Текст книги "Близкий враг"

Автор книги: Катя Каллен2001

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава 5

Всю дорогу домой Женя ломала голову над тем, что означает этот странный то ли символ, то ли намёк. Она была только третий день в новой школе, а уже дважды (или трижды?) получила странный знак. И о чем? О нацизме! В первый день свастика на ластике; сегодня фотография казни Зои Космодемьянской. Кажется, вчера в кафе кто-то пошептал «фашистка» или это ей послышалось – тут Женя уверена не было.

Жене было странно и удивительно: все ее дедушки и бабушки вроде бы были фронтовики с наградами. Мать очень гордилась их участием в войне и с детства говорила об этом дочери. Каким же с ней образом может быть связана свастика? Да и в конце концов, откуда здесь, в современной России, взяться свастике? У всех остальных деды да прадеды точно также воевали за СССР.

«Или не у всех?» – вдруг звякнул в голове непрошенный колокольчик.

Женя понимала, что это мог сделать только кто-то из одноклассников. Хотя, собственно, не факт: мог и кто-то и параллельного класса теоретически забежать. Может, конечно, это сделали Василёк с Дашей из мести. Но зачем им было выбирать такую странную месть, Женя понятия не имела. Да и как-то интеллектуально для Василька, откровенно говоря.

А если это и не месть… Намек? Но намек на что? Послание? А если послание, то отправитель уверен, что знает про нее нечто, неизвестное ей самой и связанное с фашистской Германией? Но откуда, если Женя всего три дня как в классе?

«Сказать Кате? – размышляла Женя. – А если она сама причастна к этим штучкам? В сущности, что она знала о Кате, чтобы так доверять ей? Ничего».

***

Женя знала, что рано или поздно это случится, но ей так не хотелось, чтобы это произошло сегодня. Едва она зашла домой, как поняла, что отец был снова пьян и снова крепко спал. Он зашился несколько лет назад от алкоголизма, но, похоже, запас его ампулы кончился. Он громко храпел на диване и разбудить его сейчас не было никакой возможности.

Болезнь отца была сложной на первый взгляд смешной. Ему не надо было напиваться: достаточно было просто пригубить стакан, чтобы лишиться рассудка. Сначала он краснел, начинал нести чушь, затем просто отключался спать на несколько часов. Женя знала, что мать, придя с работы, устроит очередной скандал, и решила пока воспользоваться свободным временем. Лучше было сделать уроки сейчас, а, возможно, подумать кое о чем.

Согрев чайник, Женя заварила растворимый кофе: она не мыслила жизнь без этого напитка. Затем подошла к большому книжному шкафу и открыла дверку. Здесь было собрание сочинений Пикуля в 26 томах, и Женя решила немного почитать. Однако ее внимание привлекла небольшая коричневая книга в толстом переплете. Женя наугад достала ее и с ногами залезла в большое кресло, стоявшее рядом с коричневым полированным столом.

Так и есть. Это была их небольшая домашняя легенда: «Одиссея» Гомера, изданная в Париже в 1897 г. на японской лощеной бумаге. Кругом были иллюстрации, выполненные в красном или черно-белом стиле. Женя с детства знала, что эта книга у них есть. И мама, по ее словам, ее подарила учительница литературы Анна Андриановна. Правда, она давно умерла, и спросить у нее что-либо не представлялось возможным.

Женя с интересом посмотрела на массивную коричневую обложку. На ней проступал рисунок богини Ники без головы; знаменитой Ники Самофракийской. С обратной стороны обложка была покрыта разноцветными узорами вроде павлиньего хвоста. Дальше шло страниц пять пустых: видимо, в книгах того времени их было принято оставлять для замёток. Они были пустыми, но с грязноватыми разводами.

Далее шёл титульный лиц. Обложка с надписью L’Odyssee. Далее шла гравюра с изображением сирен вверху карандашом была выведена французская надпись «Жюли Лежан». Кто такая Жюли Лежан, Женя понятия. Но ей очень хотелось верить, что некто написал ее до Первой мировой, ещё в том мире.

