Текст книги "По ту сторону Войны (СИ)"

Автор книги: Kathleen Blackmoon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Видимо, его жалкие попытки объясниться с Беатрис увенчались успехом. Девушка улыбнулась и, видимо, ответила, что особой благодарности не нужно. Да и отблагодарить ее пока Франц ничем не мог…он даже встать сейчас, наверное, мог с трудом. Его хозяйка, несмотря на видимую усталость, бодро засуетилась у печи, и вскоре в доме запахло едой. Только вдохнув запах каши с мясом, солдат понял, что он безумно голоден. Фарнц ничего не ел почти двое суток, и сейчас живот предательски громко заурчал, выдавая его с головой. Благо, девушка, отвлеченная его вопросом, кажется, не заметила этого.

Беатрис вышла ненадолго и вскоре вернулась с чистыми бинтами и одеколоном, оценивающе глядя на парня. Затем подошла ближе, присев рядом и аккуратно начала разматывать ткань, пропитанную кровью. Франц стоически терпел, но, когда кожи коснулся, бинт, смоченный одеколоном, он все же не выдержал и тихо зашил, жмурясь. Выглядела рана противно, но уже не так жутко, как когда девушке пришлось вчера с ним мучиться, отдирая куски замерзшей ткани от кожи, и возиться с застрявшей пулей. Интересно, что она чувствовала в тот момент? Почему-то Франц сомневался, что Беатрис каждый день приходилось иметь дело с пулевыми ранениями. Он был наблюдательный малый и сразу отметил, что мадемуазель де Валуа не походила на деревенскую жительницу. Ее выдавали и движения, и манера говорить и держаться.

Пока девушка заканчивала накладывать бинты, он позволил себе посмотреть на ее руки. Тонкие, аристократические пальчики уверенно справлялись с перевязкой, едва касаясь его кожи. Конечно, такие руки не могли принадлежать крестьянке с хутора. Сам Франц родился и вырос в пригороде Мюнхена, у родителей была большая ферма, где отец умело распоряжался землей и скотом, а мать вела домашнее хозяйство и воспитывала детей. Гюнтер Майер был здоровым и сильным мужчиной, поэтому никто не мог предположить, что обычная простуда сведет его в могилу. Имение пришлось продать и перебраться к сестре его матери в Мюнхен. Там Франц со второго раза поступил в университет, но успел проучиться только год. Вспоминая о своем прошлом, парень не заметил, как с перевязкой было покончено, а девушка внимательно изучает его лицо, видимо оценивая, как он перенес экзекуцию.

– Merci… [8] – снова повторил немец, с ее небольшой помощью поднимаясь на ноги, и присел за стол. Вид горячей пищи, видимо, отразился на него лице столь красноречиво, что француженка тихо рассмеялась, пожелав ему приятного аппетита, и ненадолго вышла. Первым желанием было наброситься на угощение, но Франц заставил себя потерпеть, дожидаясь, пока она вернется, бросит хворост и присядет напротив него, осторожно принимаясь за еду. Есть левой рукой, которой он мог безболезненно шевелить, было неудобно, но он приноровился. Съев половину своей порции, Франц вдруг покосился на пустую кашу в тарелке своей спасительницы и поинтересовался:

– Warum haben Sie kein Fleisch auf ihrem Teller? Sie haben viel gearbeitet. Sie müssen Fleisch essen um zu Kräften zu kommen. [9]

Сказать то же самое по-французски он явно бы не смог, поэтому просто указал на ее миску и на кусок мяса в своей тарелке. Заметив ее смущение, он догадался, что она банально пожертвовала ему свои запасы, которых, как видно, было не много.

Его кольнула совесть, и Франц поспешил отпить отвара из чашки. Посмотрев куда-то за спину девушки, он заметил свою шинель, свернутую у входа в дом, и вдруг вспомнил. Накануне решающей атаки они резались в карты с однополчанами за баночку настоящего фруктового джема, который достался им благодаря продовольственному складу в окрестностях Этена. Францу в тот вечер несказанно везло, так что трофей перекочевал к нему в карман, а он благополучно о нем забыл. Немец широко улыбнулся девушке, повторив ее жест, прося подождать. Кое-как он дотянулся до шинели и выудил оттуда жестяную баночку, протягивая ее девушке.

