Текст книги "Arca, in quam...(СИ)"

Автор книги: Каролина Инесса Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Слетая прочь от тощей, будто бы коростой покрытой нечисти, Корак оправляется. Откидывает с лица длинные черные волосы. В домашнем – в старых джинсах и футболке с матерной надписью – ему, кажется, зябко, и Корак потирает ладони друг о друга, ежась.

– Что это? – бешено глядя, он брезгливо тычет пальцем в нечистыша.

– Мгляк… то есть этот, туманник какой-нибудь, – прикидывает Влад. – Они редко в города выбираются, больше по болотам сидят, а людей боятся. Охотятся на всякое мелкое зверье. А тут, видимо, оголодал к зиме, решил дворовыми котами поживиться… И ребенка б мог утащить, здоровый.

По сравнению с драконом любой туманник – так себе развлечение. Благодарно хлопнув Корака по плечу, Влад вытаскивает из кармана небольшой связной амулетик и настойчиво дергает своих, пока ему не отзывается унылый голос дежурного.

– Что ты делаешь? – удивляется Корак. – Нахрена звонить в Инквизицию, если ты сам – Инквизиция?

– За нее сегодня Ян, меня отстранили ненадолго, – признается Влад. – Забыл про депутатскую неприкосновенность, мать ее растак… Чего, ты думал, я дома сижу второй день?

Туманник не шевелится, а они напряженно рассматривают сморщенную тушку нечисти – приятного мало, но Влад знает, какими верткими и ловкими могут быть такие твари, потом не поймаешь…

– Спасибо, – тихо говорит Корак. – Меня, понимаешь, пробило превратиться с утра. Это… что-то вроде свободы. Немного ее в такой мелкоте, но все-таки тянет.

– Да ладно, я люблю живность всякую, мне нетрудно. – Влад поглаживает тихого Джека между подвижных ушей. В мелком драконе много кошачьего, а кошек он обожает слишком сильно. – Ты не говорил, что можешь.

– Ну, ты и не спрашивал. Я еще в боевого дракона могу! Громадный такой! Правда, и силы надо…

Корак ковыряет землю носом ботинка; у берца развязанные шнурки, волочатся, и Рак всегда рискует пропахать носом, но пока как-то справляется. Влад лениво вспоминает, не его ли это ботинки. Смотрит, пытаясь найти в Кораке то ласково-звериное, немного детское.

Вскоре приезжает машина Инквизиции со специальной магической клеткой, в которую пара языкастых ведьмочек заталкивает мелкую нечисть. Туманник потихоньку пробуждается, открывает мутные глаза, но по-прежнему лежит квелый, позволяет себя замуровывать и набрасывать поверх пару заклинаний покрепче. Между делом Корак знакомится с девчатами, берет телефон, возвращается довольный и улыбчивый. Водитель угощает Влада сигаретой.

– Здорово погуляли, – сообщает Корак. – Обратно, как я понимаю, ты меня на ручках не потащишь?

От его непроходимой наглости Влад давится дымом.

– Правильно понимаешь. Я тебя не утащу, сказал же, худей…

– Это мышцы! – обижается Корак.

– Ага, конечно. Ты вчера вечером, пока сидели, кастрюлю борща уговорил – это, видимо, как раз мышцы наедал? А я на неделю готовил.

Они идут обратно медленно, неторопливо. Джек в кои-то веки послушно трусит рядом, а не шарится по обочинам. Туман рассеивается, народ выглядывает на улицу, опасливо озираясь.

– Больше ничего дома нет? – лезет к Владу Корак. – На превращения много энергии тратится…

– Салат – будешь? – любезно предлагает Влад.

– Из чего?

– Из салата.

– Ты думаешь, мы в Кареоне совсем отсталые, что ли? – фыркает Корак. – Не ебаное Средневековье. Я отлично знаю, что такое ваш салат! Когда много всякого рубится, и потом в одну миску… Вот я и спрашиваю, из чего.

– Салат из салата, – обреченно объясняет Влад. – Листовой такой. Зелененький. Очень полезно.

– Я понял, откуда у тебя рога, козлина.

Джек ехидно гавкает, помахивая хвостом, а Корак от обещанного удара по уху ловко отпрыгивает. Стоит Владу обернуться на секунду, чтобы затушить сигарету о край урны и сбросить ее щелчком, позади что-то подозрительно шуршит, накатывает – где-то далеко, докуда не достать, отзывается на кареонское колдовство сердитая петербургская изнанка.

Честно-честно на Влада смотрит умилительный маленький дракон.

========== 29. Танцующая нимфа ==========

Нимфа танцует на площади.

Приходит из ниоткуда и пропадает в никуда, когда солнце золотисто проскальзывает по Дворцовой, неровными лучами облизывая брусчатку. А она вертится, крутится, отплясывает. Босая, в расхристанной рубахе, в юбке с подолом волочащимся. Лента шелковая в волосах – багряная, просверкивает кровавым росчерком.

Да кого тут нет, на площади. И туристы с раззявленными ртами, поднимающие головы и фотоаппараты, ловящие в кадр мощных лошадей и ангела с обрубками крыл. И те, что народ на площади в каретах катают – лошадки послабее, краска по боку кареты облуплена. И шум, и трескотня на смешении языков, как на развалинах величественной башни Вавилона; и цокают копыта лошадей, и кто-то орет, предлагает экскурсии торгашески. А она танцует, кружится, словно нет ничего, словно невесомо все, она одна настоящая, а остальное все – зыбь, мираж, придумка, которая рассыплется, стоит ей остановиться хотя бы на миг.

Она танцует, и площадь освещается, и морось противная перестает накрапывать, и люди улыбаются, скидывают кепки и капюшоны, плечами поводят. Юбка вихрится калейдоскопом солярных символов, кропотливо вышитых красным на белом. Босые ноги – по холодному граниту.

Ей машут, узнают. Здесь любят блаженных, но пригоршни мелких монеток не бросают никогда: боятся обидеть. Встряхивая головой, она воздевает руки, прищелкивает. Нет ни переливов музыки, ни отстука ритма; ей звучно играет изнанка.

– Извините, девушка, – смущаясь, подбирается к ней бочком мальчишка в полицейской форме, фуражку на глаза натягивает. – Вы…

А нимфы уже нет – истаяла, как будто и не было никогда. Только солнечное пятно через блокаду прорванных туч скользит по площади.

========== 30. Дары приносящий ==========

Комментарий к 30. Дары приносящий

мне лениво ставить “элементы слэша”, а Влад ведет себя очень даже прилично, но имейте в виду

Он приходит в цветочную лавку на Фонтанке как по расписанию уже пятнадцать лет. Поначалу Марыська наблюдала за странным посетителем из-за дальних полок, пока вперед выходила бабушка, уже совсем древняя, изъеденная морщинами, с тяжелыми белыми косами, будто сотканными из мягкой пряжи. Бабушка совсем не боялась, а терпеливо втолковывала что-то громкому вихрю, ворвавшемуся в их мирную лавочку. И он тогда, впервые, попятился и смущенно принялся что-то объяснять, размахивая руками и глядя почти виновато; Марыська, спрятавшись в джунглях среди комнатных пальмочек, хихикала.

За столько лет Марыська не догадалась спросить имени. Как-то побаивалась заговорить. Запомнила, что сначала он приходил бесплотным духом, мертвецом, но ловко подцеплял пакет магией левитации, и тот гордо плыл следом, после – явился ощутимым, живым бесом с двумя обсидиановыми рожками. В этот же раз на руке их постоянного покупателя поблескивает простенькое серебряное кольцо – обручальное, быстро определяет Марыська с долей сожаления. Каждый раз она исподтишка рассматривает его, подмечает и жалеет, что совсем не умеет рисовать: черты лица резковатые, но красивые, немного хищные. Решительные движения, подвижные руки мага, привыкшего накидывать заклинания на ходу, складывая сложные знаки…

Он являлся один, потом как-то ввалился с дружелюбным адским псом, и Марыська насилу их выгнала; пес так расстроился и виновато потявкивал, но она взяла себя в руки и вытолкала за дверь: свежие диффенбахии, на которые зверь успел покуситься, были ей дороже. Покупатель же их возникал из ничего, приходил, приезжал на мотоцикле. С интересом Марыська смотрит сквозь мокрую витрину теперь, но не может разглядеть знакомого железного коня.

Самое удивительное: он покупает кактусы. Всегда – кактусы. Не помнит Марыська – а память у нее хорошая, – чтобы он внезапно попросил розы или тюльпаны, за чем обычно приходили все мужчины. Заходя, он сразу же нацеливался на большую полку со всевозможными кактусами, рассматривал и выбирал, вертя перед собой аккуратные горшочки. Кактусы высокие и низкие, пушистые и колючие, с цветочками и без, круглые и не очень… Однажды Марыська попробовала посоветовать суккуленты, к ним привезли чудесную партию, но упрямство этого беса ничем перебить не удалось. Уволок два кактуса сразу.

Скоро уж закрываться, ночь за окном темная, а он снова приходит, уверенно приносит к кассе маленький скромный кактусик с алым ярким цветком. Задумчиво поглаживает колючки, косится на настенные часы.

Марыська по старому бабкиному рецепту заговаривает все цветы в лавке. Шепчет им приятное, бормочет, рассказывает, что они должны приносить людям и нелюдям радость. Цветы слушаются. Ей жалко продавать кактусик, который Марыська битую неделю уговаривала расцвести, но она справляется. Поднимает взгляд на беса.

– Что-то не так? – усмехается он, поглядывая на Марыську хитро, как нашкодивший пес, чуть исподлобья, скалясь в приятной клыкастой улыбке. Она растерянно рассматривает короткий шрамик, пересекающий бровь. И вдруг бес заявляет: – Вы все время хотите спросить, почему кактусы, верно?

Сначала она распахивает рот, немо глядя на него, потом думает, что выглядит, наверное, распоследней дурочкой, и торопливо, запинаясь тараторит:

– Это… ну, было бы невежливо, вот я и не спрашиваю. Кроме того… наверное, мне нравится думать, что у меня такой необычный клиент. Я придумываю истории обо всех, кто сюда заходит, потому что стоять за прилавком скучно.

Откровение срывается легко. В каком-то смысле – они давно знакомы.

– И что вы придумали про меня? Что я таинственный маньяк, который покупает кактус в честь каждой убитой жертвы? Был какой-то неплохой сериал…

Он не так уж далек от правды, и Марыська прячет глаза.

На минуточку ей кажется, что с ней нагло флиртуют, и она чувствует, как становится жарче щекам. Смущение заставляет перетаптываться с ноги на ногу, косясь в этого беса, ехидно поблескивающего живыми серыми глазами.

– Я замужем, – спокойно говорит он. – Если хотите знать, кактусы я приношу в дар своему благоверному инквизиторству, потому что Яна однажды угораздило сказать, что они похожи на меня. Уверен, он сотню раз пожалел, но из гордости не молит о пощаде…

Глядя на его игольчато торчащие темные волосы, мокрые от мелкого дождика, что тарабанит на улице, и колючую, но определенно очаровательную улыбку, Марыська улыбается в ответ. Что-то схожее определенно есть.

– Если хотите, могу посоветовать какие-нибудь цветы… – услужливо предлагает она. – Знаете, подходящие к случаю. Гиацинты? Ирисы? Может быть, что-то комнатное?

– Только кактусы, – благодарно кивнув, отрезает он. – Целый взвод уже их. Инквизиторство им имена придумывает. И, по-моему, воет.

Что-то теплое в его голосе, спокойное, мирное, что Марыська расслабляется.

– Вы его любите? – спрашивает она и хочет хлопнуть себя по лбу за бестактность.

– Больше жизни, – пожимая плечами, произносит бес. Так обыденно, что невозможно не поверить; да и разве недостаточно ей было всех скупленных кактусов?..

Улучив момент, Марыська грозит пальцем кактусу, чтобы не забывал цвести почаще. Строит грозную рожицу.

– Я к вам всегда прихожу, потому что тут, знаете, все цветы настоящие, живые… – Разговорившись, бес облокачивается на кассу, устало потирает рога. Сбитые костяшки, ободранные – смотреть больно. Под расстегнутой кожанкой Марыська замечает портупею с пистолетом. А бес самозабвенно рассказывает: – Я однажды купил на соседней улице, не присмотрелся… приволок домой, а цветок на кактусе искусственный, приклеенный… Из ткани какой-то сделанный, сразу не отличишь. Отломился, пока нес. Глупо так получилось.

– А потом – зацвел?

– Кажется, да. Другим цветом совсем.

С ним легко говорить, и Марыська забывает о времени и о том, что скоро закрывать магазин.

– Я с вашей бабушкой знаком был. По правде, это инквизиторство с ней познакомился по какому-то расследованию, он всегда странным образом умиляет дам в летах, а я магазин заметил, запомнил. Редко когда дриад встретишь в наше время.

И замолкает, с интересом смотрит. Оглядываясь на зеркало, Марыська испуганно прихлопывает косу, переброшенную через плечо, рукой. Забыла прополоть, проросла вся белыми звездочками… Она стыдливо вцепляется в край стола…

– Глупости, вам очень идет, – отмахивается бес. – Красивые цветы, никогда не встречал. Какие-то лесные?

– Птицемлечник, – шепчет она. – Ах, кактус! С вас пятьсот… со скидкой триста.

По-старомодному он отсчитывает три мятых сотенных бумажки, а не подносит светящийся мобильник или часы. Марыська открывает кассу и прячет деньги, а сама всовывает ему в пакет полупрозрачные стеклянные камушки-обломки, какими можно горшки украшать.

– Заходите еще! – дежурно кричит вслед Марыська и тут же ругает себя: глупость какая, конечно же, зайдет.

========== 31. Праздник смерти ==========

Комментарий к 31. Праздник смерти

! Если вы не читали основную историю, в которой много про господ инквизиторов, то вот небольшая историческая справка: в мире Исхода существуют Всадники Апокалипсиса, выходцы из мертвого мира Тартара, но на момент событий почти все они сгинули. Самая занятная судьба ждала Смерть: ее почти убили люди, но на нее наткнулся Ян, и именно он нанес последний удар, смилостивившись над страдающей от ран Всадницей. Потому-то Ян унаследовал силу, которую все зовут мраком. Все предыдущие Всадники были скорее духами, иномирными существами, а человеческое тело не выдерживало мрака. Поэтому Яну пришлось немного умереть. Сейчас от его прежней тушки остался только скелет, все остальное заместил мрак. Но инквизиторство не любит свою силу и старается жить обычным человеком. Упрямый он у нас.

Это последняя зарисовка, я очень рада, что ввязалась в октябрьский челлендж и не сбилась, кропала каждый день. Осенью обычно пишут что-нибудь ангстовое, но мне захотелось рассказывать об уюте, сказке и городе, в котором сосуществуют люди и нечисть. Надеюсь, было интересно и тепло. С гордостью ставлю статус “закончен” на этот сборник. Спасибо всем, кто читал!

Хэллоуин – или Самайн, как его чаще называют, – в мире после Исхода любят. Нечисть считает его чем-то вроде профессионального праздника, в который веселится и гуляет вместе с людьми, а самый обычный, заурядный человек может ненадолго стать чем-то таинственным, волшебным… Пощупать изнанку, сыграть с судьбой в догонялки.

Несмотря на многие просьбы, официальным выходным Самайн так и не сделали, хотя работает всерьез в него, как и в Новый Год, только самый отчаянный трудоголик. Капитан Ян Войцек-Зарницкий, может, таковым себя и не считает, однако свидетельства всего остального инквизиторского офиса говорят об обратном.

Обычно, пока не видит хмурая Ирма, половина народа кучкуется по коридорам, обсуждая что-то, треща, а другая – гуляет по улицам, якобы следя за порядком, но на деле – смешиваясь с празднующей толпой. Никто их за это не осудит: обычно, вот уже сколько долгих лет, Самайн проходит гладко, как семейный праздник… Но в этом году город встревожен, гудит. Патрулей на улице вдвое больше, и они не шутят, не пускаются в пляс со всеми.

Потому Ян упрямо вгрызается в дело, надеясь добить его, глушит третий стаканчик кофе за последние пару часов. Ему до дрожи хочется курить, но что-то – острое, колкое чувство приличия – останавливает его пока что, и Ян вместо сигареты вертит между пальцев обгрызенный карандаш.

Распахнувшуюся дверь он замечает, когда Джек приветствует его веселым громким лаем и подбегает к столу, виляя хвостом, щенячьи потявкивает, тычась мордой, лезет целоваться и обниматься. Он сегодня, очевидно, в костюме хорошего мальчика. Прохладный с улицы, густая черная шерсть хранит морозец – они с Владом свое отдежурили. Останавливая пса, Ян прикладывает ладонь к мокрому кожаному носу; Джек облизывает ему пальцы и шкодливо глядит.

За ними с улыбкой, необычайно мирной, не острой, наблюдает Влад. Он скидывает куртку на диванчик в углу, поправляет укрывающий его клетчатый теплый плед, поглаживает ткань.

– Ты не спал, инквизиторство? – укоризненно окликает. – В могилу себя загонишь, ей-Денница… Я же просил.

Ничего не отвечая, Ян поглаживает Джека машинально, устало, пропускает между пальцев мех. Убийство не дает ему покоя; за долгую службу насмотришься на всякое, но редко когда кто-то калечит тела так яростно, судя по отчетам ведьмочек – еще живыми рубит.

– Как я тебе? – стараясь отвлечь, спрашивает Влад, картинно показывая на себя от острых рожек – где-то до пояса. С трудом отрываясь от экрана компьютера, Ян задумчиво рассматривает его, пытаясь сообразить…

– Неплохо. Очень даже. Чем, кстати, это отличается от того, как ты выглядишь каждый день? – сонно уточняет Ян.

– Колораткой, конечно! – самодовольно заявляет Влад, указывая на белую полоску под воротником черной рубашки. – Не хотите исповедаться, господин инквизитор?

Ян отмахивается от него стаканчиком кофе – на самом дне остался, холодный. Внимательный изучающий взгляд его нервирует.

– Нет, Войцек, нет, – бурчит он. – Я каждый день выгляжу как костюм на Хэллоуин, достаточно еще денек не поспать – и упыри примут меня за своего.

– Этой шутке уже десяток лет, и это я ее придумал, – обижается Влад. – Расслабься, отвлекись ненадолго, никому не станет от этого хуже. Ты заслужил немного отдыха.

– Пока мы отдыхаем, могут убить еще кого-то, – цедит Ян сквозь зубы. – С этой мыслью я никогда не смогу заснуть, хотя знаю, что ты прав: чтобы ловить убийц, нужны живые, способные стоять прямо инквизиторы.

– Покажи, что ты нарыл.

Подтаскивает к его столу свой офисный стул с адски скрипящей спинкой, садится, смотрит на карту города с пометками Яна, подпирает голову рукой, но с интересом вглядывается.

– Я прикинул, что все убийства примерно в одном районе, подумал, там может быть его дом… – бормочет Ян. – Я тогда еще решил: он ведь чей-то сосед, знакомый. Может, над нами тоже живет убийца, ненавидящий нечисть, а мы и не узнаем, пока он не явится с топором.

– Джек нас спасет, – хмыкает Влад. Джек согласно урчит, переступая с лапы на лапу. Он тоже следит за движением курсора по экрану, умно косясь на Яна. – И все-таки это глупо: убивать кого-то у себя под окнами.

– Не под окнами… Но район он точно знает хорошо. Вероятно, специально изучал, – продолжает Ян. – Я не знал точно, где искать, ведь все места вдалеке друг от друга, но почерк тот же. Со средними расстояниями получался какой-то бред…

– Садист, но не насильник… – вслух повторяет Влад. – Явно получает удовольствия, разделывая жертв. Достаточно умен, чтобы пользоваться амулетами-глушилками, охотится ночью. Он набрасывался на случайных нелюдей, связи мы не нашли. Ян, мы водим вилами по воде: ни одного фоторобота, ни одной записи с камер. Размытый рисунок ауры нам не поможет.

– Но он не остановится, – вздыхает Ян. – Вчера была еще одна жертва, уменьшается время между преступлениями. Сегодня он что-нибудь выкинет. Я вообще считаю, что это было обострение перед Самайном.

– Ты же что-то нашарил, – нетерпеливо подгоняет его Влад.

Они оба знают этот азарт, жажду, перебивающую даже такую смертельную усталость. Завладев его вниманием полностью, Ян с наслаждением растолковывает:

– Помнишь, когда-то давно, после самого Исхода, нашлись люди, которые не приняли демонов и желали воскресить Рай?.. Боролись с нечистью и едва не объявляли себя истинной Инквизицией?

– Крестоносцы, ага, как не помнить, – перебивает Влад. – Воины, мать их, Божьи.

– Наше первое дело, – поддерживает Ян, позволив себе ностальгическую улыбку, хоть там и не было ничего достойного ее: все гибель и столкновения на опустевших петербургских улицах… все, кроме, пожалуй, встречи с Владом. – Да, в этом районе проживает один крестоносец, Угольцев. Отсидел свой десяток, вышел пять лет назад, жил тихо, и за ним прекратили следить, позабыли, а мужик переехал сюда в том году из области. Думаю, это он. Чувствую, Влад. Они кричали, что нужно вырезать нечисть… Вымести их из нашего мира.

– Значит, нужно искать! – радуется Влад. – Попробуем. Отправь фотографию ведьмам, пусть объявят в розыск, подключат городские камеры. Нам же стоит погулять по району, там нынче должен быть какой-то уличный концерт, я читал… Если ты прав, этот Угольцев объявится.

– Уже скинул… Ты предлагаешь под прикрытием пойти? – несмело переспрашивает Ян.

– Ты, говоришь, сам костюм на Хэллоуин…

– Опять ты про это. Праздник смерти, день рождения Сатаны… Чего я только не слышал за последнюю неделю.

– Бедные кельты! – театральничает Влад.

Нечто нехорошее Ян подозревает, когда видит широкую ухмылку Влада. Он уходит снова, неуемный, оставляет Яна и Джека одних. Продолжая вертеть в руках карандаш, Ян заваривает себе чай из пакетика, потому что от кофе его уже тошнит. На минутку заглядывает Аннушка в широкополой и островерхой ведьминской шляпе, но вскоре опять исчезает. Возвращаясь через полчаса, Влад притаскивает в кабинет черную хламиду и нечто громоздкое.

– Ты принес мне косу? – мрачно выговаривает Ян, рассматривая что-то длинное, замотанное в тряпки и пленку. Он до последнего надеется, что там очень скособоченный крест. – Предлагаешь идти пугать прохожих до полусмерти и нагло стрясывать с них конфеты?

– Отправиться на карнавал и расследовать дело. Но твой ход мыслей мне определенно понравился больше!

Подойдя, Ян помогает выпутать косу. Хорошее, доброе оружие из демонской стали – и где Влад смог ее достать? Впрочем, нужно знать его, чтоб понимать: Влад Войцек найдет даже танк, если его попросить. Подозрительно принюхиваясь к косе, Джек чихает.

– Косу придется вернуть… Облачайся – и идем, темнеет, – торопит Влад.

В другое время он бы поспорил; Ян бы кричал, что делать из дикого зверя, живущего внутри него, посмешище, карнавальный костюм – худшее, что они могли придумать, но сегодня, боясь промедлением привести к большим жертвам, он послушно надевает просторный черный плащ, накидывает его поверх джинсов и рубашки, немного подкатывает рукава.

– Я могу снять… мрак, – нервно произносит Ян, растерянно поглядывая на Влада. Он это затеял, ему разбираться, а Ян слишком измучился, увольте. – Совсем. Оставить кости.

– Не нужно, – мягко спорит Влад. Накидывает на него капюшон, и Ян вертится, привыкая к ткани по бокам; эти шоры его сбивают и заставляют волноваться, как бы не подкрались. Влад же поднимает руку, ребром ладони прикладывает к переносице, деля лицо пополам. – Сними половину.

Закрывая глаза, Ян кивает, сглатывает. Мрак шуршит, покорно отодвигаясь, обнажая суть. Все его тело – из чистой магии, изъеденное; он – мертвец на службе у судьбы. Ян всегда был слишком справедливым и добрым, готовым облегчить чужие страдания и ненароком принять на плечи древнюю магию, которая нужна была миру и не могла исчезнуть.

Из живого в нем – только человечьи кости.

Ян медленно открывает глаза. Глаз – левый растворяется, перетекает чистым мраком в пустой глазнице. Он видит магией, думает магией. Ожидая увидеть на лице Влада страх, презрение, Ян вздыхает обреченно, стараясь отвернуть мертвую половину лица. К боку жмется теплый Джек.

– Знаешь, я вдруг подумал, что Хэллоуин, Самайн, называй, как хочешь, – это хороший способ показать, кто мы такие. Нечисть слилась с миром людей, потому что иначе не выжить, но истинные лица у нас все те же, – болтает Влад, прямо на него глядя. – Пусть и немного пугающие. Не отворачивайся.

– Это… мерзко, – пожимая плечами, оправдывается Ян. – Не понимаю.

– Такой умный – и не понимает. Беда с тобой, инквизиторство.

Долго роясь в ящике стола у Аннушки, Влад все-таки находит ему зеркало со специальным магическим покрытием, чтобы отражало всю нечистую силу, – вампирша перед ним обычно поправляет макияж. Не без смятений Ян заглядывает в него. Тень отбрасывает капюшон, и не видно, где именно обычное человеческое лицо перетекает в белую кость оскалистого черепа. Двуликое отражение – почти что его собственное.

Вопреки опасениям, он не похож на ряженого. Он выглядит так, как и должен, и от этого на душе так тяжело и промозгло.

– Ты не чудовище, Ян… Или же все мы – монстры, но в этом нет ничего странного, и не понимает это разве что больной маньяк. У меня рога, – напоминает Влад, оживленно тыча пальцем в лоб. – Самые настоящие.

– Сейчас у каждого пятого – рога. А у некоторых и хвост вдобавок.

– А ты единственный такой! – искренне восхищается Влад. – Один в мире!

И прикладывается к холодной костяной щеке губами.

Они собираются поспешно. Косу Ян прислоняет к плечу, привыкает к тяжести и смотрит, как бы не снести ей ничего. Лезвие опасно острое, пусть бумагу им и не порежешь, как серповидным ножом, который Ян крепит к поясу.

Слова Влада его успокаивают, дарят хрупкое равновесие. Они сроднились, слились с миром людей – не так ли давно сам Ян был человек, а теперь наполовину соткан из мрака. И хотя всегда найдутся те, кто захочет разделить, разодрать два мира, кто проклянет нелюдей… Все-таки мир их стал общим, и народ на улицах празднует это.

– Не хочешь надеть сутану, Войцек? – поддразнивает Ян, расслабившись. Он забывает, как выглядит. – А то какой-то священник не сильно правдоподобный…

– Думаю, побегать придется, неудобно. Если хотите, господин инквизитор…

– Кажется, это вам стоило бы исповедаться, святой отец.

Довольно ухмыляясь, они выскальзывают из дверей в прохладный вечер Самайна. Следом за ними преданно бежит адский пес – еще одно чудовище из ряда многих, ставших обыденностью для туманного города. Выйдешь, оглянешься – и не понятно, человек перед тобой или создание из бабушкиных сказок, в ночь свободы скинувшее маску.

Все они – и то, и то наполовину.