Впрочем надпись была не очень разборчивой. Ее можно было пончть и как «Жюйе лежан» – «Легендарный июль». Так что. существование таинственной Жюли Лежан в 1897-м или 1900-м году тоже само по себе было под вопросом.

Женя улыбнулась, подумав о том. что есть интересное выражение «довоенный мир». Это мир до Великой Отечественной войны: скажи – любой поймет, о чем идет речь. Интересно, а как тогда назвать мир до Первой мировой? Мир, где еще правят кайзер и Николай II; где еще есть на картах Австро-Венгрия и жив эрцгерцог Франц-Фердинанд, где по Парижу под зонтиками от Солнца гуляют Гумилев и Ахматова и говорят об акмеизме? Как тогда назвать этот мир? И почему под «довоенным миром» понимают все мир 1941 г., а не тот мир? Мир, где выражение «Ваше Сиятельство» или «Ваше Превосходительство» было нормой, где немецкого канцлера причудливо звали не какой-нибудь Гитлер или Брандт, а Бернгард фон Бюлов или Леопольд фон Каприви (Женя почему-то запомнила эти необычные и, как ей казалось, очень красивые аристократические имена), где фыркали бензином первые автомобили, а дамы спешили к Эйфелевой башне в шляпках и платьях из кримпленовой ткани. А в России… Женя вдруг представила маленькую удочку с деревянными домиками, убегающую вниз от старой церкви и утопающей в цветущих вишнях. По ней шли мужчина в сером костюме с котелком и тросточкой и дама в легком платье и перчатках. Впрочем, всем это, может, было и не так… И Женя вдруг вспомнила, улыбнувшись, стих Ахматовой;

Чтоб посланец давнего века

Из заветного сна Эль Греко

Объяснил мне совсем без слов,

А одной улыбкою летней,

Как была я ему запретней

Всех семи смертельных грехов.

Впрочем, может, все это было вовсе и не так. Но книга, подлинная книга из Парижа 1897 года. лежала перед ней Между лощёных страниц лежали сухие листья, зачем-то вложенные в дорогую книгу. Женя вдруг задумалась над тем, кто и зачем их положил в такую книгу. Мать говорила, что это она сушила когда-то гербарий. Но с чего вдруг ей понадобилось сушить гербарий в такой дорогой книге, Женя понятия не имела.

Пригубив кофе, Женя стала листать книгу: для чтения ей нужно было надевать очки. Книга была написана не стихами Гомера, а прозой. Похоже, это был пересказ «Одиссеи» или что-то в этом роде. Пересказ для кого? Для подростков? Или детей? Выходит, это был не Гомер, а зачем-то упрощенный Гомер? И кому тогда принадлежала эта книга?

Женя знала, что в доме есть ещё одна странная книга. Это были мемуары маркиза д’Аржансона на французском языке, изданные в Париже в 1858 года. Дата была написана еще римскими цифрами, и мне пришлось помучиться, чтобы перевести ее в арабские, Вернее, это был, кажется, 5 том его воспоминаний: письма. Я полистала страницы: некоторые из них даже не были разрезаны после типографии.

Происхождение этой книги было ещё необычнее. По словам матери она студенткой проходила практику в университетской библиотеке. Там выбрасывали на помойку части старых книг. Одну из них мать якобы и подобрала, принеся домой. Конечно, в той библиотеке правда стояли шкафы дореволюционных книг. Но чтобы вот так вот их выбрасывать…. Женя никогда не видела такого.

«Интересно, что в 1858 году даты издания книг писали римскими цифрами, а в 1897 году уже арабскими. И нам об этом ничего не рассказывают на истории!» – подумала Женя.

Родной дом казался Евгении наполненным тайнами с самого раннего детства. И книги были только одной маленькой частью его секретов. В шкафах стояли отдельные тома Всемирной литературы, собрание сочинений Купера и ещё какие-то редкие книги советских времён. На вопросы о том, откуда они появились, мать неизменно отвечала, что их достала соседка тетя Тоня, работавшая в книжном магазине.

