Текст книги "По ту сторону Войны (СИ)"

Автор книги: Kathleen Blackmoon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Спружинив с постели как по боевой тревоге, Франц не успел даже застегнуть рубаху как положено, оказываясь на пороге комнаты девушки со свечой в руках и тут же опуская ее на полку. Увидев заплаканную девушку, немец облегченно вздохнул, подходя, и, не спрашивая разрешения, притянул ее к себе, касаясь губами ее виска, чувствуя, как она сама обнимает его, гася свою дрожь в его руках. Он хотел спросить, что напугало ее во сне, но не успел. Легкое дыхание коснулось его шеи, а стоило ему склониться, как губы девушки сами нашли его и уже не отпустили.

«Пусть утро никогда не наступит, пусть не наступает,» – подумал отстраненно Франц, крепче обнимая Беатрис, углубляя поцелуй и чувствуя ответную реакцию. Стараясь не задеть ее ненароком, немец вытянулся на постели, ложась на бок и устраивая ее в своих руках. Не прерывая поцелуй, одной рукой он осторожно поглаживал ее по щеке, затем спускаясь по шее вниз, мягко касаясь вздымающейся груди, и остановился на округлом животике, словно проверяя, не тревожат ли они своим сумасбродством чей-то мирный сон.

В тусклом свете свечи их лица были очень близко друг к другу, и когда немец лишь слегка отстранился, давая обоим глотнуть воздуха, Беатрис могла видеть свое отражение в его темных глазах. Франц ничего не сказал вслух, но она легко смогла разобрать беззвучное движение губ, произносящих:

– Je tʼaime… [7]

Мужчина мягко перехватил инициативу в поцелуе, углубляя его. Беатрис так же мягко поддалась, давая целовать себя и отвечая, и позволила лечь рядом. Бережное прикосновение руки едва не заставило девушку задохнуться от переполнившей ее благодарности. Тонкая хлопковая сорочка скрывала ее тело, но не могла не передать тепло прикосновения. И стоило руке Франца мягко замереть на ее животе, как де Валуа едва ощутимо вздрогнула.

«Что ты творишь, Беатрис? Как ты можешь… Ты не просто замужем, ты беременна… Остановись. Останови его… Остановись, пока не стало слишком поздно, Беатрис!.. Ты будешь проклинать себя за каждый миг. Прекрати это…»

Франц разорвал поцелуй, но не расстояние между ними, и француженка замерла, едва взглянув в его глаза. Сердце колотилось, словно бешеное, а сама Беатрис чувствовала себя так, будто очень-очень медленно наклоняется над пропастью и начинает падать. Его губы прошептали «Люблю» – и Беатрис сорвалась вниз. Слишком поздно… Тонкие пальчики вновь притянули Франца ближе, девушка мягко коснулась губами его губ, только что произнесших приговор им обоим.

«Он мне нужен… Нужен, необходим, как воздух… Я не смогу без него… Я не могу больше быть одна, больше не могу… Прости меня, Адриан, молю, прости… Где бы ты ни был… Но без Франца я не буду счастлива…»

На этот раз поцелуй прервала Беатрис. Зеленые глаза, в свете свечи ставшие почти черными, посмотрели в глаза немца с обреченностью и решимостью. Как она будет жить с этим чувством вины и предательства – ей только предстоит узнать. Майеру вся степень отчаяния будет не ясна, хотя страх никуда не денется… Но де Валуа уже решила. Поцеловав его – сделала выбор. И сейчас собиралась идти до конца.

Дрогнувшей рукой Беатрис мягко подтолкнула Франца в плечо, заставляя лечь на спину. И если в первое мгновение мужчина и мог подумать, что она устроится на его груди для сна, то эффект произведенный ее следующим действием де Валуа сохранит в своей памяти на всю жизнь. Француженка с удивительной для ее положения ловкостью приподнялась на локте и через мгновение уже сидела на бедрах Майера, глядя ему в глаза.

Беатрис молчала, ее глаза сияли все тем же решительно-обреченным блеском, длинная черная коса оказалась на плече спереди, белая сорочка в таком положении казалась полупрозрачной, очерчивая сквозь ткань линии ее тела и округлый животик. Руки девушки уперлись Францу в плечи, она вновь склонилась, целуя его губы и тем самым лишая любых протестов. Она так решила.

Не прерывая поцелуя, Беатрис скользнула почти невесомыми прикосновениями по груди Франца, расстегивая рубашку и опускаясь еще ниже. Колени девушки уверенно и крепко сжимали бедра мужчины, словно протестуя против любых возможных попыток вырваться. Пальчики девушки скользнули под ее же рубашку, но подцепили штаны Майера, приспуская вниз. Все это время Беатрис не разрывала поцелуя, чувствуя, как к горлу подкатывает очередная волна слез, но отступать девушка не собиралась.

«Он нас не обидит… Он нам нужен, малыш… Он не причинит нам вреда… Он любит твою маму… А значит, любит нас обоих… Ты же веришь маме? Он будет нам опорой, защитником, он будет рядом, он будет нас любить… Я обещаю никогда не давать тебя никому в обиду. Я всегда буду рядом, всегда буду защищать тебя… Но твоя мама больше не может быть одна… Малыш, все будет хорошо… Он нас не обидит…»

Первый вздох Беатрис, когда Франц стал с ней единым целым, был скорее испуганным, чем довольным – пути назад нет. Следующий вздох и еле уловимый стон оказались горько-сладкими, а губы девушки, выпрямившейся на Франце, шептали слово «Прости» беззвучно и безвозвратно.

Неясно было, у кого просит прощения Беатрис, у Франца, Адриана, своего пока еще не рожденного ребенка или себя…скорее всего, у каждого. Но девушка не дала мужчине ни шанса спросить – ее пальчики впились в его запястья, а глаза долгое время оставались закрытыми в противоположность губам.

Многие говорят, что иногда, в момент опасности, время замедляется, и ты видишь все окружающее как в замедленной съемке, на какие-то мгновения выпадая из реального мира. Раньше Франц не верил этим рассказам, пока это не произошло с ним. В ту самую минуту, когда Беатрис настойчиво оборвала ей же инициированный поцелуй, и тонкая рука несильно, но требовательно уперлась ему в плечо, вынуждая вытянуться на кровати. Немец облизал пересохшие вмиг губы, уступая ее желанию и лишь гадая, что она собирается делать. Все ее движения, потерявшие вдруг размеренную плавность и осторожность, говорили о том, что она не собирается спокойно уснуть.

Из груди Майера вырвался лишь короткий вздох, когда Беатрис оказалась сидящей на нем сверху, а тонкие пальчики скользнули по его груди, расстегивая единственную застегнутую пуговицу, и прошлись по коже сверху вниз, также ловко расстегивая пояс брюк и сдергивая ткань, через которую и так прекрасно ощущалось его возбуждение. Франц хотел было приподняться, но девушка с неожиданной силой сжала его запястья, выпуская лишь на миг, чтобы помочь себе, а затем он уже ничего не мог поделать со своим телом, по венам которого будто пустили раскаленную лаву вместо крови. Немец не был новичком в делах любовных, но все же с тех пор, как год назад покинул дом, больше не прикасался к женщине. И уж тем более, никогда бы подумал, что Беатрис так уверенно и настойчиво перехватит инициативу.

Как только она сжала его, двинувшись, и едва слышно вздохнула, время снова потекло в привычном ритме, и Франц лишь осторожно опустил руки на бедра девушки, приподняв ткань ночной рубашки, поддерживая Беатрис и одновременно помогая двигаться. Собственное дыхание начало учащаться, а взгляд неотрывно следил за выражением лица француженки в полумраке комнаты. Тонкие губы тихо повторяли что-то, что он не мог разобрать.

Постепенно движения их стали ускоряться, несмотря на то, что Франц старался быть осторожным. Улучив момент, он позволил девушке замереть, полностью приняв его в себя, и сел на постели, давая ей обхватить себя за плечи, чтобы дать дополнительную опору. Снова положив руки на ее бедра, он начал опускать ее на себя, теперь вновь ловя ее губы своими и глуша начинающие прорываться стоны и собственное тяжелое дыхание. Постепенно низ живота налился приятной тяжестью, и Майер, прижав к себе Беатрис, понял, что не выдержит дольше. До уха долетело ее едва слышное «Прости», а, может, ему почудилось, но ее голос, звук которого свел его с ума в первую их встречу, словно подхлестнул все внутренние ощущения. И перед глазами вдруг встала давно, казалось бы, позабытая картина из сна. Девушка с темными волосами, заплетенными в косу, шла и пела, а потом остановилась, протягивая ему руку…

– Беатрис… – выдохнул Майер, вздрагивая и бережно поглаживая девушку по спине, чувствуя и ее дрожь. Снова медленно опустившись, Франц уложил девушку на бок рядом с собой, касаясь ее лица губами, словно таким образом и приводя в чувство, и отгоняя дурные мысли. По телу растекалась сладкая усталость, отдающаяся легкой дрожью, а в воздухе еще висел сладкий запах, который невозможно было описать, лишь ощутить. Опираясь на локоть, мужчина убрал прилипшую ко лбу девушки темную прядь и, опустив руку на округлый животик, вдруг совершенно четко ощутил толчок, а затем еще один. Немец немного подумал, а затем чуть переместился вниз, наклоняясь и касаясь губами живота Беатрис, тихо шепнув по-немецки:

– Привет, малыш, прости, что потревожили…

Как ни странно, звук мужского голоса вызвал отклик.

____________________

1. Руки вверх! (нем.)

2. Спрячься! Скорее! (фр.)

3. Беги, Беатрис (фр.)

4. Не стреляйте! Пожалуйста, не стреляйте! (фр.)

5. Нет, не убивайте меня, прошу вас! (фр.)

6. Прости меня. (фр.)

7. Я люблю тебя. (фр.)

========== Мы все потеряли что-то на этой безумной войне… ==========

Единственным мужчиной в жизни Беатрис был Адриан, ее муж. Но сейчас, сливвшись в единое целое с Францем, девушка постепенно перестала об этом думать. Физические ощущения, любовь Франца и тяжесть движений из-за беременности отнимали у Беатрис силы. Затем с губ Франца сорвалось ее имя, и француженка невольно протрезвела, хотя этого и не хотелось.

Это был не ее муж, это был чужой мужчина, в ее постели, чужие руки обнимали ее, чужие губы целовали. Все было неправильно, все это – ошибка. Так было нельзя… И по-другому было невозможно. Потому что, каким бы чужим ни был мужчина, полюбивший ее, Беатрис сама выбрала его. Она знала, чувствовала, что у немца хватило бы сил и выдержки оставить ее, не навязываться, обезопасить от самого себя…но она сама не оставила им обоим выбора. Точнее, у нее-то выбор был, и она его сделала. И, как и предполагала, в следующий же миг в этом раскаялась. Тяжелым прерывистым дыханием отзывалось раздираемое виной и отчаянием сердце, мысли одна отвратительнее другой накрывали сознание, глуша миг счастья в объятиях Франца.

Он опустил ее на постель рядом, пока она восстанавливала дыхание, и убрал прядку растрепавшихся за время близости волос с лица. Его бережные и любящие поцелуи старались окутать безопасностью и теплом, но от этого пробирающиеся мысли были лишь еще более горькими. Но то, что не смогли сделать поцелуи, сделало следующее действие Франца. Его теплая рука на животе заставила Беатрис замереть, затаив дыхание. Пальчики, побелев, скомкали простынь, зеленый взгляд неотрывно следил за каждым жестом мужчины. Слова…такие простые и такие ошеломительно обезоруживающие. Толчок ее ребенка прямо в мужскую ладонь в ответ на немецкую речь и уже ставший привычным голос Франца заставили плотину рухнуть окончательно.

– Франц… – раздался негромкий всхлип. Стоило немцу поднять взгляд на девушку, как она закусила губу и снова расплакалась, закрывая лицо тонкими ладошками. Она много, слишком много плачет сегодня. Для той, кто несколько месяцев ни разу не проронила ни слезы, это было чересчур. Голова, и без того слишком заполненная бесконечным тяжелым потоком мыслей, эмоций и событий, разболелась, от чего тоже хотелось плакать. Беатрис не смогла сдержать нового всхлипа и спрятала лицо на груди Франца, в его руках забывая обо всем остальном мире вокруг.

Она плакала, вздрагивая, в то время как дитя под сердцем затихло, наверное, потрясенное эмоциями матери, но сама Беатрис уже знала, что обратного пути нет. Ее ребенок принял Франца и простил слабость мамы. Де Валуа кинулась к все тому же Францу в момент беды и отчаяния, ни разу не вспомнив о муже до того момента, как оказывалась в немецких руках. И, сверх всего этого, Франц полюбил ее. Плача, позволяя всем жутким мыслям и эмоциям выливаться через слезы, Беатрис с горьким чувством вины осознала, что уже никогда не вернется к своему мужу. Никогда.

Измученная девушка не заметила, как заснула. В объятиях Франца, прижавшись щекой к так и не снятой промокшей от ее слез рубашке. В его руках сны ее больше не тревожили, ребенок, если и толкался слегка, то не разбудил француженку. А тонкие белые пальчики до самого утра не выпускали край мужской рубашки.

Слезы Беатрис немало озадачили Франца, как, наверное, любого мужчину, который не понимает, что он сделал не так и чем огорчил ее. Но иногда многие женщины плачут без причины, просто потому, что они женщины и совсем не похожи на мужчин, и это хорошо, за это они и любят их. А он любил ее всем сердцем, хотя и не мог в полной мере осознать. Он просто знал, что с этой минуты не оставит ее даже под угрозой расстрела.

Бережно обняв ее и укрыв одеялом, он не двинулся с места до самого рассвета, чувствуя, что ее дыхание больше не сбивается от плача, что она дышит тихо и спокойно, доверчиво прижавшись к нему. А его самого наполняла такая бешеная радость, что хотелось выбежать на улицу и заорать во все горло. И дело было не в том, что произошло между ними этой ночью, тут все было гораздо глубже и сложнее, и Франц не хотел искать причину и портить этим момент. Просто он был счастлив, он наконец-то избавился от ощущения, что он делает что-то не так, что сражается не за то дело, что тратит свою жизнь на что-то ненужное. Если Беатрис раздирали противоречия, ему, напротив, все стало четко и ясно, как будто кто-то снял с его глаз шоры, и он смог ясно видеть мир вокруг, а не только указанную впереди призрачную цель. Вот все, ради чего это все было нужно, – здесь, рядом, спит в его руках.

Он разглядывал черты спящей женщины с мальчишеским любопытством, стараясь запомнить каждый изгиб ее тела, каждую мелкую деталь, каждую родинку на коже. До утра он так и не сомкнул глаз, а, когда рассвело, легко выбрался из постели, укрыв Беатрис потеплее, и занялся готовкой еды для них троих. Чужой ребенок, толкнувший его ладонь сквозь преграду материнского живота, почему-то сразу стал для него также важен, как и сама девушка. И почему-то Франц подумал, что это будет мальчик, но делиться своими мыслями с девушкой благоразумно не стал.

С этого дня их совместная жизнь вернулась в спокойное русло, стало только больше внимания, разговоров и прогулок уже вдвоем. Франц продолжал прилежно изучать чужой для себя язык и уже почти сносно изъяснялся, не используя обрывочные слова. Весна все больше согревала землю, и в лесу вокруг хутора стало гораздо больше дичи для охоты. А учитывая положение Беатрис, сытная еда каждый день помогла ей окрепнуть перед грядущим важным в ее жизни событием. В небольшой деревеньке в нескольких милях от их дома Майер раздобыл семена и собирался посадить их, как только придет время. Как сын фермера он уже успел отметить, что почва тут была весьма мягкой и плодородной, а это значит, если повезет, урожай будет богатым.

Однако их мирную жизнь стало накрывать эхо завязшей, но все еще идущей войны. Иногда в ночи в наступающей тишине издали долетал звук орудий. Где-то на востоке продолжались вялые стычки между противниками. Франц, время от времени, ночью выбирался на разведку, возвращаясь лишь под утро, но пока никакой опасности не было.

В это утро он возвращался позже обычного, без спешки шагая в расстегнутой куртке мужа Беатрис, которая смотрелась куда лучше потрепанной шинели. Выйдя из леса, он вдруг замер, смотря в сторону дороги. Сперва он решил, что ему показалось. Но нет. Мужчина на велосипеде в военной форме проехал мимо и стал подниматься к дому. Есть ли у него оружие, Франц не смог разглядеть, но на несколько секунд все же замер, решая, как поступить. Судя по сумке, перекинутой через плечо, – мужчина был военным гонцом, доставляющим корреспонденцию, а учитывая, что муж Беатрис был капитаном, он мог отправить подчиненного лично с письмом к супруге. Впервые за все это время Майер осознал, что у его любимой женщины есть законный супруг, и, скорее всего, он вернется… Ядовитый червячок ревности первый раз ощутимо куснул его, проверяя реакцию. Ведомый желанием знать правду, немец осторожно обошел хутор с другой стороны и прокрался к дому, замирая у приоткрытого окошка и прислушиваясь, стараясь, чтобы его не заметили.

Новая, а на самом деле уже привычная, жизнь вошла в свое русло. Беатрис видела, что Франц счастлив. Ее собственное здоровье выправилось, беременность протекала хорошо. Но ничто не могло заглушить вины в душе и отчаянного ожидания неизбежного – возвращения мужа и разговора. Война, лениво расположившаяся в окрестностях Вердена, гулкими выстрелами орудий отзывалась в душе де Валуа. Беатрис не сомневалась, что Франц знает больше, чем говорит, чтобы не тревожить ее, но она верила ему. Если он спокоен и продолжает развивать хозяйство вокруг дома, значит, опасность ей и ребенку не угрожает. Насколько это было понятно ему, немцу и военному. То, что творилось в душе женщины, ему было неведомо, и отчасти это не могло не радовать француженку.

Позднее утро третьего дня апреля не было омрачено никакими негативными мыслями. Беатрис пребывала в удивительно легком настроении, заканчивая готовить завтрак и ожидая Франца. Она не слышала, как зашуршали шины велосипеда, но услышала мужские шаги. Вытирая руки о полотенце, француженка с улыбкой на лице вышла из дома…и тут же замерла. С ее языка едва не сорвалось заветное «Франц», но французская форма и французское лицо офицера для особых поручений было Беатрис знакомо.

– Марсель…здравствуйте, – замершая на лице улыбка готова была разлететься вдребезги. Все внутри девушки натянулось, словно струна. Гонец, тем временем, прислонил велосипед к забору и коротко поклонился, мягко обратившись к Беатрис на беглом французском:

– Госпожа де Валуа, рад видеть вас в добром здравии, – мужчина поднял взгляд, и Беатрис вздрогнула от грусти, мелькнувшей во взгляде француза, – Позвольте поздравить с будущим пополнением.

– Благодарю вас… Проходите в дом, – Беатрис, радуясь, что Франц отчего-то задержался в пути, вернулась в дом и осторожно опустилась на лавку, поднимая пронзительный взгляд на вошедшего следом офицера.

– У вас письмо от моего мужа? – одна тонкая рука легла на ставший уже совсем большим живот, другая была протянута ладонью вверх в ожидании конверта. Однако Марсель замялся:

– Мадам, капитан де Валуа…он… – мужчина осекся и девушка опустила руку, глядя на француза теперь с полуулыбкой на губах.

– Если муж не присылал мне писем, почему вы здесь? – видимо, вопрос застал бедного гонца врасплох, потому как он не смог больше ничего ответить. Молча мужчина протянул девушке желтый конверт и отвернулся. На его лице была написана горечь и явное нежелание передавать беременной женщине те вести, которые уже отдал. Однако Беатрис не видела лица Марселя. Ее тонкие пальчики уже вскрыли конверт, который был адресован ей не мужем, а генералом.

Долгая минута звенящей тишины, пока Беатрис, не веря своим глазам, смотрела на несколько коротких строк на желтом листе, заставила французского офицера обернуться – и как раз вовремя. Побелевшая девушка издала лишь один вздох и потеряла сознание, роняя письмо, сообщавшее о героической гибели капитана французской армии Адриана де Валуа, приставлении его к наградам и выражении соболезнований.

Сильные руки офицера подхватили бесчувственную Беатрис. Марсель поспешно перенес хрупкую фигурку на постель и вышел обратно, чтобы взять воды. Однако, когда он вернулся в спальню, чтобы привести вдову в чувство, Беатрис уже смотрела на гонца осмысленными, но широко распахнутыми зелеными глазами, в которых стояли слезы, выворачивавшие душу мужчины на изнанку.

– Госпожа де Валуа…молю, простите меня… Я не переношу приносить дурные вести…а вам в вашем положении вообще не следовало бы сообщать, но вы понимаете… Мадам…

– Все…я…это пройдет, Марсель, благодарю вас… – Беатрис прервала речь офицера, смотрящего на нее взглядом побитой собаки, и медленно села, приняв его помощь и глотнув воды. По белым щекам струились слезы, о которых девушка успела за прошедший месяц забыть.

«Адриан…прости, прости…прости…я никогда не забуду тебя…и своего предательства…ты всегда, всегда будешь со мной, в моем сердце…слышишь, родной? Прости меня… Я оказалась тебя не достойна…и так и не сказала тебе, как раскаиваюсь в этом… Я отпускаю тебя…и никогда не забуду…»

– Марсель, – пальчики девушки сжали запястье офицера, она перевела дыхание.

– Да, мадам? – волнение в голосе гонца было искренним и дружелюбным, но цвет лица Беатрис не изменился, а слезы остановить она не могла.

– Я хочу написать…письмо родителям… Вы же сможете…сможете отвезти или как-то передать его в Париж? – зеленые глаза посмотрели с надеждой, и Марсель тут же заверил Беатрис в готовности выполнить ее просьбу. Через полчаса, когда беззвучно плачущая де Валуа закончила и отдала французу письмо, а он за это время поел и немного отдохнул, ей казалось, что она прошла через ад и снова вернулась на землю. Провожая Марселя к выходу, девушка думала только о том, что ни за что не хочет оставаться во Франции посреди войны.

– Мадам… Беатрис, – Марсель остановился на пороге на улице и посмотрел на девушку с глубоким сочувствием, явно не желая оставлять ее одну. – Я очень прошу вас пока не возвращаться к родителям. Вокруг хутора идет война. Здесь безопаснее всего для вас. Я пришлю к вам охрану и лекаря или медсестру, чтобы…чтобы помочь…с родами.

– Благодарю вас, Марсель, – Беатрис попыталась улыбнуться, думая о том, что офицер невольно прочитал ее мысли, и надеясь, что «охрана и медики» не успеют к ней.

– Берегите себя, мадам, – вздохнул француз и сел на велосипед. Беатрис смотрела на удаляющуюся фигуру Марселя, впившись пальцами в дверной косяк, одной рукой поддерживая живот, в котором то и дело толкался ее ребенок. Ветер слегка коснулся лица девушки, и Беатрис, словно очнувшись, сделала шаг спиной вперед, в дом. Перед глазами возник словно из ниоткуда Франц – и снова вовремя. Француженка, слегка оступившись, снова лишилась чувств, падая единственному оставшемуся рядом с ней мужчине на руки. Тяжелая прическа не выдержала повторной встряски, и черные, словно вороное крыло, волосы водопадом рухнули вниз вместе со всеми шпильками. А на столе так и осталось лежать распечатанное роковое письмо.

Стекло глушило голоса, а боязнь выдать себя и скомпрометировать Беатрис мешали Францу нормально следить за происходящим, но, судя по врученному конверту и всему тому, что произошло следом, все и так не требовало пояснений. Муж Беатрис, ее законный муж не избежал смерти, ему просто повезло чуть меньше, чем немцу, который был бы мертв, если бы не девушка.

Видя, как Беатрис падает, Майер с трудом заставил себя стоять на месте, вцепившись рукой в перекладину на окне. Впрочем, гонец оказался проворен, унося девушку вглубь дома и лишая немца возможности наблюдать. Он отошел от окна, привалился спиной к стене и задумчиво посмотрел перед собой. Сейчас он понимал, что должен быть с ней рядом, ведь больше у нее не осталось никого. Франц подумал о муже Беатрис, об Адриане, которого он никогда не видел, о котором ничего не знал. Сейчас почему-то стало совестно за то, что он остался жив, в то время как этот неизвестный ему французский солдат сложил голову на войне, оставив жену и еще не рожденного ребенка совсем одних. Теперь Майер ответственен за них перед ним, и если уж судьбе было угодно сохранить ему жизнь, он посвятит ее заботе о той, кто была так добра, и воспитает ее ребенка как своего.

За этими размышлениями он едва не пропустил момент, когда скрипнула входная дверь, и военный гонец попрощался с француженкой, садясь на велосипед и отправляясь в обратный путь. Едва он спустился с хутора, Франц поспешил в дом, успев лишь заметить, гаснущий взгляд Беатрис, которая была бледна как смерть. Осторожно перехватив ее на руки, он отнес ее в постель, нашептывая что-то ласковое.

Потрясение было сильным, поэтому следующие несколько дней девушке пришлось провести в постели, а Франц, тем временем, выяснив положение дел, понял, что оставаться тут им больше нельзя. Вернуться в Германию, где его вполне могли арестовать как дезертира, они тоже не могли. Оставалось лишь нырять в неизвестность и пытаться добраться до Бельгии. Риск был велик, учитывая, что любой военный патруль взял был Майера в оборот, едва услышав его произношение. Но ждать было нельзя: срок появления малыша на свет неумолимо приближался.

Как только Беатрис стало лучше, они собрали нехитрые пожитки и отправились в путь. В окрестностях не было лошадей, так что первые пару дней пришлось идти пешком, делая частые остановки на отдых. К концу второго дня они вышли к небольшой деревушке, где Францу на медальон, подаренный сестрой перед уходом на войну, удалось купить у старого кузнеца лошадь и телегу. С ними дело пошло веселее. Погода в мае радовала сухим теплом и отсутствием дождей. Но близ коммуны Монмеди их ждало испытание. Дорогу им преградил полк солдат, которых командировали на фронт с севера. Франц, шедший рядом с телегой, благоразумно молчал, давая возможность говорить девушке.

– Добрый день…мсье, мадам. Куда вы направляетесь совсем одни? – задал им вопрос молодой офицер, глядя на внушительный живот Беатрис. Потом он вопросительно уставился на Франца, придерживая винтовку рукой и готовый в любую минуту ее применить. Немец, надвинув шляпу посильнее на глаза, лишь сделал руками жест, показывая на уши и рот.

– Мадам, ваш муж не понимает или не слышит меня? – решил сперва уточнить солдат, не спуская с немца заинтересованного взгляда.

Несколько дней Беатрис переживала потрясение. Казалось бы, все в порядке, но стоило ей подняться, как ноги подгибались, отказываясь нести хозяйку. В итоге, де Валуа провела в постели пять дней. Все это время, стоило Францу оказаться подле нее, девушка сразу просила забрать ее, увезти, как можно скорее и дальше. От людей, войны, жестокости и излишней заботы. Беатрис не знала, сдался ли Франц на ее уговоры или сам хотел уехать, но через неделю они уже были в пути. Девушка до сих пор не могла поверить счастью, что они успели до того, как Марсель прислал ей охрану и врача. Впрочем, последнего можно было и вовсе не ждать – врачей не отпускали с поля боя.

Пешком пришлось идти долго – путь, который Франц в одиночку проделал бы за день, беременная Беатрис проделала за почти три. Но дальше, с лошадью и телегой, стало легче. Француженка, почти все время проводящая на сене, часто напевала французские песенки. В день, когда на пути встретился полк солдат, Беатрис так же сидела на телеге, свесив ноги и улыбаясь теплу и солнцу. Конечно, испуг отразился на красивом лице, но девушке удалось с собой справиться, по большей части. Молодой офицер, обратившийся к ним, был не намного старше самой Беатрис. Девушка положила одну руку на свой живот и, слегка улыбнувшись, посмотрела в серо-голубые глаза француза.

– Здравствуйте, офицер. Мой муж – глухонемой, к счастью. То есть… – де Валуа опустила взгляд, щеки ее зарумянились. При взгляде на смущенную беременную девушку нельзя было не улыбнуться. – К счастью для меня… Вместо войны он рядом. В моем положении и учитывая обстановку вокруг…

Беатрис подняла взгляд пронзительно зеленых глаз и мягко улыбнулась солдатам.

– Вы идете на Верден? Мы уехали оттуда… Деревню разорили немцы, в живых, кажется, никого не осталось… Мы были в соседней деревне в это время. Вестимо, Господь бережет наше не рожденное еще дитя…

Де Валуа замолчала и, погладив живот, снова посмотрела на офицера. Франц, стоявший предусмотрительно рядом, никак и ничем не выказывал, что слышит разговор, блуждая взглядом из-под шляпы в стороне и не вызывая лишних подозрений.

– Скажите, офицер… А вы очень спешите? – голос Беатрис дрогнул, она снова смущенно потупилась, теребя пальчиками край шали. – Может…может вы могли бы…могли бы проводить нас? Я знаю, что вы не можете тратить время на каждых прохожих на вашем пути, но сейчас так страшно… Мы с мужем думали, думали, что в Бельгии должно быть спокойнее… Хотим попытаться до нее добраться.

Хочешь, чтобы в твою ложь поверили? Добавь в нее правды. Полный надежды смущенный взгляд хрупкой беременной женщины растрогал если не командующих полком, то их первых помощников. Ребенок, словно только что проснувшийся и потребовавший внимания, толкнулся в животе, и Беатрис негромко охнула. Надо отдать должное выдержке Франца, не шелохнувшегося в ее сторону.

Спектакль для военных был разыгран мастерски, да и грех было не поверить беременной женщине, которая спасалась бегством. Единственные выжившие в приграничной с немцами территории…все выглядело как нельзя логично. Услышав просьбу девушки, офицер кашлянул, смущенно отводя взгляд. Естественно, он должен был ей отказать, они спешили на передовую.

– Простите, мадам, мы бы рады, но мы торопимся… – словно желая хоть что-то сделать, он достал из рюкзака сверток и протянул девушке. – Вот, возьмите, тут немного свежего хлеба и сыра… Недалеко есть деревенька, там будете затемно и сможете отдохнуть. Там безопасно, – поспешил заверить их офицер и, поклонившись, возглавил шествие. Франц подождал, пока люди скрылись за поворотом, и сжал руку девушки.

– Обошлось… Ты была на высоте… Слава богу, он не решил выделить нам сопровождение. Притворяться глухонемым очень нелегкая задача, – он тихо рассмеялся, почесав отросшую за время пути светлую бороду.

Как и обещал офицер, остаток пути они проделали без приключений, и уже ночью въехали в маленькую деревушку. Тут из местных жителей осталось всего несколько старух, так что одна из них с радостью пустила путников на ночлег и приготовила лукового супа – больше в военное время хвастаться перед гостями было нечем. Однако для Франца, которому снова пришлось играть роль немного, старуха припасла где-то бутылочку бургунского, которой тот был искренне рад, и наградил хозяйку широкой улыбкой. Укладываясь спать в комнате на втором этаже старенького дома и обнимая Беатрис, чтобы та не замерзла, сзади, немец тихо шепнул:

– Осталось совсем немного…через неделю мы пересечем границу, а там найдем тихое место, где тебе будет хорошо. Не волнуйся ни о чем, – Майер не говорил девушке, которая впервые за все время стала весела и спокойна, о том, что очень переживает, как им придется на новом месте. О бельгийцах и их не особой любви к чужакам он слышал, но надеялся, что положение Беатрис даст им шанс найти себе уголок. Работы и трудностей он не боялся, ради Беатрис он был готов терпеть все, что угодно. Но он шепнул ей на ухо лишь то, что повторял каждую ночь: