Текст книги "К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №21 от 25.05.2010"

Автор книги: К барьеру! (запрещенная Дуэль)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Взрывотехника Сапожникова стали расспрашивать о деталях исследования.

Прокурор: «Исходя из каких данных эксперты пришли к выводу, что это был электрический способ взрывания?».

Сапожников: «Были использованы телефонный провод и выключатель».

Прокурор: «Эксперты решили, что аккумулятор не участвовал во взрывном устройстве?».

Сапожников принялся повествовать подробно, обстоятельно, с такими деталями, будто сам участвовал в деле: «Вероятно, что аккумуляторная батарея была принесена неизвестными лицами в качестве резервного источника тока. Взрывное устройство было установлено накануне. Они подумали, что оно может разрядиться, и принесли дополнительный источник тока. Они проверили взрывное устройство, но оно не было разряжено».

Прокурор: «Почему не найден источник тока, использовавшийся при подрыве?».

Сапожников рапортует: «Фрагментов источника тока действительно обнаружено не было. Скорее всего, этот источник тока был разрушен на мельчайшие частицы, это могли быть батарейки пальчиковые, батарейки «Крона»…».

Прокурор осторожно подсказывает: «Могли использоваться аккумулятор или батарейка от мобильного телефона?».

Сапожников с готовностью: «Могли».

Прокурор: «Был ли взрыв направленным и куда был разлет поражающих элементов?».

Сапожников чеканит: «Разлет поражающих элементов направлен был в сторону дороги».

Прокурор набирается опыта диверсанта-подрывника: «Каким образом был сделан направленный разлет?».

Сапожников охотно учительствует: «Поражающие элементы лежали с одной стороны. Само взрывное устройство находилось на проезжей части дороги, было закамуфлировано в сугроб. Все осколки пошли над дорогой».

Прокурор: «Согласно экспертизе, масса взрывного устройства – от 3,5 до 11 килограммов тротила. Чем можете объяснить такое расхождение?».

Сапожников долго толчет теоретическую воду в научной ступе, пока, наконец, не признается: «Массу взрывного устройства по воронке можно рассчитать, но у нас заряд располагался в снегу, а снег разметало, а воронка была ничтожная, сделать же точное заключение по массе снега невозможно. Поэтому делали расчет по автомобилю ВАЗ, который находился на расстоянии от 5 до 10 метров от места взрыва. По легкому повреждению автотранспорта мы и судили, поэтому и получили такую «вилку». К сожалению, там не было жилых построек. Именно по жилым постройкам, по выбитым стеклам мы могли бы рассчитать точно. Здесь, к сожалению, такой возможности не было. Выброс грунта был незначителен, поэтому такой результат».

Присутствующие в зале суда несколько озадачены сожалением эксперта об отсутствии жилья вблизи взрыва. Хорошо ещё, что это не жалость о людях, которых в тот момент не оказалось на дороге. По поражающим людей факторам, наверное, массу заряда можно рассчитать еще точнее. Вот что называется – истинный ученый. Для него служение науке, эксперимент выше каких-то там мелочей жизни.

Прокурор задает уже ставший ритуальным для него вопрос: «По Вашему мнению, это был настоящий подрыв или имитация?».

Сапожников делает суровое лицо, докладывает: «Это абсолютно настоящий подрыв».

Но в суде никто и не сомневается, что взрыв настоящий, защита сомневается, настоящим ли было покушение на Чубайса. А то, что подрыв всамделишный, это точно. Другое дело – насколько он мощный, чтобы идти с ним на броневик.

Прокурор: «Мы в судебном заседании исследовали детали от автомобиля ВАЗ, принадлежащего Вербицкому. Вы считаете, что эти повреждения нанесены поражающими элементами?».

Сапожников увильнул от прямого ответа: «Не исключено».

Прокурор, видя нежелание эксперта вдаваться в подробности, перешел к философским понятиям: «Масса от 3,5 до 11 килограммов в тротиловом эквиваленте – это много или мало?».

Сапожников обрадовался смене темы: «Это много! Если взять последние события – взрывы на «Лубянке» и «Парке культуры»: 1,5 килограмма и сорок человек убиты!».

Прокурор продолжает философствовать: «А если для автомашины – это много или мало?».

Сапожников глубокомысленно, но уклончиво: «Наносят поражение осколки. Тротила было достаточно, чтобы разогнать их для поражения серьезных преград».

Свои пробелы во взрыво-техническом деле решил ликвидировать и адвокат Чубайса Шугаев: «Другие способы расчета массы взрывного устройства использовались?».

Сапожников не хочет его учить: «Нет, мы использовали методику повреждения взрывной волной».

Шугаев, напротив, жаждет просвещения: «Что такое баротравма?».

Лицо Сапожникова выразило вдохновенную скорбь: «Лопанье барабанных перепонок, повреждение легких с лопаньем альвеол на расстоянии 30 метров, гиперемия сосудов головного мозга…».

Шугаев вспоминает о пострадавшем Чубайсе и тревожится о его перепонках, легких и сосудах мозга: «От нахождения в автомашине снижается эффект баротравмы?».

Сапожников успокаивает Шугаева: «Если стекла не разрушились, то снижается».

Адвокат Квачкова Першин включается в допрос: «Как по расстоянию от автомобиля ВАЗ до места взрыва Вы рассчитывали массу взрывного устройства?».

Сапожников многословно и торопливо: «Если бы автомашина находилась на расстоянии пяти метров от места взрыва, то достаточно было бы 3,5 килограмма для таких повреждений. При расстоянии в десять метров для таких повреждений, легких повреждений автомашины, достаточно будет 11 килограммов. Повторяю, в расчете использовались данные о расположении места взрыва по отношению к автомашине ВАЗ. Расположение БМВ роли не играет».

Першин удивляется: «Чем в таком случае вызвано то, что ВАЗ не получил ни одного осколочного повреждения?».

Прокурор немедленно просит снять вопрос, так как протокол осмотра автомашины ВАЗ не исследовался в суде. Каков замечательный ход стороны обвинения! Экспертиза основана на расчетах расстояния от места взрыва до ВАЗа, но вопросы о ВАЗе задавать нельзя, так как этих материалов в уголовном деле как бы нет, вернее, они есть, вот только пользоваться ими запрещено!

Першин пытается изменить характер вопроса: «Человек, обладающий элементарными познаниями во взрывном деле, должен понимать, что этим взрывным устройством, которое не способно разрушить ВАЗ, невозможно нанести существенных повреждений бронированному автомобилю?».

На этот раз вопрос немедленно снимается по требованию адвоката Чубайса Шугаева, продолжавшего переживать, не повредились ли у его клиента сосуды головного мозга.

Першин подходит к проблеме с другой стороны: «Возможно ли поразить при помощи такого взрыва бронированный автомобиль со степенью защиты 6 или 7?».

Сапожников ловко увертывается: «Это не входит в мою компетенцию».

Першин наступает: «Может ли в бронированном автомобиле человек испытать какие-либо повреждения?».

Сапожников выдает в ответ нечто наукообразное, но непонятное: «Бывает, что возможна генерация вторичной взрывной волны».

Черёд подсудимого Миронова задавать вопросы эксперту: «Какой самый компактный источник тока мог быть использован для взрывного устройства?».

Сапожников ускользает от ответа: «Это отдельное исследование».

Миронов уточняет: «Этот источник энергии – это мог быть второй аккумулятор?».

Сапожников спорит: «Нет, однозначно нет. В аккумуляторе очень много свинца. От него могли быть остатки».

Миронов удовлетворен ответом, идет дальше: «А какой размер батарейки «Крона»?».

Сапожников чувствует подвох в вопросе, огрызается: «Можете купить, измерить».

Миронов вежливо: «Спасибо. Размер батарейки «Крона» больше 10 сантиметров?».

Сапожников уже понял куда клонит подсудимый, потому и цедит неохотно: «Меньше».

Миронов: «А вес батарейки «Крона» больше ста граммов?».

Сапожников с трудом сдерживает раздражение: «Можете купить, взвесить. Меньше».

Миронов невозмутимо: «Скажите, пожалуйста, какой размер у автомобильной аккумуляторной батареи?».

Теперь судья громко выражает неудовольствие и снимает вопрос.

Но Миронов уже подготовил площадку для ключевого вопроса: «Тогда скажите, пожалуйста, уважаемый эксперт, почему подрывники в качестве резервного источника питания не принесли вторую батарейку «Крона»?».

Сапожников растерялся было, но, молодец, тут же нашёл весомый аргумент: «Потому что аккумулятор хорошо держит на морозе», не уточняя при этом, почем упрятанная в карман «Крона» «держит» хуже.

Миронов, не интересуясь, что держит аккумулятор на морозе, спрашивает: «Вы в своей практике когда-нибудь сталкивались с такой парадоксальной ситуацией?».

Вопрос судьей, разумеется, снят.

Миронов: «Вы перечисляли здесь тяжелейшие последствия баротравмы для здоровья человека, а почему у водителя ВАЗа, который находился, как Вы утверждаете, на расстоянии от 5 до 10 метров, всего лишь оказались заложены уши?».

Сапожников заметно волнуется, от того слегка заикается и растягивает слова: «Потому что нижняя граница травм – это легкие повреждения автотранспорта. А площадь барабанной перепонки меньше, чем площадь поверхности автомобиля».

Все, слушавшие в тот момент эксперта, замерли, соображая, что с чем сравнивается при травмах: автомобиль с барабанными перепонками или перепонки с автомобилем.

Миронов: «Простите, я просто историк, можно попроще изложить?»

Судья грозно нависла над подсудимым, вольнодумно назвавшимся историком: «Миронов, все разговоры, не относящиеся к делу, не допускаются!».

Миронов повторно просит эксперта: «Объясните, пожалуйста, простым русским языком».

Сапожников огрызается зло: «Обратитесь за этим к судмедэкспертам».

Миронов терпеливо допытывается: «Я спросил, почему у водителя всего лишь оказались заложены уши вместо тех страшных диагнозов, которые Вы называли?».

Сапожников бормочет: «Страшные диагнозы я называл в принципе».

Миронов улыбается: «С учетом того, что автомобиль ВАЗ не имеет видимых осколочных повреждений, в то время как по материалам дела на высоте 10 метров на противоположной стороне дороги поврежден электрический провод, можете ли Вы предположить, что взрыв был направлен на людей, которые могли сидеть на электрических столбах?».

Сапожников протестует: «Такого в предоставленных мне материалах дела нет!».

Миронов: «Можно предположить, что взрыв был направлен против летающих на высоте 10 метров машин?».

Улыбка Миронова расслабила напряжение эксперта: «Если бы дорога являлась взлетно-посадочной полосой, тогда конечно. Если бы это был вертолет или летающая тарелка, то и они бы были поражены».

Миронов возвращает эксперта из мечты в реальность: «Так почему же на автомобиле ВАЗ не было осколочных повреждений?».

Сапожников вопросом на вопрос: «Откуда Вы знаете, что там не было осколков?».

Миронов простодушно разводит руками: «Прочитал протокол осмотра ВАЗа».

Судья пресекает новое вольнодумство: «Этот протокол снят как недопустимое доказательство!».

Спасибо судье, благодаря ее бдительности все присутствующие в зале поняли, что единственный протокол, который мог бы подорвать взрыво-техническую экспертизу, снят из материалов дела, хотя все расчеты ведутся именно по этому автомобилю. А БМВ, по которому только и можно судить о мощности и направленности подрыва, во взрыво-технической экспертизе при расчете массы взрывного устройства вообще не участвовал.

Вспомнив про БМВ и его всемирно известное фото со строчкой пробоин вдоль капота, Миронов задает свой последний вопрос: «Может ли осколок прыгать по капоту, как камушек – по параболе?».

Сапожников, похоже, тоже вспомнил эту загадочную картинку и снял с себя всякую за нее ответственность: «Не может. Он может только отрикошетить».

Итак, публично, в суде, представленный обвинением эксперт убеждённо заявил, что на капоте машины Чубайса не от осколков след, а, значит, эту строчку следов оставить могли только пули. И на том спасибо!

Очередь задавать вопросы эксперту перешла к Найдёнову: «Скажите, пожалуйста, правильно ли я Вас понял, что люди заранее принесли, установили взрывное устройство, замаскировали его в снегу. Так?».

Сапожников смутился: «Это не следует из материалов дела».

Найденов продолжает: «Правильно ли я Вас понял, что аккумулятор принесли на следующий день, чтобы проверить взрывную цепь. Так?».

Сапожников уже не спорит, он действительно только что об этом говорил.

Найденов подходит к главному: «Как Вы себе видите проверку электрической взрывной цепи уже снаряженного и замаскированного взрывного устройства?».

Эксперт-теоретик важно и назидательно поучает: «Взрывное устройство может быть как замаскировано, так и отмаскировано. Взрывное устройство отсоединяется от выключателя, к нему присоединяется лампочка, она загорается, тогда все снова соединяется».

Найденов насмешливо слушает и подводит итог: «И это все происходит утром на обочине оживленной трассы?».

Эксперт насупился, понимая, что спорол чушь: «Мне неизвестно, где это было».

Найдёнов: «Чем отличается имитация от реального подрыва на примере покушения на президента Ингушетии Евкурова?».

Сапожников надолго задумывается, чтобы и на этот раз не промахнуться: «Когда речь идет о бризантном взрывном веществе, какое тут количество взрывчатого вещества – роли не играет. Имитация подрыва тоже может повредить людям».

Понятно, что эксперт не ответил на вопрос Найденова, но он признал другое, не менее важное: имитация подрыва – это тот же взрыв, только малой мощности, чтобы не повредить объекту имитации покушения.

Найденов: «Вы рассчитывали массу заряда от места взрыва до автомашины ВАЗ?»

Сапожников с готовностью: «Да. Это пять-десять метров».

Найденов: «Мы можем Вам предъявить протокол описания места происшествия. Укажите конкретно, где это написано, я шестой год не могу найти».

Эксперт занервничал, запереминался у трибуны, стал заикаться сильнее: «В-в-все эт-то есть в у-уголовном деле».

Найденов смотрит на него испытующе: «А может, все-таки это Ваше предположение?».

Сапожников нервно замотал головой: «Н-нет».

Найденов: «Вербицкий говорил, что взрыв от его автомашины произошёл на расстоянии трех-пяти метров. На этом расстоянии какова была бы масса бризантного взрывчатого вещества?».

Сапожников вызывающе: «Можете подсчитать, формулы простые».

Найденов не обижается, да у подсудимых и нет такого права – обижаться, он двигается дальше: «Говоря о летальном исходе и баротравмах с тяжелыми последствиями, Вы исходили из расчета, что было подорвано от 3,5 до 11 килограммов тротила?».

Сапожников сквозь зубы: «Да».

Найденов: «Вы БМВ осматривали?».

Эксперт от неожиданности замялся: «Нет».

Найденов: «На месте происшествия были?»

Эксперт бурчит: «Нет».

Судья понимает, что допрос эксперта трещит по швам и торопливо перебивает Найдёнова: «Уважаемые присяжные заседатели, эксперт проводил экспертизу. Он отвечал только на те вопросы, которые были ему поставлены».

Адвокат Чепурная, защитник Ивана Миронова, подводит черту под только что высказанным экспертом: «Уточните: в основу Вашей экспертизы были положены лишь материалы предварительного следствия?».

Сапожников, весь бледный от напряжения кивает: «Да».

Чепурная: «Вам достаточно было этих материалов для полного и однозначного вывода?».

Эксперт мнется, понимая, что речь идет об отсутствии в его экспертизе анализа важнейшего вещественного доказательства – автомашины БМВ Чубайса. Пытается вывернуться: «Эксперт пользуется только теми материалами, которые ему предоставлены. Мне хватало информации».

Чепурная: «Тогда почему в Вашем заключении так много вероятностных и предположительных выводов?».

Сапожников выкручивается как может, уже не обращая внимания на то, что противоречит сам себе: «Если не хватает информации для категорического вывода, тогда делается вероятностный вывод».

Чепурная: «Тогда почему Вы говорите, что Вам хватало информации?»

Судья спешит на выручку эксперту: «Уважаемые присяжные заседатели, прошу вас оставить без внимания высказывания адвоката Чепурной относительно компетентности эксперта. Данный вопрос подлежит исследованию без вашего участия. В некоторых ситуациях эксперты могут давать только вероятностные ответы».

Вот тебе и наука, вот тебе и точность с объективностью в одном флаконе. «Вероятностные ответы» экспертизы – они ведь из цикла: «может, было, а может, и нет». Наш эксперт Сапожников мало того, что провел виртуальную экспертизу виртуального происшествия – по бумажкам и описаниям следователей, а сам не удосужился ни место происшествия осмотреть, чтобы удостовериться, что, где и как взорвалось, ни автомашины БМВ и Мицубиси оглядеть, чтобы убедиться в направленности взрыва. Все расчеты им делались по машине ВАЗ, протокол описания которой потом был предусмотрительно изъят из материалов дела. Расчеты велись по тому, чего в деле нет! Когда взрываются шахидки в московском метро, эксперты-взрывотехники мчатся на место взрыва наперегонки со скорой помощью и пожарными. Но почему-то в этот раз, в этом странном покушении на Чубайса, криминалисты сидели и ждали, когда им доставят те материалы, которые захотели доставить. У них даже фотографии броневика Чубайса, по словам самого Чубайса, не подлежащего восстановлению, не значатся в материалах, на которых основывалась взрыво-техническая экспертиза по делу о покушении на Чубайса! Впрочем, может быть, именно в этом и заключалась та помощь следствию, о которой в день покушения в своих интервью во всеуслышание говорил Чубайс, – в умелом и кропотливом направлении следствия и следователей, экспертов и дознавателей в нужное главному электрику русло.

«Следов борьбы и крови нет»

Тридцать три заседания суда по делу о покушении на Чубайса минуло, а внимательно следящим за этим процессом нам, журналистам, аналитикам, да и просто зрителям в судебном зале непонятно было, почему за полгода тянущегося суда до сих пор не предъявлено никаких вещественных доказательств причастности Ивана Миронова к так называемому покушению на Чубайса. Остальным фигурантам этого дела хоть что-нибудь да поставили в вину: Владимиру Квачкову – «план боевых действий» – несколько кривулек шариковой ручкой неизвестно кем нацарапанных и непонятно что отображающих на кассовом чеке автозаправочной станции и в довесок к чеку хлопчатобумажную перчатку, надушенную гексогеном, которого не обнаружили, правда, в составе взрывчатых веществ, использованных подрывниками на Митькинском шоссе; Роберту Яшину – матерчатый ремень с карабином для подвески оружия и две бутылки из-под водки с отпечатками его пальцев; Александру Найденову – «Справочник электрика» и географические карты… Что же вменялось Ивану Миронову – до сего момента оставалось загадкой. И вот настал час, когда обвинение выложило все свои козыри, подтверждающие, по их убеждению, причастность Ивана Миронова к покушению на Чубайса.

Подсудимый Миронов пытался убедить судью, что все эти явленные обвинением доказательства являются недопустимыми, так как добыты с вопиющим нарушением уголовно-процессуального закона.

– С самого начала, – старался объяснить суду Миронов, – объявление меня в розыск является незаконным, поскольку в один и тот же день, а может статься даже, что в один и тот же час! следователь Генеральной прокуратуры Ущаповский подмахнул разом сразу три документа: постановление о привлечении меня в качестве обвиняемого, постановление об объявлении мне подписки о невыезде и постановление об объявлении меня в федеральный розыск! И ни об одном из этих документов до самого моего ареста я знать не знал!..

Получается, человек сном-духом не ведает, что обвиняется в преступлении, ему об этом никто ничего не сообщил, выписывается ему подписка о невыезде, о которой он так же представления не имеет, и его, как нарушившего подписку, объявляют в розыск, а розыскав, разумеется, арестовывают как скрывающегося от уголовного преследования!..

Судья на возражения Ивана Миронова с его адвокатом Ириной Чепурной и ухом не повела. Оно и понятно, если отменить практику таких вот одномоментно рождаемых документов, то как преступников ловить? Они же все начнут являться в прокуратуру и требовать от нее разобраться в их невиновности. И только если втихушку объявить человека подозреваемым, тишком состряпать на него подписку о невыезде да в розыск на него подать, чтобы потом у родного дома подкараулить ничего не подозревающего законопослушного гражданина и цап! – под арест, как скрывавшегося от органов следствия – сколько материала для отчёта о боевой и бурной следственной активности! Ночей не спят, преступников ловят. А в тюрьме поди, поищи доказательств своей невиновности. Там тебе какое угодно дело и скроят, и пошьют, и как костюмчик по размеру подгонят!..

Так что от возражений подсудимого с адвокатом судья отмахнулась, привычно не поморщившись даже. Процесс пошел. Для начала прокурор огласил протокол задержания и личного обыска подсудимого Ивана Миронова. Голос прокурора наполняла обличающая патетика: «При личном обыске у Миронова изъят травматический пистолет «Оса», лицензия на приобретение и хранение оружия самообороны – травматический пистолет «Оса», мобильный телефон «Нокия» с рукописной надписью «мама», мобильный телефон серого цвета с неразборчивой рукописной надписью, удостоверение помощника депутата Государственной Думы Глазьева С.Ю., доверенность на управление транспортным средством на имя Миронова И.Б., удостоверение члена общественного Совета ГИБДД РФ на имя Миронова, свидетельство на управление транспортным средством на имя Миронова И.Б., связка из трех ключей, связка из двух ключей».

У сидящих в судебном зале наблюдателей и журналистов, ошарашенных списком «вещественных доказательств преступления» – законных и вполне солидных документов, – складывалось впечатление, что следователи, подгоняя костюмчик под обвинение Ивана Миронова, были явно нездоровы, и диагноз этому нездоровью – мания преследования особого свойства, когда кажется, что кругом одни преступники, и ты их непременно должен поймать, уличить, посадить.

Оглашенный следом прокурором протокол подтверждал этот психиатрический диагноз: «В томе 30, листы дела 155-159 протокол осмотра места происшествия (местом происшествия следователи зачем-то, очевидно солидности, значимости и собственного героизма ради, окрестили автомашину, на которой по доверенности ездил Иван Миронов. – Л.К.). Осмотрена автомашина «Мерседес» на территории автостоянки. Автомобиль цвета черный металлик. В автомашине порядок не нарушен, следов борьбы и крови нет. На заднем сиденье автомашины обнаружены перчатки. В багажнике автомобиля обнаружен перекидной календарь с изображениями лиц Правительства России, куртка и штаны ворсистые в спортивной сумке. Предметов, представляющих интерес для следствия, не обнаружено».

Я, конечно, понимаю, что сейчас мои читатели лихорадочно вспоминают, что носят они в карманах и возят в багажниках автомобилей. Уверяю вас: бесполезно проводить ревизию карманов, сумок, кошельков и багажников, ибо любую вещь – любую! – следователь, если ему это надо, может легко вплести в дело как нужное следователю лыко в нужную следователю строку. Любому человеку, обыскав его машину, можно вписать в протокол пустое, загадочное, но такое много значимое – «следов борьбы и крови нет», как будто следователю ведомо, что и борьба была, и кровь проливали, вот только следов, к сожалению, не осталось, обнаружить их не удалось. Следы чьей крови искали в машине Ивана Миронова «важняки» из Генеральной прокуратуры? Чубайса? Так главный электрик страны вроде ездил на другой машине – на бронированном БМВ. И с кем мог бороться Иван Миронов в автомобиле, управляемом им по доверенности? Ничего, кроме диагноза для следователей «мания преследования», вывести из этих документов не удается. Но вот тогда, если принять психиатрический диагноз за основу, улов следователей на обысках Ивана Миронова, становится по-настоящему весомым, солидным, значимым, с таким уловом действительно не стыдно идти в суд и там погордиться собой.

Судите сами. Не без гордости предъявленные суду вещественные доказательства о чем говорят? Удостоверение помощника депутата Государственной Думы С.Ю. Глазьева – о проникновении злоумышленника И.Б. Миронова в святая святых – российский парламент. Водительские права и удостоверение члена общественного Совета ГИБДД – о скрытном передвижении по дорогам столицы. Изображения членов Правительства на перекидном календаре – о намерении узнать их при встрече и не промахнуться из травматического пистолета «Оса»... Какое сиянье ожидаемых наград! – у следователей, наверняка, глаза слепит.

Но журналисты с наблюдателями в судебном зале к чужим наградам как-то не очень чувствительны, они люди более приземлённые, а потому они ожидали, что протокол обыска квартиры, где жил подсудимый Миронов даст более значимые результаты для исследуемого в суде дела. Ожидания оказались оправданными. Действительно, в квартире, куда следователи проникли, распилив дверь «болгаркой», они обнаружили чрезвычайно важные для процесса вещи – паспорт на имя Ивана Миронова, четыре патрона к травматическому пистолету «Оса», брошюру «Чубайс – враг народа. Факты и документы», написанную отцом Ивана Борисом Мироновым год спустя после происшествия на Митькинском шоссе, и обвинительное заключение Квачкова В.В., записанное на компакт-диск. Наличие последнего неудивительно. Каждый человек желает знать, в чем обвиняют его знакомых

Слушатели перевели дух, соображая, что у себя в квартирах они хранят гораздо больше подозрительных вещей, благодаря которым уже сейчас могут оказаться на неуютной скамье подсудимых рядом с теми, на кого смотрят сейчас с удобных лавочек зрительских рядов.

Но это были еще на все доказательства, добытые следствием и подтверждающие вину подсудимого Ивана Миронова в покушении на главного приватизатора и энергетика страны. Наступило время оглашения выявленных следствием опасных связей подсудимого.

Присяжные заседатели глубоко и надолго погрузились в круговорот знакомых и друзей Ивана Миронова. Прокурор оглашает все записи из телефонных книжек подсудимого. «Алена, Аля, Антон, Вася, Вика, Виктор, Жанна, Женя...» – неутомимо читает прокурор минут двадцать. Среди обыденных имен попадаются конспиративные, к примеру: «В. Матроскин», «сестренка», «Пиноккио», «соседка», «мама»… На эти имена прокурор делает особый голосовой упор. Потом государственный обвинитель озвучивает приходившие на имя Ивана СМС-сообщения, видимо, подозревая в них какой-то еще не до конца раскрытый следствием потаённый конспиративный код переписки, носящий явно преступный умысел: «Решил на метро прокатиться?», «Потом мне напиши, как там Вася отдыхает», «Ваш баланс 20 рублей 30 копеек», «На Лубянке. Скоро буду», «Встретимся – расскажу», «Я еду», «Я подъехала», «Там же, где и в прошлый раз», «Не вопрос, дорогой»… В другом телефоне, по которому Иван Миронов звонил матери, сохранились сообщения от нее: «Позвони, я волнуюсь. Мама». О чем могла волноваться мама? Ну конечно же, как развиваются секретные террористические операции – исключительно об этом. О чём еще может волноваться мама по мнению свихнувшегося на мании преследования следствия, внёсшего эти записи в сокровищницу вещественных доказательств.

Прокурор не огласил выводов следствия по телефонным связям подсудимого Миронова, но слушателям и без того стало очевидным, что не менее пятидесяти имен (потом я сбилась со счета), а также конспиративные клички типа «Матроскин» и «сестренка», «соседка» и «мама», составляют мощную разветвленную сеть, в которой наверняка скрываются, умышленно затеряны подсудимым имена преступных сообщников. Среди этих подозрительных лиц, всяких там «сестрёнок» и «мам», могут оказаться и люди, мягко говоря, недолюбливающие Чубайса, что уже само по себе, по мнению следователей, преступно и свидетельствует о наличии умысла на покушение. А эти странные СМС-сообщения, из которых ничего невозможно понять! Сразу видно, что человек, писавший их, что-то не договаривает, а если не договаривает, значит, замышляет недоброе. Ход мыслей следователей, по всей вероятности, был именно таков, иначе невозможно объяснить, как в уголовное дело о покушении на Чубайса, имевшее место быть в марте 2005 года, в качестве вещественных доказательств попали телефонные звонки и СМС-сообщения аж за 2001-й, 2002-й, 2003-й годы.

Мозговой костью вещественных доказательств, подтверждающих вину подсудимого Ивана Миронова в покушении на крёстного отца российского олигархата, явилась записная книжка Ивана. Скромная, черная, с английской надписью на обложке. Внутри среди телефонов и адресов следствие раскопало преступные мысли в стихах: «Квачкову – свободу, Чубайса – под воду», «Квачкову – мандат, Чубайса – под зад». Судя по всему, это были строки или, как их принято сегодня называть, «слоганы» из предвыборных листовок Владимира Квачкова в пору его выборной кампании, когда, сидя в «Матросской тишине», Владимир Васильевич одновременно баллотировался в Госдуму. Рифмы, конечно, так себе, но вот мысли… Прокуроры посчитали их неопровержимой уликой злого умысла Ивана Миронова. Правда, умысел этот случился намного позже покушения, но, рассудили следаки, присяжные тоже люди, глядишь, внимания на это досадное расхождение во времени не обратят.

Таковы ВСЕ вещественные доказательства причастности подсудимого Ивана Миронова к покушению на Чубайса, таковы ВСЕ без исключения вещественные доказательства того, что обвиняемый Иван Миронов, как значится в обвинительном заключении, приобретал и перевозил огнестрельное оружие, изготавливал и устанавливал взрывное устройство, потом подрывал кортеж Чубайса, потом стрелял из автоматического оружия, потом скрылся, и вот теперь предстал перед судом, чтобы получить по статьям «терроризм», «покушение на убийство», «хранение и перевозка огнестрельного оружия» наказание от пятнадцати лет до пожизненного.

Страшно на этом свете, господа!

Сын отвечает за отца

Ну вот и наступает наконец время, когда оседает мутная пена, взбитая следователями из ничем не подкреплённых, но громогласно звучащих формулировок обвинительного заключения, и крупицы правды, проблёскивающие в протоколах места происшествия, многочисленных экспертизах, показаниях свидетелей, потерпевших, экспертов, собираются в пусть далеко ещё не в полную, но истинную картину происшедшего 17 марта далёкого уже 2005 года на Митькинском шоссе, названного в следственных документах «покушением на видного общественного и государственного деятеля Чубайса А.Б.». По крайней мере, нам, внимательно отслеживающим судебный процесс журналистам, аналитикам этого дела, после последнего судебного заседания окончательно стало понятным странное появление аспиранта-историка Ивана Миронова в компании офицеров-спецназовцев, обвиняющихся в теракте против главного приватизатора и энергетика страны. Небольшой документ, уважительно именуемый следствием «экспертным заключением по вещественному доказательству – книге Бориса Миронова «Приговор убивающим Россию», оглашенный прокурором перед присяжными заседателями, высветил одно из самых темных мест пять лет длящегося дела.