Достала так достала – хорошо. Да только вот была она неграмотной и какой-то блаженноверующей: из тех, кому Божья Матушка является и муж умерший в виде голубка прилетает. Я была у неё дома. Какие там книги – иконы кругом, увешанные гирляндами, весят. Жене было лет десять, когда я зашла к ним в гости, а ее внук Димка зловеще прошептал.

«Хочешь, сатанинскую музыку поставлю? Настоящая, адская!»

«Ну, поставь», – пожала плечами девочка.

Он поставит пластинку с какой-то завывающей музыкой. «Укууу… ви-виииии-ви». Тогда я посмеялась.

«Это что, ад?» – Женя посмотрела с удивлением на обилие икон.

«Ад! – ответил серьезно Димка. – Сатанинский марш!»

И, как оказалось, был совершенно прав. Это звучала опера Стравинского «История солдата». Там были и «Танец Черта», и «Триумфальный марш чёрта». Пластинки Стравинского в доме «бабушки Тони» были, причем с маршем Сатаны. Впрочем, бабушка Тоня давно умерла, дети и внуки уехали в другой город. Вот и все.

***

Предчувствие скандала не обмануло Женю. Мать вернулась с работы около шести. Аккуратно поставив еду в холодильник, она тяжело вздохнула.

– Наш дрыхнет?

– Ага, – кивнула Женька.

– Вот же гадина! – усмехнулась горько мать и быстро вошла в спальню. При виде ее отец, словно повинуясь какому-то инстинкту, продрал глаза.

– Напился-таки, скотина? Нажрался уже, вижу, – усмехнулась она. – Отметил наступление сентября?

Женя слушала, тщательно думая, как не влезть в конфликт и не стать объектом нападок матери.

– Напился таки, скотина безрогая, – покачала мать головой. – Всю жизнь мне испортил, гадина!

Отец промычал в ответ что-то невнятное. Он никогда не спорил с матерью, словно подавлявшей его в своём дорогом брючном костюме темно-болотного цвета.

– К мужику иди своему. Ампулу вшивать, – презрительно бросила она.

– Да отстань…. – попытался что-то возразить отец, но мать смерила его презрительным взглядом.

– Скоро опять с работы попрут? Мало я с тобой говора приняла, ничтожество!

Откровенно говоря, Евгении было скучно. Все шестнадцать лет она слышала эти сцены дома, но никто и никогда так и не развёлся. Будь это пари, Женя поставила бы тысячу против одного, что они не разведутся и на этот раз.

– Отстань. – слабо проговорил отец.

– Отстань? Нет, это ты от меня отстань, алкаш ничтожный! – презрительно фыркнула мать. – Так и влечёт перегаром. Опять с работы вышвырнут скоро? Что молчишь? Мурло пьяное!

Мама пошла заниматься ужином. Отец встал и, поёжившись, пошёл смотрит телевизор. Женя знала, что просидит он около него до полуночи.

– Есть будешь? – устало спросила его мать.

– Нет…

– Ну и пошёл к черту, алкаш. Завтра к врачу своему иди, что ли…

Женя только сокрушенно посмотрела в тетрадь по алгебре. Она прекрасно знала, что отец может уйти хоть сейчас: у них с дедушкой двухкомнатная квартира на двоих, где они спокойно могут жить. Шесть остановок от дома на маршрутке. Отец частенько убегал туда на неделю, крича, что все Конечно. Но сегодня он явно не собирался туда уходить. Как говорила презрительно мать, пошел «в своё лежбище».

Мать была права в том, что отец постоянно менял работы. Женя понятия не имела, кем именно он работает. Когда-то в ее детстве он вроде бы был технологом на заводе, но менял работу каждые два-три года. Потом он попал кв какой-то бизнес. затем в конструкторские бюро, районную администрацию., пытался создать свою фирму… Но то ли из-за постоянной смены работ, то ли из-за незнания его конкретного места работы, Женя не знала, кем он работал точно в данным момент.

