный и очень старый, и вода едва тёплая. Правда, в такую жару и не хочется горячей воды.
Холодный чай приводит меня к мысли, что я ужасно голодна. Но сначала мне нужно кое-что понять. И я направляюсь в комнату: на краешке стола я видела аккуратную стопку тетрадей.
Через полчаса, осознав, что я не Юля, а Кристина, я сижу и смотрю в стену остановившимся взглядом. Мне хочется в клочки разодрать дневник в чёрной клеёнчатой обложке, но головой я понимаю, что он ни в чём не виноват.
Интересно, должна ли я написать про шестьдесят пятый раз сама? Или это должна сделать настоящая Кристина?
Я всё равно не могу поверить.
Нужно исследовать город.
Не забыть бы одеться, когда я выйду из дома. В чужом теле я не чувствую себя обнажённой. Я чувствую все прикосновения, но это как маска или космический скафандр.
Нужно не заблудиться.
Нужно найти и купить какой-нибудь дешёвый телефон, чтобы не заблудиться.
Есть хочу.
========== Любовь к городам ==========
Три часа дня, но небо хмурое, и кажется, что скоро вечер. Свет сквозь облака тёплый, почти персиковый – будет дождь. И пахнет скорым дождём; Яна вдыхает полной грудью. В руках у неё два пакета с гостинцами для Кристины, но она всё равно прибавляет шагу, чтобы успеть до дождя. Ей хотелось прогуляться неторопливо, но она рассчитывает это сделать, когда дождь уже пройдёт. Без тяжёлых пакетов это будет даже удобнее.
Гулять ночью после дождя – любимое занятие Яны. В этот момент и думается хорошо, и воздух в городе чистый и свежий. На аллеях красиво: асфальт красиво блестит под фонарями, листва тоже таинственно поблёскивает, и редкие машины даже добавляют умиротворения. О ночных прогулках девушки не знает никто. Мама не знает, чтобы не беспокоилась, а Кристина не знает, потому что наверняка тоже захочет; а Яне крайне необходимо бывать наедине с городом, большим и всегда звучащим. Иногда она разувается и, тихо ступая босыми ногами по влажному асфальту, ещё больше ощущает свою любовь к городу. Ей нравится бродить тёмными аллеями, выходить на широкий проспект, исследовать тихие улицы, засаженные деревьями, рассматривать старые машины, припаркованные у домов так давно, что, кажется, они скоро врастут в землю. Она покупает кофе в круглосуточной будочке, садится на скамью на тихой аллее, вытягивает ноги и любуется звёздами, если небо чистое. Звёзд в городе видно совсем немного, но тем приятнее за ними наблюдать. В посёлке она, чтобы быть ближе к щедрым россыпям звёзд, забиралась на крышу в одной ночной рубашке. Здесь приходится довольствоваться малым.
Яна бродит по тихим улицам, рассматривает старые пластмассовые игрушки и керамические горшки за едва освещёнными окнами; погружает ладони в ночные фонтаны или под струи воды, орошающей траву на газонах. Она фотографирует рассветные улицы. Заслышав чьи-нибудь шаги, она сливается с тенью на тихих улицах и рассматривает ранних прохожих. В мягких балетках её шаги не слышны никому. Она знакома с таким количеством людей, которые её не знают, что каждый раз поражается, встречая их днём или вечером – они совсем другие. Порой она гуляет в наушниках; в них звучат кельтские мелодии или тихий джаз, окарина и дудук. Но чаще всего ей хватает щебетания ночных и утренних птиц. Если птицы смолкают или, наоборот, беспокойно перекрикивают друг друга, она направляется домой: значит, будет дождь или сильный ветер.
В подъезд четырёхэтажного дома, где живёт подруга, девушка заходит ровно в тот момент, когда асфальт покрывается тёмными каплями. На втором этаже она встречает взъерошенного молодого человека, живущего в мансарде под крышей; они здороваются, потому что постоянно встречают друг друга на лестнице – молодой человек всегда в чём-то синем, всегда торопится; он обгоняет девушку. Пока Яна добегает до третьего этажа, дождь расходится так, что жестяной карниз грохочет, а за окном гул от падающей воды.
Яна ставит пакеты на пол у ног, открывает дверь ключом, который ей давным-давно дала Кристина. У Кристины тоже есть свой ключ от квартиры Яны. Обе уже привыкли приходить без спросу в любое время: они живут в разных концах города, и чтобы не заставать закрытую дверь, проще было обменяться дубликатами ключей. Яна не смогла дозвониться до подруги, поэтому решила прийти и в этот раз без предупреждения.
Погода неистовствует, и в крошечной прихожей совсем темно. Но когда девушка, разувшись, проходит в комнату, она застывает, обескураженная. Из прихожей видно и крошечную кухню, и комнатку. На кухонном столе немытая чашка и блюдце – насколько Яна знает подругу, та никогда бы не оставила на столе посуду. А на столе в комнате в беспорядке лежат тетради, книги и журналы. Это тоже совсем не в стиле Кристины. Что-то произошло.
Яна бесшумно прислоняет пакеты к стене и на цыпочках отходит в тень: хотя её появление в квартире не могло остаться незамеченным, но меры предосторожности не помешают. Без единого звука, стараясь, чтобы босые ноги не прилипали к старому паркету, девушка обходит квартиру, сжав в руке ключ. Исследует кухню, туалет, заглядывает в шкафчики и под кровать. Никого. Она включает фонарик и, перебирая разбросанные на столе журналы, находит раскрытую тетрадь в чёрном клеёнчатом переплёте.
========== Сиреневый закат ==========
Быть Кристиной не так уж плохо, к вечеру заключает Юля.
И дело не только в том, что проблема с поступлением в университет решилась сама собой. Пусть это всего лишь одна ветвь событий, и кто знает, не придётся ли за это расплачиваться, но сейчас не хочется об этом думать.
Бургеры и жареная картошечка. И, конечно, высокий запотевший стакан с ледяной колой. Юля блаженствует: в своём родном теле она всегда запрещала себе так питаться. Одно это примиряет её со сложившейся ситуацией. Она сидит в недорогом кафе, смотрит на солнечную улицу, на двух спорящих воробьёв на подоконнике, исподволь рассматривает свои стройные руки и ноги и довольно улыбается. Вспоминает про кроссовки и тихо смеётся сама над собой.
В магазине ей ужасно понравились ярко-красные кроссовки. Она совсем уже собралась их примерить и попросила продавщицу принести ей пару тридцать шестого размера.
– Вы знаете, на вашу ножку, наверное, больше тридцать восьмой подойдёт.
Юля до слёз смущается, как будто её поймали на горячем, и выбегает из магазина, оставив продавщицу в недоумении. А потом, чтобы загладить неловкость перед самой собой, старается наполнить свой день запоминающимися делами.
Стоит под коротким и безжалостным дождём, чувствует, как платье прилипает к телу. Забирается на заброшенную крышу и слушает ветер. Объедается вкусной лапшой с овощами в китайской забегаловке. Устраивает десятиминутную экскурсию для ничего не подозревающих немецких туристов на их родном языке и собирает с них деньги. Едва не проваливается в открытый люк на дороге. Проводит час в книжном магазине и ухитряется утащить оттуда две книги в красочных обложках. Гуляет босиком по холодному песку у реки. И встречает нежно-сиреневый закат.
Юля неожиданно посреди шумной улицы осознаёт, что всё это она сделала за каких-то четыре или пять часов, да ещё не под своим именем – ей почему-то приходит в голову, что с чужой внешностью она может стать разбойницей и грабить банки, и ей ничего за это не будет. Но, к счастью, девушка решает оставить выполнение этого пункта на потом. И широко улыбается, прикрывая горящие щёки ладонями.
Юле всегда нравилось ощущать себя девушкой в толпе. В наушниках или без них – просто идти сквозь толпу людей, мимо прохожих, мимо кафе и магазинов. Отыскав в новом городе широкий проспект, она двигается, как лодочка в озере вдоль берегов, впитывает в себя обрывки разговоров, цвета витрин, запахи булочных и случайные прикосновения чужой одежды. Разглядывает названия книжных и с улыбкой огибает назойливых зазывал, привлечённых её красотой. И застывает прямо посреди проспекта, глядя на догорающее небо.
Закат по-настоящему сиреневый. Небо вверху раскрашено густой акварелью, бледно-фиолетовый цвет разбавляется голубыми и бордовыми пятнами за густой листвой, а вниз, к горизонту – оседает в оранжевое, мандариновое небо, растекающееся оттенками, и к месту посадки солнца взрывом сочного жёлтого цвета. Золотые отражения на окнах, на балконных решётках, нежно-розовым расцвечены панели домов, и проспект кажется уютным до щемящей грусти в сердце, и даже разговоры вокруг как будто стихают, а музыка в наушниках – тихий джаз на японском.
Девушка вытирает выступившие слёзы. Ей так хорошо, что каждый момент ощущается как слишком недолговечный и почти последний.
Быть Кристиной хорошо. Видно всё, она не близорука, а значит, не нужно стесняться носить очки. Она много знает и умеет. Она красива. Юля вздыхает. Пусть ничего не меняется больше…
========== Катастрофа в концертном зале ==========
Кристина млеет от ощущения, что находится на грани разоблачения, но снова и снова расспрашивает Филиппа о его свидании с ней же, Кристиной, два года назад; Филипп, который зашёл на промежуточной станции, вполне откровенен, и Кристина с удовольствием слушает, насколько она ему нравилась. О том, как он оказался в теле Кристины, он сначала умалчивает, а потом, страшно смущаясь и оговариваясь, рассказывает о том странном случае. И, чувствуя себя неловко, говорит, что девушка напоминает ему Кристину – словами и жестами, неуловимо и ностальгически.
Когда он только вошёл в вагон, оглядел свободные места и сел прямо напротив неё, девушка хотела сжаться в комочек, вжаться в спинку сиденья, исчезнуть с планеты или стать невидимой, и лишь спустя несколько мгновений вспомнила, что она теперь скорее Юля, чем Кристина. Благодаря незначительной мелочи – девушка уронила книгу, смутилась, а Филипп поднял – разговорились, через десять минут смеялись над незамысловатыми шутками и обсуждали недавно прочитанное и фильмы; «Ты одет как бармен из японского мультфильма», – а он и правда в белой рубашке, жилетке, брюках и начищенных туфлях очень отличался от всех в вагоне, похожих на мешки с картошкой; Кристина сказала, что любит пиццу и с улыбкой заметила, что Филипп вздрогнул,– наверняка до сих пор не ест её. Быстро перевела тему на что-то другое, отвлёкшись на красивый закат за окном. Деревья проносились мимо, безмолвные, пруды сливались в одну свинцовую полосу, и девушка слушала и поражалась.
– Я сидел в гримёрке. Так это у нас называлось, как будто мы великие звёзды. Я не просто волновался. Представляешь, играть собственное произведение. А там сидит почти две тысячи человек. И ты сидишь, у тебя под ногами бутылка виски, и ты мечтаешь приложиться к ней, но не позволяешь себе.
Кристина, замершая в неудобной позе, внимательно слушает. Два года назад ей понравились руки Филиппа.
– У тебя руки, как у пианиста,– сказала она тогда смело.
– Я и есть пианист.
Она была обречена влюбиться. Спустя два года его руки всё такие же красивые.
– У меня было большое искушение смыться.
– Почему?
– Не знаю. Сейчас я убеждаю себя в том, что это было предчувствие. На самом деле, наверное, просто страх. Все эти люди, которых я не знаю, будут слушать меня. И мои композиции. Мне казалось, что меня забросают гнилыми помидорами.
– Но ведь ты действительно круто играешь,– говорит Кристина и прикусывает язык. Но, кажется, он ничего не заподозрил.
– Да, в общем-то, благодаря Кристине я тогда и поверил в себя. До сих пор ей благодарен. Начал писать свою музыку…
Кристина обмирает от удовольствия.
– Я не выдержал, сделал глоток виски. И он как будто прояснил всё в моей голове. Я сбежал через чёрный ход. А на следующий день прочитал уже в газетах, что обвалилась крыша над сценой. Тогда, когда я должен был выступать. А благодаря тому, что меня бегали и искали по всему театру, на сцене никого не оказалось.
Филипп давно уже вышел на своей остановке, а Кристина сидит в полупустом вагоне, смотрит в тёмное окно на мелькающие фонари вдоль путей и думает. Она решает, что романтическое начало отношений, слегка неловкое, но трогательное, все эти свидания и нежная переписка – это самое прекрасное и вдохновляющее, что только может быть на свете. Даже если это начало потом ни к чему не приводит.
========== Австралийское вино ==========
– У него лаконичный вкус, вот,– говорит Александр.– Без изысков, но какой-то честный. Вот у грузинских вин более бархатистый, убаюкивающий вкус. А тут такой, после которого ещё хочется горы сворачивать.
Юля не чувствует ног от усталости, и Александр каким-то шестым или шестнадцатым чувством понимает это, поэтому они на летней веранде с учтивыми официантами и негромкой музыкой.
– Поскольку нет излишней мягкости, то, на мой вкус, подходит под всё – и с восточной рисовой кухней со специями, и под мясо разной степени прожарки, и даже под рыбные блюда – только под жареные, но и с фруктами не будет противоречить их вкусу. И просто бокал, чтобы подумать в одиночестве.
Юля внимательно слушает. В сгущающихся сумерках её кожа глубокого винного оттенка. Александр воодушевлён её вниманием. На перила у столика садится воробей и тоже внимательно слушает. Вдалеке машины сигналят и не задерживаются на перекрёстках.
– Вкус ассоциируется с древесными влажными ароматами, ранневесенней свежестью и звёздной ночью.
– Ты так здорово во всём разбираешься,– восхищённо говорит Юля, глядя на Александра влажными глазами,– и так красиво рассказываешь.
– Это же ты мне рассказывала об этом всём, о культуре вин,– смешавшись, говорит Александр.
– Ну да,– убедительно кивает Юля,– и я очень рада, что ты так хорошо всё запомнил и стал изучать.
– Это точно,– важно кивает Александр. По молчаливому уговору, как он считает, они не вспоминают недавнее неудачное свидание, когда ему невесть что примерещилось.
Юля, конечно, об этом свидании знает из чёрной тетради, но пока не догадывается, что это тот самый Александр. Пока она очарована новизной ощущений. И само знакомство было странным – перед ней возник красивый юноша с гривой тёмных волос, вьющихся; он встряхивает ими, чтобы не лезли в глаза, и от этого движения мускулы под простой серой футболкой волнующе играют, и Юля зачарованно смотрит на его запястья, на его татуировки, на его дорогущие простые джинсы, а он, волнуясь, извиняется за что-то недавнее и просит хотя бы минуту послушать его —
– Крис, тогда было наваждение какое-то…
Юля слушает и слушает, как он смущённо объясняет, что увидел что-то странное – от звуков его голоса ей даже не хочется вдаваться в детали, что он там увидел;
– Давай выпьем по чашечке кофе, здесь, в «Улитке»?
«Улитку» она видела; название – как у детской площадки, но сидят там на веранде очевидно не пролетарии и не санкюлоты; «чем я таким рискую?» – и она соглашается.
– …Он мне говорит: Саш, я вчера тебе не занёс деньги, но завтра точно занесу. Но это не точно.
Ага. Значит, его зовут Александр. Очень приятно.
Девушка попеременно разглядывает татуировки на его руках и слушает его. Одновременно не получается. Впечатления забивают каналы восприятия.
– А ещё, знаешь, эти красные или голубые «фольксвагены», на фоне которых все девушки любят фотографироваться для инстаграма?
– А, эти милые автобусы? – понимает Юля.– Ой, да…
– Я хотел купить такой. Было бы здорово гонять на нём. Но потом просчитал…
Звук его голоса убаюкивающий, но про машины девушке неинтересно. И пока Александр рассказывает, какие были варианты, и что он ездил в два соседних города смотреть на другие микроавтобусы, и где-то дизайн отличный, но большое потребление бензина, а где-то салон неудобный, Юля, справляясь с зевотой, слушает скорее звуки кафе – позвякивание ложечек о кофейные чашки, стук каблучков новых посетительниц, тихую музыку, негромкие голоса, приглушённый шум кофемолки; всё это напоминает ей звуки с джазовых пластинок, которые иногда меланхолично слушает папа; и девушка наблюдает за другими посетителями кафе.
За соседним столиком сидит молодая мама с дочкой. Дочка вся в бантиках, скачет на мягких подушках сидя и на полном серьёзе уговаривает маму не есть салат из травы, а лучше прийти домой и сделать салат из халвы и щербета.
– И посыпать сверху шоколадной крошкой,– задумчиво добавляет мама. У неё обнажённое плечо, бежевые складки невесомой ткани и пушистые босоножки.
– Да! – сияет девочка.– Давай? Ну давай сделаем! Ну мамочка, ну давай!
Юля думает, что такой салат и она бы попробовала. Раз уж не надо следить за весом. Господи, сколько во взрослой жизни проблем! Когда она была такой же маленькой, ей и в голову не приходило думать, сколько она ест. Мармеладки в форме медведя были вкуснее куриного супа, пока в пятнадцать лет она не открыла для себя мир бургеров и исчезающей талии. Пришлось жёстко ограничивать себя, чтобы хоть кому-то нравиться. В какой-то момент пришло ужасное осознание того, что нравится не она, а папина машина, мама в Америке, и именно с тех пор на запястьях девушки едва заметные следы от порезов. На том, прошлом теле. Юля мельком глядит на гладкие руки. Эта Кристина глупостями не занималась.
Вино терпкое. Почему она согласилась, чтобы он заказал вино? Австрийское или австралийское? Стыдно спрашивать. Мысли странные. Если он предложит пойти к нему домой, ведь захочется согласиться. А можно? Нельзя, но уже можно. Юля представляет себя раздетой перед ним, непроизвольно теснее сжимает колени и обнаруживает свою ладонь у груди. Что будет лучше? Пощёчина, чтобы не позволял себе лишнее? Как это называется: «блэк хэнд», пощёчина тыльной стороной, чтобы не было больно? Или… Ох! Юля вспыхивает и с преувеличенным вниманием начинает прислушиваться.
– …заброшенный город.
Юля думает, что, кажется, она пропустила что-то интересное.
– Ты мне про него расскажешь подробнее?
Через час, по совершенно тёмной звёздной улице, они идут, взявшись за руки. Александр рассказывает про заброшенный город, и про историю своих татуировок, и про имя своё и имя Кристины, так что девушка даже немного ревнует к этой безвестной, и ещё про созвездия, и про маленьких детей, про бесконечные путешествия, и про виды поцелуев; и на ночной набережной, чтобы немного остудить мысли, Юля разувается и пробует пальцами ног прохладную беспокойную воду, а Александр держит её за талию. Девушка слишком хорошо представляет, что будет дальше. Она оттягивает этот момент, и в то же время думает, как бы ускорить течение времени.
– Юля! – негромко произносит чей-то мягкий женский голос.
Юля, растерянная, босая, с туфлями в руке, замирает и испуганно оглядывается.
========== Фламандские земли, четыреста лет назад ==========
Бог не простит. Но господи, как же хочется нырнуть в эту ледяную реку и уже не всплывать. Поясница окаменела, а руки ничего не чувствуют.
Женщина на мгновение бросает рубашки, кладёт осторожно стиральную доску на камни и распрямляет поясницу. Поясница податливая, словно свежий хлеб. Это странно, лет двадцать такого не чувствовала. Она с удивлением смотрит на свои молодые руки и красивые розовые пальцы. Расшнуровывает рубаху на груди, взвешивает ладонями молодые крепкие груди с розовыми сосками, удивляется, а потом стонет:
