Текст книги "Небесный штрафбат (СИ)"

Автор книги: Каролина Инесса Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Алый песок сиял на солнце. Казалось, что он напитан кровью – Кариэль в мире людей привыкла, что реки кровавятся, становятся багряными от битв (видала она такую, что на Синюхе⁷), а не пачкаются золотым ихором или смолянистой черной кровью демонов. Ад разворачивался красным брюхом, обманчиво казался беззащитным; но на горизонте вгрызались в небо угловатые горы из алого песчаника. В свете солнца переливались все песчинки под ногами, точно перетертый в порошок драгоценный лал.

– Нужно двигаться ближе к нашим постам, нас отнесло немного в сторону! – доложил солдат-чародей, один из немногих, дрожа от напряжения под взглядом командира. – Демоны наверняка увидят заклинание перехода, получилось неаккуратно. Стежки на изнанке грубые.

Заработав еще несколько испепеляющих взглядов от капитана, Кариэль собралась, выпустила крылья и взмыла вслед за остальными, заняв место в конце отряда. Она чувствовала, что туда ее и направили бы – прикрывать тылы, а многие командиры любили, чтобы об их приказах догадывались заранее. Глядя вниз, различала, как лошади натужно волокут повозку сквозь песок. На них падали черные росчерки крылатых теней.

Небо в Аду казалось жестче, чем в Раю. И ветер как будто сам норовил ее сшибить, уничтожить, подчинить. Но Кариэль упрямо стремилась вперед, преодолевая сопротивление враждебного мира. Потихоньку она привыкала к странному полету – или это Преисподняя сдавалась, признав в ней достойного противника.

Впереди темнел ангельский пост, притаившийся за красной сыпучей горой.

ПРИМЕЧАНИЯ (в этот раз они точно не влезли в поле, простите, так что я разошлась)

[1] Vanitas vanitatum et omnia vanitas – лат. «Суета сует и вся суета»; знаменитое изречение, которое употребляют по отношению к чему-то мелочному, бессмысленному. Строка из книги Екклезиаста (1:2), а высказал такую мысль будто бы сам царь Соломон.

[2] Макабр, он же пляска Смерти. Популярный сюжет для Средневековых гравюр, картин, да и вообще предметов искусства, изобращающий саму костлявую, которая сопровождает плясунов-людей в могилы. Здесь Кара неиронично намекает, чем закончатся их беспорядочные телодвижения.

[3] Вообще-то легкомысленно так просто относиться к числам в христианской мифологии. Четвертое колено в Коленах Израилевых, например, зовется Иудиным. Речь не о том самом персонаже, конечно, но все равно оно не зря тут звучит в перекличку с «Тайной вечерей» из предыдущей главы. Согласно пророчествам же, Мессия должен был происходить все из того же колена Иуды (Быт. 49:10).

[4] «Мене, текел, фарес» – загадочная фраза из ветхозаветных текстов, которая предрекла падения Вавилона: «Вот и значение слов: мене – исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел – ты взвешен на весах и найден очень лёгким; Перес – разделено царство твое и дано Мидянам и Персам». (Дан. 5:26–28)

Однако, вполне вероятно, Кара ссылается и на представления древних египтян о загробной жизни, описанные в «Книге мертвых». Согласно их мифологии, сердце умершего клалось на весы, противовесом служило перышко; так определялась степень грехов человека. Если сердце перевешивало, умершего тут же съедало чудовище, а если оставалось в равновесии и «было найдено легким», то человек заслуживал благополучное посмертие.

[5] Элийяху – не адаптированное имя библейского пророка Илии на иврите. Он действительно часто изображался в красных одеждах и со свитком в руке. Среди славянских народов широко известен как Илья-пророк, перенявший часть черт языческого бога Перуна. К тому же, является предтечей Иисуса Христа.

И Кара все правильно подмечает, Илия за благочестие попал в Рай еще при жизни и был одарен бессмертием (4 Цар. 2:11), и это однозначно исключительный случай, потому что обычно в загробные миры отправляются только духи. Впрочем, одного живого в Аду мы уже видели.

Кстати, забавно, но именно этот святой является покровителем ВДВ и военно-воздушных сил в принципе.

[6] Самаэль – «яд Бога». Ангельское имя Люцифера, которого он лишился после Падения (знакомые с основными работами вспомнят, что этим именем он позже назвал сына, чтобы позлить Рай). Частицы —эль, -эл и -ил в именах ангелов переводятся как «Бог», поэтому по традиции в большинстве из них этот кусочек встречается, хотя есть и небольшие исключения. При Падении ангелы отрекаются от Бога и теряют право называть по-прежнему, поэтому Кара зовется именно так в прологе. Однако по отношению к Сатане она тут использует именно ангельское имя, хотя так не очень-то принято.

[7] Кара говорит о битве при реке Синие Воды (она же Синюха) в 1362 году; побоище между литовцами и Золотой Ордой.

========== III ==========

Поначалу Кариэль думала, что их безжалостно вышвырнут на поле боя, так торопливо отряд гнали до защищенного сотней чар лагеря, притаившегося за внушительно вздымающимися песчаными горами. Бои шли дальше – на грани, на полоске между бесконечным пылающим песком и красноватым небом. Однажды ночью они вылетали; Кариэль запомнила лишь свистящий в ушах ветер, боевые амулеты, которые сыпались между пальцев, а внизу грызлась ангельская пехота, врезающаяся в неровный строй демонских солдат, которых Кариэль видела смутными мелкими тенями. Любопытство всколыхнулось в ней, ночь была холодной и звонкой, напоенной воем внизу, визгом, напоминающим звериный. Крик был знаком Кариэль, побывавшей во многих сражениях, но примешивалось к нему некое отчаяние, безысходный рев.

Для стремительного налета тоже нужен был момент, дабы прорыв не прошел впустую, чтобы войска успели подтянуться прямо к горам. Как и говорила Нираэль в далеком Городе Архангелов, складывалось все крайне неудачно, Рай отступал, нес потери – впервые за столько столетий демоны оказались по-настоящему воодушевлены. Что-то у них случилось; Самаэль поднял свой народ на борьбу.

Капитан их штрафного отряда, едва прибыв, встретился с другими офицерами, надолго скрылся в палатке-шатре, занавешенной цветастым ковром, каких Кариэль никогда не видывала. Приблизясь, она запуталась взглядом в переплетении сложных узоров, но Тадиэл попытался оттащить ее прочь: как бы не подумали, что она подслушивает. Забота мальчишки, не умеющего подумать о своей жизни, Кариэль здорово забавляла.

Пробыв в Аду недолго, она успела проникнуться им, поразиться виду простора. Ветер здесь дул иной – ему не мешали раскидистые сады и плотно заставленные домами улочки, и он рвался, бился, сам сражался с ангелами… Все в Аду было прекрасно – дикой и звериной красотой. Кариэль поглядывала на скалистые горы, куда им предстояло отправиться: именно среди вершин цеплялись демонские форты, чудом не обваливаясь. Главной мечтой ее вскоре стало прогуляться среди гор, пробежаться по ущелью, запрокидывая голову и видя поднимающуюся над ней красную породу.

Они жили с пятеркой других солдат в просторном шатре, но почти все время Кариэль проводила снаружи, то стояла в карауле, то летала – тоже стерегла подступы к их маленькому военному городку. В тылу они прятались; должно быть, от операции зависело многое, потому чародейства на их сокрытие не жалели. Ежедневно в небе скользили разведчики, неизменно талдычившие, что выступать еще рано; капитану их вести не нравились, но он благодарил солдат одними и теми же словами и отсылал обратно в ставку, что стояла гораздо южнее – лететь всю ночь.

В первые же дни Кариэль столкнулась с разжалованным лейтенантом – долговязый тип с нервическим лицом, злым взглядом и с лохматыми клокастыми волосами темно-русого цвета ей не понравился сразу же. Дружбы с Лахаилом никто не водил, а он сам задирал их, цеплялся к каждому слову, высмеял сразу же Тадиэла, как тот в свободную минутку сел на песок, подстелив какую-то циновку, выклянчил у Кариэль белый лист и грифель и принялся рисовать.

Лахаил был тут давно – его перевели из другого отряда, когда он и там всем надоел хуже пустыни; вид у него был неприкаянный, злой. Вместо ангельского мундира он носил по демонской моде расшитые богатые шаровары (клялся, что снял с мертвого врага) и широкую рубаху, а на поясе таскал два хищно изогнутых кинжала. «Как два демона сразу!» – как-то бросила Кариэль ему вслед.¹ К счастью, Лахаил не услышал, занятый своими думами, а Тадиэл тревожно зашипел пустынной змеюкой (на юге видели таких, потому все летали, а не топтали зыбкий песок) и напомнил, что нарываться на еще одну дуэль в ее-то положении – последнее дело. Кариэль согласилась, но ей вовсе не было стыдно.

Скукой мучиться ей пришлось недолго, потому что Кариэль принялась писать Нираэль, хотя и полагала, что ответа не дождется: та не любила излагать чувства словами, отвечала односложно и по делу, когда Кариэль из мира людей справлялась о жизни в городе архангелов. В этих же заметках она больше живописала красоты Ада и рассказывала про новых товарищей. Полагая, что Нираэль не станет слушать демонские легенды, которые тут пересказывали втайне от офицеров, Кариэль сдерживалась и не начинала долгие напевные мифы.

Она писала много и почти столько же рвала и выбрасывала, боясь, что письмо прочтут при передаче (письма отправляли вместе с снабжением, что прилетало почти еженедельно, притаскивая все самое необходимое); Кариэль опасалась, что сама Нираэль не поймет и заклеймит безумной.

«Однажды мы были во Дворце Архангелов, туда повели всех гимназистов незадолго до выпуска, – писала Кариэль, вспоминая детские годы. – Я никогда не видела столько белого цвета и света. Мы прошли в зал, подняли головы и увидели там окулюс, сквозь который лился дневной свет.² Учитель спросил, что я вижу. Что чувствую. Я стояла, с головы до ног облитая светом. Я хотела сказать, что мне жарко, душно, глаза печет, если долго глядеть наверх, что это напоминает мне о легендах про Ад. Но я всего лишь сказала: «Свет Господень». Потому что так написано в учебниках, потому что нельзя иначе. Но вот я взглянула в глаза учителю и поняла, что и он не видит ничего подобного. Что Бог нас давно оставил. Но правила заставляют его задать вопрос. А теперь я вдруг почувствовала Его присутствие – и где, в Аду! Разве мог кто-то другой сотворить этот прекрасный мир, сверкающий при закатном солнце всеми красноватыми оттенками, своевольный и надменный, жаркий. Мы считаем врагами и его – не только демонское племя, которое я, признаться, пока не встречала лицом к лицу (лишь Лахаил хвастает у костра, но я знаю, что он не стал бы лгать товарищам – потому считаю его россказни правдой). А ведь как прекрасен Ад…»

И вымарала половину, а потом, подумав, уничтожила листок, украдкой сбросила его в костер, разведенный для обогрева: иначе адскую ночь можно было не пережить. Со стороны фронта их прикрывала песчаная возвышенность, а позади раскинулись безопасные земли, на которых ангелы плотно обосновались…

Они с Тадиэлом неизменно становились жертвами насмешек и шуток Лахаила – ему покоя не давало их воодушевление Адом, восхищение и преклонение перед величием пустыни. Поначалу Кариэль наивно думала, что его и самого притягивает Ад и его жители, потому он рядится в демонские одежды, но потом поняла вроде как: это он выделялся среди солдат, не желал сливаться с прочими ангелами. Удобство шароваров из легкой ткани по сравнению с форменными брюками Кариэль представляла и завидовала по-белому, провожая быструю фигуру Лахаила задумчивым взглядом. Что-то в нем было особое, что она хотела бы разгадать.

«Если бы был у меня выбор, где родиться, я бы лучше появилась на свет здесь, в пустыне. Не демоном, конечно, – писала Кариэль, опасливо оглядываясь и видя там только Тадиэла, что, высунув язык от усердия, ладил стрелы оперением. – Я бы хотела быть здешней птицей, парящей в небе и видящей всю красоту. Они стремительные и смелые – Лахаил сегодня отправился на охоту, препирался с капитаном и вернулся с крупной черной птицей. Удивительно – со стороны кажется, будто перья стальные, так они переливаются».

Как и обычно – половину пришлось вычеркивать. В этот раз Кариэль поленилась и не стала уничтожать свои записки, а заштриховала текст и спрятала поглубже в свою сумку, а сама, гибко потянувшись, встала и вышла из палатки. На нее ворчали солдаты, сидевшие у самого входа, но двинулись, чтобы Кариэль не пришлось перепрыгивать через их ноги.

За палаткой она неожиданно наткнулась на темную фигуру, приметила мерно вспыхивающий огонек, напружинилась – показалось, это какая-то магия. Но тихий смешок заставил Кариэль подпрыгнуть на месте. По голосу она с изумлением узнала Лахаила и подошла поближе, поскольку совершенно глупо было бы сбегать и давать ему повод для десятка новых острот.

От него странно пахло – терпко, пряно, дымом, но не костром. Прищурившись, Кариэль подозрительно поглядела на бумажную трубочку, набитую чем-то пахучим (она не могла понять, приятный это запах или нет); заметив то, как она тянется ближе, растревоженная неизвестным ароматом, Лахаил молча сунул руку в карман шароваров и извлек сверток из плотной бумаги. На обороте что-то написано было, и Кариэль поклялась бы, что это не енохианский.

– Демонское курево, очень даже неплохо, – порекомендовал Лахаил, и Кариэль несмело вытащила себе пару палочек и спрятала. – Там, в самокрутках, какие-то местные травы, но они не дурманят голову, а успокаивают.

Вряд ли это было разрешено, если Кариэль никогда прежде о таком не слышала, потому она благоразумно промолчала. Однако мысли по-быстрому избавиться от самокруток или даже кинуться сломя голову к капитану с донесением у нее не возникло. И Кариэль оставалось только поразиться своему милосердию: ведь часть ее, слыша ехидства Лахаила, мечтала отомстить, но теперь не нашла в душе того злого огня.

– Удивительно, как ты нашла это место. Тут я обычно прячусь от Ризеля, чтобы он не отправил меня снова на патрулирование, – сказал Лахаил и объяснил, качая головой: – От капитана.

– Вы… знакомы? – несмело спросила Кариэль. Никто из них не отваживался называть хмурого сурового командира по имени, как и никто, кроме нее, не смог бы обратиться к Нираэль иначе как «полковник». Она уставилась на Лахаила, на редкость беззаботного и спокойного, даже приятного, и поразилась, что в его тоне нет ни малейшей опаски.

– Я учился с нашим капитаном в гимназии на одном курсе, – снисходительно произнес Лахаил. – Ризель всегда был усердный, любил учиться – я был уверен, что он хорошо устроится в армии и будет достаточно умен, чтобы держаться от передовой подальше. Он похоже размышлял о моей судьбе – и погляди, где мы сейчас. Никогда не спрашивал, отчего Ризель тут оказался…

Они помолчали. Наблюдая за ним, Кариэль не могла не поразиться точности и изящности движений его руки, тому, как Лахаил лениво втягивал воздух и выдыхал белесый дым. Пахло жжеными травами.

– Сюда я прихожу на закате, но немного припозднилась, – сказала Кариэль. – Отличный вид на закатное небо. Обычно оно кажется красноватым, но в этот момент переливается и золотым, и оранжевым, и лимонно-желтым. Буйство красок, которым я не знаю названия.

С поднимающимся кусачим раздражением она оглянулась на Лахаила, но тот был спокоен, точно прохлада ночи, мурашками пробравшая ее, охладила наглецу голову и заставила позабыть свои излюбленные шутки.

– Это уродливое место, отвратительное, – говорил он, и голос Лахаила скрежетал от удивительно рьяной ненависти к Аду. – Несправедливое на корню, обрекающее страдать каждое существо, что ступит на песок. Ты молода, наивна, тебе оно кажется прекрасным. Я не знаю, кого мне жаль больше: юнцов, которые презирают Преисподнюю, наученные древними наставниками, или одиночек, тронутых его жестокой прелестью. Вторым предстоит жестоко разочароваться.

Она ненавидела чувствовать себя ребенком, которому что-то терпеливо втолковывает умудренный опытом взрослый; только с Нираэль она готова была терпеть это ощущение. Подобно же Лахаилу говорили глубокие человеческие старики.

– Сколько ты в Аду? – невольно спросила пораженная Кариэль, не способная ничего выдавить в свое оправдание.

– Столько, что уже не вспомню. Разве ты считала года, проведенные на человеческих войнах? Для бессмертных ощущение времени постепенно слабеет, пока не пропадает совсем. На Земле ты хотя бы можешь видеть, как смертных гнут прожитые десятилетия, как их волосы белеют, но Ад никогда не меняется. Это бойня без конца.

Лахаилу потребовалось несколько секунд на новую затяжку, а Кариэль заметила, что и ее дыхание вырывается клубами пара: перевалило за полночь, наступали самые холода, и ей захотелось вернуться в палатку и по уши закутаться одеялом, забыться сном, раз уж сегодня стеречь выпало не ей… Вдалеке, на линии фронта, явственно расцветали вспышки, широкие куполы защитных заклинаний и росчерки боевых. Отзвуки боя были не слышны, но Кариэль могла бы их представить: крик, хруст костей, с воем летящие дрожащие стрелы, скрежет стали о сталь.

– Когда-то я любил Ад всем сердцем, но после понял… – снова заговорил Лахаил. – Этот мир мы ненавидим, а он ненавидит сам себя, и порочный круг никогда не преодолеть. Каждое существо в Аду мечтает о кровопролитии, потому что мы их этому научили. Демоны озлобились, зверье ходит следом за армиями и жрет еще не остывшее мясо, потому становится все яростнее.

– Значит, мы виновны в бедах Ада? – недоверчиво спросила Кариэль. – Не стоило вторгаться? Но ведь наш священный долг – защищать людей, а если б не объявление войны, демоны продолжили бы безнаказанно совращать людские души, множить грехи?

Осекшись, Кариэль поняла, что звучит так, будто читает строки из талмуда учебника.

– Ты довольно прожила с людьми, чтобы понять, что им не нужны демоны или ангелы, чтобы творить зло. Это та свобода, которую им подарили… Неужто ты желаешь лишить выбора и привести к свету насильно?

– Мы подскажем им верный путь, но прежде нужно отвратить от них демонов, – замявшись, высказала Кариэль.

– Я был бы счастлив, если так. Думаю, сегодня прорвут оборону демонов, что в Шартавоке, – предрек он, – это крепость неподалеку от той, на которую мы точим зубы.

Глядя на всполохи на горизонте, Кариэль совсем не различала свои и чужие заклинания, не привыкшая, чтобы над полем боя металось столько полуодичавшей магии, но поверила Лахаилу на слово. В его голосе звучало искреннее беспокойство, однако трусом он не выглядел.

– Выспись перед налетом, нас наверняка отправят завтра в ночь, – сердечно посоветовал Лахаил. – По себе знаю, как трудно не терять сознание в полете. Если нам повезет, крепость сдастся без боя: взломаем их защиту, они будут как на ладони.

Научившись на ходу его читать, Кариэль точно могла бы сказать, что – нет, никто им не сдастся, а драться демоны будут, пока не полягут все, – так, как она видела, когда впервые пролетела над ними, сбрасывая разрывные амулеты с боевой магией.

– Эта война никогда не закончится, – с сожалением произнес Лахаил. – Однажды мы забудем, из-за чего начали сражаться.

– Но Апокалипсис… Последняя война обещана, – поправила его Кариэль.

– И ты хочешь этого?

Она взглянула на Ад снова, вспомнила блаженные пейзажи Рая и подумала, что все это не может быть уничтожено – что сотрется все, что потрясало ее и многих других, что заставляло Тадиэла одержимо браться за рисунки и сидеть над ними, сгорбившись, часами, добиваясь сходства. А потом их Последняя война выплеснется на молодой и трогательный мир людей, перевернет его, искалечит – нет, Кариэль, нежно любившая те края внутренне никак не могла согласиться с предписанной им судьбой. И пусть им положена блистательная победа над черной силой Ада (иногда Кариэль казалось, что дух солдат вокруг держится лишь на этом великом пророчестве), она не готова была пожертвовать столь многим…

Но что решал один ангел, пожизненный рядовой, мечущийся от битвы к битве в мире смертных, исходивший Европу, и теперь оказавшийся в распаренной алой Преисподней? Разве кто услышит ее, если станут спрашивать?

– Так я и думал, – сказал Лахаил. – Мы похожи куда больше, чем ты думаешь, Кариэль.

Это ей совсем не льстило, но Кариэль не стала возмущаться. Хотелось верить, схватка с Закиилом ее многому научила, и она больше не выдергивала меч из ножен при каждом неугодном слове и не летела на собеседника с диким визгом.

Вдруг совсем рядом послышались шаги, и к ним стал кто-то приближаться. В единое мгновение Лахаил подобрался и резко ввинтился в воздух, подбросил себя с земли, что Кариэль оторопело застыла с разинутым ртом, глядя в небо. Там мелькнула стремительная тень, шорхнула крыльями. Покачиваясь, к Кариэль спланировало несколько небольших белых перышек.

Крадучись, она проскользнула мимо дозорных, обходящих лагерь, и вернулась в палатку порядком удивленная: боялись они нападения демонов или следили, чтобы никто из солдат не сбежал?

Комментарий к III

[1] Есть некий миф, что именно эта фраза привела к дуэли Лермонтова и Мартынова. Е. П. Растопчина (поэтесса, приятельница Лермонтова) вспоминает: «…в течение нескольких недель Мартынов был мишенью всех безумных выдумок поэта. Однажды, увидев на Мартынове кинжал, а может быть и два, по черкесской моде, что вовсе не шло к кавалергардскому мундиру, Лермонтов в присутствии дам подошел к нему и, смеясь, закричал: – Ах! Как ты хорош, Мартынов! Ты похож на двух горцев!

Эта шутка переполнила чашу; последовал вызов…»

Если вам кажется, что Кара в Аду это Лермонтов на Кавказе, вам не кажется.

[2] Окулюс – (лат. oculus – глаз), архитектурный элемент, круглое отверстие в центре крыши или купола. Возник во времена язычества; широко известен окулюс в римском Пантеоне, где собственно отверстие, сквозь которое лился свет, обозначал главное (верховное) божество. Позже элемент был заимствован христианством, почти сохранив значение – всевидящее «око Господне»

Табак был завезен в Европу Колумбом в 1496, начал выращиваться значительно позже; по датам некоторых событий (смерть Жанны, битва при Домажлице) из первой главы можно предположить, что действие происходит в 1430-е. Поэтому Кара и не в курсе о всяких курительных смесях и так удивлена самокруткам Лахаила.

========== IV ==========

Согласно нехитрому предсказанию Лахаила, время было назначено, что привело лагерь в смесь радости и ужаса, – он забурлил. Когда капитан объявил вылет следующей ночью перед рассветом, многие ликовали. То были молодые наглецы, желавшие размять крылья и заработать пару наград за рогатые головы, принесенные варварскими трофеями. Те, кто был постарше, молчаливо кивнули, но и на их лицах отразилось облегчение. Они уже мечтали, как через пару дней вернутся в сияющий Город Архангелов, в родные отряды, избавленные от суровой пустыни и громыхающей на горизонте войны.

К вечеру все было готово к вылету, однако ждать оставалось еще долго. В мире людей Кариэль много раз заставала картины торопливых сборов, когда на лагерь нападала толкотня, когда пройти было невозможно, а солдаты шатались неприкаянными, не зная, куда им и ткнуться. Ничего подобного Кариэль не увидела в ангельском лагере, поскольку строили их строго, муштровали. Но, закончив с инструкциями, Ризель сжалился и отпустил их.

Сидя у костра, Кариэль наблюдала, как многие сдружившиеся солдаты спят на плечах товарищей, мирно улыбаясь и сопя. Наваливаться на Тадиэла, прижавшегося к ней боком, казалось почти нечестным. Он пялился в костер, словно представлял, как нарисует его, оживит на бумаге. Его и этот долгий беспокойный вечер.

– Лютня! – обрадовался кто-то; зашумели. – Умеете?.. Я слышал, как играют в мире людей – у них довольно прекрасных бардов, поющих, подобно соловьям…

Отчего-то там, в своем запутавшемся мире, люди были убеждены, что все ангелы сладкоголосы, что их пение, как и песни морских дев, способно завораживать и увлекать. Но если русалки звали в морскую пучину, на самое дно, значит, ангелы должны были вести песнями к свету, – но то, что пели солдаты, Кариэль казалось ни капли не отличающимся от людских песен. Сама не умела, потому наблюдала.

Треньканье струн Кариэль успокаивало, и она ненадолго прикрыла глаза. Благоразумны были те, кто отправился спать, но к ней сон не шел, вот она и сидела у костра. Удивленно вскинула голову, лишь когда, вежливо извиняясь, к певцу пробрался Тадиэл и принял лютню. Голос у него был хорош, лился легко, звонко, но песенка казалась Кариэль заурядной – она рассказывала про вечную любовь, про разлуку и новую встречу. Она заснула, а растолкали Кариэль через несколько часов, незадолго до вылета.

Обернувшись, в полутьме она нашла Лахаила. Он оставался спокойным; держался подальше от солдат и особенно – от капитана Ризеля, который назначил его командиром. Лицо у Лахаила было самое мрачное, однако Кариэль казалось, что они удивительно поладили с прошлой ночи, соединенные интересом к Аду и усталостью от войны. Потому она, помявшись, подошла к Лахаилу и стала возле него.

Странная мысль возилась в голове у Кариэль: безмятежным выглядел Лахаил. Даже на охоту, где он добывал дичь и перья для стрел, он вылетал с большей радостью, скалясь в широкой, ликующей ухмылке, ввинчиваясь в красноватое небо, как хищная птица. Но видел он много битв, а демоны для него перестали казаться чем-то неведомым и пугающим – у Кариэль мурашки шли от нетерпения, а у Тадиэла дрожали колени.

– Что там написано? – спросила Кариэль, глядя на забористую надпись на затертой пачке адских самокруток. Почти не таясь, он пыхал дымом (прикурил, должно быть, от костра), надеясь, что у капитана куда больше забот.

– Я плохо знаю архидемонский. Нечто вроде… «Тень всегда следует за светом» – должно быть, это воодушевляет их солдат, – посомневавшись, перевел Лахаил, постукивая пальцем по пачке.

– Но разве это не значит, что свет первее?

– Это значит, что свет ждет удар в спину… А он больнее всего.

– Во тьме восходит свет правым, ¹ – проговорила Кариэль. – Пожалуй, у нас тоже есть похожие строки. Не для того ли человечество написало Библию?

Повернувшись, он оглядел Кариэль, и ей захотелось поправить меч, висящий на поясе. В мире людей ее учили, что так можно показать, что с тобой не следует шутить, но с Лахаилом ничто не сработало бы.

На ней была легкая кольчуга из небесной стали, поддетая под куртку из плотной оленьей кожи. Ночи в пустыни были холодные, а им предстояло лететь против ветра. Неловко дернув рукой, Кариэль убрала за ухо выбившуюся из косы прядь.

– Лучше надень шлем, – посоветовал Лахаил. – А демонам целься в головы.

Шлемы она искренне ненавидела, но кивнула.

– Они не носят?.. – задумалась Кариэль.

– Рога у всех разные, слишком сложно выпиливать отверстия под каждого, – объяснил Лахаил. – Однажды я видел демона, у которого их было две пары…

Их окликнули. Заметив, как Кариэль сблизилась с Лахаилом, к которому ее тащили врожденное любопытство и хорошее чутье на отменные тайны, многие солдаты стали сторониться ее так же, как наглого ангела, но, поразмыслив, она не расстроилась. Долго оставаться в Аду Кариэль не улыбалось, и она мечтала о возвращении в свой родной отряд. Для начала – чтобы незаметно сломать что-нибудь Закиилу, с которого все началось.

– Чего ты возишься с этим мальчиком? – удивился Лахаил, когда к ним бочком подкрался Тадиэл.

Пожав плечами, Кариэль поплелась спать оставшиеся ей пару часов.

***

Летелось быстро, легко. Кариэль привыкла к адскому небу, не терялась так, как впервые; она уверенно разрывала воздух крыльями. Встроившись в клин ангелов, Кариэль мечтала в полете об истинной свободе, жадным взглядом окидывая пустынный простор. Прикипела она к безбрежному горизонту, которого никогда прежде не видела – не водилось такой ужасающей красоты ни в мире людей, ни – уж тем более – в степенном и тихом Раю.

Принявший командование Лахаил летел в голове клина (его различить было просто: намотал себе красный шарф на лицо, чтобы уберечься от летучего песка), Тадиэла отослали в хвост, бок о бок с Кариэль стремились другие солдаты, обнадеженные простым, спокойным полетом, избавленном от волнений из-за демонских отрядов, копошившихся кое-где внизу. Вдалеке снова шел бой; Ад уступал, а небесное воинство широкими громыхающими шагами (скорее уж – махами крыл) двигалось по пустыне, текло, преодолевая и заслон демонов, ложившихся грудью в родной песок, и их плюющиеся искрами заклинания. То было надежное прикрытие – алые болезненные всполохи, за которыми не замечали стремительный отряд.

Скалился камень в небо. На подлете Кариэль впервые осознала, как много его, как мощны эти словно бы выкушенные из идеального камня, острые горы. От лагеря они казались крохотными, а так далеко залетал разве что Лахаил, который уверенно вел отряд, не отрываясь от проложенного курса. В кармане куртки лежали боевые амулеты, деревянные бусины, четки – все сплошь пропитанные чарами, от которых восковыми слезами станет рыдать камень демонской крепости. Иногда Кариэль казалось, что бок печет от их святой силы. Ветер, бивший ей в грудь, был холоден, но в груди пылало – и вот в кармане еще.

«Снижаемся», – скрежетнул у нее в голове смурной Лахаил. Это было еще одно заклинание, обвязавшее их и позволившее общаться без слов. Неуютно встряхнув головой, Кариэль позволила ветру выдуть чужие слова. И стала снижаться вместе со всеми – как будто бросаясь грудью на камень. Пальцы нашарили нить с бусинами. Впереди замаячила крепость, почти неотличимая от остальных скал в такой-то темени.

И потом что-то шурхнуло, и один из ангелов беззвучно ухнул вниз. Смазанная тень мелькнула в чернильной пустынной ночи, почти безлунной – они специально подгадывали день. В клине осталась проплешина, а на скалах, бывших близко, руку протяни, забегало что-то.

Грянул крик. Остановившись, заметалась Кариэль, захлопала крыльями. На ее глазах кому-то длинной стрелой пробило горло. Они кинулись прочь от скал, но лишь подставили спины. Не думая, Кариэль ринулась назад – к Тадиэлу, выхватившему боевой амулет; тот, стиснутый в ладони, полыхнул яркой звездой, осветил его перепуганное лицо, показавшееся Кариэль чужим. В следующий миг он чаячьи вскрикнул, провалился: стрела попала в крыло, другая… Последняя отскочила, чиркнув по кольчуге, однако Тадиэл уже падал, сложив крылья.

И Кариэль кинулась к нему, надеясь подхватить, вытащить. Строй смешался, вокруг кричали. Каким-то чутьем почувствовав перед собой движение, Кариэль отпрянула, громко хлопнув крыльями: скользнула стрела, впилась в руку, и она почувствовала вспышку боли. Вязкое закапало по пальцам… Бесполезно, испуганно тряхнув рукой, чуть насквозь не пробитой у самого запястья, Кариэль заорала еще громче.

Растерянные ангелы метались. Поняли уже, что угодили в засаду, пытались развернуться. Им клялись, что не будет на скалах никого, отряд разведки высчитывал демонские караулы – но сегодня они поджидали, будто знали заранее… Отчаяние затопило Кариэль. Лилась в бездну кровь, а она порхала, потерявшись, не мысля, куда лететь и как спасаться. Из десятка выжило – горсть…