– С`est pour vous… [10]

Мясо… Беатрис поняла жесты Франца и, мягко улыбнувшись, отрицательно покачала головой. Она всем своим видом старалась показать, что просто не хочет, но ощутила, как бледные обычно щеки наливаются румянцем. Француженка опустила взгляд в свою тарелку и просто продолжила есть, не поднимая глаз на солдата.

А затем солдат вышел из своей задумчивости, и Беатрис заметила его странное поведение, вскинув зеленый взгляд. Она напряженно следила за его движениями, больше переживая о том, чтобы не открылась снова рана. Обошлось…

– С`est pour vous… [10]

Де Валуа потрясенно смотрела на протянутую ей баночку. Фруктовый джем…настоящий, французский. Дрожащей рукой Беатрис приняла подарок, стараясь не думать о том, как этот небольшой трофей попал в руки немецкого солдата.

– Merci…

Беатрис поставила баночку перед собой, и ее взгляд то и дело обращался к ней. Торопливо доев кашу, девушка поднялась из-за стола. Первое, что она сделала, это убрала в шкафчик с крупами и оставшимся вяленым мясом подарок Франца. Ей было легче не видеть столь драгоценный по меркам войны продукт.

Француженка, обернувшись к Майеру с улыбкой, показала жестом, что, если он может встать, то она проводит его в комнату. Пришлось оказать некоторую помощь, но через несколько минут осторожных передвижений Беатрис все же довела мужчину до второй комнаты, которая пустовала до сих пор. Там она усадила его на кровать и, снова улыбнувшись, произнесла:

– Vous devez reprendre des forces, vous n’êtes pas encore sains, – де Валуа указала рукой на постель, надеясь, что он поймет ее. На стуле у окна лежала сложенная верхняя часть немецкой формы. Не стиранная, так как у девушки не хватило сил и времени на это, но очищенная от грязи в сухую, высушенная от снега и зашитая. Беатрис вновь улыбнулась немцу, – Sʼinstallez… Si je suis nécessaire, appelez, jʼentendrai… [11]

Жестами она показала, что уйдет, но, если что, услышит его. Де Валуа, убедившись, что ее поняли, вышла из комнаты, на всякий случай не закрыв двери. Франц мог видеть, как девушка собирает посуду и выходит на улицу, не утепляясь одеждой. В окно он мог также видеть двор, ту часть дома, что была скрыта от чужых глаз с улицы. Беатрис перешла пристройку к дому, где, по всей видимости, была вода. Француженка не появлялась минут десять, а, выйдя из пристройки, держала в руках чистую посуду. Впрочем, эта посуда через мгновение упала в снег, когда Беатрис одной рукой ухватилась за дверь, а другую приложила к животу, едва устояв на ногах. До Франца не донеслось ни звука.

Де Валуа думала о том, что зима рано или поздно кончится, что станет тепло и солнечно. Она не думала ни о чем плохом. И в тот момент, когда низ живота свело как будто в судороге, Беатрис не успела даже вскрикнуть – она лишь выдохнула от боли, хватаясь за ближайшую опору и роняя тарелки. Снег смягчил удар, и посуда не разбилась, но об этом француженка подумала отстраненно и словно сквозь туман. Ноги подкашивались от боли, но Беатрис устояла. Постепенно перед глазами прояснялось, боль отступала. Она советовала Францу отдохнуть? Да ей самой отдых нужен не меньше. Судя по повторившейся схватке, она перенапряглась. Ей нужно беречь себя…

Приступ прошел, и Беатрис, двигаясь осторожно и неспешно, наклонилась за посудой. На улице было холодно, но девушке стало жарко. Когда она снова входила в дом, ее дыхание было чуточку более частым, чем обычно, но ничто не выдавало пережитого неприятного момента. На щеках алел румянец, взгляд не поменялся, а на губах при виде Франца вновь появилась дружелюбная улыбка.

Франц не смог по лицу девушки понять, обрадовал или насторожил ее этот подарок, но больше у него ничего не было, поэтому он лишь кивнул на ее благодарность и прикончил свою порцию с большим удовольствием, запив все остатками отвара. После почти двух суток без еды это был просто праздник.

В доме было тепло и уютно. Он уже и забыл, как это, есть за столом из настоящих тарелок, а не сидеть на корточках с жестяными кружками и мисками, хлебая однообразное варево без вкуса, приготовленное наспех из того, что осталось на походной кухне. Он с удовольствием бы попросил добавки, но прекрасно понимал, что и так является лишним ртом, да и желудок после голодного пайка и ранения мог не принять столько еды.

Между тем, Беатрис указала ему на комнату, снова заговорив, и, видимо, предлагая ему лечь, поскольку рана еще тяготила его, и на ее восстановление нужны были силы. Мужчина подумал и кивнул, ухватившись за край стола и встав с ее помощью, затем, поддерживаемый ею, медленно направился в комнату. Франц старался перенести большую часть своего веса, чтобы не утомлять и без того уставшую девушку. Ее лицо было сейчас так близко, давая ему возможность разглядеть ее получше, пока она этого не замечает. Беатрис была удивительно хороша, несмотря на бледность, и снова Майеру показалось, что он знал ее давно, словно они уже когда-то разговаривали, понимая друг друга без слов…но это был лишь бред и нелепая фантазия. Видимо, жар у него не прошел до конца. Именно за его признаки Беатрис могла принять вдруг проступивший румянец на его щеках, благо, заросших щетиной.

Уложив раненого, девушка вновь занялась уборкой, и через окно он мог видеть, что она унесла тарелки в небольшую пристройку, откуда вскоре вышла. Но тут что-то произошло, заставив ее согнуться и выронить свою ношу. Франц тут же заерзал, морщась от боли и пытаясь сесть, грозя опять испортить всю работу девушки по его перевязке. Непонятный приступ прошел спустя несколько минут, и девушка, касаясь живота, поспешила вернуться в дом, ставя посуду и обращая к нему мягкий взгляд, давая понять, что с ней все хорошо. Немец все же умудрился сесть, подсунув под спину подушку, и слегка кивнул ей.

– Sind Sie krank? [12] – поинтересовался немец, соображая, как объяснить, и кивнул ей, коснувшись живота и указывая на нее. Франц не мог похвастаться большими познаниями в области женского здоровья, а уж тем более на ранней стадии выявить признаки беременности, а потому списывал бледность и слабость Беатрис на полуголодное существование и тяжелые условия – еще бы, ведь ей одной приходилось тут со всем управляться. Он в тайне восхищался смелостью француженки. Она спасла жизнь врагу и дала ему кров и пищу. Не нужно быть гением, чтобы понять, что в условиях войны это могли расценить как предательство. Почему-то от мысли, что ей причинят вред, ему стало невыносимо, и он пообещал себе, что не допустит этого, пусть даже его нашпигуют пулями. Когда девушка подошла ближе, он кивнул ей на комнату, склонив голову к подушке, тем самым предлагая ей тоже отдохнуть. Запомнив то, что она сказала, с дичайшим акцентом Франц повторил по-французски, смотря девушке в глаза и ощущая странный жар, поднимающийся по телу:

– Reprendre des forces. [13]

– Non…pas de souci, [14] – Беатрис улыбнулась Францу. Разумеется, он заметил, что что-то не так…но немцу совсем не обязательно знать, что она беременна. Выздоровеет – и вернется к своим. Де Валуа решила не гнать солдата взашей, но и постараться при этом не допустить его стычки с мужем. Все это значит, Франц рано или поздно уйдет, и ему незачем знать подробности жизни Беатрис.

Француженка кивнула мужчине с улыбкой. Он прав. Им обоим нужен был отдых. Де Валуа еще раз проверила печь, прикрыла дверь в комнату Франца, оставив щель на всякий случай, и ушла к себе. В тот день она проспала долго и много. Именно тогда, после пробуждения, поняв, как долго Франц провел в одиночестве, Беатрис решила отдать ему несколько своих книг. А всю последующую неделю де Валуа занималась привычным хозяйством, следила за тем, как заживает рана Франца и обучала его французскому языку по книгам. В свою очередь, девушка и сама выучила несколько немецких слов.

___________________

1. Спасибо… (нем.)

2. Вам еще рано вставать… Рана не успела затянуться… Вы можете потерять сознание… Сядьте, аккуратнее… (фр.)

3. Франц… Майер… Вы спасли мне жизнь, я не знаю как Вас благодарить. (нем.)

4. Вы спасать меня…спасибо (фр.)

5. Чей это дом? (нем.)

6. Не стоит благодарности (фр.)

7. Приятного аппетита! (фр.)

8. Спасибо… (фр.)

9. Почему у вас в тарелке нет мяса? Вы много работали. Вам нужно есть мясо, чтобы восстановить силы. (нем.)

10. Это вам… (фр.)

11.Вам надо восстановить силы, Вы еще не здоровы… Располагайтесь… Если я Вам буду нужна, позовите, я услышу… (фр.)

12. Вы больны? (нем.)

13. Восстановить силы (фр.)

14. Нет…все в порядке (фр.)

========== Ave Maria ==========

Всю следующую неделю Беатрис посвятила заботе о нем и всеми силами старалась помочь ему немного адаптироваться к спокойной жизни. Она мягко что-то нашептывала ему, если он кричал во сне, когда ему снился очередной кошмар из прошлого, и даже решила слегка натаскать его во французском. За последнее он был ей очень благодарен, усердно изучая слова и давая аналог для нее на немецком. За неделю их языковой барьер слегка уменьшился, но некоторые вещи все еще приходилось объяснять жестами.

Франц и сам не заметил, как прошло целых семь дней под крышей дома Беатрис. Все это время девушка ухаживала за ним, промывала рану и бинтовала. С каждым днем силы возвращались к нему, и на восьмой день он проснулся, когда еще не рассвело. Судя по всему, его хозяйка еще не встала. В доме было прохладно – дрова в печи давно прогорели. Осторожно поднявшись, мужчина неспеша оделся, чувствуя тянущую боль в груди, но теперь она не мешала движениям. Тихо ступая, Франц дошел до печи, кинул туда остатки хвороста с пола и прикрыл заслонку. Сняв свою шинель с крючка, немец также тихо выскользнул за дверь на улицу.

Утро было тихим и морозным. Натянув заботливо залатанную девушкой шинель, Франц осмотрелся. Хутор стоял на краю того самого редкого пролеска, где их ждала засада. Значит, в полумиле отсюда была небольшая деревенька, где они пополняли запасы провианта. Учитывая, что гарнизон наверняка сильно поредел после атаки, склад не могли так быстро опустошить, а это значило, что у него есть шанс устроить для Беатрис сытный ужин – Майер прекрасно понял, что девушка скормила ему все свои запасы, за исключением круп, и не собирался оставаться неблагодарным. Хорошо бы, если бы тут еще водилась дичь… Впрочем, судя по местам, тут вполне могли быть зайцы. Подумав так, мужчина взял с собой бечевку, которую еще вчера заприметил под лавкой. Он спустился с пригорка и пошел через поле к пролеску. Пройдя немного вглубь, обходя стороной место бойни, он довольно улыбнулся: на свежем снегу петляла цепочка мелких следов. Присев возле дерева, Франц быстро смастерил простенькие силки и пошел дальше – может, что и подвернется.

Спустя полчаса неторопливого шага он вышел к деревеньке, где расположились остатки гарнизона, с севера. Тихо прокравшись вдоль заборов, он перебрался на другую сторону улицы и прижался спиной к дверям старого покосившегося амбара – именно там он и Кер устроили небольшой тайник с провизией, если бы повезло пережить наступление. На его счастье, никто не обратил внимания на сломанную доску в стене. Отодвинув ее, Франц, пыхтя, пролез внутрь и очутился в полумраке. Он прислушался, но все было тихо. Стараясь не переломать ноги о старый хлам на полу, немец пробрался к дальней стене, где под старой сломанной телегой было углубление в полу. Сунув туда здоровую руку, Франц вытянул пару походных мешков – сперва свой, потом друга. Тихо вздохнув, он переложит из запасов приятеля к себе банки тушенки и сардин. Кер навсегда остался там, в лесу, а эти продукты сейчас были девушке нужнее.

Прибавив к гостинцам еще пачку мыла и спички, мужчина повесил рюкзак на спину и направился к дверям, как вдруг услышал голоса. Скрывшись в тени, он через разбитое окно заметил, как по пустынной улице идут двое солдат. Лица их были ему незнакомы. Это могло значить только одно – к ним прибыло пополнение. Про себя отметив, что неплохо бы ночью сходить на разведку, Франц переждал, пока оба скроются из виду, и вернулся в лес тем же путем, радуясь, что с неба повалил снег: он успешно спрячет его следы за несколько часов. Проверив свою ловушку на дичь и ничего не обнаружив, Франц решил пока ничего не трогать и вернулся к дому девушки.

Остановившись у дверей, немец вдруг почувствовал непонятное смущение. Он не знал, как отреагирует девушка на его уход. Быть может, она обрадовалась, что он ушел. Или, может, огорчилась. А может ей вообще все равно. Обругав себя мысленно мокрой трусливой курицей, Франц все же решительно выпрямился и шагнул в дом, но так и замер на пороге, увидев бледное лицо девушки, которая едва не собиралась падать в обморок. Хотя на голове и плечах немца было столько снега, что его в пору можно было принять за снеговика, он, не раздеваясь, подошел ближе, поставил на стол мешок и быстро развязал его, так что на пол выкатилось несколько банок мясных консервов, пачка масла, соль, сахар и, кажется, что-то еще.

– Tout est bien, – с немецким акцентом выдохнул запыхавшийся от долгого перехода солдат. – Souper tardif, [1] – добавил он, смущенно улыбнувшись, не зная наверняка, правильно ли он употребил слово.

Болезненные приступы девушку больше не беспокоили, так что Франц и вовсе забыл, что Беатрис плохо себя чувствовала однажды. Волосы француженка постоянно держала собранными, платья оставались неизменным атрибутом ее одежды, шаль почти всегда была накинута на плечи, как бы тепло ни было в доме. К исходу недели де Валуа отдала Майеру практически весь запас вяленого мяса, но круп оставалось вдоволь. Впрочем, и сам мужчина активно шел на поправку. Беатрис с радостью думала о том, что ранение оказалось в итоге легким, заражения не произошло, сама рана затягивалась на глазах, а дееспособность Франца с каждым днем и движением возрастала.

Девушка искренне радовалась выздоровлению своего «подопечного», но не могла не изумиться и не испугаться в тот момент, когда, проснувшись утром восьмого дня, не обнаружила Франца в доме. Заправленная постель, чистый дом, никаких следов… Мужчины словно и не было всю эту неделю здесь. Единственное, что выдавало, что это все Беатрис не привиделось – сложенные стопкой книги в комнате Франца. Де Валуа старалась успокаивать себя словами и различными доводами, но не могла не выглядывать в окно или выходить из дома чуть ли не каждые пять минут. Она так изволновалась, что даже не смогла нормально поесть. Когда же к вечеру стало темнеть, а снаружи дома послышались шаги, Беатрис подняла замерший испуганно-выжидающий взгляд на дверь. Гамма эмоций, отразившаяся на французском личике девушки в тот момент, когда на пороге появился Франц, не поддавалась описанию. Де Валуа, не сводя взгляда с мужчины, осторожно поднялась из-за стола, за которым вышивала весь вечер.

Беатрис была, мягко говоря, шокирована. Поступком Франца, его словами… Он едва оправился, а уже успел сходить за едой. Для…нее? Нет. Для них. И пусть Франц еще не догадывался, что в этом доме их трое. На невысказанный вслух испуг в зеленых глазах Беатрис о том, узнал ли кто-либо о ней, мужчина вновь зачастил уже что-то по-немецки, успокаивая ее. А в голове и де Валуа все билось это глупое «Поздний ужин»…

Беатрис де Валуа. Возраст. Положение. За месяц привычная молитва-досье начала забываться. Потому что в доме был мужчина. Девушка перестала таскать дрова и хворост, стала хорошо питаться – и все благодаря немцу, который не желал уходить и оставлять ее одну. Теперь француженка молилась о том, чтобы муж, если он вернется до того, как ее покинет Франц, был благоразумен и не убил того, кто помог ей.

Время шло, шла война. С каждой неделей она была все ближе. А Беатрис, не получавшая писем от мужа уже больше месяца, стала подозревать, что немецкое наступление идет все глубже в страну. Она начала бояться, что уже оказалась в тылу врага. Что муж, зная, что она здесь одна, попытается прорваться к ней. Что в этом рывке он может погибнуть. А еще эти отлучки Франца и его молчание… Он возвращался целым и невредимым. И, радуясь его возвращениям, Беатрис все больше боялась, что его молчание о ходе войны не простое желание уберечь ее нервы. Де Валуа начали сниться кошмары. И чем быстрее таял снег, тем дольше и мучительнее были ее ночи.

В середине марта, когда сквозь снег показалась черная плодородная земля, Беатрис проснулась в холодном поту. Черные волосы, заплетенные на ночь в простую косу, растрепались и прядками прилипли к лицу. Было еще засветло, но девушка знала, что Франц уже ушел проверять свои ловушки. Он всегда так делал…а к его возвращению де Валуа успевала приготовить завтрак. Но в это утро…в это утро что-то погнало девушку прочь из дома в холод. Она даже не накинула на плечи шали. Плотная сорочка до пят, закрывающая ее тело, не могла согреть, но страх заставлял кровь бежать быстрее, согревая взбудораженное сознание.

Беатрис выскочила на улицу, вглядываясь в светлеющее небо. На горизонте она увидела мелькающие фигуры людей. Солдаты! Адриан!.. Беатрис, беззвучно шепча имя мужа, протянула руку в сторону далеких силуэтов. Но почти сразу тонкая рука упала – Беатрис поняла, что это не французская армия. Французы так не двигаются…совсем не так, как эти фигурки… Нет…не может быть…

Пугающая мысль, что ее опасения оправдались, оказалась последней каплей для измученного и впечатлительного сознания беременной женщины. Беатрис покачнулась, попыталась ухватиться за распахнутую дверь рукой, но пальцы поймали лишь воздух, перед взором изумрудных глаз потемнело, и Беатрис потеряла сознание. Бледная кожа, побледневшие от холода утра губы, белоснежная сорочка, очертившая беременный живот, и длинная черная коса, змеей вьющаяся по тонкому слою снега возле головы – именно такой Франц, вернувшийся этим утром из леса, увидел свою спасительницу.

Как измерить ценность жизни, и кто может дать ответ на то, насколько она ценна? Пожалуй, тот, кто почти потерял ее, кто стоял на краю гибели и вернулся назад. За что человек сражается с оружием в руках, за свою семью, за страну, за свой дом и свою честь? И если придет час выбирать – вернуться ли к прошлому или шагнуть в непонятное, туманное будущее, что он выберет?

Миллион подобных вопросов терзал ум Франца с тех пор, как Беатрис нашла его в лесу, брошенного своими товарищами и вычеркнутого из списков своего батальона, как погибший. Каждый вечер он твердил себе, что пора уже что-то решать. Дойти до ближайшего города, узнать, куда откомандировали его батальон… Только вот, что потом? В лучшем случае его восстановят в числе такого же пушечного мяса, и он снова пойдет в атаку в первых рядах, чтобы убивать и быть убитым такими же солдатами, как он, у которых тоже наверняка есть дома и семьи, есть те, о ком они должны позаботиться. Но, просыпаясь каждое утро, он первым делом топил печь, таскал воду, ходил в лес за дровами и иногда возвращался с добычей в виде куропатки или зайца. И знал, что Беатрис обязательно будет встречать его на пороге, закутавшись в теплую шаль, знал, что она улыбнется и помашет рукой, когда заметит его, поднимающегося на холм. После завтрака она займется уборкой или шитьем, а он возьмется починить что-нибудь в доме, где не хватало мужской руки. Вечером они будут сидеть у печи с книгами, а он огрызком карандаша на бумаге будет старательно выписывать новые слова, переспрашивая на смеси немецкого и французского. Она будет смеяться, морщась от его произношения и терпеливо поправлять его, а потом тихо поднимется, шепнув своим волшебным голосом «Bonne nuit»[2]. И снова и снова он не сможет уснуть полночи, ворочаясь и думая о том, что не в силах оставить ее тут совсем одну.

Это утро не было исключением. Франц, как обычно, отправился в лес и, побродив немного и обойдя все свои силки, которых смастерил уже довольно, довольно улыбнулся. Ночью в один из них попался довольно жирный заяц. Связав добычу, немец взял его за лапы и, поправив мешок на плече, собрался было повернуть назад, но тут вдруг слышал шум за деревьями и крики на родном языке. Внутри все сжалось от колючего страха. Стараясь держаться в тени деревьев, он пошел на звук и, обойдя холм с другой стороны, заметил, как по дороге мимо хутора марширует рота солдат, рядом с ними на повозках с лошадьми везли пушки. Командир, здоровый широкоплечий детина, громко лаял приказ пошевелиться и грозил всех сгноить в окопах. Поток солдат тянулся и тянулся, судя по всему, на этом участке фронта готовился прорыв. Все тело парня затекло, но он продолжал наблюдать. Он лег прямо на землю под укрытием корней дерева всего в нескольких метрах от дороги. Последними мимо него проехали двое офицеров на лошадях, переговариваясь довольно громко.

– Эй, Гутер, как думаешь, тут бабы то есть красивые? – сплюнул под копыта лошади тот, что ехал справа.

– Какие тебе бабы, Ганс, тут на милю вокруг одни брошенные лачуги…

– А тот хутор, что мы проезжали только что?

– Вряд ли, кто бы тут выжил в такой глуши…

Сердце в груди Франца застучало так часто, что, казалось, сейчас сломает ребра и вырвется наружу.

– Беатрис… – прошептал он, едва дождавшись, когда колонна скрылась из вида, и поспешил к дому, на последних метрах переходя на бег, борясь с желанием позвать девушку в голос. Картина, которую он увидел, заставила его на миг оцепенеть. Однако уже через секунду он склонился над девушкой, осторожно подхватывая на руки и внося в дом, опуская на постель в ее комнате. Не раздеваясь, он осмотрел ее, но не нашел следов крови или других повреждений – значит, просто обморок. От взгляда мужчины не укрылось то, что раньше скрывали просторное платье и платок – округлый животик, в котором уже давно зародилась еще одна жизнь, о которой он до сих пор не подозревал.

И вот теперь бравому немецкому солдату действительно стало страшно. А что, если случилось что-то серьезное и ей нужна медицинская помощь… Да, он знал, как лечить простуду, пищевое отравление, мог перевязать рану…но что делать с беременной женщиной? Пару раз глубоко вздохнув, Франц решительно поднялся, вскипятил воды и заварил отвар из трав, которыми пользовалась Беатрис. Прежде всего, девушке нужны были тепло и покой, поэтому он укрыл ее двумя одеялами. Солдаты, что он видел, наверняка шли в Одэнвиль. Там, по информации, был расположен штаб наступления, так что он не боялся, что кто-то заметит дым из печи. Не зная, чем себя занять, и не находя себе места от беспокойства, Франц сел рядом с постелью девушки, подперев подбородок кулаками, и начал гипнотизировать ее взглядом, отмечая, как бледность медленно покидает ее лицо. Он сам не знал, почему вспомнил молитву, которую когда-то слышал в их деревенской церкви, но, склонившись над девушкой, он провел рукой по ее волосам, тихо прошептав:

Ave Maria! Jungfrau mild,

Erhöre einer Jungfrau Flehen,

Aus diesem Felsen starr und wild

Soll mein Gebet zu dir hinwehen.

Wir schlafen sicher bis zum Morgen,

Ob Menschen noch so grausam sind.

O Jungfrau, sieh der Jungfrau Sorgen,

O Mutter, hör ein bittend Kind!

Ave Maria! [3]

Темнота была…долгой. И спокойной. Тихо, темно, спокойно. Но осознание, как было там, в этой пустоте и темноте, приходит лишь тогда, когда это состояние уже покинуто. В обмороке Беатрис не знала, что обрела покой. Но, очнувшись, поняла сразу же, как спокойно было в той тихой темноте. Никаких тревог… Вообще, де Валуа крайне редко падала в обмороки, даже, можно сказать, почти никогда. Она этим даже немного гордилась. Но, видимо, в этот раз она слишком перенервничала.

Очнуться ее заставило несколько вещей. По своей сути – прекрасных, и потому заставляющих хотеть прийти в себя. Хотеть жить.

Первым был аромат. Аромат трав, что так полюбились девушке в ее отшельнической жизни. Аромат, который был привычным, ежедневным, уютным и придающим сил. Именно поэтому первым признаком, что девушка очнулась, оказался глубокий вздох. И в этот вздох примешался другой запах – запах мужчины, который был рядом. Рядом несколько месяцев. Его голос, тихо шептавший молитву, заставил сознание встрепенуться и стряхнуть вязкое наваждение покоя. И еще…еще прикосновение, ласка, такая непривычная и такая заботливая, дарящая покой реальный, не искусственный. Теплая мужская рука, мягко касающаяся ее головы. Рука все того же мужчины. Которого здесь быть не должно. Прикосновение заставило девушку слегка улыбнуться. Но самым главным было не это…

Главным фактором, пробудившим Беатрис, заставившим ее полностью прийти в себя, стал толчок внутри нее. Первый толчок ее ребенка, которого она носила под сердцем. Девушка тихо охнула и распахнула свои изумительно зеленые глаза, устремив взгляд прямо перед собой.

Весь процесс «возвращения» Беатрис из временного забвения занял не больше двадцати секунд. Но лишь в момент затишья, после первого толчка, де Валуа осознала, что лежит в постели, в своей комнате, ей тепло, а рядом, действительно, Франц – ей не померещилось, и в воздухе витает аромат трав. Второй толчок ребенка заставил девушку окончательно поверить, что все происходит на самом деле. Тонкие руки француженки метнулись к животу, счастливая улыбка на миг появилась на ее губах. И лишь после она подняла взгляд на Франца…внезапно осознав, поняв, что он до сих пор ничего не знал…и что это он принес ее в дом, больше некому…

– Милый Франц…прошу, прости меня…что не сказала, – Беатрис говорила медленно, чтобы мужчина понял ее, но сияние ее глаз и радость затмили ее собственное беспокойство, – Прости, пожалуйста. Спасибо, что… – француженка запнулась, понимая, что такого сложного набора слов Франц не поймет, и максимально упростила свою речь, надеясь, что он поймет, что она хотела бы сказать куда больше, – Спасибо, что нашел и принес меня в дом.

Девушка повернулась немного на бок и, глядя в глаза немцу, отчетливо и мягко произнесла, находя его руку своей и прижимая к своему животу поверх одеял, благо ребенок затих.

– Франц, я замужем…ребенок от мужа. Мой муж является капитаном французской армии, – Беатрис была предельно честна. Раньше они об этом не говорили, но сейчас молчать было бы глупо и неправильно, неуважительно. Зеленые глаза просили прощения. И одновременно сияли, совершенно удивительно, так, как могут сиять только глаза женщины, которая готовится стать матерью.

Минуты тянулись медленно, мучительно медленно. Все, чего сейчас хотел Франц, это чтобы Беатрис очнулась, посмотрела на него своими изумрудными глазами и улыбнулась. Он боялся, что случилось что-то страшное. Однако одновременно с ее вздохом и резким жестом, которым она обхватила живот, он сам ощутил, как воздух хлынул в сдавленные легкие. Она была в порядке, она улыбалась, что-то быстро говорила ему, взяв его за руку и приложив ее к собственному животу. Удивительно, но даже сквозь плотную ткань одеял мужчина отчетливо ощутил легкий толчок. Хотя сейчас он не особо понимал, что это означало, просто опьяненный тем, что все снова в порядке. Спустя пару секунд, он все же заставил себя переварить смысл сказанных ею слов, но тут и так все было ясно. Она ждала ребенка от мужа, от француза, который, как и большинство мужчин, служил в армии. Удивительно, если бы это было не так. Наверное, ей было очень трудно решиться на то, чтобы выхаживать его и разрешить ему жить тут с ней, понимая, что ее муж может вернуться в любую минуту. Немец, наконец, сбросил шинель с плеч и, взяв стакан с отваром, осторожно передал его девушке, помогая ей сесть и придерживая чашку. Пока Беатрис утоляла жажду, он смотрел на нее, смотрел иначе. Он уже давно хотел сказать ей нечто очень важное, не дававшее ему покоя, но теперь понимал, что не имеет на это права. Поэтому только чуть улыбнулся, кивая, и, стараясь говорить правильно, ответил: