Текст книги "Лена Дэнс (СИ)"

Автор книги: Katou Youji

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Домой Антон не вернулся. Да и возвращаться, собственно, даже по закону было некуда. Сразу после заключения брака отчим провернул хитроумную сделку, продав жилье, принадлежащее Тохе и матери, и собственную комнату в коммуналке. Взамен он купил на себя и супругу трешку, а вот пасынка прописать в жилплощадь «забыл». К тому времени Тохе уже исполнилось восемнадцать, потому районных чиновников из отдела соцзащиты его судьба больше не волновала.

Наш гардеробщик пытался связаться с матерью или подкараулить ее у подъезда, чтобы хотя бы забрать вещи, но та на звонки не отвечала, а пару раз он напарывался на отчима, и заканчивалось это все очередными побоями. Потому теперь Тоха снимал даже не комнату, а угол в коммуналке и мечтал встретить богатого мужика.

Киту «повезло» больше. В отчий эстонский дом он в крайнем случае всегда мог вернуться, но там обязан был выполнять договорённости, достигнутые с предками после того, как «открылся». А сводился брестский мир с родителями к тому, что в России Кай на свои деньги мог творить все, что хочет и жить, с кем считает нужным – «хоть с мужиками, хоть с бабами, хоть с собачатами, хоть с котятами и мертвечатами», как выразился его отец, но на исторической родине все эти вольности категорически не допускались.

В частности, дома старшего админа ждал комендантский час с обязательным появлением не позже одиннадцати вечера и детальным личным досмотром на предмет алкогольного опьянения, попыток пронести спиртные напитки и порнографические издания. И уж тем более никакой речи не могло быть о том, чтобы заявиться к родным просто с другом мужского пола. Хуже всего было и то, что дети Ильмара, брата Кая, даже чисто внешне пошли в непутевого дядю и души в нем не чаяли.

– Я не против, чтобы он изредка приезжал сюда. Я даже разрешаю ему играть с твоими сыновьями, Ильмар. Но если твой русский брат хоть раз выкинет что-нибудь здесь, то ты просто обязан будешь потребовать от своих родителей купить нам отдельный дом, – шипела за стенкой на чистом эстонском мать племяшек, каждый раз забывая, что Кит тоже в совершенстве знает этот язык.

– Тише, Кайре, сколько раз тебе повторять, брат все понимает и не утратил в России навыки общения, – шелестел в ответ Ильмар, пряча привезенные Каем доллары и совершенно не заботясь, как и где тот их заработал. – Похоже, в этом году я все-таки смогу починить машину. Он будет здесь недолго, неужели ты не можешь потерпеть хотя бы из уважения ко мне?

– Я бы отказалась на твоем месте от такого брата.

– Да, но пока я не видел, чтобы ты даже не приняла игрушки, которые он регулярно привозит детям. Сегодня мы с Каем посидим в ресторане, он пригласил. Ты не будешь возражать?

– Надеюсь, он заплатит за тебя. Ты сам знаешь, что у нас нет лишних денег. Кстати, где в России работает твой брат, может быть, он может найти временное место и тебе?

– Я точно не знаю. Говорит, что это сфера услуг. И только ради племяшек старший админ наступал иногда на горло собственной песне и две недели вел образцово-показательную жизнь на время отпуска у родных. После чего срывался в Питере на такие блядки, что ни Агнией Барто, ни Шарлем Перро не вырубить и не описать.

А мой собственный диалог с отцом на тему камминг-аута вообще не получился. Точнее, к беседе я готовился две недели и хотел обо всем спокойно поговорить с ним. Просто объяснить, что я уже взрослый, имею право сам выбирать свою жизнь, а бисексуальность больше не является уголовным преступлением, как это было в советские времена.

Отец в принципе очень редко поднимал голос на меня и на мать, но тогда мы начали орать друг на друга с хода уже на десятой минуте. Его позиция сводилась к тому, «что он не хочет слышать ничего подобного в своем доме, я специально сочиняю ему назло и затеял все это исключительно в целях откосить от научной карьеры и места на кафедре, которое он уже подобрал мне».

Ругались мы как раз на пороге его комнаты, войти в которую можно было только с разрешения отца, и больше всего меня выбесил жест, когда он попытался захлопнуть дверь с огромным стеклянным проемом прямо перед самым моим носом. Совершенно не соображая в психе, что я делаю, и чем это может закончиться, я шагнул вперед, подставил под летящее на меня стекло правую ладонь, еще и с силой толкнул.

Осколки посыпались вниз дождем, а на пол что-то быстро и противно захлюпало, словно за окном начинался ливень, а мы забыли закрыть фрамугу. Боли в ладони, разрезанной от запястья до большого пальца, я вообще не чувствовал и только с удивлением наблюдал, как почему-то красных капель на полу становится все больше, и они первое время не расползаются на линолеуме наподобие пролитого подсолнечного масла. Во входной двери заскрипел проворачиваемый ключ. Мать вот-вот должна была вернуться из магазина. Как раз ее отсутствием я и воспользовался, чтобы «поговорить» с отцом.

– Слав, сумки возьми. Тяже… Господи, что ж вы, два идиота-то, понаделали… Как сердце чувствовало, не надо далеко из дома отходить.

Потом мать, имеющая начальное медицинское образование, пыталась остановить мне кровь, туго перетягивала руку жгутами и бинтами от локтя до запястья и выше. Параллельно она вызывала такси, чтобы доехать до местного травмпункта, и еще пыталась меня одеть, потому что на улице все еще было прохладно, несмотря на начало июня. Тряпье мать хватала по принципу лишь бы было удобно натягивать на меня и на мою задранную к небу конечность, которую велела не опускать. И случайно выбрала все самое «темное». Не до шмоток было и мне, потому что пораненная ладонь наконец-то начала болеть, а еще я въехал в то, что могло бы быть, если бы на кисть или на ноги упал кусок стекла покрупнее, и почему мать так посерела.

На входе в травмпункт на меня нервно зыркнул дежурящий в холле милиционер. Я холкой почувствовал, как мужик конкретно подобрался, глядя на бледнющее, трясущееся в психе недоразумение со спутанными вытравленными патлами, кое-как затянутыми в хвост, в игривой бирюзовой куртке, розовой футболке с британским флагом и красными свободными штанами, а также пожилую причитающую женщину рядом. Мент позвонил кому-то по местному телефону, и в коридоре меня уже встречал под белы рученьки хирург. Физиономия светила медицины и манера поведения мне сразу показались до боли знакомыми, и в его ориентации никаких сомнений у меня не было. У него в моей тоже. С учетом тряпок.

– Пошли, – кивнул он мне на кабинет, а потом перевел взгляд на подорвавшуюся с ног мать, уже готовую направиться в помещение вместе со мной, – мамаш, вы здесь лучше посидите. Сейчас вам успокоительное принесут. Главное, вы его это… вовремя поймали, остальное мои заботы.

В кабинете мы с врачом пару минут пялились друг на друга, он в основном на мои бинты, а затем врач пожевал челюстями, доставая медицинские ножницы для разрезания ткани.

– Ну, лапуш, рассказывай, чем вены додумался пилить, а, главное, кому записочку сопливую оставил. Мол, прошу винить в моей смерти Ваню Иванова. Натурал, небось, какой-нибудь. Ты, значит, думал, что себя ножиком порешишь, а он потом всю жизнь будет к тебе на могилку таскаться и каяться, мол, ай – ай не углядел такой великой любви?

– Чего? – хаманул я, начиная нервничать и вспоминая, что иногда неудавшихся самоубийц направляют на принудительное психиатрическое лечение, – я стекло дверное разбил случайно… ну это, когда… мыл. Надавил сильно.

– Так вот, значит. Не таскаются они ни хрена на могилки эти. Ну, может, пару недель чувствуют себя неудобно. Мол, вот ведь мудила, мало того, что извращенцем уродился, так еще и имя мое светлое обосрал. Теперь только и отмазывайся перед друзьями, что ты не из когорты, – словно не слыша мои слова, продолжал хирург, готовя все новые инструменты, – куртку на рукаве расстричь придется. И только не смей мне сейчас из-за тряпья завыть тут. Ну так, мне интересно все-таки. Чем себя правил, кухонным ножом или наточенными маникюрными ножницами, как все типичные пидовки? А вообще на будущее запомни, перед этим делом надо было в ванную горячую лечь, кровь так быстрее выливается и сознание отключается. Там верняк. Еще есть шанс утонуть. И ванне закрыться на задвижку можно. Пока дверь ломать будут, как раз все успеешь.

– Да не резал я себе ничего, – окончательно распсиховался я, – я ж вам говорю. Случайно. Стекло разбилось просто.

– А, ты еще и за свои поступки отвечать не умеешь, – холодно глянул на меня врач. – А я ведь с тобой по-хорошему поговорить хотел. И стучать никуда не собирался, с ментом договорились бы. Типа птицы одного полета. Короче, пеняй на себя. Я сейчас медбрата зову, разрезаю твои бинты, и если там то, что я думаю… Я такую телегу на тебя накатаю, долго меня помнить будешь. Терпеть не могу, вас, пидовок. Из-за вас к нам никто по-нормальному не относится.

– Да не пидовка я! – заорал я, чувствуя, как на лице непроизвольно ходят желваки, а левая рука, как во время ссоры с отцом, начинает трястись и сжиматься в кулак.

– Давно тряпки свои со стороны видел и зрачки по полтиннику? А то, может, тебе тоже успокоительного вколоть и написать потом, что ты буйствовал и находился в неадекватном состоянии? Пытался меня избить? Вон же кулак уже жмешь, сейчас вмажешь еще.

– Пишите, что хотите, – еще больше повысил голос я. Перед разговором с отцом я для храбрости принял на грудь баночку-другую нового, только что появившегося энергетика, из-за чего и могла быть такая реакция организма. Теперь меня начал колбасить отходняк от этой дряни, и ощущения в купе с болью в руке и желанием отлить были не из приятных. Для себя я решил, что больше никогда не буду употреблять этот напиток. – Где у вас туалет?

– Тю, дорогой товарищ, смыться, значит, решил? – озверел хирург, для которого все складывалось один к одному. – Сидеть, я сказал. Ты сейчас точно у меня до психиатрички доиграешься.

В общем, пока он расстригал одежду и бинты, за моей спиной недвусмысленно маячил широкоплечий медбрат, а я ощущал себя потенциальным обитателем палаты номер шесть.

– Ты ж смотри-ка, – присвистнул хирург, когда дело было сделано, и из раны снова захлестала кровь, – молодой человек… эээ… извините, может, я что и неправильно сгоряча сказал. Просто нагляделся уже на работе всякого.

Ладонь пришлось зашивать. На запястье вновь наложили тугую повязку. Назначили перевязки. Когда поздно, уже во втором часу ночи мы приехали домой, мать обнаружила полные сумки с едой и хозяйственными товарами так и брошенными перед входом в квартиру.

– Боже мой, я ж два брикета пломбира купила. Хотела кофе гляссе попить, вот и попила с вами, – расплакалась она, – что ж вы оба с отцом за бараны такие упрямые, сцепились рогами друг с другом и уступать не хотите.

Мороженное, конечно, растаяло. Липкая сладкая жижа залила все продукты, упаковки буквально склеились между собой. Мать все это отмывала еще до трех часов ночи и только потом пошла ночевать в пустую спальню. Отец оставил короткую записку, что поехал на свою вторую квартиру и там собирается обитать в ближайшее время, поскольку из общего семейного очага я его планомерно «выживаю» и своим невоспитанным поведением не даю заниматься ему научной работой. В чем конкретно оно выражается, он, конечно, не пояснял.

Еще через три недели мать неудачно упала на улице. Домой она пришла прихрамывая, но заверяла, что ничего не болит, и все в порядке. А к вечеру нога начала опухать гигантскими темпами, и лодыжка раздулась чуть ли не в два раза. Я испугался, что у матери может быть трещина в кости, и уговорил поехать в уже хорошо знакомый травмпункт.

В этот раз какой-то другой, сменившийся мент уже не смотрел на меня подозрительно, но и не звонил никому по местному телефону. Очередь в коридоре была большой, и, маясь, в ожидании скорой помощи пациенты делились с друг другом своими горестями. Так, одну женщину укусил на даче клещ, и она, воспользовавшись всеми народными рецептами, рванула, на всякий случай, чтобы сделали уколы от столбняка. Еще один мужик травмировал себя ножовкой, кого-то покусала бродячая собака.

А я наблюдал за забавной парой двух шутивших и гоготавших между собой натуральных парней. У одного были выбиты костяшки на обеих руках, у второго имелись подфарники под обоими глазами и разбитая губа. И происхождение этих взаимных отметин было вполне очевидно и взаимосвязано. Про себя я гадал, что же могло двух друзей сначала довести до драки, а потом как ни в чем не бывало помириться и вместе теперь ржать над всем произошедшим. Когда я вышел покурить на улицу, меня окликнул уже знакомый хирург, также отравляющийся табаком перед ночной сменой.

– Привет, прописаться у нас решил? – хмыкнул он. – С чем на этот раз пожаловал?

Так, собственно, мы и познакомились с одним из владельцев квартиры, в которой гостили тогда с Дэном и Ленькой. Конечно, в шутливой форме мы рассказали им истории наших каминг-аутов, но они не поверили нам. Оба заявили, что у нас всех просто больные на голову предки, а вот у них с родней, в отличие от нас, все нормально.

Вечер закончился натянуто. Мы чуть не переругались с Дэном и Ленькой и неожиданно с облегчением вздохнули, когда те спешно ушли под каким-то надуманным предлогом.

____________________________________________________________

Примечание:

День каминг-аута отмечается 11 октября.

от англ. coming out – «раскрытие», «выход» – процесс открытого и добровольного признания человеком своей принадлежности к сексуальному или гендерному меньшинству.

Ч. 16. И ты не поверишь.

Ничем хорошим их совместный каминг-аут предсказуемо не закончился. Точнее, если бы все пошло так, как они ожидали, болтливый и счастливый Ленька обязательно бы позвонил кому-нибудь из нас на следующий день и, захлебываясь от восторгов, делился деталями. Звонков не было. Впрочем, с плохими новостями тоже. Это хотя бы немного радовало и означало, что все в итоге вышло как у всех. С частью родни, судя по всему, они в процессе объяснений расплевались на всю оставшуюся жизнь, а кто-то из близких, поджав губы, принял их в новой реальности. Мы с настойчивыми расспросами к ним тоже не лезли и ограничились короткими смс-ками.

«У вас все нормально?»

«Относительно».

«Почему не берете трубку?»

«Заняты. Как сможем, перезвоним».

«Точно помощь не требуется?»

«Нет».

Выцепить попить пива осунувшегося, с дергающимся глазом Леньку нам удалось лишь ближе к ноябрьским праздникам. Танцовщик выглядел физически изнуренным, и от улыбающейся «невесты» в армянском ресторане почти ничего не осталось. Ленька перестал следить за собой, и впервые я увидел его плохо выбритым, без привычного грима и в грязных шмотках. Не лучше было и его материальное положение.

– Парни, вы только к Дэну не лезьте. Особенно ты, Слав, – бубнил он на все наши расспросы, очень быстро набираясь пивом с водкой за наш счет. – Нам очень тяжело сейчас. Продержаться надо. Нам… бы это в долг до нового года, а там растанцуемся. Особенно, как Дэн работу найдет. Ну, или придется мне в клуб возвращаться. Деньги до зарезу нужны. Я, втихаря от Дениски, грузчиком в лабазе подрабатываю. И простите, что я… это… повело меня уже с голодухи. Купите пожрать по дружбе что-нибудь.

– Ленька, хорош темнить. Что вышло-то у вас в итоге? – не выдержал даже наш натуральный охранник Владик, подзывая официанта и заказывая всем пиццу. – И Славка-то тут причем?

– А то вышло, что после объяснений этих чертовых отец Дэна в больницу попал. Ты, Слав, сглазил с этим про травмпункт и про правую руку, – хмыкнул танцовщик, буровя меня глазами. – В общем, сидел его отец, слушал нас, ржал, что, мол, хорошо даже, что мы оба мужики, на свадьбу не придется тратиться и на рыбалку втроем махать можно, бригада считай. А все остальные зверями на нас смотрели, даже Нелли. Вот только под его шутки и успокоилась она маленько. Про этого родственничка своего покойного вспомнила, на него, значит, все списать решила. И тоже, такая умная: «Ну, я надеюсь, у них это со временем перейдет на уровень дружеского общения, потому ты как хочешь, Владимир, а я мальчиков из квартиры никуда не выгоню. Типа повзрослеют, еще женятся и дружить домами будут». В общем, спелись они с Вадимом и давай уже чуть ли не нас стебать, короче не каминг-аут, а цирк погорелых актеров… Родственнички, особенно шурин этот Денискин – красномордый Евгений и мой папахен из штанов от злости выпрыгивают, орут, бесятся, а эти двое только ухохатываются с нас. А все остальные от них только еще больше на псих исходят. А потом Вадим чай попросил принести. Во рту, говорит, что-то пересохло и рука правая немеет. Ну, мы с Дэном и рванули на кухню из этого бедлама. Возвращаемся, а Вадим в кресле так странно вытянулся, и все вокруг него прыгают. Скорую вызывают. Сердце у него, оказывается, давно больное было. Только не говорил он никому ничего. И если б Дэн только знал…. Мы никогда на этот каминг-аут не пошли бы. В больнице Денискин папка сейчас. Прогнозы плохие, ребят. Парализованным, скорее всего, останется. Вот на него деньги-то и летят. Наверное, все-таки к Абрамке на поклон придется ползти.

– Постой, а с Дэном-то что? Он же неплохо зарабатывал, – выпучился Кит, глядя как танцовщик начинает заваливаться влево и ловя его. – Лень, ты это… Ешь что-нибудь. Сейчас же совсем развезет.

– Да я ж и говорю, – завсхлипывал вконец опьяневший Ленька, – паскудой этот Джэк их оказался. Конечно, доказательств у нас никаких нет, только Дэну на работу анонимка через неделю пришла. Мол, оборотень в погонах, сожительствует открыто с трансвеститом, выдавая его за свою жену. И фотки наши из домашнего архива. И когда их только Жека успел у нас в квартире попереть… Ему полдома, что Вадим на Дэна в военгородке отписал, приглянулись. Джэк во время наших разборок так прямым текстом тестю и сказал. Компенсация за психологический ущерб от нового ублюдка-родственничка непонятного пола. А если не получит, то, мол, у всех проблемы будут. И вот, знаете, я так и не въехал, что Джэка больше покоробило: мой внешний вид или планы Дэна продать эти полдома чертовы и танцевальную студию для нас в Питере снять. Может, у Вадима сердце тоже из-за этого скандала… А Дэна после анонимки к начальству дернули. А он же принципиальный. В тот же день заявление бах на стол. Прошу уволить по собственному желанию в связи с личными обстоятельствами. Хорошо, кадровикам там кто-то сверху позвонил. Друг какой-то Дэна. Юрий, зовут, кажется. Списали все на болезнь отца и служебное расследование замяли. Слав, твою мать, это ты во всем виноват. Зачем ты про больницу травить тогда начал? Я ж говорю, это ты накаркал.

Домой бузящего и обвиняющего меня во всем Леньку повезли Кит и наш клубный охранник, я же решил не соваться, чтобы не встретиться случайно с Дэном и не спровоцировать еще один новый и никому не нужный конфликт. Конечно, я понимал, что по пьяной лавочке бывший танцовщик несет первое, пришедшее в голову и, как ребенок, обижен сейчас на весь свет. Таким же несправедливо обиженным жизнью, вероятнее всего, ощущал себя и Дэн.

Когда я выходил в одиночестве из кафе, начинался затяжной, на всю ночь дождь с пузырями на лужах, в воздухе пахло остатками гниющих листьев и приближающимися заморозками. Электрические фонари привычно выхватывали куски залитых водой улиц, до ближайшего метро мне надо было пройти всего лишь остановку, чтобы успеть на последний ночной поезд. С надеждой на этот последний случайный поезд мы все и жили тогда.

***

Столько времени прошло с тех пор, даже страшно вспомнить. На свой последний поезд, навсегда увозящий меня из клубной жизни, я успел, вот только не знаю, какой у нас конечный пункт назначения.

В тот майский предпраздничный день я закончил свою работу рано и решил, что без меня в редакции вполне справятся. Мероприятие проходило в незнакомой, разросшейся в последнее десятилетие юго-западной части города. Там буквально на глазах вырастали на территории бывших пустырей и небольших прудов одинаковые многоэтажные коробки, открывались громоздкие торговые центры, в которых можно было с легкостью потеряться. Они ничем не отличались от того, что строят теперь в Подмосковье, да и в любом другом городе.

Что конкретно я искал здесь, я не знал сам, просто мне захотелось прогуляться по новостройкам и посмотреть на новую жизнь. Тем более что погода в кои-то веки располагала. Яркое весеннее солнце заливало асфальтовые джунгли с вкраплением чахлых сквериков и мизерных придомовых садиков.

Мое внимание привлек небольшой спортивный центр с неожиданно резанувшим воспоминаниями названием «Ленадэнс», а также объявление в одном из окон на первом этаже: «У нас преподают мужской стриптиз. Удивите своих любимых. Занятия индивидуальные и в группах».

В последние годы, из-за очень динамичного образа жизни, спортом и танцами я почти не занимался, во-первых, потому что никаких сил вечером уже ни на что не оставалось, а, во-вторых, поблизости от места работы, добираться куда надо было по полтора часа, подобных заведений не было. Исключение составлял разве что бассейн по субботам, в который я тащил себя за уши и каждый раз чувствовал, что ленюсь и недорабатываю. Приближался очередной отпуск на заграничном курорте, и привести себя в форму, по-хорошему, совсем не мешало, вот только и ездить на юго-запад я не собирался.

Потому в центр я решил заглянуть из чистого любопытства, а заодно расспросить с учетом собственного умения разводить людей на информацию, есть ли аналогичные комплексы с преподаванием стриптиза поближе к моему дому.

В ухоженном, богатом холле дежурно скучала девушка-администратор. Она мельком скосила глаз на меня и сделала вид, что занята своими ногтями. В мужских тряпках молоденькая девчушка разбиралась явно плохо и потому с ходу причислила меня к тем, на кого не стоит тратить время. В начале работы в клубе подобные ошибки совершал и я, но быстро сумел разобраться в том, что выглядит дорого, а что на самом деле является таковым. Потом из дверей зала повалили клиенты, закончившие заниматься каким-то видом единоборств, и ей стало совсем уж не до меня.

– Простите нашего администратора за невнимательность. Девушка будет оштрафована, – раздался сзади над ухом… до боли знакомый голос. – Кажется, вас привлекло что-то конкретное? Чем я могу помочь вам?

– Извинения принимаются, – с пафосом произнес я, не разворачиваясь и чувствуя, как сердце распирает от внезапного подступившего счастья. – Я хотел бы взять лично у вас пару индивидуальных занятий стриптизом. Какой способ оплаты для вас предпочтителен?

– Разве мы с вами знакомы? – в голосе послышалось искреннее удивление, а я спиной почувствовал, как мой собеседник напрягся и не понимает, что происходит.

– Ленька, бляха, хорош дурить! – резко развернулся я и отвинтил солнечные очки.

От моего радостного вопля на весь холл девчушка-администратор нервно задергалась, тоже принялась разглядывать меня, пытаясь узнать.

– Славка?! Твою ж за ногу… Тсс, для всех я Леонид Владимирович. Пошли ко мне в кабинет. Елена, не стойте столбом и если уж вы не способны работать с клиентами, то принесите нам с моим гостем кофе.

За прошедшие годы Ленька, точнее Леонид Владимирович, посолиднел, раздался в плечах и заметно поправился. Нет, его тело по-прежнему смотрелось очень пропорционально, но теперь оно было именно по-мужски накаченным. И если бы не голос, то я вряд ли бы узнал бывшего танцовщика на улице, потому что сильно изменились и черты лица. На нем появилось волевое и уверенное выражение преуспевающего в жизни человека. От прежнего Леньки осталась разве что по привычке стянутая в хвост грива кудрявых волос, в которой я заметил пару седых.

– Слушай, а ты почти вообще не изменился. Как был дрищем, так и остался, – довольно бурчал Ленка, добавляя коньяк в кофе в большом светлом кабинете, – я думал, мальчик–мажор какой-то стоит. Шмотки-то у тебя те еще, как прикинул, ахнул. Ты, че, из тренажорки вообще не вылезаешь? А я пожрать сейчас стал любить, ничего с собой сделать не могу.

– Ну так если не изменился, то чего сразу не узнал? Какая, нахрен, тренажорка, работа у меня нервная сейчас. Сгорает все само, хотя, знаешь, живот стал тоже появляться. Пора с пивом завязывать.

– Угум, ты б еще в камуфляжке приперся. Шапку нацепил, как у молодежи, очки. Реально, я б тебе больше двадцати пяти не дал, пока ты окуляры не отстегнул. Слушай, я ж тебя по телеку тут недавно видел, в новостях. Значит, это ты все-таки был. Я еще подумал, парень так на Славку похож…Ты там прям за спиной у *** стоял. Тебя камера на всю страну крупным планом показывает, а ты в блокноте строчишь, в нее не смотришь. Потом отошел в сторонку, почесал в репе и в нижнем полушарии и за мобилу как схватился.

– Ну, я ж говорю. Работа такая. И спасибо оператору с ***, подставил, значит, сцуко. Хотя от начальства еще пока не прилетало.

И был еще один вопрос, который я очень боялся задать Леньке и оттягивал, сколько мог. Кофе в чашках давно закончился, мы перешли просто на коньяк. В кабинете стало жарко, хозяин врубил кондей и взахлеб рассказывал мне теперь о своем состоявшемся бизнесе.

– Лень, вы еще вместе с Дэном? – наконец рискнул я.

Вместо ответа бывший танцовщик хитро прищурился на меня, подошел к рабочему столу, набрал ресепш.

– Елена, попросите моего зама по безопасности срочно заглянуть в кабинет и прихватить по пути запасные «теплые вещи» на сорокаградусный мороз. Он поймет.

Так в клубе мы всегда называли выпивку, которой не хватило к основному застолью.

– У вас какие-то проблемы, Леонид Владимирович, с тем гостем?

– Нет. Елена, просто передайте Денису Вадимовичу, что мы ждем его вместе с очень хорошим старым другом… И это, Славка, прости меня за то кафе. Покойная Нелли очень ругалась, что я тогда пьяный домой завалился и всех собак на тебя вешал. Мы квартиру после ее смерти продали, вот и сюда средства вложили.

– Да ладно. Чего уж там. Что было, то было.

Потом мы с ним и Дэном, как в молодости голоснув и поймав такси, отправились в небольшой чешский ресторанчик, располагавшийся уже ближе к моему дому. О судьбе других танцовщиков «Моно», работавших в клубе в одно время с Ленькой, мы старательно не говорили.

Макс погиб в возрасте двадцати шести лет от передоза.

Тедда, рискнувшего возвращаться домой в одиночку, забила насмерть толпа неонацистов.