Текст книги "По ту сторону Войны (СИ)"
Автор книги: Kathleen Blackmoon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
– Я рад, что с тобой все хорошо… сегодня ты будешь лежать в постели, я буду делать все, что делала ты по дому, сам…тебе нужно отдыхать, – он медленно провел рукой по ее животу и убрал руку, показав на себя. – Тебе не нужно волноваться…тебя и твоего ребенка никто не обидит. Пока не вернется твой муж, я буду вас защищать… – голубые глаза немца вспыхнули решительностью, но, видя ее взволнованный взгляд, Франц потупился.
Остаток дня прошел в покое. Франц, притворно-сердито хмурясь, пресекал все попытки Беатрис подняться с постели в тот день. Разделав тушку зайца и использовав остатки овощей, добытых на соседнем хуторе, он приготовил рагу по рецепту своей матушки, и заставил девушку съесть всю порцию, несмотря на ее красноречивые протесты и жесты, что она боится лопнуть.
С того дня жизнь Беатрис стала еще проще. Франц взвалил на себя все обязанности хозяина дома, причем делал это охотно, насвистывая какой-то веселенький мотивчик, когда колол дрова, таскал воду или мыл полы в доме. На долю девушки он любезно согласился оставить только готовку. Теперь он молчал меньше, стараясь больше времени проводить с ней.
____________________
1. Все хорошо… Поздний ужин (фр.)
2. Спокойной ночи (фр.)
3. Ave Maria! Пред тобой
Чело с молитвой преклоняю…
К тебе, заступнице святой,
С утеса мрачного взываю…
Людской гонимые враждою,
Мы здесь приют себе нашли…
О, тронься скорбною мольбою
И мирный сон нам ниспошли!
Ave Maria! (нем.)
========== Je t’aime ==========
Так прошел еще месяц, весна и тепло в этом году пришли рано. Жизнь Беатрис стала…легче. И спокойнее. Сказав Францу правду, девушка словно сбросила с плеч груз. Теперь она часто улыбалась, легче шла на контакт. Обмороков и ночных кошмаров в этот месяц больше не было. Майер, занимавший соседнюю комнату, стал для девушки необходимым, нужным. Она очень быстро привыкла к тому, что на него можно положиться. А дающий о себе знать малыш и ранняя весна, тепло заставляли радоваться каждому мигу. И за этой радостью Беатрис забыла о страхе, забыла о войне.
Теперь у Беатрис было больше времени для прогулок, которые были ей полезны. В один такой солнечный день, когда Франц был вновь занят делами по дому, а именно стиркой, которую француженка отдала с трудом и чуть ли не боем (всему виной ставший большим живот, который было уже ничем не скрыть и который не позволял нагибаться и, тем более, стирать), де Валуа вышла подышать воздухом. Она не уходила от дома, просто вышла погреться на солнышке.
Сначала она услышала, и лишь только потом увидела, что к деревеньке приближаются четверо мужчин. На них была французская форма. Кто знает, это ведь могли быть раненные, возвращающиеся из своих частей домой, или гонцы – откуда неосведомленной девушке было знать, что военное время порождает не только героев и жертв. На плодородной почве всеобщей нищеты и разрухи процветает дезертирство и растет число мародеров, которые ищут, чем бы поживится на брошенных территориях.
Мужчины тоже заметили девушку, и шедший впереди сделал знак остальным. Франц, взяв таз с бельем, как раз ушел в пристройку возле дома, так что ничего о нежданных гостях пока не знал. Именно это заставило сердце Беатрис ухнуть в пятки. Будь это немцы – де Валуа кинулась бы к Францу незамедлительно. Но то были французы. Муж? Посланцы от Адриана? Раненые? Де Валуа вскинула руку к лицу, прикрывая его от солнца, и поняла, что ее заметили. Вот что за сила дернула ее сегодня накинуть на плечи нарядную зеленую шаль… Девушка оглянулась на пристройку и взмолилась мысленно, чтобы немец не делал глупостей и не вышел ненароком раньше времени. Повезло ли ей? Французские солдаты подошли раньше, чем Майер вышел из «укрытия». Беатрис нарочно громко и на чистом беглом французском поприветствовала незваных гостей. С Францем она говорила медленнее и надеялась, что он услышит и поймет, не высунется.
– Виват Франция! Добро пожаловать добрым бойцам французской армии, – Беатрис дружелюбно улыбнулась, оглядывая мужчин, – Что привело доблестных офицеров к моему дому?
– Хозяйка, – видимо, «лидер» этой компании белозубо улыбнулся, но взгляд его был хищным. Де Валуа стало не по себе, но отступать ей было попросту некуда, – Не найдется ли у тебя, чем накормить гонцов? Приютишь ли четырех солдат в своем доме?
«Рыцари» врали в глаза, не пытаясь выдумывать чего-то залихватского. Беатрис, на свое несчастье в данной ситуации, оказалась слишком проницательна и умна, хотя и не догадлива.
– Деревня заброшена, потому французским воинам нет нужды тесниться в одной комнате одного дома, – девушка, говоря это, открывала дверь в дом и делала мягкий приглашающий жест, словно показывая этим, что в остальном не откажет. Мужчины, ухмыляясь и переглядываясь, вошли в дом.
– Возможно, господа желают умыться? И где же ваши лошади? – невинные вопросы оказали на «гостей» совершенно неожиданный эффект. Беатрис даже не успела понять, кто первым взвился. Наверное, самый нервный… Так или иначе, врать дальше французы не стали. Точно так же, как не остановило их и то, что Беатрис – откровенно беременна. Один из мужчин кинулся к ней, хватая за бедра, но де Валуа, вскрикнув, рефлекторно извернулась и залепила нахалу пощечину, заставив ошалело отскочить. К сожалению, подобный поступок привел лишь к волне ярости. Но француженка успела бросить в лицо мужчинам:
– Разве так отвечают на гостеприимство и разве так ведут себя с беременной женщиной?! Да будет вам известно, что я жена капитана французской армии Адриана де Валуа… – и откуда только в этой девочке столько решительного блеска в глазах? Впрочем, ее воспитание, вежливость и нравы мужчины бросили ей в лицо злым смехом. К удивлению самой де Валуа, она не растерялась, а, наоборот, разозлилась. Другой подошедший к ней вальяжным шагом мужчина навис над Беатрис и с хищной ухмылкой произнес:
– Что жена французского капитана делает на практически немецкой территории? Врешь, шлюшка, – сильные руки ухватили девушку за талию, а в следующий миг о крепкую мужскую голову с оглушительным грохотом разбилась тяжелая ваза. На пол посыпались осколки и первые весенние цветы. Француз медленно осел следом, а Беатрис разъяренной кошкой, готовая защищать в первую очередь своего ребенка, вперила ярко-зеленый взгляд в оставшихся трех негодяев. Но сделать она больше ничего не успела.
Этим утром ничего не предвещало беды, все шло своим чередом, и, когда Беатрис отправилась прогуляться, Франц с чистой совестью ушел в пристройку, прихватив с собой белье. Он не знал, сколько точно прошло времени, но вдруг услышал шарканье ног и взволнованный голос девушки, которая намеренно заговорила громче, чем было нужно. Деревянная дверь пристройки была сколочена наспех, и между досками имелись щели, так что Майер замер, видя, как вместе с девушкой в дом вошли четверо солдат французской армии. Последний задержался на крыльце, докуривая папиросу и давая себя рассмотреть. Если сперва немец думал просто отсидеться, теперь он понимал, что все гораздо серьезнее. В доме с Беатрис были отнюдь не солдаты – мародеров выдавала и манера держаться, и видавшая виды одежда, кое-какие детали которой заменила чужая форма, – в частности, на ногах мужчины Франц с легкостью узнал немецкие сапоги. Мужчина скрылся в доме, а через несколько минут раздался крик Беатрис, а следом что-то грохнуло. Сердце заколотилось у Майера как бешенное, и, оглядев в пристройку в поисках чего-нибудь полезного, он схватил стоящие у стены деревянные грабли. В два прыжка оказавшись у двери в переднюю, мужчина замер, понимая, что сразу с четырьмя противниками просто не справится. Пришлось соображать очень быстро.
Оглушенный Беатрис солдат лежал на полу без движения, а трое его друзей явно готовились наказать девушку за ее выходку. Один из них подскочил к ней сбоку, заломив ее руку за спиной, другой хватая за волосы, второй мужчина отвесил девушке звонкую пощечину, так что левая щека француженки тут же вспыхнула, словно обожженная.
– Сейчас мы тебе покажем, дрянь, – третий принялся было расстегивать брюки, но тут в дверь раздался стук. Все трое замерли.
– А говорила, тут в округе нет никого…эй, Поль, иди проверь, – кивнул темноволосый мужчина со шрамом на левом глазу тому, что ударил девушку. Тот ругнулся, выхватив из-за пояса нож, и ушел в сени. Толкнув дверь, он остановился на пороге, никого не увидев, а в следующую секунду получил сильный удар в живот граблями. Франц тут же зажал ему рот рукой, чтобы противник не успел издать лишних звуков, и оттащил его от двери. Прихватив нож, он шагнул в дом, громко крикнув на немецком:
–Hände hoch! [1]
Как он и рассчитывал, это ввело противников в ступор и дало ему несколько драгоценных секунд. Первым, на кого был нацелен удар, оказался державший Беатрис светловолосый парень, примерно одного с Францем возраста. Немец ударил его ножом, ранив в плечо и заставляя выпустить девушку.
– Cachez! Vite! [2] – успел крикнуть Франц, ставя подножку второму противнику, который потянулся к револьверу на поясе. Оружие вылетело из пальцев и отлетело в сторону к печке. Блондин, между тем, отошел от первого шока и прыгнул на немца сзади. Франц перебросил его через себя и ударил каблуком ботинка в кадык. Противник захрипел, начиная дергаться, но обученный технике боя Майер знал, что он уже не поднимется. Последний из нападавших оказался самым опытным. Выхватив кинжал из-за пояса, он начал кружить по комнате, нанося удары в жизненно важные точки. Безоружному Маейру пока оставалось только уворачиваться без возможности атаковать самому. Он успел краем глаза заметить, что Беатрис не ранена. Сейчас он не думал о том, что в этой схватке может не выжить. Но в это время в себя пришел тот француз, кого девушка оглушила вазой и, оценив обстановку, улучил момент, хватая немца за ногу. Франц, не ожидавший этого, ударил его носком сапога в лицо, но не удержал равновесие и упал на спину. Этим тут же воспользовался противник, выбивая у него ногой кинжал.
Подняться ему уже не дали. Тип со шрамом навалился сверху, ударив его ножом, и если бы немец вовремя не увернулся, нож вонзился бы ему в горло. Франц обеими руками сжал чужое запястье, но с каждой секундой лезвие опускалось все ниже, упираясь ему в шею. Немец начал терять силы, чувствуя, как пот струится по лицу.
– Cours…Beatrix, [3] – прохрипел он, понимая, что, закончив с ним, негодяи примутся за нее.
От удара по лицу Беатрис вновь вскрикнула. От былой строптивой ярости в миг не осталось и следа, глаза наполнились слезами. Наверное, новая волна сопротивления поднялась бы в девушке через минуту, но она ничего не успела – появившийся Франц заставил де Валуа воспрянуть духом. Только боль в руке и горящая щека удержали француженку от выкрика имени Майера. А, оказавшись на свободе, Беатрис и вовсе возликовала: она поверила в абсолютную безоговорочную победу Франца. Казалось, она совершенно не услышала призыва спрятаться. К сожалению, жизнь – не сказка. Здесь не все и далеко не всегда бывает так, как представляется людям. Каким бы опытным ни был Франц, справиться одному с четырьмя противниками ему было, мягко говоря, трудно.
Беатрис с ужасом и разлетающейся вдребезги наивной жаждой прекрасной победы наблюдала за тем, как оставшиеся два из четырех противника берут верх над ее защитником. Беглый взгляд по комнате – и девушка, ведомая инстинктом, кинулась к револьверу у печи. Будучи женой капитана и в принципе отнюдь не глупой девушкой, она умела стрелять не только в теории. Адриан, оставляя жену в глуши, на всякий случай обучил ее обращению с оружием и стрельбе. Более того, де Валуа хранила под подушкой подарок мужа – небольшой «женский» револьвер на всякий случай. Оружие, которое подобрала француженка, оказалось чуть ли не в три раза тяжелее, но Беатрис этого ожидала. Ее скорее пугала собственная медлительность из-за тяжести беременного живота, нежели то, что она не сможет спустить курок.
«Бежать? Серьезно, Франц? Как же мало ты еще знаешь меня…» – зеленый взгляд, полный решимости и стали, впился в светловолосый затылок. Она не позволит никому хозяйничать в ее доме. Бить ее и калечить ее защитника, кем бы он ни был. Беатрис взвела курок. Тихий щелчок заставил измениться в лице мародера, что пытался проткнуть ножом Франца, но более он никак не успел среагировать. Оглушительно грохнул выстрел. Беатрис, стреляя, зажмурилась, но предварительно успела прицелиться. Ей повезло – она не видела, в отличии от Франца, как разносит голову мародера, как кровью и серым веществом покрывает лицо немца и обрызгивает последнего живого француза.
Беатрис открыла глаза и охнула, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу от открывшейся картины, а руки трясутся от тяжести револьвера и отдачи после выстрела. И, несмотря на ужас, побелевшее лицо и слабость, решительности в зеленых глазах не поубавилось. Де Валуа подняла взгляд на последнего мародера, которому до этого уже досталось от нее вазой, и медленно подняла дрожащие руки с револьвером, снова взводя курок.
– Франц! – голос Беатрис сорвался, когда она позвала, не сводя взгляда со своего врага. Девушка была напугана всем, но более всего – совершенно притихшим ребенком у себя под сердцем. Она не хотела убивать снова и очень надеялась, что не придется…но что-то подсказывало ей, что, если будет необходимость – она выстрелит. И мужчина, на которого было нацелено дрожащее оружие, видел это так же хорошо, как она осознавала. Пожалуй, не так страшно, когда на тебя смотрит мужчина, уверенно нацелив дуло в определенную точку, как тогда, когда на этом месте взволнованная и испуганная женщина, руки которой с трудом удерживают опасную «игрушку», готовая выстрелить при малейшем шорохе.
Лезвие ножа опустилось еще ниже, проколов кожу около ключиц, так что на воротнике серой рубашки появилось бурое пятно. Франц крепко стиснул зубы, собираясь с силами, и тут внезапно раздался выстрел, а его противник разом ослабил хватку. На лицо брызнула кровь, смешанная с мозгом из пробитого с левой стороны черепа, и немец, обретя свободу, с отвращением спихнул тело с себя, вскакивая на ноги. Беатрис, бледная как смерть, трясущимися руками сжимала револьвер, направленный на последнего из четверки, но Майер понимал, как и она сама, на еще один выстрел сил у нее хватит.
– Ne tirez pas! Sʼil vous plaît! Ne tirez pas! [4] – мужчина, зажимал рукой сломанный Францем нос, но кровь все равно текла между пальцами, превращая сказанное в какое-то комичное кваканье. Он не пытался напасть или бежать, понимая, что его жизнь сейчас в хрупких руках беременной женщины и немецкого солдата, неизвестно почему вставшего на ее сторону.
А Маейр уже был рядом с девушкой, одной рукой мягко забирая у нее оружие и наводя его на противника, другой осторожно обнял девушку за талию, поддерживая и доводя до лавки, давая сесть и чувствуя, что она вся дрожит. На левой щеке алел след от пощечины, но больше никаких повреждений он не заметил, крепко сжимая ее пальцы в своей ладони, словно в попытке успокоить.
– Все хорошо, Беатрис… Тебя никто не обидит больше… Будь здесь… Я вернусь, – тихо сказал он девушке по-французски и выпустил ее руку. Подойдя к мужчине, Франц дернул оружием вверх, приказывая мародеру подняться. Тот подчинился, подняв обе руки вверх и беспрестанно хлюпая носом. Франц указал ему на труп товарища с пробитой головой, давая понять, что хочет, чтобы тот взял его с собой и шел вперед. Мародер поколебался, но как только палец Майера лег на курок, снова подчинился, подхватил тело под руки и поволок спиной вперед на улицу. Затем он вернулся и вынес второго мертвеца. В доме теперь ничего не напоминало о случившемся, не считая кровавого следа на полу и осколков вазы.
Продолжая держать француза на мушке, Франц заставил его погрузить тела на телегу, которая нашлась за пристройкой. Все это время француз продолжал лепетать о том, чтобы его пощадили. Велев ему впрячься вместо лошади и захватив лопату, Майер вместе с ним спустился с хутора к лесу, где, пройдя немного, вручил ему лопату и приказал выкопать яму. Когда все было исполнено, они вдвоем скинули трупы вниз. Занятый работой, немец не заметил, что его пленник успел вытащить у одного из трупов охотничий нож.
– Non, ne me tuez pas je vous en supplie! [5] – в очередной раз пробормотал пленник и, стоило Францу слегка отвернуться, выкинул вперед руку с ножом. Лезвие рассекло бровь немца, и правый глаз залила кровь, но Франц успел выстрелить. Пуля пробила гортань врага, и последний из обидчиков Беатрис повалился в яму на тела своих приятелей.
Выругавшись, Франц оторвал ткань от рукава, чтобы остановить кровь, и, сплюнув в яму, взялся за лопату, спустя несколько минут успешно зарыв неизвестных. Ему повезло, что земля уже была мягкой, иначе бы провозился он долго. Он вернулся на хутор, кое-как смыв в пристройке с лица кровь и грязь, и вошел в дом, с порога позвав:
– Беатрис! Я здесь, все хорошо…
Стоило Францу приблизиться, как сильнейшая волна слабости накрыла Беатрис. Каким чудом она не потеряла сознание – остается неясным, но руки ее ослабли, ноги словно стали ватными. Поэтому револьвер де Валуа выпустила сразу, позволяя Францу забрать инициативу. Несмотря на совершенно жуткий внешний вид, француженка прильнула к немцу, когда он ее поддержал и усадил на лавку, а всю ее била дрожь. Успокаивающие слова мужчины заставили Беатрис выдохнуть и несколько расслабиться. Тут же не замедлил отозваться легким толчком ребенок, что заставило девушку и вовсе отвлечься от происходящего. Тонкие ладошки медленно поглаживали живот, словно успокаивали дитя, а сама девушка глубоко дышала, стараясь остановить головокружение.
Все действия мужчин Беатрис словно пропускала мимо себя, ее взгляд замер, устремленный на осколки вазы. И лишь когда дом окутала тишина, де Валуа словно очнулась. Испуганный взгляд заскользил по стенам и полу, по сдвинутой в борьбе мебели. Если бы не осколки, кровь и беспорядок, девушка поклялась бы, что ей это все лишь привиделось. Медленно поднявшись, опираясь рукой о стену, Беатрис взялась за уборку. Она прибиралась в тишине, не напевая, как делала это обычно. В итоге не осталось следов крови нигде, осколки де Валуа собрала и выбросила в овраг, заодно чуть прогулявшись и подышав воздухом. Единственное, что Беатрис не стала делать, это возвращать мебель на свои места, справедливо рассудив, что еще больше напрягаться не стоит. Франца все не было, и Беатрис, ощущая, что уборка успокоила ее и дрожь отступила, ушла в свою спальню, чтобы переодеться. Шаль и испачканное платье полетели на пол. Однако одеться как следует в чистое Беатрис не успела, услышав открывающуюся дверь и окутывающий теплом голос Франца. Набросив на себя свободное светлое платье, которое больше было пригодно для носки летом (сейчас для него было бы слишком холодно), де Валуа почти выбежала к своему защитнику. Вид окровавленной и мокрой рубашки, все еще слегка кровоточащей рассеченной брови и усталого, но чистого, лица заставил слишком впечатлительную в последнее время Беатрис испуганно и радостно выдохнуть:
– Франц!
Пожалуй, Беатрис плохо понимала в тот момент, что делает. Или понимала и не хотела себя остановить. Так или иначе, девушка, едва не споткнувшись о коврик на полу, бросилась к Францу на шею, так что только длинная черная коса успела взметнуться. Тонкие руки с неожиданной силой обвили мужскую шею, раздался тихий всхлип. Француженка, до сих пор не пролившая ни единой слезинки на памяти Майера, спрятала лицо на его груди и расплакалась. Тихо, почти беззвучно, но женские плечи отчаянно задрожали, пальчики вцепились во Франца так, словно он был единственным смыслом в ее жизни. Она снова прошептала:
– Франц… Франц, я так испугалась… Я…я убила человека…ведь я его убила? – сбивчивая речь смешалась с судорожными вздохами, но немцу интуитивно удавалось все же понять, что бормочет Беатрис. Вновь тихий всхлип сорвался с ее губ, а затем девушка подняла лицо и посмотрела в глаза Франца снизу вверх. Ее лицо было мокрым от слез, кончик носа стал красным, а кажущиеся бездонными из-за влаги глаза смотрели с внезапным беспокойством:
– Тебя ранили? Что-нибудь болит? У тебя кровь…это твоя, я знаю, – дрожащие и отчего-то ледяные пальчики коснулись сначала ключицы немца, а затем рассеченной брови. Беатрис всхлипнула снова, на этот раз уже беззвучно, и, как будто пытаясь взять себя в руки, заговорила снова:
– Надо промыть…и посмотреть, сильно ли тебя задело на груди, – де Валуа опустила взгляд, и с ресниц вниз на платье сорвалась крупная слезинка, а девушка сделала полшага назад, чтобы, наверное, сходить за треклятым одеколоном и бинтами, но замерла, когда почувствовала, что ее не отпускают. Сильные удержавшие ее руки заставили Беатрис вновь поднять взгляд на мужчину и прошептать, – Франц…
Увидев девушку, Франц был готов к тому к чему угодно, но только не к этому. Беатрис, несмотря на свое положение, в мгновение ока оказалась рядом и прижалась к нему крепко и по-детски доверчиво, словно ища защиты, хотя самое страшное уже миновало. Ее тонкие руки обвили его шею, и она вся задрожала от тихих рыданий.
– Тише, все уже кончилось, больше не будет ничего страшного, Беатрис… Ты спасла мне жизнь, снова, – он старался говорить спокойно, правильно выговаривая слова на чужом языке. Она продолжала что-то тихо бормотать, а он просто обнял ее узкие плечи, осторожно поглаживая по спине, уткнувшись носом в темные волосы и ощущая их аромат. От девушки всегда пахло теплом, домом, уютом и чем-то еще. Раньше Майер невольно ощущал этот аромат, когда она сидела рядом с ним вечерами, починяя одежду или читая ему, или когда накрывала на стол и ставила рядом с ним миску, так что он видел тонкую венку на ее запястье. Сейчас же все вокруг как будто затихло, словно переживая вместе с ними чуть не случившуюся тут трагедию.
Немец хотел спросить у девушки, как она себя чувствует, не нужно ли ей чего-нибудь, но все слова застряли у него в глотке, когда она подняла на него заплаканные глаза, сейчас оказавшиеся двумя темными омутами, которые затягивали в себя. И немецкий солдат утонул без единого шанса на спасение. Ее пальчики коснулись его ключицы, затем потянулись к ране на брови, но он легко перехватил ее ладонь, смотря Беатрис прямо в глаза. Она слегка отстранилась, но не могла уйти дальше, ведь одна его рука по-прежнему лежала на ее талии, а вторая мягко удерживала тонкие пальчики.
Францу показалось, что тишина вокруг них натянута как тетива, и, спустя пару мгновений, ему почудилось, что он слышит тонкий звон. Это подействовало словно тычок в спину, минуя ребра и вонзаясь прямо в сердце, отметая все запреты между ними двумя. Губы немца осторожно коснулись ладони француженки, скользнули к запястью, оставляя на нем осторожный поцелуй. Вторая рука потянула девушку ближе, и Беатрис уже спустя мгновение ощутила его губы на своем лице, щеках и, наконец, любую попытку остановить его словами прервал настойчивый поцелуй в губы.
Нельзя было сказать, что думал в этот момент Майер. Он и сам не знал. В этот миг все смешалось в какой-то невообразимый клубок, распутать который он уже был не в силах. Свои, чужие, война, смерть, одиночество и предательство, кровь и огонь…и посреди всего этого ада она, чистая и светлая, как сама жизнь, как ее родительница, как символ всего, за что стоит сражаться, ради чего стоит жить и дышать. Ради одной ее улыбки, ради этих прекрасных глаз Франц Майер был готов на все. Рядом с ней он вдруг ощутил себя сильным, почти неуязвимым и непобедимым. Он не знал, что это за чувство, но оно окрыляло, оно давало ему силы и ощущение ее теплых губ сейчас не могло сравниться ни с чем в целом свете. Между тем девушка в его руках перестала дрожать, но стояла, боясь даже дышать. Это слегка отрезвило потерявшего голову парня, и он мягко прервал поцелуй, сжимая ее ладонь в своих руках и смотря на ее лицо, отмечая, что бледные щеки налились румянцем.
– Pardonne moi, [6] – тихо выдохнул мужчина, в последний раз касаясь губами ее руки и всем своим видом давая понять, что не сделает ничего более, если она не захочет.
Снова спасла его жизнь… Да, пожалуй, так и есть. А она и не заметила, не поняла. Была слишком напугана и слишком…на инстинктах, чтобы понять. Только вот сейчас, когда Франц сказал, Беатрис поняла. И ничего не могла с собой поделать, продолжая беспокоиться и заботиться о мужчине. Наверное, это все материнские инстинкты…
Де Валуа смотрела в глаза Франца в ответ, но так и не смогла прочитать его взгляд. Она была слишком слепа все это время…или же Франц слишком хорошо скрывал свое отношение к ней. Но миг – и мягкие, трепетные, непостижимо любящие прикосновения губ к ее ладони, запястью, щекам заставили Беатрис замереть и забыть о том, что надо дышать. Ее тело вновь пробила мелкая дрожь, но на этот раз – от неожиданного удовольствия. Как давно никто не целовал ее…никто не касался так.
Собственно, именно это осознание и воспоминание о муже и заставило де Валуа вовремя попытаться остановить немца. Она едва начала произносить его имя, как его губы накрыли ее поцелуем. Настойчивым, неотвратимым, полным невысказанной еще любви, трепетным. Беатрис застыла, в одно мгновение забыв обо всем, потрясенная тем, что Франц все-таки поцеловал ее в губы, и тем, каким оказался его поцелуй. Широко раскрытые зеленые глаза быстро высохли, о слезах француженка забыла напрочь. И самое страшное, что потрясло Беатрис до глубины души, было то, что она…не сопротивлялась. Да, она не ответила на поцелуй так, как следовало бы, но и не оттолкнула, не запротестовала, не ударила Франца по лицу. Она даже губы не сомкнула. А отсутствие отказа – это то же согласие.
Пока де Валуа лихорадочно соображала, едва дыша, мужчина словно пришел в себя. Он немного отстранился и снова посмотрел на нее, а на девушку в ту же секунду обрушились все мысли о реальности произошедшего, о всей драматичности и катастрофичности ситуации. Зеленые глаза блеснули, но уже не слезами, а чем-то новым, странным, скрытым. Первая тайна от мужа? Похоже на то… Щеки вспыхнули, Беатрис чувствовала это. Нужно было что-то делать…оттолкнуть Франца, уйти, выгнать его в конце концов… А она продолжала стоять в его руках, потрясенная и оглушенная произошедшим.
– Прости, – тихий выдох заставил девушку вздрогнуть и отпрянуть назад, полностью выскальзывая из крепких мужских рук, которые, впрочем, не стали больше удерживать.
– Так нельзя… Франц, я замужем, я беременна, я… – отчаянные нотки в голосе сорвались, Бестрис тряхнула головой и, обхватив себя за плечи, сделала еще шаг назад. В этот момент она казалась еще более хрупкой, чем обычно, совсем одинокой и беззащитной. Но Францу удалось побороть себя и не сделать к ней шага, за что де Валуа была ему очень благодарна. Она тихо прошептала, не глядя мужчине в глаза, скулы ее продолжали алеть:
– Давай…забудем. Ничего не было…весь этот день…просто дурной сон…я… – девушка снова осеклась. На памяти Франца Беатрис еще никогда так не переживала и никогда так не лишалась дара речи. Ее потрясение было очевидно. Француженка снова чуть тряхнула головой и быстро ушла в свою комнату, чтобы больше из нее не выходить. Она даже не пожелала Францу спокойной ночи. Она не знала, как переживает все произошедшее Майер, но сама почти весь вечер молилась и просила у отсутствующего мужа прощения. Она пыталась примириться с собой, со своим положением.
Засыпала девушка в ту ночь тяжело. А когда, утомленная переживаниями, уснула, то увидела совершенно жуткий сон. В ее дом вломились четыре мародера, ее чуть не изнасиловали, но внезапно появился Адриан и спас ее, но, стоило ему отвернуться, как Беатрис сама выстрелила ему в спину, а Франц, возникший совершенно непонятно как рядом, забрал у нее оружие и поцеловал так, словно она все сделала правильно. Беатрис проснулась в ночи с громким вскриком на губах, снова в слезах, отчаянно дрожа.
Де Валуа не поняла, как в темноте спальни появился Франц. Она едва не спутала сон с реальностью и, всхлипнув по осознании, протянула к мужчине руки, словно ребенок:
– Франц…мне…приснилось… – что именно приснилось Беатрис, Франц так и не узнал. Стоило ему обнять хрупкое женское тело, как француженка потянулась к его губам, зарываясь тонкими пальчиками в светлые волосы. А как только он ответил на ее поцелуй, дрожь утихла, горячее дыхание обоих слилось в одно. Любой бы мужчина на месте Франца понял, как он нужен. Нужен до боли в легких, до отчаянного крика. Когда и как Беатрис потеряла почву под ногами? Когда перестала чувствовать себя спокойно и уверенно в одиночестве? Как ей стали необходимы поцелуи Франца? Как, во имя Всевышнего, он стал…незаменимым? Беатрис просто потерялась, запуталась и испугалась…или это ее осознанный выбор? В этот момент, когда она во второй раз за сутки прильнула к Францу всем телом и впервые сама его поцеловала, на эти вопросы ответов было не найти…
Когда девушка отстранилась от него, видимо, шокированная его поступком, на Франца словно вылили ушат холодной воды. То, что Беатрис была так сдержана, могло значить что угодно, а что именно – он и предположить не мог. Лучше бы она накричала на него, отвесила бы пощечину и приказала убираться на все четыре стороны. Тогда это было бы верно, тогда это было бы понятно, но вместо этого она лишь тихо предложила обо всем забыть. Немец кивнул, но скорее просто на автомате. Она ведь сама понимала, что забыть не получится. И их отношения уже никогда не станут прежними. И еще Франц понял, что не может оставаться тут. В основном потому, что знал, это может повториться. И он хотел, чтобы это повторилось.
День и правда выдался кошмарный, поэтому он не винил девушку в том, что она ушла к себе и не вышла до вечера. Он не настаивал на общении, скорее, наоборот, сам не хотел попадаться ей на глаза. Ведь тогда бы снова пришлось начать извиняться и врать о том, что он все забудет. От мыслей помогла отвлечься работа. Он расставил скудную мебель по местам, принес дров и затопил погасшую печь. Отнеся воды в пристройку, он как следует вымылся и протер одеколоном ссадины. Окровавленную рубашку он оставил до утра в тазу с водой и, натянув на голое тело темную рубашку, которую ему недавно пожертвовала девушка, вернулся в дом.
Кусок не лез в горло, поэтому, выпив пустой воды, он завалился на свою кровать, пытаясь уснуть и одновременно прислушиваясь к тишине в доме. Где-то в подвале скреблась мышь, да и только. Прошел час, затем другой, а сон все не шел к нему. Промаявшись еще с полчаса, он сел, зажег свечу и, выудив из стола карандаш и бумагу, принялся старательно писать письмо, которое собирался оставить утром на столе. Он понимал, что уйти, не попрощавшись, будет подло. Однако он успел написать лишь «Дорогая Беатрис…», когда услышал вскрик в соседней комнате.