Попытавшись прочитать параграф по физике, Женя почувствовала, что она ничего не понимает. Слова шли потоком, но она не понимала их сути. В голове мелькнула циничная мысль, что в жизни ей это не понадобится нигде и никогда. Зачем тогда тратить время на все это Почему бы не потратить это время на предметы, которые ей действительно будут нужны и не достичь в них действительно выдающихся успехов? Да, пока у неё будет тройка. Пока. Зато потом, когда они поступят в универ, она будет уже на уровне третьего курса, а они…. «Вот тут-то ее противники и вспомнит бездарно потерянное время, – хмыкнула Женя. – А его уже нет».

Женя задумалась; сейчас в этом классе ей нужно подтянуть английский – для того ее в эту школу и отдали. Кажется, в этом классе они все бредят английским… Некоторые готовы, впрочем, обсуждать физику хоть часами, некоторые – историю и устройство кораблей. А Витя Смульский, например, вон как обожает Толкиена. При воспоминании о Смульским, говорящим нараспев толкиеновские пассажи, Женя задумалась: а вот, собственно, с чего она взяла. что картинку ей подложила одна из девочек, а не паренЬ? Не то, чтобы она подозревала именно Витьку, но подумать было в самом деле о чем.

– Храпишь уже? – раздался из зала голос матери. – Гадость такая. Смотришь своим пьяным осоловелым взглядом?

Женя достала из портфеля аккуратно сложенную фотографию подготовки казнила этой самой Зои Космодемьянской. Немецкие солдаты (или офицеры?) вели ее на Казнь. Интересно, что хотел сказать ей автор странного послания? Оба ее дедушки участвовали в войне, у них медали и ордена; мамин папа Пётр Сергеевич вообще был майором. Да и дедушка со стороны отца воевал чуть не с самой границы, тоже наград было много. Одна из бабушек тоже воевала, хотя мать называла ее «чокнутой»; да и ее мать была то ли военным врачом, то ли медсестрой. Почему у неё свастика и фотография преступлений фашистов? Что это означало? Просто издёвку? Но почему ее враги (или не враги?) выбрали именно такую странную форму издевки?

Конечно, можно было бы спросить напрямую, но кого и о чем? Еще посмеются как над сумасшедший дурочкой. Может, на это и рассчитывают. Да и откровенно говоря, кого было спрашивать? Даша и Василёк держались враждебно, но они ли это….

Да и Ромка. Женя прищурилась на свет лампы. Вечер и танцы – это, Конечно, но прекрасно, но если откровенно, то что в сущности она о Ромке знает?

Лучше, пожалуй, пока присмотреться, понаблюдать. Класс, Конечно, интересный, каждый мнит себя ужасно важным и значимым. И наверняка многие со скелетом в шкафу. Атмосфера там такая, что лучше не расслабляться.

***

Мать была ужасно недовольна, если Евгения ложилась спать полн одиннадцати. Кровати у неё никогда не было: она всегда спала в раскладном кресле с темно бордовой обивкой. Это кресло Родители купили, когда Женя шла в третьей класс, и с тех пор оно служило ей постелью. Девочка, прочем любила его – узкое пространство, огороженной двумя грядушками, и часто спала на боку, уткнувшись лицом а одну из них.

Комната была, как говорится, простенькая, но со вкусом, и напоминала большой квадрат, заставленный мебелью. У боковой стены слева стояло вишнёвое раскладное кресло с узорами густых роз. Пространство у окна занимал коричневый полированный стол с ящиками. Стол был у мамы с Женей на двоих, хотя лазать в эти ящики ей категорически запрещалось. Следующую стену занимал огромный книжный шкаф со слегка рассохшимся дверками.

Каждая полка имела, разумеется, свое предназначение. Где-то– учебники. Где-то – поэзия… Классика… Где-то современная литература. Женя вздохнула: матери не шибко нравилось, если дочь читала фэнтези. Разумеется, нельзя назвать это серьезной литературой, но к этому данный жанр и не стремится. Это в первую очередь, конечно, развлечение. Развлечение, про которое наверняка знает практически вся молодежь.

А возле стены у входа стояло пианино, на котором Женя училась играть в раннем детстве. Правда, оно давно стало дополнительной этажеркой для бумаг и книг.

Женя улыбнулась – на письменном столе всегда стояла маленькая ваза с орехами. Работая над уроками, она уже привыкла сначала подумать, что-то пожевать, ну, а потом продолжать заниматься. Поправив белокурые волосы, Женя посмотрела в окно на бесконечный осенний дождь.

Закрыв дверь, Жены тихо включила торшер и достала с полки «Повесть о Зое и Щуре». Надо же было с чего-то начинать. В первый раз Женя прочитала эту книгу, когда ей было девять лет, в Третьем классе: задавали к 23 февраля. И она ее тогда заинтересовала.Не то, чтобы Жене не понравилось что-то конкретное, но кое-что ее заинтересовало. Вот это мать Зои, которую звали Любовь, вон как лихо про своё детство рассказывает. А её все бабушки – дедушки росли во время Гражданской войны, а пойди кого спроси о чем. Ничего толком не расскажут. И мать сразу становится раздражённой и нервной, если Женя решится расспросить. «Тысячу раз, мол, говорила».

«У нас в семье не было принято спрашивать, – холодно отрезала мать. – Да меня их жизнь никогда и не интересовала, чтобы я в ней копалась».

Вот что делала ее бабушка году в тридцать пятом? А в тридцать третьем? Женя не могла никак однозначно ответить на этот вопрос. Жила в Сибири, училась в школе. Но ничего более конкретно она сказать не могла. А здесь в книге так подробно описывалась Москва тридцать пятого года, метро, школа… Странно, что довоенный мир был описан в книге так ярко и интересно. Женя была уверена, что о нем толком никто и не помнит. Или все это были басни, придуманные уже много позднее? Из рассказов родители выходило, что довоенный мир был словно до библейского Потопа. На все вопросы следовал стандартный ответ: «Ну что там осталось-то? Война была!»

Женя понятия не имела, какие школы закончили бабушки и дедушки, никогда не видела их аттестатов, а фотографии только некоторые. Родня матери по линии бабушки жила где-то в Сибири, и Женя не видела их лицом. Родня матери со стороны дедушки вроде бы жила в в их городе и в Москве, но никогда с ними не общалась. Женя смутно помнила их со дня Рождения одного из тех родственников – некоего дяди Володи, где она была в свои восемь лет. Дедушка со стороны отца жил на Украине, а бабушка около их города. Впрочем, все дедушки – бабушки уже умерли, кроме дедушки с Украины: Женя похоронила их всех, и прекрасно помнила их похороны. Но никто из них как-будто не имел ничего общего с немцами и Германией.

Никто из ее родных никогда не знал немецкий язык и никак не был связан с Германией. мать в школе учила французский, отец английский, но давно его забыл. Вроде бы бабушка, мамина мама, учила немецкий, но как там она его учила. Ни одной зацепки, указывающей на связь ее семьи с Германией. Жене найти не удалось.

Единственный эпизод, который Женя вспомнила с улыбкой, был, когда ей была четыре года. Тогда к ним пришла в гости Наталья – однокурсница ее матери. Она проучилась два года в Германии, подарила Жене набор немецких фломастеров, немецкий пенал и детскую железную дорогу в коробке. Стоявшую огромных денег. Она сказала, что это Жене привет из Германии. Женя улыбнулась: смешно считать этот случай какой-то ее связью с Германией.! И, углубившись в воспоминания о детстве, она не заметила, как погрузилась в глубокий сон.

Глава 6

Женя всегда не доверяла тишине. Одно дело просто тишина, другое – тишина кажущаяся. Вот и следующим утром мать подняла ее, как и положено, около семи. Сквозь сон Женя слушала ее безапелляционные слова отцу: «Сегодня же езжай к своему мужику!» Мать накормила ее бутербродами с кофе и отправила в школу: ехать до неё было почти час.

Сентябрь вступал в свои права, и первая желтизна уже начала покрывать листву. Днём было ещё тепло, но по утрам прозрачный воздух становился все прохладнее, а ближе к вечеру в воздухе и вовсе провисала дымка. Женя очень волновалась: ведь сегодня был первый урок английского языка. Она знала, что в новом классе английский был на высоте, и очень боялась попасть впросак. А потому, забежав в первый кабинет на втором этаже, она с шумом поставила сумку на стол и быстро достала все необходимое. Ромка смотрел в тетрадь и что-то повторял. Женя поняла, что здесь уровень знания английского определяет место ученика в классе.

Учительницей английского оказалась Марина Андреевна. По словам Ромки, она вела практику в университете Бат. В Англии. Можно не сомневаться, что Марина Андреевна знает свое дело, если добралась даже до заграницы. Это была высокая стройная блондинка. Как говорится, леди. Марина Андреевна приветливо улыбалась классу, но зелёные глаза смотрели холодно и прямо.

С самого начала урока Женя поняла, что у неё есть свои любимцы. Первым был толкиенист Витька Смульский; он, видимо, в самом деле хорошо знал английский. Женя это слегка задело: ей почему-то хотелось, чтобы он оказался полный ноль.

Второй, как поняла Женя, была Юлия Данкова: невысокая кудрявая девочка в очках. Жене она запомнилась сначала разве что красивыми пеналом и очечником, куда она аккуратно укладывала очки. В темном свитере с золотистой полоской и черной юбке–карандаш она казалась одновременно собранной и задорной. Карие глаза то ли посмеивались над окружающими то ли призывали идти вперёд.

Уровень языка, безусловно, отличался от обычной школы. Учительницы говорила с классом только по-английски, и дети явно ее понимали. Для Жени такой темп казался очень быстрым. То ли дело история…

Марина Андреевна, между тем, заявила, что сейчас они будут смотреть мультфильм, а потом обсуждать его. Она щёлкнула чем-то на компьютере, и на классной доске-экране появилось изображение. Жене стало смешно. Сначала на экране появился зевающий лев. И ленивый голос обьявил: «Кинокомпания Метро Голдвин Майер представляет: Багз Банни».

– Кролик Багз, – фыркнула Таня.

– Only English, – остановила ее Марина Андреевна. – let’s speak English!

– Багз Банни – кролик-дебил, – отозвался Александр.

– You will be the first, – поправила изящные очки Марина Андреевна.

Мультфильм шёл минут десять. Багз Банни удирал от охотников. Марина Потоцкая смеялась от души, хотя Женя не видела в мультфильме ничего особенно смешного. Однообразный тупой кролик с большой претензией. Вдруг Марина Андреевна остановила мультфильм. Ходя по классу, она важно сказала, что сейчас они обсудят увиденное.

– Alexander, why do you think that Bugs Bunny is a moron rabbit? – сдержав слово, она обратилась первым к Александру.

Александр к удивлению Жени говорил медленно. Зато Данкова правда оказалось лучшей: у неё был красивый и мелодичный английский, на котором она практически пела. Женя даже позавидовала ее знанию языка, хотя в первый день Юлия показалась ей серой мышкой. Впрочем, обилие слов, которые выплевывала Юлия, казалось Евгении смешным.

Юлия рассказывала о том, что Багз Банни проявил находчивость и обманул охотников. Она говорила серьезно, но с едва заметной насмешкой, словно сама смеялась над собственными словами.К удивлению Жени даже Ромка здесь помалкивал и теребил ластик. Он, видимо, понимал, что не лучший в этом классе, но не мог смириться с такой ситуацией. Хотя сил изменить положение

у него не было. Или пока не было.

– Евгения, как бы вы описали образ Багз Банни? – наконец дошла и до неё Марина Андреевна.

Пора. Евгения встала, чуть покраснев, и вытянулась по стойке. Это давало ей уверенность для ответа. Женя разложила ответ по пунктам. Она не могла говорить также мелодично, как Юля, но старалась отвечать четко, выделяя структуру английской фразы. Женя искренне не понимала, зачем нужно говорить так много слов, накручивая фразы, когда суть можно выразить в нескольких словах. Марина Андреевна сначала с интересом присмотрелась к ней, затем скептично покачала головой:

– Ой, ой, «ди Дейче зольдатен»…. – улыбнулась она. – Евгения, ты совсем не связываешь слова. Подойди ко мне, пожалуйста после урока.

– Хорошо, – кивнула Женя, хотя что именно от неё нужно ещё не слишком понимала. Кто-то хихикнул, но кто кто именно, Женя не поняла.

Ромка, вероятно, собрался с духом и ответил вполне сносно.

– I think that Bugs Bunny is a stupid but self-confident rabbit. On the one hand, it's funny, – подбирая слова, продолжал Ромка. – On the other hand, it will easily become prey because he does not think about the consequences…

В итоге Марина Андреевна одобрительно кивала, но посоветовала подтянуть четкость. После звонка девочка сразу подошла к ее столу.

– Женя, я понимаю, вы долго учили немецкий язык, – улыбнулась Марина Андреевна. – После него английский учить трудно. Надо перестроить весь речевой аппарат.

– А… почему вы решили, что я учила немецкий? – пробормотала изумленная Морозова.

– По твоему произношению, – сказала учительница. – Это очень заметно. У тебя был отличный учитель немецкого: вот как крепко он тебе его поставил.

Девочка не знала, что сказать в ответ. Она же не знала по-немецки ни слова… Как же это могло бы повлиять на её речь?

– Это определить очень легко, – сказала учительница. – В немецком зыке на конце слов преобладают глухие и мякине согласные, как ты знаешь. Немцы часто глотают окончания в речи. Как ты.

Легко..... Но как это может быть лёгкостью, если она не знает по-немецки ни слова? Вероятно, это просто совпадение? Но ведь редкое совпадение.

– Кроме того, ты непроизвольно смягчаешь звуки в речи, особенно «Л». Попробуй, скажи Макдоналдс.

– МакдоналЬдс, – пробормотала ученица, стараясь говорить как можно чётче

– Вот, видишь, ты сразу смягчаешь «Л», – улыбнулась Марина Андреевна. – Как в немецком: «ляйтер», «альзо», «альт»….

– Но я ведь ещё учусь, – хлопнула ресницами Женя.

– Это не учёба, Женя, это особенность фонетика немецкого языка, – смпонисанием сказала Марина Андреевна. – С французского на английский переучить намного легче. И ещё…. Ты слабо открываешь рот. Скажи Well.

– Wel…

– Посмотри, как низко ты открываешь рот. Точно как в немецком Welt, – кивнула учительница. – В общем, Женя, тебе не просто, но надо начинать с чего-то. Забывай немецкие произношения и тренируй звонкие окончания каждый день. Каждый. Не «баггс», а «багз!» Именно «Багз». Не «пигс», а «пигз». Язык в конце слова должен быть напряженным, а не расслабленным!

Женя кивнула, хотя все ещё не понимала, что произошло. Она учила немецкий? Но когда?

***

Последним уроком оказалась литература. Евгения облегчённо вздохнула, понимая, что тут можно расслабиться. Ни одно серьезное литературное произведение нельзя оценивать однозначно, разве только сказки для маленьких детей. Пьер Безухов, например, считается положительным героем. А если вдуматься – где? Первую жену убить пытался, а вторую превратил в безгласную служанку. Если это положительный герой, то мир перевернулся. Обломова часто обвиняли в том, что он лежал на диване. Но, если честно, он имел на это право.

Смотря по сторонам, Женя заметила, что и остальные ученики держатся расслаблено – знали, вероятно, что каждое мнение будет учтено.

Преподаватель, Алена Витальевна, казалась нежной и невесомой дамой. Это подтверждали легкая походка и любопытное сочетание белокурых волос и сине – зеленых глаз. Не стоило, однако, обманываться на её счёт – задорный взгляд напоминал, что она будто смеется над окружающим миром и возможными препятствиями.

Женя все ещё ломала голову нал тем, каким образом у неё могло быть так поставлено немецкое произношение. В детстве мама занималась с ней французским языком: даже требовала, чтобы дочь читала вслух французские фразы из «Войны и мира». Но акцент у неё был не французский, в немецкий. Впрочем, может просто у неё жёсткое произношение, а Марине (как звал ее класс) показалось, что немецкое? Подумав немного, Женя сошлась сама с собой на этом компромиссе, хотя до конца уверена в этом не была.

Однако у Алёны Витальевна были, похоже, свои представления о школьной программе и литературе. Она с улыбкой сообщила, что учебный год они начнут с изучения «Золотой розы» Паустовского, чтобы лучше понять, кто такие писатели и что такое писательское мастерство.

Данкова с интересом посмотрелась учительницу, но Алена Витальевна смерила ее пристальным взглядом.

– Говорят, АВ терпеть не может Юлище, – шепнул Ромка, когда учительница отошла к столу.

– Как ты ее назвал? – чуть опешила Женя.

– Юлище, – усмехнулся Ромка.

– Там вы прочитаете интересный рассказ, что Чехов на пари написал рассказ о пепельнице. Воображение позволило ему заселить этот рассказ новыми персонажами, их характерами, их личностями. Дидро говорил: «Задача художника – найти необыкновенное в обыкновенном и обыкновенное в необыкновенном».

Танька и ещё одна темноволосая девочка со строгим видом хихикнули. Женя вспомнила, что ее звали кажется, Оля. Обычно она собирала чёрные волосы в подобие «конского хвоста». «Юлище» не ответила ничего, но, достав тряпочку из футляра, аккуратно протерла очки. Жене вновь почему-то показалось, что Данкова в душе смеётся над всеми.

– Вы также узнаете, что у персонажей есть своя логика развития, – продолжала Алена Витальевна. – Вы не можете ее сделать другой. Иначе выйдет смешно и неуклюже. Автор не ощущает своих персонажей.

Женя смекнула, что не спроста далеко не весь класс ходил в «Клубнику». Видимо, здесь существовали свои группировки: причём не очень дружественные друг другу. Рома показался ей чуть не королем класса, что, похоже, что Юлище и ещё кое-кто так вовсе не считали.

– Старикова, тебе ли смеяться? – вдруг притворно – приторно спросила учительница. – Если мне не изменяет память, тебе в июне на экзамене из милости поставили четыре. Помню, как ты блеяла на ответе.

Класс грохнул. Женя поняла, что здесь всегда рады неудачам другого «Юлище» смеялось беззвучно, прищурив близорукие глаза.

– А если я введу в книгу войну или революцию? – вдруг спросил Рома.

Женя догадалась, что он входит в число любимцев «АВ», а потому имеет право говорить, когда пожелает.

– Ром, это ничего не изменит, – вдруг серьезно сказала Алёна Витальевна. – Логику персонажа не сломает и революция. В своё время мы с вами увидим это на примере «Доктора Живаго». Когда доберёмся до него.

– Женя, каких писателей ты любишь читать? – вдруг повернулась к ней Алена Витальевна.

– А Чернышевского будем читать? – спросил Александр.

– Ой…. Убогий и ужасный писатель…. Слава Богу, нет. Как и Горького – вечное пугало учеников, – поморщилась женщина.

Евгения была очень благодарна Александру, что он спас ее. Однозначного ответа о любимых писателях у неё не было. Не то, чтобы Женя не любила читать, но выделить именно любимых, у неё не получалось. Да и в душе она как-то стала опасаться Алёны Витальевны. «Черт знает, что ей понравится, а что нет…» – подумала Женя.

– Нельзя, мне кажется, определить, чем один писатель лучше или хуже другого.

У каждого своя особенность, – тихо сказала Евгения.

Алена Витальевна внимательно посмотрела на неё.

– Можно. Бездарный писатель создаёт шаблонные образы и выигрывает разве что на сюжете. Большой художник создаёт мир отъёмных и глубоких персонажей. Гений проявляет не мастерство, а волшебство – он расставляет слова и образы так, как даже талантливый писатель не может это сделать.

– Я, вероятно, недостаточно четко сформулировала ответ, – поправилась Женя. – Разумеется, безрадостней в расчёт брать бессмысленно. Я имела ввиду признанных авторов. Мне кажется, Толстой не хуже Тургенева, а Гончаров – Толстого, просто они… имели разные взгляды на литературу.

– До Толстого и Достоевского они все же не поднялись, – снисходительно кивнула «АВ». Так, дома читаем первые две части «Золотой Розы». А теперь: собрали монатки – и брысь отсюда! – весело сказала она.