Текст книги "Близкий враг"

Автор книги: Катя Каллен2001

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Близкий враг

https://ficbook.net/readfic/9127952

Направленность:

Гет

Автор:

Katya Kallen2001 (

https://ficbook.net/authors/1231319

)

Гаммы:

Korell (

https://ficbook.net/authors/66815

)

Фэндом:

Ориджиналы

Рейтинг:

R

Размер:

планируется Миди, написана 71 страница

Кол-во частей:

8

Статус:

в процессе

Метки:

Слоуберн, Подростки, Семьи, Друзья детства, Подростковая влюбленность, Отрицание чувств, Становление героя, Близкие враги, Разнополая дружба, Любовь с первого взгляда, Переходный возраст, Развитие отношений, Любовный магнит, Трудные отношения с родителями, Романтика, Драма, Психология, Повседневность, Учебные заведения, Дружба

Описание:

Женя Морозова в силу обстоятельств переходит в новую школу. Весьма скромная жизнь семьи приучила девушку смотреть на жизнь серьезно, что, однако, не отменяет желания добиться любой поставленной цели. Бойким характером и попытками подать себя Евгения невольно привлекает внимание одноклассников, в том числе и Ромки Миронова, но их семьи много лет враждуют между собой

Публикация на других ресурсах:

Уточнять у автора / переводчика

Содержание

Содержание

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Пролог

Самые сложные истории иногда начинаются с пустяков. Мне было восемь лет, когда мы с отцом гостили в одном большом провинциальном городе. Помимо больших домов, в нам был и огромный частный сектор. Однажды мы зашли в гости к его знакомой. Отец с ней пошли пить чай и говорить о своём, «взрослом». Это был высокий стройный шатен, «подаривший» мне большие синие глаза. Правду говорят, что взгляд – зеркало души. И весьма красноречивое. При всей внешней сдержанности, я всегда могла понять, когда он радуется, а когда грустит. А я побежала в сад и остановилась как вкопанная: среди грядок лежала и поливалась водой из длинного шланга чёрная могильная плита.

Я была ужасно любопытным ребенком. Кругом росла трава, заросли ромашек и космеи, рядом была грядка роз. Я присела на корточки и направила шланг на камень. Читала я уже не плохо, да и надпись сохранилась хорошо. Все, что я смогла разобрать, помещалось в одной фразе:

Под сим камнем погребен Иоган Юльевич Толле, действительный статский советник

Дату я не могла разобрать, ибо она была полустертой. Я побежала к отцу на веранду большого деревянного дома.

– Папа, папа, там немецкая могила! – показала я.

Я была маленькой и знала, что немцы напали на нас и творили ужасные зверства. Мне казалось; что во всех немцах есть что-то ужасное.

– Ну какая ещё там могила? – недовольно поморщился отец. – Что ты несёшь?

Он вопросительно посмотрел на свою знакомую – кажется, ее звали Нина Сергеевна. Она была дамой лет шестидесяти, с открытым, чуть насмешливым, лицом, и морщинками под веками. «Дама» что-то пробормотала, и отец вдруг понимающе кивнул.

– Да это никакая не могильная плита… – подмигнул он мне.

– Не могильная? – Я посмотрела на «даму», а затем на отца. Мне показалось, что женщина тихо смеётся. По крайней мере ее синие глаза смотрели на меня как-то странно: то ли я казалась ей смешной, то ли я ей чем-то не нравилась.

– Это так…. До войны было… – махнул рукой отец.

Я толком ничего не поняла, но кивнула. Я знала: все, что было до войны, как-то не считается что ли…. Или что-то в этом роде…. Я тихонько проскочила мимо газонов с самыми разными цветами и выскользнула за калитку. По узкой улице мимо старых деревянных домов бежала вниз дождевая вода под крутой откос.

Машины здесь почти не ездили – разве что во дворе стоял какой-то синий автомобиль. Я бросила палочку в бегущую воду и побежала за ней, представляя, что это кораблик, плывущий в Австралию. Эта самая Австралия казалась мне в детстве чудесным краем, где кругом растут чудесные эвкалипты, с гор падают водопады, а а озёрах, куда несётся горная вода, плавают чёрные лебеди. Я пробежала до небольшого обрыва, и снова остановилась. Рядом с приоткрытым канализационным люком в виде ступеньки снова лежала старая могильная плита.

На этот раз я присела на корточки и, взяв палочку, стала расковыривать плиту. Никаких надписей на ней не было: она, видимо, была слишком старой или побитой… Вода стекала с ее края и мчалась вниз по направлению к синей колонки, возле которой мелькало несколько ос. Я продолжала копать, так как ужасно хотела узнать: неужели тут в самом деле кто-то похоронен? И в саду могила, и тут…. Я рыла плиту, но ничего не получалось – слишком прочно она въелась в землю.

Я не заметила, как около меня оказался светловолосый мальчик лет девяти. Он был тонкий и высокий, и казался очень ухоженным: в красивой футболке, шортах, гольфах и босоножках. Подойдя ко мне, он остановился и стал наблюдать за моими действиями.

– Почему тут могила…? – спросила я, даже не познакомившись. Наверное, это было плохо, но я почему-то сразу начала разговор.

– Тю… – Присвистнул мальчик. – Тут их полно!

– А… откуда они здесь? – спросила я.

– Говорят, со старого кладбища привезли…. – сказал мальчик. – Да, его сломали и плиты отдали, – махнул он рукой, словно говорил о чем-то само собой разумеющимся. – Тебя, кстати, как зовут?

– Женя, – спокойно ответила я.

– Красивое имя. И редкое довольно, – сказал мальчик.

– А ты? – спросила я. Мальчик почему-то был мне очень симпатичен.

– Николай. Коля. – Пояснил он. – Да ты не волнуйся, тут даже ступеньки, выложены из старых могильных плит.

– Как это…? – Пробормотала я.

Невдалеке рядом с коллектором журчала вода, мчась к реке по откосу.

– А просто…. – махнул он рукой. – Кладбище было старое. Очень старое. Тут я у деда Вовы одну плиту видел. Он и сам фигурками вылепленных ангелов на рынке торгует….

– Он их делает? – пробормотала я, глядя на гладкую белую щебенку.

– Не знаю… вряд ли, – махнул мальчик рукой. – Но торгует.

Мы пошли вниз к соседнему дому. Мальчик сосредоточенно смотрел под ноги, словно что-то искал.

– Что ты все ищешь? – удивилась я.

– Я? Да, я коллекцию минералов собираю, – ответил охотно мальчик. – Редких камней. У меня есть и полевой шпат, и гранит, и мрамор… – с гордостью сказал он, глядя на колонку.

– Вау! – не сдержалась я. – Шпат, гранит и мрамор по дорогам не валяются. Не по каждым, по крайней мере…

– А, – улыбнулся Коля, словно я дала ему конфету. – Тут мост строили, много щебёнки привезли из карьеров. И при строительстве колонок использовали. А там можно найти интересные камушки…. Вот бы лазурит найти… – мечтательно протянул он.

– Невероятно, – выдохнула я.

Обилие редчайших материалов одновременно вправду чем-то напоминало сказку. Я и сама была бы счастлива такой коллекции, но понимала, что это невозможно. Не менее удивительным случаем казались лестницы из могил. Из размышлений меня вывела неожиданная находка. Длинный розовый камень, напоминающий плитку. Я тщательно пыталась понять, что это, но не находила ответа.

– Ты знаешь, что… – бросила я взгляд на нового приятеля. Целую коллекцию камней собрал, да какую, – наверняка поймет.

– Сам не понимаю, – хлопнул он ресницами, внимательно изучая странную находку

– Может, розовый туф… – неуверенно сказал Клля

– Тебе виднее, – пожала я плечами. – Но как проверить?

– А давай разобьём его пополам? – продолжил мой новый приятель и бросил камень о землю.

Он сразу разлетелся, но на пополам. Коля сам собой взял квадратный кусочек, в более продолговатый, а маленький кусочек отлетел в сторону. Внутри скола сияли блестки.

– Некжели плитка? – разочаровано протянул Николай.

– Но странная плитка, – нахмурилась я.

Неужели разгадка вправду настолько проста? Я помнила, как камень переливался всеми оттенками розового. Насколько изящными и точными оказались линии. Неужели это всего лишь очередная облицовочная плитка? Даже глазам не верилось.

– Евгения, домой! – Крикнул отец. – Нам пора!

– Ну… Пока… – чуть смущённо сказала я мальчику.

Мне очень не хотелось уходить, но так было надо. Я побежала к дому. Отец стоял уже собранный, но вдруг закурил, достав сигарету, и я решила сбегать ещё раз к той плите.

– Туда не ходи… Там змея живёт, – вдруг серьезно сказала эта его знакомая.

Я вздрогнула. Змея, в конце концов, – а ну ужалила бы? К счастью, повезло.

***

До поезда у нас ещё было много времени, и мы пошли погулять по центру города. Я всегда любила такое время: гулять по городу в ожидании поезда. В этом ожидании скорого отъезда и гостя «на час» есть что-то очень милое. Словно, заходя в кафе, ты уже слышишь стук сходящихся стрелок и ощущаешь запах вагона.

Был, кажется, конец июля, и мы пошли по тихой улочке, обходя шумный центр. Где-то гудели вездесущие автомобили, минуя нашу милую полу-глушь. Отец был слегка взволнован, и все оглядывался по сторонам. Несколько раз я пыталась вывести его на разговор о старом кладбище, но не очень-то получалось. Я сама замолчала: чувствовала, что отцу почему-то не хочется об этом говорить, и он сам отчего-то потерял покой.

Мы не были дружной семьей. Мать часто кричала на отца, называя его глупым, алкоголиком и ещё много кем, но почему-то жила с ним. Жили мы правда странно. Каждые месяц-два повторялся один и тот же сценарий. Отец приходил выпившим, мать кричала на него, он собирал чемодан и убегал к своим родителям. Мать говорила, что отныне мы живем без него, и что у меня есть только она. Через неделю отец приходил якобы «за вещами». Слово за слово, садился обедать и оставался жить с нами. Я знала, что он не глуп, но не понимала матери: если уж решила расходится – расходись или не плачь, какая ты несчастная, что она делала регулярно. Мать, кстати, не любила, если я сильно (с её точки зрения) сближалась с отцом – она сразу начинала меня отчитывать сильнее и колоть меня, что я вошла «в него». Тем не менее, я научилась приспосабливаться к ситуации и жить с этим.

Семью отца я знала плохо: у них были отвратные отношения с истерию, хотя почему не знаю. Его родители относились к маме холодно, и она платила им той же монетой. Отец мало что рассказывал мне о своём детстве, причём мать все время бросала тень на его рассказы – мол, «пьяные бредни». Доходило иногда до смешного. Отец что-то расскажет о своей службе в армии, мать машет рукой: «Служил он там, алкаш, видите ли». Или: «Месяц прокрутился – потом за пьянку комиссовали, служил он». Однажды она рассказала мне, что отец варил брагу в армии едва ли не на глазах командира. Отец потом возмущался и говорил, что это была какая-то итальянская комедия про армию времён Муссолини, которую они с матерью смотрели в кинотеатре. Что было правдой, а что нет, я так и не узнала, но насторожилась. Правда, к моему удивлению, отец и мать продолжали жить вместе, хотя и общались только по бытовым вопросам.

Сейчас, наконец, мы нашли небольшое кафе в тишине сквера. У входа в парк шумел фонтан; вечером тут, судя по приспособлениям, была бы светомузыка. Мы сели в кафе.

– Не арку… старинный был посёлок, – улыбнулся отец. – Ну вот и тут… Снесли какое-то кладбище, а плиты валяются, – сказал отец. – После войны случайно и на участниках оказалось.

– Что же тут – атомную бомбу взорвали? – непонимания я.

– Все немцы снесли под щебень, все… – с жаром сказал отец. – Весь город снесли. Да, а, вспомни, сколько старинных плит около старых кладбищ всегда валялось.

– Это где? – насторожилась я.

– Да в деревне, где я рос. Там на сельском кладбище полно плит дореволюционных было

– Это где ты мне говорил, что плиты четырнадцатого века? – с негодованием прищурилась я.

– Нет, девятнадцатого. А может и восемнадцатого есть.

– Врешь ты все… – обиделась я.

Я пригубила подтаявшее мороженое. Отец часто рассказывал мне про деревню, где он рос и свои приключения, да только я не очень это понимала. Удивительно, но я никогда не видела тех ребят, с которыми он гонял – ни один из них никогда он был у нас дома. Я никогда не видела родственников отца из той деревни, да и сам он не рвался туда поехать. Разве что на могилу своей матери, моей бабушки, которая была, как говорила мама, то ли дурой, то ли умалишённой. Да и раков ловить мой отец, откровенно говоря, не умел. Был только некий двоюродный брат Анатолий, но тот был такой законченный алкоголик, что едва ли не пил ацетон или что-то в этом роде.

«Папа, а где то озеро, где ты огромного линя поймал?» – осторожно спросила я.

«Да, за полигоно, – махнул отец рукой. – Теперь туда не проехать: там только по пропускам проехать можно. А тогда оно было…»

Я поняла, что то озеро, как и все остальное, увидеть мне не придется.

– Ладно, заканчивай, – сказал отец. – Пошли прогуляемся.

Он смотрел на меня с каким-то необъяснимым теплом, которое я не могла понять. Напротив нас сидела кака-то пара, выпивая вино, и мне оно казалось частичкой иной, взрослой жизни. Мне не хотелось уходить из кафе, но в тоже время хотелось посмотреть и город. Я все ещё думала о загадочных плитах. Может, я правда что-то не поняла, и это вовсе не могильные плиты?

Улица казалась не особо примечательной, но уютной и милой в своей простоте. Ни толпы. Ни суеты. Бездонное синее небо, настолько насыщенное, словно раскрашено гуашью. Романтическая кленовая аллея. Явно старое здание жилого дома из розового кирпича и плит.

Я боялась только одного. У отца была привычка выпивать, после чего его всегда ужасно развозило, даже от полстакана. Мне совсем не хотелось оказаться в чужом городе с выпившим отцом. Однажды его развезло. и я едва сумела дотащить его до гостиницы. «Хоть бы не выпил тут», – думала я с отвращением.

– Папа… Куда пойдем? – спросила я требовательно.

– Давай в центр, Жень? – закурил он на ходу. – А там посмотрим. До поезда еще куча времени.

– Ну, давай. Только ты меня к тем серым зданиям своди, – велела я.

Мы пошли через маленький скверик. Отец опять стал рассказывать мне что-то о своем прошлом. Мол, в армии его в школу командиров отправили и почитали как старшину. Я смотрела на газон, а в голове звучал голос матери: «Что? Да наш алкаш там месяц прослужил всего, потом командир его отца вызвал и велел забрать его домой!»

– Папа, а почему этот город был так разрушен на войне? И даты кругом, то 1942-й, то 1943-й? – дёрнула я отца за рукав.

Отец никогда не отвечал сразу. Подумав, он достал пачку сигарет из своего кармана на рубашке и закурил.

– Понимаешь, Жень…. Этот город несколько раз переходил из рук в руки. То немцы его брали, то наши. То снова отбивали, то снова сдавали. Вот и стёрли.

– А мы….

– А мы стали отступать до Сталинграда. И Воронеж почти весь сдали, и Ростов….

– И Миллерово? – я вспомнила станцию, которую мы проезжали, когда ехали на море.

– И Миллерово, точно, – кивнул он. – Потом после Сталинграда мы пошли в наступление и отбили город.

– Ура! – сказала я.

– А немцы собрались с силами, и весной сорок третьего город снова отбили, – сказал отец.

– После Сталинграда? – мне казалось, я узнаю что-то невероятное.

– После Сталинграда, – ответил отец. – Да, мы снова проиграли. Потому и был Курск.

– Помнишь, мы сегодня у тети моей бвли? Она маленькой войну помнит.

– А что, например, она помнит? Это же невероятно…

– Ну так… – сказал отец. – Ребёнком была, но их с матерью, тётей Марусей, отправили в область в эвакуацию…

Улица убегала вдаль потоком машин. Мы пошли мимо темно-серых домов с лепниной. Я смотрела по сторонам на бесконечные двери магазинов. Я думала над загадочными немцами, которые они завоевали всю Европу и дошли до Волги. И только мы их остановили. Впрочем, было кое-что не дававшее мне покоя.

За год до этого мы ездили в Крым на море. Родители повезли меня в Никитский ботанический сад, да там и пристроились к экскурсии. Было жарко, и я не очень ее выдерживала: больше, присев на корточки, играла с шишками в отдалении. Но меня удивило, что тот сад основал некий Христиан Христианович Стевен. Я никогда не встречала человека с таким именем и с такой фамилией. А в девятнадцатом веке он жил в Крыму, и никто не удивлялся. Интересно, а куда они делись?

Потом мы точно также ходили в гору к писателю Сергееву-Ценскому. Опять Родители шли в зной с бесконечной экскурсией, а я играла в отдалении, слыша странные имена Берг, Бригге и Тотлебен. Странно, но я снова никогда не видела людей с такими именами. Вот была бы, например, у моей мамы фамилия Бригге или Берг. Ух и переполох в садике бы был!

Я даже воображала себе странную историю. На мои вопросы мама холодно ответила, что все эти немцы жили в Прибалтике. Я вдруг подумала: а ну я бы каждое лето ездила к дедушке и бабушке Бригге или Стевену в Прибалтику? Села бы на поезд из нашего города в Ригу, ехали бы дня два, и бабушка с дедушкой меня бы там встретили. Трава там зелёная, лето дождливое, пасмурно, и замки старинные. В море там не купаются – холодно. Наверное они мне замки бы показывали. А дома, вернувшись, все ребята на меня бы с завистью смотрели. Даже важная Юлька Аброськина.

Люди с похожими фамилиями, как я знала, существуют: их называли евреями. Только фамилии у них все же были другие: типа Финкельштейн, Мейер, Лифшиц…. Дома у нас было принято над ними смеяться. Мама с юмором всегда говорила, пародируя их акцент: «А кто это ценит?» или «Хахаха, жиды махраки!» «Конечно, Рахиль Фёдоровна Покерман». Или вовсе невинно: «Таки, как говорит еврейская мама…» Она так смешно пародировала их, что я просто не могла не смеяться. Да и отец любил рассказывать еврейские анекдоты мило и запоем.

Пообедав в каком-то подвале, мы пошли в музей – то ли изобразительных искусств, то ли краеведческий, каких немало в провинциальных городах. Музей был старым двухэтажным дворцом, чем-то напоминавшим маленькую копию знаменитого Зимнего дворца. Внизу было полно всякой всячины об истории местного края: то старинные золотые украшения, то бронзовые подсвечники, то картины художников, причем одна из них была копией Репина. Стояла даже статуя кентавра, сразу напомнившая о «Легендах и мифах Древней Греции», которые мама читала мне вслух вместо сказок.

Отец прочитал табличку: там говорилось, что это копия, сделанная в восемнадцатом веке, с какой-то древнегреческой статуи. Я представила, как здесь в залах дворца летним вечером собирались гости на праздник и смотрели на статую. Задумавшись, я не заметила, как мы подошли к стенду, где стояла какая-то посуда девятнадцатого века. На видном месте стоял сервиз с блюдом, на котором была изображена картина с каким-то парадом. Я дернулась и мотнула головой: точно такое же блюдо хранилось у нас в серванте!

– Папа… – наше блюдо! – Дернула я его за рукав.

Я тотчас испугалась, что нас услышала бабушка с ребенком. стоявшие напротив. Громко говорить в музее было неприлично, и от матери я бы уже получила выговор. Но отец был мягче и, прищурившись, посмотрел на него.

– А, правда… Похоже… – улыбнулся он, прищурившись на стеллаж.

– А что здесь написано? – уже не терпелось узнать мне.

– «Посуда времен Николая Первого, – прочитал отец. – 1839 год».

– Папа. картина на блюде точно как у нас! – удивлялась я.

– Ну, тут блюдо настоящее, а у нас так… Ширпотреб для смеха, – засмеялся отец. – Так, массовое блюдо.

– А откуда оно у нас? – спросила я.

– Ой, да кто-то деду Саше подарил, – махнул он рукой. – Мало ли барахла ему носили?

Я все ещё не могла отвлечься от того блюда. Мне хотелось скорее бежать в наш зал, открыть сервант и посмотреть наше блюдо. Наш дом казался мне странным музеем, в котором скопилось множество диковинок. И я, бодро вышагивая с отцом к вокзалу, все не могла забыть той странной посуды.

На маленькой улице стояли небольшие длинные домики. Один из них, помню, был белым с синими ставнями. Отец говорил, что здесь родился какой-то известный человек девятнадцатого века, но я не запомнила его имени. Я вдруг вспомнила какой-то фильм про гусар, который осенью смотрели взахлёб Родители. Гусары то приезжали, то пели по городу с такими вот небольшими домами. «А парады были как на блюде», – подумала я. Интересно, а есть хоть один человек, у которого был бы прадедушка гусар?

И я опять представила себе некую семью. Там все говорят, что прадедушка был гусар, а потом все были военные. Потом участвовали в Революции, в войне, и так воспитывают детей и внуков. Вот их альбомы со старыми фотографиями девятнадцатого века; вот их вещи и награды. У моего дедушки были только награды с Отечественной войны, в у них аж с войн девятнадцатого века. И ту войну в Крыму они помнят, про которую экскурсовод рассказывал, и про те парады. Может, у них и блюдо такое есть дома: только не фальшивое, а настоящие. Или они все все во Францию убежали?

***

Должно быть в тот день было слишком много странных событий. И все же не могу не вспомнить еще одно. На кривой улочке вокзала росли огромные пирамидальные тополя. Между ними приютилось похоронное бюро, возле которого какой долговязый мальчишка лет пятнадцати продавал глиняные фигурки ангелов с трубами. Настоящих ангелов, покрытых лаком. «Кладбищенских», – как говорила с легким испугом мать.

На первый взгляд, в этом не было ничего особого. Ангелы да ангелы, и где им продаваться, как не возле дома ритуал услуг? Но я вдруг стала что-то припоминать. Я не могла вспомнить, где когда я видела точно таких ангелов. Но точно видела, словно это было далеким полузабытым сном. Мне вспомнилась сцена: я была совсем маленькой, мы с отцом шли в мокрую метель через заброшенный парк, зашли на старое кладбище, и там я видела тех ангелов. Но я не знала, было ли это во сне или наяву. Не помнила, точнее, а спрашивать, понимала, глупо: все равно мне скажут только то, что пожелают сказать.

Около большого вокзала уже толпился народ. Станция была узловая, и народ толпился на привокзальной площади возле табло. Отец купил в дорогу несколько булок с изюмом и сладкой воды. Как обычно он, возвращаясь домой, становился грустным, хотя и старался тщательно ее скрыть. Непонятно почему, но он снова стал утешать меня. словно это я, а не он, не хотела возвращаться домой. Подмигнув мне, он вдруг сказал:

– Ну не горю, не горюй, у нас еще три станции интересных впереди!

– Да они ночью будут… – пробормотала я.

– Ночью? Рано утром… Многое еще впереди… – вздохнул он. – Ну что, идем на посадку потихоньку? Пока вещи в камере хранения получим. Пока… Ты не грусти…

Я, правда, вовсе и не собиралась грустить. Мы прошли через огромный вокзал. Голос объявлял отправление поездов и мы, взяв вещи в камере хранения, пошли вниз к поездам.

– Представь, Жень, мы бы поездом во Владивосток с тобой поехали… – Мечтательно прищурился отец. – Семь суток почти…

– Семь суток? – как все дети я обожала смотреть в поезде в окно. – Семь суток!

– Да! Утром проснёшься – ещё много дней ехать!

– А где утром просыпаешься? – тормошила я отца.

– Если из Владика, то в Хабаровске, – ответил он. Наш поезд объявили на посадку, и мы пошли к подземному туннелю.

– Папа, а ты там ездил? – спросила я, когда мы уже поднимались на платформу.

– Нет, никогда…. – покачал он головой

Наш поезд подали к платформе. Мы, как обычно, зашли в вагон одними из первых. Ехать нам пришлось в плацкарте, и смотреть в окно я могла только с одной стороны. Отец поставил га столик бутылку со сладкой водой и приоткрыл занавеску. У нас было нижнее и верхнее место, и отец полез на верхнюю полку.

Я смотрела в окно, прильнув к нему лицом. Затем обратила внимание на странного человека, вошедшего в купе. То ли казах, то ли узбек: я их не различала. Раздавшись, он сопле полез на верхнюю полку.

– Папа, а ты мне покажешь Украину? – спросом я.

– Свожу в родственникам через пару-тройку лет, – кивнул он.

Солнце сияло ярко. Я вспомнила, что когда-то пару лет назад, когда мы ехали с моря, отец рисовал мне станции, а я угадывала, какой это вокзал. Грустновато, что наше короткое путешествие закончилось, но впереди у нас нас ещё поездка в Москву. Родители обещали свозить. Если, Конечно, свозят. Всегда был риск, что мать в последнюю минуту отменит поездку, сказав, что «денег нет» или «хватит кататься – работать надо».

В раздумьях я едва заметила, как тронулся поезд и заскользила платформы. Потом мелькнули пирамидальные тополя за оградой, за ними какая-то подстанция и трансформаторная будка. Я вдруг вспомнила то блюдо в музее и спросила:

– Папа, а кто были наши предки при Николае Первом?

– Не знаю… – лениво отозвался отец. – Крестьяне какие-то, Жень.

– А мамины? – подбросила я вопрос как бы невзначай.

– Она тебе вроде говорила. Мужики из деревни Марьевка, ну кто они были?

Поезд набирал ход, а я продолжала смотреть в окно на мелькавшие стрелки и столбики. Когда-то в тридцатых годах до войны здесь мчались паровозы. Было бы здорово хоть раз послушать о том, как жили люди в то время. Стоп. У меня же все бабушки и дедушки родом оттуда. И ни у кого нет ни тетрадки, и пера, ни бумаги, ни бумаги. Только одно якобы японское зеркало, но и оно вызывало у меня большие сомнение. А уж что стояло за бабушкой и дедушкой, я точно и сказать не могла.

Я залезла в карман, и там нашла кусочек плитки или камня. Я совсем забыла, что подарил ее мне тот самый Коля, с которым мы ее нашли утром. Я спасём забыла, что это тоже было сегодня. Подумав, я положила ее в карман чемодана.