Текст книги "По ту сторону Войны (СИ)"

Автор книги: Kathleen Blackmoon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== Окропленный кровью снег ==========

Войны начинают неудачники. Те, кто не умеет ценить жизнь. Те, кто, не задумываясь, бросают в котел смерти сотни тысяч человеческих жизней ради власти, денег и политических выгод. Все это Франц понял слишком поздно. Когда его полгода назад вместе с товарищами по университету в Мюнхене отправили на призывной пункт, он думал, что поступает верно. Он сражается ради своей страны, своей семьи, где он после смерти отца остался единственным мужчиной и теперь нужно было помогать сестрам и матери. Он был уверен, что скоро вернется домой героем, как им обещала красочная пропаганда, что у них будут деньги, он сможет восстановиться в университете, где изучал историю древнего мира. Будущее виделось ему светлым до того момента, когда их, неопытных юнцов бросили в первый бой.

Никто не говорил, что война – это так страшно, что убить человека – так сложно. Никто не говорил, как пережить, что рядом с тобой взорвался снаряд, и от твоего друга, с которым ты с детства был не разлей вода, с кем ты пережил столько радостей и горя, останется только кровавое месиво, а тебя, оглушенного, оттащат санитары на носилках в окоп, а оттуда – в лазарет, где кричат и стонут еще сотни обреченных на смерть. Тот первый бой он будет помнить всегда. Именно тогда в нем умер прежний человек. Да, он оправился после контузии через несколько дней, руки и ноги были целы, он исправно нес службу, исполнял приказания командира, но это был уже другой Франц. Война уже пометила его своей кровавой пятерней и навсегда засела в каждой клеточке его тела. Дни шли за днями, каждый из них приносил новые невзгоды, но их полк упрямо шел вперед, трясся в поездах, шел пешком по размокшим грязным дорогам, где вязли машины и орудия. Ночами они дрожали от холода в наспех натянутых палатках, бережно разделяя остатки скудного ужина, а утром все повторялось. Но сегодня что-то должно было измениться… Он не знал, почему, просто чувствовал.

– Эй, Франц…скоро в атаку. На…покури, – Йозеф, начальник его отделения, протянул ему затянуться. Парень на автомате вдохнул и выдохнул горький дым вместе с облаком пара. Утро было чертовски холодным. Они стояли лагерем в местности при Вердене, был получен приказ о наступлении в 4 утра. Солдаты были измотаны вчерашним марш-броском, и боевой дух был как никогда низок. Все молча ждали, когда отдадут приказ.

– Кер, ты умеешь толковать сны? – тихо спросил Франц, запахивая шинель поплотнее, и присел рядом с рыжим солдатом, который сосредоточенно растирал замерзшие ноги.

– Сны? Мамка моя умела, к ней все в нашей деревне ходили… А я так, кое-чего знаю. А что, снилось что-то любопытное? – поинтересовался он, положив на колени винтовку.

– Да…я видел женщину, в красном длинном платье… Очень красивую… Она шла босиком по снегу и пела… У нее были очень красивые длинные волосы цвета воронового крыла, сплетенные в косу…и глаза, я помню ее глаза… Зеленые, как два изумруда… Она подошла ко мне, протянув руку, и…

– И ты едва не залил себе одеяло от радости, – расхохотался рядом тощий Пауль, сплевывая кровь в тряпицу.

– Пошел ты… – буркнул Франц, не став связываться с идиотом, которому доставляло изощренное удовольствие цепляться ко всем ради драки.

– Ну… – тем временем затянул Кер, почесав в кучерявом затылке. – Думаю, как только мы сегодня разобьем врага, тебе надо поискать себе в деревеньке какую-нибудь молоденькую мамзельку и как следует ее…

– Подъем! Строиться! Первый взвод!

Раздались крики, и прозвучал сигнал к атаке. Началась обычная дежурная суета, и все разговоры были забыты. Короткая речь командира – и пехота, сомкнув ряды, бросилась вперед. Они схлестнулись на поле возле небольшого лесочка, и схватка была ожесточенной, но короткой. Остатки французов спешно удирали в лес, а подгоняемые командирами Франц с товарищами устремились следом. Было слишком легко, но это стало понятно лишь когда из-за холма показалось подкрепление в виде еще двух свежих полков французов. Грохнули выстрелы, и те, кто бежал впереди, повалились в снег, тут же напитав белое покрывало алой кровью.

Последовал приказ отступать, но было слишком поздно. Кер с простреленным коленом упал в двух шагах от Франца. Подскочив к нему, немец подхватил товарища под рукой, взваливая на себя. Нужно было уходить. Шанс на спасение был близок… Но тут что-то просвистело и больно ужалило в спину под правой лопаткой. Кер пошатнулся. Медленно, как будто во сне, Франц завел руку назад, прикладывая пальцы к дыре на шинели и затем удивленно смотря, как на них осталась кровь. Теплая, красная…

Он хотел помочь другу, но ноги вдруг ослабели. Франц упал на колени, успев поднять голову, видя, как серое небо неожиданно раскидывается над головой, и чувствуя, как тело утопает в снегу. Постепенно перестают греметь выстрелы, наступает тишина, и только с неба медленно падают снежинки, щекоча лицо. Хотелось спать, и, после упорной борьбы, он сдался, закрывая глаза и позволяя тишине забрать себя. Снег шел всю ночь, укрывая саваном несколько десятков тел, а в штабе уже подсчитывали убитых, вычеркнув из списка довольствия рядового Франца Майера.

Беатрис де Валуа. 22 года. Замужем. Родители – остались жить в пригороде Парижа. Муж – призван на войну. Ее дом – небольшой городок на востоке Франции. Ее жизнь до войны – спокойная размеренная юность. Ее жизнь после начала войны – непрекращающийся кошмар ожидания, тревог, молитв.

Это краткое досье стало для Беатрис своеобразной утренней молитвой, напоминающей ей о том, кто она, что она, где она и зачем. Мадам де Валуа вышла замуж уже во время войны, за капитана французской армии, и покинула куда более безопасный Париж и родителей, чтобы быть поближе к мужу, который почти не покидал фронт. Она не стала слушать никого, даже любимого, настояв на своем. Слишком юная и глупая, она не понимала, какой опасности подвергается. Капитан де Валуа поддался напору молодой жены и перевез ее в район Вердена, поселив в доме на краю брошенной людьми деревни. Беатрис не роптала – она получила, что хотела. Она оказалась недалеко от мужа, но и не на месте военных действий. Ее никто не осуждал и не упрекал, а тишина природы вокруг создавала иллюзию, что войны нет. Вплоть до того дня, когда эту тишину разрезал ужасный звук – звук боя. Артиллеристские выстрелы не дали девушке в ту ночь сомкнуть глаз. Ужас приковал ее к постели. И лишь утром, повторяя привычную досье-молитву, француженка встала с постели и, дрожа, оделась. Звуки боя стихли несколько часов назад, но де Валуа решилась покинуть дом только сейчас. Страшная мысль, что там, в том бою, мог оказаться ее муж, гнала Беатрис, толкала в спину.

Всего четыре месяца назад ее муж был в увольнении. Они провели вместе несколько чудесных недель. И теперь, зная, что она уже не одна, Беатрис не могла потерять мужа. Ее тревоги за него росли, казалось, день ото дня…а писем от любимого не было. Страшные мысли перестали покидать сознание девушки. Война перестала казаться чем-то эфемерным. А страх за жизни мужа, ее собственную и еще одну маленькую внутри нее укреплялся с каждым закатом. И вот сегодня…сегодня война приблизилась к ее дому.

Беатрис де Валуа. 22 года. Замужем. Родители – в относительно безопасном Париже. Муж – на фронте. Ее дом – область Вердена, где проходят кровопролитные бои. Ее жизнь до войны – забытый сон. Ее жизнь во время войны – страх, бессонные ночи, молитвы, холод и голод. Беременна.

В доме было холодно. На улице – еще холоднее. Беатрис оделась максимально тепло, собрала свои длинные черные волосы в привычную прическу, заколов шпильками, чтобы они не мешались и не болтались на спине. Теплым платком она укрыла голову, на плечи легла шерстяная шаль. Ей в любом случае надо было идти в лес – дерево для розжига огня в печи было на исходе, а дом прогревать было просто жизненно необходимо. Из-за беременности де Валуа старалась не надрываться и ходить в лес каждый день, принося в дом понемногу толстых веток. Но сейчас…сейчас в лес идти было страшно. Так и разрываемая ужасом и необходимостью, француженка покинула дом и потянула за собой сани, на которых обычно и привозила дрова.

Путь, разумеется, не занял много времени. Теплая юбка мела снег, ноги погружались в него по щиколотку, благо теплые сапожки спасали от холода. Но то, что открылось взору Беатрис, едва она достигла опушки леса, заставило ее вскрикнуть, испуганно выпустив санки и прижав руки в рукавицах к лицу. Люди…мужчины…солдаты и их командование… Опушка была завалена телами, которые укрывал белый снег, ставший багровым от крови. Беатрис уже пережила период слабости и болезненности первых месяцев беременности, но сейчас не выдержала – зеленые, словно листва поздним летом, глаза заслезились, а еще через мгновение француженку скрутило. То немногое, чем она успела позавтракать, покинуло ее желудок без всякой возможности остаться там.

Придя в себя через несколько минут, де Валуа, тяжело опустившись на санки, вновь оглядела поле боя. Живых она не видела. Тяжелое дыхание срывалось с побледневших губ облачком пара. Сколько она так провела времени, Беатрис не знала, но голод и слабость, а так же холод, сковали ее тело, что стало самым главным сигналом – хочешь жить, значит, иди и собирай хворост, возвращайся в дом, жди вестей. Французов среди мертвых почти не было, видимо, с их стороны потерь оказалось меньше. Немцы же не должны были интересовать де Валуа.

Медленно девушка поднялась на ноги и осторожно, боясь потревожить саму смерть, двинулась через опушку. Куда, куда она идет…интуиция требовала повернуть назад. Но что-то и тянуло вперед. Она наклонилась за веткой на земле, и в следующий миг вскрикнула, резко разворачиваясь. Что-то, а точнее кто-то, ухватил ее за край юбки и дернул. И без того напуганная девушка была на грани потери сознания…но вид умирающего немецкого солдата, посмотревшего на нее снизу и почти сразу потерявшего сознание, отрезвил.

Беатрис не знала, что Франц Майер, увидев бледное как снег лицо, обрамленное выбившимися из-под платка черными прядями, на котором жили только яркие зеленые глаза, принял ее за лик смерти. Ее мысли были заняты другим. Перед ней был человек – человек, которого тяжело ранили и оставили умирать. И никакие нюансы были в тот момент не важны.

Через час Беатрис де Валуа привезла к своему дому на санях раненного немецкого солдата. Как ей удалось дотащить его до жесткого ковра к самой печи и не надорваться – осталось загадкой даже для самой француженки.

Молодая женщина развела огонь предпоследним запасом дров и хвороста и, вымыв руки, принялась за оказание помощи мужчине. В тот момент, когда тело Франца было обнажено сверху, Беатрис порадовалась, что ее стошнило тогда, в лесу. Она смогла без обмороков и прочей женской чепухи спасти немцу жизнь. Застрявшую под лопаткой пулю пришлось вытаскивать жестко и неаккуратно, так как у француженки не было медицинского образования и нужных инструментов под рукой. По сути, Францу повезло – попади пуля в легкое или сердце, его было бы не спасти.

Де Валуа провозилась с немцем почти весь день. Она молилась, молилась и радовалась, что тот без сознания. О том, что она спасала жизнь тому, кто, встав на ноги, может запросто прирезать ее, Беатрис не думала. Она молилась о его выздоровлении и своем спасении. Под вечер, когда мужчина был перевязан припасенными бинтами, умыт и укрыт ее шалью, оставлен лежать у печи с мокрым холодным полотенцем на лбу, француженка осознала, как измотана.

Она посидела какое-то время за столом, глядя на того, кому в ее доме не место. Ее тонкие руки дрожали, голова кружилась от усталости и голода. Беатрис отломила себе немного хлеба и запила его укрепляющим отваром трав, что приготовила в основном для раненого, но и ей он пригодился. Через каких-то полчаса после такого ужина, уставшая донельзя, Беатрис заснула на укрытой скамье в той же комнате, где был немец, чтобы быть рядом на случай, если тот очнется. Одна ее рука свесилась со скамьи, пальцы касались пола, волосы растрепались, а одна шпилька и вовсе выпала и осталась на полу. На бледном изможденном личике плясали отсветы плохо прикрытой печи и сумерек за окном. Молитву-досье Беатрис де Валуа перед сном напомнить себе не успела.

========== Пациент ==========

Холод не всегда приносит страдание. Иногда он мягко обволакивает тебя, позволяя уснуть навечно в своих мягких лапах. Франц не чувствовал больше ни боли, ни усталости – все заслонила собой белая пелена. Он не думал о том, что умирает. Может быть, он втайне хотел этого, и уже был готов принять свою судьбу, если бы не чудное явление. Из белой мглы возник силуэт женщины… Она шла неспешно, утопая по щиколотку в снегу, вокруг нее струился мягкий теплый свет…и вдруг все естество парня вздыбилось, цепляясь за ускользающее видение, как утопающий цепляется за соломинку. Окоченевшие пальцы схватили край ткани и тут же выпустили его. На миг он заглянул в глаза цвета изумруда, а потом его снова поглотила темнота.

Сознание возвращалась к нему на краткие миги еще несколько раз, тело горело в лихорадке, а сознание мучили кошмары. Он видел мертвых товарищей, тянувших к нему свои руки, пытаясь ухватить и утянуть за собой, он видел дом, мать, рыдающую над телами, пожар, бушующий в их квартале, жадно пожирающий дома и людей. Он хотел броситься на помощь, но понял, что его ноги по колено вкопаны в землю. От бессилия и ужаса он вскрикнул, открывая глаза и просыпаясь. Мокрый компресс соскользнул на пол. Грудь была туго стянута бинтом, и легкое движение отдалось болью, заставив тихо застонать.

Франц чувствовал ужасную слабость и жажду. Второе было еще хуже первого. Обветренные губы растрескались и ныли. Кое-как сориентировавшись, Франц попытался понять, что произошло и как он тут очутился. Помещение было явно чьим-то домом, а не обычной больничной палаткой их полевого врача. Тут было тепло и пахло травами. Судя по царящей тишине, больше тут никого не было, однако это утверждение почти сразу развеялось, когда солдат склонил голову и увидел молодую женщину, которую, видимо, разбудил его вскрик. Перед глазами еще слегка все расплывалось, а жар мешал связно соображать, но этого хватило, чтобы понять, что перед ним не медсестра. На ней не было формы, а настороженно-испуганный взгляд изумрудных глаз говорил о том, что она не представляет, чего от него ждать. Она была очень красива и почему-то казалась ему знакомой, но Франц не мог припомнить, где они встречались.

– Воды… пожалуйста, – едва слышно прошептал парень просьбу на немецком, и, видя, что она не понимает, повторил слово «вода» по-французски. Благодаря учебе на первом курсе и скудному общению с местными, которых они встречали на своем пути, у него имелся небольшой словарный запас.

Франц медленно прикрыл глаза, с трудом выдыхая воздух. Голова была тяжелой, но все же он заставлял себя думать. Если он угодил в плен, надо было дать понять, что он ничего полезного не знает и, что еще важнее, он не опасен. Впрочем, если именно эта девушка занималась им, она могла понять, что он сейчас самостоятельно подняться не может, не говоря уже о более серьезной угрозе.

Краткий мужской крик ворвался в чуткий сон француженки, пробуждая ее. Беатрис открыла глаза, устремляя взгляд на мужчину, и плавно и медленно села. Голова слегка кружилась от усталости – беременность отнимала много сил, и де Валуа не привыкла за эти несколько месяцев, что надо пересиливать себя и перенапрягаться. До сих пор она успешно уберегала себя от чрезмерных нагрузок. Но простонавший немец, лежащий на жестком ковре у печи, жизнь которому ей все-таки удалось спасти, нуждался в уходе и заботе.

Потревоженная беспокойством «пациента», Беатрис настороженно следила за каждым движением солдата, закутавшись в шаль, что соскользнула с ее плеч, когда она проснулась. Самого Франца явно мучила жажда, судя по тому, как он пытался заговорить с ней сухими губами. Это предположение подтвердилось, когда он произнес:

– Wasser…bitte, – Беатрис слегка улыбнулась мужчине и осторожно покачала отрицательно головой, показывая, что не знает немецкого языка. К ее удивлению, чужак повторил по-французски, – Eau…

Француженка кивнула, а ее неожиданный гость снова закрыл глаза, тяжело дыша. Беатрис подошла к столу и налила из кувшина в чашку немного воды. Отваром поить мужчину пока было нельзя – реакция организма была бы непредсказуемой. Девушка решила сначала проверить, как отреагирует тело солдата на простую питьевую воду. Де Валуа приблизилась к Францу и, мягко опустившись на колени подле него, приподняла его голову, поднося к губам чашку. Боялась ли девушка его? Да, несомненно. Но сейчас мужчина мог едва шевелиться, жар отнимал у него силы. Француженка предполагала, что это ненадолго, но на данный момент бояться было нечего.

Пока солдат пил из ее рук, Беатрис смотрела на его лицо. Когда она обрабатывала его рану – ей было не до того, а после она была слишком уставшей. И только вот сейчас она хорошо разглядела черты его покрытого светлой щетиной лица, цвет волос – почти совершенный блонд, очертание губ, которые за время войны явно разучились улыбаться. То, что она увидела, не отталкивало и не пугало, даже немного успокаивало. Франц утолил свою жажду и почти сразу снова провалился в забытье, но Беатрис успела стянуть с себя шаль и, свернув ее, подложить мужчине под голову. Теперь она была уверена, что он выживет. А когда сможет встать на ноги, она положит его в спальне. Сейчас ей мужчину просто не поднять…

Беатрис смотрела на снова заснувшего немца, укрытого одной ее шалью и лежащего на другой вместо подушки, и слегка улыбалась. Она радовалась тому, что он будет жить. И какая разница, что он с вражеского фронта? Он человек. А человеческая жизнь дороже нации.

Француженка подбросила в печь последний запас древесины и, еще раз проверив солдата и положив на его лоб заново смоченное в холодной воде полотенце, покинула комнату. Усталость никуда не делась, спина болезненно ныла, а утром надо будет идти за хворостом и дровами, если они не хотят околеть в доме. Беатрис легла в свою постель, не раздеваясь, и укрылась тонким одеялом. Последней ее мыслью была привычная «молитва-досье», к которой сегодня добавилось «Приютила немецкого солдата, спасла ему жизнь», и молитва за жизнь мужа, где бы он ни был.

Медленно и осторожно девушка приблизилась к солдату. На бледном лице ярко сияли живые, добрые глаза. Такие глаза не могли принадлежать худому человеку. Голова была тяжелой, но Франц понял, что обязан ей жизнью. Судя по всему, это она принесла его сюда и перевязала, не дав истечь кровью. Интересно, кто она? Как ее зовут, и почему она помогла ему? На его вопросы она только покачала головой и окончательно убедила его в том, что он на вражеской территории и судьба его довольно туманна. Однако все это было не важно, особенно, когда девушка осторожно приподняла ему голову, давая напиться. Холодная вода показалась очень вкусной, и немец жадно проглотил живительную влагу, выдохнув. Он чувствовал прохладные пальцы француженки на своей коже, чувствовал исходящий от нее запах – теплый, сладкий, родной. Он хотел еще что-то ей сказать, но слабость снова навалилась на него, и он едва слышно выдохнул, снова теряя сознание:

– Danke…[1]

Надо сказать, организм Майера, несмотря на испытания, был крепкий. Жар, мучавший его всю ночь, к утру отступил, оставив лишь испарину на лбу. Когда мужчина в следующий раз открыл глаза, на дворе уже был день. Полежав немного, он понял, что чувствует себя лучше. Дышать еще было больно, но возможно. Его слегка знобило, но, в целом, кризис миновал.

Оглядевшись, он понял, что в доме снова один. Его хозяйка и спасительница куда-то ушла и, судя по остывшей печи, за хворостом. Собравшись с силами, Франц оперся о пол и медленно потянулся, после нескольких неуклюжих попыток все же сев. Голова резко закружилась, и тошнота подступила к горлу. Пришлось пару раз сделать глубокий вдох. Это помогло. Он еще раз оглядел себя, отмечая тугие бинты на груди, успевшие пропитаться кровью, пока он ерзал, пытаясь сесть. Франц поискал взглядом свою форму и шинель, но не нашел их.

Комната, где он лежал, была небольшой, и, судя по обстановке, жила здесь одна женщина. Цветы в вазе на столе, аккуратная стопка полотенец, цветные домотканые ковры, на одном из которых он лежал. Как его хрупкая спасительница его сюда дотащила из лесу, было для Франца настоящей загадкой.

За дверью, ведущей на улицу, послышался скрип снега. Франц напрягся, впившись взглядом в дверь. Он не знал, кто это мог быть. Возможно, девушка поняла, с кем имеет дело, и вызвала солдат, которые явно были неподалеку, чтобы они взяли его в плен или допросили… А, может, просто без лишнего шума добили – сейчас он не оказал бы никакого сопротивления. Несколько минут, что он ждал, показались ему вечностью, поэтому вошедшая в дом Беатрис смогла узреть всю гамму ярких эмоций на бледном лице мужчины, на котором за секунду проскользнули страх, радость, облегчение и легкое смущение собственным видом. Увидев у нее в руках охапку хвороста, он попытался встать, чтобы помочь, но согнулся от кольнувшей в груди боли, вовремя упираясь рукой в пол, чтобы не упасть. Похоже, свои силы он все-таки переоценил.

Беатрис проснулась сразу после рассвета. Нет, она не была такой уж ранней пташкой, просто…стало холодно. На проверку оказалось, что дерево окончательно выгорело. Надо было идти за хворостом, а еще лучше – хорошими дровами, но с последними ей придется слишком долго возиться. Солдат же явно шел на поправку очень быстро, значит, он скоро очнется. А она даже завтрак без огня приготовить не может. В Париже, у родителей, была плита. Здесь же, казалось, жизнь отстала на полвека – готовить приходилось в печи.

Француженка, как и вчера, закуталась в теплые одежды и, проверив последний раз состояние немца, снова ушла в лес. В этот раз де Валуа пошла другим путем. Снова смотреть на мертвых или нарваться на проверяющих солдат девушке совершенно не хотелось. Беатрис думала о муже и незнакомце дома все то время, что собирала хворост. Вчерашняя нагрузка дала о себе знать – живот болезненно тянуло, девушка то и дело останавливалась и опиралась о стволы деревьев, переводя дух, а в глазах темнело. Но вскоре морозный воздух привел француженку в чувства, и домой она вернулась во вполне здоровом виде. К сожалению, отсутствовала она так долго, что солдат все-таки очнулся и…перестарался.

Напряженный взгляд мужчины сначала заставил Беатрис испугаться, но его окровавленные бинты и белое как полотно лицо свели испуг на нет. Порыв Франца в ее сторону, чтобы помочь, заставил де Валуа вздрогнуть, а затем тут же забеспокоиться – мужчины никогда не умеют вовремя понять, что слабы. Первый порыв броситься на помощь обуздало недоверие к немцу. Беатрис спокойно и медленно положила охапку привезенного на все тех же санках хвороста на пол, прикрыла дверь и приблизилась к мужчине, все это время говоря. Она впервые заговорила с незнакомцем, и речь ее была словно журчание ручейка:

– À vous encore tôt se lever… La blessure nʼa pas eu le temps de se serer… Vous pouvez perdre connaissance, – движения Беатрис, несмотря на отсутствие суеты, были довольно быстрыми. Француженка мягко придержала мужчину под руку, помогая вновь сесть. – Sʼassoyez, avec précaution…[2]

От девушки веяло прохладой улицы. Из-под укрывающего голову платка выбились черные прядки. Усадив мужчину, Беатрис тут же подала ему остывшего отвара, помогая выпить. После, мягко улыбнувшись Францу, де Валуа снова занялась хворостом. И лишь тогда, когда огонь начал пожирать дерево, Беатрис присела напротив мужчины и сняла с себя лишние теплые шали. Волосы ее были собраны шпильками, так что невозможно было предположить, какой они длины. Плавность же движений девушка приобрела после того, как забеременела – раньше она была куда более порывистой и резкой, но раненому солдату об этом было не узнать. Француженка посмотрела на Франца и показала на себя, произнося отчетливо и медленно:

– Беатрис. Беатрис де Валуа, – когда она увидела, что мужчина понял ее, Беатрис снова улыбнулась. А потом указала на бинты и, сопровождая французские слова жестами, попыталась объяснить, что она вытащила пулю и, как могла, подлечила Франца, но что теперь, после его «подвигов», придется менять бинты.

По встревоженному взгляду Франц понял, что его жизнь волновала девушку куда больше, чем то, что он солдат враждебной державы. Его спасительница положила хворост на пол и неспеша приблизилась к нему, что-то говоря по-французски. Он, увы, не понял ни слова, но замер, весь обратившись в слух. У нее был такой красивый голос. Мягкий, нежный, волшебный. Как-то он слышал, будто французы хвастают на весь мир, что их язык – это язык любви и красоты. Тогда он с друзьями, как и все, смеялся над такой наглостью лягушатников, но сейчас… Он был словно околдован звучанием этого голоса, и в реальности, видимо, выглядел довольно глупо, слегка приоткрыв рот и смотря на девушку во все глаза.

Очевидно, она посчитала, что его или контузило или он просто дурак, поэтому умолкла, осторожно помогая ему сесть, стараясь не тревожить рану. Затем, двигаясь все также плавно и грациозно, она управилась с хворостом, растопив печь, и приготовила какой-то травяной настой, напоив Франца, который все также неотрывно смотрел на нее, безропотно подчиняясь. Сейчас, когда голова была ясной, он смог рассмотреть ее. Судя по всему, ей не было еще и двадцати пяти, хрупкая, миниатюрная, с тонкими, изящными запястьями, которые больше не скрывала теплая мешковатая одежда, в которой она пришла с улицы. На ней было простое свободное платье, но оно удивительно шло ей. Она была очень худенькой, что не удивительно, учитывая военное время и тот факт, что она живет тут совсем одна. Взгляд немца задержался на ее губах, словно ждал, когда она вновь что-нибудь скажет. Удивительно, но она словно поняла его и сев рядом, коснулась своей груди рукой и тихо произнесла:

– Beatrix… Beatrix de Valois.

«Беатрис…ее так зовут… Беатрис… Какое красивое имя».

Солдат вслушался в повисшую тишину, жалея, что француженка умолкла, и усилием воли заставил себя сосредоточиться. Девушка показала на бинты на его груди, затем на миску, где валялась смятая пуля. Выходит, она сама вытащила ее и ухаживала за ним все это время. Но почему? Между ними повисло неловкое молчание, и Майер, наконец, сообразил, что неплохо бы тоже представится. Он коснулся бинтов рукой, смотря на девушку:

– Franz…Maier… Sie haben mein Leben gerettet… Ich weiß nicht wie ich mich bei Euch bedanken kann. [3]

Немецкий язык, в отличие от французского, не звучал так красиво. Да и по растерянному виду девушки, Франц понял, что она не разобрала ни слова из того, что он сказал, поэтому снова пришлось напрягать память. Подумав, парень все же пояснил:

– Vous sauver….moi…merci… [4]

На этом красноречие его покинуло, и он просто слегка кивнул в знак благодарности. В доме стало ощутимо теплее, но солдат все равно поежился от легкого озноба. Он не хотел быть обузой и пообещал себе, что, как только ему станет лучше, он непременно как-нибудь отблагодарит Беатрис. Франц снова оглядел комнату и осторожно поинтересовался:

– Wessen Haus ist das? [5] – он обвел комнату здоровой рукой, которой мог шевелить, и указал на девушку, давая понять, что хочет знать, она ли хозяйка этого дома.

В молчании Беатрис с улыбкой смотрела на немца. Он реагировал как-то медленно, но, наконец, он представился ей. Франц Майер…если до этого и могли оставаться хоть какие-то сомнения в происхождении мужчины, несмотря на полевую форму и арийскую внешность, то имя окончательно расставило все по местам. Хоть бы муж не вернулся до того, как этот Франц уйдет… Адриан убьет его на месте…

От мыслей француженку отвлекла французская речь. Солдат благодарил ее за спасение. Беатрис улыбнулась и ответила мягко, надеясь, что он поймет ее:

– De rien, [6] – де Валуа вновь посмотрела на мужчину с улыбкой. Страх отступил, солдат больше не казался угрозой. А от присутствия мужчины в доме вообще становилось как-то спокойнее. Пока Франц оглядывал дом, девушка вновь встала и занялась готовкой еды. Когда горшочек с кашей и небольшим количеством мяса, которое Беатрис берегла, но сейчас добавила, потому что солдату надо было набираться сил, оказался в печи, прозвучал новый вопрос от немца. Обернувшись с вопросительным взглядом, девушка увидела, как мужчина обвел комнату здоровой рукой и указал на нее, давая понять, что хочет знать, кто живет в этом доме.

Беатрис кивнула и снова улыбнулась, словно отвечая, что она здесь хозяйка. Странно, но, несмотря на языковой барьер, ей удавалось довольно легко понять мужчину. Де Валуа подняла руку в жесте «минуту», вышла в другую комнату (в открывшейся двери Франц заметил край кровати) и вернулась со свернутыми чистыми бинтами и недорогим мужским одеколоном на спирте. Положив свою ношу на стол, Беатрис жестом показала раненому, что намерена поменять бинты и что он должен не мешать. Не принимая возражений, француженка встала за спиной Франца и начала разматывать пропитанную кровью ткань. Она была очень осторожна, ее пальцы едва касались кожи солдата. Использованные бинты скомканной массой упали в миску к пуле, запахло одеколоном. Француженка уже не в первый раз обрабатывала рану мужчины, но впервые делала это, когда он был в сознании. Спирт безжалостно прижег медленно затягивающиеся ткани организма, а Беатрис сразу же принялась туго перебинтовывать Франца свежими бинтами.

Как только с этим было закончено, девушка удовлетворенно кивнула самой себе и улыбнулась, обходя стол и снова глядя на Франца, словно проверяя, как он себя чувствует. Удовлетворенная его состоянием, Беатрис убрала со стола все лишнее и, пока он что-то снова говорил ей, де Валуа вернулась к еде. Через пару минут перед немцем стоял хороший завтрак и новая чашка с травяным укрепляющим отваром. Сама Беатрис поставила напротив порцию без мяса, тоже собираясь поесть, но пока не сев за стол. Она предполагала, что следующие ее слова Франц поймет легко:

– Bon appétit! [7]

Де Валуа улыбнулась Майеру и ненадолго вышла из дома. Ее не было минуту, но вернулась девушка с новой охапкой хвороста, который, видимо, оставила до того у дома. А еще у нее были чуть красные и влажные руки – видимо, девушка «помыла» их в снегу, чтобы не задерживаться надолго и при этом оттереть кровь с пальцев. Оставив хворост у печи, чтобы он слегка просушился, Беатрис, наконец, села напротив Франца и тоже принялась за еду. Она была голодна, выглядела слегка уставшей, но глаза ее светились – ее радовало, что все хорошо, что беды обошли стороной. По крайней мере, на время.