Текст книги "Ночная музыка на пустынной дороге (СИ)"
Автор книги: kirillpanfilov
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
========== Яблоневый сад ==========
Пахнет мёдом, липами и облепихой. Ветви с огромными яблоками соблазнительно свешиваются за забор, и девушки, встав на цыпочки, увлечённо обрывают всё, до чего могут дотянуться. На руках ажурная сеточка из солнечных пятен.
– Бери больше,– советует Кристина,– не стесняйся!
Яблоки неправдоподобные, едва ли не прозрачные на просвет и очень большие, в жарком воздухе аромат их карамельный до слабости в коленках; у Камиллы матерчатая сумка, чьи ручки уже неделю грозятся оборваться, а Кристина укладывает краденое прямо в футболку, завернув её снизу. Рыжие волосы липнут к вискам, а где-то между лопатками путешествуют капельки пота и щекочут. Сдувая пыльцу с носа, она придерживает футболку на животе и тянется за самым большим яблоком.
– Барышни!
Барышни одновременно изумлённо вскидывают головы, русую и рыжую, обе с хвостиками.
Хозяин на стремянке слился с ветками, такой же худой, сучковатый, продолговатый и укоризненный; барышни, увлечённые янтарными пахучими яблоками, никак не могли заметить его вовремя.
– Барышни, ну имейте уже совесть…
Мгновенно переглянувшись, девушки срываются с места, едва не рассыпав яблоки, бегут, мелькая голыми пятками, наперегонки, как в детстве, не чувствуя под босыми ногами камешков, уворачиваются от веток на узкой аллейке, тенисто-полосатой, смеются, задыхаясь, потому что прижимать яблоки к животу ужасно неудобно; и падают в изнеможении в траву. Камилла тут же перекатывается к подруге поближе, убирает у неё с лица прилипшую прядь рыжих волос, потому что Кристина никак не может справиться с яблоками и футболкой; щёлкает её по носу, и обе снова хохочут, вспоминая неожиданный голос из-под облаков.
– А я ещё тебе такая: «Бери больше, не стесняйся…»
– Хватит… – стонет Камилла и держится за живот,– это так внезапно было. Ну не было же его там!
– Ага. Образовался в ветках, как божья коровка. С небес сошёл.
– Прекрати! – умоляет Камилла и засовывает подруге в рот надкусанное яблоко. Хвост на голове у неё растрепался, она стаскивает резинку, забирает волосы заново и двумя ловкими движениями сооружает новый бодрый хвост. Жарко, шея мокрая, и распускать длинные волосы никак не хочется.
Кристина садится по-турецки, сгребает в кучу все рассыпавшиеся яблоки и укладывает их аккуратной пирамидкой в сумку Камиллы. Камилла устраивается рядом, за спиной, зарывается носом в макушку подруги:
– У тебя даже волосы пахнут яблоками.
Кристина смотрит на просвет на самое большое – она успела его сорвать. Оборачивается, протягивает его Камилле. И с хрустом откусывает от своего яблока.
Девушки познакомились ровно тридцать часов назад и с тех пор провели вместе двадцать девять: пришлось прерываться на обед, чтобы не обижать бабушек. В дачной деревне в сто двадцать человек Кристина оказалась спасением для Камиллы, а Камилла – находкой для Кристины; они уже поделились друг с дружкой сотней историй, смешных и не очень, катались на скрипучих велосипедах, под покровом ночи утащенных с заброшенной дачи, а когда взошёл бледный месяц, угадывали созвездия в ряби на воде и с разбегу бросались в лунную дорожку от берега вглубь, в футболках, чуть стесняясь, а потом и без них. Обсудили всё – мальчиков, скорые вступительные экзамены, музыку, книги, царапину под лопаткой и цепочку на щиколотке, древние ракушки под ногами, бесхозную лодку, впечатавшуюся в берег навечно, учителей, подработку, цвет волос и рисунок на футболке. Ночевали, едва сомкнув глаза, на веранде у Кристининой бабушки, подкреплялись пирогами, сыром и брусничным соком, читали свои стихи вполголоса, потому что ночью не так стыдно за них, и под утро Камилла уснула головой на коленях Кристины, а Кристина устроила голову где-то в пучках шалфея, душицы и мяты.
– Богородская травка,– уточнила, проснувшись, Камилла и стала выбирать веточки из волос подруги.
– Она же чабрец и тимьян,– со знанием дела подтвердила рыжая и растрёпанная Кристина.
Поэтому чай был ароматным, с дымком в свежем утреннем воздухе; даже усохшие сушки без изюма были деликатесом, какого не найдёшь в мишленовских придорожных кофейнях.
…Камилла смешно морщит нос и с хрустом откусывает от своего яблока – оно почти с её голову; девушка держит яблоко двумя руками и пытается кусать в такт с подругой, потому что так больше шума, и даже шелеста листвы не слышно. Им хорошо и смешно даже оттого, что они жуют синхронно и сидят одинаково.
На какое-то мгновение ей кажется, что она смотрит сама на себя – вместо рыжих волос и фантастических зелёных глаз подруги она видит серебристые свои тонкие волосы, выбившиеся из хвостика, и серые удивлённые глаза – обе застыли, смотрят друг на друга в полной тишине, и слышно, как муравей ползёт по травинке и срывается вниз, отчаявшись работать без выходных. Кристина тоже провожает взглядом муравья. Потом наваждение проходит, и Камилла, протянув руку, касается влажных рыжих волос подруги.
– Ты тоже почувствовала?
Кристина кивает. В её зелёных глазах переливаются отражения.
– Перегрелись на солнышке. Идём искупаемся?
Река в сотне шагов, поэтому через двадцать секунд девушки уже оказываются в воде, поднимая облако брызг и поглядывая на берег, на разбросанную одежду.
Спрятавшись в высокой траве, Кристина рассматривает облака, лёжа на спине. Камилла считает новые царапины на её коленках и локтях и уговаривает обработать их. Кристина лишь улыбается, срывает травинку и щекочет ею обнажённые ключицы девушки. Камилла тут же прикрывается ладонями, пихает подругу ногой и ложится рядом. Небо неторопливо ползёт наискосок, застревая подолгу в одном месте, забывает в дальних уголках клочки облаков, и вокруг умиротворяюще пахнет мёдом и яблоками. Камилла снова украдкой вдыхает запах рыжих волос подруги.
Вечер наступает слишком быстро, и Кристина, стоя босиком на пыльной автобусной остановке, долго машет рукой Камилле. Камилла, прижавшись носом к заднему стеклу пыхтящего автобуса, старается не дышать, чтобы не разреветься. Они, конечно, обменялись телефонами и почтой; они едва оторвались друг от дружки, обнимаясь до синяков, и Кристина всё время трогает тоненький браслет, который оставила ей Камилла на память; но, глядя в сиреневое небо и на чёрные кудри деревьев, слушая грустные песни сверчков, девушка почему-то понимает, что эти тридцать шесть часов вместе были последними. Откуда она это знает – неизвестно; не может же она заглядывать в будущее, чтобы узнать, что родителей Камиллы, военных, через неделю переведут на Дальний Восток, а потом девушка, едва закончив университет, стремительно выйдет замуж и уедет в Корею, а вернётся усталой и почти сорокалетней? Нет, конечно, не может. Она думает о ямочках на щеках Камиллы, когда та смеётся, и жалеет, что плохо умеет рисовать. Но обещает себе научиться.
Под туманное уханье ночных птиц и унылые песни сверчков девушка неторопливо идёт к дому и на ходу срывает жёсткие листочки с понурых берёз. Находит колонку и купает по очереди ноги под ледяной струёй, пока ступни не сводит, потом перебирается на сухую траву и идёт к калитке. Бабушка, конечно, не спит и ждёт её, обнимает и вытирает ей жёсткой рукой слёзы. К полуночи бабушка укрывает Кристине ноги стёганым одеялом, потому что с улицы веет прохладой.
Сорок восьмой, думает Кристина, внезапно просыпаясь. Секунду, оторопело глядя в темноту, слушает сверчков, а потом мгновенно засыпает снова.
========== Пицца приходит на помощь ==========
Свидание с самого начала идёт как-то наперекосяк, но Кристина, умудрённая опытом прожитых семнадцати с половиной лет, понимает, что Филипп, длинный и немного нескладный, просто очень смущается. Он уже два раза попытался отдавить ей ноги, едва не набил ей шишку на лбу стеклянной дверью, когда заходили в кафе, а теперь удручённо рассматривает меню. Ощущение, что на каждой странице брокколи и рукола.
– Тут раньше были такие… эти…
Он мучительно вспоминает название блюда, и Кристина не выдерживает: наклоняется к нему, берёт пальцами за рукав отглаженной рубашки и шёпотом предлагает улизнуть, пока официантка не пришла снова. Он с облегчением соглашается и в ближайшей будке с профессионально румяной мороженщицей покупает девушке рожок с тремя разноцветными шариками – клубничным, банановым и персиковым. Кристина, пытаясь выглядеть благодарной, ловит капли стремительно тающего мороженого и придерживает цветочную юбку, чтобы ветер не раздувал её слишком уж нескромно. Девушка терпеть не может персики и клубнику, но стесняется в этом признаться.
Дождь мгновенный и неудержимый, и едва получается найти козырёк сомнительной ценности у заколоченного подъезда; Кристина стоит по щиколотку в бурлящей воде, замшевые туфли держит в обеих руках и отстукивает каблучками друг об друга затейливую мелодию, Филипп умоляет её согласиться на такси или в крайнем случае обещает унести на руках. Но девушка улыбается и бессердечно отказывается, пока Филипп не признаётся, что живёт он совсем рядом, и она могла бы зайти хотя бы чаем погреться.
– И ты всё это время молчал!
Босиком шлёпать по лужам весело, покрывать спутника в светлых брюках россыпью брызг, тем более что солнце уже выглянуло. Тучи жмутся к карнизам, а прохожие к стенам, и хоть тротуара под водой почти не видно, но ручьи блестят и почти звенят в тон оживающим трамваям. Дождь шёл четырнадцать минут, обломал четыреста веток и снёс двадцать четыре полосатых палатки с кукурузой и пирожками.
Дома у Филиппа загадочно, везде книги, впрочем, большей частью пыльные, и телевизор вместо обеденного стола: снимать квартиру дело хлопотное для третьекурсника. Девушка просит позволения уединиться в ванной:
– Вовсе не затем, зачем ты можешь подумать!
И призывает на помощь свои дедуктивные способности, чтобы определить, каким полотенцем можно вытереть замёрзшие ноги. Все полотенца в синюю и белую полоску, как под копирку, и Кристина полагается на удачу, выходит с независимым видом и с благодарностью закутывается с головы до пят в предложенный плед, хотя уже почти успела согреться. Филипп вдохновенно готовит яичницу, которую можно есть лишь из вежливости, а чаем насытиться сложно, и Кристине в голову приходит спасительная идея:
– Пицца!
Пиццеразвозчик спасает почти загубленное свидание уже через двадцать минут, и, устроившись на полу, Кристина с Филиппом блаженно болтают, едят пиццу прямо из коробки и запивают свежим ароматным чаем, играют в настольные игры, называя их напольными. Кристина позволяет себя обнять, и вечер становится совсем приятным. Даже дождь, с новой силой грохочущий по стеклу, добавляет уюта, и девушка лишь теплее укутывает ноги.
В полумраке приятно разговаривать о кино; Филипп снабжает девушку свежими книгами, и в тот час, когда молчание уже не кажется тягостным, они просто сидят рядом, почти в одинаковых позах, и листают страницы, загадывая друг другу знакомые фразы и продолжая их. «Систематизированная систематическая система!» – в один голос говорят они, смеются, и Кристина закашливается, потому что свой собственный голос не узнаёт – простыла? Она поднимается на ноги, как в бреду, потому что всё встаёт и встаёт, длинная и нескладная, а рядом сидит девчонка, укутанная в плед и очень растерянная.
«Пятьдесят третий»,– думает она отстранённо, уже хорошо понимая, что к чему. За последний год она научилась не пугаться; и теперь, стараясь совладать с длинными руками и ногами, глядя на себя, успокаивает Филиппа, который в недоумении разглядывает у себя маленькие ладошки и серебряный тонкий браслет на запястье, откидывает плед и в панике пытается натянуть на коленки юбку, ерошит рыжие волосы, а потом смотрит на себя самого и в ужасе отпрыгивает в сторону, задевая стопки книг, и они лавиной валятся на пол.
Девушка терпеливо объясняет, что нужно сделать, чтобы сознание Филиппа вернулось в его тело, а Кристина по праву заняла бы своё место. Это оказывается не так-то просто, руки дрожат у обоих, и холодную пиццу через час доедают в молчании. Филипп, стараясь не глядеть на девушку, беспрестанно ощупывает себя, а потом не выдерживает и уходит на мокрый балкон курить. Правда, пачка сигарет падает на дорогу – руки дрожат,– и он просто растерянно стоит и смотрит на мокрую улицу. Девушка тихо собирается, складывает книги в аккуратные стопки и выскальзывает за дверь, не попрощавшись.
Больше Филипп свиданий Кристине не назначал, а через пару месяцев перевёлся на другой факультет.
========== Запах свежего асфальта ==========
Осень может иногда быть очень красивой, размышляет Кристина: янтарные листья берёз, гроздья рябины, особого оттенка вечерний воздух, абрикосовый, и нежное ощущение влаги вокруг, даже когда дождя нет. И почему осень не вся такая? Почему обязательно потом слякоть, холода, тысяча одёжек, промёрзшие ботинки, ветер такой, что саднит горло…
Засмотревшись на жёлтые деревья, Кристина едва не столкнулась лбом с прозрачной дверью кофейни; девушка-официантка, маленькая и взъерошенная, даже подбежала и спросила, всё ли в порядке.
Эта последняя за день досадная мелочь сильно выбила из колеи, и вместо того, чтобы идти домой и готовиться к коллоквиуму по истграму, Кристина достаёт из кармана наушники, ругаясь на них вполголоса за то, что в очередной раз спутались морскими узлами, и идёт куда глаза глядят по вечерним улицам, грея озябшие руки в карманах бежевого пальто и беспрестанно переключая композиции – сегодня не нравится почти ничего.
Дождь закончился недавно, и водители, развеселившись, на полной скорости гонят по лужам, поднимая фонтаны брызг.
– Семь футов под килем,– доброжелательно говорит им Кристина, когда левая половина пальто покрывается россыпью мокрых пятнышек. Потом мысленно пытается перевести футы в метры, и получается вполне удовлетворительная глубина для луж.
Ощущение на языке после сигареты ей тоже не нравится, и она выкидывает почти полную пачку.
«Правило оказалось несложным: если одновременно делать какие-то движения одинаково, или находиться в одинаковой позе, или даже одновременно что-то сказать, то сознание перемещается в собеседника. А он, испуганный, пытается понять, почему он теперь рыжеволосая девушка. И задача моя каждый раз одна и та же: вернуть всё на место, тем же самым способом. Например, сесть рядом в одной и той же позе. Или глядеть друг другу в глаза, с ювелирной точностью в зеркальном отражении держась за руки. Или не держась».
Кристина вдыхает запах свежего асфальта и непроизвольно оглядывается. Но не видит ни асфальтоукладочных катков, ни дорожных рабочих. Тёплый запах асфальта кажется ей приятным: он возвращает её в лето. Жара, свежий асфальт на дороге, лёгкая тень деревьев на тихой улице; Кристина с Яной, однокурсницей и смешливой подругой, светленькой и отчаянно веснушчатой, фотографировали друг дружку, представляя, что они на дорогах Калифорнии – у машин, в солнечных очках, со скейтом под мышкой, с полароидами. Босиком на чёрной ленте дороги, в ярких шортах и рубашках, с небрежными пучками волос и пузырями розовой жевательной резинки; потом девушки вдвоём тщательно оттирали совершенно чёрные пятки и извели две упаковки влажных салфеток. Забрались в заброшенный парк с целым кульком черешни, и ничего лучше в мире не было, чем тот день.
«Неприятность в непредсказуемости: однажды я схватила мячик, который пытался догнать трёхлетний малыш, одновременно с ним, и мне в теле трёхлетнего ребёнка было чрезвычайно трудно догнать обескураженную рыжую тётеньку, которая с мячом в руках побежала к маме в слезах. Женщина, мама мальчика, ничего не поняла, пока мне удалось схватить саму себя за руки, мгновенного взгляда хватило, но спустя минуту я, выслушав поток брани рассерженной женщины, спряталась за берёзку, села прямо в траву и разрыдалась, потому что запоздало испугалась, что могла и не вернуться обратно. Пятьдесят второй.
Я обучаюсь особенной походке, ни на чью не похожей, стараюсь больше вещей делать левой рукой, снижая вероятность повтора, тщательно записываю все случаи перемещения в дневник и порой от отчаяния по несколько дней подряд не выхожу из дома. Посмотрим, к чему это всё приведёт».
В парке Яна начала дурачиться и изображать движения подруги и её необычную походку, а Кристина показывала ей язык и убегала, пряталась за деревья и кидалась косточками от черешен. Едва заметное головокружение списали на слишком насыщенный день и яркое солнце.
– Представляешь,– взволнованно говорила Яна,– я на какое-то мгновение как будто на себя со стороны смотрела. Перестала видеть тебя, а стала себя видеть… Даже ноги подкосились. Но когда ты взяла меня за руку, всё прошло.
Яна поцеловала Кристину в щёку, и они, отдыхая в тени, возобновили девичьи разговоры и листали на стареньком фотоаппарате свежие снимки. И принялись обсуждать средневековую немецкую литературу, что оказалось неожиданно интересно, чему, конечно, поспособствовал высокий и красивый профессор, которому ещё и сорока лет не было.
«Кажется, я чему-то учусь. По крайней мере, с Яной мы дружим уже второй год, несмотря на её головокружения, как она их называет. Кажется, ей даже нравится это, тем более она знает, что достаточно взять меня за руку. Ну, она так думает. Говорит: давай ты опять моим зеркалом побудешь? Как дать ей понять, что она знает лишь три процента от правды? И при этом чтобы она не стала избегать меня? Как же это всё сложно…
С Яной – пятьдесят четвёртый, пятьдесят восьмой, пятьдесят девятый и шестьдесят первый раз (см. таблицу). Я устала».
На аллее пахнет свежестью. Неожиданно этот запах в начале ноября приятен, хотя девушка уже успела устать от холода. Поскорее бы снова лето. Запах похож на свежевзрезанный арбуз. Если прикрыть глаза и не обращать внимания на промозглый ветер, то можно поверить в август, когда до осени ещё целых четыре недели… Тянет свежим ветром с реки, и пахнет рыбой вместо арбузов. Девушка морщится и сворачивает на небольшую улочку. Здесь аромат свежего хлеба. Где-то рядом пекарня.
Кристина представляет, как она, в муке с головы до ног, готовит что-нибудь вкусное, в трусах и короткой футболке, заколов буйные волосы, чтобы не мешались. Как стоит в пятнах солнца на кухне, с наслаждением ходит по тёплому полу, танцует под музыку, не стесняясь раскрытых окон. Так просто, не хватает только июля, а ещё лучше – мая, чтобы всё лето было впереди. Кристина шмыгает носом от холода: кажется, пора всё-таки домой. Она заходит в булочную и перед самым закрытием покупает со скидкой тёплый и вкусный багет с ветчиной. Она знает, что это просто дразнящий аромат, хлеба и не сильно хочется, но перед искушением устоять сложно.
Город пустынен, и лишь у дома девушка встречает соседа, всегда взъерошенного молодого человека в синем. Она здоровается, а он кивает ей, глядя чуть растерянно. Из чего Кристина заключает, что она ему нравится.
К тому моменту, когда она вставляет ключ в замок и сбрасывает промёрзшие ботиночки, от багета остаётся ровно половина. Зато на душе немного теплее. Девушку не огорчает даже то, что очередные колготки порвались.
========== Купание в платьях ==========
Вручение грамот за участие в конференции невыносимо серьёзное. Кристина пытается заснуть на парте, Яна толкает её в бок и делает сосредоточенное выражение лица. От души зевает, прикрывшись ладошками, и Кристина преувеличенно укоризненно качает головой, отчего обеим хочется залезть под стол и не сдерживать смеха.
Девушки так и не дожидаются своей очереди. Яна делает замысловатое движение бровями, и Кристина понимает её без слов. Пользуясь общим полуобморочным состоянием, они поступательно покидают аудиторию.
– Обойдёмся же без грамот?
– Скажем, что больные сделались.
– Это несложно было.
– А вдруг там деньги будут давать с грамотами?
– В конвертах, ага.
– А вдруг цветы?
– И пирожки с картошкой.
Незаметно для себя самих они оказываются на набережной; май в разгаре, но по-летнему тепло. Странные металлические конструкции, выкрашенные красным, уже кирпично-коричневые – здесь когда-то строили, работали, кипела жизнь, но уже лет семь бурьян растёт безнаказанно, и на шатких тёплых досках, выбеленных дождями и ветрами, можно растянуться, сбросить туфли, смотреть в небеса и болтать о глупостях.
– А как тебе Олег?
– Не знаю,– говорит Яна.– Не сформировала впечатления.
– А тогда Александр?
– Я его опасаюсь. Он большой и слишком красавчик.
– Ага,– неопределённо говорит Кристина.– А тогда Кирилл?
– Слишком серьёзный. Не могу представить, чтобы он, например, ел, или спал, или целовался.
Кристина улыбается.
– А…
– Я поняла, про кого ты хочешь спросить. Не спрашивай, а то я заткну уши и убегу.
– Уговорила. Тогда Борис Владимирович?
– Ого, ты его по имени-отчеству? Неожиданно.
– Ну так как?
– Это моя бесстыдная фантазия. Не разглашается. Через пять лет я расскажу тебе о тайном романе, который будет происходить в моей голове.
– Яков?
– Сопит. Выдержала полпары, сбежала. Как паровоз сопит.
– А мистер «Мне только спросить»?
– Ужасно. Пахнет от него ужасно. Кажется, он думает, что это парфюм, а я думаю, что это отрава для насекомых и меня. Жжёная резина и нотки прокисшего молока.
– Надо же, я не чувствовала.
– И не надо. Впечатления на много лет вперёд. И вообще, он стесняется к тебе подойти ближе, чем на двести метров.
– Прислушаюсь. К совету, в смысле.
– Ты расслабленная такая,– Яна облокачивается на локоть и смотрит на безмятежный профиль подруги.– Осенью нервничала, беспокоилась, а к весне как подменили.– Она разламывает плитку шоколада и отдаёт половинку Кристине.
– Какая я лучше?
– Весенняя,– улыбается Яна.
Кристина думает, что хорошо бы рассказать подруге о том, что всю зиму не было ни одного перемещения. И о самих перемещениях. Но не решается. И лишь подставляет, улыбаясь, лицо солнцу, когда Яна заплетает ей, по обыкновению, смешные косички в произвольном порядке.
– Теперь,– говорит Яна удовлетворённо,– ты похожа на пришельца. Антенны точно такие же.
– Ты не только нюхала мистера «Мне только спросить», но и заплетала косички пришельцам, я поняла.
Яна фыркает, трёт нос растопыренной ладошкой, как ребёнок, и задумчиво смотрит на реку.
– Купаться хочу.
– Идём? – Кристина предлагает в полной уверенности, что правильная подруга откажется.
Но Яна хватает её за руку, и они прямо в платьях забегают в реку, брызгают друг в дружку водой, смеются и уже через минуту мокрые с головы до ног. Терять нечего, и девушки радуются, что нет любопытных зрителей.
– Всегда мечтала искупаться в одежде,– говорит Кристина, развешивая платье на красной металлической конструкции. Горячий ветер спутывает волосы. Издалека пахнет свежим хлебом.
– И ни разу не пробовала? – поражается Яна.
– В тебе открываются новые грани.
Через час платья уже сухие. За этот час, и потом ещё через час, когда начинает веять вечерней свежестью, Кристина так и не находит удобного случая рассказать подруге о головокружениях.
========== Кофейня ==========
Самое красивое время – когда весна уже на исходе, лето вот-вот наступит, и идёт дождь – вечером, город весь в отражениях, в фонарях и чернильных кляксах, в бегущих прохожих, и особенно уютно, когда это всё переливается за мокрым окном. Потом дождь закончится, и земля в парках будет пахнуть грибами, даже если грибы там и не собираются расти. Но этот уютный запах способен примирить и с дождём, и с ветром, и с грустными мыслями.
Кристина не включает свет, достаточно и двух фонариков над столами посетителей. Последние гости уже уходят из кафе, девушка загружает посуду в мойку, напевая под нос что-то, что не имеет осязаемых слов. В зале, где стоит шесть столиков, играет тихая музыка – рок-баллады, а за окнами шумят шинами автомобили, гудят и торопятся.
Перемыв всю посуду и оглядев банки с кофе, бутылки с сиропами и ликёрами, Кристина поправляет сияющие в отблесках бокалы, чтобы стояли ровнее, и садится с книжкой за столик у окна. Фонарей с улицы и качающейся лампы сверху достаточно, чтобы читать, но строчки ускользают, и девушка никак не может сосредоточиться на книге.
Ровно месяц назад в такую же погоду Кристина с Яной зашли в эту кофейню погреться и обсохнуть, разговорились с добродушным мужчиной совершенно пиратского вида, с гитарой и с вином; он оказался хозяином кафе, а на следующий день Кристина уже работала за барной стойкой, потому что хозяин сказал, что у каждого уважающего себя ресторатора должна быть рыжая ирландская ведьма, в честь чего он временами приносил с собой чёрного котёнка, а Кристине разрешил приходить на смены, когда ей вздумается. Хозяин слушал «Пинк Флойд» и по особому настроению «Битлз», в кафе появлялся непредсказуемо, налётами, привозил цветы, угощения и подарки всем девушкам, а порой и сам вставал за стойку или развлекал посетителей гитарой и проникновенным тенором.
Хочется грибного супа, решает девушка. Ещё нет десяти, значит, кафе через квартал ещё открыто, и есть шанс успеть. Чувствуя себя маленькой предательницей, Кристина запирает кофейню и бежит по мокрым тротуарам в «Грибного гуся».
========== Тетрадь в клеёнчатом переплёте ==========
Кристина покупает самый большой гамбургер и уходит в заброшенный парк. Ситуацию нужно пережить. Плакать устала, напиваться не вариант, остаётся заесть горе. К неудачным свиданиям, конечно, она уже привыкла. Но увидеть глаза Александра, который, едва начав раздевать её, понял, что его раздевает черноволосый мужчина, то есть сам Александр,– это было невыносимо и смешно одновременно, глупо до ужаса; это было бы здорово потом рассказывать на вечеринке, после третьего коктейля, чтобы все хрюкали от хохота, отдавая должное её выдумке; всё равно ведь никто не поверит, что это не выдумка.
Александр – воплощение. Неважно чего, но у него красиво татуированные руки, очень сильные и выразительные. Неброская серая футболка, шевелюра до плеч – волосы вьющиеся, словно он только что вышел из моря; даже тем, как он наливал в кружки чай из блестящего чайника, девушка любовалась и смущалась сама своего же взгляда. Не слишком широкая грудь и немного покатые плечи, но в каждом его движении чувствуется такая сила и уверенность в себе, что девушка таяла, и они даже почти не разговаривали.
В какой-то момент солнца стало слишком много, Александр задёрнул занавески, и у Кристины пересохло в горле.
Его руки, татуировки, запах возбуждения, капельки пота на груди, парчовые пурпурные шторы, тихая фортепианная музыка, и это нечаянное прикосновение, когда они стали отражением друг друга, замирая от предчувствия, и тут же – его глаза, полные ужаса и отвращения, и в следующую минуту девушка помнит себя уже на лестничной клетке, второпях застёгивающей блузку; шершавые холодные ступеньки под босыми ногами немного приводят в чувство. Кристина отряхивает руками ступни, обувает туфли на каблуках и где-то между вторым и третьим этажами долго разглядывает себя в зеркальце. И лишь потом выходит на улицу. Оказывается, светит солнце, и суетливо кричат что-то воробьи. Наверное, предлагают друг другу что-нибудь ненужное, как люди. Кристина улыбается, сглатывая слёзы. Как же это всё надоело! Шестьдесят третий…
Девушка смотрится в тонированные стёкла машины, расчёсывает спутанную рыжую шевелюру, даже в чёрном отражении горящую золотым на ярком солнце, а когда стекло неожиданно опускается, обмирает и со всех ног убегает из проклятого двора. В этом квартале она точно не появится в ближайшие годы.
Поэтому так необходим огромный, сочный, вредный для талии гамбургер. Какая разница, будет ли у неё талия, если каждое свидание она ухитряется испортить своей немыслимой особенностью? Кристина без стеснения кривит душой, зная, что она красива.
Ладони перемазаны соусом, солёный огурец вырвался на волю и улетел за пределы видимости, гамбургер поместился в девушке едва ли на треть, остальное пришлось скормить воронам, голубям и воробьям, кто был посмелее. Тщательно протерев руки влажными салфетками, Кристина комкает их в руках и достаёт свой дневник.
В клеёнчатой чёрной обложке, в жару липнущей к пальцам, тетрадка разбухла от вклеенных и вставленных страниц. Но девушка проводит ладонью по обложке с нежностью. Кому ещё можно об этом всём рассказать? Она перечитывает последнюю запись – мелким цветочным почерком, с крошечными нервными и смешными рисунками на полях:
«Я всё время думала, что сознание перемещается только при близком контакте. Когда стоишь рядом, когда прикасаешься, смотришь в глаза. Оказывается, это совершенно неважно. Одинаковой позы или одинакового движения достаточно, чтобы сознание перепутало, где ему находиться. Утром, умываясь в гостях, я обнаружила, что я ещё только просыпаюсь, что я небритый Артур, однокурсник, и на мне семейные трусы со смешными собачками. Вечеринка, в общем, удалась на славу. Хорошо, что все остальные пока не успели проснуться. Пока однокурсник не успел вдоволь налюбоваться полураздетой мной, я вскочила (или тут правильно писать: вскочил?) и принялась оторопело смотреть в зеркало в комнате. Сработало. Переместилась обратно. К слову: шестидесятый. Свои движения я научилась хорошо имитировать почти в любом другом теле. Но Артур с тех пор на меня как-то странно смотрит.
Шестьдесят второй раз был вообще удивительным для меня. Я обнаружила себя в теле продавщицы Лилит в соседнем магазине. Как так получилось – не знаю, какое-то мимолётное похожее движение. Хорошо, что я точно помнила, что я делала в корпусе университета, прежде чем Лилит успела бы оттуда убежать в панике. Я сделала вывод, что можно находиться вообще в нескольких десятках метров друг от друга, и это очень печально.
Когда похожая комплекция, обратно перемещаться проще. Можно было бы написать, что поэтому я предпочитаю девушек, но это двусмысленно.
Ладно, не буду о грустном.
Вчера ездили с Янушкой кататься на лодках в городском парке. Смотрелись в отражение за бортом и чуть не перевернулись. Яна из посёлка, по выходным она привозит с собой по две огромные сумки с провизией, щедро делится со мной. Родители снимают ей крошечную квартиру, чуть больше моей, и мы часто готовимся вместе то у неё, то у меня. У меня готовиться сложно: обычно я начинаю внезапно что-нибудь готовить, и конспекты уходят куда-то на второй план. К вечеру мы дегустировали абхазское вино, и Яна, ужасно стесняясь, читала мне свои стихи про меня. Это было очень трогательно, я даже немного поплакала и обняла её. Ей, как и мне, чаще всего не везёт с любовными историями, хотя она самая умная девушка на курсе. Просто очень скромная.
И потом, она такая милая: вечно что-то роняет и забывает, мне приходится за ней приглядывать, как за ребёнком».
